Как у нас во дворе...

Город N – один из многих десятков провинциальных городов России, история которых насчитывает более тысячи лет. В нём, как и в других городах, среди многочисленных однотипных пятиэтажек нередко встречаются частные деревянные домики с огороженными покосившимся штакетником крохотными палисадниками, нередко выходящими прямо на центральные улицы. И – примета времени – вычурного вида многоэтажные новострои, высокомерно возвышающиеся в самых престижных городских местах.

В центре города N в одной их хрущёвских малогабариток  проживала пожилая семейная пара – Пётр Афанасьевич и Анна Семёновна Полежаевы.

Пётр Афанасьевич был коренным городским жителем. Он родился в семье потомственных учителей, где родителей, кроме любви, объединяли не только работа, но и общие увлечения и интересы. Посему и вырос Петруша спокойным и уравновешенным человеком и профессию выбрал в соответствии со своими склонностями  и предпочтениями. Окончив  исторический факультет местного пединститута, он со временем устроился на работу в краеведческий музей, где и добросовестно трудился до своего шестидесятилетия.

Сидя в тишине маленького кабинета, заставленного старинными прялками, самоварами, махотками и самодельными куклами-оберегами, он изучал этнографию своей области. Коллектив музея состоял в основном  женщин. У каждой сотрудницы были либо маленькие дети, либо маленькие внуки, за которыми нужен круглосуточный уход и присмотр, поэтому поездки по глухим уголкам «за чайниками», как всегда говаривал Пётр Афанасьевич, собираясь в очередную экспедицию, он, как правило, совершал один, да и обработку привезённых материалов в большинстве случаев делал сам.

Нужно сказать, что постоянное отсутствие помощников ему никогда не мешало, скорее наоборот. Вынужденное одиночество на работе вырабатывало в нём самостоятельность и профессиональную ответственность, а так же располагало к созерцательности и философствованию, что ещё более усиливало неторопливость и доброжелательность его натуры.

Анна Семёновна была полной противоположностью своему супругу. До выхода на пенсию она работала медицинской сестрой в одной из городских поликлиник. Постоянное общение с ежедневными потоками раздражённых посетителей проявило командирские черты её характера и сделало бойкой на язычок.

Однако профессия дала Анне Семёновне и много хорошего. Аккуратность, пунктуальность, умение услышать человека, быстро сориентироваться в сложной ситуации – далеко не полный список её достоинств, сформированных её, в общем-то, нелёгкой работой.

В своё время деревенская девочка Анечка приехала в город N. поступать в медицинское училище. Самой большой её мечтой тогда было выучиться на медсестру и вернуться в родное село. Но – человек располагает…

Перед началом второго курса все группы студентов училища, кроме выпускных, были отправлены по разным отдалённым совхозам и колхозам «на картошку». Там Анечка и познакомилась с Петрушей, будущим Петром Афанасьевичем, который в подшефном совхозе в составе трудового десанта истфака с энтузиазмом возводил новую свиноферму.

Как и любая девочка её группы, приехавшей наполнять картошкой закрома родины, Анечка с интересом присматривалась к крепким и весёлым ребятам.

Днём молодые историки работали яростно и споро, потому что по окончании строительства им была обещана неплохая сумма. После работы, лёгкие на разные проделки, не всегда сдержанные на язык, они, вырвавшиеся из-под родительской опеки, частенько затаривались красным дешёвым вином, прикупленном в местном лабазе (так они называли магазин) и вместе с девчатами  почти каждую ночь уходили за деревню жечь костёр и жарить шашлыки из не успевшей вовремя спрятаться в своём дворе курицы или утки.

Выросшая в деревне, хорошо усвоившая особенности жизни и взаимоотношений в крестьянской семье, Анечка подмечала многое, чего не осознавали её городские подружки.  Она видела, что парни из студенческого отряда, несмотря на довольно взрослый внешний вид,  ещё достаточно легкомысленны, и всей своей просыпающейся женской чуткостью понимала, что Петру не очень-то по нраву их вольный образ жизни, хотя он и старается никоим образом не показывать этого перед своими товарищами. Её привлекал спокойный характер Петра, и очень нравились его сдержанность, начитанность и рассудительность.

