Александр Македонский. Погибший замысел. Глава 4

      Глава 4

      К весне 334 года до н. э. Александр отозвал войска, стоявшие под командованием Пармениона в Малой Азии, обратно за Геллеспонт. Поступая так, царь Македонии преследовал несколько целей: он хотел выяснить, что же за воины достались ему по наследству от тех времён, когда отец был ещё жив; Пармениона, сыгравшего важную роль в уличении и задержании Аттала, Александр хотел приблизить к себе; солдаты должны были отдохнуть на родном берегу от чужбины; кроме того, надо было определить, какие именно части и в каком количестве следует оставить в Пелле и на границах и с какими формированиями отправиться в долгий заморский поход.


      Сатрап Армении Кодоман, который, взойдя на престол Персидского царства в результате ряда отравлений своих конкурентов могущественным евнухом Багоем (после ряда блестящих собственноручных убийств разделившим печальную участь своих жертв), стал именоваться Дарием III и второй год управлял огромной страной, узнав о том, что македоняне покинули Малую Азию, вообразил, что Александр испугался. Это тоже входило в планы стратега-автократора Коринфского союза: усыпить бдительность азиата и сделать его относящимся к происходившему на западном берегу Эгейского моря более беспечно. Дождавшись ухода Пармениона, Дарий уверовал в то, что Александр в ближайшие годы ничего против Персидского царства не предпримет. В самом деле, что мог противопоставить Парменион войскам Дария? Жалкие десять тысяч человек? Даже если бы Александр собрал всех своих солдат, он еле-еле насчитал бы пятьдесят тысяч — персы могли выставить и сто, и двести. Дарий III решил оставить невдалеке от Геллеспонта контингент в полсотни тысяч и расположить его на берегу Граника, составлявшего дополнительную естественную преграду вторгшимся, буде даже они осмелятся — увидят, обомлеют и побегут назад. А македонянам ещё нужны были воины для охраны собственных границ! И Дарий самодовольно улыбался, вообразив, что взошёл на трон под счастливой звездой: ещё не выиграв ни одного сражения, он уже оказался победителем!


      Тем временем Александр, оставив в Пелле Антипатра с двенадцатью тысячами солдат для охраны рубежей родины от вечно беспокойных, но к 334 году до н. э. присмиревших соседей, начал раздаривать своё имущество остающимся в Македонии. «Что же ты оставляешь себе?» — спрашивали нежданно облагодетельствованные. «Надежды», — отвечал юный царь; его примеру последовали многие. Впереди была Азия. И надежды…


      И вот настало время снова двигаться на север, к берегам Геллеспонта. Костяк и основную ударную силу армии Александра составили тридцать тысяч македонян; афиняне и остальные греческие полисы, как всегда, много говорившие и мало делавшие, призвали под знамёна стратега-автократора Коринфского союза менее десяти тысяч конных и пеших. Таким образом, объединённые силы альянса выступали в поход числом, не доходившим величиной до первой группировки Дария, с которой предстояло вступить в сражение.

      Поздней весной у переправы в Азию закипела работа. Сами вооружённые силы, кони, скотина, оружие, провиант — всё это надо было переправить на огромный континент. Улучив свободную четверть часа, Александр подъехал к Гефестиону. Если любимый в последние дни был неизменно мрачен, то ныне в прекрасных синих глазах и вовсе стояли слёзы.

      — Ты что, милый? — озаботился Александр.

      Гефестион мотнул головой и тяжело вздохнул:

      — Ничего. У меня предчувствие, что я в последний раз вижу этот берег, что я никогда не вернусь обратно, никогда не увижу Пеллу, Миезу, Гревену. Маму… В скольких парасангах* Македония уже сейчас, и сколько их ещё отдалит меня от неё!..

