Человек которому везло

                Человек которому везло.
                I
             Жил да был в столице мировой моды — Париже, богатый человек, владелец большой обувной фабрики, месье Жан Ламбер. Он любил сравнивать человеческую душу с винным погребом. На виду, у самого входа стоит вино, которое пьют каждый день. Но где-то в глубине, под слоем пыли и паутины, лежит никем не подозреваемая, забытая бутылка. Она осталось от запасов купленных еще дедом в год рождения старшего сына, да так и пролежала десятилетия. Но старое вино надо наливать осторожно. Его нельзя взбалтывать: оно замутится, потеряет почтенную мудрость лет и начнет нести бестолочь, чепуху и безвкусицу. Оно расскажет то, о чем рассказывать не следует.
             Вином, что стоит у самого входа в погреб, он называл свою каждодневную, видимую всем жизнь. Свои дела, фабрику, заботы о платежах и умножении капитала, благотворительность, игру на бирже, и всякие другие повседневные хлопоты. Господина Жана Ламбера знали в синдикате обувной промышленности, в банках, на бирже, в некоторых влиятельных клубах, за кулисами некоторых театров. Это был высокий, представительный мужчина лет 50-и, сухощавый и седоватый, с правильными чертами лица, с умными, проницательными глазами. Одевался он всегда просто и скромно, но с тем неуловимым изяществом, что ясно говорит о работе дорогого портного. Выглядел он почти что светским человеком.
             Но была у него тайна. Она лежала в глубине его жизни, как давно забытая бутылка в самой глубине погреба. Этой тайной было его происхождение, его прошлое. Жан Ламбер, богатый фабрикант, был сыном и внуком простых сапожников и в молодости сам стоял за верстаком. Правда это было давно. Но все же было, когда он работал сначала мальчиком, потом подмастерьем на той самой фабрике, которая ему теперь принадлежала. Как же произошло такое чудесное превращение? Может из-за каких-нибудь особых качеств нынешнего владельца? Нет, всё сложилось как-то само собой, без особых заслуг и подвигов с его стороны.
            Работая подмастерьем, он проявлял старательность, трудолюбие и покорно сносил тяжелый характер тогдашнего владельца фабрики, месье Дюмона. Другие рабочие называли его подхалимом и подлипалой но он терпел это. Молодой человек был бойкий и смышленый. Хозяин присматривался к нему и подумывал перевести его из простых рабочих в конторские ученики.  Подстегнул его в принятии этого решения несчастный случай. На фабрике рухнувший штабель ящиков с обувью придавил молодого Жана Ламбера. На всю жизнь он остался хромым. Самое неприятное для месье Дюмона было то, что об этом узнали социалисты. Газеты запестрели заголовками: «Хозяевам не жаль рабочей крови. Ящики стояли без ограждения. Жан Ламбер — жертва эксплуатации». Ну и так далее! Хозяин счел момент подходящим чтобы перевести Ламбера работать в контору. На том и помирились.
           Вмешательство социалистов и то, что хозяин их испугался, заставила Жана посмотреть вокруг себя новыми глазами. Внезапно он ясно понял то, что раньше только смутно чувствовал — хозяин виноват перед ним. Жан возненавидел хозяина за покалеченную ногу, за годы эксплуатации, за сделку из-за которой он, изувеченный, еще должен благодарить виновника своих несчастий. Он стал ходить на собрания социалистов, тайком читать их книги и газеты. Его приводили в восторг выступления Жана Жореса, статьи Семба, Геда и Северин. Понравились их идеи создать новое, справедливое общество, где не будет всех этих больших и малых Дюмонов.
            Однако Ламбер недолго увлекался социализмом. Всеобщее счастье, оно когда еще будет. Жан нашел более простой, действенный и приятный способ отомстить своему хозяину. В него влюбилась хозяйская жена! Молодой конторщик и хозяйка стали тайно и регулярно встречаться в небольшой гостинице на улице Соммемара, в Латинском квартале. Зрелая дама оказалась совсем не такой, как её скупой муж. У молодого конторщика появились сначала карманные деньги, потом галстуки, трости, шелковое белье и костюмы. Он приобрел уверенность в себе и научился с достоинством держаться в обществе. Мадам Дюмон часто хвалила мужу молодого конторщика. Надо сказать, что голова у него работала как надо. Он внёс несколько предложений, действительно улучшивших работу фабрики и увеличившие доходы. Ничего не подозревающий хозяин назначил его управляющим фабрики, ввёл в свой круг общения и способствовал свадьбе ценного сотрудника и своей родственницы. Внешне Жан Ламбер принимал всё это с трогательной благодарностью, но в душе, каждый свой успех расценивал, как месть хозяину. Казалось, жизнь наладилась и нечего ожидать чего-то еще. Но жизнь приготовила ему такой подарок, который ему и не снился. Началась Первая Мировая война.
           В августе 1914 года над Парижем носился ветер, вздымающий клубы пыли. Трамваи, метро, автобусы, неуклюжие такси и извозчики увозили людей на вокзалы. На границе уже стреляли. В Вогезах уже убили единственного сына месье Дюмона. Во многих сердцах поселилась тревога. А Жан Ламбер был избавлен от всего этого. Хромая нога сделала его негодным к военной службе. Сначала его это огорчало. Все были уверенны, что война долго не протянется, будет обязательно быстрой и победной. Что самое большее через пару месяцев ушедшие парни, промаршируют под триумфальной аркой. А он, Жан Ламбер, будет лишен всего этого. Когда-нибудь его внуки спросят его: «Дедушка, где ты был когда все защищали родину?» И что он им ответит?
           Но вскоре стало ясно, что победные парады откладываются до будущих времён. Сначала с юмором, как весёлый анекдот, в газетах писали, что военные интенданты заключают договоры на поставки и наём помещений сроком на три года. Но потом всем стало не до смеха. Война стала затяжной. В её ненасытной утробе каждый день исчезали тонны металла, угля, продуктов, одежды и многого другого. В том числе и обуви. И вот тут и раскрылись перед Жаном Ламбером такие горизонты, о которых он раньше и мечтать не смел. Стандартные, довоенные цены были опрокинуты первым же напором поставщиков. Заказчики, поставщики и приёмщики слились в одно целое. Всех их спаяла страсть к наживе! Деятельность Жана Ламбера протекала по двум направлениям: в интендантстве он обворовывал армию, в конторе своей фирмы обворовывал хозяина. С армией он поступал так. Тысячи похоронок разлетелись и продолжали разлетаться по Франции. Тысячам женщин пришлось и еще придется одеть траурные одежды. Война, словно гигантская мясорубка перемалывала солдатские жизни. Стало ясно, что солдат на передовой, в окопах, долго не живёт. Так какая ему разница быть закопанным в землю в хороших сапогах или в дрянных? Фабрика месье Дюмона стала везде, где только можно скупать дрянную кожу, годившуюся только на свалку. Из этой дряни делали сапоги и ботинки и отправляли в армию. Приходилось давать большие взятки заказчикам, чтобы они дали заказ для армии именно этой фабрике, и военным приемщикам, чтобы они поставили свои подписи на актах, что это качественная обувь, и защитникам родины будет в ней удобно драться с врагом. Разница между ценам на гнилую кожу и изготовленные «первоклассные» сапоги была столь разительна, что даже взятки исчисляемые пятизначными цифрами не наносили никаких убытков владельцам фабрики. Так Жан Ламбер служил своей стране в минуту опасности.
           А хозяину он каждый раз предъявлял платежные сметы, где писалось, что было закуплено качественное, дорогое сырье, а не дешевая гниль, и расписки приемщиков и заказчиков, где были обозначены суммы гораздо большие, чем они получили на самом деле. Он обворовывал Дюмона торопливо и жадно в каком-то сладострастном упоении. Ничего бы этого у него не получилось если бы хозяина, после получения известия о смерти единственного ребенка, не разбил паралич. С ним произошло самое худшее из возможного — ясный ум при разбитом теле. Какого было ему понимать, как нагло обворовывает его тот, кого он сам вывел в люди, помог смыть с рук обувную краску и обеспечил ему будущее. И как тот за всё ему отплатил?! Подумать только, в такое прекрасное время, когда страждущим, богом ниспосланы радости выгодной торговли, он отдал его во власть вора!
           А Жан Ламбер богател! У него появился личный автомобиль, правда оформленный, как интендантский, но всё же автомобиль. Иметь тогда ЛИЧНЫЙ автомобиль было все равно, что сейчас иметь личный реактивный лайнер. Все пальцы у него были в золотых перстнях с драгоценными камнями. Он завел себе роскошную любовницу и уже просто посылал куда подальше увядшую мадам Дюмон. Обедал он теперь только в самых дорогих ресторанах, одежду ему шили только на заказ и у самых дорогих портных. Однако иногда собственная совесть спрашивала, как он может так нагло и бесстыдно обворовывать человека, сделавшему ему возможной такую жизнь. Он отвечал.
           «Все крадут! Абсолютно все, если это только не полные дураки! Такие случаи бывают не часто и упускать их нельзя! Во время войны складываются таланты не только полководцев, но и организаторов тыла — промышленников, торговцев, финансистов. Полководцев ждет слава и благодарность потомства. Наградой других будет успех в делах! Разве я делаю что-нибудь плохое. Государство принадлежит всем и никому. Если что-то не принадлежит никому конкретно, значит это что-то ничьё! Богатство и радости распределены не равномерно и равновесие не нарушится если я отхвачу себе кусок побольше. И потом, я же обворовываю государство с помощью его самого. С помощью его же чиновников. Что такое государство? Это политики, депутаты, министры — то есть дельцы и воры! Министр юстиции вчера был адвокатом и будет адвокатом завтра. Он для того и пролез в министры, чтобы и сейчас и потом влиять на судей. За это ему и платят. Министр финансов сам банкир. Он без промаха играет на бирже. Министр торговли и промышленности прежде всего устраивает дела собственных предприятий и своих компаньонов. Министру внутренних дел, за принятие нужных им решений, самые богатые фирмы подносят свои акции. И так везде и всюду!»
             Но это были оправдания насчет обворовывания государства. Когда мысли скатывались на владельца фабрики, Ламбер заводил свою любимую шарманку про винный погреб и бутылки на виду и в глубине. После этого шли пояснения. «Для меня старый Дюмон не случайный человек и не компаньон. Я честный бизнесмен и компаньонов никогда не обманываю. Но Дюмон мой хозяин и эксплуататор. Он пригибал меня к земле в мои молодые годы. Из-за него я стал инвалидом. Он меня унижал. За всё это я разоряю его и в этом моя месть». Трудно сказать был ли месье Ламбер так злопамятен? Скорее всего так он успокаивал свою совесть. Так он думал о своем благодетеле. Месье Дюмону повезло! Он умер раньше чем увидел, как хозяином всего, чем он владел стал тот, кому он обеспечил прекрасную жизнь и который отплатил ему черной неблагодарностью. Он не увидел, как его вдова ,едва спасшая остатки личного имущества, уехала доживать свои дни в провинцию.
            А Ламбер остался. Теперь фабрика была уже полностью его. Справедливости ради надо сказать, что не всегда она производила гнильё, но бывало и такое. Однако теперь, это был лишь один из многих способов преуспеть и далеко не самый главный. Банки гарантировали 230 франков всем вложившим на шесть месяцев, 100 франков в военные предприятия. Однако даже получение таких невероятных процентов уже казалось Жану Ламберу делом слишком спокойным и вялым. Он окунулся в спекуляции. Телефон звонил днём и ночью. Звонили из интендантства, министерства снаряжения, банков, контор и все спрашивали, нет ли рифленого железа, никеля, хлопка, муки или чего-нибудь еще. Деньги он вкладывал, на паях с другими предпринимателями, в строительство предприятий производящих взрывчатку, патроны, снаряды, винтовки, пушки и пулемёты. От этих заводов тоже текли деньги. И так день за днём, год за годом - все четыре года войны. Жан Ламбер был бы счастлив, если бы война (и его райская жизнь), продолжалась и 10 и 20 лет. Пока другие зарабатывали на войне славу, ордена, костыли, протезы и могильные надгробия, он (вместе с другими такими же как он) заработал на войне миллионы франков. Но ничто не вечно под луной. Кончилась война, кончилось и прекрасное время Жана Ламбера.
          Когда в Версале был подписан мир, Германия стала платить убытки. Из неё во Францию день и ночь потянулись поезда с живым скотом, продовольствием, углем, железом, кирпичом, бутом, цементом — всем необходимым для расцвета французской промышленности, удешевления производства и восстановления разрушенных войной северных и восточных департаментов. И тогда между этими департаментами и средствами их восстановления оказались те же люди что во время войны были между ними и средствами разрушения.
           По всей французской республике прокатился второй вал наживы, хищений и спекуляций. Вопросы восстановления решались там же, где совсем недавно решались вопросы разрушения — на бирже. Началась бешеная борьба. Каждый изворачивался кто как умел. Все старались скупить у жителей разорённых департаментов как можно больше земельных участков, заплатить как можно меньше за обгорелые пепелища, разбитые дома и развороченные кладбища. Затем в казну представляли фиктивные акты и получали под них государственные кредиты для спекуляций. В Париже одна за другим возникали банки и конторы по покупке, закладу и продаже недвижимости. Кредитные учреждения ломились от купчих и закладных. Ценности переходили из рук в руки несколько раз в течение одного биржевого дня. Богатства катились по биржевому залу из угла в угол словно бильярдные шары из лузы в лузу.
            Жан Ламбер не отставал от других и опережал многих. Он вовремя обменял свои доли участия в военных заводах, на доли других в обувной промышленности. Он скупил прилегающие земельные участки, провёл реконструкцию и вместо старой фабрики у него получилось мощное, современное предприятие с филиалами во многих городах Франции. В этих же городах у него появились доходные дома, со сдачей квартир в наём. Он стал совладельцем модных курортов в Бретани и на Французской Ривьере. В его сейфе лежали пакеты акций многих процветающих фирм, банков, пароходных компаний. И много-много других больших и малых источников доходов. Он богател день ото дня. Ему казалось, что он живет во сне, в сказке. Одевался он теперь только у самых модных портных, обедал только «У Максима», отдыхал обязательно в Ницце или Биарицце. Его любовницами были знаменитые актрисы. Иногда он проделывал обратный путь - простую женщину сначала делал своей любовницей, а потом популярной актрисой. Бывало он обеспечивал карьеру или устраивал будущее какой-нибудь красивой, талантливой девушки, абсолютно не требуя ничего взамен. Ему нравилось ощущать себя этаким Дедом Морозом, добрым волшебником.  Думал ли он когда-нибудь, что перед ним откроются такие возможности? Не раз приходила ему в голову мысль, что вот носит в себе человек большие таланты и способности, а проявить их негде! Почему нужна война или стихийное бедствие, чтобы раскрылись таланты простого человека. Не будь войны он бы так и прозябал на ничтожной должности! Что за жизнь?
            Однако были моменты серьезно омрачающие счастливую жизнь Жана Ламбера. Гражданские мужские ботинки и модные женские туфельки не приносили такого крупного и легкого дохода, как солдатские ботинки и офицерские сапоги. Приходилось все время изворачиваться, придумывать новые фасоны и аксессуары, стараться предугадать что будет модным в следующем сезоне, а главное — невозможно было выпускать их огромными партиями, как военные заказы. Вдруг произведешь больше, чем сможешь продать? Все это сильно напрягало и раздражало. Так же злило и оскорбляло, то, что несмотря на все его богатство, вход в самые верхи общества, в мир «двухсот семейств» был ему закрыт. Он запомнил на всю жизнь, что когда он сунулся в «Банк Трансатлантик» и «Кредит Агриколь», швейцар вежливо, но твёрдо сказал: «Вы желаете открыть здесь счет, месье? Обратитесь в ближайшую сберкассу!» Даже равные по богатству, но обладающие громкой родословной, не пускали его дальше деловых кабинетов. Расстояние отделяющее Жана Ламбера от крупных капиталистов в действительности управляющих Францией, было несоизмеримо больше пути,  проделанного сапожным подмастерьем до кресла владельца фабрики. «Выскочка», «Спекулянт», «Ноувориш» - эти слова сказанные на митингах и в парламенте, напечатанные на страницах газет и журналов, как плетью хлестали его душу. Собственная фабрика постоянно напоминала ему, что он бывший сапожник. Ему казалось, что он ясно ощущает на собственных деньгах, душивший его запах сапожного клея, что у него все еще черные руки сапожного подмастерья. Хромая нога постоянно напоминала ему о временах, которых он хотел бы забыть, о верстаке, о старике Дюмоне, о том как тот помыкал им и о том как он его обкрадывал. Заходя в обувные магазины, в каждом продавце настойчиво пытавшихся всучить ему их товар и с чистыми глазами утверждающих, что лучшего товара он не найдёт больше нигде на земле, месье Ламбер видел самого себя.
           Всё это злило и оскорбляло его. Да, он вышел из рабочей среды! Но ведь вышел же — не остался! Больше его там нет! Его отметила сама судьба! Она наделила его особым талантом, даром. Нередко, когда ему надо было обдумать важную проблему и принять решение, он появлялся в рабочих цехах и сам вставал к станку. Руки сами помнили, как надо работать. Пока они работали, голова обдумывала важные проблемы. Именно в такие моменты Жан Ламбер принимал решения от которых зависела вся его жизнь и ни разу не ошибся. Хозяин сам показывал рабочим, как надо работать, но делалось это с превосходством ничем не отличавшимся от презрения.
             Именно работая у станка в 1924 году он принял решение съездить в Советскую Россию. Его очень интересовало, как же на практике осуществляются те идеи, которыми он восхищался в молодости, а потом считал невыполнимой фантазией. И вдруг, оказалось, что это не фантазия, что где-то далеко эти идеи претворяются в жизнь. Как такое вообще возможно? Многие считали его самоубийцей — капиталист, цивилизованный человек, сам едет к этим дикарям, где все время зима, по улицам городов ходят пьяные медведи в шапках-ушанках, всё время пьющих водку и играющих на балалайках. В царство этих ужасных большевиков, питающихся европейскими детьми — как говорят русские эмигранты-белогвардейцы. Да его же там обязательно расстреляют, и никакое пролетарское происхождение его не спасёт! Но он собрался и поехал. Через шесть лет он благодарил свою интуицию и проницательность, так как именно эта поездка спасла его от разорения и нищеты.
            Увидел он много интересного и поучительного для себя. Самое главное, в разоренной гражданской войной стране была нехватка всего. Он заключил несколько выгодных контрактов с советским правительством и частными предпринимателями - непманами. Ему даже позволили открыть в России несколько предприятий на правах концессии. Это означало, что он за свои деньги восстанавливает разрушенное предприятие, определенный срок пользуется им соблюдая советские законы, но когда этот срок кончается передает это предприятие в собственность советскому правительству. Для него это было очень выгодно. Вернувшись он выступил в одном закрытом, очень влиятельном клубе. Главная мысль его речей была — Все эти идеи социализма в России постепенно сходят на нет. Там уже НЭП — Новая Экономическая Политика. Он сам видел новых русских капиталистов. В России просто одни отобрали собственность у других. Все эти социалистические идеи — только инструмент, теперь ставший ненужным. Постепенно там всё вернётся на круги своя — частная собственность в России будет, богатство в России будет и все, что должно быть в цивилизованной стране в России будет. НЕ БУДЕТ там только одного — прежних владельцев всего этого. Поэтому помогать русским эмигрантам - бессмысленно. Они уже всё проиграли и назад ничего не вернут! Дело надо иметь с новыми хозяевами. Россия разрушена, сейчас там, пока еще, можно заключать договоры на выгодных для нас условиях. Но надо торопиться, иначе будет поздно. И второе — нельзя управлять по старому. Когда человек сыт, обут, одет — он не станет бунтовать, хотя бы из опасения потерять то, что уже имеет. А если он понимает, что живёт по скотски и ничего хорошего у него в жизни не будет, то терять ему нечего! При этом теряется инстинкт самосохранения. Русские эмигранты ничего не давали своему народу и на его требования отвечали только пулями. Где они теперь?! 
