По снегу

                Памяти Ал. Башлачева


I.

К селу они вышли, когда совсем стемнело. Пройдя по окраине, путники поднялись на холм, где стояла церковь, и, разбудив старых шелудивых церберов, остановились возле ограды. Церковные псы - Капкан и Медведь - кубарем выкатились из своих будок и с бешеным лаем бросились к калитке. Брехали они недолго; через минуту в сторожке зажегся свет, слабо скрипнула входная дверь, - и неуклюжая фигура священника вывалилась из избы на снег.
- Что разорались?! Чужого увидели?.. - Батюшка подслеповато огляделся по сторонам и ворчливо добавил: - Ну хватит, хватит вам.
…Их было всего трое: Ярёма, Митряха и Глебка. Одетые в истрепанные тулупы невероятно старомодного покроя, они поначалу производили впечатление обычных нищих; и лишь при ближайшем рассмотрении можно было заметить странные, несвойственные побирушкам черты.
Пока цепные псы, брызгая слюной, носились взад-вперед вдоль ограды, путники терпеливо ждали, когда же появится хозяин. К собачьему лаю они давно привыкли: он не вызывал у них ни страха, ни раздражения.
- Хватит брехать! - священник подобрал с земли палку (мало ли против кого сгодится) и угрожающе помахал ею собакам. Медведь, завидев хозяина, сразу же стих и, позвякивая цепью, полез в конуру, а Капкан, пес злой и хитрый, притаился за поленницей, высунув оттуда тупую щетинистую морду.
В этот момент батюшку окликнули.
- Святой отец! Отвори, Христа ради...
Заметив три темные фигуры за воротами, священник в нерешительности покосился на свою хижину, крякнул и поплелся к запоздалым гостям.
- Вы кто ж будете-то? С добром ко мне или со злом? - хозяин переложил дубину под мышку и молча уставился на пришедших.
- Погреться бы нам, хозяин, - сипло пробормотал Митряха. - Поморозились мы очень.
- Погреться можно, - рассудительно отозвался священник и, приняв какое-то решение, принялся отпирать калитку. - Входите, коли так. Добрые странники у меня частые гости.
Митряха шагнул за ограду первым. За ним прошмыгнули Глебка и Ярёма. Увидев, что вся троица заступила на вверенную ему территорию, подлец Капкан выпрыгнул из своего убежища и, словно безумный, кубарем кинулся под ноги путникам. Глебка слабо вскрикнул и рухнул в снег.
- А ну, к-куда!! - батюшка ловко подскочил к собаке и крепко огрел ее дубиной по хребту. Ночных гостей он уже не боялся: настоящего лихоимца кобелем не остановишь.
Капкан обиженно заскулил и потрусил назад; тем временем Митряха помог своему товарищу подняться, и вся троица гуськом заторопилась в жилище священника.
- Сюда, сюда, - командовал хозяин. Подойдя к крыльцу, он отряхнул с порога свежий снег и настежь распахнул дверь: - Входите скорей, а то в сенцах настудите.
Пока Глебка и Ярёма спихивали с себя тяжелые тулупы, Митряха вразвалку подошел к хозяину и с застенчивой улыбкой пояснил:
- Сильно мы поморозились: не пройдем через лес. Заночевать бы нам у тебя, батюшка...
- Как же, как же, - забормотал священник. - Оставайтесь, конечно... ничего.
- Митрий меня зовут, - вежливо представился странник. - А они - Ярёма с Глебкой.
И, доверительно склонившись к хозяину, прибавил:
- Ярёма наш плох очень. Обутка у него сносилась. Его бы сразу на печку спать.
- Господи, Господи...
...Через полчаса гости расположились за столом. Ярёму к этому времени растерли самогоном и, влив остатки в рот, в полубессознательном состоянии положили на печку. "Ничего... К утру полегчает." Священник (его звали о.Федор) поставил перед путниками огурцы, жареную картошку и нарезанное кубиками сало. При виде такого богатства путники сразу повеселели.
- Глянь-ка, Митря, сало! - Глебка тихонько пихнул товарища, но, устыдившись своей жадности, тут же спрятал руки под столом.
- Выпейте с дороги, - о.Федор поставил перед каждым по большой железной кружке. - Больше не дам: сомлеете. Но согреться маленько нужно.
- Благодарствуйте, святой отец...
- И щей у меня для вас не осталось. Сам я редко варю. - Хозяин потер ладони и, подсев к столу, вытащил из миски соленый огурец. Пояснил: - С вами за компанию.
Выпив самогону, путники принялись за горячее – за картошку.
- Эх-ха, с маслицем!.. - Глебка с удовольствием облизал жир с ложки и, зажмурившись, повернулся к товарищу: - Сколько не ели-то!
- Ты, братка, сало пока не бери, - заметил Митряха. - Ярёма проснется, пусть ему достанется.
- Ясно дело! - воскликнул Глебка и со страхом покосился на печь: там, наверху, под косматым козьим тулупом тихо покоилось полумертвое тело.
- Ешьте досыта, - негромко отозвался батюшка, медленно пережевывая мокрый огурец. – Накормлю я товарища вашего.
Со двора донеслось позвякивание цепи и неприятный стук пустой алюминиевой миски. Это Капкан, одуревший от голода и мороза, выбрался на снег из своей грязной конуры. Звезды и луна не производили на него впечатления; потоптавшись на месте, он улегся возле своей миски, положив морду на толстые мокрые лапы.
Единственное, что по-настоящему сильно пугало собак, это здешняя тишина. К ней невозможно было привыкнуть. Это была какая-то мертвецкая, нехорошая тишина, от которой в ясные ночи звенело в ушах и перехватывало дыхание. Во все стороны от села ее охраняли черные лабиринты еловых лесов, холодных зимой и горьковато-душных летом. Последние отголоски далекого внешнего мира искажались в окрестных оврагах, и местным старожилам временами чудился сдавленный рев апокалиптического чудовища, рыскающего где-то по окраинам.
Стра-а-ашно.

