Антисимит или государственный муж?

В 1788 году Гаврила Романович Державин написал:
Меня ж ничто вредить не может,
Я злобу твердостью сотру;
Врагов моих червь кости сгложет, -
А я Пиит - и не умру.

Строчки эти оказались пророческими. Среди русских поэтов 18 века Державин несомненно первый, ну а в русской поэзии имя Гаврила Романовича по праву стоит в одном ряду с Пушкиным, Лермонтовым, Блоком и Цветаевой. Если же попробовать обнаружить особенность, какая могла бы Державина отличить от всех других русских поэтов. Таковой особенностью могла бы стать его верное и преданное служение России. Россию любили, Россию воспевали и прославляли многие поэты, но служил в буквальном смысле этого слова, пожалуй, только Державин. Другими словами Гаврила Романович, будучи поэтом по призванию душевному, был верный и преданный слуга Отечеству по долгу. Относиться к этому можно по-разному. Кто-то скажет - непристойно поэтам растрачивать дар небесный на земные хлопоты,  ибо служенье музам не терпит суеты. Я же скажу - по масштабам личностного калибра наряду с Ломоносовым Державин принадлежит к гигантом. Титан в человеческом обличии. Пожалуй, ни до, ни после русская культура не знала столь цельной по духу и поступкам личности. Неплохо зная подвиги Державина на стихотворном поприще, мы практически не знаем его подвиги на ниве служения Отечеству. Один из таких подвигов я попробую представить в этом очерке.

Биографическая справка
По семейному преданию, Державины и Нарбековы происходили от одного из татарских родов. Некий Багрим-мурза выехал в Москву из Большой орды, крестился в православие и поступил на службу великого князя Василия Васильевича.
Гавриил Романович родился в семье мелкопоместных дворян в родовом имении Сокуры под Казанью 14 июля1743 года.
Мать — Фёкла Андреевна (урождённая Козлова). Отца, секунд-майора Романа Николаевича, сын лишился в раннем возрасте.
С  1762 г. Поступает на службу рядовым гвардейцем в Преображенский полк.  В составе полка рядовой Державин принимает участие в государственном перевороте, в результате которого на престол вступилаекатерина-2.
В 1772 служит в Преображенском полку в офицерской должности и имеет чин подпоручика.
В1773 – 1775 гг. участвует в подавлении Пугачевского бунта
В1777 г. Выходит в отставку и переходит на гражданскую  службу. В  чине статского советника  Державин работает в Правительственном Сенате.
В мае 1784 г. Назначается правителем Олонецкого наместничества.
1786 – 1788 гг. назначается и служит правителем Тамбовского наместничества.
В 1791—1793 годах — кабинет-секретарь Екатерины II.
1791 – 1793 гг. назначен сенатором с производством в чин тайного советника.
1795 – 1796 гг. Президент коммерц-коллегии.
После смерти Екатерины2 ее сын Павел-1 назначает Державина министром юстиции.
7 октября 1803 шестидесятилетний Державин был уволен в отставку и освобождён от всех государственных постов.
Поселился в своём имении Званка в Новгородской губерни. В последние годы жизни занимался исключительно литературной деятельностью.
Державин скончался в 1816 году в своём доме в имении Званка.

Государственный муж
Даже из сухой биографической справки виден путь гражданина и государственного мужа. Выходец из захудалого дворянского рода, юноша поступает на военную службу рядовым солдатом; выслуживается до офицерского звания; выходит в отставку; переходит на гражданскую службу; и в течение тридцати лет, служа  верой и правдой Отечеству, делает головокружительную карьеру.
Академик грот во второй половине  19 века написал подробнейшую в двух томах биографию Державина. В ней автор подробно и беспристрастно описывает жизненный, творческий и служивый путь Державина.
Подробности жизни и творчество Гаврилы Романовича не есть цель этого очерка. Нас будет интересовать Державин, как государственный муж.   Но перед тем, как остановимся лишь на одном эпизоде его большой и долгой государственной службы, - наперед скажем – на всех этапах государственной службы Державин во всех смыслах оставался на высоте! Где бы ему не приходилось служить, он в первую очередь пекся о благе Отечества, всегда оставался ответственным чиновником, в делах общественных и личных был справедливым и честным человеком; верил в Бога и горячо любил свою Родину.
Вот как о Гавриле Романовиче отзывался его современник С. П. Жихарев:
«С именем Державина соединено было все в моем понятии, все, что составляет достоинство человека: вера в бога, честь, правда, любовь к ближнему, преданность к государю и отечеству, высокий талант и труд бескорыстный...»