             Десять лет Жан Ламбер жил безмятежной, счастливой жизнью. Потом эти года назовут «золотые двадцатые». Богатство его стабильно росло, без всяких проблем и он спокойно наслаждался благами жизни. У разорившихся аристократов он купил старинный замок со всеми прилегающими угодьями, у него появилась личная яхта и все, что полагалось иметь настоящему миллионеру. Но постепенно жизнь стала задавать всё более сложные задачи, неправильные ответы на которые стоили очень дорого. Наступил 1929 год. Началась ДЕПРЕССИЯ,
             Каких политических взглядов придерживался месье Ламбер? Да никаких! Они ему были не нужны. В разговорах, он не упускал случая сказать о «своих друзьях из парламента» и часто повторял парламентские остроты и сплетни. Газеты, которые он читал подносили ему политические взгляды в уже готовом, тщательно отделанном виде, как консервы. В банке, синдикате обувной промышленности, на товарной бирже, в кафе и клубах, где он встречался со многими уважаемыми и влиятельными людьми, его взгляды лишь упрочивались. Но теперь его мучили вопросы, на которые он не находил ответа ни в газетах, ни в кругу знакомых. В деловом мире творилось то, чего раньше не было никогда. Многие не могли продать то, что производили. Одна за другой лопались торговые и промышленные фирмы. Их поглощали другие, более крупные. Но не было очень благополучным положение и этих фирм. И они разорялись, их тоже поглощали еще более крупные.
             Газеты, к которым привык месье Ламбер, видели в этом только хорошее и даже называли это «ростом народного достояния». Они ни слова не писали о бывших владельцах этих предприятий, о разорённых людях, об этих обломках больших и малых катастроф. А Жан Ламбер думал именно о них и только о них. По кое-каким еле уловимым признакам он чувствовал, что и к нему подбираются пауки из крупных банков финансирующие лёгкую промышленность. Пауков зорко следивших, не проявит кто-нибудь признаков слабости, чтобы наброситься на него и слопать. Беседуя со своими друзьями из парламента он слышал о классовой борьбе. Борьба будет длительной, трудной, будет стоить много жертв, но непременно окончиться нашей победой, потому что вести её, то есть финансировать, будут самые сильные люди Франции. Эти господа из парламента любили говорить и с удовольствием слушали самих себя. А месье Ламбер думал, что такую роскошь, как длительная борьба, могут позволить себе действительно только «самые сильные люди Франции». А прочие, чего доброго, успеют разориться до того, как придет победа. Только тогда она мне уже нужна не будет. Часто он слышал: «Нам надо учиться у Германии! Там умеют охранять собственность на дальних подступах! Там с коммунистами покончено! Благодаря этому Германия стала самой могущественной страной в Европе! Единственной могущественной! И только благодаря тому, что там покончили с красными! Но мы тоже знаем, как это делается!» Однажды месье Ламберу надоело слушать это словоблудие и он заявил: «Хватит! Надоело! Мне на Германию наплевать! Если вы знаете, как это делается, так делайте скорее, не тяните! Ответьте — выдержит моя фирма длительную борьбу? Я к «двумстам семействам» не принадлежу! Если дела не начнут поправляться я, - банкрот! Тогда мне будет наплевать на всё на свете, в том числе и на Германию! А вы мне говорите какую-то ерунду!»
           С каждым днём, он всё с большим страхом, открывал газеты. Среди разорившихся, банкротов,самоубийц, он находил имена и фамилии многих своих компаньонов. Почти физически чувствовал удавку, стягивающуюся у него на шее. Помощь пришла откуда он не ждал — из Советской России! В 1929 году истекли сроки договоров концессий, которые он заключил в 1924 году с правительством СССР. Приехав их продлевать Жан Ламбер понял, что в 1924 году он ошибся. Социализм в России никуда не делся, исчез капитализм. Больше концессий ему не дали, компаньоны - непманы тоже все исчезли, но зато ему поручили важный государственный заказ, на поставку обуви, на пять лет. Советское правительство в первую очередь развивало тяжелое машиностроение, военные оборонные заводы, без которых было невозможно победить в современной войне. А легкая промышленность считалась неважной. Поэтому одежду, обувь, предметы широкого потребления часто закупали за границей по малым ценам. Это конечно было меньше чем то, на что рассчитывал месье Ламбер, но это было лучше, чем ничего. Именно этот заказ и спас его от разорения. Много предпринимателей не смогли продать свой товар и превратились в нищих. А продукция Ламбера, регулярно покупалась и это позволило ему продержаться на плаву в самое тяжелое время. В 1934 году кризис кончился, и товар ламберовской фабрики стал находить сбыт во Франции и в Европе. Жан Ламбер наконец-то смог перевести дух, но тут случилась новая беда. И устроил её его собственный сын.
          Виктор Ламбер родился в 1916 году. Дела его отца уверенно шли в гору и рождение ребёнка было настоящим счастьем для его родителей. Отец долго простаивал над кроваткой, в которой спал младенец, сжав крохотные кулачки и подвернув ножку — точь-в-точь как спал сам Жан Ламбер. Отцу казалось, что нет на языке людей слов, могущих выразить большую нежность чем «маленький мальчик». Он постоянно повторял их, любуясь ребёнком.
          Но дела не давали долго заниматься сыном. Мальчик рос почти не видя отца. Его фактически бросили на попечение слуг. Но дети следят за жизнью родителей гораздо внимательней, чем те за жизнью детей. От маленького Виктора не ускользнули перемены в поведении отца, он стал по другому разговаривать с людьми и его не смели ослушаться. Когда пришло время идти в школу, Виктор уже был избалованным эгоистом. Учиться не хотел, бил одноклассников, грубил учителям. Он уже знал, что эта школа построена на отцовские деньги и его никогда не выгонят оттуда. Наконец его выходки переполнили терпение и директор рассказал месье Ламберу о поведении его сына. Отец впервые в жизни выпорол сына ремнём и отправил его учиться в закрытый лицей-интернат, славящийся своим строгим воспитанием и тем, что из него была прямая дорога в институты откуда попадали в правительство, банки, влиятельные газеты. Директору интерната Жан Ламбер сказал, что позволяет все меры воспитания его сына, какие тот сочтет нужным. Письма, в которых директор жаловался на мальчишку, отец бросал в камин. Но туда же летели и письма сына, просящего забрать его домой. Семью Виктор видел только на каникулах и это было счастливым временем, но когда они заканчивались, все возвращалось на круги своя.
          И вот обучение закончилось. Виктор окончательно вернулся домой. Месье Жан Ламбер со смешанным чувством удивления и радостной тревоги смотрел на высокого, стройного юношу со строгими чертами лица, аккуратного, подтянутого, воспитанного, с хорошими манерами и узнавал в нём свои черты и черты жены, но не знал как теперь поступить. Он совершенно не знал, что на душе у этого юноши и как наладить с ним душевный контакт. Но решил, что обязательно наверстает упущенное и станет для сына другом и наставником в жизни. Виктор поступил на юридический факультет парижского университета и завёл себе друзей по своему вкусу. Учился он так себе. Звёзд с неба не хватал, но и не скатывался сильно вниз. Вместе с друзьями участвовал в разных проделках, не всегда невинных, которыми так богата жизнь Латинского квартала. Полностью сблизится отцу и сыну так и не удалось. Встречались они в основном за обеденным столом. Отец был занят делами и долго разговаривать  у него времени не было, сын тоже не посвящал отца во все свои дела. Нельзя сказать, что они были друг другу чужими, но и сильно любящими они не были. Виктора смешило стремление отца склонять на все лады: «Мой замок», «У меня в замке», «Я поеду к себе в замок». Зачем он купил это старинное имение в глубине Бургундии? Его соблазняло, что в глубине лесного участка стоял полуразвалившийся средневековый замок с подъёмным мостом, рвом, башнями и подземельями. Отец купил его именно потому, что это было нелепо. Он реставрировал руины, отвоевал у темноты 2-3 зала и наполнил их старинным оружием, рыцарскими латами, старинной мебелью и портретами рыцарей и прелатов. Зачем это ему?
          Свой городской особняк он превратил в музей безвкусицы, но думал, что в музей старины. Он так и не понял, что маклеры, юлившие вокруг него, вместо антиквариата, подсунули ему подделки. Он приобретал вещи назначения которых не понимал. Он считал, что есть вещи предназначенные только для того чтобы стоить дорого и быть доступными только для ОЧЕНЬ богатых людей. Ведь и самого себя он теперь считал ИЗБРАННЫМ. Он запомнил несколько старинных названий, имён, антикварных терминов и с умным видом, к месту и не к месту вставлял их в разговор. В сущности месье Ламбер не любил вещей, которые покупал по такой дорогой цене. Не очень любил и свой парижский особняк, где ему было неуютно из-за лишних, ненужных и нелепых предметов. Он не любил и свой замок, где он не гулял и не охотился. Его сын был прав — отец был выскочкой, ноуворишем. Головокружительно разбогатев Жан Ламбер вдруг понял, что владеть фабрикой, делать большие дела, загребать деньги лопатой, вообще просто быть богатым человеком, ему мало. Теперь ему были нужны зримые вещи и атрибуты, которые помогли бы ему, по крайней мере в собственном воображении, отмежеваться от своего убогого прошлого, возвысится над ним. Он приобретал предметы искусства, остатки некогда величественной старины, посещал модные премьеры, скачки, рауты, выставки и многое другое, к чему он был совершенно равнодушен потому, что это было принято в том кругу, куда он так стремился. Больше всего на свете он хотел бы иметь почтенное прошлое. Если бы его спросили, на кой черт ему всё это надо, он бы ответил: «для детей.» Вот кому он оставит то, что сам считал почтенным прошлым. Но собственный сын не был способен это понять. Ни когда был маленьким, ни когда вырос. Потому, что сам был выскочкой. Он уже жил богатой жизнью, считал её своей по праву, но отец, просто тем, что он есть, отравлял ему эту прекрасную жизнь. Виктору Ламберу, для душевного комфорта, было нужно чтобы между ним и безвестными, нищими предками стояло несколько поколений, а не одно, к тому же еще живое представляемое человеком направо и налево кичившимся «своим замком» именно потому, что сам родился в трущобе. И сын уже иногда подумывал: «А не зажился ли ты на свете, дорогой папаша? Сам пожил, дай пожить другим!»
          Так прошел год. И вдруг, однажды месье Ламбера вызвали в префектуру парижской полиции и тут его сын раскрылся с самой неожиданной стороны.
           Принял Жана Ламбера комиссар парижской полиции Мегрэ. После взаимных приветствий он протянул посетителю уголовное дело в котором черным по белому было написано  что покончила с собой студентка юридического факультета, однокурсница Виктора, дочь богатых родителей. Из её записок ясно, что Виктор Ламбер бил её, отбирал у неё деньги и заставлял заниматься проституцией. Прочитав это Месье Ламбер возмущенно заявил
           Но это же бред! Мой сын получает 2000 франков в месяц на личные расходы! Если этого мало, ему стоит только попросить еще! Зачем ему это? Тут какая-то ошибка, клевета или шантаж.
           Вынужден вас разочаровать! Поверьте, я давно служу в полиции и насмотрелся всякого. Вам приходилось раскладывать пасьянсы? Бывают, что карты ложатся только так и никак иначе. Я не могу конечно залезть в голову вашему сыну, но по другому просто быть не может. Ему не нужны были деньги, что эта несчастная зарабатывала на панели. Ему важно было подчинить кого-нибудь себе, заставить выполнять ЛЮБОЕ его желание. Так он ощущает себя сильным, могучим, могущим всё и вся, СВЕРХЧЕЛОВЕКОМ! И от этого он испытывает почти оргазм. Знаете чем занималась гоп-компания в которую входит ваш сын?
           В неё входят 4 юноши и, как это ни странно звучит, 2 девушки. Все детки обеспеченных родителей — «мажоры». Рестораны, ночные клубы, вино и девки. Постепенно им надоели шлюхи и доступные, клубные девки. Заплати любой и делай с ней что хочешь. Не интересно. Им захотелось острых ощущений. Они подкарауливали случайных прохожих, затаскивали в свою машину, увозили за город и там насиловали. Им надо было чтобы жертвы плакали, чтобы их боялись, тогда они чувствовали себя суперменами. Испытывали удовольствие. Жертвам они кидали пачку денег и уезжали. Под стать им были и две их подружки. Они уже давно «пропутешествовали» через множество кроватей и имеют славу отборных потаскух. Повторяю — это все детки очень богатых родителей. И этих двух шмар бесило, если они видели чистую и порядочную девушку. Им казалось, что все эту девушку уважают, а их презирают. Им надо было измазать эту порядочную девушку, замарать, сделать такой же как они. Им лучше и приятнее, когда все вокруг такие же шлюхи. Начиналось вроде бы с дружбы. Они знакомились с будущей жертвой, заводили разные разговоры, постепенно входили в доверие. Когда несчастная уже была уверенна, что они её лучшие подруги, те приглашали её к себе в гости. О том, что там будут и мужчины речь не шла. Когда жертва расслаблялась, «неожиданно» приходили «галантные кавалеры». Все пристойно, вежливые разговоры, танцы и все такое прочее. Постепенно разговоры становились все фривольнее, шутки и жесты всё менее невинные. Иногда жертве подсыпали дурманящий порошок, иногда просто набрасывались. Вот тут уже вся вежливость испарялась. «Чего ломаешься, раз сюда пришла?» «Не убудет с тебя!» «Не хочешь по хорошему — будет по плохому!» Слёзы, просьбы, мольбы только раззадоривали этих подонков. А девки сами держали жертв за руки, чтобы те не дёргались и включали громкую музыку, чтобы было не слышно их криков. И таких случаев десятки. Только те, где нам удалось найти  пострадавших. И в этой кампании участвовал ваш сын!
           Подумать только — это все студенты ЮРИДИЧЕСКОГО факультета! Это будущие судьи, адвокаты и прокуроры, а по ним самим плачет тюрьма! Скажу вам откровенно — будь моя воля, я бы упёк их всех на каторгу пожизненно! А этим милым подружкам место в самом грязном борделе!
Но можете не волноваться! Отец одного из них редактор крупнейшей газеты, к мнению которой прислушиваются даже министры. Отец другого занимает важный пост в министерстве внутренних дел, отец третьего генерал. Отец одной девки депутат парламента, отец другой председатель совета директоров крупнейшего банка. Представьте, я усаживаю их на скамью подсудимых. Сразу в кабинете моего начальника звонит телефон. «Кто смел нас побеспокоить?» «Комиссар Мегрэ» «Из-за чего?» «Да тут ваши детки очень весело проводят время. Какая-то девчонка застрелилась.» «Всего-то? Да ваш Мегрэ болен! Ему надо отдохнуть в сумасшедшем доме.» «Будет исполнено!»
           Так что можете не беспокоится. Дело наверняка похоронят в судебных архивах. И всё же я вам советую, понимаете — ОЧЕНЬ советую обратить внимание на сына. Попадись он в другой компании, уже был бы на каторге. И возможно всё еще впереди! Растолкуйте ему это доходчиво, чтобы он понял. Эх молодость, молодость. Подумать только, ведь мы сами были молодыми. Что мы делали в их годы?!
          Личный лимузин вёз месье Ламбера домой. Он был разбит и опустошен. Так вот каков его сын! Тот самый младенец, над кроваткой которого он когда-то стоял весь радостный и счастливый! Вот кого он вырастил! Как же это получилось? Разве он не желал ему добра? Сын! Мой сын! Как сказал этот полицейский? Мы сами были молодыми! Что мы делали в их годы? В его годы я работал на фабрике! Я работал, а он … ОН!!! Ну я ему покажу сейчас образец родительского воспитания!
           Приехав в свой особняк, месье Ламбер выскочил из лимузина и давясь от ярости бросился в комнату сына. «Где этот идиот!» - бросил он жене. «У себя, отдыхает». «ОТДЫХАЕТ?! От чего? Перетрудился бедненький?! Ну сейчас он у меня отдохнёт!» Распахнув дверь ударом ноги отец увидел сына сидящим на диване, с помятым после ночной пьянки лицом и с бутылкой коньяка в руке. Не говоря ни слова, Жан Ламбер перехватил за конец, свою тяжелую, дубовую, лакированную трость с серебренным набалдашником, и со всего размаху огрел ею любимого сыночка. «За что, папа?!» - завопил тот, никак не ожидавший такого «здрассте». Он никогда в жизни не видел отца в такой ярости. Ему даже не пришло в голову защищаться. Загнав ударами сына в угол, и продолжая бить, месье Жан Ламбер говорил
         Ну надо же до чего я дожил! Мой собственный сын назвал меня папой! Не прошло и десяти лет! Может еще десять лет подождать, дождусь как ты мать мамой назовешь?!
         А как я её называю?
         А ты уже не помнишь?! «Старухой!» «Мамашкой!» «Кормилицей!» Как угодно, но только не мама! Что сынок, гордость не позволяет?! Ну конечно, ты же у нас пуп земли,супермен, сверхчеловек! Тебе всё позволено! Избивать, насиловать, давить насмерть на остановка,доводить до самоубийства! Власти захотелось?! Вершителем судеб себя возомнил?! От этого ты наслаждение испытываешь?! Этому я тебя учил?! Я всю жизнь горбатился, в люди выбился, всё для тебя! Чтобы мой сын никогда не знал того, что пришлось пережить мне! А ты так мне за это отплатил?! Ну ничего, есть прекрасное лекарство от всякой дури! Называется - АРМИЯ!!!
          Тут при очередном ударе трость треснула, а при следующем, сломалась. В комнату прибежала жена, вместе с лакеем и дворецким. На её крики и слёзы Ламбер крикнул - «Заткнись!» Переведя дух хозяин решительно взялся за телефон.
          Алло! Соедините меня с военным комендантом Парижа! Добрый день господин генерал! Как жизнь? Прекрасно! Бьёт ключом! Причем гаечным по голове! Конечно шучу! Сегодня у меня прекрасное настроение! Особенно развеселил мой собственный сын! Недаром говорят, «Маленькие детки — маленькие бедки!» Конечно дети — цветы жизни. Источают такой аромат — занюхаешься! Господин генерал, мой сын жаждет послужить родине. Нет, рядовым солдатом, это через чур. Я слышал, у вас есть курсы, по окончании которых получают звание лейтенантов запаса. Сколько они длятся? Всего год? А какие направления? Пехота, кавалерия, артиллерия, инженерные войска авиация и флот? А где они проходят обучение и практику? Пехота? Пикардия, Бургундия, Прованс? Нет, это нам не подходит! Артиллерия? В Вогёзах? Тоже нет! Кавалерия? Под Парижем? Ну это совсем никуда не годится! Инженерные войска? На линии Мажино? Дальше! Флот? Брест и Тулон? Близко слишком! Авиация? Нормандия, Гасконь, Марокко? О, Марокко! А в Сайгоне или на Мадагаскаре ничего нет? Жаль! Мой сын просто жаждет связать свою судьбу с небом и мечтает полетать над Сахарой! Надо удовлетворять такие горячие, патриотические стремления нашей молодежи. Я рад, что наши мнения полностью совпадают! Конечно, без всяких поблажек. Пойдёт, куда он денется! На гражданке ему делать нечего!
            Положив трубку на рычаг, Жан Ламбер сказал.