В избе громко тикали старинные иностранные часы.
- Ой, хорошо-то как, батюшка! - разомлевший Митряха откинулcя на лавке назад и спиной почувствовал струганные бревна стены.
Священник усмехнулся и, помолчав, спросил:
- Ты за старшого, что ли?
- Старшой, - согласился Митря. После сытного ужина и выпитого спирта ему захотелось поговорить: - Был среди нас дед Имелька. Тот до меня верховодил. Ох и умный был дедушка! Помнишь, братка? Хорошо с ним шли.
- Куда ж вы идете-то?
Митряха покряхтел, поерзал, затем доверительно наклонился к хозяину и негромко, но очень серьезно заговорил:
- Ищем мы, батюшка, истинную землю. Нет у нее названия, но, рассказывают, многие бывали в тех чудесных краях. И ты, небось, слыхал... На севере эта земля.
Там настоящая, хорошая жисть. (Он не выговаривал "жизнь".) Все люди там добрые, ласковые. В той земле нет холода, нет голодухи... - старшой утер скатертью губы и с достоинством добавил: - Нету зверя лютого.
- Бога вы оскорбили, вот и жизнь вам плохая! - недовольно перебил его о.Федор. - И как же вы в лесу по такому морозу ходите?
Глебка глупо захихикал.
- Что ты, батюшка! Нормально! В лесу не дует. Вот перед Рождеством подморозило - хе-хе... Помнишь, Митря? Ох, крепко! По-собачьи на луну завыли. Мороз-то, он по ногам сильно лупит. А сейчас еще ничего... терпеть можно.
- Паренька своего совсем ведь загубили.
- Ничего, - серьезно кивнул Митряха. - Он крепкий. Ему очень нужно с нами дойти.
- Так ведь не дойдет же!
- Отоспится... Дойдет.
О.Федор посидел, потеребил бороду, подбирая нужные слова, но вместо этого неожиданно для самого себя спросил:
- Что же вас, только трое, паломников-то?
- Пятеро было, - Митряха положил почерневшие ладони на стол и с охотой объяснил: - Померли двое. В прошлом году дедушку Имельку проводили. А пятый... тот еще раньше отстал...
- Больной был, - вставил Глебка.
Священник тяжело поднялся со скамьи.
- Нехорошо это. В чужой земле не будет вам ни правды, ни счастья. Человеку нельзя без веры. Вернитесь к Богу, тогда и узнаете хорошую жизнь. А холод и голод - это только испытания... Это пройдет.
Митря и Глебка сидели довольные и сытые; им не хотелось спорить с добрым хозяином. Тот говорил что-то еще, затем принес толстую заплесневелую книгу и долго читал по ней. "По житиям учит", - догадался Митряха.
Наконец священнику надоело.
- Поздно уже, - устало произнес он. - Ложитесь к Ярёме, я одеяло дам.
Глебка охотно закивал в ответ, а старшой неожиданно объявил:
- Хозяин! Выпусти-ка меня на час, надо мне у вас осмотреться.
- Эва как ты с самогонки-то поплыл! - удивился батюшка. - Чего надумал.
- Серьезное дело, - Митря нахмурился. - Утром идти надо, а я дорог ещё не видел.
- Ложись спать, бродяга! - замахал черными рукавами о.Федор. - Через два дня пойдете... Куда тебе, - ещё не наморозился?!
- Ничо, - Митряха улыбнулся и погладил себя по животу. - Маленько отогрелся.
- И я с тобой, братка, - преданно заявил пьяненький Глебка, с шумом вылезая из-за стола. Старшой мотнул головой:
- Не пойдешь. Нет надобности.
О.Федор, бормоча себе под нос, вышел за ним в сенцы.
- Постой-ка!
Гость остановился и с неохотой обернулся назад. В руке у священника было что-то тонкое и блестящее.
- На, возьми! Хороший нож, вострый. Может понадобиться.
Митря с укором посмотрел на батюшку:
- Что ж ты, свят-человек, на убийство меня соблазняешь?
- Бери, бери, - зашептал хозяин. - Не на человека, на зверя сгодится. Дурных людей-то у нас нет: места сильно глухие, а вот волки лютуют. В тяжелые зимы прямо под окнами шныряют. Не разбирается зверь, хватает всех подряд: курей, кошек. В прошлую зиму мельника нашего в балке разодрали. Если на тебя кинутся - не дури, кричи; мужики наши подсобят.
- Ладно, покричу, - Митряха хотел сунуть нож за кушак, но лезвие действительно оказалось очень острым: могло порезать. - Не запирай калитку, я ненадолго.
Два лежащих на снегу пса повернули к нему свои морды. Лаять при хозяине им не хотелось. Митря поежился, беззлобно погрозил им тесаком и тихонько выскользнул за калитку. О.Федор высунул из-под тулупа руку и незаметно перекрестил ему путь.