Две командировки
Речь пойдет о всего лишь кратковременной командировке, в которую император Павел 1 направил сенатора и действительного тайного советника Гаврилу Романовича Державина. Было это в 1799 и в 1800 годах.
 С  первых же  годов  Павла разразились  сильные  голоды  в  Белоруссии, особенно в  Минской губернии. Гавриил Романович Державин, тогда сенатор, был уполномочен  поехать  на место, выяснить причины голода  и устранить  его - притом не было ему дано  средств  на закупку  хлеба, но дано право  отбирать имения у нерадивых помещиков и использовать их запасы для раздачи. После первой командировки Державин   писал следующее: голод,  обнаруженный  сенатором,  оказался – крайне тяжелым. "приехав  в Белоруссию,  самолично  дознал  великий  недостаток у поселян  в хлебе...  самый сильный  голод,  что  питались  почти все  пареною травою, с пересыпкою самым малым количеством муки или круп"; крестьяне "тощи и бледны, как мертвые". "В отвращение чего, разведав  у  кого у  богатых  владельцев в запасных  магазейнах есть хлеб",  - взял заимообразно и  раздал  бедным, а имение  одного  польского  графа, "усмотря таковое  немилосердое  сдирство", приказал взять в опеку. "Услыша таковую строгость, дворянство возбудилось от дремучки  или,  лучше  сказать,  от  жестокого  равнодушия  к  человечеству: употребило  все   способы   к   прокормлению   крестьян,   достав  хлеба  от соседственных  губерний.  А как... чрез  два  месяца  поспевала жатва, то... пресек голод".
"Также сведав, - продолжал писать Державин, - что жиды,  из  своего корыстолюбия, выманивая у крестьян хлеб попойками, обращают оный паки в  вино и тем оголожают, я приказал винокуренные заводы их в деревне Лезне [Лиозно] запретить". Одновременно "собрал сведения от  благоразумнейших   обывателей"   и  от   дворян,  купечества  и  поселян "относительно образа жизни Жидов, их промыслов, обманов и  всех  ухищрений и уловок, коими...  оголожают  глупых  и бедных  поселян, и какими  средствами можно оборонить  от них несмысленную чернь,  а им  доставить  честное  и  не зазорное   пропитание...    учинить    полезными   гражданами».
В следующие за командировкой несколько осенних месяцев Державин написал трактат, названный им "Мнении об отвращении в Белоруссии голода и устройстве быта Евреев". Это «Мнение» и было подано ко вниманию императора.
Документ этот  довольно широк  по  охвату затрагиваемых тем. Тут и оценка  наследованных от  Польши порядков, и возможные  способы преодоления крестьянской нищеты, и описание особенностей тогдашнего еврейского быта, и проект преобразования его при сравнениях с Пруссией и Цесарией (Австрией).
 Столь подробный анализ увенчивался подробной  практической  разработкой  предполагаемых мер.
Совокупно «Мнение»  представляет собой интерес как первое по времени свидетельство просвещенного и государственного русского человека о состоянии еврейской жизни в России.
Следует помнить, что это были те ранние годы, когда Россия только что включила миллионное еврейское население в состав большого многонационального государства. Империя на начало 19 века насчитывала около восьмидесяти миллионов человек.
Державинское «Мнение» состоит из двух частей:
1-я: Существо дело - о белорусских обитателях.
(кстати в отзывах  на "Мнение" почти не встречаются упоминании этой существенной части).
2-я часть: О Евреях.
( Зато когда сионисты желают обвинить Державина в юдофобии они готовы обильно говорить только об этой части).
Итак «Мнение».     В нем Державин начинает анализировать положения дел в земледелия и приходит к выводу что дела весьма запущены.
Крестьяне Белоруссии "ленивы  в  работах, не проворны, чужды от всех промыслов и нерадетельны в земледелии. " Из года  в  год они  "едят хлеб  не веянный,   весною   колотуху   или  из   оржаной   муки   болтушку",   летом
"довольствуются,  с небольшою пересыпкою какого-нибудь жита, изрубленными  и сваренными травами... так бывают истощены, что с нуждою шатаются».