------------------------------
      * Парасанг— древняя мера длины (использовалась преимущественно в Египте), равная 6,98 км.
------------------------------

      Александр не думал оставлять нежного друга в таком состоянии:

      — Откуда у тебя такие мрачные думы? Мы же идём навстречу нашим победам и славе! Мы не отбываем никуда и навсегда — нам всего лишь надо завоевать Персию, пройти до Индии, перевалить через горы и увидеть за ними Элизиум. А потом мы снова вернёмся в Индию, доплывём по её рекам до Большой воды и вернёмся обратно. Найдём истоки Нила, обогнём землю Египта, войдём в Срединное море через столпы Геракла, присоединим к Македонии Карфаген, Сицилию и вернёмся в Пеллу победителями*. Я завоюю всю Ойкумену и подарю её тебе.

------------------------------
      * По представлениям древних греков, Элизиум находился за Гималаями на территории Китая; Инд и Ганг впадали в Большую воду — океан, омывавший всю Ойкумену; местонахождение истоков Нила и размеры Африки им были неизвестны. Столпы Геракла, или Геркулесовы столпы — Гибралтар.
------------------------------

      — Мне не нужна Ойкумена — мне достаточно будет её правителя, — улыбнулся Гефестион.

      — Его ты уже давно завоевал, — заговорщицки понизил голос Александр. — Ну оставь, оставь печальные мысли, в конце концов, ты в любой момент можешь вернуться обратно.

      — Ты же знаешь, что я никогда не покину тебя.

      — Я надеюсь на это. Ну же, ну! — Александр нежно приобнял Гефестиона за плечо и потянулся за поцелуем, но полностью успокоить любимого ему помешал флотоводец:

      — А, вот вы где! Всё милуетесь! — Неарх, как и его царь, был оживлён более обычного. — Смотри, Александр, обязательно подговорю твоего казначея обчистить войсковую казну, пока ты занят личными делами.

      Владыка Македонии только рассмеялся:

      — В казне восемьсот талантов не моих денег, Гарпалу достанется серебро кредиторов — с ними ему придётся иметь дело.

      После продажи пленённых фиванцев Александр расплатился с долгами, набранными отцом, но потребность крупных вливаний дала о себе знать — и юный царь занял восемьсот талантов на начало своих походов, почти что вдвое более, чем в своё время был должен Филипп. Всё это должна была оплатить Персия. Причина для военного вторжения тоже была найдена: хоть с разрушения персами греческих храмов прошло полтораста лет, за кощунственное надругательство святыни эллинов должны были быть отомщены; убийство родителя тоже можно было приписать коварным азиатам и вменить им в вину.

      — Я даже знаю, на какой триере они находятся. Ну, за чем остановка? Грузитесь! Скоро отчаливаем! — покинув прекрасную пару, Неарх продолжил раздавать команды.

      — А то я без тебя не помню своих приказов! — проворчал Александр и снова обернулся к Гефестиону: — Ну как, перестал грустить? Вот увидишь, всего два года, максимум — три-четыре — и мы закончим. Даже можем разбить наш поход на две части. Завершим первую, доплыв по течению Нила до Срединного моря. Пересечём его — и ты снова будешь дома. Ещё, может быть, тебе край родной покажется скучнее тех земель, которые ты пройдёшь. Прижмись, прижмись ко мне, оставим наш поцелуй на этом берегу и так же поприветствуем тот…

      Друзья порывисто обнялись и поднялись на борт.

      Уже на середине Геллеспонта в жертву морским глубинам был принесён белоснежный бык, увитый лентами; после Александр, священнодействуя, вылил за борт вино из чаши и бросил её в пучину — Посейдон должен был быть доволен…

      И вот показались впереди очертания берега, на который нога царя Македонии ещё не вступала. Неведомая земля близилась. Не дожидаясь, пока триера причалит, Александр метнул копьё на берег:

      — Здравствуй, Азия! Я пришёл! Встречай Александра!

