Шарф

Дорога по косогору

Когда приезжаешь в родной городок, в котором ты давно не был, и помнят тебя только соседи, да редкие друзья молодости, всегда возникает недоумение. Ты то прежний, а почему так постарели эти знакомые люди? И тогда идёшь по знакомой дороге, стараешься не глядеть по сторонам. Стараешься просто вспомнить себя молодого вот на этом пути. Он тоже постарел, но он, в отличии от людей, тебя никогда не подводил. Молчаливая дорога под косогор единственный твой друг, и именно эта дорога помогает улыбаться, наслаждаться вот этими минутами встречи со своей памятью.

Просьба

В кабинете лейтенанта Макарова было светло от солнечных весенних лучей, проникающих через небольшое окно в жёсткое по обстановке помещение. Напротив на стуле сидел Крытник. Макаров исподлобья смотрел на его худое лицо, на котором глаза были точно щёлочки. Макарову было дано чёткое указание от начальства найти общий язык с Крытником. Несколько лет назад он всё управление поставил на уши своим удавшимся побегом из тюрьмы. Это как ветром сняло звёздочки с нескольких крупных фигур, а начальник тюрьмы был отправлен в отставку. Побег этот был невероятен по простоте - камера была на последнем этаже тюрьмы, и заточками зэки просто расковыряли потолок - открыли как консервную банку- в одну из ночей. Выбрались на чердак, и прыгнули с крыши вниз, когда побег был замечен охраной. Напарник Крытника сломал ногу, и потому был схвачен сразу, а Крытник смог выбраться за территорию тюрьмы, и пару недель скрывался - и только случайность помогла найти его. Зашёл Крытник в универсам, и там его опознал кто-то из сотрудников. Это был человек, от которого можно было ожидать чего угодно. И, потому даже в рабочую зону его не выпускали - он был цирюльником в локальном секторе. У него была своя комната. И в общем то его старались не тревожить. Это было таким негласным правилом между зэком и офицерами - мы тебя не беспокоим, а ты сидишь тихо-тихо, как мышь.
- Значит покусали кота крысы, - задумчиво произнёс Макаров.
Он пытался понять, что на уме у этого зэка. Просьба его была слишком необычна для матёрого уголовника. Каким то образом через запретку в зону залез котёнок, и Крытник его пригрел - носил из столовой лакомства, и в общем всё было хорошо - котёнок превратился в сильного чёрного кота. Но что то в его судьбе не сложилось - огромные крысы наведывающиеся в цирюльню, где они чувствовали пищу, изранили кота. Парадокс природы - но в зоне всё возможно, само место такое.
- Кот умирает, - очень рассудительно сказал зэк - Здесь его хоронить негде.
- Это да, - стараясь принять проблему зэка сказал начальник отряда.
- Надо кота вынесли за зону, может на воле он отойдёт. Ну и умрёт, лучше, чем здесь, - хрипловатым голосом доходчиво объяснял Крытник.
Макарову порой казалось, что он присутствует на каком то спектакле, но он помнил приказ начальника оперчасти - Крытника не тревожить!
- Я сделаю, что могу, - искренне сказал офицер, давая понять, что разговор окончен.
В вечеру чёрный кот был уже на дороге - он шёл от зоны, принюхивался. Из степи тянуло свежестью. Пели птицы. Кот был спокоен. Он уже привык к ранам.
В локальном секторе после вечерней проверки Крытник не сразу ушёл в отряд. Он стоял и смотрел на чёрное небо. Звёзд в этот вечер не было на нём видно. Крытник прислушивался, но, затем успокаивался - нет, ему показалось, никто не мяукал. Крытник перевёл дыхание, и не спеша какой то пружинящей спортивной походкой пошёл в спальное помещение.