А   польские  помещики  "не  суть  домостроительны,  управляют имениями... не сами, но через арендаторов", польский обычай, а в аренде "нет общих  правил,  коими  бы  охранялись как  крестьяне  от  отягощения,  так и хозяйственная часть от расстройки", и "многие любостяжательные арендаторы... крестьян изнурительными работами и налогами приводят в беднейшее состояние и превращают...  в  бобыли",   и  аренда  эта   тем  разрушительней,  что  она кратковременна,  на  год  -  на  три,  и  арендатор  спешит  "извлечь  свою корысть... не сожалея о истощении" имения. А  еще изнурение крестьян оттого, что  некоторые "помещики, отдавая  на откуп жидам  в своих деревнях  винную продажу, делают с ними  постановления, чтоб их крестьяне ничего для  себя нужного нигде ни у кого не  покупали и  в долг не брали, как только у сих откупщиков [втрое дороже], и никому из своих продуктов ничего не продавали, как  токмо сим Жидам же откупщикам... дешевле истинных цен". И так  "доводят поселян до нищеты, а особливо при возвращении от них взаймы взятого хлеба... уже конечно должны отдать вдвое; кто ж из них того не  исполнит, бывают наказаны...  отняты  все  способы  у поселян  быть
зажиточными и сытыми".
Далее Державин описывает систему винокурения и делает заключение, что   курят вино  владельцы,  окольная шляхта,  попы,  монахи  и  жиды.
Напомним, что   из всего  еврейского  миллионного населения,  около триста  тысяч людей  жили  в  деревнях,  и занимаясь в основном  виноторговлей.
Крестьяне  же, продолжает Державин, - "по  собрании жатвы  неумеренны  и неосторожны в расходах; пьют, едят, веселятся и отдают жидам за старые долги и  за  попойки  все  то, что они ни потребуют; оттого  зимою обыкновенно уже показывается у них недостаток... Не токмо в каждом селении, но  в иных и  по нескольку построено владельцами корчем, где для их и арендаторских жидовских прибытков продается  по дням и по ночам вино... Там выманивают у них жиды не токмо  насущный  хлеб,  но  и  в   земле  посеянный,  хлебопашенные  орудия, имущество, время, здоровье и самую жизнь".
Подобные вымогательства, как указывает Державин усугубляются обычаем коледы: "жиды, ездя  по  деревням, а  особливо осенью при собрании  жатвы, и  напоив крестьян со  всеми их  семействами, собирают  с них  долги  свои и  похищают последнее  нужное  их  пропитание… Пьяных обсчитывая,  обирают  с  ног  до головы,  и  тем погружают  поселян  в  совершенную  бедность  и  нищету".
 За  этим  грабительским и губительным  винным  промыслом  стояли  польские помещики. Шинкари и  арендаторы  действовали по  их полномочию  и « к наживе их».
Как пишет еврейский историк Гессен, "в их  числе были не одни евреи, но ихристиане", особенно священники.
Это так.  Но именно евреи стали незаменимым  деятельным звеном в этой эксплуатации бесправных, неграмотных и изнуренных крестьян. Не   пропитаясь белорусские    селения   евреями-шинкарями    и евреями-арендаторами  - без такой предприимчивой пропитки никогда не наладить  бы такой обширной выкачивающей душу и жизнь системы. Если представить, что произошла бы вдруг из этой системы выемка еврейского звена, то сама система  расстроилась и сломалась.
 После столь тщательного анализа Державин в своем «Мнении « предложил  меры,  как искоренить пороки крестьянской жизни. Исправлением ее  должны озаботиться помещики. Только  им одним,   ответственным   за   крестьян,   следует, по мнению сенатора, разрешить   винокурение   "под собственным... присмотром,  а не в  других, где отдаленных  местах,  и с  тем обязательством", чтобы помещик "ежегодно оставлял у себя  и у крестьян своих в  зерне запасного хлеба"  сколько нужно для прокормления. "Под опасением за неисполнение  сего подвергнуть  имение  свое  описи в  казну"  - открывать винокурение не раньше  середины  сентября и закрывать в середине  апреля, то есть  освободить от  винопития весь земледельческий сезон. Также - чтобы не было продажи  вина во  время  церковной службы и  по ночам. Корчмы дозволить держать только: у  "больших дорог, ярмонок, мельниц  и  пристаней,  где сбор посторонних людей бывает". А  все  излишние и  вновь выстроенные,  кроме тех мест, корчмы,  "с  забрания  края  [Белоруссии]  по  сие  время  слишком  их размножилось", - "тотчас уничтожить, и  продажу вина в них запретить". "А в деревнях и в пустых  отдаленных местах отнюдь их не  иметь,  для  того  чтоб крестьяне  не спивались". Евреям  же  "продажи вина ни ведрами,  ни  чарками производить не дозволять, ни винокурами  при заводах винных... не быть" – и не   арендовать  корчем.  И  запретить  "коледы"   --  также  и:   запретить краткосрочную аренду имений и точными контрактами "обузд[ать арендатора]  от расстройки  имения".  И   -  под  угрозой  -   воспретить   "вкравшееся... злоупотребление", что  помещики  "не позволяют своим  крестьянам покупать на стороне им нужное и продавать свои избытки иному кому,  кроме их корчмарей". -  Еще  и  другие хозяйственные  предложения  -  и "таковым образом  может отвратиться от Белорусской  губернии на  предбудущие  времена  недостаток  в прокормлении".
