Под созвезднием Тельца

               
               

                Татьяна расстегнула плащ - жарко  и глянула на сирень у подъезда, никак не решавшуюся расцвести. Надо было купить дачу, на участке она бы давно уже целую оранжерею вырастила.  Гришка уперся - на все рук не хватит, сначала квартиру нужно отремонтировать.
                - Ждешь, бедолага?
                Из-за кустов навстречу ей пробрался взрослый щенок, недавно прибившийся к их двору.
                - Как же тебя хозяева непутевые звали, а? Наверное, красиво  как-нибудь : Грэй, Лорд…или Граф.
           Грязный, всклокоченный, но еще не свыкшийся с жестокими правилами бездомной жизни, пес-полукровка терпеливо слушал,  неотрывно наблюдая за рукой, доставшей, наконец, из сумки сосиску.
              - Танечка! -  от угла дома Ирина Юрьевна, соседка по площадке, попыталась прибавить шаг. Поторопиться не получилось, но она не ковыляла, не прихрамывала, как это бывает с грузными пожилыми женщинами, а продвигалась  и словно даже величавой поступью. Кого-то она напоминала… Ну да, Екатерину, в Эрмитаже, из белого мрамора:  подбородок… и взгляд похож, волосы на затылке буклями…
              - А у меня, дорогой, для тебя сегодня ничего нет, - добравшись до скамейки, женщина поставила на нее сумку и  плавно развела руками  на вопрошающий взгляд осмелевшего пса.
                « Императрица», - оценила жест Татьяна, укрепляясь в мысли о сходстве.
               - Жестокая мода - заводить собак,  а потом избавляться от них. А  у меня опять ключ магнитный отстегнулся, - теперь уже перед Татьяной оправдывалась Ирина Юрьевна. Посмотрела  на свое окно.  -  Думаю, схожу за мукой, пока Анжелки дома нет, она  меня одну в магазин не пускает, а самой все некогда.  День рождения у нее скоро, пироги печь будем. 
               Татьяна придержала тяжелую металлическую дверь, пропуская спутницу впереди себя. До сих пор не случилось поближе познакомиться с новой соседкой: то квартиру оформляли, то с багажом разбирались, да и сейчас еще дел невпроворот.  Анжелу вовсе видела мельком: в прошлом году в отпуск приезжали,  пару раз к ним забегала  за Ромкой -  с компьютером у нее что-то не ладилось. Молодежь быстро осваивается.  Колька, тот хоть и старше годом, девчонок сторонится, зато Роман… ушлый. Есть в кого. Посмотрела, с каким трудом пожилой женщине дается каждый шаг, -  как только такими ногами обмен квартиры выходила.

                В подъезде  навстречу к ним стрижом метнулась легкая девичья фигурка.
                - Бабуля, мы же договаривались! - Анжела, отобрав сумку, подхватила Ирину Юрьевну под руку. - Мука, мука. Потерпела бы твоя мука.
           В лифте Татьяна впервые хорошо  разглядела девушку: светлые волосы собраны в тугой узел, а вокруг лба и за ухом пушатся. Застеснялась пристального взгляда, щеки зарозовели.  Глаза -  синие, как у  Татьяны в молодости…  поманили несостоявшейся мечтой. Дочку хотела, родила сыновей,  и те словно не ее: оба скуластые, чернявые - в бабку, мать Гришкину. А вслух, не скрывая зависти, призналась. - Хорошо с девочками, вон они какие, ласковые, а мои…бирюки.
              - Что уж вы так, они  у вас славные, мастеровые,- заступилась за ребят соседка. Рома телефон нам починил. Уронили - жалко, теперь вот ждем, когда мастер придет, новый подключит.
               - Ну и сколько же нам исполняется, какую дату праздновать будете? -  Уже на площадке поинтересовалась Татьяна.
           - Восемнадцать, - откровенно погордилась Анжела. - Да не скоро еще - первого числа,  просто бабушка суетится всегда раньше времени.
 