Прямо перед Митряхой в чернильной морозной дымке лежало село. Окруженное балками и холодными еловыми лесами, оно выглядело слишком уж сиротливо. Отдельные домишки тесно жались друг к другу, словно надеясь согреться. Здесь же до кучи лепились сараи, бани, овины. Огороды и свинарники были вытеснены ими на задворки. Отдельные пашни спускались даже в овраги, где по утрам болталось дикое зверье. Коров и коз в оврагах не пасли - боялись. Их привязывали за заборами, возле жилья, а корм таскали из сада или из сараев.
Оглядевшись по сторонам, Митря спустился с пригорка, на котором стояла церковь, и нырнул в узкую, пропахшую дымом и конским навозом улочку. Мороз к полуночи не ослабел, но и не усилился. После сытного ужина старшому было хорошо на воздухе. Темные невысокие домики справа и слева придавали улочке особый деревенский уют - было в них что-то мирное и патриархальное. Митряха шел не торопясь, с любопытством посматривая по сторонам и время от времени ненадолго останавливаясь возле запертых калиток. Нож, который он не выпускал из рук, мутно поблескивал в слабом свете луны.
Всякая жизнь на селе затаилась до утра.
Так старшой добрел до балки. Остановившись, он перехватил зубами рукоять ножа и потуже перепоясал тулуп. Из-за стиснутых зубов вылетело легкое облачко пара и тут же растаяло в воздухе.
Со стороны леса послышался волчий вой. Стая шастала где-то в елках на той стороне оврага. Сначала завыл только один зверь - вожак, - но минуту спустя к нему присоединились другие. Митряха с интересом повернулся в их сторону, тщетно пытаясь разглядеть темные фигурки. Самих волков он не боялся: с той стороны не побегут.
Теперь ему следовало обойти село с края, чтобы наметить подходящие с севера дороги. Бережно перехватив нож за лезвие, путник повернулся и не спеша заскрипел по снегу вдоль оврага. На этот раз избы стояли только с одной стороны и были видны с тыла, но Митряху они больше не интересовали: теперь он всматривался вдаль, в неровную кромку леса.
Возле одного из домов трусовато забрехала собака. Старшой отошел на дюжину шагов (чтобы она замолчала) и притаился возле чьей-то завалившейся изгороди. За забором, в темноте старого сада смутно виднелась полуразобранная поленница и прогнившие кроличьи клетки. Утренняя вьюга замела все следы вокруг дома и накатила огромные сугробы к завалинке и под деревья. Облокотившись на торчащий из снега столб, Митряха вспомнил давешний переход: снежные барханы от земли до неба, бездорожье, ужас и отчаянье. Эта тихая ночь, с луной и тусклыми звездами была настоящим подарком для растрёпанных путников.
Вернувшись на тропинку, старшой остановился, расставил ноги и задрал кверху голову.
Странные звуки послышались ему. Доносились они не то с неба, не то из леса, не то сами по себе рождались в его мутном мозгу. Однообразные, непонятные слова из какого-то птичьего языка свивались в плавную бесхитростную мелодию:

Тилли-тилли, ляу-ляу...
улли-улли, ау-ау...

Удивительные звуки заворожили старшого. О подобных галлюцинациях он не раз слышал от стариков, но ни один из них не мог точно истолковать их. Митря снял шапку и еще раз внимательно всмотрелся в угольные макушки далеких елок.

Тилли-тилли, олли-олли...

Звуки смолкли так же неожиданно, как и появились. Старшой постоял еще минут десять, не двигаясь, но быстро начал замерзать. Где-то за спиной снова завыли волки.
Впереди от села расходились три санные дороги.
Только бы Ярёма поправился. Куда пойдешь без Ярёмы...

Возвратившись в сторожку, Митряха разделся и, кряхтя, полез на печь. Ярёма и Глебка давно спали. Батюшка выдал им огромное ватное одеяло, и они, свернувшись под ним, как котята, безмятежно похрапывали. "У меня клопов не водится, - объяснил о.Федор. - Раньше, правда, бывали, но повымерзли. Брат меня научил - выхолаживать-то."
Пристроившись с краю, Митря пихнул в бок Глебку:
- Слышь?
Глебка вздрогнул, повел носом, но не проснулся - крепко спал.
- Слышь, братка?!..
Старшой легонько потряс товарища за плечо. Глебка наконец очухался.
- А?
- Как Ярёма?
- Ничо. Пущай спит. К утру, может, поднимется... - Глебка поморщился от зевка и добавил: - Ложись и ты.
- Слышь! - Митря опять затряс плечо. - Я звуки слышал, от северной стороны.
- Мм?
- Завтра рано выходим. Немного нам осталось.
- Ладно, Митря, спи.
...Наутро поднялись с рассветом. Зябко поеживаясь, Митряха подошел к заледенелому окну и уселся на низкий дубовый табурет.
Его товарищи медленно сползли с печи и встали посреди избы, разминая затекшие суставы.
Священник хлопотал на кухне. Он словно и вовсе не спал - на нем была все та же ряса и плоский золоченый крест. Вид у него был строгий и нелепо торжественный.
Сели завтракать.
Ярёма ел мало и все больше молчал. Митряха лениво жевал сало и пальцами рук разминал липкий хлебный мякиш. Хорошее настроение было только у Глебки: он давно не ночевал в тепле под настоящим одеялом и сейчас был готов идти хоть на край света. Он с удовольствием полосовал ножом свинину, отрезал толстые ломти и, посыпав их солью, отправлял в рот.
- Хорошее сало, батюшка. Здешнее?
- Здешнее, - отозвался священник. - Мирон под Рождество кабана зарубил. Вторая изба с краю, возле дороги. Видели, наверное: большой дом.
Глебка рассеянно кивнул и принялся за вчерашнюю картошку. С вечера ее осталось совсем мало, но Митря и Ярёма к ней не притрагивались. Глебка доел ее сам.
- Выходить надо, - негромко сказал старшой.
О.Федор украдкой покосился на него. Он ждал этих слов.
- Послушай меня, Митрий. Оставь Ярёму, все равно не дойдет он. Пусть здесь поживет, подлечится.
Старшой скептически усмехнулся.
- Слышь, Ярёма?
Ярёма очнулся от своих мыслей и испуганно посмотрел по сторонам. Батюшка объяснил ему:
- Не ходи с ними. Ослабел ты.
До путника дошел наконец смысл его слов, и он убежденно замотал головой.
- Нет. Вместе мы.
- Пропаде-е-ешь!
- Ничо! - Глебка утерся и встал из-за стола. - Дойдем. Митря говорит, недалеко уже.
Батюшка с раздражением посмотрел на старшого:
- С колокольни ты ее разглядел, свою землю?!
Митряха нахмурился.
- Выходить надо, милые... Загостились мы.
...Священник проводил их до калитки. Цепные псы, чуя беду, тихонько скулили в своих будках. Путники немногословно поблагодарили о.Федора, попрощались и гуськом поплелись вниз, к селу.
На полдороги их окликнули.
- Старшой! Митрий!!!
Митряха обернулся. Рядом со сторожкой стоял священник и размахивал чем-то в воздухе.
Глебка пихнул старшого в бок.
- Сходи, сходи. Хозяин чего-то дать хочет.
Когда путник возвратился к воротам, батюшка протянул ему вчерашний нож, аккуратно завернутый в старую газету.
- Возьми. Пусть у тебя останется.
- Батюшка...
- Брат у меня был, - перебил старшого священник. - Вместе жили в сторожке. В прошлом году тоже убежал - землю истинную искать. Если кости его найдете - похороните по-христиански. Прохором звали.


II.