Во 2-й части "Мнения" Державин, выйдя за пределы полученного им сенатского задания, представил проект общего преобразования жизни евреев в Российском государстве - но не сам по себе, а именно  в связи с  обнищанием Белоруссии и в целях поправить его. Сенатор не уклонился сделать кратчайший обзор  всей  еврейской истории, и  особенно  в  польский период, чтобы из нее объяснить нынешние  нравы  евреев.
Державин опирается на свои беседы с еврейским просветителем (берлинского образования) врачом  Ильею  Франком,  изложившим свои мысли  письменно: "еврейские народные учители  исказили  истинный дух вероучения путем "мистико-талмудических лжетолкований"  Библии...   – утверждал Илья Франк. – они ввели строгие  законы, с  целью  обособить евреев  от  остальных  народов, внушили евреям глубокую ненависть ко всякой другой религии"; "вместо культивирования общежительной  добродетели,  они  установили... пустой  обряд  богомоления"; "нравственный характер  евреев  изменился  к худшему,- делает вывод Державин, -   и вследствие  этого  они  стали  вредными  подданными";  "чтобы  нравственно и политически возродить евреев, их нужно вернуть к первоначальной  чистоте  их религии… еврейская   реформа  в  России   должна   начаться  с  открытия общественных школ, в  которых преподавались бы русский, немецкий и еврейский языки". Что это  предрассудок,  будто  усвоение  светских знаний равносильно измене  религии  и народу, а  земледельческий  труд  якобы  не приличествует еврею».
В своем "Мнении" Державин опирался также на проект Ноты Хаимовича Ноткина,  крупного  купца из Шклова, с  которым  сенатор тоже  познакомился. Хотя Ноткин  отвергал  основные выводы и предложения  Державина  о  евреях  -- но поддерживал  и  устранение  евреев, по возможности, от винных  промыслов,  и необходимость  образования  для  них,  и   необходимость  производительного, преимущественно промышленного труда, допуская и переселение "на  плодородные степи для размножения там овец, земледелия".
 Идя за объяснениями Ильи Франка, который был противником власти  кагалов,  Державин исходил из того же  общего заключения, что  "начальные основания их [евреев] чистого богослужения и нравственности" ныне превращены "в ложные понятия", а через то еврейский простой  народ "так... ослепили  и непрестанно ослепляют, что возвысилась и  утвердилась между ими и прочими неединоверными с ними так сказать  неразрушимая стена, которая, окружая  их мраком, содержит в твердом единстве и отделении от всех обитающих с ними". Так воспитывают и детей, "за научение  талмудов платят они дорого и ничего не жалея... Доколе школы будут существовать в  настоящем их  положении,  ни малой  не предвидится надежды к перемене  их нравов... Укореняется суеверное  учение, что они  почитают себя единственно истинными богочтителями, а о всех  других не  единоверных с ними думают   уничижительно...  Там вперяется  в  народ  беспрестанное  ожидание Мессии...  что  их  Мессия,  покорением под  свою  державу вещественно  всех земнородных, будет над ними плотски владычествовать, возвратит им прежнее их царство,  славу,  великолепие".  Еще о  той молодежи -- что  "женятся весьма рано, иногда прежде  10  лет, отчего  хотя плодущи,  но слабы". - Затем и о кагальном устройстве: что внутриеврейский сбор  "составляет кагалам ежегодно знатную  сумму доходов,  несравненно превосходнейшую, нежели с их  ревизских душ  государственные  подати.  Кагальные старейшины  в  ней  никому никакого отчета не дают.  Бедная  их чернь от  сего  находится  в крайнем изнурении и нищете,  каковых суть  большая часть... Напротив, кагальные богаты и живут в изобилии;  управляя   двоякою  пружиною   власти,   то   есть   духовною   и гражданскою... имеют великую силу над их народом. Сим средством содержат они его... в великом  порабощении и  страхе". От  кагалов "истекают по их народу всякие приказания... которые исполняются с такою точностию и скоростию,  что удивляться должно".