              «Первого числа…».  Ключ не проворачивался, Татьяна подперла дверь плечом, держа сумку на весу. « Опять не напомнила Григорию, чтобы замок сменил. Первое мая,  курица хромая, мир, труд, май - детвора уже и думать забыла, что был такой праздник».
         На кухне недовольно огляделась - надо скорее порядок навести. До ремонта,  когда еще дело дойдет, а потолок - смотреть страшно, хоть побелкой пройтись, что ли, а то,  как прошлый раз в отпуске генеральную сделали…   Свекровь последние годы сама за большие дела уже не бралась. Сунулась в холодильник - ячейка для яиц полная, пристроила упаковку внизу дверцы и с грустью вздохнула - снова по привычке на всю семью купила.

                Электрозажигалка  несколько раз дала осечку, Татьяна покрутила головой, спичек нигде нет - опять последнюю коробку забрал. Щелкнула еще - газ под чайником свирепо вскинулся длинными неровными языками - горелки никуда не годятся. Подошла к окну, глянула в сторону проспекта.  В это время, бывало, по городу флаги  развешивали, транспаранты…  Анжелка в один день два праздника отмечала бы. Восемнадцать, невеста уже. Это в каком же году она родилась?  Отмотала время назад, прикинула - обсчиталась, что ли, посчитала заново - нет, все правильно. А роддом тогда был один…
                Чайник пронзительно засвистел и недовольно ныл еще  некоторое время, выпуская пар.  Стала припоминать, с кем вместе лежала… И спохватилась - внучка ведь у Ирина Юрьевны приемная – свекровь в прошлом году говорила. Что же она тогда рассказывала…
                От резкого телефонного звонка Татьяна вздрогнула и чуть не пролила заварку мимо чашки. В коридоре по дороге в зал споткнулась о  нераспакованный ящик с посудой - нужно сказать, чтобы вынес на балкон, пока ноги не переломали.
        - Але! - Мальчишки  басят одинаково - кто,  сразу не понять.
        - Коля?
        - Это я, Роман.
        - Как вы там, все нормально? Николая опять нет?
        - Колька в институте, они там прибор какой-то испытывают. Не волнуйся, все в порядке. Мам, ты не знаешь, что у Малютиных с телефоном? Не могу дозвониться.
        - У каких Малютиных?
        - У Анжелки.
        - Сломался у них телефон, новый будут ставить.  А что ты хотел?
        - День рождения скоро, поздравить нужно.  Может, я вам тогда позвоню, а ты сходишь, Анжелку позовешь?
        - Не знаю,   вдруг нас дома не будет. Отправил бы телеграмму.
        - Неудобно, она меня по телефону поздравляла, а я ей – телеграмму.
 
                Татьяна вернулась на кухню, в чашку с заваркой долила кипяток. Поискала глазами пиалу с медом - Гришкина работа, как всегда,  в зале чаевничал. Зачерпнула вишневого варенья  и, помешивая ложкой, смотрела, как на подоконнике примащивается знакомый голубь.  Она уже потянулась рукой к хлебнице - вот и дети так: поклюют с родительских рук еще год-два и полетят в свое гнездо, но голубь, как будто услышав упрек, завозился, заскреб лапками по железу, испугавшись,  встрепенулся несколько раз и улетел.

              "Кавалер какой, телеграммой - неудобно,- корила сына Татьяна,  а родительских денег не жалко ".  Вторая мысль об Анжеле - она-то здесь причем - пристыдила первую.  Засранец, то одна у него, то другая - нашла-таки причину вспыхнувшему недовольству - здесь еще этого не хватало. Поссорятся, а ей тогда хоть глаз не поднимай. Нормально у него все…  Не замечая брызг, долго полоскала чашку под мощным напором воды, смывая раздражение.
              Конечно, нормально. Да и она уже не так переживает за мальчишек. А все Гришка со своим Севером. Не хотела - уговорил, а потом только и жила тем, что когда-нибудь вернется, купит дачу, цветы будет разводить.  Мужа к мысли о возвращении приучала, да какой там: «Какая пенсия, в пятьдесят лет  на лавке у дома сидеть? На материке безработица и вообще бог знает что». Может, до сих пор еще препирались, если бы не Дробышев Петька, одноклассник. Вместе до Москвы летели: они с похорон свекрови, а Петька - кому война, а кому мать родная - в Эмираты, отдыхать. Обрадовался: «Ребята, давайте назад, к родным берегам». Берега, понятное дело, кисельные, реки молочные: друг - директор завода,  оборудование новое закупил, толковых людей ищет. А там и про свою фирмешку можно подумать, хотя бы как у него, у Петьки. В действительности все оказалось не так радужно, как рассказывал, но переломить ситуацию ему все-таки удалось. Может, еще и потому, что с квартирой нужно было что-то решать и дела наследственные…  А  Гришка надумал и как отрезал : едем немедленно.  Просила подождать, пока дети институт закончат,  бесполезно: ребята, мол, мужики здоровые, сами справятся.
                Может, и прав он. Действительно, мальчишки у них самостоятельные, и опека им уже не нужна,  только раздражает: куда пошел, с кем, когда придешь. И в следующий раз надо сказать Томке, чтобы не моталась к ним по выходным готовить - они же наверняка про первое забывают, а второе разогреть ленятся. Хватают, небось,  на ходу что попало - лапшу китайскую, да чипсы с «колой».