Три темные точки - три человека - отделились от щетинистых кустов и медленно поплыли в северном направлении. Там, на самом гребне заснеженного холма, не было другой растительности; солнце же, играя кристаллами льда, слепило глаза и мешало идти.
Путники шли уже более пяти часов. По дороге им попалась избушка лесничего - старенькая, вросшая в сугроб хатка, - там они отогрели ноги и выпили топленого молока. Впереди, за ближайшим холмом путников ждали непроходимые заросли. Разговорчивый лесничий предупредил об этом Митряху: "Я только до четвертой версты хожу. Дальше не лезу - бурелом."
Глебка и Ярёма шли ходко, стараясь не отставать от старшого. Глебка выглядел слишком уж бодро: он шагал вторым, бормоча себе под нос что-то ритмическое - не то молитву, не то песню. Грустный Ярёма изредка поглядывал на него из-под лохматой шапки, но шел молча, экономил силы. Неспокойно было только Митряхе - он знал, что им предстоит трудная ночь.
Путникам не раз уже приходилось ночевать среди деревьев. Костёр выручал не всегда, и поэтому спать бывало опасно: во-первых, холод, а во-вторых, зверье. Приходилось всем становиться в круг и приплясывать - невеселое занятие в крещенские морозы.
В одну из таких жутких ночей помер дед Имелька.
...Спустившись с холма, путники свернули на узкую тропинку, уводящую в лес, - но не строго на север, а чуть к западу.
- Пойдем пока по ней. Нельзя нам в темноте напрямки шагать, - строго сказал Митря. Но, пройдя минут двадцать по лесу, старшой в растерянности остановился. Дальше тропа сворачивала точно на запад.
- Ой, плохо, братки!.. - тихо пробормотал он, опустившись на корточки. - Нельзя нам идти.
Глебка суетливо огляделся.
- Почему? Хороший ведь снег-то, плотный.
- Нельзя, - упрямо покачал головой старшой. - Вечереет уже. Не выдержим ночь в лесу... Без еды все померзнем.
Глебка вдруг закудахтал, сбросил на снег рукавицы и торопливо вывернул из-за пазухи какой-то куль.
- Смотрите, хлеб у меня! Сейчас мы его поделим... Втроем-то не помрем! - он пихнул локтем задремавшего Ярёму: - "Русского" спляшем, а?!
Завидя хлеб, старшой заметно оживился.
- Ну-ка! - Митря быстро закатал рукава и отщипнул немного от краюхи. - Ого, да это ситный! Лесовик, что ли, угостил?
- Ну.
Митряха заулыбался:
- То-то ты шел, как баба брюхатая. Ну что, Ярёма, поделим хлебушек? - и, видя, что все молчат, добавил: - Ничего, братки, на этих днях уже дойдем!
Разделив хлеб, путники распихали его по карманам и по команде старшого не спеша сошли с дороги. Сугробы, вопреки опасениям Митряхи, оказались небольшими: в ельник снега наметало меньше, чем на просеки. Но среди елок таилась другая опасность - непроглядная тьма.
Старшой никогда не сомневался в направлении пути. Спутники верили в его чутье и мужественно продирались между корявых сучковатых стволов, поминутно натыкаясь на ветки и друг на друга.
Глебке очень хотелось развеселить Ярёму:
- Ты чо все спишь-то? На печи не доспал?
- Не, - Ярёма попытался улыбнуться и протянул руку к товарищу. – Я о своем думаю...
Митряха обернулся.
- Ты веселее смотри, братка. Не думай о горестях. Эвон, земля-то наша! Скоро все там будем.
Ярёма весело закивал и, подойдя ближе, ухватил Глебку за плечо костлявыми пальцами. Митря добавил, словно нехотя:
- Только места здесь шибко глухие. Нет жильцов. Может, лесовика последнего и видели.
Некоторое время продирались в молчании. Наконец Глебка не выдержал:
- А у батюшки, значит, брат был?
- Говорит, был, - не оборачиваясь, бросил старшой.
- Тоже, небось, святенький, брат-то?
- Небось, конечно, - Митря помолчал немного и добавил: - Батюшка говорит, вы кланяйтесь ему от меня. Скажите - священник Фёдор привет передает.
- Скажем, конечно, - охотно закивал Глебка и, освободившись от ярёминой руки, подбежал к старшому. - Трудно ему, небось, идти было... Плохо в лесу одному.
Митря остановился.
- Братки, не устали? Может, остановимся? Лапнику надерем, - с ножом-то!.. Глебка?
Глебка убежденно махнул рукой.
- Топать надо! Теплее всего. Только тихо пойдем, небыстро. К утру - ого! - отмахаем. Хлебушком вот закусим.