Решение обрисованной проблемы  устройства жизни евреев Державин видел так:
"Многочисленность  же их [евреев]  в Белоруссии... по единой только уже несоразмерности с хлебопашцами совершенно для страны  сей тягостна... она  есть  единственно  из  главнейших,  которая производит  в сем краю  недостаток  в хлебе  и в прочих съестных  припасах". "Никогда  никто не был из  них хлебопашцем, а всякий имел  и переводил более хлеба, нежели семьянистый  крестьянин, в поте  лица своего достающий  оный". "Всего же более упражняются  в  деревнях... в раздаче  в долги всего нужного крестьянам, с приобретением чрезвычайного  росту; и потому, попав крестьянин единожды в их обязанность, не может уже  выпутаться из  долгу". А  еще  ж - "легковерные помещики, предавшие  в руки  жидовские не  токмо временно, но и безсрочно  деревни свои...".  А  помещики  - и рады валить все  на  евреев: "единственною причиною истощения их крестьян по своим оборотам признают  они жидов", и редкий помещик признается, "что ежели их выслать  из его владений, то он понесет немалый убыток, по той причине, что получает с них знатные за аренды доходы".
Державин также не  забыл упомянуть: "должно однако ж справедливость  отдать и  сим последним  [евреям], что при нынешнем недостатке хлеба они немало голодных поселян снабжали  кормом; впрочем, всяк знает, что не  без расчета,  ибо  при снятии  жатвы, данное им  сторицею они возвратят".
Кроме «Мнения» Державин в  частной  записке  генерал-прокурору   написал:
"Трудно  без  погрешения  и  по  справедливости  кого-либо  строго обвинять. Крестьяне пропивают хлеб  жидам и оттого терпят недостаток в оном. Владельцы не могут  воспретить пьянства  для того, что  они от  продажи вина почти весь  свой  доход имеют.  А  и жидов в  полной мере  обвинять также не можно,  что  они  для  пропитания  своего  извлекают последний  от  крестьян корм".
 Своему собеседнику Илье Франку Державин сказал: "Раз  промысл  сохранил  до сих  пор этот  маленький  рассеянный  народ, то  и  мы  должны  позаботиться  об  его сохранении".
А в  докладе Государю Павлу-1,  с  простодушной грубой  прямотой Гаврила Романович написал: "Ежели  Всевысочайший Промысл, для исполнения, каких  своих недоведомых  намерений,  сей по нравам  своим  опасный  народ  оставляет  на поверхности   земной   и  его  не   истребляет;  то  должны  его  терпеть  и правительства, под скиптр  коих он прибегнул... обязаны простирать и о жидах свое попечение таким образом, чтобы они  и себе  и  обществу,  между которым водворились, были полезными".
Вот как Александр Солженицын характеризует с точки зрения тогдашнего и нынешнего еврейства, деятельность сенатора Державина: «За  все свои наблюдения в  Белоруссии, выводы,  за все  его "Мнение", еще,  вероятно,  за похвалу  "прозорливости великих  российских  монархов...  которые строго  воспрещали иметь приход  и въезд  сим   искусным   грабителям  в пределы  империи", - Державину припечатано  "имя фанатического юдофоба" и тяжелого антисемита. А между тем  -  никакой исконной предвзятости к евреям у него не было, все его "Мнение" сформировалось в 1800 на фактах разорения и голода крестьян, и направлено оно  было к тому, чтобы сделать  добро и белорусскому крестьянству  и  самому  еврейству  -  расцепив их  экономически и направив еврейство к прямой производительности, -  первейше расселением части  их на неосвоенные земли, что предполагала еще Екатерина. Трудность в этих задачах Державин  видел в постоянной переходчивости и неучтенности  еврейского населения.
 «Вряд  ли и  шестая  часть  его учтена по ревизиям.   "Без  особливого  чрезвычайного  средства  трудно  им   сделать справедливую перепись: ибо, живя  по городам,  местечкам, дворам господским, деревням и корчмам, беспрестанно почти перебегая друг к другу, называют себя не туточными  жителями, а гостьми, из другого уезда или селения пришедшими", да к тому  же  все "единообразны... единоимянны", без фамилии, "да к тому же все одеты  в  одинаков  черное платье,  то  и теряется память и  смешивается понятие  при  случае их счета и различия,  а  особливо  по делам  исковым  и следственным". При том и кагалы опасаются показывать  их  всех, дабы слишком не отяготить зажиточных податьми за прописных".