Шарф

Автозак подпрыгивал на ухабах степной дороги, и эти толчки воспринимал Колесов, как отдельные удары. Он держал руку прижатой к пораненному глазу - на нём была белая повязка из бинта. То что его везут из колонии на вольную больничку немного радовало, несмотря на всю трагичность ситуации. Всё же новые впечатления! Зона больше всего давит на человека своим однообразием, и всякая смена обстановки потому воспринимается зэком с радостью. Наконец движение закончилось - его вывели из автозака, прапорщик одел наручники на одну его руку, а также на свою руку  тоже - теперь они были в одной цепи. Так и прошли в холл хирургического отделения областной больницы. Вышел врач, медсёстры - дежурные с любопытством смотрели на молодого парня в телогрейке с биркой, в шапке ушанке. С перевязанным глазом. Он тоже смотрел на девушек к интересом, давненько не был так рядом с ними.
- В операционной вы тоже с наручником будете? - спросил у прапорщика вежливо врач.
Тот что-то пробурчал. Второй охранник, видимо начальник конвоя, сказал:
- Сними с себя наручник Сергеев, - и добавил, обращаясь к хирургу:
- Мы должны быть с ним рядом.
- Найдите им хотя бы халаты! - приказал медсёстрам врач.
В хирургии было чисто. Колесов лежал на операционном столе, сняли повязку, сделали укол. Большой отражатель светил на пораненный глаз. И было по-настоящему тоскливо. Порой нервы от всей этой процедуры были на пределе и парень стискивал зубы, чтобы не закричать. Медсестра стоявшая у его изголовья, видимо, чувствуя его состояние, бережно держала его лицо крепкими и нежными ладонями, и он чувствовал эту женскую заботу, и ему стыдно было показать свою слабость. Операция длилась казалось бесконечно.
- Вы что сразу увезёте его?! - услышал Колесов вопрос хирурга к охране.
- Да.
После операции повязка была на двух глазах - так было положено - и Колесов поддерживаемый прапорщиком, в полусонном состоянии от уколов, еле передвигал ноги, идя по длинному коридору больницу. Снова автозак. Урчание мотора.
В палате его уложили на кровать. И он понял, что теперь он в больнице для зэков. И снова укол. И всё - сновидений не было. Он уснул. Он был в том состоянии, когда кажется, что жизнь покинула его. И может быть это было не самое худшее его состояние, по сравнению с переживаемыми состояниями одиночества на зоне.
Он просыпался, его кормили. Снова кололи укол. И он засыпал. Так было несколько дней - потом повязку со здорового глаза сняли, и он увидел свет, людей. Принесли передачку - приезжали родственники. Он попросил заварить чай. И взял чёрный шарф - его связала мать. Он молча смотрел на него. И, хотелось уткнуться головой в эту тёплую шерсть, но это было непозволительно зэку - показать свою слабость - даже в таком тяжёлом положении. Потом Колесов улыбнулся, показывая пожелтевшие от чифира редкие зубы, точно вспоминая что-то очень хорошее, из своей прошлой, вольной жизни.

Джульетта

В этом доме чувствовалась природа. Многочисленные растения раскинули свои ветки зелёные вдоль подоконника. Несколько кошек то ли дело шмыгали, как хозяйки по комнатам. У входа лежала довольная рыжая большая собака.
- Джульетта, - позвала Наташа.
Она смотрела на собаку, и улыбка едва коснулась её тонких губ.
- Теперь ты у меня одна.
Этот голос звучал в пустой комнате. И в этой тишине не было ничего, чтобы говорило о чуде, но чудо было в этой женщине. Худенькая, разговаривающая с собакой, очень красивая, она жила в какой то только её понятной действительности. Муж после скандалов ушёл на другую квартиру. Сын на улице. Они неплохо общались - и в тоже время она жила наедине с собой.
Наташа вспомнила весенний день - она шла на дачу, и щенок вынырнувший из за забора сам пришёл к ней. Он был худенький, рыжий, с внимательными глазами. Говорят, что животные выбирают дом. Может быть они выбирают и хозяев. Причудливая мозаика её мыслей то и дело куда то убегала от привычных забот в фантазии. Несколько лет назад после какой то ссоры с мужем она поняла, что одинока. Мир животных заменил ей мир близких, она не ждала от кошей и собаки горя.
В этой комнате женщине казалось, что действительность преломляется - и в ней нет корысти, обид, она просто перестала вспоминать себя прежнюю. И помолодела - какой то жизненный кризис изломав её, вдруг принёс оживление, дал ей новое понимание жизни.
Она стала собираться на улицу. С собакой они вышли из подъезда. Наташа, поздоровалась с соседкой, что то сказала той приветливо.
- Джульетта! - мягко позвала собаку идти рядом, и огромная красивая собака, пошла с хозяйкой рядом, преданно глядя на худенькую, добрую хозяйку.
Они были счастливы, тем что хороший день, женщина улыбалась своим каким то мыслям, а собака шла величаво, добродушно повиливая большим своим лохматым хвостом. Мир открылся для них - он для них вдруг стал понятным, он для них стал совершенным. Шла весна. Женщина шла неторопливо, думая о житейском, иногда она одёргивала ремешок, чтобы собака не бежала слишком быстро по пустой дороге за домом.