          Сегодня еще можешь переночевать здесь. Но уже завтра утром, чтобы ты был в казарме! Жить будешь, на одно жалованье курсанта. Если тебя выгонят с этих курсов или хоть раз попадешь в полицию, даже за то, что перешел дорогу на красный свет, о прежней жизни, можешь забыть! Станешь свободным, как ветер! Жак — крикнул он дворецкому — предупредите всех слуг. Если кто-нибудь в течение года пустит его на порог этого дома, или одолжит ему хоть сантим - будет сразу уволен! Веселье продолжается! Спокойной ночи — сынок!
         И он ушел, громко хлопнув дверью. Никто не посмел его ослушаться. Пришлось Виктору одеть форму курсанта. Как ни странно, учиться лётному делу ему понравилось. Преподаватели не знали, как он простился с отцом и сильно его не гоняли. Учителями были прославленные асы первой мировой войны. Устройство самолётов и теория полётов оказались очень интересными, а от самих  полётов просто захватывало дух. Видеть проплывающую под тобой землю, необычный угол зрения, ощущать ветер в лицо и многое другое — от всего этого сверкали глаза и захватывало дух. Теперь Виктор Ламбер был полностью во власти полётов и совершенно не жалел о жизни ночного Парижа. Он стал отличным лётчиком и даже совершил в Алжире почти подвиг. Именно он нашел в пустыне потерпевший аварию самолёт и спас его экипаж. Этот случай попал в газеты и Виктор вернулся домой почти героем. А вернувшись узнал, что отец, в самом буквальном смысле спас ему жизнь.
          Пока он осваивал самолет и летал над Сахарой и Средиземным морем, его прежние дружки, сначала притихли, но когда шум улёгся, принялись за старое. Однажды в ночном клубе они пьяные пристали к девушке и их не остановило то, что она была с парнем. Уж очень скромно они выглядели, непонятно, как их пустили в этот клуб. Парень оказался не робкого десятка и дал им отпор. Такого с ними еще не было, они почувствовали себя очень оскорбленными и такого стерпеть не могли. Подкараулив влюбленных после представления они стали избивать парня - трое одного. Парень не струсил, выхватил нож, но у этих подонков оказался пистолет. Потом всё было как всегда, адвокаты доказали, что парень сам напал на них, а они оборонялись. Все свидетели изменили свои показания и как девушка не пыталась добиться справедливости, эти мерзавцы только торжествовали. Всё было как всегда, вот только убитый оказался родом с острова Корсика. А Корсика во Франции — то же самое, что Сицилия в Италии. И там никому не придёт в голову смеяться, получив записку с единственной буквой V, как этим мерзавцам. Через месяц, в машину в которой ехали эти три мажора и две их компаньонки - шмары, на полном ходу врезался грузовик. Все пятеро погибли в огне, а водителя грузовика так и не нашли. С сыном проблемы решились. Узнав, что стало с его бывшими дружками и увлёкшись самолётами, Виктор взялся за ум и больше проблем не доставлял.
            Пошли на лад и дела. В 1936 году за Пиренеями началась гражданская война, и Жан Ламбер, благодаря ей, получил неожиданно для себя самого еще один источник доходов. Когда стало ясно, что война затягивается, правительство испанской республики решило закупить оружие за границей. Ближе всех была Франция — прекрасно промышленно развитая страна. Сначала всё было хорошо. В парижский государственный банк, была перевезена часть испанского золотого запаса. И вдруг неожиданно, во Франции поднялся вой, что война это плохо, войну надо поскорее кончать, а если продать в Испанию оружие, то война затянется, вообщем, оружие продавать нельзя. При этом французы даже отказались возвращать золото во Испанию — когда у вас война кончится, тогда и вернём. Почему-то раньше французское правительство не было таким любителем гуманизма, а тут вдруг стало. И призвало все остальные правительства последовать её примеру. В Германии и Италии на эти призывы наплевали. Правительство республиканской Испании считалось слишком «красным» и поэтому, когда заходила речь о продаже ей оружия, каждый раз возникали всякие проблемы, а вот её враги получали оружие беспрепятственно. Только СССР оказывал ей военную помощь. Лишь с большим скрипом, под давлением собственной общественности, правительство Франции разрешило испанским республиканцам использовать находящееся у неё золото. Но только на покупку того, чем нельзя убить: лекарств, продовольствия, одежды, и в том числе, и обуви. 
            Жан Ламбер оказался расторопнее многих. Пока другие еще только просчитывали варианты, он успел смотаться в Испанию и заключить большие контракты на поставки больших партий военной обуви. Причем с обеими воюющими сторонами! Пришлось дать взятки кое-кому в родном правительстве и в Испании, и дело пошло. Снова его фабрика со всеми филиалами работала в три смены. Ящики с солдатскими ботинками и офицерским сапогами, целыми поездами убывали и в республиканские Мадрид и Барселону и в фашистские Бургос и Саламанку. В ботинках Жана Ламбера бегали, стреляя друг в друга, и бойцы интербригад и иностранного легиона. Как только из Испании (причем и из Мадрида и из Бургоса), приходило подтверждение о приёмке очередной партии, месье Ламбер отправлялся с ними в парижский банк и часть золотых слитков переезжала из сейфов депонированных правительством испанской республики в личные сейфы Жана Ламбера. Он очень жалел, что война длилась всего два с половиной года и всё золото так и не успело переехать к нему.
          Порадовал отца и сын. Когда стало ясно, что республиканцы проигрывают, он, с верными помощниками приплыл на яхте отца в Барселону. Дождавшись момента, когда республиканцы уже отступили, а фашисты еще не пришли, Виктор и его люди взломали сейфы местного банка. Ни золота ни валюты они не нашли, но бумажных республиканских денег они вывезли 7 грузовиков. Вплоть до последних дней существования испанской республики, парижские банки обменивали её песеты на французские франки. Пусть по очень низкому курсу, но обменивали. Отец похвалил сына и начал подумывать не отойти ли ему отдел, передав управление фабрикой сыну. Сын взялся за ум, выгодно женился, вошел в совет директоров компании и больше не огорчал отца. Всё было хорошо и прекрасно, как вдруг отец получил еще один весёленький сюрприз. На этот раз от дочери.
           В 1921 году жена родила ему дочь, которую они назвали Ольгой. Пока Жан Ламбер занимался делами, развлекался и решал разные проблемы, дочь росла только радуя его. С каждым годом она становилась все красивее, хорошо училась, общаясь с ней отец всегда отдыхал душой. Ему доставляло удовольствие играть с ней, слушать её милый лепет, видеть радостный блеск в её глазах, отвечать на её вопросы и ощущать себя могучим и сильным человеком, за руку вводящим её в этот большой и удивительный мир. К её услугам было всё, что она только пожелает: разные вкусности, наряды, украшения, билеты на выступления самых известных артистов, лучшая школа, дорогие репетиторы, конный клуб, отдых на лучших курортах, плавание на отцовской яхте — ничего не жалко. И она отвечала родителям глубокой дочерней любовью. Годы пролетели, как один день и Ольга, казалось еще вчера бывшая милой девочкой, как-то незаметно превратилась в красивую девушку. Закончив с отличием школу, она получила в подарок право выбрать любое желание. И она попросила разрешить ей съездить на год в Америку. Одной, без сопровождающих. Такого никогда еще не было, родители привыкли, что дочь всегда рядом, а теперь она долго будет вдали от них. Не хотелось её отпускать, но ей уже 18 лет, она смотрела на них с таким ожиданием, что отец все же согласился. Ольга уехала и в доме как-то сразу стало пусто. Еще вчера в доме раздавался её голос, всем было интересно, а теперь наступила тишина. Неизвестно от этого или от чего-то другого но месье Жан Ламбер вдруг захандрил. Он потерял вкус к жизни. Если раньше процесс зарабатывания денег требовал от него напряжения ума, воли, способностей и результат приносил ему глубокую радость и удовлетворение, у него учащенно билось сердце, сверкали глаза, бурлил адреналин, то теперь деньги текли к нему словно сами собой и не вызывали у него никаких чувств. Конечно это было хорошо, наконец-то можно было расслабиться и спокойно пользоваться всеми благами жизни, но почему-то теперь эти блага перестали приносить удовлетворение. Перестали радовать осознание своего богатства, курорты, театры, свой замок, плавание на собственной яхте, любовницы. Дни текли за днями и неожиданно на Жана Ламбера навалились всякие болезни.  Часто он стал внезапно испытывать боль от самых обычных раньше вещей. Доктора выписали ему много лекарств, диет, упражнений, но это приносило лишь временное облегчение. Неужели наступила старость?! Неужели жизни конец?! Только начинаешь понимать, что какая жизнь хорошая штука, а она уже кончается. Служащие фабрики теперь видели его грустным и рассеянным. Он стал делать то, что раньше никогда не приходило ему в голову — читать философские книги и думать о смысле жизни. Жан Ламбер решил задобрить господа бога и занялся благотворительностью: на своём предприятии увеличил всем зарплату, ввёл восьмичасовой рабочий день, пенсии, оплачиваемые отпуска и больничные. Стал перечислять деньги в различные благотворительные фонды, институты и приюты, но всё было напрасно — тоска не проходила. Теперь часто он  без цели бродил по улицам, сам не зная куда и зачем. Грустные мысли сами лезли в голову. Всю жизнь он старался, чего-то добивался, куда-то спешил, боясь не успеть, упустить, опоздать — для чего? Денег у него полно, но, что он их с собой на тот свет унесёт? Тогда зачем всё это было? Однажды, отвлекшись от этих мыслей Ламбер вдруг удивился. Было что-то знакомое в узкой улочке с лестницей спускающейся вниз, старых домах, звуках шарманки, раздающихся откуда-то из-за домов. Но что именно? Мимо, вверх по лестнице быстро прошел какой-то молодой человек. Жан Ламбер проследил за ним взглядом и увидел как в окне одного дома, на втором этаже, отодвинулась занавеска, на мгновение на улицу выглянула незнакомая женщина и сразу занавеска задёрнулась. Молодой человек радостно помахал ей рукой и скрылся в дверях этого дома. И тут Жан Ламбер всё понял. Он всё вспомнил! Ведь эта та самая гостиница в которой он когда-то встречался с мадам Дюмон. Подумать только, столько лет прошло, а тут ничего не изменилось. У него сразу стало радостно на душе. А жизнь-то продолжается! Всё так же стоит эта гостиница, всё так же ведет к ней эта каменная лестница и всё так же какой-нибудь Жан Ламбер спешит к своей мадам Дюмон! С нарастающей радостью месье Ламбер думал: «А жизнь-то продолжается и ничего вы с этим поделать не сможете!» Он не мог ясно ответить себе кто это  и что именно не может ничего поделать но на душе стало невообразимо радостно. Но когда он спустился вниз и оглянулся назад настроение снова испортилось. Что тебе толку, что жизнь продолжается? Гостиница то та же и лестница та же, вот только ты уже не тот же! Тогда ты поднимался по ней - молодой и сильный, теперь ты по ней спускаешься — больной и старый! И с этим ты тоже ничего не поделаешь! Как ты, ещё совсем недавно, гордился — Я всё могу, что хочу, то и делаю, для меня нет ничего не возможного! Ну вот захоти стать опять молодым, не испытывать этих болей и недугов! Ты можешь это сделать? И на что тебе тогда твоё богатство?
            Выйдя на берег Сены он увидел играющего нищего шарманщинка. Это явно был русский белоэмигрант, и он пел по французски грустную песню. Жан Ламбер поразился — так эта песня отражала его собственные мысли и настроение.
                Вот и кончается этот наш век, вот и кончается это забег.
                Кто-то упал и остался лежать, кто-то еще продолжает бежать.
                Бью барабаны и трубы гремят, тех кто еще всё болеет за тебя
                Вот и кончается этот наш век, вот и кончается этот забег.
                А в далёком далеке, мячик плавает в реке
                Чижик-пыжик где ты был? На Фонтанке водку пил.
                Гуси-гуси — га-га-га. Есть хотите? Да-да-да!
                Тише Танечка, не плачь. Мама купит новый мяч.
                Равные шансы бегун и беглец. Где же наш финиш, и он же конец?
                Что за награда нас ждёт впереди? Кто проиграет и кто победит?
                Но никому не дано это знать! И никому никого не догнать!
                Равные шансы бегун и беглец! Где же наш финиш, и он же конец?!
                А в далёком далеке, мячик плавает в реке.
                Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил.
                Гуси-гуси — га-га-га! Есть хотите? Да-да-да!
                Тише Танечка, не плачь. Мама купит новый мяч.
                Вот и кончается этот наш век. И начинается новый забег.
                Новые дали кого-то зовут! Новые песни кому-то поют!
                Всё это было — и будет не раз! Всё повториться — но только без нас!
                Вот и кончается это наш век! И начинается новый забег!
                А в далёком далеке, мячик плавает в реке!
                Чижик-пыжик — где ты был? На Фонтанке водку пил!
                Гуси-гуси — га-га-га! Есть хотите? Да-да-да!
                Тише Танечка, не плачь! Мама купит новый мяч!
           Вернувшись домой Жан Ламбер слег в постель и уже не вставал. Доктора ничего не понимали.
Не помогали никакие лекарства. Через месяц он вызвал нотариуса и составил завещание. В доме стал появляться священник-исповедник. Но тут случилось неожиданное. Всё это время, от дочери регулярно приходили письма с фотографиями. И вот она написала, что возвращается домой. От этого её отцу сразу стало лучше и не смотря на все уговоры, он сам поехал вместе с женой встречать дочь.
           В порту Гавра ожидали прибытие из Нью-Йорка лайнера «Нормандия». В зале ожидания, в толпе встречающих стояли господин Ламбер с женой. От понимания, что вот сейчас они увидят любимую дочь, родители испытывали огромную радость. Спиной к ним, за столами сидели таможенники проверяющие паспорта прибывших. Были видны только головы пассажиров ждущих, когда им поставят печати в документы. Наконец у одного из столов появилась Ольга. Увидев родителей она с радостной улыбкой замахала им рукой. Те радостно замахали ей в ответ. Радость всё нарастала, вот сейчас, сейчас они обнимут любимую дочь, она снова будет рядом с ними и опять в их дом вернётся великое СЧАСТЬЕ! Документы были проверенны и Ольга двинулась вдоль рядов инспекторов к ним. Но когда она, толкая перед собой тележку с чемоданом, прошла последний стол и стала видна вся, стало видно, что она на последнем месяце беременности! Счастливые улыбки месье и мадам Ламбер превратились в какой-то оскал. Ну спасибо тебе доченька за такой подарочек!А Ольга шла к ним радостно улыбаясь, будто ничего не произошло. На дворе стоял 1939 год и отношение к таким сюрпризам было очень …. неодобрительное. Жан Ламбер уже открыл рот чтобы заорать но тут жена, почти ударив, наступила ему на ногу, до боли вцепилась ему ногтями в руку и прошипела: «НЕ ЗДЕСЬ!!! Кругом люди!» Рот отца закрылся. А дочь уже подошла к ним и радостно обнимала их. «Папа! Мама! Как я рада вас видеть!» «Чей это ребёнок?» «Как чей? Мой!» «Жан! Ты обещал!» «Ладно, поехали! Дома поговорим!»
             Сидя в лимузине рядом с шофёром, Жан Ламбер все смотрел в зеркало заднего вида на дочь, щебечещую рядом с матерью на заднем сиденье. Всю дорогу мать задавала дочери вопросы не давая ему вставить хоть слово. В Париж они приехали поздним вечером. Как только они вошли в особняк, у встречающих слуг вытянулись лица, а Ольга, как ни в чем не бывало радостно здоровалась с ними. Слуги не знали как реагировать и в изумлении смотрели на хозяев. Ламбер уже приготовился заорать но жена опять вцепилась ему в руку и прошипела: «УТРОМ! Она твоя дочь! Дай ей хотя бы переночевать под родной крышей! Выгонишь её после! Всего одну ночь! Тебе жалко что ли?»
Проглотив ком в горле, отец только сказал горничной: «Жанетта, проводите молодую госпожу в её комнату!» Пожелав всем спокойной ночи, дочь ушла спать, а родители прошли в кабинет.
             Всю ночь, до самого утра, между месье и мадам Ламбер шли бурные дебаты. Уже давно спали даже слуги, а хозяевам было не до сна. Сначала отец хотел выгнать эту опозорившую их потаскуху без гроша в кармане. Ей захотелось взрослой жизни, ну пусть живёт, только на них пусть не рассчитывает. Часами жена взывала к его милосердию: «Вспомни как ты её любил, какой она была прелестной малышкой, как радостно тебе было с ней?! «Она сама всё это перечеркнула!» «Но ты же сам постоянно твердил о христианском милосердии! Значит оно у тебя есть для кого угодно, но только не для родной дочери!» «Она сама сделала это невозможным!» «Подумай ….! Вспомни …! Рассуди …!» И так далее, и тому подобное — до самого утра. К рассвету жена всё-таки уломала мужа. В конце концов она его дочь, кто не совершал ошибок, ребёнок ни в чем не виноват и разве можно допустить, чтобы он рос в нищете? Не обеднеем! Скрепя сердце Жан Ламбер согласился — пока поживём, а там видно будет. Слугам было объявлено, что мадемуазель остаётся здесь и если кто-то скажет об этом хоть слово, будет сразу уволен. Не подозревающая какие тучи этой ночью, были над её головой Ольга, утром вышла к родителям и всё пошло как прежнему. Снова в доме звучал её звонкий голос, она рассказывала о своей поездке, объясняя что есть что на фотографиях. Ольга не говорила, а другие не спрашивали только об одном — о беременности. Ламбер неожиданно понял, а ведь все его болезни куда-то подевались, словно их и не было. Ясно, куда там болеть, когда тут такое творится.
         Пришло время вести Ольгу в роддом. Родители всё не могли успокоится, но вот им  позвонили,  что всё в порядке и через несколько дней они могут забрать дочь и ребенка домой. Теперь сам Жан Ламбер испытывал огромную радость! Он стал дедом! Они с женой еще не видели ребёнка, а уже расписали все его будущее на годы вперёд. При этом с таким же жаром, как в ночь приезда дочери домой. Они спорили до хрипоты и о том, чтобы выгнать дочь речь уже не шла. Приехав в родильный дом, они узнали, что там введено одно нововведение. Установлено большое окно и желающим можно показать через стекло их детей и внуков. В нетерпении счастливые дед и бабка назвали в регистратуре к кому они приехали, получили табличку с номером и поспешили к окну. Перед стеклом толпилось множество родственников, а с другой стороны, было много детских кроваток. Медсестра, глядя на номера табличек в руках, показывала младенцев из кроваток с такими же номерами. Наконец подошла очередь Ламберов. Со счастливыми улыбками, они в нетерпении ожидали — ну вот сейчас, сейчас они увидят своего внука или внучку. Увидев их номер, медсестра подошла к одной из кроваток и показала им …. НЕГРИТЁНКА! Счастливые улыбки месье и мадам Ламбер превратились в какой-то оскал. Совсем как тогда в порту. Мало того, что дочь нагуляла, так теперь еще и ЭТО?! Видя их лица медсестра пригляделась и сделала жест — Ох извините, и показала им на табличку. Оказывается они держали её перевёрнутой. Медсестра положила  негритёнка в кроватку и показала им другого, белого младенца. У деда с бабкой одновременно сделался вид, будто они только что сбросили с плеч тяжелый груз. Больше они не улыбались.