 Державин искал честное и для всех справедливое решение:  как  "без  нанесения кому-либо вреда в интересах... уменьшить [число евреев в белорусских деревнях] и облегчить тем продовольствие коренных ее обитателей, а  оставшимся из  них  дать лучшие  и безобиднейшие для  других способы к их содержанию". А кроме  того: "ослабить их фанатизм и нечувствительным образом  приближить к прямому просвещению, не отступая однако  ни  в  чем  от  правил  терпимости  различных вер;  вообще, истребив в них  ненависть к иноверным народам, уничтожить коварные вымыслы к похищению  чужого добра".
Таким образом,  Державин, во-первых, - предложил отделить  свободу  религиозной совести от "безнаказанности злодейств".
Во-вторых, он  дал поэтапную и  подробную разработку  предлагаемых  мер на основе хозяйственной и государственной пользы: «Сперва, "чтоб не произвести какого в  них [евреях]  волнования, побегов  и  малейшего даже  ропоту",  - императорским   манифестом  объявить  им  покровительство  и   попечение,  с подтверждением  терпимости  к  их   вере  и  сохранением  данных  Екатериною привилегий, "с некоторою только отменою древних их установлений". (А кто "не похочет подвергнуться сему установлению, дать тем свободу выйти за границу"
«Затем, по точным календарным периодам, временно запретив всякие новые кредиты,  -- разобрать, документировать  и  разрешить   все   взаимные   долговые  претензии   между христианами и  евреями, "восстановить прежнюю взаимную доверенность,  с  тем однако, чтобы не была  она  впредь ни малейшею  уже связью или  преградою  к преобразованию  Евреев в другой образ  жизни" - "к переселению их  в другие области, или" на старых местах "к  восприятию нового рода  жизни". "Поскорее Евреев от долгов очистить  и учинить  их свободными к  реформе".
 От  момента манифеста все сборы, делаемые с  евреев, - направить  "на платеж за  бедных людей",  то  есть на  бедных евреев,  на  покрытие  катальных  долгов  и  на обзаведение  переселенцев.  С  кого  три,   с  кого  шесть  лет  не  взимать определенную с  них  подать  - а направить  на заведение  для  них фабрик и рукоделий.
 Помещики должны  дать обязательства за евреев  в своих местечках, что  те в три года  заведут мануфактуры, фабрики  и рукоделия, а на усадьбах действительное  хлебопашество,  "дабы  они  доставали  хлеб свой  собственно своими  руками",  но "ни под каким видом не продавали они нигде ни тайно, ни явно  горячего вина", -- иначе  сами те  помещики лишатся права винокурения.
Неупускаемо   произвести   и   всеобщую   точную   перепись  населения   под ответственность  кагальных старейшин. Кто не может объявить  состоятельности как купец  или городовой мещанин - для тех  открыть новые классы, с меньшим достатком;  сельских мещан  либо  "поселян-хозяев" (затем, что "наименование крестьянина по сходству  со словом Христианина  они терпеть не  могут").
 Притом  должны  еврейские  поселенцы  "почитаемы  быть  людьми вольными,  а  не крепостными"; однако "ни под каким видом и поводом да не дерзнут употреблять в свои услуги Христиан и Христианок", ни владеть христианскими деревнями, ни
одной душою, и  не допускать заседать в  магистратах и ратушах, дабы не дать им  прав  над христианами. А "по объявлении  желаний записаться  в какой род жизни", направить "потребное  число молодых людей" в Петербург, Москву, Ригу - кого "для научения купеческой бухгалтерии", кого -- ремесел, третьих – в школы  "для хлебопашества  и  созидания  земляных  строений".  Тем  временем избрать  "несколько расторопных и тщательных Евреев депутатами... во все  те места,   где  земли  для  заселения"  отведут. 
А вот каким видел Державин образование в империи для евреев: школы еврейские
 «…до 12  лет, а потом  - общие школы, сближать с  иноверными;  "высоких же наук  достигших позволить  принимать в  академии, университеты,  в  почетные члены,  доктора,  профессоры",  -  но   "не  присвояя  им...  офицерских  и штаб-офицерских чинов", ибо "хотя и  могли  бы они принимаемы быть в военную службу", но, например, "в  субботу пред неприятелем  не примутся  за оружие, что несколько раз на самом деле случалось".
