Димка-петрашевец

Вспомнила я этот случай, прочитав «Ледоход» Григория Аванесова да еще некоторые рецензии.

У нас дело было не в ледоход, а ближе к концу лета. И никто не тонул: отчасти моя заслуга. Димку-брата собирали в первый класс, проверяли готовность. Я с ним сижу, читаю. «Дальше сам давай, вслух».

Так совпало, что в тот день читали «Чёрную курицу». Я это запомнила.

Димка вдруг улизнул. Я вышла на всякий случай: а вдруг на речку или на пруд? Смотрю, на улице его нет. И никого нет.

«Ну, я ему дам!» Иду мимо соседей. Слышу из-за калитки: «Цыган, клади башку! Рубить буду».

Какие еще у нас цыгане? В ответ ему жалобно: «Гусь, кончай!»
Димкин голос.

Я рванулась в калитку. Смотрю, стоит наш «цыган» на коленках перед большим чурбаком. А рядом этот Гусь-балда, мой ровесник из параллельного. Над головой топор.

Опять: «Клади башку!»

Я, как сестрица Алёнушка, подхватила братца. «Гусю-лебедю» сказала несколько слов, тогда еще непечатных. Он вдогонку: «Я Раис Палне скажу». Моей, значит, маме.

Напугал! Я знала, что мне ничего не будет. На войне – как войне. Да и кто Гусю поверит?

Димка не плакал. Он сразу сказал: знаю, мол, что Гусь понарошку. Но голову на плаху боялся класть: положишь – а он вдруг тяпнет. «Обратно не приделают».

Я велела рассказать все как было. Он не посмел врать. Оказывается, он перед этим сломал в саду сливу. Дерево хрупкое, а он, дурила, повис на ветках, нагнул так, что переломилось. Чтобы не попало, свалил на Гуся: он, дескать, лазил через забор. Его уже видели в чужих огородах. Вдобавок говорили, что тюрьма по нему плачет. Все вали на него!

Гусь, как я поняла, в тот момент мимо нас проходил, услышал Димкину клевету.

Отчитав братишку как следует, я отвела его домой. Мы вместе всё рассказали. Пережитое ему зачлось: его не стали наказывать.

«Ты у нас как Достоевский», – сказал папа.

В первый раз я тогда услышала. Папа и о нем рассказал, и о его компании. Нам в школе не говорили. О декабристах – чуть не с первого класса. Царь пятерых повесил! Они убили генерала-парламентера, спровоцировали кровопролитие, собирались убить царя, который ничего плохого еще не сделал. Его расправа с ними мне не казалась жестокой, хоть я и была душой на их стороне. Но что сделали с петрашевцами? Хуже, чем с декабристами! Никого они не трогали, просто собирались вместе, болтали, как мы, обо всем. 

Я была возмущена. Царь хуже Гуся! Такой был вывод.

Гуся, между прочим, лет через пять посадили: избил инвалида войны. Дали ему немного, а растянулось на двадцать лет с лишним. О Николае Первом с его преемниками в учебниках написано. Ничего добавлять не буду.