        Забрав дочь и внучку домой супруги Ламбер зажили хлопотной, но радостной жизнью. Дедушка и бабушка постоянно находились у кроватки, иногда даже не подпуская дочь к ребёнку. Ещё уронит! Ещё простудит! Кто так кормит?! Кто так пеленает?! Теперь Жан Ламбер с женой были счастливы, что их дочь съездила в Америку. Глядя на малышку, месье Ламберу иногда казалось будто время повернулось вспять, в кроватке лежит крохотная Ольга и впереди ждут те приятные моменты, когда росла дочь. Будто время вернулось на 20 лет назад и переживёт их заново. Снова ему предстоит радость видеть, как любимый маленький человечек входит в этот мир, будет день за днём осваивать его и он сам за руку введёт её в этот мир. Делая других счастливее становишься счастливым сам. И ему опять предстоит испытать это СЧАСТЬЕ.Однажды в их особняке появился доктор, дед и бабушка бросились к нему. «Доктор, ну где же вы были? Наша малышка недавно кашлянула , а вчера хныкала!» «Простите месье Ламбер, но я приехал не к малышке, а к вам». «Ко мне?! А зачем?» «Но ведь пришел срок очередного осмотра, и я ….» С величайшим изумлением месье Ламбер вспомнил — действительно, врач прав, так все и было. Но ведь это было ещё ДО того, как … Внимательно хозяин особняка прислушался к своему внутреннему состоянию и с удивлением понял, что у него уже давно ничего не болит. Странно, но это так! Врачи удивились, на всякий случай пописали ему некоторые лекарства, но констатировали общее улучшение здоровья.
             Служащие фабрики, привыкшие видеть хозяина грустным и больным, были очень удивлены, когда однажды он вошел в контору бодрым и весёлым. Усевшись за свой рабочий стол он спросил.
        -    Господа, как идут дела? Какая почта?
        -    Общество миссионеров Сенегала, просит вас пожертвовать 30000 франков, для обращения
        -    негров в христианство.
        -    Отказать!
        -    Университет Поля Сабатье в Тулузе, сообщает, что ежегодная субсидия в 50000 франков,
             которую вы им выплачиваете, просрочена.
        -    Напишите, что я её отменил.
        -    Научное общество по исследованию устриц Средиземного моря просит перечислить им
             20000 франков на спирт для препаратов.
        -    Выкиньте это.
        -    Общество по организации здоровых развлечений для молодёжи просит 10000 для устройства
             бассейнов.
        -    Пусть обратятся в похоронное бюро. И вообще,отменить всю благотворительность. Сейчас
             мне дорог каждый франк. Каков мой капитал на сегодня?
             Если учесть ваше личное состояние, деньги вложенные в оборот, акции и ценные бумаги то
             это примерно 370 миллионов франков. Но эти цифры требуют уточнения.
        -   Видели бы вы мою внучку! Красавица! Сейчас у неё есть 37 сотен миллионов, а будут тысячи
             миллионов, уж я об этом позабочусь! Ах господа, как прекрасна жизнь, когда есть для кого
             жить и кому оставить нажитое!
           И месье Ламбер счастливо рассмеялся. Больше он не мучился смыслом жизни. Конечно он соблюдал предписания врачей и ему пришлось отказаться от кое-каких привычек, но жизнь снова засверкала всеми красками. Как же хорошо жить, когда есть для кого. Через два месяца дворецкий доложил, что какой-то молодой господин из Америки, просит принять его. В кабинет вошел высокий, хорошо одетый, воспитанный и уверенный в себе человек. Пока узнавали о цели его визита, вбежала Ольга и счастливо смеясь бросилась ему в объятия. Оказалось, что пожаловал папаша младенца. Сначала Жан Ламбер хотел спустить его с лестницы, но дочь буквально повисла на нём и невозможно было к нему подойти. Отец только смог сказать: «Я считал, что сначала женятся, а потом всё остальное. У вас в Америке что, всё наоборот?» За обедом выяснилось, что этот парень дальний родственник Рокфеллеров, занимает важный пост в компании «Стандарт Ойл» и карьера ему обеспеченна. Было видно, что дочь вся светится от счастья, да и он не отходит от неё. Родители испытали странное чувство: с одной стороны они видели, как счастлива их дочь, что их внучку теперь никто не назовёт незаконнорожденной и парень явно любит их, с другой, они уже решили, как будут жить, были счастливы от того, что их дочь и внучка будут всё время рядом с ними, а теперь ничего этого не будет? Видимо жена уловила что-то из его мыслей и отведя мужа в сторону сказала
         -   Ну улыбнись! Что ты как на похоронах?
         -   Странно! Я конечно рад, что он её не бросил, хотя мог. Но как подумаю, что он увезёт её ...
         -   Не будь эгоистом — дочь выросла. Она же не всё время будет маленькой девочкой.
         -   А как мы будем без наших красавиц?
         -   Не на луну же они уезжают. Будем навещать их. Они будут приезжать к нам. Подумай как счастливы будем мы все.
           Глубоко вздохнув господин Ламбер согласился. Скоро из Америки приехали родители зятя. Сыграли роскошную свадьбу и настал момент, когда пришлось провожать молодых. Глядя на дочь и зятя, машущих руками с палубы отплывающего лайнера «Иль-де-Франс» и стоявшую рядом с ними служанку, с внучкой на руках, супруги Ламбер грустили, но не много, ибо уже на годы вперёд были запланированы  встречи и поездки в гости. И тут Жан Ламбер, словно озарился изнутри каким-то ярким, внутренним светом. Словно внутри него зажегся и запылал, источник яркого, неугасимого света. Он внезапно понял одну мысль — нечего грустить о прошедшей молодости, если останется твоё продолжение. Бессмертия нет, но он и не нужно! Ведь наверняка уже когда-то по земле ходили люди с такими лицами, с такими же фигурами, с такими же характерами, как здесь и сейчас. Кто-то 100, кто-то 200, кто-то 1000 лет назад, но жили обязательно. И обязательно будут жить в будущем! Внешность и внутренние качества зависят … это словно бросить на стол два кубика для игры в кости или нарды, смотря какая комбинация точек выпадет. А если кубиков не 2, а 222? И это не кубики, а много — много — многогранники, почти шарики? Конечно мы родимся снова, если наши потомки не умрут бездетными! Но это уже от нас не зависит. Как же жаль тех женщин, что из-за карьеры отказываются от возможности иметь СВОИХ детей?! У них есть слава, почет, власть, а умрут они в домах престарелых одинокими, никому не нужными старухами! Они сами лишают себя продолжения! Как они могут с собою так поступать? А Я!!! Я конечно уйду, но я и останусь. Я буду жить в своей внучке и в её детях, внуках и правнуках. И в их потомках, и когда-нибудь я снова рожусь на этот свет. Конечно я не буду знать, что со мной было в этой жизни, но мне это и не нужно. Человек родивший своё продолжение — БЕССМЕРТЕН!!! Впереди его ждёт огромное, великое СЧАСТЬЕ!!!
         Лимузин Ламберов отъехал от здания морского вокзала и никому не пришло в голову поглядеть  назад, на большое табло, показывающее время и дату. Там были цифры 14.37.  31.08.39 года.
                II
         Узнав о том, что Германия напала на Польшу, Жан Ламбер не испытал никакой тревоги. Он был уверен, что вторая мировая война будет такой же, как и первая. Снова на него посыпались государственные заказы, снова его фабрики заработали в три смены. Все, кого он считал лучше него разбирающимися в обстановке, уверяли его в неприступности «линии Мажино», в неминуемой победе. Газеты выходили со статьями: «Боши топчутся у границ Франции!» «Военные подсчитали, что так воюя, немцы сумеют преодолеть «линию Мажино» за 834 года и 7 месяцев!» Но в душе росло беспокойство. Он буквально шкурой ощущал неотвратимое приближение чего-то огромного и страшного. И это чувствовал не только он. Из Парижа в провинцию, одна за другой потянулись машины богатых владельцев. Везли аккуратно уложенные чемоданы, домашний скарб, кошек и собак, даже рыбок в аквариумах. Теперь собственная столица страшила многих французов. Все решили что именно её и будут бомбить. Сразу вспомнили о своих двоюродных и троюродных дядюшках и тётушках живших в провинции, о которых не вспоминали десятилетиями. К Жану Ламберу посыпались предложения за любые деньги снять его замок для жилья. Местные жители относились к приезжим враждебно, как к чужакам. Хотя те платили за жильё и продукты гораздо больше обычного, у крестьян были свои, давние клиенты. Все считали, что война долго не продлится, а раз так, то и незачем менять привычных покупателей на новых. Прежде всего жители провинций ценили покой, хотели чтобы всё оставалось как раньше, а парижане нарушили привычную обстановку. Им не хватало кафе, кино, театров, консьержек и многого другого из жизни столицы. Ездить было некуда и незачем. Приезжие скучали без развлечений, светских приёмов, универмагов где парижанки могли проводить целые дни, перебирая платья, ткани и безделушки. Всё течение жизни нарушилось. А ради чего? Ведь война по существу так и не началась! Война называлась «странной». На фронте стояла тишина. Войска сидели на своих позициях и даже не пытались наступать. Никто не понимал почему война началась и почему, если это всё же случилось, она не ведётся по  настоящему. Постепенно, видя что война действительно «странная», беженцы вернулись в Париж. Внешне жизнь там изменилась мало. По ночам действовало затемнение, но из всех окон выходящие на улицы по ночам пробивались тоненькие полоски света. А окна во внутренних дворах вообще не занавешивали. Светомаскировка применялась только для того, чтобы не платить штрафы. Власти велели очистить чердаки от пожароопасного хлама и иметь наготове вёдра с песком. Ни один чердак очищен не был. Вёдра с песком правда появились, но польза от них была только в том, что в них гадили кошки и собаки. На бирже пополз вверх курс доллара к французскому франку. Всё больше людей не верило в победу над врагом и готовилось сбежать из этой страны за океан. А в Америке франки никому не нужны, там нужны доллары.
            Сын Виктор уже имел звание капитана французских ВВС и отец устроил его служить в подальше от фронта, в эскадрилью связных самолётов. Регулярно он теперь летал между Парижем и штабом объединённых сил союзников в Брюсселе. И он рассказал, что в Бельгии нет такого спроса на доллары, как во Франции. Почему — непонятно, но факт есть факт. А курс французских франков к бельгийским остался почти неизменным. Отец с сыном придумали такую комбинацию. В Париже французские франки меняли на бельгийские. Виктор на самолёте, вместе со служебными конвертами вывозит их в Бельгию. Там меняет их на доллары. Обратным рейсом вывозит доллары в Париж и меняет их на французские франки. Потом всё повторяется. С каждым разом в Париже за доллары давали всё больше франков. Доходы всё росли. Через швейцарский международный банк, имеющий филиалы во всех крупных городах мира, деньги переправлялись в США, на счет дочери. Вроде бы всё было хорошо, но после падения Дании и Норвегии, в Париже запахло паникой. 17 мая 1940 года Жан Ламбер позвонил по делам своему компаньону в Брюссель. Ему ответили по немецки. Все знакомые, которых Ламбер считал признанными авторитетами, утверждали, что немцы, устремившись к морю южнее Бельгии растянули свои войска и подставились под удар мощных французских армий, что они сами влезли в ловушку, что храбрая французская армия вот-вот ударит из глубины Франции по зарвавшемуся врагу. И вот тогда наступит окончательная победа. Так говорили все министры, политики, газетчики, военные, которых он знал и уважал. Наконец в один из дней сын принёс из штаба известие — СВЕРШИЛОСЬ. Французское наступление началось. Месье Ламбер почти не отходил от радиоприёмника, но известия о разгроме «современных гуннов» всё не было! Радио и газеты захлёбываясь от восторга сообщали о героизме «наследников Аустерлица и Вердена», что все горят страстным желанием: защитить …, совершить …, не опозорить … и т. д, и т. п. Но почему-то ни первый, ни второй, ни двадцать второй день этого решительного наступления, так и не принесли победы. Сначала радио сообщало о решительных наступательных боях. Потом эти бои вдруг стали оборонительными. Потом упорными оборонительными. Потом появились известия о отступлении  для «сбора сил для решающего удара». А берлинское радио продолжало трубить о новых победах, о огромных трофеях, о новых взятых французских городах. Отмечая на карте итоги этих сообщений, Жан Ламбер помнил, как годами его уверяли, что боятся нечего, что Францию защитит неприступная «линия Мажино». И где теперь эта линия? Почему о ней не вспоминают? Беспокойство всё росло. Господин Ламбер всегда действовал по никогда не подводившему его правилу — надейся на лучшее, но всегда будь готов к худшему. Все свои деньги он перевёл из французских банков в швейцарские, а ранним утром 30 мая из Парижа выехал целый караван грузовиков, везущий всё ценное из парижского особняка  Ламбера в марсельский. Впереди ехал роскошный личный лимузин самого хозяина в котором ехал сам месье Ламбер с женой.
           Доехав до Марселя и устроив там жену, господин Ламбер поехал обратно. Чем дальше, тем больше людей и машин, попадалось ему навстречу. Доехав до Луары он узнал, что Париж объявлен «открытым городом» и сдан врагу без боя! Что в его городе и в его доме уже хозяйничают враги! Сначала Жан Ламбер этому не поверил! Он был уверен, что враг никогда не будет гулять по столице его родины, скорее наступит конец света! Но это произошло, а конца света не видать! Рушилось всё с чем он жил, без чего не мог представить своего существования. Но тут же все мысли вытеснила одна — Виктор! Где он? Что с ним? Он же в этом пекле, в этой мясорубке! Если всё летит ко всем чертям, он погибнет! Как его спасти?! Узнав, что правительство Франции, со всеми министерствами и штабами, переехало в Бордо, Ламбер приказал шоферу ехать туда.
            Сначала навстречу попадались отдельные машины, потом группы машин и наконец целые вереницы мчащиеся из Парижа. Затем появились велосипедисты, пешеходы, повозки похожие на лавки старьевщиков. Теперь дороги ведущие на юг были заполнены до отказа. Подъехав к одному из перекрёстков лимузин Ламбера был вынужден остановиться. Дорога была заполнена до отказа, она была похожа на центральную парижскую улицу в час пик.  Лошади тянули телеги, на которых как стога сена были навалены целые горы домашнего скарба. Дети и старики были зажаты между вещами, узлами, чемоданами, столами, стульями, комодами, настенными зеркалами, шкафами, кроватями, клетками с домашней птицей и всякой другой всячиной. Сзади к телегам были привязаны козы и коровы. Ехали грузовики с до отказа набитыми кузовами. Женщина катила строительную тачку в которой сидели два малыша. Мужчина толкал впереди себя детскую коляску заполненную вещами. Попалось несколько шикарных открытых лимузинов, в них сидели дамы в роскошных нарядах и украшениях, но тащили эти лимузины коровы. Ехали забитые до отказа городские автобусы с так и не снятыми номерами маршрутов. Странно было видеть на них таблички типа «Пер-Лашез — Елисейские поля». Далековато их занесло от елисейских полей. Мчались нанятые в складчину за огромные деньги, парижские такси со свёрнутыми счётчиками. На грузовиках восседали санитарки в белых халатах, валялись мешки и чемоданы, на которых кое как устроились работницы, модистки, молоденькие продавщицы, пытающиеся даже здесь что-то петь. Проезжали огромные красные пожарные автомобили с лестницами, насосами, брандспойтами, вокруг которых сидели пожарные в сверкающих медных касках. Требуя освободить им дорогу, машины тревожно гудели, словно мчались на пожар. Изредка мелькали катафалки. Чёрные, зловещие, с чёрными балдахинами и серебренными шарами. На месте гроба, на чемоданах сидели пытающиеся улыбаться, сознававшие нелепость своего положения, люди. Однако улыбки получались жалкими, виноватыми и вымученными. На некоторых катафалках были гробы, вокруг которых сидели родственники покойного в трауре. Вероятно ехали на кладбище, поддались панике, влились в общий поток и теперь везли покойника неизвестно куда. Словно бегемоты, вдруг пустившиеся в пляс катились городские машины-мусоровозы. Между ними мелькали велосипедисты, повесившие на руль мешки и рюкзаки. Постепенно беженцы из Парижа смешались с беженцами из северных департаментов. В их поток вливались жители расположенных по пути городков и деревень. Тысячи автомобилей из-за поломок и от того, что кончился бензин были просто брошены. Едущие следом снимали с них всё, что можно: оставшийся багаж, фары, колёса, стёкла, динамо, аккумуляторы, иногда даже моторы целиком. Сливали остатки бензина, причём просто простреливали бензобак, подставляли вёдра, а затем сталкивали разгромленную машину с дороги и продолжали свой путь. Среди беженцев было и много военных машин, часто с прицепленными орудиями. Брели на юг солдаты, многие без оружия, но и вооруженные выглядели немногим лучше. Штатские французы издевались над собственной армией. Часто слышалось: «Эй, защитнички! Куда так торопитесь, так что гражданских обогнали? Враг немножко в другой стороне!» «А ты куда несёшься?! Мы хоть военную форму одели! Мы хоть что-то сделали, а что сделал ты?!» «Да пошли вы все ( Дальше обе стороны переходили на местный непереводимый диалект с употреблением очень специфических выражений). Из многих окон уже вывешивались белые флаги, хотя немцы были ещё далеко. Жан Ламбер своими глазами видел, как возле одной деревни, на перекрёстке двух дорог примерно тридцать смертельно уставших солдат в потрёпанной, потной и пыльной форме, под командованием молоденького лейтенанта, стали рыть окопы, установили два пулемёта и одно орудие и решили драться с врагом. Вдруг на них набросилась целая толпа разъярённых местных жителей. Их рожи были перекошены ненавистью и злобой. Если убрать нецензурную брань, то смысл их речей был такой: «Вы чего сюда припёрлись герои хреновы?! Раньше надо было геройствовать, в другом месте, подальше отсюда! Из-за вашего геройства у нас порушат дома, вылетят стёкла, от испуга перестанут доиться коровы и вообще геройствуйте в другом месте! А не то мы вас сами прикончим, раньше немцев!» Лейтенант устало махнул рукой и солдаты поплелись дальше на юг. Их командир с горечью сказал напоследок: « Если вы и есть французский народ, то всерьёз подумаешь стоит ли защищать ТАКОЙ народ!» Ответом ему был новый взрыв брани. На обочинах дорог и рядом с ними валялось кузова обгорелых,  разбитых автомобилей, повреждённые машины, тачки, велосипеды, детские коляски, погнутые, поломанные, разбитые на куски. Всё это  было буквально засыпано тысячами пустых консервных банок и и слоями разорванной бумаги. В попутных деревнях даже ягоды с кустов были съедены. Нигде было невозможно найти ни еды, ни бензина. К счастью  на дороге попалась сломавшаяся армейская легковая машина. В ней были важные штабные офицеры ехавшие  в Бордо. Жан Ламбер согласился доставить их к месту назначения, а они обеспечили его бензином из армейских складов.
         В Бордо было вавилонское столпотворение. Улицы были забиты машинами, все гостиницы  переполнены. Во многих уже разместились разные учреждения, беспрестанно сновали туда-сюда люди, звонили телефоны, трещали печатные машинки. Все постоянно что-то говорили, чего-то требовали, куда-то спешили и никто ни черта не знал. Жану Ламберу пришлось потратить целый день, чтобы узнать где находится штаб ВВС. Его всё время посылали в разные места, пока наконец сказали, что связь с частью сына (как и со всеми остальными) потеряна. Пока её восстановят наверняка пройдет несколько дней, вот тогда и приходите, а пока не мешайте — видите какой тут  сумасшедший дом. Жан Ламбер в самых неожиданных местах встречал своих знакомых по Парижу. Его соседями за столом оказывались министры, политики, известные киноартистки и прочие сливки высшего света и полусвета. Они всегда были таким гордыми, холеными, важными рассуждающими о судьбах мира, а сейчас напоминали растрёпанных, кудахтавших кур, согнанных со своего насеста. На всех лицах ясно читалось растерянность. Ещё бы! Всю их жизнь газеты убеждали их, что Франция самая прекрасная страна, что во всём мире её любят и всегда придут помощь. И вот случилась беда и никто на помощь не  пришел! То и дело слышались голоса
         -   Во всём виноват «Народный фронт» ...