 Завести типографии для еврейских книг.  При  синагогах  учредить  еврейские  больницы, богадельни,  сиротские домы».
 Итак,  заключал Державин, "Евреев род строптивый...  в сем своем печальном  состоянии [рассеяньи]  получ[и]т  образ благоустройства". А особенно - от  просвещения: "Сей один пункт, ежели не ныне и не вдруг, то в последующие времена, по крайней  мере, чрез несколько поколений,  неприметным образом  даст плоды",  и  тогда евреи станут "российского престола  прямыми подданными».
 Составляя свое "Мнение", Державин запрашивал  и  мнения кагалов - и уж никак не обрадовал  их своими  предложениями. В официальных ему  ответах  их отрицание было сдержанным:  «… "евреи способности и привычки к хлебопашеству не имеют и в законе своем находят к тому препятствие", "сверх нынешних их упражнений,  никаких  других  способов,  служащих  к  их  продовольствию, не предвидят, и  не имеют  в  том  надобности,  а желают  остаться  на  прежнем положении".
 Конечно, кагалы видели, что в докладе сенатора Державина речь в первую очередь, идет о подрыве всей их кагальной системы. Поэтому они стали оказывать проекту негласное, но сильное  и  долгое сопротивление.
 Державин не без оснований считал  одним из  таких проявлений кагального сопротивления жалобу  на государево имя одной еврейки из Лиозно, что, якобы, на тамошнем винокуренном заводе  он "смертельно  бил  ее палкою, от чего она, будучи чревата,  выкинула мертвого младенца". И  о  том  -  началось  расследование через  Сенат.
Державин  отвечал:  "быв на том заводе с четверть  часа,  не токмо никакой жидовки  не
бил,  но  ниже  в  глаза не  видал".
 Он желал быть  принятым самим императором: "Пусть меня посадят в крепость, а  я докажу глупость объявителя таких указов...  Как  вы могли...  поверить  такой сумасбродной и  неистовой жалобе?"
Кстати,  того еврея, писавшего за безграмотную женщину ложную жалобу, приговорили на год в смирительный дом, и уже через 2-3 месяца,  Державин "исходатайствовал ему свободу из оного".)
  Убитый  в  марте  1801, Павел  не  успел  принять никакого  решения.  Доклад Державина "привел к  меньшим  практическим результатам,   чем  можно   было  ожидать,   так  как,   благодаря  перемене царствования, сенатор Державин потерял свое значение".
 Но уже в 1802 императором Александром был составлен "Комитет о благоустроении  евреев" для рассмотрения "Мнения" Державина и выработке решений по нему.  В  комитет вошли два  близких Александру польских магната,  кн. Адам Чарторыжский и гр. Северин Потоцкий, гр. Валерьян Зубов. Обо всех  трех Державин примечает, что как раз  они  владели большими имениями  в Польше и  при выселении евреев из деревень  "была бы  знатная  потеря их доходам", "частная польза  помянутых вельмож перемогла государственную". Кроме них в комитет вошли - министр внутренних дел граф Кочубей и только  что  назначенный  министром  юстиции  Гаврила Державин. Близкое участие в деятельности комитета принимал Михаил Сперанский. В комитет ведено было пригласить еврейских депутатов ото всех губернских  кагалов  -  и  они были присланы,  большей  частью  купцы 1-й гильдии. "Кроме того,  членам комитета дано   право  избрать  несколько   лиц  из  известных  им   просвещенных   и благонамеренных Евреев".
 В качестве таковых были приглашены уже известный Нота  Ноткин, переселившийся  из Белоруссии  в Москву,  затем  в  Петербург; петербургский откупщик Абрам Перетц, тесно  друживший со Сперанским; близкие к  Перетцу Лейба Невахович, Мендель  Сатановер и еще  другие, - не  все они бывали прямые участники заседаний, но значительно влияли на членов комитета.
 Комитет соглашался с тем, чтобы "приобщить [евреев] к общей гражданской жизни и общему образованию", "направить их... к производительному труду", облегчить  им торгово-промышленную  деятельность; смягчить стеснения в праве передвижения  и  жительства;  приучить  перейти   на  немецкое  платье,  ибо "привычка к одежде,  обреченной на  презрение, усугубляет привычку к  самому презрению".
Острее всего встал вопрос о проживании евреев в деревнях с целью  виноторговли. Ноткин  "убеждал комитет  оставить  евреев  на  местах, приняв лишь меры против возможных злоупотреблений с их стороны".
