Опубликовано Кем-то...

   - Меня очень сильно беспокоит, что он совсем голодный там. Некому больше готовить ему еду, только я остался, кто его навещает да приносит то хлеба немного, ну вы знаете, того что сейчас самый дешёвый, за четыре с копейками. Или если совсем повезло, то бывает каши принесу ему, килограмм всего четырнадцать с копейками. Всего… Это в принципе мелочь, но не для него. И не для меня. Но бывает и такое. И глаза у него загораются. Смотрит на меня и молчит. Просто наблюдает, пока я что-то приношу покушать. Знаете, смотрит и молчит, молчит, молчит… А глаза мокрые у него, сам понимает в каком он состоянии и настолько рад, что пытается даже встать, но я его укладываю обратно. Нечего силы тратить.

Мне только жаль, что не могу сделать для него больше.

Ему бы витаминов, да питание нормальное. Мясо там, на лёгком бульоне. Салатов из свежих овощей и фруктов, ему бы «завтрак», «обед» и «ужин», а не «что-то там» и «неизвестно когда». Что-то скудное у меня получается раздобыть, чтоб приготовить ему. Нашёл неподалёку старую плиту электрическую, нашёл у него в помещении раздолбанную розетку. Странно, но торчащие из розетки провода ещё запитаны. Видимо кто-то просто забыл отключить электричество, зная что тут в принципе никто не может быть. Оно и ясно, ведь на пятидесяти гектарах общей площади – вряд ли кто-то обратит внимание на небольшую комнатку в заброшенном здании пятьдесят первого года постройки. Но то такое, даже хорошо что никто не знает о нём. Сейчас ведь какое время? Те кто младше и сильнее, точнее с дурной силой – всегда издеваются над теми кто намного старше и имеет какие-то отклонения в состоянии здоровья. Это вроде как норма, среди таких, малолетних так сказать. А я почти как он, в принципе. Вот и беспокоюсь о нём. Готовлю при возможности ему, ведь сам он не может. Вот.

Он сейчас скорее всего просто спит. Да и что ещё делать, когда в помещении только он один? Да и ушёл я на долго, дольше обычного. Оно ведь как, да как у всех - двигайся меньше, спи больше, если не знаешь когда ещё получится покушать. Разве что время от времени разминаться, чтоб не слежаться до полного онемения конечностей, лёгонькая разминочка, растяжечка и потом вновь спать. Может воды попить и потом вновь спать или если не можешь насильно уснуть – мечтать. Полностью отключиться от «настоящего» на мир мечты или фантазий. Лежи себе, да не шевелись. Желательно укрытым чем-то. То ли старым одеялом, то ли просто какими-то лахмотьями. Главное не давать воспоминаниям просыпаться, ни в коем случае не давать воспоминаниям просыпаться, а то потом можно и с ума сойти. Это ведь предстаёт сразу перед глазами, как поделённая картинка на две части «было» и «стало». Это очень плохо. Ведь можно уже и не вернуться из воспоминаний, а жить ими и откроется весьма грустная картина… Вот представьте, как он худой и имея весьма солидный возраст – не может устоять на одном месте. Ходит туда-сюда, что-то «бормочет» про себя. Смотрит на всё вокруг с расширенными зрачками, как один из показателей счастья. Как слегка жмурясь вдыхает запахи, приносящие ему ветром. И всё бы ничего, да только худой он на столько что можно пересчитать все его позвонки без проблем. Страшно даже представить, что он вообще ещё способен ходить. Спотыкаясь, падая и при этом стучась лбом об пол усеянный маленькими камешками. Я ведь забыл сказать, что он инвалид в какой-то степени. Помимо хромоты небольшой, у него ещё плохое зрение, проблемы со спиной, несколько переломов на теле… Знаете, я вот как-то подружился с ним. Другом он мне стал…
 
