Повесть о небесном камне 8. Сказка возвращается

   В КУЗЬКИНО!
 
   Многие потом удивлялись Елке: зачем ей еще деревня, когда она и так живет в частном секторе города? Она и сама с трудом могла бы объяснить это. Аргументы были слишком туманными и неопределенными: Кузькино похоже на деревню бабушки Ульяны, маминой мамы, у которой Елка с сестрой Машей проводила по месяцу-другому каждого лета, дом, который они купили, тоже очень напоминает бабушкин старенький пятистенок.

   Ухваты, чугуны, умывальник, русская печка, банька по-черному – все это почему-то заставляло сильнее биться сердце. Кроме того, как правоверная бабушка, Елка имела право продемонстрировать свою заботу о внуке, а также обо всех будущих внуках. «Настоящее детство возможно только в деревне, -  убежденно говорила она всем, кто ее спрашивал об этом. – Разве в городе ребенок может проводить весь свой день голышом на улице, разве там он может измерить глубину луж после дождя босыми ножками, разве там можно питаться тем, что сорвешь с грядки и просто положишь в рот?»
 
   Некоторым ее аргументы казались сомнительными. Зачем, собственно, измерять глубину луж или есть овощи с грядки вместо того, чтобы питаться по режиму за столом? Наверное, они были по-своему правы, но Елка тоже знала, что на свой лад она права.
 
   И вот наконец дом был куплен. Это был серьезный и крепкий пятистенок  1920 года рождения, т.е. всего тринадцать лет ему оставалось до столетнего юбилея, под железной крышей и с особой приметой: в палисаднике перед ним в окружении вишен и яблонь росла молодая раскидистая сосна. Достаточно было издали бросить на улицу взгляд, увидеть сосну – и дом уже не спутаешь с каким-нибудь другим. Кроме того, неведомый строитель украсил фронтон дома и чердачное окошко удивительно красивым металлическим и деревянным кружевом, почти не поврежденным за прошедшие десятки лет.

   Люди и стихии пощадили творение ушедшего в мир иной зодчего, ставшее ему живым памятником. Одним словом, бабушка Елка просто влюбилась в этот дом. Она жила там весь май и потом все лето, можно было бы долго рассказывать, как она возделала целину несколько лет не паханого огорода, как полола, поливала и окучивала, как ужасно ныли ее руки, но не будем уделять этому слишком много внимания. В конце концов, это делают почти все, кто живет в деревне, и ничего особенного в этом нет. Лучше узнаем о том, как перед переездом в деревню Елка еще раз поговорила с домовой Лушей и попросила ее хорошенько присмотреть за домом и домашними, пока она осваивает деревню. Луша немного грустно улыбнулась ей и сказала, что для того она тут и есть – и спрашивать нечего.

- Дом, который ты выбрала для жизни, это очень хороший дом – знаю я про него, - сказала Луша. В нем живут сильные духи – Дымница в печных трубах, Матрена в русской печи и Хельга в голландской. Может, каких-то еще я не знаю, но эти главные. Дружи с ними – и дом примет тебя. Кроме того, в деревне и вокруг нее есть множество духов лесов и вод. Но не все сразу. А теперь давай прощаться, и на прощанье хочу подсказать, что тебе нужно взять с собой кое-что важное, что тебе будет там помогать.
- А у меня оно есть тут?
- Да, моя дорогая, оно у тебя есть, и давно.
 
   Елка поняла, что большего от Луши, как обычно, не добьешься, и начала собираться в деревню. Много всего пришлось собрать, и все это было необходимо, но что же она должна взять такого важного? Может быть, она уже взяла это? И Елка еще раз походила по комнатам и посмотрела кругом себя. И увидела Зойкин колокольчик, с первого ее класса. С тех пор Зойка ни разу не звонила в него и, наверное, совсем о нем забыла. Елка улыбнулась своим мыслям и положила колокольчик в свой дорожный рюкзачок.

   Потом увидела большой бабушкин фотографический портрет. Не той бабушки Ульяны, у которой жила только летом, а бабушки Клавы, по имени которой назвали младшую дочь. У бабушки Клавы она прожила целый год в пятом классе, когда в своем северном городе, промышленном, железобетонном и почти всегда сером от пыли, она третий раз за год переболела воспалением легких. Тогда Анжелика Васильевна, участковый детский врач, сказала родителям Елки, что они потеряют ребенка, если оставят ее в этом городе. И тогда отец отвез Елку к бабушке в ее южный город, и она там жила целый год. Елка у бабушки Клавы как сыр в масле каталась и ни разу за год ничем не заболела, а поправилась так, что собственные родители не узнали в этой, похожей на розового поросенка девочке того заморыша, которого отвезли год назад.
 
   Елка взяла бабушкин портрет и, бережно упаковав его, почувствовала, что теперь взяла то, что нужно.
- Бабушка, ты будешь помогать мне беречь этот дом, - тихо прошептала Елка, вешая портрет на подходящий гвоздик. И бабушка с портрета как обычно, одобрительно, доброжелательно и очень терпеливо посмотрела на нее. Она была согласна помочь своей внучке даже теперь, когда внучка уже сама стала бабушкой.
 