      Одно за другим причаливали и разгружались суда, разбивался лагерь, ставились палатки, варилась пища. Шло начало дайсия* 334 года до н. э…

------------------------------
      * Дайсий — месяц древнемакедонского календаря, соответствует маю.
------------------------------

      Азия началась для Александра с легендарной Трои. Здесь, под её стенами, бились Ахилл и Патрокл, влюблённые друг в друга, здесь нашёл свою гибель Патрокл, здесь, не представляя жизни без любимого, принял смерть Ахилл, а после их величие, доблесть и любовь воспел Гомер. Здесь, не подвластные осаде многих веков, хранились священные останки. Александр, раздевшись донага, возложил цветы на могилу Ахилла; Гефестион последовал примеру любимого и, тоже полностью обнажённый, отдал дань памяти верному другу славного воина, возложив венок на курган Патрокла.

      Ахилл был любим Патроклом, как Александр — Гефестионом, и Патрокл был любим Ахиллом, как Гефестион — Александром, и так же, как герои древности, царь Македонии и его верный друг шли по жизни вместе — и вместе склонялись перед достойной их историей любви…

      А после в честь легендарных воинов были устроены атлетические состязания — словно лёгкая мирная разминка перед теми сражениями, в которые только предстояло ступить…

      Щит Ахилла, хранившийся в илионском храме Афины, Александр взял себе, оставив вместо реликвии свой собственный, приложенный к жертвоприношениям: царю Македонии надо было свершить дела столь великие, что и оружие для них должно было быть подобающим…


      Вечером на исходе хлопотного дня Александр подошёл к Гефестиону, сидевшему у догоравшего костра.

      — Ты всё смотришь на тот берег?

      Гефестион потёрся щекой о царскую длань.

      — Там наша первая встреча, три года в Миезе, наши ночи, Мария, её дочь, Павсаний и его могила… А здесь… только Аристион… Вон он, болтает с другими стражами… Я не предполагал, что ты так быстро к нему перегоришь.

      — Да я и не возгорался. — Александр пожал плечами.

      — Да, лишь сам поджёг, — улыбнулся Гефестион. — Хорошо, что он к этому был готов… Ты говоришь: два или три-четыре года. А откуда ты знаешь? У нас даже карт нет — только предположения, догадки учёных. Не получится. Что-то мне вещает, что завязнем надолго…

      — Гефа, ты в любой момент можешь отбыть на пару-другую месяцев. Я выдержу.

      — Нет, мне уже с тобой до гроба. Без тебя ничего. Как же мне назвать то, что у меня к тебе, когда ты для меня не царь, какая власть над человеком сильнее царской? Или ты действительно наследник богов?

      — Если ты так говоришь, пусть так и будет… Пойдём, мой Патрокл, в палатку, наши личные состязания ещё не закончились.



      Когда Дарию доложили, что Александр снова высадился в Малой Азии, на этот раз — с сорокатысячной армией, персидский царь был удивлён донельзя. Как? Этот мальчишка, на боевом счету которого только и были что побитые жалкие кучки разрозненных варваров, этот напыщеный гордец, выпросивший у разнеженных греков ничего не значащие титулы, чтобы именовать себя подлиннее и более витиевато, вообразил себя ровней ему, Дарию? Он действительно хочет противостоять его полкам, его воинам, которым несть числа? Сосунок, не доживший до двадцати двух, вконец возгордился, забыл о том, чем завершилась экспедиция Пармениона? Что ж, он нарывается — он получит своё.

      Дарий послал Александру письмо с недвусмысленным советом царю Македонии сберечь свою цветущую юность и убраться из чужих владений подобру-поздорову. К письму прилагалась посылка: плеть, мяч и восточные сласти. Плетью Александру следовало исхлестать себя за дерзкие притязания, мячом — позабавиться детскими игрушками в состязаниях, так молоденькому царьку полюбившихся и ставших единственным, в чём мальчик преуспел, а лакомствами — подсластить горечь отрезвления.


      Получив гостинцы, Александр пришёл в бешенство. Дарий его оскорбил — Дарий получит ответ. И не на словах.


