Смеюсь сквозь слёзы

Лунный свет из узкого окошка высвечивал вытянутый прямоугольник на каменном полу. Светлое поле было перечеркнуто угловатой тенью решётки. Другая, гибкая и подвижная тень, отбрасываемая покачивавшейся на ветру петлей, дополняла рисунок. Решётка и петля. Виселица стояла на тюремном дворе в десяти шагах от зарешеченного окна подвала. В камере было невыносимо холодно. Франсуа всматривался в таинственный знак, обозначенный на полу камеры, силясь, сосредоточится на нём и разгадать его скрытый смысл. Смысл явный, так сказать, прямой, заключался в том, что утром его повесят. Верёвка вытянется, её изгибы выпрямятся под весом тела, гармония мягкой и жесткой теней нарушатся. Смерть – нарушение гармонии. Но и это только поверхностное понимание. Если бы удалось разгадать глубинный смысл символа, это спасло бы Франсуа от смерти. Безумец, разгадавший загадку сочетания теней, был бы другой человек, не он. Другого и повесили бы. У него оставалась только одна возможность побега – в безумие. Сосредоточится настолько, чтобы услышать неслышимое и увидеть скрытое, вряд ли удаться.
Тёплая зимняя одежда и толстый, тёмно зелёный шерстяной плащ с капюшоном, не спасали от сводившего с ума холода. Какое тут сосредоточение, когда так холодно. И так страшно.
 Ему казалось, вот – вот, ещё одно усилие в созерцании, и начертанное чёрным по пепельно - серому обретёт если не цвет, то яркий смысл. Редкие облачка, набегавшие на луну, стирали на миг светлое пятно, перечёркнутое мрачными тенями, и хотя оно ту же высвечивалось снова, это мешало, сбивало Франсуа. И ещё мешал доносившийся из – за реки лай собак. Бездомные псы, измученные холодом, перелаивались, жалуясь друг другу на свою судьбу. Иногда от отчаяния срываясь на вой. Вой мешал особенно, ибо обретя соответствующее звучание, символ на полу удалялся в область кромешной, изначальной тьмы.
На рассвете Франсуа Вийону предстояло станцевать свой последний танец - дерганный и очень короткий танец под перекладиной. И он трясся от ужаса и холода.
Его, привыкшего жить всегда, через несколько часов его должны повесить за убийство, по приговору парижского парламента. Хотя он был всего лишь безучастным свидетелем убийства нотариуса. Но парижское правосудие уже столько раз прощало Франсуа, что теперь надеяться на справедливость было бесполезно. Однако, в чём смысл эмблемы – решётка и петля? Настоящий смысл. Переплетение теней на каменном полу не может быть случайным, потому что случайного нет ничего. И нет долее надёжного способа погубить свой слабый, беспомощный разум, чем пытаться найти смыл того, что кажется случайным.
 Накануне он повстречал отряд городской стражи во главе с сержантом Валлетом. Столкнулся нос к носу на углу. Было ли это случайностью? Конечно, нет, он шёл к этой встрече тридцать два года. Несчастный подкидыш, проказливый школяр, поэт воров.
Бедный Вийон, отчаянный Вийон, он тридцать два года готовился к своему последнему танцу.
 А Валлет шёл по следу, их встреча была назначена свыше, влияние Сатурна необоримо. Да, он побежал, хотя этого не следовало делать. Суд признал бегство доказательством вины. Но кто знал, что драный кот, напуганный несущимися по улице людьми, бросит дохлую крысу именно там, куда ступит нога Вийона. От удара о камни мостовой он потерял сознание и был схвачен.
 – А, Франсуа Вийон, снова Вийон – Поэт, по которому плачут всё виселицы Парижа. И не будет плакать никто, когда он затихнет в петле одной из них. Приговор не мог быть иным. Повесить.
Холод заставил его подняться с дощатого ложа как раз вовремя, дверь камеры отворилась, на пороге стоял человек. Один. Ни палача, ни священника рядом не было. В темноте, лишь по размеру возникшего в дверном проёме силуэта, Франсуа догадался, что это тюремщик Гарнье, по прозвищу Медведь.
– Пойдём, с тобой хочет поговорить один человек–
Идти пришлось в кромешной тьме, Гарнье почему – то не взял факела. Франсуа покорно следовал за тюремщиком по узкому коридору. Наконец, они пришли в маленькую комнатушку со сводчатым потолком. Четыре чадящих черным дымом факела освещали своим тусклым, багровым светом убогое убранство – грубый стол, три тяжеленных стула, на столе большая бутылка, две кружки, бумаги и письменные принадлежности. Дверь скрипнула – Гарнье закрыл её и удалился. На одном из стульев сидел, вполоборота к двери, человек. Франсуа подошел к столу и застыл от удивления. На вид сидящему за столом было лет сорок пять, грубое, простое лицо, прямая чёлка светлых волос, хитрый и властный взгляд.
– Валлет, ты? Он узнал одного из главных своих врагов, сержанта городской стражи.
– Да, господин магистр – почтительно, без тени издёвки, ответил Валлет.
Молва наделяла этого человека способностью перехитрить и поймать любого, кто неугоден властям. Как магнит безошибочно отыскивает спрятанную в куче мусора иголку, так сержант городской стражи Валлет обнаруживал и ловил преступников, скрывавшихся от закона. Самые бесстрашные налётчики и воры боялись его. На допросах он никогда не прибегает к помощи огня, воды и железа, но ему рассказывали тайны, хранимые, даже когда сокрушаются кости и разрываются внутренности. Он умел так задать вопрос, чтобы на него нельзя было ответить обманом. Сын города Парижа, Валлет, был таким же мастером сыска, каким Вийон был мастером стихосложения.
– Вы, вероятно, удивлены, и будете удивлены ещё больше, потому что я к вам с просьбой – Сказал сержант Валлет.
 Франсуа усмехнулся
– О чём же можно просить висельника?
– У меня две просьбы. Первая заключена в том, чтобы вы рассказали, мне кое - что.
–Донос?–
Вторая – напишите для меня прощальные стихи – Игнорируя замечание Вийона смиренно попросил сержант.
Франсуа попытался засмеяться.
 – Стихи, посвящённые сержанту Валлету! В преддверии Высшего суда ты хочешь заставить меня доносить и сквернословить? Ловко. Я никого не предал даже под пыткой, и не настолько владею искусством уличной брани, чтобы достойно воспеть тебя. На что ты рассчитываешь, Валлет?–
 Валлет сказал тихим, примирительным тоном.