         -   Я всегда говорил Блюму …
         -   Вы представляете! В армии немцев есть даже гунны! От них пострадало столько девушек.
       Странно было слышать последние фразы от древней старухи. Уж ей-то так страдать от немцев не придётся. Пытаясь найти ночлег, Жан Ламбер в каждом отеле видел одно и то же. Перед стойкой портье бушевала озлобленная толпа, а он, уже наверное в миллионный раз повторял как попугай.
        -   Господа! Я вам уже столько раз говорил — мест нет!
        -   Безобразие! Я граф де Валадье и ….
        -   Я знаком с самим министром Бофором ...
        -   А член клуба ….
        -   Я герцогиня де Кастье и родственница …
        -   Да хоть дева Мария! Мест нет!!!
            Поняв, что многим этим важным господам придётся ночевать в их машинах, Жан Ламбер вспомнил, что один из филиалов его фабрики находится в 37 километрах отсюда. Туда он и поехал.
Текли дни за днями и он вдруг почему-то успокоился, к нему пришла уверенность, что с сыном всё будет в порядке. Он сам не мог понять почему, но это было так. На всё происходящее вокруг он смотрел будто со стороны, словно его ничего не касалось. Все были нервными, куда-то спешащими, чего-то тревожно ожидающими, а он словно смотрел спектакль на сцене под открытым небом. Из-за его хорошего английского языка, американского костюма и от того, что он выделялся из общего окружения, многие принимали его за американца. Однажды Жан Ламбер сидел на скамейке в парке. В его павильоне заседало всё правительство Франции. Лучшего места для этого не нашлось. Перед зданием бурлила толпа журналистов. Рядом оказался человек, удивительно похожий на актёра Кларка Гейбла. Он сел рядом и сказал по английски.
          Мы наблюдаем исторический момент! Потом расскажите своим детям и внукам, что видели
своими глазами, как вся Франция полетела к чертям собачьим.
          А почему вы в этом так уверены?
          Знаете, что там происходит? Все понимают, что война проиграна, но их премьер Рейно всё ломается, как девственница перед брачной ночью. Раньше надо было думать! Вот остальные и
требуют чтобы он свалил в туман и передал власть старому маразматику Пэтену. 
          Хорошо, что моя дочь живёт в Кливленде!
          Глядя на этот бедлам в который раз понимаешь, как же нам с вами повезло. Мы живём в великой стране и вся эта бредятина нас не касается. В Европе будут убивать, жечь, взрывать,а на Америку не упадёт ни одна бомба. Заводы будут работать на полную мощность, хозяева загребут миллионы и смогут подкинуть сотню-другую долларов своим работягам. Все заработают и можно
будет сбросить избыток дурной энергии, то есть жажду острых ощущений, у разных дураков. Вот увидите, после этой войны Америка будет ГЛАВНОЙ мировой державой. Возвращайтесь скорее в Кливленд! Сейчас лучше отдыхать во Флориде, чем на Ривьере.
          Этот случилось 16 июня, а 22 все узнали, что Франция капитулировала. Спало нервное напряжение, все по разному реагировали на это. Самое поразительное было то, что многие французы встретили это известие с радостью. Именно с радостью! Повсюду слышались такие разговоры
        -   Вы слышали? Маршал объявил о капитуляции!
        -   Наконец-то! Теперь конец этой несносной жизни. Слава богу, теперь можно возвращаться.
            Мы чуть было не пропустили открытие нового сезона. Скоро снова будем в Париже!
        -   С кем?! С немцами?!
        -   Ну и что? Привыкнем.
        -   Привыкайте без нас! А мы уезжаем!
        -   Но куда?
        -   Для начала в Марсель, а потом на первый же пароход идущий куда угодно, лишь бы отсюда подальше!
          Узнав, что правительство переезжает в курортный городок Виши и пока оно не обживётся на новом месте узнать о сыне ничего не удастся, Жан Ламбер решил вернуться к жене. Всю обратную дорогу его не оставляли тяжелые мысли. Вот и всё! Его родины больше нет! Он всегда считал, что если не станет Франции, то случиться глобальная катастрофа, всемирный хаос, конец света, а ничего этого не произошло. Вокруг те же дороги, те же дома, те же деревья, те же люди. Исчезла целая страна, а вокруг ничего не изменилось, НИЧЕГО. Вспомнился увиденный в молодости боксёрский поединок, когда один боксер просто лёг на ринг, хотя вполне мог драться. Неужели вся Франция стала таким, как тот боксёр? Должно же быть хотя бы чувство собственника — это МОЁ! Никому не отдам! Буду это защищать, буду за это драться! А мы ведь почти не дрались! Мы же победили в прошлой  войне, у нас была мощная армия, куда всё это делось? У нас что - пушки или винтовки были хуже, у нас что - патронов или снарядов было меньше? Это всё равно что добровольно отдать свою жену другому мужчине! Какой муж на такое пойдёт? А здесь отдали не жену, а целую страну! Что с нами случилось за 20 лет? Как можно не сопротивляясь отдать столицу врагу? Что значит «открытый город»? Для кого открытый? Для первого встречного? Заходи кто хочешь, делай со мной что хочешь? Так поступает только шлюха! А Париж все-таки мужского рода. Мужчина  любому без сопротивления позволяющий делать с собой всё что угодно — это даже не шлюха, это ТАКОЕ ….!
          На обратном пути, в одном из небольших городков Жан Ламбер столкнулся с немцами. Улицы были безлюдны, только завалены разным мусором. Над ратушей свисала грязная, серая простыня.  Господин Ламбер потом сам не мог понять, что же заставило его остановиться и поглядеть именно в ту сторону. Над пустой, разбитой машинами и повозками беженцев дорогой появилось пока ещё маленькое облако дыма и пыли. Это облако все быстро приближалось, стало ясно что это не ветер его гонит. Стал слышен грохот моторов. Скоро стало видно, что это стремительно приближающийся отряд мотоциклов с колясками. Жан Ламбер крикнул шофёру: «Сдавай назад!» Пятясь задним ходом лимузин протаранил чей-то забор и остановился уткнувшись багажником в стену дома. Через минуту мимо  с ужасающим грохотом пронеслись немецкие мотоциклы. Все они были покрыты дорожной пылью и все были одинакового серо-зелёного цвета: солдаты, машины, пулемёты на колясках. На городской площади они разделились, разъехались по улицам города. Весь город наполнило моторное стрекотание. Мотоциклисты, водя из стороны в сторону стволами пулемётов, проезжали из конца в конец каждую улицу, заезжали во все переулки и тупики, а затем возвращались обратно.
          Город замер. Никто не осмеливался показаться на улице. На многих дверных ручках висели белые тряпки. Из многих окон, со многих балконов свисали белые наволочки и пододеяльники. Иногда в окнах, из-за опущенных занавесок мелькали перекошенные страхом лица жителей. Мотоциклы поехали дальше, а один из них развернулся и поехал обратно. Скоро появились машины с пулемётами в кузовах, броневики, грузовики. На скамьях сидели солдаты застывшие как истуканы. Весь их вид, запылённый серо-зелёный цвет, большие очки под касками, равнодушные взгляды делали их похожими не на людей а на каких-то инопланетян прилетевших завоёвывать землю. Весь их вид говорил, что все попавшиеся им на глаза люди, для них букашки. Равнодушно, даже без злобы, раздавят словно червяка и поедут дальше, и никто им помешать не сможет. У ратуши остановилось несколько легковых машин. Из них на площадь вылезло несколько немецких офицеров Все они держались прямо, как-то деревянно, словно большие заводные солдатики. Из ратуши солдаты вытащили трясущегося от страха мера. Тот пытался держаться с достоинством, но у него всё равно тряслись ноги и руки. Офицеры молча глядели на него с интересом, будто рассматривали редкое насекомое за витриной зоологического музея. Наконец старший из них сказал: «Нам нужно через полчаса триста коек. У нас много уставших солдат». Он даже не сказал «раненых», немецкие солдаты просто устали кататься по Франции. Буквально в считанные минуты город заполнили немцы. Они были повсюду. Проломив задний забор, лимузин Жана Ламбера оказался в маленьком переулке. Машина выехала из города и никто из немцев даже не обратил на неё внимания.
          Километр за километром оставались позади. Жан Ламбер видел чёткие ряды немецких танков, грузовиков, артиллерийских тягачей с прицепленными орудиями, раскинувшихся солдатских палаток. Везде и всюду сновали немцы и было видно, что они здесь уже настоящие хозяева. А рядом были буквально горы французских винтовок и пулемётов. Они были свалены как мусор. Даже трофейные французские орудия и военные машины выглядели какими-то жалким, годящимися только на металлолом. В одной из знакомых по дороге в Бордо деревень господин Ламбер приказал остановиться, надо было добыть бензина и еды. Горючим его снабдили немцы. Немецкий часовой просто махнул рукой на штабель ярко окрашенных бочек и потерял к Ламберу всякий интерес. Еду продали местные жители, причём заломили такую цену, что господин Ламбер только присвистнул.
           Жители деревни занимались своими делами, так словно ничего необычного и не произошло: работали на полях, огородах, доили коров. Они рассказали, что при приближении немцев бежал в леса и вот только теперь вернулись. Многие нашли свои дома разграбленными. О беженцах говорили с ненавистью, словно они, а не немцы были врагами. Но постепенно многое из пропавшего стало находиться …. у соседей вернувшихся раньше. Французские крестьяне — большие дипломаты. Ссорится с соседями не хотелось — им ещё жить рядом. Они просто приходили якобы в гости и заглядывали во все углы, даже в сараи и хлевы. Увидев свои они и виду не подавали, но соседи сами всё понимали и с невинным видом говорили: «Представляете, мы вернулись, а это тут лежит. Даже не знаем чьё оно». И хозяева делали вид, что верят этому и благодарили дорогих соседей за то, что сохранили их имущество от немцев. А после взаимного обмена любезностями, вернувшись домой вспоминали соседей отборной матерной бранью.
          Немецкие офицеры охотились в окрестных лесах с пулемётами. Солдатам было лень ловить рыбу удочками и они опустошали пруды динамитом, а потом вычерпывали  рыбу сетями. При этом  вытаскивали из воды множество французских винтовок, патронов, гранат и пулемётов. Французы ходили по улицам своих городов как-то боязливо, бочком, не глядя на немцев, стараясь сделаться как можно незаметнее.
           Наконец началась территория куда немцы не дошли. Все дороги были забиты растерянными, выброшенными из привычных мест, людьми. Поезда ехали на юг переполненными самыми разными людьми. Мужчины с незнакомыми женщинами, ученые с преступниками, солдаты с монахинями. Солдаты ехали с оружием, но никому уже не приходило в голову стрелять в немцев. Они ехали по приказам уже не существующего командования, но это была хоть какая-то определённость. На них смотрели даже с ненавистью. Когда они, измученные и голодные просили поесть, им подавали как нищим. Старинные города были забиты одичалыми, сорванными с привычных мест, людьми. Теперь как в средневековье каждый городок устанавливал свои собственные, всё время меняющиеся, правила. Их власти хозяйничали, как хотели. Озверевшие чиновники и полицейские, словно живодёры, рыскали по улицам, вылавливая «подозрительных личностей». Их тащили в городские тюрьмы или отправляли в лагеря, если они не вносили вовремя выкупа или не находился ушлый адвокат, делившийся своим непомерно огромным гонораром с этими живодёрами. Любой человек, даже с самыми безупречными документами, в любую минуту, мог оказаться в тюрьме. За иностранный акцент, за косой взгляд, за плохое настроение проверяющих документы, а то и за понравившийся перстень на пальце или за красивую жену или дочь. В одном таком городке, в кафе, Жан Ламбер стал свидетелем такой сцены. Внезапно в зал ворвались чиновники и полицейские. У них на рожах было буквально написано упоение властью и жажда наживы. Так раньше в дома врывались грабители. Причем они были все так пьяны, что даже не заметили, как один из тех у кого уже проверили документы, передал под столом своё удостоверение личности другому. Зато заметили очень красивую еврейскую девушку, придрались к её документам и вывели прочь, несмотря на мольбы и рыдания её родителей, маленьких сестёр и братьев. Как только девушку увели, кто-то в зале спросил, чтобы с ней было если бы кто-нибудь заявил, то вот сейчас, сию минуту жениться на ней? За одним из столов разгорелся такой страстный спор, кому на ней жениться, что дело едва не дошло до драки.
          Жан Ламбер подумал — что же вы не были такими страстными когда девушку уводили? Давайте после драки помашем кулаками — так что ли? Выйдя из кафе, он увидел, как родственники девушки умоляют блюстителей порядка, но уводивший девушку был уже далеко. Месье Ламбер не мог объяснить даже самому себе, что именно заставило его так поступить. Выезжая из города, его машина догнала этого полицейского со своей жертвой. Проезжая мимо, Жан Ламбер увидел дикую тоску в глазах девушки, ухмыляющуюся рожу конвоира, равнодушных прохожих. Неожиданно ему в голову пришла мыль — ну вот еще один «открытый город» остался позади. И тут вдруг его охватила ярость. Да сколько же это будет продолжаться?! Французские мужчины смелые только против женщин, а не перед врагом? Все его накопившиеся мысли, нервное напряжение вызвали взрыв дикой злобы. Он приказал водителю остановиться, вылез из машины и пошел навстречу полицейскому. Приблизившись вплотную, неожиданно ударил его тростью с тяжелым набалдашником по голове. Раз, другой, третий, видимо тот был пьян и свалился. Пока он пытался прийти в себя, месье Ламбер, на глазах у изумлённых прохожих, схватил ошеломлённую девушку за руку, втолкнул в машину и приказал ехать. Та не верила, что её спасли, а потом закричала: «Там же мама, папа! Я должна вернуться к ним!» «Куда? Вернёшься не к ним, а к этим скотам!» « Но они же не будут знать где я! Они же с ума сойдут!» Как он её не уговаривал, она стояла на своём. Дав ей денег и написав на бумаге свой марсельский адрес, господин Ламбер выпустил её из машины. В зеркальце заднего вида, он видел как она пошла обратно. Может быть ей повезёт.
         Приехав в Марсель, на одной из улиц он увидел человек 50 яростно жестикулирующих и что-то кричавших на непонятном языке. Остановив машину, он вышел и спросил первого прохожего.
         Кто это? Что это с ними?
         Испанцы! Эмигрировали от Франко. У них уже были в порядке все документы: виза на въезд в Мексику, транзитные визы, разрешения на выезд из Франции и вдруг, когда уже оставалось только сесть на пароход, появилась полиция и арестовала всех мужчин призывного возраста. Оказалось, вчера вступило в силу соглашение между Франко и Петеном. А остальные без мужчин не уедут. Они полгода добивались права на отъезд из этого «рая» и в самый последний момент всё пошло прахом.
          А что это за визы? Для чего они нужны?
          О, виза на въезд, это разрешение правительства какой-нибудь страны у них поселиться. Пока вы соберёте и подадите в консульство нужные документы, консульство перешлёт их в свою страну,   рассмотрят ваше прошение (еще разрешат ли вам въезд), придёт ответ, вас вызовут в консульство, пройдут месяцы. А когда виза на въезд будет у вас в кармане, окажется, что ни один пароход, не плывёт прямо в порт назначения. Это вам не трансатлантический лайнер! По пути он заходит в разные порты пополнить запас угля, еды, питьевой воды и много чего еще. Вас не пустят на пароход, если у вас не будет разрешения правительств стран, тех портов, куда зайдёт корабль, на проезд сквозь эти страны, без права там остаться. Это называется транзитные визы. И они нужны, даже если во время стоянок вы будете оставаться на борту. На получение транзита тоже уйдут месяцы, не сомневайтесь в этом. Вы не представляете сколько денег, нервов, седых волос всё это стоит. Но даже если вы благополучно пройдёте всё это, вот тут-то и окажется, что настоящего лиха вы еще не видели. Начнётся самая весёлая часть представления — получение выездной визы. Никто не умеет так тянуть резину, как французские чиновники. Они вас будут отфутболивать, как мяч: от окна к окну, из одела в отдел, из управления в управление. Всякий раз будет оказываться, что у вас не так оформлены справки, прошения, и прочие документы. Постоянно будут меняться формы заполнения, бланки и печати. Никто вам не скажет, что и как надо делать. Вы всё должны будете понять и узнать сами. А когда вы наконец получите выездную визу, окажется, что уже давно истёк срок и въездных и транзитных виз. Вы так и будете бегать по замкнутому кругу!
           А разве нельзя ускорить получение выездных виз?
           Можно! Душа у французского чиновника добрая, нежная, отзывчивая и деликатная. Особенно если перед ней купюрами похрустеть. Тут вам сразу выдадут документы и пожелают доброго пути.
           А если денег нет?
           А это ваши проблемы! Кого колышет чужое горе? Того правительства, что их назначило на  должности уже нет. Вдруг новое их уволит? Вот они и запасаются на черный день. Даже с прочным положением не упускают возможности вывернуть чужие карманы. Так что, господа эмигранты, хотите свалить отсюда — платите! Надо же войти войти в положение бедных чиновников.
           Господи! Да ведь за многими гонятся немцы! Если они их поймают, то непременно убьют!
Неужели это не понятно?!
           Я же вам говорил — это их не касается! Хочешь спастись — плати. Нечем — подыхай! Ищи спонсора, продавай что у тебя есть, меняй, воруй, иди на панель — твои проблемы! Плати! Если до тебя не дошло с первого раза, дойдёт со второго! Не дошло со второго, дойдёт с двадцать второго. Эти зажравшиеся твари постоянно придумывают новые правила и указы, причем многие друг-другу противоречат. На моих глазах разлучили мужа и жену. У них уже были в порядке все документы, даже билет на корабль. Вы не представляете чего им стоило их получить. Не было у них только вида на жительство в Марселе. Пока им его выдали, они бы уже уехали. И мужа на этом основании, за день до отплытия сажают в тюрьму! А когда его, вытряхнув всё ценное, выпустили, он узнал, что его жену увезли в лагерь Бомпар («райское» местечко в Пиринеях). Потому что одиноким иностранкам видите ли нельзя жить в Марселе больше месяца. Один старик проходя этот замкнутый круг умер в очереди в консульство. Одного парня не пустили на пароход потому, что он бежал из немецкого лагеря. Как бы он её получил? Его же убили бы! И из-за паршивых бумажек, из-за этих правил, что придумывают эти вымогатели, у тысяч невинных людей отнимают возможность спастись! Ведь за ними гонится сама СМЕРТЬ, и она с каждым днём всё ближе, всё неотвратимей. А сколько людей эти подонки выдали немцам на расправу по их запросам?! Вот и этих испанцев ждёт тоже самое, что и всех. Их так и будут заставлять раз за разом проходить этот замкнутый круг пока не отнимут всё. И ещё не факт, что выпустят, скорее всего запрут в каком-нибудь лагере, типа Бомпара до самой их смерти. Правительства стран за океаном скорее утопят в море корабли с беженцами чем пустят их к себе, только потому что их визы окажутся не так оформлены или просрочены всего на день. Тут в Марселе живёт еврейская семья сплававшая на лайнере «Сент-Луис» на Кубу и обратно. Они вам могут рассказать много интересного! Вот в какое счастливое время и в какой стране мы живём!
          Неужели во всех странах так?
          Есть одно исключение — Мексика. Там сейчас у власти правительство, единственное во всём мире (кроме советской России) официально поддержавшее испанских республиканцев. Теперь оно единственное во всём мире быстро, без помех и без всяких ограничений пускает к себе спасающихся от Гитлера. Поэтому именно туда больше всего въездных виз. Но чтобы туда добраться …. я вам уже говорил, что приходится перенести.
          Судя по вашему произношению вы не француз.
          Да, я немец! Немец сбежавший из Германии! Если меня примут в свои гостеприимные объятия соотечественники, то мне конец!