      Река Граник была естественной преградой, стоявшей на пути войска под командованием стратега-автократора Греции: в этом месте располагался проход в горной цепи, «ворота в Азию»; переход через Граник означал открытый путь далее, на юг, ко всем прибрежным городам Малой Азии, находившимся под властью Персии; кроме того, форсирование реки многократно увеличивало уязвимость всех близлежащих сатрапий. На берегу стратегического объекта стояло пятидесятитысячное персидское войско, готовое принять бой. Его ядро, самую грозную силу, составляли греческие наёмники под командованием Мемнона, давно забывшего о своём родосском происхождении на службе у азиата. Мемнон принял руководство военными, наследуя своему старшему брату, Ментору, чья жизнь оборвалась в уже далёком 340 году до н. э. Жена Ментора Барсина недолго оставалась вдовой после смерти мужа и заключила второй брак с его братом. Дочь Артабаза, она в детстве провела в Македонии несколько лет, когда отец вступил в жёсткое противостояние с предшественником Дария на персидском троне Артаксерксом IV, а отец Александра Филипп предоставил отцу и дочери политическое убежище и апартаменты в столичном дворце. В свою очередь, и Мемнон знал о воинах Македонии не только понаслышке и увидел близорукость Дария, даже не озаботившегося приехать к Гранику. Царь Персии прекрасно проводил время в компании со своим красавцем-евнухом Багоем, переезжая из одной столицы своего царства в другую, а всего этих столиц было четыре: Пасаргады, Экбатаны, Сузы и Персеполь. Великий Вавилон тоже не относился к задворкам государства, но наступавший сезон призывал Дария своим посещением оказать честь летней столице — стоящим на Загросе* Экбатанам. Черноокий любовник, пересыпание из руки в руку содержимого сокровищниц, награбленного персами по всей Ойкумене, неизменно услаждавшийся роскошью своих владений взгляд — Дарий предоставил утирание носа Александру своим сатрапам.

------------------------------
      * Загрос — горы Загрос находятся на юго-западе Иранского нагорья в Иране.
------------------------------

      Мемнон понимал, что на сей раз персам противостоит грозная сила, величина её не измерялась численностью войск под знамёнами юного царя. Умудрённый опытом грек предлагал совершить сатрапам обманный маневр: отступить, поджигая всё, что оставалось позади, и тем самым оставить Александра ни с чем. Только тактика выжженной земли, считал родосец, будет действенна в борьбе с сыном Филиппа, только заманивая его вглубь от побережья, завлекая кажущейся лёгкостью добычи, можно оставить его войско без продовольствия, снабжения оружием, тягловой силой и техникой. Продвигаясь в безводной пустыне, македоняне неизбежно будут поглощены ею, в голове Мемнона было много примеров того, как раскалённые пески хоронят поначалу выглядевшие несокрушимыми армии.

      Но Мемнону пришлось столкнуться с естественной жадностью сатрапов, им жалко было разрушать и сжигать своё собственное, лишая себя исправно тёкших налогов и прекрасных роскошно отделанных домов в процветающих городах. Закосневшие в сознании своего величия персы абсолютно не хотели связываться с длительными тяжёлыми переходами: жаркое лето уже на носу, да, Александра они измотают, но сами разве не натерпятся? Заманчивее, легче, скорее, окончательнее было сразу разбить македонян: гости в проигрышной позиции, они должны атаковать, переправляться через Граник под тучей стрел, а хозяевам этой земли надо только выдержать оборону. Аргументы и веские обоснования Мемнона остались без внимания, главное слово сказал Арсит, сатрап Фригии: сражению быть.