– Стихи не обо мне, просто стихи. Стихи, которые станут ответом на вопрос, который теперь мне будут часто задавать:  А кто он был, этот Вийон? И никаких доносов, речь совсем о другом –. Сержант разлил вино по кружкам. Они выпили. Стало чуть теплее.
 – И вот за это паршивое вино ты рассчитываешь купить моё откровение и моё вдохновение?
– Достаточной цены не предложит никто, я рассчитываю не на сделку, а на щедрость. И времени проявить её остаётся всё меньше и меньше.
– Стихи на прощанье? Жанр, освоенный мной очень давно. Как – то, другой служивый человек, охранник границы, тоже угостил меня вином и уговорил записать на прощание некоторые стихи.– Печально глядя в строну, задумчиво произнёс Вийон.
– Хотелось бы послушать–
–Не вспомню сейчас, это было так давно. Шутливые стихи, я был в весёлом расположении духа, собирался в дальнее путешествие и сочинил, в своём обыкновении, шутку. Но её почему то восприняли всерьёз. Хотя в самом начале поэмы я честно предупредил, что будет сказано – просто забавная игра обманчивых слов.
 Ты второй, кто просит меня о стихах на прощанье.–
– Шутка называлась Трактат о Законе и Благодати, не так ли, метр. Я читал –
–Ты читал?– Поэт не смог скрыть удивления.
– Но этого не может быть–
–Я знаю о вас намного больше, чем вы можете представить. И только что узнал ещё. Но не достаточно. Всё, что связано с вами, это тайна, а я охотник за тайнами. Я сын простого кузнеца, но душа моя расположена к отгадке тайн, поэтому пошёл служить в стражу. Вы считаете меня врагом, потому что думаете, будто я преследовал Вас. Но я гнался не за Вами, за тайной. За самой большой тайной Парижа. Много лет назад, когда вы были ещё ребёнком, а ваш покорный слуга – молодым стражником, в Париже были схвачены опасные чародеи - алхимики, их главной книгой был тот самый  Трактат о Законе и Благодати .
Чародеев осудили и казнили, все забыли о них. Все, но не Валлет. Я и книгу их сохранил, как сохраняю всё, что связано с расследованиями. Когда, подолгу службы, я познакомился с вашими стихами, мне вспомнились слова старшего мастера братства алхимиков. Под пытками он грозил, что в скором времени в нашем городе всё равно появится тот, кого они ждали и к чьему приходу готовились.
Он называл себя Иоанном, а того, кто придёт за ним, Беспечным сыном господина Хаоса, отважно плывущим по волнам великих изменений. За все эти богохульства ему отрубили голову.
Но как только я познакомился с вашими стихами, мне стало ясно, что алхимик свидетельствовал о вас.
В своих стихах вы пересказываете содержание трактата чародеев. Смысл совпадает полностью, а часто совпадают и слова. Идя по вашему следу, я перечитал эту книгу несчётное количество раз, каждый раз открывая для себя что – то новое. Вы назвали трактат шуткой, но такая шутка меняет взгляд простого человека на жизнь.
Сержант налил ещё вина себе и поэту и продолжил:
Времени у нас мало, поэтому, послушайте найденные мной прямые доказательства связи вашего сочинительства с упомянутым трактатом. Поймите, я жажду отгадки, возможно, поправки, и не ищу повода для обвинения, и буду краток–
- Валлет взял со стола бумагу и сказал
–Вы пишите:
Враг помогает, друг вредит;
Вкус мы находим только в сене;
Бесстыдник тот, кто терпит стыд;
Без равнодушья нет влеченья;
Порука силы – ослабленье;
Бывает мышь страшней, чем слон;
Примета памяти – забвенье;
Не глуп лишь дурень, что влюблён.
  Надёжен страж, коль крепко спит;
Смех вызывает только пени;
Льстец – тот, кто правду говорит;
Подчас губительно спасенье;
Взлёт горше всякого падения;
Стон тем слышней, чем тише он;
Свет ярче там, где гуще тени;
Не глуп, лишь дурень, что влюблён.
  От пьяницы водой разит;
Мы зрячи только в ослепленье;
Кто веселится, тот скорбит;
Недуг желанней исцеленья;
Важней здоровья пресыщенье;
Неряхой часто франт пленён;
Победа хуже пораженья;
Не глуп лишь дурень, что влюблён.
Валлет сделал паузу, потом продолжил:
В балладе скрыто поученье,
И говорю я в заключенье;
Лень – лучшая подруга рвенья;
Ложь – то, в чём каждый убеждён;
Осёл – искусник первый в пенье;
Не глуп лишь дурень, что влюблён.
Сержант читал почти наизусть, редко заглядывая в запись. Закончив декламацию, он вздохнул и продолжил читать с другого листа.
– В трактате же об этом написано так:
Великое похоже на несовершенное, но его действие не может быть нарушено; великая полнота похожа на пустоту, но её действие неисчерпаемо. Великая прямота похожа на кривизну; великое остроумие похоже на глупость; великий оратор похож на заику.
Вы говорите, что в поэме есть скрытое поучение:
Лень лучшая подруга рвенья
А трактат говорит:
Дао постоянно осуществляет недеяние, однако нет ничего такого, чтобы оно не делало.
Автор трактата о Законе и Благодати первой задачей для человека утверждает знание самого себя.
Вы сетуете:
Я знаю, как на мёд садятся мухи,
Я знаю смерть, что рыщет все, губя,
Я знаю книги, истины и слухи,
Я знаю всё, но только не себя.
В трактате об этом сказано так:
Знающий людей благоразумен. Знающий себя просвещён. Побеждающий людей силён. Побеждающий себя могуществен… Читая стихи, он двигал своей большой рукой в более быстром ритме, а когда цитировал трактат, чуть – чуть замедлял плавную жестикуляцию, делая паузы с остановкой руки через равные промежутки времени.
Голос звучал сильно, даже слегка вибрируя от волнения.
– Мэтр, в сущности, всё, что вы сочинили, является пересказом трактата.–
  Сержант опустил руку и расслаблено развалился на стуле. Потом продолжил:
– Но в особенности меня поразило первое ваше сочинение, услышанное мной:
От жажды умираю над ручьём,
Смеюсь сквозь слёзы и тружусь, играя
Куда бы ни пошёл, везде мой дом,
Чужбина мне – страна моя родная.
Это как раз те чувства, что испытывал я, читая трактат алхимиков. Испытывал, даже не представляя, что их можно так точно и понятно выразить. И тут вы подсказали:
Смеюсь сквозь слёзы. И в четырёх строках передали смысл, заключённый в восьмидесяти одном параграфе трактата.