Пётр тоже обратил внимание на симпатичную светловолосую девушку с немодной по городским меркам косой почти до пояса, на её открытый взгляд и искренний интерес к нему самому.

И вот с того счастливого времени – они уже более сорока лет вместе. Неизменно поддерживая друг друга «и в горе и в радости», они вырастили и поставили на ноги двоих детей, пережили «лихие» девяностые с их талонами на продукты, смену политического режима, безденежье и постоянный страх остаться без работы…
Наконец наступила пора заслуженного отдыха.

* * *

Чете Полежаевых вполне хватало их скромной пенсии и маленькой полуторки на пятом  этаже, так как их дети давным-давно выросли и разъехались: старший сын – в столицу-матушку, а младшая дочка – к мужу на соседнюю улицу.

Супруги были людьми общительными, а потому,  прожив бок о бок с соседями не один десяток лет, хорошо знали друг друга, а с некоторыми даже дружили. В доме проживало много пожилых одиноких женщин, и они не стеснялись в случае нужды обращаться к Анне Семёновне за медицинской помощью, а к Петру Афанасьевичу по мелким столярно-слесарным вопросам.

Никогда из-за двери их маленькой квартирки не доносилось криков и скандалов, а от Петра Афанасьевича никто не слышал грубого или бранного слова. Все жильцы дома сходились во мнении, что это была идеальная семейная пара.

И даже заядлая скандалистка и сплетница Лидуся из соседнего подъезда, с лёгкостью выдумывавшая про своих соседей всякие небылицы, не могла сочинить на них мало-мальски правдоподобного компромата, хотя и очень завидовала Анне Семёновне. Потому что, во-первых, ни в ближайшем Лидусином окружении, ни даже на далёкой его окраине не встречались мужчины непьющие и нематерящиеся, а во-вторых, было Лидусе удивительно и непонятно, как это при нашей сумасшедшей жизни можно так долго проживать в любви, уважении и взаимном согласии.

Лидуся жила в однушке на первом этаже. Детей у неё не было, да и построить семью не удалось. Лидуся несколько раз выходила замуж, но мужья её, хотя и с удовольствием «давили» купленные на Лидусины денежки бутылочки, долго не задерживались из-за нервического характера супружницы. Неустроенность личной жизни, годы, всё быстрее и неумолимее летящие ко времени, когда пора уже «с горки», одиночество превратили Лидусю в бесцеремонную крикливую тётку, готовую сцепиться с любым соседом по любому поводу. А уж зависть к чужому благополучию делала её фантазию просто неуёмной.

…У Петра Афанасьевича была одна маленькая безобидная слабость – он очень любил кошек. Но в квартире супруги пушистых питомцев не держали, потому что Анна Семёновна их весьма недолюбливала. Бывая в гостях у некоторых своих приятельниц-кошатниц, она отчётливо видела ободранные обои, вытянутые нитки на обивке диванов и кресел и шерсть, шерсть, шерсть на одежде, на коврах, на кухне, в ванной, в холодильнике, в борще… Для аккуратистки и чистюли Анны Семёновны такая ситуация в её квартире была просто неприемлема. Пётр Афанасьевич понимал мотивацию своей супруги, а потому никогда не предлагал взять в дом какую-нибудь животинку.

Ввиду вышеперечисленных обстоятельств Пётр Афанасьевич всю свою нерастраченную любовь к животным переносил на бездомных кошек, которых во дворе их дома обитало десятка полтора. Он знал их всех, что называется, «в лицо» и каждой, в соответствии с её характером или окраской, придумал имя.

Были здесь и Пёстрая, и Жёлтый, и Марсик, и Куся, и Борюсик. А старую пятнистую кошку, жившую во дворе уже шестой год, он почему-то называл Мурзилищей – наверное, за её осторожность и рациональность движений, выработанные с возрастом.