          Знаете, вот вам моя визитка. Меня зовут Жан Ламбер. Приходите ко мне домой, возможно я сумею вам помочь.
          Спасибо, меня зовут Эрих и меня всегда можно найти в кафе «Мон-Плезир» на Каннабьер.
          Потянулись дни за днями. Ожидая известий о переезде правительства из Бордо в Виши, Жан Ламбер вместе с женой гулял по городу. И везде и всюду они видели множество отчаявшихся, измученных людей. Только и было слышно о паспортах, транзитных маршрутах, визах, разрешениях на жительство, консулах, о ожидаемых и уже ушедших пароходах. О новых препонах чинимых властями. О том кто умер, застрелился, сошел с ума, посажен в лагеря, выдан немцам. Было ясно, что всё это не слухи, а правда. Среди беженцев супруги Ламбер видели многих запавших им в душу. Как им помочь? Поехать в Виши и добиться закона позволяющего оправить их всех без задержки? Даже с его деньгами ему это не под силу! Денег дать? Поселить бесплатно в свои доходные дома? На всех не хватит! В конце концов ему-то чего боятся? Но спокойно жить он не мог. Правильно говорят, что у всех разные проблемы — кому-то жемчуг мал, а кому-то жрать нечего! В тот же день, секретарь, докладывая о текущих делах добавил
     -       Месье Ламбер капитан Гастон Луи спрашивает ваших указаний.
     -       Какой капитан? Каких указаний?
     -       Гастон Луи — капитан вашей яхты. Он докладывает, что капитальный ремонт уже закончен и яхта может отправляться в путь.
         Из-за нервотрёпки последних событий Жан Ламбер совсем забыл, что он еще и владелец большой парусно-моторной яхты. Еще когда его дела только пошли в гору, и он, как всякий нормальный миллионер, стал покупать земли, виноградники, дома и замки, ему пришла в голову мысль — что это за миллионер без личной яхты? В ту пору на улицах Парижа было полно русских эмигрантов когда его спросили какую яхту он желает, он выпалил — как у русских царей! Инженеры судоверфи удивились, но желание клиента — закон, и скоро ему принесли чертежи и изображения нескольких яхт. Он долго выбирал, в технических качествах он ничего не смыслил, пригласил жену и дочь и маленькая Ольга сразу показала на одну из них — Хочу вот этот кораблик! Ну а раз этого захотела дочка, значит так тому и быть. Инженеры сказали: «О мадмуазель, у вас прекрасный вкус. Это яхта «Царевна». Так у семьи Ламбер появилась еще и личная яхта. С радостной теплотой супруги Ламбер вспоминали, как в изумлении дочь впервые увидела яхту. Ты хотела кораблик? Вот он! Как она тогда счастливо смеялась, как излазила её всю вдоль и поперёк. Как счастлива она была в том плавании по Средиземному морю, с заходами в разные порты, стоянках в бухтах у разных островов, с пикниками на берегу, плаванием с маской, трубкой, ластами, участием в местных праздниках и многим другим. С тех пор летние каникулы дочь, вместе с родителями, проводила на яхте, а зимние на горнолыжном курорте в Швейцарии. К сожалению дела не позволяли Ламберу долго отдыхать и сам он пользовался яхтой не часто. Именно на этой яхте сын вывез испанские деньги из Барселоны. И вот теперь Жан Ламбер вспомнил про неё вновь. Что с ней делать? Теперь в круиз по Средиземному морю не поплывешь. У него из-за войны кончились любимые текила, ром, гаванские сигары, а жене неуютно без кофе с сахаром. Сгонять что ли яхту за океан за ними? Вот у него проблемы! Кому-то в Мексику надо чтобы жизнь спасти , а он туда пошлёт яхту за сигарами и спиртным! Это какой же скотиной надо быть?! И вдруг ему пришла в голову мысль — а почему бы не перевезти этих людей в Мексику на его яхте? Сначала эта мысль показалась ему дерзкой и невыполнимой. Но чем больше он о ней думал, тем больше она ему нравилась. Почему бы нет? Что тут такого невозможного? Капитан удивился — до этого яхта плавала только по Средиземноморью, но переход через океан ей был вполне по силам. Оборудовать в трюмах и твиндеках подвесные койки, взять больше запасов. Двигаться от Марселя до Гиблартара, потом спуститься до Канарских островов, там начинается зона северо-восточных пассатов и вперёд, попутного ветра. Всего, при хорошем ветре, до Веркруса дорога займёт дней 25. Жан Ламбер пригласил к себе Эриха. Тот очень удивился но сказал.
           Тогда решится вопрос с транзитом и билетами на пароход. Я знаю 47 человек с готовыми мексиканскими визами, но уже в Мексике власти, поглядев в их документы, могут спросить, где их выездные визы? Они сбежали? Вдруг они преступники? Их могут сразу завернуть обратно. А какого получить здесь выездные визы, я вам уже говорил.
           Вдруг неожиданно распахнулась дверь, в комнату вошла жена Ламбера и сказала: «Эту проблему решу я».
          Когда Жан Ламбер познакомился со своей будущей женой, она работала на той же самой фабрике чертёжницей. Поженились они во время первой мировой войны. Конечно у них были личные сложности, но в какой семье их нет? У Жана Ламбера были любовницы, но жена сумела проявить столько такта, женской мудрости, житейской смётки и полезности в делах, что ему никогда не приходило в  голову развестись. Все эти годы жена вела жизнь обычной миллионерши: вела домашнее хозяйство, занималась детьми, руководила слугами, посещала модные выставки, рауты, вояжи, участвовала в разных женских клубах, которые могли как и облегчить, так и затруднить чей-нибудь бизнес и много чего еще полагавшегося женщине её круга и положения. Но больше всего она любила рисовать. Ещё в двадцатые годы господин Ламбер организовал для неё несколько выставок.  С каким старанием и увлечением жена вырисовывала каждый штрих, каждую черточку. Казалось, что люди на её полотнах вот-вот заговорят. Одни и те же улицы были изображены на рассвете, днём, на закате и глубокой ночью. Пейзажи и натюрморты были нарисованы так, что картинные рамы, казались дверными косяками и будто можно было войти в картины словно в дверь. С каким волнениям жена ожидала прихода знатоков живописи. Собрался весь бомонд, богема. Жан Ламбер сам видел, как какой-то неопрятный художник в мятых брюках, заляпанной блузе навыпуск, с длинным, красным шарфом в берете и с бородой говорил какой-то некрасивой, прокуренной, худющей, как палка мымре,  в казалось бы готовом вот-вот соскользнуть платье — какой примитив, это не картины, это цветные фотографии. Где тут разгуляться мысли и воображению если всё разобрано до мельчайших деталей. Никто так не рисует, а вот он ….  Слышались такие разговоры: « А вот в Швеции  над задними дверьми автобусов, вместо «нет выхода» пишут «выход с другой стороны», лучше мы убьём время, чем оно убьёт нас». Всем смотрели на картины так, мимоходом. Все обсуждали свои дела, а на картины им было наплевать. Видя, как жена еле сдерживает слёзы, Жан Ламбер не выдержал. Его речь эти зажравшиеся снобы запомнили  надолго.
         Слушайте, вы все! Гении в сослагательном наклонении! Грязноволосые эстеты! Декаденты!Мудрецы в поисках аудитории и даровой жратвы! Богема без искусства! Шайка идиотов! Всё-то вы знаете, обо всем у вас есть единственно правильное мнение! Вы сами что сделали? Где ваши работы? Если ты кого-то критикуешь, так сам сделай лучше! Что-то я нигде ваших картин не видел! Принеси, сравним! Вы чего сюда припёрлись? Пожрать на халяву? Раз здесь для вас всё пошло и примитивно, то вот вам бог, а вот порог!
           Когда зал опустел, Жан Ламбер прижал к себе плачущую жену и сказал.
           Плюнь на них! Что они понимают? Твои картины прекрасны! Какие в них яркие цвета, как оттенки плавно переходят один в другой! Глядя на них на душе становиться светлее и хочется жить, хочется дышать полной грудью. У тебя талант и поверь, когда-нибудь твои картины будут стоить миллионы. Чем ближе картина к фотографии, тем лучше. Кто и как определяет, что хорошо в живописи, а что плохо? На земле до нас жило множество художников, а помним мы лишь единицы. Я сравниваю картины наших художников: Дега, Матисс, Моне, Ван Гог, с русскими: Суриков,  Васнецов, Репин, Серов и вижу, что русские картины лучше. Что сейчас эти декаденты считают гениальным? Мазню Гогена и Пикассо? В  русском журнале со странным названием «Крокодил», я видел такой рисунок. Огромный белый холст, перед которым стоят зрители, а с одной стороны «художник» намешал в ведре разных красок и просто выплеснул это на холст, а с другой, такой же как он привязал кисть к хвосту осла и тот просто машет хвостом и оставляет на полотне разные полосы. А зрители стоят и думают смотря на эти грязные потоки: «Что же это художник хотел выразить этим?» Оба «живописца» вместе с ослом глядят на зрителей с выражением — вот идиоты. Если это современное искусство, то я — папа римский.
          Жена была очень благодарна ему. Как ни странно эта выставка сблизила их, а ведь они уже стали душевно почти чужими друг другу. Муж купил жене небольшой художественный магазинчик, картины жены хорошо раскупались, в основном американскими туристами, однако постепенно жена охладела к живописи, увлечение прошло и после она лишь изредка, по настроению бралась за кисть. И вот теперь её умение рисовать пригодилось самым неожиданным образом.
          Несколько дней жена с чертёжными инструментами изучала и перерисовывала разные штампы и печати. Особенно французских выездных виз. Ещё пару дней она, заперевшись в своей комнате вырезала из резины оттиски этих печатей. Наконец на столе, перед Жаном Ламбером и Эрихом лежали две бумаги. На одной был подлинный штамп, на другой сделанный мадам Ламбер. При всём желании мужчины не могли заметить разницы. Сама художница подправила несколько только ей одной заметные отличия и через три дня из небольшой, уединённой, окруженной скалами, бухточки между Марселем и Тулоном, где была расположена только частная вилла Ламберов отплыла яхта. Стоя на причале Эрих сказал: «Сегодня вы стали ангелами-хранителями десятков людей. Благодаря вам они спаслись от верной смерти. Какого чувствовать себя добрыми волшебниками»? Мадам Ламбер ответила : «У меня странное чувство, я ощущаю себя другим человеком. Будто заново переродилась. И я счастлива! Счастлива как-то по особенному. Это не счастье от любви в семье или от обладания чем-то. Я впервые в жизни сделала что-то действительно принёсшее пользу многим хорошим людям. И я счастлива». Жан Ламбер сказал: «Ты всегда умела выразить свои и мои ощущения. Пойдёмте, такое событие надо отметить».
           У дверей марсельского дома Ламберов к хозяину вдруг бросилась незнакомка. Он узнал ту самую девушку, которую он когда-то вырвал из лап мерзавца полицейского и которая отказалась ехать с ним. Теперь она нашла его вновь. Недалеко от неё стояли человек 20 её родственников. У всех них был измученный вид. Боже с каким страхом и надеждой смотрели они на него. В горле у него встал какой-то ком. Жена спросила его: «Ты поможешь им»? Он еще раз оглядел их всех, вздохнул и ответил: «А куда я денусь»?!
          Скоро в Марселе открылась контора месье Эриха. На табличке была надпись «Контора по оказанию услуг широкого профиля». Поток посетителей не прекращался. Жена теперь постоянно была  занята, а господин Ламбер поехал в Виши. Долго он ходил по разным министерствам, пока ему не сказали обратиться к Отто Абецу, бывшему германскому послу в Париже, а теперь посланнику в Виши. Там Жана Ламбера сразу приняли, вежливо выслушали и сказали, что списки французских пленных обрабатываются в Париже и чтобы узнать о судьбе сына придётся отправится туда. В отличие от французских чиновников, немецкие решали всё быстро и оперативно. Скоро на руках уже  было разрешение и Жан Ламбер поехал в оккупированную зону.
            Переехав Луару господин Ламбер не заметил, кроме пограничного поста между зоной Виши и оккупированной Францией, никаких изменений. Странно, рухнуло целое государство. Казалось должны быть видимые последствия этого. Но тщетно Жан Ламбер высматривал следы катастрофы. Так же светило солнце и дул ветерок, так же проносились мимо деревни и города, так же шли по своим делам люди. Словно ничего особенного не произошло, словно не полетело к чертовой матери могущественная страна.
            Приехав в Париж, он увидел то, что искал — следы оккупации. Повсюду было полно немецких солдат и офицеров. Всюду слышалась немецкая речь. Она звучала везде, даже в обычных разговорах постоянно слышались командные интонации, казалось немцы не умели говорить по другому. Странно было то, что сами парижане изменились немного. Появилось много людей в неопрятной, измятой одежде, на автобусах и легковых машинах были установлены газогенераторные колонки и теперь они ехали медленнее, исторгая из себя клубы густого черного, едкого и вонючего дыма. Появилось совсем невиданное раньше — велотакси. Велосипедисты, как лошади были запряжены в тележки с седоками. Но в остальном всё осталось как раньше. Как и раньше  были заполнены все парижские кафе и рестораны, по вечерам загорались огни ночных клубов, звучала музыка и по улицам фланировали молодые женщины. И если бы не обилие немецких мундиров, то словно ничего особенного и не произошло. Жан Ламбер не мог сам себе объяснить чего ожидал, но был очень разочарован.
            Однажды, направляясь на фабрику он стал свидетелем такой сцены. У одного из домов остановилась легковая машина. Было ясно что это вернулись люди бежавшие из Парижа и теперь вернувшиеся обратно. Наружу вылез мужчина в измятом костюме и стал снимать чемоданы с багажника на крыше. Проходивший мимо француз, с виду рабочий с завода, насмешливо сказал.
         Вот ещё одни вернулись. Трусы! Как от немцев драпали, пятки так и сверкали!
         Приехавший обернулся и с ненавистью закричал. Видно всё это время, человек был в состоянии нервного напряжения и вот теперь оно прорвалось, словно лопнул болезненный нарыв.
         Кто трусы?! Мы?! Мы хотя бы попытались от немцев уйти! А тебе что Франция, что Германия, всё равно! Мы то как раз войну и видели, а что видел ты?! Сидел в Париже да консервы жрал?! Ты знаешь что такое быть под бомбёжкой?! На тебя с неба как на зайца охотились?! Ты с нами там был?! Ты вообще где был?!
         Подумаешь?! Он видите ли по полям бегал в штаны наклав! Тоже мне герой нашёлся!
         Слово за слово, полилась ругань, и началась драка. Дрались с такой ненавистью, что по сравнению с этим, любой боксёрский поединок казался нежной лаской. А соседней стороны улицы, в летнем кафе, за этим словно в цирке наблюдали немецкие офицеры. Жан Ламбер с горчью подумал: «Что же вы с таким пылом дерётесь друг с другом, а не с немцами?! Где был ваш пыл когда надо было драться с врагом?!
          С каждым днём жизнь многих парижан становилась всё тяжелее и тяжелее. Исчезли многие продукты. Ещё до открытия центрального рынка, у его ворот собиралась толпа, но как только он открывался, подъезжали немецкие грузовики и вывозили под чистую почти все товары. Парижанам оставались только кости на бульон,да завядшая зелень. Однажды одна очень худая молодая девушка, вся в слезах крикнула немцам «Дорифоры»( так называли картофельных жучков-вредителей). К удивлению всех немецкий офицер обернулся и ответил на неплохом французском.
      -    Пусть так! Мы действительно сожрём всю вашу картошку, а вы будете жрать ботву!
           Часто немцы просто втыкали в землю на каком-нибудь поле плакаты  « Собственность германского государства». Расцвёл чёрный рынок. Жан Ламбер помнил, как сразу после поражения многие торговцы радовались что они могут по хорошей цене сбыть залежалый товар немцам. Действительно, немцы не грабили — они платили. Но господин Ламбер знал то, что было известно не многим. Бумажные деньги лишь тогда деньги, когда их можно обменять на золото! Без этого они просто разрисованные бумажки. А весь золотой запас Франции давно уплыл в Берлин. Немцы всё печатали и печатали французские франки. Печатали на подлинной бумаге, подлинной краской, на подлинных клише. Но когда в стране растёт число бумажных денег и при этом сокращается число товаров и услуг, неизбежно наступает инфляция. То что вчера стоило 100 франков, сегодня стоит 300, а завтра будет стоить 500. Так что те торговцы тогда радовались напрасно. Закрывались многие магазины. Продавщицы, ещё недавно бывшие такими милыми и услужливыми, стали грубить покупателям и прятать товары. Когда их спрашивали почему, они отвечали что подвоза нет и как только товары кончатся, их уволят, вот они и тянут, как могут время. Постепенно тысячи французов почувствовали разницу между жизнью в независимой стране и жизнью в оккупированной. Каждый день сотни парижан выезжали на поездах и велосипедах в деревни, стараясь обменять какие-нибудь вещи на продукты. Но «продовольственный фронт» всё отодвигался от Парижа и им приходилось ездить за 100-200 километров. Продукты были на «чёрном рынке». Как после бури на море на поверхности воды появлялась придонная муть, так и после поражения откуда-то появились невиданные до этого дельцы и спекулянты. Нет, конечно они были и раньше, но тогда они старались делать свои делишки незаметно, тайно, боялись людского осуждения. А теперь они действовали в открытую, нагло, выставляя себя напоказ. Когда большинство французов стали хуже выглядеть, эти наоборот выглядели упитанно, носили дорогие костюмы, все пальцы у них были в дорогих перстнях. Они и не думали скрывать, что стали такими благодаря немцам. Многие немецкие офицеры забирали больше продовольствия чем было нужно для снабжения своих воинских частей. Часть продуктов «закупленных» ими, прямо на немецких грузовиках попадали на «чёрный рынок». «Компаньоны» немцев втридорога продавали их голодным французам, причём предпочитали золотые украшения. Львиная доля прибыли шла конечно немцам, но и их французские прихлебатели не оставались в накладе. Богатство многих современных компаний началось именно таким способом.
           Приехав на свою фабрику, он узнал, что она как работала, так и работает. Только теперь на немцев. При этом они обращались с ним вежливо, просто разместили свои заказы. Разумеется если бы он только попробовал отказаться, то сразу перестал быть владельцем своей фабрики, а так деньги продолжали течь в его сейфы непрерывным потоком. Ему стало не по себе, но он «успокоил» себя тем, что если сейчас откажется от общения с немцами, то никогда не увидит Виктора. Ладно, этот вопрос решим после, а пока надо вернуть сына. Целые месяцы, днями и ночами он обвивал пороги немецких учреждений. Пришлось выложить немало денег и наконец ему объявили, что между Гитлером и Петеном достигнуто соглашение о отпуске из плена французских военнопленных ( в основном участников еще первой мировой войны) на французских же рабочих для немецких предприятий. В соотношении один к трём. И сына включили в число освобождаемых, хотя на ветерана прошлой мировой войны он никак не тянул. Деньги, в нашем мире, великая сила.
           Когда сын сошел с поезда на  вокзале Гар де ле Эст, отец едва его узнал. Мундир, без погон, болтался на нём, как на вешалке. Весь его вид какой-то не такой. По ночам он кричал во сне. Ка не старался Жан Ламбер, ни прежние друзья, ни посещения увеселительных мест, ни женщины, ничего не могло вывести сына из мрачного состояния. Он подолгу сидел молча уставившись в одну точку, пытаясь найти ответ на очень мучивший его вопрос. Отец приглашал врачей, но те говорили, что сын совершенно здоров, только в сильной меланхолии. Надо просто вывести его из неё и все будет в порядке. Ехать к матери в Марсель, Виктор отказался наотрез. Только разговаривал с ней по телефону. Чтобы вывести его из этого состояния, отец привлёк его к управлению фабрикой. У сына вполне неплохо получалось и господин Ламбер видел, что он начал становиться прежним. Тем временем наступил июнь 1941 года. В один из вечеров отец повёз сына поужинать в знаменитом на весь Париж ресторане «Максим».