      Конница персов стояла вдоль берега Граника, пехота располагалась на холмах за нею. У македонян всадники расположились по флангам, гоплитов Александр разместил в центре. Утром, на рассвете стратег-автократор отдал приказ о переправе передовому эскадрону этеров; добравшись до противоположного берега, они вступили в бой — и кавалерия азиатов сгрудилась для отражения атаки. Пользуясь этим, Александр бросил оставшихся конных через реку, пешие пересекали Граник следом. Несмотря на почти трёхкратное превосходство, набранные в близлежащих окрестностях конные персы не смогли оказать македонянам должного сопротивления; пешие, остававшиеся сзади и лишённые единоначалия, не имели возможности прийти на подмогу. Александр, юный и прекрасный как бог, самолично убил зятя Дария, но вскоре после этого ощутил сильный удар по голове. Шлем, расколовшись, всё же спас ему жизнь, однако ситуация продолжала оставаться критической: под царём убили лошадь. «Как хорошо, что не Буцефал», -успел подумать Александр, теряя драгоценные мгновения, чтобы спешиться с падавшего животного. Гефестион, разлучённый ходом схватки с любимым, онемел от ужаса, когда выхватил взглядом Александра и меч перса, занесённый над царём. Казалось, сын Аминтора уже слышит свист рассекаемого смертельным лезвием воздуха, но тут рука азиата полетела на землю, отхваченная боевым топором Клита. Перед Александром блеснула белозубая улыбка:

      — Поднимайся, владыка!

      Царь поблагодарил спасителя взглядом и снова ринулся в бой.

      Конница персов отступала, тесня собственную пехоту, так и не смогшую организоваться в слаженный организм. Сын Дария Ох разделил участь зятя и отправился вслед за ним в мир иной; несколько сатрапов также упокоилось на поле боя. Видя безголовое сопротивление неповоротливых, разжиревших на труде невольников персов, Мемнон от досады готов был рвать на себе волосы, но поделать ничего не мог, сражение близилось к своему логическому окончанию. Единственной боеспособной единицей оставался полк греческих наёмников, но силы были уже слишком неравны. Не успевших бежать с поля боя окружили македоняне — попавшие в капкан сопротивлялись ожесточённо, но не долго.

      Несмотря на то и дело подступавшую тошноту, Александр наслаждался моментом: вот она, первая победа в Азии, на другом берегу, против восхваляемой на всех языках и по числу действительно намного превосходящей его собственную армию силы. Персы повержены, дорога в Азию открыта. Александр посмотрел на свой меч и улыбнулся, словно неся свою улыбку через последний год тёмно-карим глазам. «Смотри на меня, Павсаний, и мыслью будь со мной рядом всегда! Я обещал — я делаю».

      — Александр, ты с ума сошёл! Ну куда ты понёсся, а? Если бы не Клит… — в Гефестионе ещё жил ужас недавно испытанного.

      — Ты как?

      — Пустяки, пара царапин. Я;, я; должен был тебя спасти!

      — Ерунда, какая разница — поблагодарю Клита. А вот и он! — Александр обнялся с подъехавшим и спешившимся с лошади братом кормилицы. — Теперь я обязан вашей семье не только молоком…

      — Замнём для ясности, — добродушно усмехнулся Клит. — Самое главное — вот она, первая азиатская победа. Можешь отправить ответ Дарию с головой его сына — достойная замена мячу… Твоя-то как, не мутит?

      — Есть немного. Пустяки. Лошадь жалко. Как в воду глядел, когда Буцефала отдыхать оставил.

      Александр потянулся за поцелуем к устам любимого, но не губы Гефестиона поймали драгоценное лобзание, а его руки — обмякшее тело царя.

      — Александр! О боги! Клит, что с ним? — И отчаянный взор Аминторида заметался. — Филипп, где Филипп? Неоптолем, немедленно отыщи врача! Царь сознание потерял!

      — Всех перебрал? — добродушно усмехнулся Клит. — Не волнуйся, я уверен, что временное…

      Гефестион отнёс бесценную ношу в царскую палатку, сложил Александра на жёсткую походную кровать и, освобождая его от доспехов, с тревогой вглядывался в закрытые глаза и бледное лицо.

      Продолжение выложено.