Исходя из этого, я решил, что вы тот, кого ждали чародеи. Благодаря вашим стихам их идеи стали понятны всем. Даже бедный сержант стражи оказался околдован простой правдой Трактата о Законе и Благодати. Его неоспоримые истины, которые знает каждый человек, не задумываясь о них. Но ваши стихи, мэтр, они открывают глаза!
Я думаю, что если все книги, написанные пророками, поэтами и учёными собрать на одной чаше весов, а на другую положить один только Трактат, они уравновесятся. И это будет не простое равновесие, а чудесное. Сколько сочинений не добавляй потом к общему числу, равновесие не нарушится. –
– Это только половина правды – Отозвался поэт.
– Полная правда заключена в том, что если из чаши - противовеса убрать все сочинения, то равновесие книги с пустотой всё равно сохранится –
–Спасибо, мэтр, ваше замечание надо понимать как признание в авторстве. Но предание гласит, что записан трактат был две тысячи лет назад, по просьбе начальника пограничной заставы, где - то на краю света, в неизвестной стране. Рассчитывая на мою неосведомлённость, вы признались, что трактат был продиктован вами.
 Когда? Две тысячи лет назад? Вы, правда, тот, кто продиктовал? Вам действительно столько лет? Или, через три месяца вам должно исполниться всего тридцать три. Опасный возраст для подозреваемого в покушении на государственные устои.–
Сержант склонил голову к плечу и посмотрел искоса, испытующе, но дружелюбно.
– Можно ли упрекать меня за то, что я гнался за вами, желая всё это прояснить! И, наконец, все заданные вопросы можно свести к одному – что такое это Дао?–
Несоответствие внешности сержанта и того, что он говорил, сбивало с толку. И, в то же время, было признаком истинности им сказанного. Высокий, худой, но сильный человек, с длинным грубым лицом. Крупные черты лица, маленькие, глубоко посаженные глаза, всё это создавало вид человека, который должен думать и говорить только об очень простых вещах:
О городских шлюхах, медленно опускающих глазки и проворно поднимающих юбки перед каждым, кто повстречался в укромном местечке. О золоте и способах его воровства. О кабаках и поножовщине.
Но вместо этого он говорил своим густым басом о поэзии. О той поэзии, что посвящена вечной игре тьмы и света, драматичной игре, с равной силой пугающей и манящей человека. И простой облик сержанта придавал особую убедительность странным словам уверенно цитируемых им стихов.
   Да, сержант Валлет умел вести допрос намного лучше, чем те, кто до смерти замучивают допрашиваемых. Пытка заставляет говорить то, что желают услышать мучители, но это не всегда правда. Двадцать пять лет службы в страже не прошли даром, и он научился допрашивать. Кого угодно. Лекции, тайком прослушанные в Сорбонне, риторика, логика, философия, тоже не прошли даром. Но, главное, конечно, это опыт дознания. Умелая декламация иногда способна произвести большее действие, чем боль от разрыва кишок, накаченных водой.
  Метод Валлета оказал своё действие – отчаяние приговорённого к смерти поэта перешло в возбуждение, требующие выхода хотя бы в беседе. Вдобавок, вино и неожиданная тема разговора расположили к откровенности. Привычка всё запутывать и всех разыгрывать закономерно привела его в эту камеру, а любовь к парадоксам родила самый невообразимый парадокс – сержант Валлет, оказывается, единственный из всех, кто за две тысячи лет приблизился к разгадке его тайны. Правда, Хромой, тоже догадывался о многом. Но с Хромым они были друзья, а тут враг, второй после епископа Тибо д'Оссиньи, его заклятый враг, оказался самым горячим и преданным почитателем. Однако, могло ли быть иначе, если следовать смыслу исповедуемого им учения о парадоксах диалектики. Парадоксы увлекательны, но что теперь делать? Время летит, скоро рассвет. Нарушить двухтысячелетнее молчание?
Сержант прервал его сметённые мысли:
– Я читал в документах, что вас в младенчестве подкинули капеллану Гийому де Вийону, и он воспитал вас, как отец. Но никаких иных подтверждений этой истории нет. У вас нет родных, вы появились ниоткуда, и только что признались мне, в расчёте на моё непонимание и необразованность, что являетесь автором книги, написанной две тысячи лет назад. Это очередная ваша шутка? Или вы расскажете что – то мне, единственному человеку способному поверить вашим словам и оценить их? Или подшутите над сержантом, как когда –то подшутили над охранником границы?–
 Задавая вопросы, ответы на которые ему были известны заранее, сержант внимательно следил за выражением глаз поэта. Взгляд любого человека реагирует на правду и выдумку. Если запомнить выражение правды и выражение лжи, в дальнейшем распознавать их не составляет труда. Отвечая, допрашиваемый выдаст себя взглядом.
 Вийон усмехнулся. Двадцать пять лет, даже проведённые в сыске города Париж, всё – таки очень маленький срок в сравнении с двумя тысячами лет скитаний по Азии. Шансов перехитрить поэта у сержанта было не больше, чем у двухлетнего ребёнка против взрослого мужчины. Но расположить к откровению этот человек умел, в этом ему не откажешь. Его страсть к отгадке тайн и любовь к поэзии подкупали.
– Слушай, сержант, но в начале, запиши стихи, о которых ты просил. Стихи, в которых, конечно, не весь Вийон, но та его часть, которую не удушит петля.
Изменив звучание голоса на чуть хриплое, будто верёвка уже начала стягивать его горло, поэт произнёс:
  Я, Франсуа, чему не рад,
Увы, ждёт смерть злодея.
И сколько весит этот зад,
Узнает завтра шея.
Расскажешь это, когда меня не станет, пусть люди посмеются – сказал он уже нормальным голосом..
– Я был уверен, что получится шедевр-
– А в том, что я стал Франсуа, нет ничего шедеврального. И я действительно, не рад этому. Я был, Ли Эр, Лао-Цзы, Хакуян, Хызр, аль - Хадир, Шанкара, Насреддин, Кадыр - Ильяс, и это как – то сходило мне с рук. А вот европейское имя погубило.
В первый раз я родился не по своей воле, а как обычно, от мужчины, бывшим отцом, и от женщины, ставшей матерью. Я до сих пор помню их и люблю не меньше, чем любил, когда был ребёнком…– Вийон задумался. Да нет, теперь, наверное, сильнее. Они для меня перестали быть стариками, а стали как давно умершие дети, безвременно ушедшие из жизни. Ведь я, хоть и не очень много, всё же узнал о жизни, и что – то вроде понял. А у них времени на это не было. Они так и остались детьми.