   Колокольчик занял скромное место на ее рабочем столе рядом с хрустальным граненым стаканчиком для ручек и карандашей и монитором компьютера. А еще Елка повесила на стену портреты своих любимых мужчин. Не подумайте ничего такого – Клаус знал про них и видел их портреты в собственном доме. Одного из них он не сразу признал и спросил Елку, кто это такой. Елка честно ответила, что это Михаил Афанасьевич Булгаков. Булгаков на портрете держал в зубах сигарету и имел взгляд донельзя проказливый, как будто только что отмочил одну из знаменитых коровьевских штучек.

- Слишком хитрый, - заключил Клаус, внимательно рассмотрев его.
 
   Елка не стала обижаться за своего любимого писателя и выяснять отношения с Клаусом. Все мужчины таковы. Хорошо еще, что он не стал придираться к портретам Альберта Эйнштейна и Карла Густава Юнга, хотя выражение их глаз было с ее точки зрения не менее проказливым и каким-то по-детски восторженным. «Они на всю свою жизнь остались чудесными талантливыми детьми и не разучились удивляться и радоваться всему новому, - вот как подумала Елка, стоя под портретами.

– Не люблю взрослых», - сообщила она портрету Юнга.
 
    СКАЗКА ВОЗВРАЩАЕТСЯ

    Собственно, с портретами Елка заговорила на третий день по приезду, когда Клаус с Григорьичем уехали обратно в город, оставив ей только что отстроенный светленький дощатый нужник, без которого, как ни верти, в сельской местности долго не протянешь. Вместе с Клаусом Елка убедилась, что Хельга в отличном состоянии и, растопив обширную круглую «голландку», все наслаждались треском горящих дров и блаженным теплом, исходящим из ее жерла и от крутых боков.

   Русская печь Матрена поразила их своими обширными размерами и внушительной статью, но топить ее пока не стали. В печных трубах от сильного и холодного ветра тоненько и тоскливо пела Дымница, мягко и сильно шумела Сосна в палисаднике. Все вокруг казалось живущим отдельной, самостоятельно сосредоточенной жизнью и вместе с тем очень гармоничной в целом.
 
   Елка осталась одна и стала разговаривать с портретами, но долго говорить было некогда – надо было напилить дров для Хельги. И вот, распилив ножовкой стволик на днях срубленной Клаусом яблони, Елка нагнулась зачем-то и вдохнула запах свежего распила. Он пах яблочным соком, немного забродившим и от этого пьянящим. А свежий березовый распил пах подберезовиками; этот запах Елка помнила с самого детства, когда у бабушки Ульяны они с мамой рано-рано утром ходили по грибы. Мама обвязывала их с сестрой Машей по самые брови платками, они надевали бабушкины ватники и штаны с сапогами – это чтобы в лесу комары не заели, и отправлялись в большой старый лес с корзинками и березовыми туесами. А потом возвращались с полными корзинками, и бабушка тут же в русской печи устраивала жареху из этих грибов – подберезовиков, подосиновиков, лисичек, алён. Благородные белые боровики шли сразу на сушку, и бабушка выкладывала их на теплую печь. Потом зимой она присылала им фанерные ящички, в которых всегда были крепко и пряно пахнущие связки сухих отборных маленьких белых грибов, баночки с черничным, малиновым и земляничным вареньем, вязаные из серой овечьей шерсти носки и варежки, которые Елка и Маша потом долго носили.
 
  Елка очнулась от воспоминаний и обнюхивания свежих распилов. Начиналась новая, так давно забытая жизнь, возвращалась сказка, оставленная когда-то в далеком детстве и потом стремительно промелькнувшая вместе с детством ее детей.

   О ЧЕМ ПЕЛА ДЫМНИЦА

   Первые две ночи Елка засыпала как убитая от усталости, а вот на третью ей отчего-то стало жутковато. Вдруг пришло осознание, что она совершенно одна в этом новом для нее доме, и в деревне стоит полная тишина, даже собаки не нарушают ее свои брехом. Откуда-то взялись мысли о фамильных приведениях, неупокоившихся душах, продолжающих бродить в потемках и нарушать покой ныне живущих. Хотелось как в детстве натянуть на себя с головой одеяло и плотно свернуться зародышем в чреве теплой постели. Однако она все же помедлила, вслушиваясь в тишину и вглядываясь в почти полную тьму комнаты.

   Единственным звуком, который сколько-нибудь оживлял ночной покой, было тихое и тонкое завывание в печной трубе, как будто кто-то в ней нажимал на невидимые клавиши и извлекал из этого духового инструмента песню ночи. Привидения не появлялись, и этот факт Елка отметила со смешанным чувством облегчения и некоторого сожаления. А песня в печной трубе продолжалась, тоненький голосок выводил простенькую песенку, и чистый этот звук уносил воображение куда-то прочь отсюда подобно воронке смерча, в который попала однажды девочка Дороти со своим песиком Тотошкой. Елка плыла над крышей дома в этом стремительно уносящем ее смерче и слушала тишину самого его центра.

