073. Принцесса Аликс - Цесаревичу Николаю

Письмо принцессы Гессен-Дармштадтской Аликс Цесаревичу Николаю Александровичу.
На английском и немецком языках с переводом на русский.


№ 32.       Harrogate.
                May 31st 1894.

Милый дорогой Ники,

Just before supper I received your sweet, long letter, on that large sheet—my warmest thanks душки. If I could only tell you what immense joy your letters are to me, but words fail me. Thank Mme Flotow for your kind thought in sending me that list, which interested me greatly. Fancy if I am to get as many things, the idea even makes me blush. – Yes, certainly you may see the pink Schlumper if you like—but when can I wear it – perhaps, at the Wolfgarten!

Those lilies are too pretty, they are going into my Bible.

How dare you say you are not worthy of me, when on the contrary, it is I who must say that—oh Nicky—my daily prayer is that I might become more worthy of you.//

Child, you were not Lord-in-waiting to your Father, only my new little friend has this title, you were I think equerry-in-waiting – it must seem funny to you.

No, what a monkey Misha is, sailing with his umbrella – but I am glad you followed the reckless creature.

You know, Uhlenhuts is a beast, he won’t send me my photos, the others were only remembered once, from which to order more, and he makes me wait for ever, and I have been begged for some from all sides.

So you also had bad weather, to-day there were two thunderstorms, after which I went out in a bath chair and Gretchen walked alongside. We went up to the moors, and to a lovely little cemetery, it was too wet for// me to walk, we returned by a nursery (of trees) and hothouses, and so we stopped and bought some flowers, which make our room look more cheery.

I read in one of the books, the one the old Priest translated, but I could not finish it, it makes one too tired, as one has to pay such fearful attention to understand all and often I had to read the passages over and over again. – I wish you were here, that I might ask you what I don’t understand. Или же, мой дружок или!

How is it Xenia is at Sandro’ place, when she is at Abastouman, and I thought his property was in the Crimea, at the point, you said. Do explain where it really is, and how she// comes to be there. What a joy it must be to them;—but we won’t grumble, our turn, God grant, will come some day too—but we must be patient. Patience is doomed to be our motto in this life, does it not, мой душки? –  Боже тебя храни!

I wrote a long letter to August Oldenburg to-day.

Today is Ernie’s and my friend’s birthday. Poor fellow, he loved once dearly, but she would none of him. Ernie would not tell me her name as he says I know her. So now you can understand what makes me feel still more for him.—I pray to God that he may yet be happy with some nice, true, loving woman.

I want all to be happy now as I am so.//

Lass tief in Dir mich lesen,
Verhehl’ auch dies mir nicht,
Was f;r ein Zauberwesen
Aus Deiner Stimme spricht
So viele Worte dringen
Aus Ohr uns ohne Plan,
Und w;hrend sie verklingen
Ist alles abgetan.
Doch dr;ngt auch nur von ferne
Dein Ton zu mir sich her,
Behorch’ ich ihn so gerne,
Vergess’ ich ihn so schwer!
Meine Herz und Deine Stimme
Verstehen sich gar zu gut.

This is a song I learnt in my singing lesson. Of, how difficult it often was to suppress my tears when I used to sing songs with words that just suited my feelings. I was glad my master could not see my face, – but my lessons nevertheless were a delight to me!//

Wenn ich auf dem Lager liege
Zu Nacht und Kissen geh;llt,
So schwebt mir vor ein s;sses,
Anmutig liebes Bild.

Wenn mir der stille Schummer
Geschlossen die Augen kaum,
So schleicht das Bilde sich leise
Hinein in meinen Traum.

Doch mit dem Traum des Morgens
Zerreimt es Miene mehr;
Dann trag ich es im Herzen
Den ganzen Tag umher.

Now enough verses and enough scribbling for to-day, don’t you think so. Sleep well, my boysy dear and only let me whisper gently that ;I love you with unending true devotion, better far than I can say; I love you now and forever. God bless you and may the angels keep watch over you. Night, night, amico mio. – A good long kiss!//

Good-morning! I am not going to write much because Gretchen has put me into a bad humour and I nearly lost my temper, she talked nonsense, and I want to swallow it quickly down, it was about Russian history, and so on, wanting me to know little details which are not necessary, and which I can learn about much better when I am in the country—books are not everything.

The sun is peeling in and out, but it is warmer. I must answer more letters. No, how I am longing for you to come, there is so much you might help me to understand, and there are things I could easier perhaps speak with you about, than with the priest; – for example, about confession.

But enough for today, sweetest Darling. I tender press a kiss on your lips and remain asking for God’s blessing upon you, your ever deeply loving, truly devoted and very affectionate bride
Alix.

Я ты люлю. – Tata, Darling Nicky.


№ 32.       Хэррогейт.
                31 мая 1894.

Милый, дорогой Ники,

Как раз перед ужином я получила твое чудесное длинное письмо, написанное на таком большом листе бумаги. Бесконечно благодарю, душки. Если бы я только могла выразить ту безграничную радость, что приносят мне твои письма, но слова здесь бессильны. Передай мою благодарность г-же Флотовой за заботу, с которой она прислала этот сильно заинтересовавший меня список. Представь себе, что мне придется приобретать столько вещей – сама мысль об этом вгоняет меня в краску. – Да, конечно же, ты увидишь розовый капот, если пожелаешь – но где же я смогу его надеть? Разве только в Вольфсгартене!