 Потом я вырос и пошёл служить архивариусом. Государство называлось Чжоу. Записи там велись, не буквами, и маленькими рисунками, очень интересно, сверху вниз.
Они уверены, что их письмо появилось в результате проявления воли Небесного владыки, и поэтому так пишут, сверху вниз. Однажды мне в руки случайно попал древний свиток, странно озаглавленный:
Как достичь бессмертия не покидая своего тела следуя методу пяти стихий
 Надо тебе сказать, что я уже тогда был расположен к разного рода розыгрышам и шуткам. Находка показалась мне удачной, просто в восторг привела, можно было разыгрывать друзей с её помощью, и я внимательно прочитал это документ. Метод был прост, рассказывалось, что контроль над дыханием, движением тела и созерцанием преобразует человеческую природу. Обычному человеку отпущено жить восемьдесят один цикл беременности женщины. После этого срока наступает старость. И он умирает. Но если научиться правильно, управлять дыханием, движением и созерцанием, можно отодвинуть старость, и даже преобразовывать старое тело в младенческое.
Из любопытства я попробовал, и стал замечать поразительные изменения. Потом я решился, и преобразовал своё тело в тело новорождённого. К сожалению, я имел неосторожность посвятить несколько человек в свой опыт, который полностью удался. Прозвище Старец – младенец, что звучит как Лао-Цзы, прилепилось ко мне, но ещё с большей силой ко мне прилепились жаждущие узнать мой секрет. Как ты понимаешь, среди них было немало людей, отказывать которым нельзя. Я, как мог водил их за нос, давал наставления по сохранению здоровья, очень, кстати, неплохие. Но как бы, то не было, мои ученики старились и умирали, пусть намного позже, чем их ровесники. Но умирали. А я то - нет. Так продолжалось около двухсот лет. Все, кто был дорог мне, умерли, когда я ещё не овладел методом пяти стихий. Меня ничего не держало в Чжоу, всё изменилось и стало чужим, а учить вельможную бестолочь, не хотел. Да я лучше сам бы распрощался с жизнью, чем даровал бы им бессмертие и вечную молодость.
– Ну да, Чужбина мне страна моя родная.– Сказал Валлет.
– Двести лет, там всё изменилось, страна родная действительно стала чужбиной – согласился поэт и продолжил:
– Итак, я бежал на запад, через горы, туда, где имя Лао–Цзы никому не известно. Но на границе один умник, служивый, вроде тебя, узнал меня и стал умолять раскрыть ему секрет. Я решил подшутить и над ним, и надиктовал всякую чепуху, впрочем, позаботившись о том, чтобы предать ей максимально поэтическое звучание. Это, как ты мог заметить, у меня всегда неплохо получалось. Сказанное мной было записано и получило название Дао-Дэ Цзин. Вот тебе ответ, что такое Дао. Дао – это то, чего нет, шутка, которую приняли всерьёз. Я и не скрывал это, вспомни, в начале Трактата идёт предупреждение о том, что я собираюсь говорить ерунду. Путь, который может быть пройден, не есть настоящий Путь – Дао.
 Оказавшись на чужбине, я почувствовал себя как дома. Конечно, для того, чтобы обезопасить себя, нужно было прикидываться простачком. Это у меня получалось несколько сот лет. Жил я в местах суровых и безрадостных, впрочем, есть ли иные? Поэтому, рассказы о старичке, веселящимся по непонятной причине, а чаще и без неё, запоминались людям сразу. Переходя из поколения в поколение, эти рассказы накладывались, и возник образ старого Хызра, наполовину сказочный, наполовину реальный.
Странно, но люди так полюбили Хызра, что даже когда в те места пришли арабы, и принесли ислам, меня зачислили в мусульманские святые. Ну, не прямо меня, конечно, а образ, созданный молвой. Святой Хызр, покровитель странников, он совсем не похож на остальных мусульманских святых, но являет из себя копию Лао-Цзы. Все следующие Дао – странники.
–Но ведь Дао – это шутка, розыгрыш!?
–Самая большая серьёзность похожа на шутку-
– Крайние обстоятельства, безусловно, влияют на нашу беседу, мы вынуждены спешить, но скажите хотя бы, неужели за всё время никто не догадался и даже не заподозрил очевидное, то, что вы – другой? Этого же не скрыть!
– Только один человек, император Тимур, великий Хромой и он никогда не задавал мне вопросов. Легенда гласит, что он дважды притворялся мёртвым, чтобы проверить своих приближённых. Полная чушь! Как можно притвориться мёртвым? Да ещё два раза. Да ещё среди придворных, среди которых клятва на Коране была испытанным способом обмана, и никто абсолютно ни во что не верил.
На самом деле я два раза я возвращал его к жизни оттуда, откуда нет возврата. Принято считать, что я был его шутом, но при дворе Тимура ходжа Насреддин, так я тогда называл себя, был главным визиром и лекарем. Но если людям нравится думать, что весёлый молла может быть только шутом, их, ведь не переубедишь. Благодаря мне он два раза имел возможность измерить глубину подлости окружавших его людей. В конце концов, я напрямую предложил ему бессмертие, но он сказал, что это противно воле Всевышнего. Даже не задав мне при этом вполне естественных вопросов. Лишь просил наложить проклятие на тех, кто посмеет потревожить его прах. Тимур боялся, что прихлебатели сведут с ним счёты после его смерти. Я пообещал ему, что никто не посмеет это сделать. Ибо наказание будет ужасным. Он догадывался о многом, но видя, что я не хочу рассказывать, не спрашивал, ни о чём. Мы были друзья. В самые трудные моменты он посылал за мной, и мы вдвоём решали, как ему поступать дальше.
Когда Тимур умер окончательно, мне пришлось бежать из Самарканда. Придворные и наследники не простили бы мне два его оживления. Я, конечно, понимал, что для меня значит кончина покровителя, но не стал возвращать ему дыхание, ведь на этот раз его удар был направлен на восток, Тимур вознамерился сокрушить мою родину. И, оказалось, что я люблю её не меньше, а намного больше, чем принято у людей. Это было неожиданностью даже для меня самого.