   Ее звали Дымница, хозяйку дымного смерча. Сколько ей было лет? Там, где она пребывает, время совсем иное, чем в нашем мире. Там есть все и всегда. «А как это?» - спрашивала ее удивленная Елка. «Узнаешь, когда будешь с нами», - загадкой отвечала ей Дымница, а Елка вдруг поняла, что это не тот вопрос, не важный вопрос, а какой важный, она не знала. И тогда стала просто смотреть вокруг себя, на те места, которые они пролетали с хозяйкой дыма. Было тепло, мягко и надежно, как будто дым служил ей сейчас полноценной опорой. Или это она стала такой легкой и разреженной? Опять это был глупый вопрос, и Елка просто рассмеялась от счастья, что может вот так чудесно лететь.

- Я познакомлю тебя с местом, где ты живешь, - тихо пропела Дымница.
- Я буду тебе очень благодарна! – восторженно отозвалась Елка, и вдруг добавила неожиданно для самой себя. – А тебя можно увидеть или ты, как Луша, только детям показываешься?
- Знаю Лушу, я ведь и в трубе вашего городского дома бывала. А видеть меня можно. Конечно, легче это получается у детей, но, если ты будешь хорошенько присматриваться к дыму, то однажды увидишь меня.

   Они пролетели над селом, над железными, шиферными и толевыми крышами, направляясь к лесу на мазинской горе. Они пронеслись над грунтовой дорогой на крутом склоне горы и затем над уютной поляной в лесу. На поляне находились стол и четыре сидения со спинками, срубленные из толстенных стволов деревьев, словно для племени великанов, а сразу на опушке леса стояла деревянная часовенка, рядом с которой бил из земли родник, чистая вода которого по желобу, выложенному из камней, стекала в крытую деревянную купальню. Рядом с родником стоял еще один стол со скамьей, только уже попроще, чем первый, дощатый. Все деревянное обрамление родника носило черты плотницкого мастерства и заботы. «Это родник святой, Иверской Божьей Матери» - пропела Дымница. И, действительно, присмотревшись, Елка заметила над входом в часовню темную икону с изображением Божьей Матери с Младенцем на руках.

   Вместе с ветром они сделали круг над родником и часовней и полетели обратно через все село. Там в скупом свете Млечного Пути поблескивали крест и купол маленькой сельской церкви. «Это новая церковь, - объяснила Дымница. – А раньше тут была старая деревянная, которая сгорела. В той старой церкви однажды покаялся бывший разбойник, Кузькой его звали, а церковь та носила имена святых Козьмы и Дамиана. Кузька озоровал по Волге вместе со Степаном Разиным, сокровища с ним большие скрывал в недрах гор Жигулевских и может, не только там. А потом Степана казнили, а Кузька как вода сквозь пальцы протек у царских солдат на виду. Где был, где скитался, про то никто не ведал, а только объявился он через несколько лет, видно, чуя скорую смерть, в этих местах, родных для него, и пришел в церковь с покаянием. Говорят, узрел Кузька там лик своего святого тезки, Козьмы, и раскаялся в своем разбойном промысле, и рассказал попу, что тяготит его душу тайна великая, о ключах к кладу чудесному. Только успел он произнести: ищите ключи… - тут и душа из него вон. Прямо в церкви преставился. Село называли тогда по имени Козьмы и Дамиана, Козьмодемьяновским, а потом народ стал опрощать имя, пока не стало оно просто Кузькиным. А Кузькины ключи от клада с той поры многие искать пробовали, да никто пока не нашел».

   Елка молчала, погруженная в думы о разбойнике и странной его судьбе. И что за ключи такие от клада? Заперт, видно, этот клад замками, а, значит, и ключи к нему должны быть. Пусть этим занимаются искатели приключений, а ей, Елке, хватит и плодов ее трудов.

   Елка раскрыла глаза. Утро уже было в разгаре, румяная заря давно сменилась сиянием солнечного диска. В утренней спутанной памяти мелькнули бог весть откуда взявшиеся слова «кузькины ключи». Тогда она вспомнила, что пела ей Дымница. Утром было тихо, безветренно, и никаких песен в трубе не наблюдалось, как и не бывало. А мало ли что приснится? Святой родник она и раньше, не во сне, видела, мало того, окуналась в него. Ох, и холодная в нем вода! Выскочишь из купели, кожа как ошпаренная горит, и растираться не надо. А что до Козьмы с Дамианом, что-то она про них тоже слышала. Вот разбойник откуда взялся… Однако надо браться за работу. Добрые люди уже давно делом занялись.

   Продолжение следует. Всю повесть можно прослушать на моем подкасте https://anchor.fm/315 в моем же озвучивании.