   Я вот многое в жизни делал для других людей. Знаете, делал даже для тех, кто имел более моего. Отдавал почти всё своё тем, у кого и так почти всего хватало. И как правило это всё переходило в то, что я оказывается не дал чего-то «очень важного». А что мне ещё было отдать? Было бы – отдал… Но я и так отдавал всё… Разве что себя не отдавал. Самого себя не отдавал. Вот так чтоб взять и отдать себя. Как если б грёбанный буряк выскочил из грядки и с криком «съешь меня всего!». Но, людям сейчас всегда всего мало. Хотят много, порой даже не понимая, чего именно. Кричат «дай еды!», когда умирают от жажды… А вот мой друг иной. Я когда к нему прихожу, делюсь тем скудным что сам имею – он только смотрит на меня, почти не моргая. И сколько бы я его по-доброму не ругал, он всё равно смотрит влажными глазами. Я понимаю, что это благодарность, но меня просто убивают эти влажные глаза… Кушать бы ему нормально. Или хотя бы несколько дней поесть нормально, полным рационом, чтоб сил набрался да перестал экономить в голоде энергию тела…

   Кстати, очень интересно, что это всё на территории ОБП происходит, просто в заброшенном корпусе. Всё в духе пятьдесят первого года: разноцветной плиткой выложено на фасаде «1951» и змея обвивающая чашу. Год обновления зданий, переживших множество страшных моментов ранее. Окна на уровне земли. Подходишь к зданию, а там окна на уровне подошвы твоей обуви. Как будто просело здание, но нет, такова постройка. Только туда уже никто не заходит лет так сорок-пятьдесят. Недалеко памятники страшного времени, когда это были бараки для пленных, своего рода концентрационный лагерь. Мемориалы, ухоженные уже тропинки. Тут, в нескольких метрах от той разрухи где находится мой друг. В помещении с облупленной краской на стенах, где окна есть, но нет стекол. Большая часть забита фанерой или просто затянуто плёнкой. Где просто пищевой, а где украденной недалеко плотной плёнкой, которой покрывают теплицы.

А мой друг в этой всей разрухе… Я бы рад был сделать что-то более для него, но сам не так много имею… Но есть радость, потому что с тем немногим что у меня есть – появился он. Я богат стал, в какой-то степени. У меня есть друг!
Я вот тут прикинул что-то к носу и понял, что я могу сделать очень и очень хорошее для моего друга. По крайней мере то, что я могу отдать, что у меня есть уж точно. Он слаб, он не доедает, нет сил и энергии. Я её подарю ему.
Знаете, я вот тут пишу и пишу. Пишу в старых, подаренных уже не друзьями блокнотах то, от чего вы меня пытались лечить совсем недавно. Относительно недавно. Да что там время? Оно у каждого своё, остальное всё лишь рамки общепринятого. Пишу я вот значит, не смотря на пройденную «благодаря» вам инсулинокоматозную терапию. Привет, бл##ь из 1933 года!...

 Это в двадцать первом то веке… Со всеми фиксациями и переживаниями, обильными потоотделениями, возбуждениями, сильными чувствами голода и чёртовых судорог! Особенное «спасибо» за затянувшуюся кому… Я положу всё что написал недалеко, совсем недалеко от себя. Чтоб это и другие нашли и чтоб мой друг это не нашёл. Я всё рассчитал. Так будет и спокойней сукам лечившим меня когда-то по старым методичкам, ведь всё открыто и они смогут это всё уничтожить и моему другу будет спокойней, ведь он после моего последнего шага – просто не заметит этих записей, он будет рад моему финишу, принесшему радость и мне и ему. По факту. Он даже не будет знать что это я. В этом ведь моя дружба, заботиться даже тогда, когда он даже может этого и не подозревать…

Чтоб он не понял, что это я, его уже бывший друг – я сильно изуродую своё лицо стеклом от разбитой бутылки из-под пива, обмажусь грязью чтоб не чувствовался запах моего тела, полностью разденусь чтоб он не узнал меня по одежде и просто замер. Специально, скажу «иди есть» за несколько минут до смерти, чтоб увидеть радость моего друга, чтоб успеть порадоваться за него, что не предал его, не бросил… И он поест моё тело и окрепнет, он найдёт силы выйти из помещения и найти новый дом, новых друзей, может даже пару. И скорее всего он обзаведётся потомством.

Пусть ест, мы же друзья. Я и мой друг пёс…
Число, подпись, ФИО.

Опубликовано «Кем-то», кто ещё работает в ОБП.