 Дважды мне удавалось убедить его отказаться от походов на те страны, разрушение которых изменило бы равновесие сил в мире. Первый, когда преследуя Тохтамыша, он вторгся в предел Руси, второй, когда он захотел подчинить себе Египет. А вот от похода на восток отговорить его оказалось невозможно. И он умер. Бежать из Самарканда мне помог случай. Я очень подружился с одним замечательным человеком, это был посол из Кастилии, его звали Рюи Гонсалес де Клавихо. Со смертью эмира отношение к послу изменилось, и господин Клавихо был вынужден вернуться домой. К тому времени я уже достаточно бегло говорил на их языке и в сумятице междоусобиц никто не обратил внимания на то, что посольство увеличилось на одного человека.
Никто не заметил меня, одетого на европейский манер. Так я оказался в Испании. Увы, неудачи преследовали моего нового покровителя, вскоре умер король Энрике, посылавший доброго дона Рюи к Тимуру, да и сам он прожил всего шесть лет после возвращения. Там, на полуострове, идёт нескончаемая жестокая война между христианами и мусульманами, а я не люблю войну. На войне гибнут люди и после каждой войны мир становится всё меньше. Мне же нравится странствовать по бесконечному миру.
Девятнадцать лет я прожил на полуострове, в поисках путей примирения христиан с мусульманами. Результатом моих усилий стали лишь сказки о некоем суфии, любившем посещать христианских властителей. Но эти посещения не привели к миру.
 Между тем, люди рассказывали, что Париж стал центром тайных знаний, что преобразователи первоэлементов со всего мира съехались сюда.
Люди будут по разному объяснять притягательную силу Парижа – одни назовут его городом поэтов, другие – городом влюблённых, но главное в том, что происходит сейчас. Тайные братства – каменщиков, алхимиков, поваров, жонглёров, воров, студентов, даже дураки создали своё братство.
– И стражи – В тон ему добавил Валлет.
– Да, и стражи, конечно, согласился Вийон. Дела этих братств покрыты тайной, а тайна влечёт с непреодолимой силой. Очарование Парижа оказалось сильнее, чем очарование Самарканда, Багдада или Кордовы. Дух города призвал меня. Прибыв на место, почти год потратил на изучения языка, потом решил провести трансмутацию и обратиться в младенца здесь. Это очень рискованная затея, даже с помощниками риск велик. Из трёх способов обретения бессмертия метод иерогамии – зачатия зародыша самого себя в своём теле самый рискованный. Скажу лишь, что вначале труп вытягивается почти вдвое, потом начинает сжиматься и превращается в мумию длиной в ладонь. Непосвящённый ни за что не угадает в ней признаки общности с умершим. А после из пустоты является младенец, уже способный стоять и говорить.
 Я нашёл крестьянку и сказал, куда будет подброшен через три дня ребёнок. Велел отнести его, то есть, меня, к капеллану. Деньги за услугу лежали в корзине. Дополнительную плату, уже за выполненную работу, бедняжка ждёт, наверное, до сих пор. Доброго каппелана я выбрал не случайно. Долго присматривался. И не ошибся.
Имя Франсуа тоже не случайно, записка с именем лежала в специальном конверте. Это тоже розыгрыш, ведь на самом деле, я кто угодно, но не Франсуа.
И жизнь под эти именем как – то не заладилась, ну, это всё ты уже знаешь хорошо. Сочетание имени, времени и места нового рождения оказалось неудачным. Это привёло меня к виселице. На преобразование тела нужно, помимо всех прочих условий, три дня. Их у меня нет. Видимо, срок мой истёк.
Ну вот, я рассказал всё, что тебя интересовало, и сочинил прощальные стихи. По-моему, они удались. Не так ли, мой главный враг, единственный друг?
Валлет налил ещё вина и сказал:
Господин магистр, вы написали много стихов на арго. Раньше я, как и все, думал, что это язык придумали наши воры и бродяги. Но стоило мне заняться расследованием вопроса, и выяснилось, что язык этот придуман вовсе не нашими бродягами, а теми, кто должен считаться первыми в мире ворами и первыми бродягами, отправившимися воровать золотое руно в далёкую Колхиду. Их корабль так и назывался, Арго. В ваших стихах имя капитана корабля, Ясона, упоминается чаще, чем любое другое, дошедшее до нас из древности. Вы были на том корабле?
– Нет, это верх всего, – Возмутился поэт,– Мне уже приписывали похищение монет, которые я в глаза не видел, а теперь ты пытаешься обвинить меня ещё и в похищении золотого руна? Если ли вообще преступления, совершённые без моего участия?!
– Я не обвиняю вас, просто любопытно, и надеюсь, ваше отношение ко мне немного изменится, когда вы узнаете о маленьком розыгрыше, который я позволил себе. Вы же сами так любите разыгрывать людей.–
 Валлет достал из-за пазухи официальную, написанную профессиональным почерком бумагу, с важными резными печатями и протянул поэту. Тот прочитал.
Постановление парламента города Париж. Января пятого, одна тысяча четыреста шестьдесят третьего года от рождения Христа.
 Постановляем отменить казнь магистра Вийона по причине его невиновности в смерти папского нотариуса. Принимая во внимание дурную жизнь поименованного Вийона, постановляем выслать его из Парижа и парижского герцогства сроком на десять лет. С условием выполнения данного постановления в трёхдневный срок.
Что может вызвать изумления у человека, прожившего на свете две тысячи лет?
Наверное, ничего, кроме неожиданного известия о его помиловании.
Глядя на поэта, сержант сказал:
– Ещё одна просьба:
Изгнанного Вийона во всех его странствиях должен сопровождать вышедший в отставку за выслугу лет сержант городской стражи. –
И добавил после паузы
– Ведь мне пришлось лжесвидетельствовать при пересмотре вашего дела. Я сказал, что был на месте драки, где убили несчастного. На самом деле там были лишь мои осведомители, но их свидетельства недостаточно весомы. Вот и пришлось соврать. Если бы вас повесили, потом мне никак не удалось бы отмыть руки.
Франсуа взял со стола бутылку, поднял и встряхнул, вино ещё плескалось в её чреве.
– Чудесное, оказывается, у тебя вино, сержант, а вначале мне не очень понравилось. –
Поэт разлил остатки вина по кружкам, они выпили.
– Парламент постановил также, что изгнание из города должно стать воспитательной мерой для других, с этой целью решено усадить вас на осла, задом наперёд , это что – то вроде передвижного позорного столба. Я буду сопровождать Вас и чернь не посмеет…–
Валлет осёкся, он даже на миг испугался, не помутился ли рассудок Вийона. Со дня своей постройки эта мрачная комната не оглашалась таким весёлым, искренним смехом.
– На осле, задом наперёд? Да что ты говоришь! Именно так я ездил ещё в Чжоу, в дни моей молодости. И именно это животное прославилось вместе со мной во всех странах, где рассказывают анекдоты о молле Насреддине, ездящем на осле задом наперёд .