Фока

В этом городке Фоке нравилась центральная улица. Чистенькая, с хорошим асфальтом, с клумбами с яркими цветами на перекрёстках. Конечно, Фоке нравились не цветы, он на них не обращал внимания - Фоке нравился асфальт. По нему, ровному, гладенькому палка проскальзывала, как по воде, и потому можно было идти хотя и тихонечко, но достаточно быстро полуслепому человеку. Именно на асфальт он обращал особенное внимание, когда выходил прогуляться, подышать свежим воздухом. Шла весна. Солнечные деньки. На людей Фока почти не обращал внимания, как и на цветы. В его жизни люди занимали уже малое место, если только врач. Между тем, здоровье Фоки всё ухудшалось, кроме проблем со зрением, стал болеть позвоночник, застуженное в северных лагерях тело требовало заботы - но что мог себе позволить бывший зэк инвалид - хорошо, что хотя бы пенсию оформили, за прошлые года работы, да осталась маленькая квартирка от давно ушедших в мир иной родителей. В ней и проживал Фока - уже не ожидающий не от жизни, ни от людей чуда.
Так и жил, и лишь в каких то сновидениях приходило к нему былое, когда он был дерзкий, суматошный, нахальный, и, тогда просыпаясь Фока просил Бога отпустить ему былые его грехи и помешательство дерзкое, за которые, впрочем, он уже отсидел.
В этот день, тоже Фока внимательно глядел на серый асфальт. Недавно прошёл дождь, омыв землю небесными слезами, и надо было идти осторожно, чтобы не попасть впросак. Фока всегда так жил в ожидании опасности, но, теперь он не боялся людей, а боялся неровных ямок на асфальте, где можно было бы споткнуться. Так он и брёл, точно по пояс в воде плыл, вышагивая каждый метр.
И эти двое прошли было мимо, и Фока какой то внутренней силой чутья понял, что один из людей его знакомый. Когда то сидели вместе. И мужчина остановился, посмотрел на Фоку.
- Серёга, ты? - в его голосе была недоверчивость.
И Фока её сразу же почувствовал, и понял её, как насмешку над его сегодняшним положением, и негромко ответил:
- Вы ошиблись.
Мужчина помолчал.
- Может помощь нужна?
Инвалид отрицательно покачал головой, и побрёл дальше. Помощь ему была нужна, но помощь ему была нужна только от Бога.
В своей комнатушке, скромной, убогой он заварил в чифирбаке чаю - чифирнул. Зачем то стал говорить вслух. Ну почему я не стал с ним общаться, земляк! Вместе сидели! Разве мне не нужна помощь!? Нет. Не нужна.
В ту ночь сновидения у Фоки были странными, то он видел зону - локальные сектора , то шёл с женой и сыном, ещё маленьким по лесной дорожке... Он и проснулся в этом состоянии боли и желания прощения. И он не жалел себя, он просил наказать себя! Так бывает, когда человек достигнув дна, вдруг, пытается взлететь к небу.
Утром Фока пошёл на приём к врачу. Спина не болела. Врач был удивлён - вчера ещё горбатый человек стоял перед ним прямо. Он только развёл руками. а Фока улыбнулся беззубым ртом, и сказал:
- Да кто знает эту жизнь, доктор.
Из больницы он вышел быстро переставляя ноги, но палочка по прежнему была ему другом на неровной дороге его тяжкой судьбы.