Те лилии просто чудесны, я положу их в Библию.

Как тебе только приходит в голову сказать, что ты не достоин меня, когда все совсем не так; это я должна говорить такое. О, Ники, я ежедневно молюсь, чтобы стать хоть немного достойнее тебя.//

Малыш, ты не был лордом-при-исполнении у твоего отца; ты был, по-моему, его конюшим-при-исполнении – это различие, должно быть, для тебя забавно.

Нет, ну что за обезьяна этот Михаил, плавать со своим зонтиком, но я рада, что ты все-таки последовал за этим бесшабашным существом.

Знаешь, этот Уленхут – просто бессовестный, он никак не перешлет мне мои фотографии; остальные снимки были просто пронумерованы, чтобы с них заказывать копии, а он все заставляет ждать; а у меня со всех сторон просят фото.

Итак, у тебя тоже плохая погода сегодня; здесь прошли две грозы, после чего я выехала на коляске, а Гретхен шествовала рядом. Мы дошли до вересковой пустоши, до маленького прелестного кладбища, там было слишком сыро для// меня, чтобы гулять. Мы возвращались через питомник деревьев и оранжереи, где остановились купить цветов, которые очень оживляют нашу комнату.

Я читала одну из книг, ту, которую перевел старый священник, но не смогла ее окончить – слишком тяжело, поскольку надо быть очень внимательной, чтобы понять все, и часто я была вынуждена снова и снова перечитывать тот или иной отрывок. – Если бы только ты был здесь, и я могла бы спросить у тебя все то, что я не понимаю! Или же, мой дружок или!

Как это Ксения у Сандро, когда она в Абас-Тумане. Я думала, что он имеет уже отделанное жилище в Крыму, как ты говорил. Объясни же, где она// и как она там оказалась. Как они, должно быть, рады. Но не будем ворчать, с Божьей помощью придет и наша очередь, мы должны быть терпеливы. «Терпение» предназначено для того, чтобы стать нашим девизом в этой жизни, не правда ли, мой душки? – Боже тебя храни!

Сегодня я написала длинное письмо Августу Ольденбургскому.

Сегодня день рождения нашего с Эрни друга. Бедный юноша, однажды он сильно полюбил, но без взаимности. Эрни не хочет мне говорить, как ее зовут, поскольку, по его словам, я ее знаю. Теперь ты понимаешь, что заставляет меня испытывать еще больше сочувствия к нему. – Молю Бога, чтобы однажды он обрел свое счастье с любящей, честной и преданной женщиной.

Хочу, чтобы все были также счастливы, как и я сейчас.//

Пока волшебно голос твой звучит,
Позволь в глубине души твоей
Открытой мне читать!
Столь много слов
В нас бесследно текут,
Что, смолкнув, исчезают.
Лишь только издалека,
Голоса твоего звук
Спешит сюда ко мне,
Слушаю его охотно,
Слов забыть мне невозможно!
Сердце мое и голос твой
Понимают друг друга отлично.
[Пер. с нем.]

Это я разучила на уроке пения. О, как же трудно было сдержать слезы, когда я привычно напевала слова, которые выражали мои чувства. Я была рада, что учитель не видел моего лица, но, тем не менее, эти уроки были для меня счастьем.//

Лежу ли бессонною ночью
В постели, один, без огня,
Лицо твое с кроткою лаской
Из мрака глядит на меня.

Закрою ль усталые веки
И тихо забудусь во сне —
Твой нежный и ласковый образ
Прокрадется в грезы ко мне.

И утро его не уносит,
Летучие грезы гоня:
Весь день, неразлучно со мною,
Живет он в душе у меня.
[Генрих Гейне. Пер. с нем. М.Л. Михайлова.]

Хватит на сегодня стихов и разглагольствований, ты так не думаешь? Сладких снов тебе, любимый мальчик, позволь мне только нежно прошептать, что я люблю тебя неизменно и преданно, намного глубже, чем могу выразить. Люблю тебя всегда и вечно. Благослови тебя Господь, и пусть Его ангелы хранят тебя. Доброй ночи, доброй ночи, «мой друг» [итал.]. – Нежный долгий поцелуй!//

Доброе утро! Я не собираюсь много писать, поскольку Гретхен рассердила меня, и я чуть не вышла из себя. Она говорила такую ерунду. Не буду вдаваться в детали – это касалось истории России, и так далее. Она повествовала о таких мелочах, которые я лучше узнаю уже в России – книги не заменяют все.

Солнце появляется и уходит, но стало теплее. Мне нужно ответить еще на другие письма. Нет, как мне не терпится, чтобы ты приехал. Ты бы помог мне понять столько вещей; мне гораздо легче говорить с тобой, чем со священником. Например, что касается конфессии.

Но довольно на сегодня, любимый мой. Нежно целую твои уста, и, призывая на тебя благословение Божье, остаюсь твоей глубоко любящей, искренне преданной и нежной невестой
Аликс.

Я ты люлю. Tata, дорогой Ники.