 Слава парижскому парламенту, ничего более остроумного придумать просто нельзя. А какой глубокий намёк! К счастью, никто никогда его не разгадает.–
Став серьёзным, Вийон сказал
– Ты видишь, Валлет, насколько я был прав, когда в балладе о споре Тела и Души писал:
Никто другим не волен стать.
 Влияние мрачной звезды поэтов, насмешника – Сатурна, с самого начала выбрало мне осла вместо скакуна, и заставило ездить на нём задом наперёд. И если я захочу уклониться от этой роли, найдётся кто – то, кто всё равно заставит меня скакать на осле, обернувшись назад.
Но знаешь, я не против. Вместо петли - ослиное седло, да, я согласен. Это удобнее и привычнее.
 Пожалуй, даже прямо сейчас напишу балладу – похвалу парламенту и ещё балладу – утешение бедняги Гарнье. Ему так не терпелось увидеть, как я танцую, пытаясь носками башмаков, дотянутся до земли.
      ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА.№1
Восьмого января тысяча четыреста шестьдесят третьего года магистр Франсуа Вийон, великий поэт, был посажен на осла задом наперёд и изгнан из Парижа. Последними его произведениями стали «Баллада похвала Парижскому суду» и «Послание к Гарнье, привратнику тюрьмы Шатле». Больше о его судьбе ничего не известно. Появившийся из Ниоткуда исчез в Никуда.
  ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА №2
Могила эмира Тимура была потревожена за два дня до нападения Гитлера на СССР. Но в первую попытку, 19 июня, техника, задействованная при вскрытии саркофага, отказала, вскрытие не удалось. Рассказывают о появлении таинственных старцев, просивших не тревожить прах эмира. Саркофаг вскрыли 21–го, а на другой день после эксгумации началась великая война. Сбылось предупреждение, гласившее, что если могила Тимура будет потревожена, начнется ужасная бойня. Перелом в ней совпал с моментом возвращения останков в мавзолей.
      ОПРАВДАНИЕ НАПИСАННОМУ.
С Божьей помощью, и по посланному Пресвятой Госпожой вдохновению, я завершил долгий труд. На протяжении десятилетий шёл я по затерянному во времени следу хазрета Хызра, ощущая властный призыв его тайны. Все подозрения обратились в прозрение, когда я узнал, что в турецкой традиции старец Хызр в то же время и младенец. Новорождённый, уверено ходящий на ножках и повергающий в изумление глубокой мудростью своих речей. Младенец беседует с султаном, отвечая на самые каверзные вопросы, потом сам начинает вопрошать, и ни султан, ни его придворные мудрецы не могут достойно ему ответить. После этого он исчезает, и все понимают, что это был именно Хызр.
Когда я прочитал об этом в турецкой сказке, произошло то, чему не суждено было случиться в камере, где перед повешеньем, томился Франсуа. Приход Гарнье, посланного Валлетом, помешал ему проникнуть в смысл рисунка тени по полу. Но, к счастью, никто не вторгся в одиночную камеру моего обыденного существования. И, подглядывая за любимым поэтом через толщу времени в полтысячи лет, я угадал последовательность и смысл событий, произошедших в тюремном замке Шатле пятьсот сорок пять лет назад. Но смысл сочетания решётки и петли остался скрытым и для меня. Однако, в одно мгновение перед моим мысленным взором цепь таинственных событий собралась воедино. Восхитительное сияние было слишком ярким, и я не осмеливался поведать о нём никому. Только по прошествии долгого времени, когда к посланному свыше прозрению добавились заметки слабого человеческого ума, я осмелился поделиться открытием.
Существование истинной истории, не той, что придумали хитрецы с целью обмана легковерных и доверчивых, а настоящей истории тайных замыслов и великих устремлений в один миг открылось мне. Я испытал чувство, подобное тому, что испытал бы, вероятно, обретя возможность лететь.
Великий караванный путь, соединявший побережья Тихого и Атлантического океанов, подобно тому, как электрическая дуга соединяет разнозаряженные полюса, ожил в моём сознании, и я увидел, что главное его назначение было не торговое, а коммуникационное. Тайные знания Востока, вместе с тончайшими шелками, фарфором, ароматными специями и снадобьями проникали по этой караванной дороге на Запад. Эти знания легли в основу средневековой мистики, как христианской, так и мусульманской. Выражаясь более образно, следует сказать, что вслед за вечным движением солнца с востока на запад, в том же направлении распространялся свет мистического знания. Исток средневекового мистицизма можно находить в учениях Платона и Мани, но это только от того, что очень не хочется признавать его крайне восточное, точнее, китайское происхождение. Европоцентризм, как форма эгоизма. Но ровный свет учения о Дао затмевает ослепительные вспышки интуиции мудрецов Центральной Азии и Европы. Там ровный мощный свет, здесь, увы, только вспышки.
В моём воображении ожил весь этот длинный, в те времена, путь с Востока на Запад. Случайно ли на восточном полюсе дуги, в Нанкине находился первый китайский университет, основанный в 258 году, а в Европе первый университет появляется на крайнем её западе, почему – то не в Италии или Франции, что было бы исторически оправдано, и даже не в Испании, а в португальском городе Коимбре, на окраине Европы. На западной окраине. Это происходит через тысячу тридцать два года после открытия университета Нанкинского. Был ли португальский университет эхом – отражением университета восточного? Товары с востока, и тогда бывшего мировой мастерской, и золото и серебро с Запада двигались встречными потоками, но только ли это? Знаем ли мы всё о тех науках, что изучались в этих университетах? Так называемый ренессанс Европы был оплачен золотом, хлынувшим из Нового Света, или, в пересчёте, кровью и потом людей с красной и чёрной кожей. Появились свободные деньги, позволившие оплачивать труд учёных и художников. Но идеи Ренессанса, не проникли ли с Востока? С дальнего востока, из страны жёлтокожих людей. Как всё это выглядело на самом деле? Какого истинное значение средневековых тайных братств, их роль в возникновении современного мира. Возможно, кто – то это знает, но для большинства это тайна. Масонские символы, Циркуль и Наугольник в общеизвестной трактовке восходят к строительству Храма архитектором Адонирамом. Но те же символы присутствуют в даоской традиции. Круг Неба очерчен циркулем, а квадрат Земли отмерян наугольником. Наугольник и Циркуль, Земля и Небо, Инь и Янь. В масонской символике циркуль расположен сверху, а наугольник снизу. Кто у кого заимствовал?