Во дворе дома, где жили супруги Полежаевы, росли старые яблони, оставшиеся от прежних владельцев земельного участка. В тёплые дни Пётр Афанасьевич любил выйти во двор и посидеть в их тенёчке на лавочке, и тогда неподалёку от него пристраивалась дворовая кошачья семейка. Большинство кошек укладывалось в траве под кустами, кто-то устраивался на корявых ветках старых дичающих яблонь, две-три – прятались в тени от скамейки, а самая смелая запрыгивала на лавку и укладывалась в полуметре от Петра Афанасьевича. Разомлевший от  проявленного к нему кошачьего доверия, Пётр Афанасьевич начинал тихонько разговаривать со своими разноцветными подружками, которые делали вид, что это им нисколько не интересно, но в то же время чутко вслушивались в ласковые переливы человеческого голоса. Они своим кошачьим умишком прекрасно понимали, что этот высокий пожилой мужчина любит их, и молча отвечали ему взаимностью.

Выходя из дома, Пётр Афанасьевич обязательно брал с собой остатки еды и с каким-то неизъяснимым чувством смотрел, как кошачья братия, завидев, как он выходит из подъезда, стремительно бросалась к нему, тоненько пища: «А-а-а, а-а-а, ма-а-а…». Кошки начинали вертеться вокруг его ног, слегка касаясь брючин либо кончиками высоко поднятых от избытка чувств хвостов, либо на мгновение прислоняясь к ним своими поджарыми боками, и, продолжая попискивать, старались заглянуть Петру Афанасьевичу в глаза.

Пётр Афанасьевич хорошо знал характеры своих подопечных и поэтому еду, которую носил им каждый день, старался давать таким образом, чтобы хоть маленький кусочек, но достался каждому. Получив свою порцию, одни кошки утаскивали её в сторону от общей кучки столовавшихся, другие же  начинали трапезу прямо на месте.

Пётр Афанасьевич стоял посреди этой пёстрой шерстяной толпы, блаженно улыбался и ласково бормотал:

– Ай, хорошие мои, проголодались? Проголодались… Кушайте, кушайте… Я ещё вам принесу…

Если в этот момент мимо проходила Лидуся, в глазах у неё черным огнём вспыхивала злость: вот – твари бездомные, а приличный мужик их поджаливает да подкармливает. Но через мгновение злость проходила, потому что она каким-то десятым задним умом понимала, что бездомная кошачья жизнь, хоть четвёртая, хоть седьмая, всё же гораздо тяжелее, чем её непутёвая собственная…

– Чё, Афанасьич, все на месте? Продавать не собираешься? – беззлобно острила Лидуся.

– Лидочка! Выбирайте любую! Вам бесплатно отдам, только не обижайте котейку, – отшучивался Пётр Афанасьевич.

– Зачем мне ещё и эта обуза? Своего хламу девать некуда!

– Что вы, Лидочка, какой же это хлам! Это – капельки живой материи. Они, как и мы, тоже душу имеют.

– Ну, Афанасьич! Насмешил! Скажешь тоже – живая материя! Они только спят да плодятся, плодятся да спят. Больше ни на что не способны.

И Лидуся с полным сознанием, что «уела» соседа-кошатника неоспоримыми фактами, горделиво шла дальше.

…Так и жили Пётр Афанасьевич с Анной Семёновной. И казалось, ничто не может изменить их тихое и спокойное существование.

  Но однажды случилось несчастье. А дело было так.

Пётр Афанасьевич как обычно собрался во двор посидеть на скамеечке и побеседовать со своими подопечными. Выходя из квартиры, он неловко зацепился то ли за ручку двери, то ли за придверный половичок и как-то неудачно упал прямо на лестничные ступеньки. Удар показался ему не очень сильным. Отдышавшись, Пётр Афанасьевич с трудом поднялся, пошевелил руками и ногами и, убедившись, что ничего не сломано, отправился на улицу. Вечером ему стало плохо – пришлось вызывать «скорую», она же увезла Петра Афанасьевича в больницу. Через неделю всё было кончено…

Перед отправкой на кладбище гроб с телом покойного установили возле подъезда. Кроме нескольких родственников и старинных друзей, проводить Петра Афанасьевича подошли несколько пожилых соседок да вездесущая Лидуся, которая принимала активное участие в помощи овдовевшей Анне Семёновне и между делом уже несколько раз успела помянуть новопреставленного раба Божия.