- Слышишь, Ярёма?
- Слышу...
- Ноги-то как? Болят?
- Ноги ничего...
- Ну, идем, - и старшой важной поступью двинулся в морозную темноту.
...Через час или два Митряха неожиданно остановился и быстро посмотрел назад. В темноте на снегу одиноко маячили две черные фигуры.
- Ярёма! - вдруг властно крикнул старшой.
Дальняя фигура молчала.
- Ярёма!! Живой?!
- Ну...
- Ко мне!!! Быстро!
- Иду...
И в этот момент закричал Глебка. Ткнув рукавицей в сторону Ярёмы, он издал такой отчаянный вопль, что у Митряхи разом подкосились коленки.
- Старшо-ой!!! Смотри-ко, помер братко-то наш!! По-омер!!!
Застыв на месте, Митряха увидел, как черное пятно, только что бывшее Ярёмой, стало расплываться, растворяться во тьме - и исчезло совсем, без следа.
Никого не было вокруг них.
Старшой стянул с головы шапку. Помолчали.
- Голос-то! Голос-то у него чужой был... Не понял я сразу. И-ехх! В пути братку-то забыли.
- Вечное Царствие...
Митряха уселся на снег и глубоко задумался.
Сколько он так просидел, сказать трудно. Глебка стоял-стоял на месте, не вытерпел - бесшумно скрылся за деревьями. Митряха этого не заметил. Впрочем, вернулся он довольно скоро - принёсся на всех парах и давай толкать товарища:
- Митря! Братка! Вставай! Там - дорога!.. Вставай!!
- Что? - старшой медленно поднялся на ноги и диковато посмотрел на товарища: - Какая дорога? Слушай, Глебка... Я думаю: может, уж не идти нам дальше? Трое уже померли. Не могу я больше верховодить. Не выдюжил!
С Глебкиной головы свалилась шапка.
- Да что ты, Митряха?!! Да как же?! - от обиды в глазах заблестели слезы. - Куда ж нам теперь? Не можем мы не идти.
- Не знаю. Двое нас, живых-то... Не поводырь я тебе больше! - и, помолчав, категорично заявил: - Теперь сам решай, куда поворачивать.
Глебка прислонился к старой осине и беззвучно зарыдал. Ноги его моментально подогнулись, и он со стоном завалился в снег.
Митряха не выдержал:
- Ладно, братка! Ты про дорогу-то лучше скажи. Где она?
- Там, дальше, - Глебка шмыгнул носом и медленно поднялся со снега. - Пойдем, Митря, это же наша дорога... Знаешь, я ведь этой ночью тоже голоса слышал... Совсем близко, будто с дерева. Радость-то какая, а? Стоящее дело!
И в этот момент Митряха в ужасе замер. Что-то тихо хрустнуло в кустах, а затем еще несколько раз - чуть подальше.
Приехали!!!
Этого путники никак не ожидали. Волки подошли совершенно бесшумно. Ступая по своим тайным тропам, они научились подкрадываться к жертвам на короткие расстояния, не привлекая к себе ни малейшего внимания. Этому учит голод. Голод и естественный отбор.
Волков было немного - пять или шесть, - но обессиленные путники перепугались не на шутку. Вожак стаи, огромный косматый зверюга, с глухим рыком шел на Глебку; остальные вышли из кустов и выжидающе замерли среди деревьев.
- Ух, Митря! Волчище-то... - Глебка ошалело попятился назад.
Митряха не растерялся; выхватив завернутый в газету нож, он закричал и кинулся на выручку товарищу. Послышалось сдавленное рычание, и вожак прыжком бросился на человека.
Старшой целился в темя. В последний момент нож скользнул по черепу и, срезав лоскут кожи, вышел возле уха хищника. Кровь брызнула на снег. Митряха снова замахнулся, и следующий удар пришелся в брюхо. Вожак завыл.
В тот же миг второй волк прыгнул на спину Глебке. Тот рванулся, сбросил зверя, но тот успел вцепиться зубами в тулуп.
- Глебка!!! Лупи их, братка!!
Волки быстро сжимали кольцо. Вожак, мотая окровавленной головой, отскочил в сторону и завертелся на месте, пытаясь унять острую боль. Старшой схватил с земли палку и кинул её товарищу.
- Держись!
Оголодавшие звери перли отовсюду. Путники отбивались, чем могли: палками, ногами, кулаками, ножом. Больше всего, конечно, помог нож. Под его ударами волчья шкура превращалась в лохмотья, а снег чернел от кровавых брызг...
Через четверть часа резня закончилась. Двое волков остались лежать со вспоротыми животами. Остальные, лишившись агрессивного вожака, поспешили убраться восвояси. Митряха с удовлетворением осмотрелся по сторонам и произнес:
- Эх-ма! Наделали делов. Да-аа...