  Легче всего представить себе караванный Путь в виде трёхсот расположенных один за другим караван – сараев и постоялых дворов. Суетливый торговый люд, трусливое и жестокое бандитьё, нанятое торговцами для защиты от им же подобных, нравы тех мест. Возможно, нигде и никогда больше жестокость, жадность и глупость человеческая не получали столь яркого своего проявления, как на стоянках этого пути. Страх, голод, жажда и усталость отнюдь не способствуют проявлению лучших человеческих качеств. Голод, заглушённый жареной бараниной с рисом, жажда, утолённая ароматным чаем, похоть, удовлетворённая покупкой на ночь малолетней рабыни или раба, какая разница, когда проклятые клопы не дают спать, а в темноте общей ночлежки слышны насмешливые реплики и завистливые вздохи спутников, сопровождающие возню на соломе. И страх, перед неминуемым наказанием за грехи, и перед мраком небытия, удовлетворённый поспешной молитвой к безучастному Создателю, и наутро снова звон бубенцов и скрип колёс. Всё это было внешним процессом товарообмена, его двигатель – жажда золота. Внутренний процесс, обусловленный жаждой понимания, был скрыт и неприметен. Великие учителя и мудрые весельчаки, забавлявшие магнатов и бандитов, оставили о себе лишь косвенные напоминания. Ответом на вопрос о причине их анонимности может служить цитата из произведения великого поэта и мистика древнего Китая, Ге Хуна. Произведение называется Баопу – цзы:
То, что заурядные люди любят, мужи высших способностей ненавидят. То, что вульгарная толпа ценит, совершенные мужи презирают. Подобно тому, как наделённые талантом учёные и высокодостойные конфуцианцы питают свою безбрежную пневму и не испытывают никакой радости от созерцания презренных людишек ветра и пыли, святые – бессмертные также разве будут стремиться к тому, чтобы существа, по своей сути подобные соломенной собаке, точно знали об их существовании? Чего же удивляться тому, что мы ничего о них не знаем? Склоним же головы перед скромном величием святых – бессмертных, позволявшим им терпеть всё человеческое, очень человеческое, что было не чуждо странникам великого Пути с Востока на Запад и наоборот. Терпеть, не теряя юмора и оптимизма. Впоследствии, три человеческих типа – торговец, бандит и мудрец, сформировавшихся на караванном пути, переплелись, сложились в наши дни в один тип, образовав элиту глобализации. Ну и неизбежный побочный продукт, шуты – скоморохи. Но вот святые – бессмертные, где они теперь? Может, кто - то слышал и о них?
Доказательства влияния тайного знания Востока на формирование западной культуры весомы:
Предание о Старце – Младенце Хызре появляется в областях, с запада примыкающих к древнему Чжоу, то есть там, куда удалился Лао-Цзы, и как раз в то время, когда Лао-Цзы покинул пределы своей родины. Старец – младенец исчез на Востоке и тут же появился на Западе. Хызр, весёлый и добрый, как дитя, старик. Некоторые говорят, что он был солдат Македонского, что хронологически возможно, но едва ли этот образ совпадает с профессией воина. Может быть, он принимал участие в событиях, связанных с походом Александра, но не в качестве солдата. Легенда о Хызре жившая на протяжении веков, продолжила своё существование даже после обращения народов этого региона в ислам. Это важное доказательство реальности сюжета.
    В понимании мусульманских богословов, Хызр - ал Хадир, – наставник пророка Моисея, святой, несущий бремя таинственной мисси в этом мире. Впрочем, миссия эта многими сводится к поддержанию веры в Единого Бога. Он вечно живёт среди людей, скрываясь под разными обличиями. Он – наставник Моисея, их встреча произошла у слияния двух морей. Опять наставления на границе! Граница между Востоком и Западом. Тьмой и Светом и т.д.
 А в представлении простых людей это добрый и весёлый старикан, полный сострадания ко всем. Скорее всего, это молла Насреддин.
Если принять первую версию, многие загадки мировой истории получают точное и неоспоримое толкование. В городе Самарканд есть мечеть хазрета Хызра. Очень много анекдотов о ходже Насреддине связано с его пребыванием в Самарканде, при дворе Тимура. Случайное совпадение? Эмир Тимур – одна из самых загадочных фигур в мировой истории. Этот правоверный мусульманин, по его признанию, получавший наслаждение от молитвы к Аллаху, по праву должен считаться спасителем христианского мира и христианской веры.
В 1395 году, преследуя вероломного Тохтамыша, Тимур вторгся в пределы Руси, но неожиданно повернул войско и удалился. По преданию, Русь была спасена по заступничеству Богородицы.
Но кто явился проводником этого заступничества? Едва ли сновидения было достаточно, чтобы повернуть назад столь отважного и целеустремлённого человека. Кто – то должен был приводить доводы. Кто? Не тот ли, чей миссией является поддержание веры в единого Бога?
Что же касается горячих молитв о спасении, припомните, пожалуйста, когда жертвы нападения молились о спасении не горячо, и не искренни, а так, абы как.
 И, сколько раз их горячие молитвы были услышаны.
 Однако Тимур, захвативший и уничтоживший Елец, вдруг поворачивает обратно, восвояси. Путь на Москву открыт, слабая дружина не преграда, богатая добыча ждёт, но он поворачивает. Видимых причин для этого не было. Уговоры дочери князя, ставшей наложницей эмира всерьёз приняты быть не могут, ибо шёпот пленных дев не имеет силы.
  Бросок на север тюркского воителя на несколько лет освободил русских князей от уплаты дани монголам, к тому времени ставшим уже татаро – монголами.
Вскоре после этих событий страшная опасность нависла уже над Европой. Султан Баязид Молниеносный, разбивший крестоносцев, вознамерился обрушить свою мощь на Европу. Европа была опустошена эпидемией чумы, сил на сопротивление не было. Точнее, все, которые были, султан уже уничтожил. Около ста тысяч воинов, цвет европейского рыцарства, погибли в сражении с турками. Дорога была открыта, султан обещал превратить дворец папы Римского в конюшню.