            В этом ресторане всегда собирались самые сливки общества. Абы кого с улицы, сюда не пускали. Внутри ничего не напоминало о войне, кроме того, что более половины мест занимали германские офицеры. А так всё было, как раньше: тот же интерьер, то же меню, те же французские посетители. Виктор Ламбер узнал многих знакомых женщин, сидевших за столами с немцами. Все они приветствовали его, громко выражали радость, что для него наконец-то кончилось это недоразумение и он опять с ними. Входили новые посетители, слышались фразы
       -    Представляете, Гийом де Карде уехал в Лондон к Де Голлю?
       -    Так это поотму, что Жаклин Жубер, дала ему отставку. Теперь она с немецким полковником.
            Потому бедняжка Гийом и решил уехать так далеко.
       -    Вы слышали новую остроту знаменитого комика Жерара Ури - «Мадам! Если изнасилование неизбежно, то расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие»!
           Все засмеялись, как это забавно. Господин Ламбер поразился тому, что французы смеялись больше немцев.  Постепенно зал наполнялся, все ждали начала музыкальной программы, должна была выступать знаменитая парижская певица Мирей М. со своим именным шлягером, личной «визитной карточкой» «Парижское танго». Наконец погас свет, заиграла музыка, в зале раздались аплодисменты и на освещенную лучами прожекторов сцену выпорхнула гордость французской сцены. Ламберов поразило, что знаменитую французскую песню звезда эстрады пела по немецки. Даже известная всем музыка звучала по другому, словно военный марш. На сцене появилась другая певица и запела.
          Ура! Мы побеждены! Добро пожаловать в наш город победители.
          Сердца вам отворены. Любви француженок отведать не хотите ли.
          В бою были вы смелы и не спасуете сегодня перед юбками.
          Вперёд храбрые орлы, мы рады сделаться покорными голубками.
          Вежливость наша доблесть, покладистость наша храбрость
          Угодливость наша знамя - мы ваши по праву войны.
          Сколько хотите денег? Сколько хотите девок?
          Франция вся перед вами. Ура! Мы побеждены!
          Ура бьёт позора час. Мужья повержены, любовники расстреляны.
          Мужчин нету кроме вас, и мы исполним всё, что вами велено.
          Для нас кончена война, под вашу музыку танцуют наши женщины.
          Ура - пляшет вся страна. Мы замечательно, мы славно обесчещены.
 И опять французы хотали и хлопали  больше немцев. Они словно радовались поражению в войне, тому, что больше не хозяева в собственной стране. Как такое возможно? Начались танцы, с эстрады понеслась весёлая песенка.
                Кабаре, кабаре! К нам в Европу в этот час
                Залетел Шантеклер, всем известный Шантеклер!
                Петух весёлый нам поёт и вместе с нами солнце пьёт!
                Лови минуты, лови минуты — чёрт знает что нас завтра ждёт!
                И чтобы этот свет не гас, петух весёлый пьёт за нас!
                От солнца пьяный, петух весёлый, играет в кабаре у нас ….
            Музыка продолжала звучать, Виктора приглашали танцевать, но он словно застыл за столом. Месье Ламбер испугался, сын опять стал усиленно думать не обращая внимания ни на что вокруг. Наконец он выдавил из себя: «Отец, уйдём отсюда»! У особняка он остановился и сказал, что ему надо прогуляться одному, подумать о кое чем важном. Отец заявил, что одного его не оставит, еще застрелится. Но сын рассмеялся и по этому смеху отец понял, что кончать с собой Виктор точно не намерен, и он его отпустил. Сын вернулся только утром и решительно заявил
       -    Отец, я записался в «Легтон борьбы против большевизма»!
            Жан Ламбер чуть не упал со стула.
       -    Ты что, с ума сошел? Ты понимаешь, что собираешься сделать? Ты идешь служить с оружием
            в руках врагам своей родины! Врагам Франции!
       -    Какой Франции отец?! Где она?! Это в Виши что ли Франция?! Это там в ресторане Франция?
            Или кучка у Де Голля? Не смешно, отец!
       -    И всё равно, кто здесь немцы? Гости? Туристы? А ты собрался завоёвывать для них другие
            страны?! Чтобы тоже самое, что произошло с нами, случилось и у других?! Когда с ними надо
            драться!
       -    Драться?! С НИМИ?! Да они уже завоевали всю Европу и завоюют весь мир! Кто может
            устоять перед ними?! Наша родина была великой державой, с мощной промышленностью,
             сильной армией, огромными колониями, славой победительницы мировой войны! Где она
             теперь?! Посмотри на карту России, сколько Франций немцы уже прошли в ней? Тебе уже
             шестой десяток, ты уже пожил на свете, а я не хочу, чтобы когда-нибудь меня выгнали с моей
             фабрики и из моего же дома! Надо быть с победителями, а не с побеждёнными!
        -    Значит вот как ты заговорил, сынок?! Решил стать большим немцем, чем сами немцы? Не
             рано ли?
        -    Как бы поздно не было!
           Как ни старался господин Ламбер, переубедить сына ему не удалось. Тот уехал. Его поступок заставил отца внимательно присмотреться к происходящему вокруг и заметить то, что раньше проскальзывало мимо. Никто из его знакомых, не интересовался войной. Если кто-то упоминал о ней, остальные смотрели на него как на сказавшего большую бестактность. Повсюду слышалось: «Надо жить дальше. Нас это не касается. Живой трус лучше мёртвого героя». Немцы организовали «конторы по взаимодействию с местным населением». И эти конторы, превратившиеся в гигантские рассадники коррупции, никогда не пустовали. Там продавали  и покупали всё и вся. В Германию уплывали: сталь, уголь, медь, вольфрам, ртуть, каучук, лекарства, французские тонкие вина, коньяки, духи и многое, многое другое. Это всё было помимо официальных грабительских поставок и содержания всей оравы оккупантов. Сделки, заключаемые в этих конторах делали совсем нищими сотни тысяч французов и миллионерами просто сотни. Именно там зародились многие современные французские благосостояния. Так немцы оказались избавлены от многих хлопот. Все эти конторы были под наблюдением абвера и гестапо. Французские бизнесмены забыли о своём патриотизме и ради заключения выгодных сделок выдавали немцам: деголевцев, коммунистов, евреев, агентов «Инжелес сервис», просто конкурентов, обвиняя тех в «нелояльности новой Европе». В выигрыше оставались более щедрые на взятки. Уже вовсю говорилось об «объединении Европы против большевизма». Немцы теперь стали не завоевателями, а «защитниками от азиатского варварства». Если Жан Ламбер спрашивал своих знакомых, как они могут жить будто ничего не случилось, то слышал ответ: «Мы немцев игнорируем! Не замечая их, мы демонстрируем им своё презрение». Однажды господин Ламбер не выдержал: «Да немцам от вашего игнорирования ни холодно, ни жарко! Как вы можете так жить?!» И услышал в ответ: «А вы чем лучше»? Ответить ему было нечего. Собственный сын теперь воевал за немцев, на его фабрике делали сапоги для вермахта и только попробуй он взбрыкнуть, как сразу оказался бы без фабрики, без дома и без денег. И это на шестом десятке! Деньги, заработанные на фабрике, по прежнему уходили в Швейцарию, только теперь не франки, а марки, вот и вся разница. Он физически чувствовал, что задыхается в Париже.  Фабрика работала и без него, изменить он ничего не мог, поэтому прочь, скорее прочь отсюда!
        По дороге в Марсель, господин Ламбер остановился в Виши. Ему показалось, что он никуда и не уезжал. Немцев было меньше, чем в Париже, но всё остальное было тоже самое. Те же люди, те же одежды, те же разговоры о новых временах, о необходимости сотрудничать с немцами, о новом «крестовом походе против коммунизма». Были все атрибуты столицы государства, но Жану Ламберу всё время виделось в этих людях что-то от гомосексуалистов, и как он не гнал от себя эти мысли, они упорно возвращались. Ожидая отправления своего поезда месье Ламбер купил красивый, толстый журнал с цветными фотографиями. Так, что тут интересного пишут? Что волнует больше всего живущих в столице Франции, вернее той её части, что  им соизволил оставить Гитлер?   
          ...  на приёме у графини Коссе-Бриссак госпожа Раймонд Пантеон была в красном платье от
          Шанель, очень простом и изящном под великолепной накидкой из черно-бурой лисы, а госпожа
          де Бернандель очаровала всех своим классическим «тайер» из лионского шёлка от Люсьен
          Лелонг, своим палантином из голубых песцов и изысканной фетровой шапочкой от Шанель.
         Что касается самой графини Коссе-Бриссак, то она была в платье из чёрной тафты от
         Шанель, юбка по щиколотку, пояс и декольте, отделанные узором из страз — очаровательный
         обычай, требующий от хозяйки дома принимать гостей в длинном платье, бесконечно
         женственном и создающем атмосферу изысканной интимности …
            ... Граф де Валадье стал появляться в театре и на ипподроме с неизвестной молодой особой.
          Неужели у него новая любовница? Мы надеемся в скором времени удовлетворить нетерпение
          наших читателей на этот животрепещущий вопрос … 
            ….как утверждают медицинские светила,  75% всех наших страданий являются следствием
          запора — покупайте лучшее средство «Эфелла» …. 
          … 1942 год! Не кажется вам эта цифра обыденной и в то же время загадочной? Она
          обыденна, поскольку это всего лишь дата. Она загадочна, потому что для каждого из нас в
          ней кроется тревожащая нас тайна. 1942 — это новый год, это будущее, это неизвестность
          Оглянитесь назад: сколько несчастий, треволнений, разрушенных надежд всего лишь за один
          год! Великий Маххатма Йога, великий пророк современности, прямой потомок одной из
          древнейших сект Индии, этой колыбели астрологии, приоткроет перед вами завесу будущего.
          Чудесная безошибочность его предсказаний снискали ему поклонение всего человечества!
          Перед его авторитетом, перед его бескорыстием и благородством склоняются астрологи
          всего мира ибо Маххатма Йога посвятил всего себя благу всего населения земли! На простом
          листке бумаги напишите собственноручно и разборчиво ваше имя, фамилию, адрес и дату
          рождения, приложите 50 франков на почтовые и иные расходы и сегодня же отправьте
          Маххатме Йоге! Вы получите от него ДАРОМ ваш полный гороскоп. Не медлите ни дня! Кто
          знает? Завтра может быть уже поздно …
             Слышится свисток паровоза, поезд трогается, журнал летит за окно. Из вокзального репродуктора доносится очень содержательная песня
             … Маргарита, Маргарита!
             В кружевах твоих дессу, я заблудился, как в лесу.
             И не могу никак найти знакомого пути.
             О помоги мне Маргарита
            Я стучусь и тут и там, о открой мне свой Сезам …
           Сидя в купе, Жан Ламбер вдруг вспомнил стихи двадцатипятилетней давности.
             Мы не скорбим от поражений, и не ликуем от побед
            Источник наших настроений — дадут нам водки или нет?
            Зачем нам шумные победы? Нам нужен мир и тишина.
            Интриги, сплетни и обеды, с приправой женщин и вина.
            Нам надо знать, кто будет завтра министром тех иль этих дел?
            Кто с кем уехал из театра, в кино кто к этому подсел?...
            …. Ах если б нас из цеппелина, скорее немец бы огрел!
           Ничегошеньки-то не меняется! Всё остается по старому, никто ничему не учится. Нигде ни слова о войне, о позорном поражении, о том, что в твоём доме хозяйничают чужие. Что должен делать порядочный человек прочитав, что где-то голодают, кто-то попал в беду? Как-нибудь помочь! А это хлопотно, это отвлекает от удовольствий, заставляет напрягаться, а этого ой как не хочется! Поэтому незачем грузить себя проблемами, надо настроится на позитив. Мы лучше будем читать в каком платье была графиня Коссе-Бриссак.
            Приехав в Марсель и подъехав на такси к своему дому, Жан Ламбер увидел как его жена села вместе с Эрихом и двумя неизвестными мужчинами в машину и уехала. Почуяв неладное господин Ламбер велел таксисту ехать за ними. Войдя вслед за этой четвёркой в приличный ресторан, он стал свидетелем такой сцены.
            В углу, за одним из столов обедал прилично одетый господин. Не спросив разрешения мадам Ламбер вместе с Эрихом уселись напротив этого господина, а два других устроились по его бокам. Господин Ламбер сел за соседний столик скрытый фикусом и слышал весь разговор
       -   Приятного аппетита господин Жубер.
       -   Простите, но я вас не знаю.
       -   Это не важно, важно, что вас знаю я. У меня есть к вам важный разговор.
       -   Я не веду разговоров за обедом, приходите ко мне в префектуру.
          Господин попытался было встать из-за стола но двое незнакомцев удержали его силой. Жена продолжила.
       -   Разговор будет здесь и сейчас! Мы давно наблюдаем за вами и вы перестали нам нравиться.
       -   Кому это вам?
          Тут один сосед ударил его кулаком под ребро, а другой ткнул ему в бок пистолет.
       -   Это не важно! Вы слишком долго тянете с выдачей выездных виз некоторым нужным нам
           людям и слишком придирчиво вглядываетесь в их документы.
       -   Но мои обязанности …
          Тут он опять получил сильный удар в бок. Один  из соседей сказал
       -   Если ты еще хоть раз раззявишь своё хайло без команды, получишь свинцовую пилюлю.
       -   Мы знаем все ваши приёмы по вытягиванию последнего из несчастных людей! Вы слишком
           напрягаетесь на работе, это может повредить здоровью!
       -   Вы, что, угрожаете меня убить? Прямо здесь? Вы не посмеете, а у меня есть связи в полиции ..
         Тут он опять получил удар, от которого застонал от боли. Жена молча поглядела на сидевшего всё время молча Эриха, тот достал из своего портфеля несколько фотографий и молча разложил их на столе. Увидев их «клиент» побледнел.
        -   Это снимки того, как вы весело сбрасываете напряжение после тяжёлого трудового дня. Вы
            ведь недавно выгодно женились? Отец вашей жены занимает важный пост в министерстве
            внутренних дел? Как известно, он очень любит свою дочь и вряд ли весело посмеётся над
            этими снимками из мужской солидарности!
        -   Что вам нужно? Денег?...
        -    Ну это само собой! А ещё нам надо, чтобы  у тех, у кого в документах будет вот такая метка
             оформление выездных документов проходило в самые кратчайшие сроки. В САМЫЕ
             КРАТЧАЙШИЕ! Надеюсь, я выразилась ясно?!
        -    Но это же не я один решаю! Я не смогу....
        -    А вы попытайтесь!
           Жена с сопровождающими вышла, оставив фотографии перед оглушенным посетителем. Вид его был просто жалок. Жан Ламбер был потрясён. Он видел какую-то совершенно другую женщину, незнакомку. Его жена всегда была доброй, нежной, любящей женщиной, а теперь голос властный с металлом, взгляд словно через прицел, во всём виде сила и мощь. Настоящая «крёстная мать». Такой он её еще не видел никогда. Если бы ему рассказали про такое, он бы не поверил, но он видел всё сам, своими глазами.
            Приехав вслед за своим лимузином в контору господина Эриха, Жан Ламбер изумился. Раньше контора занимала только один этаж здания, теперь все три. Казалось, здесь расположена туристическая компания. На первом этаже теперь была приёмная. В ней было множество людей: мужчин, женщин, стариков, детей, целые семьи, иногда человек по 20. Целые очереди тянулись к приёмным окошкам. На стенах висели довоенные рекламные плакаты, призывающие посетить разные страны, маршруты и расписания отплытия кораблей, образцы документов которые нужно было заполнить. Вокруг каких-то девушек собралась толпа. Они что-то объясняли на разных языках внимательно их слушающим, боящимся пропустить хоть слово людям. Как только Жан Ламбер вошел, к нему сразу подошла вежливая девушка и спросила в какую страну он желает эмигрировать. Как только он сказал кто он, девушка, удостоверившись кто он, провела его на второй этаж. Там казалось размещалось государственное учреждение. Из-за дверей слышались звонки телефонов, стук  печатных машинок, распоряжения, обрывки разговоров, туда-сюда сновали девушки и молодые люди с кипами бумаг и папками в руках. А на третьем этаже была тишина. Ещё на лестнице стоял заграждающий проход стол, за которым сидели двое крепких мужчин. Передав месье Ламбера им, девушка удалилась, а один из них повёл его дальше. По коридору никто не ходил, за дверями работали тихо. В первой приёмной сидели те самые мужчины, которых он видел в ресторане. В следующей приемной за столом сидела секретарша, а на стульях для посетителей человек 20  совершенно не похожих на людей для которых возможность уехать из Франции, вопрос жизни и смерти. Скорее это были бизнесмены средней руки и спекулянты с рынка. Позвонив по телефону секретарша провела Жана Ламбера в кабинет хозяина. Эрих сразу закончил беседу с посетителем, а из задней комнаты вышла жена. Она сразу бросилась в объятия к мужу. Когда первое волнение улеглось, все прошли в комнату отдыха и там господин Ламбер узнал всё.
            Пока он мотался в Виши и Париж, его жена с Эрихом развернули дела на всю катушку. Яхта вернулась в Марсель через 43 дня после отплытия, до отказа заполненная мешками кофе и сахара, ящиками сигар, бурдюками  рома и текилы. Столько было не потратить и за два года. У Эриха оказались связи с местными торговцами, из-за войны нарушились торговые связи, стало не хватать многих товаров, расцвёл чёрный рынок. Товары разошлись влёт с огромной выгодой. Эрих знал множество людей нуждавшихся в эмиграции и яхта сразу отправилась с беженцами по знакомому маршруту. Жене пришлось делать выбор кого отправить, а кого оставить. Не дай бог кому-нибудь попасть в такое положение. Стало ясно, что яхта — это капля в море. Надо искать еще возможности.
            Постепенно наладились отношения с консульствами, местными торговцами, марсельской префектурой. Теперь заранее узнают когда и куда отплывает очередной пароход. В какие порты он заходит по дороге. Заранее создают группу пассажиров с нужными въездными и транзитными визами. Их сажают на борт и счастливого плавания. Боже, как они благодарят. В США дочь с зятем организовали такую же контору. Им с каждым пароходом пересылают списки кого надо срочно переправить за океан. Те организуют вызовы этих людей. Оказывается в Америке странные порядки, пока был мир в неё пускали без проблем. Правда установили определённые квоты, сколько пускать эмигрантов, объясняя это тем, что Америка не резиновая, там полно своих безработных. Как только началась война и для сотен тысяч невинных людей встал вопрос жизни и смерти, там не только не увеличили квоты, но и ввели большую плату за въезд. Как в песенке
             … Слышат сигнал янки и швед
             вот подкачал, долларов нет!
             Просишь спасти, деньги плати!
             Нету? Гуд бай! Бедные — в рай!
            И дочь оплачивает въезд этих людей, оформляет нужные бумаги и этим очень ускоряет получение въездных виз в США здесь, в марсельском консульстве. Постепенно подобрали ключик к консулам многих других государств за океаном. Сложнее всего оказалось наладить получение разрешений на выезд из Франции. Местные чиновники, сами постоянно сочиняют разные правила и распоряжения, ищут возможности к чему бы еще придраться. В полиции платят премии за каждого пойманного «подозрительного» иностранца. Сколько невинных людей посажено в тюрьму и лагеря!  У скольких отняли возможность спастись, а ведь многих хватали буквально в двух шагах от спасения. Хочешь выехать, спастись — плати! Нечем? Подыхай! И ничем этих мерзавцев не проймёшь. Либо бездушные бюрократы, либо подонки упивающиеся своей властью над людьми! И всё тянут и тянут из несчастных последнее. Молодым и красивым женщинам предлагают расплатиться натурой. Причём выпускают только из камеры или лагеря, а остальные проблемы решайте сами. Многие люди проделывают этот путь многократно, выпускают-хватают, выпускают-хватают и так без конца. Многие либо кончают с собой либо сами уезжают к немцам на верную смерть. Порядочных служащих можно пересчитать по пальцам. Жена продолжала.