...Уже начинало светать, и впереди между редких ёлок показалась широкая просека - по всей вероятности, дорога. Митряха зашагал к просеке.
«Правильно волки-то напали. Они возле тракта стерегли. Понимают, стервы, где засады устраивать.»
Дорога была хоть и широкая, но совершенно безлюдная. Во всяком случае, на ней не сохранилось никаких следов - ни конных, ни санных. Митряха кое-как выбрался с обочины на проезжую часть и остановился поджидать Глебку.
В рассветных сумерках на тракте было неуютно. Сильно кровил прокушенный палец, и ужасно хотелось пить. Старшой не был полностью уверен в этой дороге – конец ее терялся где-то в снежном тумане.
- Глебка, ты чего там, обмочился?! Выходи уже!
Из придорожных кустов выкатилась темная фигура и грузно заковыляла к дороге. Митряха подпоясал кушак, высморкался и стал ждать.
Обман раскрылся только тогда, когда фигура поднялась на обочину: Глебка съежился, замутился, и чёрное облачко, грязное, как сажа, медленно заструилось по нетронутой снежной глади.
Finita.
...Старшой стоял долго. Начал замерзать.
Больше из леса никто не вышел.
- Чего ж ты их не лупи-и-ил-то?.. - пропел Митряха и закрыл рукавицей лицо. Его затошнило. Чтобы не упасть, он повернулся и медленно побрёл по дороге. В голове бессонной цикадой звенела мелодичная бессмыслица:

Тилли-тилли, ляу-ляу...
улли-улли, ау-ау...
милли-килли, ау-ау...

С тонкого лезвия ножа капала на снег волчья кровь.
Он дойдет. Должен же хоть кто-то дойти.


29 февраля 1992
Москва

(Опубликовано в антологии Макса Фрая (сост.) "Книга Страха" (СПб., "Амфора", 2008)



ОТ АВТОРА

Рассказ «По снегу» изначально задумывался как проекция поэзии Башлачёва на мои литературные эксперименты. Толчком к его написанию послужила известная песня Саш-Баша «Зимняя сказка» («Однозвучно гремит колокольчик Спасской башни Кремля…»), - собственно, именно она и навела меня на болезненную идею славянской «ультима туле».
Село Турбичево, описанное в рассказе, реально существует на севере Московской области, а о. Фёдор – настоящее имя сельского священника. В своё время короткое упоминание этого села  даже попало в мой бумажный дневник, больше известный как «Дурацкая Книга» (запись от 10.10.1991):

«Турбичево. Места, куда заходят медведи.
Места, где среди лесов и лесных оврагов затерялись крашеная церквушка, пашня с картошкой, пять ульев, собака и маленький сельский священник.
Отец Федор! Вспомни про наше дурацкое счастье, - выпей за нас.»

Остальные персонажи и события – плод художественного вымысла автора.
«По снегу», наверное, и по сей день остаётся одним из самых удачных и любимых мною рассказов. О чём он?
О вселенском сиротстве.