   Но вместо этого Баязиду пришлось схватиться с Тимуром, султан был пленён, опасность для Европы миновала. Если бы Тимур договорился с Баязидом, и завершил свой бросок на север, а Баязид на северо-запад, христианство было бы сейчас забытой религией. Кто направлял действия Тимура? В биографии Тимура, записанной под его диктовку, есть косвенный ответ на это вопрос:
Прежде всего, я обратился за напутственным благословением к шейху Заинуддину-Абубекру Тайбадскому. Этот старец, благословляя меня на задуманное мною дело, препоясал меня поясом, дал мне шапку и вручил коралловое кольцо с надписью: "рости-расти", что означает: если будешь справедлив, то во всем встретишь удачу. Шейх пожелал мне всякого успеха в делах и, между прочим рассказал, что из бывшего ему откровения он узнал, что на земле есть один человек, который во всем меня поддерживает, называя наибом пророка, что теперь я не могу увидеть этого человека, но когда-нибудь он сам посмотрит на меня счастливым взглядом...
Тимур не называет имени, но подтверждает, что стоит за ним Некто. Косвенные признаки присутствия этой таинственной личности обнаруживаются во всей истории Тимура.
Как мог человек, большую часть своей жизни проведший в седле, до двадцати четырёх лет промышлявший разбоем и не помышлявший ни о чём возвышенном, впоследствии поразить светоча науки, Ибн Батуту, глубиной своих знаний? Кто был учителем?
Почему на знамёнах правоверного мусульманина было изображение трёх колец? Принято считать, что кольца эти символизируют три святыни тюрок – Небо, Землю и Воду. Или вовсе дикая версия, будто кольца символизировали Азию, Африку и Европу. Ну, прямо олимпиада средневековья.
У древних греков Небо, Земля и Океан были персонифицированы главными божествами Зевсом, Аидом и Посейдоном. Но это, же чистейшей воды язычество! Может быть, правильнее видеть в трёх кругах указание на то, что живём мы на третьей, по счёту, от нашей звезды планете? Или трёхмерность нашей вселенной? Или три составные части времени? Может, он был скрытый последователь Христа и три кольца символизируют троицу? Точно такой же знак, кольца, образующие треугольник, мы видим в витражах ар - готических храмов и православной символике он присутствует. А что есть по этому поводу у старого шутника Лао? Вот что:
Дао порождает одно, одно порождает два, два порождает три, а три порождает все существа.
Все существа несут в себе Инь и Янь, наполнены ци и образуют гармонию. Три, три и три. Великое, невыразимое Дао, в представлении даосов, в какой – то миг превращается в трёх богов.
 Вот разговор, точнее, перебранка Тимура и Баязида перед генеральным сражением:
Баязид, увидев знамёна с тремя кольцами:- Какая наглость, считать, что тебе принадлежит вселенная!
Тимур, в ответ:
Ещё большая наглость считать, что тебе принадлежит небо! На знамёнах Баязита был полумесяц.
Едва ли в этом разговоре что – то можно понять, если считать, его разговором двух повелителей. Какая – то ерунда. Вселенная, Небо. Но если допустить, что говорят два вдохновенных суфия? Вынужденных выполнять обязанности повелителей судеб мира? Тогда всё становится на свои места. То есть, по-прежнему, не понятно, но уже интересно.
Если принять определяющее значение тройственности нашего мира (А попробуйте его не принять), то становится ясным, что и путей к Создателю, то есть мировых религий, должно быть три. Так и есть:
 Буддизм, Христианство, Ислам. Когда нависла опасность над одним из этих путей, присутствующий в мире проводник высшей воли, защитник веры в Единого Бога, хазрет Хызр, точнее в этом случае назвать его аль - Хадиром, а в просторечии Насреддином, направил послушного воина, Тимура, на спасение христианства. Но эти два спасителя одного из Путей запомнились людям как жестокий завоеватель Тимур и простоватый весельчак мулла Насреддин.
Ложные смерти Тимура сильно напоминают обычай даосов в знойный полдень спасаться от жары, улёгшись на дно пруда. На поверхность они выныривали лишь к вечеру.
Кстати, о жестокости Тимура знают все, но, ни у кого нет, ни одного её доказательства. Пирамиды из черепов, якобы сооружённые по его повелению, не обнаружены, дошедшие до нас его высказывания носят скорее гуманный, не характерный для времени, характер. Он говорил о том, что все люди на земле составляют единое тело, и страдания одного человека есть страдания всех. Вот только интересно, кто же внушил Тимуру подобные идеи?
Враги Истины, Да обрушится на них гнев Создателя, описывают Тимура как беспощадного деспота, но если судить не по их лживым свидетельствам, а по его делам, мы видим точно обратную картину. Отказавшись от похода на Русь и сокрушив Баязида Молниеносного, Тимур спас христианство. Был ли он руководим тем, кто смотрел на него счастливым взглядом? У меня на этот счёт нет сомнений.
А вот что вызывает сомнения, это знали ли уважаемые члены Парижского парламента, кого они судят?
 Конечно, же, нет, и вообще всё это домыслы, ничем не подтверждённые, чушь и выдумки!
Антинаучный бред!
Да? А почему приговорили к изгнанию верхом на осле, усадив задом наперёд? Что, кого-то ещё так изгоняли? Почему не стали вешать? Вешали по обвинениям и более сомнительного свойства. А Вийона всего лишь посадили на осла так, как он привык сидеть. Думаю, всё же Они, судьи, в большинстве члены тайного братства свободных каменщиков, знали. Время было ар – готическое, и между интеллигентами этого времёни было полно адептов восточных учений. Нам непривычно и трудно в это верить, мы привычно считаем время Вийона готическим, то есть немного диковатым. Это проявление эгоизма, когда живые считают себя умнее и цивилизованнее умерших. На самом деле ар – готический период был отмечен взлётом духовной и умственной жизни. Шифр арго не только в городском жаргоне, но и в архитектуре, науке, литературе. Но это тема очень обширная и требующая серьёзной подготовки для её обсуждения.
Более скрупулёзный сравнительный анализ стихов Вийона, преданий о Хызре – Насреддине и даоских текстов может дать сенсационные результаты. Наследие древнего Востока, легло в основу суфийских орденов и ар – готических тайных братств. А что может быть древнее Китая и что может быть восточнее его?
 Но не научные открытия, и не сенсации являются целью моих скромных усилий. Моей целью является пробуждение интереса к подоплёке истории, о которой не принято говорить в силу разных причин. Но если запрещено говорить, то можно хоть посмеяться.
 Предания древнего Китая рассказывают о последователях учения Лао-Цзы. Удалившись от мира, они разными способами достигали просветления. И дикие окрестности их отшельничьих скитов оглашались громким смехом, когда цель была достигнута. Знаменитый даоский смех, сотрясающий горы.
Хихиканье старого Хызра – Насреддина и смех сквозь слёзы готического магистра отголоски этого хохота.
 P.S. Смех смехом, но все персонажи повествования – реально существовавшие люди. Ну, или почти все.