          Сначала мы с Эрихом помогали советами, устраивали на ночлег, выкупали из полиции, но потом поняли, что это не выход. У Эриха много друзей, есть среди них стойкие духом, так нашлись помощники. Расклеивали объявления, находили несчастных у консульств, в дешевых гостиницах, «биржах эмигрантов», приводили в контору, прятали от облав и многое многое другое помогающее несчастным. Когда любой человек приходит в нашу контору, он заполняет подробную анкету. Мы предлагаем на выбор страну, объясняем какие специальности там нужны, сколько примерно придётся ждать, пытаемся обеспечить их жизнь тут. У нас есть досье на многих влиятельных людей в Марселе: чем занимаются, как могут помочь, чем навредить, что любят, чего боятся, с кем лучше дружить, а кого хочется прикончить, на чём их можно подловить. Кому-то оказываем услуги и поддерживаем хорошие отношения, а кому-то устраиваем ловушки. Есть такие досье, что читая их хочется одеть комбинезон и перчатки говночиста. Сегодня пришлось общаться с одним. Мразь, подонок, животное! Сколько людей погубил! Подсунули ему шлюху и в самые интересные моменты сфотографировали. Теперь будет шёлковым. Оказалось, что мы перебиваем клиентов многим изготовителям фальшивых документов. Марсель — это большая клоака. Узнав о бизнесе с текилой и ромом на нас попытались наехать местные гангстеры. К счастью у Эриха есть друзья воевавшие в Испании, а в нашем особняке полно твоих охотничьих ружей. Пришлось разбираться со стрельбой, как в гангстерских фильмах. Пришлось и мне пострелять. Многие теперь считают меня сицилийкой. А что, я ведь похожа на итальянку. Почему я не стала актрисой? Оказывается я могу сыграть, и светскую даму в шикарном, вечернем платье на приёмах и раутах, и жёсткую деловую леди, и крёстную мать. И нигде не сфальшивлю! Да и в бизнесе, я кое что понимаю. Не зря же я прожила вместе с тобой столько лет. У меня есть целый штат сотрудников. Много предприятий оказалось разрушено войной или просто брошено. Я теперь владею многим: этой конторой, несколькими гостиницами и домами в Марселе, ресторанами, кафе, модными ателье, ночным клубом, казино, фермами, угольной шахтой, складами, небольшим заводом по производству газогенераторных двигателей, пароходом (старой галошей) плавающим в Испанию и Алжир, и много чем ещё. Всё законно, всё приносит прибыль. Занимаюсь легальным бизнесом, даю по рукам разным сволочам. У меня целый штат сотрудников, бойцов, осведомителей. Собранным, брошенным оружием могу вооружить парочку батальонов (есть даже пулемёты). На эти деньги тут содержаться и переправляются за океан тысячи несчастных. Те деньги, что ты переводишь из Парижа сюда через Швейцарию тоже идут в дело. Хоть и грешно так думать, но именно сейчас я счастлива. Мне нравится такая жизнь! Я спасаю тысячи хороших людей и караю всяких подонков. Я живу на полную катушку, от меня многое зависит, я чувствую себя сильной, могучей, почти волшебницей. Скажи, мне говорят, правду что я помолодела лет на 10? Боже, как я счастлива!
            Вечером, на приёме в консульстве США, Жан Ламбер был потрясён как красива была его жена со стильной причёской, в вечернем платье, с дорогими украшениями. Она словно помолодела лет на 15 и затмила всех дам. От неё буквально излучалось ощущение жизненного успеха, полёта, лёгкости жизни и женской тайны. Её постоянно приглашали танцевать и она всё время была окружена поклонниками. Муж видел какими глазами на неё смотрят многие мужчины и ему захотелось дать кое-кому по морде. Он был потрясён с каким искусством его жена вертела всеми этими мужиками и притягивая и держа на расстоянии. Как дамы пытались увести своих кавалеров от неё. Какое разочарование появлялось на мужских лицах, когда жена говорила им : «Знакомьтесь, это мой муж». Подумать только, он жил рядом столько лет и даже не подозревал каким сокровищем владеет. Ну ничего, теперь он всё наверстает!
         Жана Ламбера закрутила жизнь полная деловых встреч, переговоров, тайных дел, вечерних ресторанов, и ночных наслаждений с женой. Никогда он не испытывал такой страсти, такого постоянного влечения к женщине. К любой женщине, даже в молодости. Почему он упустил столько лет, ведь всё это он мог испытать гораздо раньше? Где были его глаза? Каким же глупцом он был. После затхлой атмосферы Парижа и Виши, он наконец-то дышал полной грудью. Даже в молодости у него не горели так глаза и не бурлил так адреналин в крови. И жена отвечала ему взаимностью: безгранично преданная, страстно чувствующая, жадно любящая, они оба были счастливы. Муж занимался легальными делами, изредка выезжая в оккупированную зону, а жена тайными (торговлей на чёрном рынке, контрабандой из-за океана, переправкой беженцев, разборками с конкурентами). У господина Ламбера расправились плечи, появился блеск в глазах, улучшилось здоровье. Появилась уверенность в себе и в хорошем исходе войны. Вопреки многим, уверенным в победе Германии, он говорил:  «Подумаешь, к Москве они подошли! Наполеон побывал в самой Москве, да только чем это для него кончилось? Он имел всё, но полез в Россию и всё потерял! И с Гитлером будет тоже самое!” Жене пришлось его сдерживать: «Милый, в то, что ты говоришь стоит верить, но об этом не стоит говорить»! После известия о поражении немцев под Москвой Ламберы устроили настоящий праздник, под вымышленным предлогом.
         Единственное что омрачало их жизнь — судьба сына. Как ни упрашивала его мать в своих письмах одуматься, ответы только еще больше отдаляли сына от родителей. Летом 1942 из России вернулся один однополчанин Виктора. Напившись он рассказал такое, от чего волосы у родителей встали дыбом. Они не поверили, но тот показал страшные фотографии. И в этом участвовал их сын, их мальчик! Родители спасли несчастных, а сын их убивал. После этого родители отреклись от него.
          Так они и жили. В октябре 1942 года жена объявила, что беременна. Для неё самой это было удивительно — забеременеть в 42 года! Их сын будет моложе внучки. Это помогло им через месяц пережить известие о гибели Виктора в лесах Белоруссии. И родители почти не испытали печали, настолько он стал им чужим. Счастье они находили в дочери. Из Америки приходили письма и фотографии. У Ламберов родился ещё один внук. Месье и мадам Ламбер были довольны своей жизнью и не хотели чтобы она менялась. Но в ноябре 1942 Гитлеру надоело ломать комедию с режимом Петена, и немцы оккупировали всю Францию.
         Это известие пришло сразу вслед за похоронкой на сына. К счастью Ламберы сумели заранее узнать, что немцам кое-что известно о тайной деятельности жены и у гестапо уже есть приказ о аресте мадам Ламбер. Почти силой Жану Ламберу удалось посадить жену, вместе с последней группой беженцев, на борт яхты. Она должна дать жизнь и воспитать нового сына, раз уж им не удалось воспитать как надо другого. На него у гестапо ничего нет, кто-то должен остаться и помогать несчастным. А он должен быть уверен, что самые дорогие и любимые его люди находятся в безопасности. Оставшись рядом любимая женщина только навредит и ему и их делу. Умом жена это понимала, а вот сердцем нет. Она чуть не бросилась в воду уже с борта отплывающей яхты. Господин Ламбер стоял на берегу укромной бухточки пока яхта не скрылась за горизонтом.
        Остался и Эрих со своими друзьями. Оказалось они уже давно установили контакт с разведкой Де Голля и «Инжелес Сервис». Было решено, что Жан Ламбер вернётся в Париж, будет жить обычной жизнью и ждать когда к нему придут. Обговорили пароль и господин Ламбер уехал. Через два месяца в Парижский особняк Жана Ламбера пришел Эрих. По его словам на склад фабрики привозили и увозили какие-то ящики, на работу принимали незнакомых людей, господин Ламбер сам ездил по делам фабрики в разные города и передавал незнакомцам конверты и пакеты, содержимое которых было ему неизвестно. На лужайке его особняка в Бургундии садились и взлетали английские «Лизандеры». И было много других, самых разных дел. Жан Ламбер придумал ещё один, личный подарочек немцам. Теперь кожу, из которой делали сапоги для немцев, перед употреблением выдерживали в соляной кислоте. Пусть эти «сверхчеловеки» побегают босиком по русскому снегу. Большая часть заработанных денег за немецкие заказы передавалась Эриху, а остальная часть по прежнему переправлялась в Швейцарию и оттуда в США. Из Америки через Женеву приходили письма от жены и дочери. С радостью счастливый отец и дед вглядывался в фотографии детей и внуков. Радио приносило всё более радостные известия. Жан Ламбер написал и отправил за океан мемуары. Интересное получилось произведение. В нём он не утаил ничего и всё описал во всех подробностях: свою родословную, путь от сапожного подмастерья до владельца процветающей фабрики, как обманывал месье Дюмона и соблазнил его жену, все свои махинации во время первой мировой войны, свои дела  между мировыми войнами (и деловые и личные), «шалости и проделки» старшего сына, свои мысли и впечатления до и после поражения Франции, семейные дела в Марселе. Тут он изменил несколько имён, но зато описал во всех подробностях страсть и чувства к жене. Заканчивалось всё отплытием жены на яхте. Его воспоминания были изданы дочерью большим тиражом и стали бестселлером. По его книге учились многие начинающие бизнесмены, а многие читали её как приключенческий и любовный роман. Но он этого уже не узнал.
         В июле 1943 года внезапно, в не оговорённое заранее время, на фабрике появился Эрих.
         Господин Ламбер, гестапо удалось схватить и развязать языки нескольким членам нашей организации! Повсюду идут аресты! Группы в Нормандии, Бургундии, Пикардии, Провансе и Лангедоке уже разгромлены. Вам надо уходить гестаповцы будут здесь с минуту на минуту!
         А вы?
         Я не могу! К сожалению на сегодня была назначена встреча здешней группы. Я не успел всех
оповестить о провале. Я должен встретить их и направить в безопасное место.
         Это самоубийство!
         Я должен их спасти!
         Скажите, кто важнее — руководитель активной подпольной группы, связанный с голлисткой и английской разведкой, или одинокий, никому не нужный шестидесятилетний старик?
          Прекратите, это не ваше дело!  Вы и так много сделали! Я на такое никогда не пойду!
         Ошибаетесь, ТЕПЕРЬ это МОЁ дело. Я всегда считал идиотами людей рискующих жизнью ради того из чего нельзя извлечь выгоду и положить себе в карман. Только в Марселе моя жена на многое открыла мне глаза. Я пропустил слишком много лет, но лучше поздно, чем никогда. Хватит споров, у нас мало времени. Предупредите остальных, а я встречу ваших людей. Жизнь одного старика в обмен на жизнь десятков молодых хороших людей. По моему это стоящий обмен!
          Как Эрих ни старался, переубедить Жана Ламбера он не смог. Скоро фабрика опустела. Всех сотрудников владелец фабрики отпустил и велел скрыться из города. По опустевшим цехам гулко раздавались одинокие шаги. Эрих тоже отказался оставить Жана Ламбера одного. В подвале была спрятана часть взрывчатки и гранат Лемона, а в кабинете владельца на стенах, для красоты, висела пара двухствольных, охотничьих ружей и средневековый арбалет. Вместе двое мужчин устроили несколько ловушек. У некоторых дверей они натянули верёвки над полом а чуть поодаль укрепили кинжалы остриём вверх. Гранаты (вырвав кольца), они вложили в бутылки с разбитым верхом, так, чтобы стенки бутылок удерживали на месте чеку взрывателя. Их установили так, что стоило открыть некоторые двери и эти бутылки падали вниз, разбивались, чеки гранат освобождались и происходил взрыв. Там где гранат не хватило над дверьми устанавливали банки с едкой краской или кислотой. Динамитные шашки вложили в вёдра набитые острыми железками и мелкими камнями. Заряженный арбалет установили как самострел. Как могли, затруднили ящиками с оборудованием проходы. А потом им осталось только ждать. Они многое успели рассказать друг другу. Жан Ламбер сказал : «А знаете, мне всю жизнь везло! Но самый большой подарок в жизни — это моя жена ….», и стал вспоминать о самом приятном в своей жизни — о жене. О том как они встретились и поженились, о их жизни и детях, о её увлечении живописью и о вспыхнувшей страсти к ней в Марселе. Эрих рассказал много такого о марсельском периоде её жизни, о чём месье Ламбер и не знал. Признался Эрих и в любви к его жене. Разгорелся спор, кто больше её ценит и любит, какая она прекрасная и замечательная женщина и кто больше её достоин. Но тут внизу раздался топот ног, Эрих крикнул: «Наши», и бросился на лестницу. Внизу стояли примерно с десяток человек. Один из них крикнул: «Мы последние! За нами они»! В этот момент во дворе раздался грохот, Жан Ламбер увидел как закрытые ворота рухнули на землю, и во двор вломились броневик «Панар» и несколько грузовиков из которых стали выпрыгивать немцы и полицаи в чёрной форме. Он крикнул.
       -    Уходите через подземный ход, Эрих вас проведёт!
       -    Я вас не оставлю!
       -    Сами они выход не найдут! Мне с хромой ногой не уйти! Кто-то должен их задержать!
            Я прикрою! Мне всю жизнь везло!
           Подпольщики скрылись внутри фабрики, а в дверь уже колотили прикладами.
       -    Именем закона откройте!
       -    Сейчас! Галоши только надену!
           И Жан Ламбер кинул с балкона в толпу у дверей приготовленное ведро. Раздался страшный взрыв, стоявших у дверей разметало в разные стороны. Примерно два десятка остались лежать бездыханными, а примерно еще два десятка, с диким воем пытались уползти прочь. Не теряя времени Ламбер выстрелил охотничьей картечью в группу офицеров у легковой машины. Оттуда тоже раздались стоны и крики. И тут все потонуло в жутком грохоте. Со двора стреляло множество  винтовок, автоматов и пистолетов. Крупнокалиберные пули броневика пробивали кирпичные стены.  Все стёкла разлетелись на куски, внутрь полетели ручные гранаты, все заполнилось пылью и дымом и с криками : «Форвертс», «За великую Германию», враги ворвались внутрь. Владелец фабрики давно лежал у выхода главной лестницы на второй этаж, за ящиками с оборудованием и встретил дорогих гостей выстрелами из ружей и бельгийского браунинга. Брошенные в него гранаты или не долетали или он успевал возвращать их обратно. Поняв, что их ждёт, враги перестали лезть очертя голову вверх по лестнице и заорали : «Партизаны! Сдавайтесь! Всё равно не уйдёте! Германское командование обещает сохранить вам жизнь!» Он крикнул в ответ: «Возьмите! Если сможете! Мне всю жизнь везло!»Увидев, что от дверей перебегают всё новые фигуры и накапливаются в сверху не простреливаемых местах, владелец фабрики, дождавшись когда их собралось там побольше, бросил вниз остальные, заранее там приготовленные вёдра со взрывчаткой. Жуткий вой был ему ответом. Наступила тишина, нарушаемая лишь слабыми стонами внизу. Но когда месье Жан попытался пробраться к подземному ходу его чуть не застрелили. Ясно — кто-то из врагов внизу уцелел и путь к спасению отрезан. Что ж , осталось только дать подальше уйти группе Эриха и подороже продать свою жизнь. Пробормотав: «Ничего! Мне всю жизнь везло!» Жан Ламбер выглянул во двор и увидел, что все враги попрятались кто куда и только один, как попугай продолжал кричать: «Партизаны! Сдавайтесь! Германское командование обещает сохранить вам жизнь! Партизаны! Сдавайтесь ….»
          Текли минуты, время от времени владелец фабрики стрелял по неосторожно высунувшимся гостям. Попадал ли или нет он не знал, но всё время повторял: «Ничего! Мне всю жизнь везло!». Тут послышался шум новых моторов, подъехала новая колонна и немцы развернули три пушки. Со двора заговорили по другому: «Эрих Хунке, мы знаем, что ты здесь! Если ты через пять минут не сдашься со своей бандой, мы вас всех тут и похороним!»
          Пушки выстрелили , внутри здания раздался страшный грохот. По направлению их стволов, Жан Ламбер понял куда они будут стрелять и заранее переместился в сторону. Орудия всё стреляли и стреляли, где-то внутри разгорался пожар, во дворе раздался сигнал и множество фигур в чёрной и серо-зелёной форме бросились внутрь здания. В разных местах стали раздаваться взрывы и крики, это срабатывали ловушки. Хорошо зная все ходы и выходы внутри фабрики и места расположения «сюрпризов» Жан Ламбер перемещался внутри фабрики, редкими, но меткими выстрелами выбивая мелькающих врагов, всё время повторяя: «Ничего, мне всю жизнь везло». И вдруг ему показалось, что его ударили кувалдой. Страшный удар швырнул его на пол. В голове не прекращался оглушительный звон, он увидел что правая рука вывернута в обратную сторону, а весь правый бок мгновенно пропитался кровью. Чувствуя, как стремительно уменьшаются силы господин Ламбер подполз к окну и выстрелил из ружья туда, где врагов было побольше. Чувствуя, как всё вокруг начинает вертеться с бешеной быстротой и его затягивает бездонный мрак, он успел вырвать  из последней гранаты чеку, навалиться на неё грудью и подумать: «Мне всю жизнь везло!»
         Услышав стрельбу и взрывы, Эрих хотел вернуться на помощь, но взглянув на свою группу понял, что должен вести её дальше, должен её спасти. Однако когда цель была уже близка, он дал направление и один устремился обратно. Он понимал, что не имеет права этого делать но не мог поступить иначе. Когда он вернулся и осторожно выглянул из укрытия, увидел пылающую фабрику, множество лежащих на земле убитых, мечущихся по двору врагов и то, как на третьем  этаже со звоном разлетелось окно и на землю выпало тело Жана Ламбера. Он вскинул свой «Стен» и длинной очередью опустошил магазин. Сразу вокруг засвистели пули, но он успел прыгнуть в канаву и скрыться. У них не было собак, да и после «тёплого» приёма на фабрике немцы и их прихлебатели просто побоялись сунуться дальше. Отшагав два километра Эрих увидел мчащихся к фабрике три грузовика, немецкий броневик и легковой «мерседес». Когда  они проезжали рядом, спрятавшийся Эрих увидел в кабине двух офицеров и девушку в серой форме и чёрной пилотке со странным, отрешенным взглядом.
          Выйдя из машины Хельга увидела выложенные на земле два ряда мёртвых: примерно 20  в серо-зелёной форме и около 50 в чёрной. Здание фабрики уже пылало вовсю, к прибывшим подбежал офицер в измятой форме, отдал честь и стал докладывать. Фон Хорн его перебил
         Как? Один убитый партизан и столько наших погибших?! Это мне доложить в Париж? По видимому вы слишком засиделись здесь оберштурмфюрер и вам надо прогуляться на  восточный фронт!
           Хельга не стала слушать дальше и подошла к распростёртому на земле, единственному телу в штатском. Глядя на убитого старика, она невольно подумала: «А он не плохо разменял свою жизнь. Русские бы сказали — вот человек, которому везло!»