Гессен пишет: «Учреждение Комитета  вызвало переполох в  кагалах".
Чрезвычайное  собрание их депутатов  в Минске в  1802  постановило: "просить Государя нашего,  да возвысится слава его, чтобы они [сановники] не делали у нас никаких  нововведений".
Решено было послать  особых ходатаев  в  Петербург, объявили  для  того сбор средств  и даже  трехдневный общий  еврейский пост,"тревога разлилась... по всей  черте оседлости". Не говоря  уже  о  грозящей высылке евреев из деревень, "кагалы, оберегая неприкосновенность внутреннего быта... отрицательно относились  к вопросам культуры". И в  ответ на главные статьи  проекта  "кагалы  заявили,  что  вообще  реформу  нужно  отложить на пятнадцать-двадцать лет".
 По мнению Державина: "Тут пошли с их стороны, чтоб оставить их по-прежнему,  разные происки. Между прочим  г. Гурко,  белорусский помещик, доставил Державину перехваченное им от кого-то в Белоруссии письмо, писанное от одного еврея к поверенному их в Петербурге, в котором сказано, что они на Державина, яко  на  гонителя, по всем  кагалам  в свете  наложили  херем или проклятие, что  они  на подарки  по сему делу собрали 1.000.000 и послали  в Петербург,   и    просят    приложить   всевозможное   старание   о    смене генерал-прокурора  Державина, а ежели того не  можно, то хотя  покуситься на его жизнь...  Польза  же  их  состояла в том,  чтоб не было им воспрещено по корчмам  в деревнях  продавать вино... А чтоб удобнее было продолжать дело", то  будут доставлять "из чужих  краев от разных  мест и людей  мнения, каким образом  лучше учредить Евреев",  - и  действительно, такие  мнения, то на французском, то на немецком языке, стали в Комитет доставлять.
 Между тем  Нота  Ноткин  "стал  центральной  личностью организовавшейся тогда небольшой  еврейской общины"  Петербурга. В 1803  он "представил...  в комитет   записку,  которой   пытался  парализовать  влияние   державинского проекта".
По словам самого Державина, Ноткин "пришел  в  один день к нему, и под видом доброжелательства, что ему одному, Державину, не перемочь всех его товарищей [по Комитету], которые все на стороне еврейской, - принял бы сто, а  ежели мало, то  и двести  тысяч рублей, чтобы только  был  с  прочими его сочленами  согласен". Державин  "решился  о сем  подкупе сказать Государю  и подкрепить  сию  истину Гуркиным письмом", он "думал, что  возымеют действие такие  сильные  доказательства,  и  Государь   остережется  от   людей,  его окружающих и покровительствующих жидов. Но после императора стало известно Сперанскому,  а  "Сперанский совсем  был  предан  Жидам",  и -  "при первом собрании Еврейского  комитета открылось  мнение  всех членов, чтоб  оставить винную продажу... по-прежнему у Евреев".
 Державин  -  противился.  Александр  становился к  нему все  холодней. Вскоре (1803) и уволил с министра юстиции.
Вот как завершает А. Солженицын свой обзор в отношении евреев Державенской деятельности: «По  "Запискам"  Державина видно,  что  служил  он  -- хоть на военной  службе, хоть  на  светской  -- всегда слишком  порывисто,  пылко, и повсюду получал скорые отставки.  Надо  признать,  Державин  предвидел многое из  того,  что подымется  в российско-еврейской  проблеме еще  и  во весь  XIX  век, хотя  и  не  в  тех неожиданных формах, как оно на  самом деле  произошло. Выражения его  грубы, согласно  его  времени, но  в  плане его не  было замысла  угнетать  евреев,
напротив: открыть евреям пути более свободной и производительной жизни..».

Заключение
Державин заложил принципиальные основы эпохальной ассимиляции евреев в русское общество. Закончить этот очерк хотелось бы, процитировав заключительные строки из «Мнения» Державина: «Таким образом, Евреев род строптивый и изуверный, враги Христиан, хотя по определению вечных Судеб и оста¬нутся в непременном своем рассеянии, донде же угодно Все¬вышнему; но и в сем своем печальном состоянии получат образ благоустройства. А Павлу Первому представится в род и род незабвенная слава, что он первый из монархов российских исполнил сию великую заповедь: «Любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас».
Подлинное подписал: Сенатор Державин».

P.s.
Для написания очерка использовались материалы, находящиеся в открытом доступе – Солженицын, Грот  и другие.