Сбившиеся в стайку старушки тихо переговаривались с роднёй и друзьями покойного, вспоминая добрым словом Петра Афанасьевича. Вдруг все застыли от неожиданно громкого возгласа Лидуси:

– Смотрите, смотрите!

На газоне, напротив подъезда, полукругом неподвижно сидело больше десятка дворовых кошек, которые, напряжённо вытянув шеи, все как одна смотрели в сторону усопшего.

Лидуся широко открытыми глазами смотрела на кошек, и в голове её зашевелилась мысль, от которой ей стало даже немного страшновато: «А ведь они всё понимают! Вот тебе и живая материя!»

…На следующее утро, чертыхаясь и спотыкаясь о бессистемно расставленные по квартире табуретки, Лидуся чугунной головой с трудом соображала, что будет полезнее при её нездоровом состоянии – огуречный рассол или таблетка аспирина. Наконец она решила, что огуречный рассол всё-таки лучше и по логике вещей должен находиться в холодильнике. Лидуся распахнула спасительную дверцу и стала нетерпеливо рыться по полкам, забитым кастрюльками с остатками пищи и склянками с мутными жидкостями. К счастью, литровая банка с рассолом оказалась на месте.

Поправив здоровье, она вдруг впервые в жизни подумала: «А ведь кошаки-то голодные!» – и стала ссыпать остатки пищи из кастрюлек в полиэтиленовый пакет.

Выйдя во двор, Лидуся  внимательно осмотрелась кругом, но кошек нигде не было видно. Тогда она стала медленно выговаривать непривычные для её языка слова:

– Кыса-кыса-кыса!

Но сколько она ни кыскала, на её страстный призыв не откликнулась ни одна кошка. Почему-то разозлившись, Лидуся высыпала еду возле скамейки, на которой любил сидеть Пётр Афанасьевич, и ушла домой.

Наступил полдень. Несколько отошедшая «от вчерашнего» Лидуся собралась в магазин за продуктами. Во дворе она первым делом посмотрела туда, где утром оставила еду. Было видно, что к ней никто не прикасался.

Еда оставалась нетронутой и на второй день, и на третий, пока не испортилась. Её пришлось убрать.

Прошло ещё несколько дней. Лидуся ходила притихшая и трезвая. Изредка во двор забегали бродячие собаки. Они деловито обнюхивали все закоулочки в надежде отыскать чего-нибудь съестное и быстро убегали.

После похорон Петра Афанасьевича кошки во дворе так и не объявились.

…Однажды утром Лидуся проснулась от пронзительного, отчаянного плача-крика:

– Мяу – ма – ма – мяу!

Она встала с постели и подошла к окну.

На дорожке возле подъезда, втянув голову в плечи, сидел маленький котёнок и с какой-то надрывно-тоскливой монотонностью мяукал.

Непонятная волна окатила Лидусю с головы до ног:

– Господи! Потерялся! А ежели сейчас собаки прибегут?

Лидуся быстро накинула на себя халат и выбежала на улицу. Она остановилась возле котёнка и замерла в нерешительности. Он, опустив голову и сжавшись в комочек, мелко дрожал. Почувствовав живое тепло, идущее от человека, котёнок поднялся, подошел к Лидусе и привалился к её ногам.

Что-то защемило у Лидуси в груди. Она нагнулась, взяла в ладони маленькое трясущееся существо и поднесла к лицу. Котёнок и Лидуся посмотрели друг другу в глаза. Лидуся выдохнула воздух, как будто от чего-то освободившись, и негромко произнесла:

–Ну, что, болезный, пошли домой…

29.03.2018