                Ничего им от нее не надо - только Анжелку к телефону позвать. Татьяна сдвинула к краю крышку кастрюли, давая бульону выпустить пар, и взялась за недочищенную картофелину.  Пусть делают, что хотят: сказал - позвать, позовет. Девочка не плохая, только молоденькая еще и росточком маленькая. Ромка -  вон какой, в отца. Татьяна рядом с ними  - коротышка.    К бабке Гришкиной в село после свадьбы ездили, та не выдержала и внука «подколола» :  куда, мол, ты ее такую -  как кнут, за голенище? А Татьяна услышала… плакала.  Анжелка бы, наверное, не заплакала, они теперь развитые, смелые.  Совсем они не похожи с Ириной Юрьевной. Откуда она к ней попала? Бабушкой зовет. Из детдома, наверное. Одни о детях мечтают, другие  отказываются. Ей вот тоже бог дочку не дал, а ведь почти до срока доносила.  Хорошо, что Ромка с Николашкой уже были. Наплакалась, конечно, детей собрала и скорее - на Север, домой, чтобы забыться. Татьяна ссыпала картошку в кастрюлю и потрясла рукой  - горячие капли обожгли кожу. А вот с ней тогда совсем молоденькая лежала: и мальчик  умер, и девочку кормить не приносили - нянечки шептались, что слабенькая,  не выживет.  Бедняжка - плакала все, видеть никого не хотела.



                ***               
      
                Суббота, по мнению Григория, «пропала»:  начавшаяся с побелки потолка на кухне    генеральная уборка расширилась до масштабов квартиры  и плавно переместилась к балкону. Татьяна, домывая пол в коридоре, урезонивала мужа:
            -  Подожди, осталось чуть-чуть, чайник уже на плите. Не постишься никогда, так хоть потерпи немного,  для здоровья полезно.    
            - Пост в голове должен быть, -  не сдавался Григорий. Перехватываясь,  поудобней взял коробку с посудой и уже из зала  продекларировал. - А потом, не забывай, у нас демократия, и у меня свобода выбора - с кем хочу, с тем и разговляюсь.
             -   Матери не стало, и спросить теперь не у кого, буддист ты или христианин, - «поддела»,  натужно  отжимая тряпку, Татьяна.  И уже сама с собой посоветовавшись, решила. - Покрестить тебя надо.   

                Серое с утра небо к полудню набухло и провисло мокрым пологом, но только вечером распустилось мелкими частыми каплями. Через открытую балконную дверь в комнату вместе с мягким шорохом дождя проникал его запах - тонкий,  почти летний.
После ванны вылезать из уютного махрового халата не хотелось, но пока Татьяна купалась, приходила соседка и через мужа передала просьбу зайти к ней. Переодеваясь, соображала, по какому делу могла ей понадобиться.
            Обрадованная Ирина Юрьевна с порога поспешила с извинениями и благодарностью,  мягко останавливая попытку протеста: « Есть, есть за что».  Проводила гостью в зал, усадила в удобное массивное кресло и  дала немного осмотреться, тем временем выставляя на журнальный столик фрукты и сладости.
               - Танечка, у меня к вам просьба. Без посторонней помощи не обойтись :  подарок внучке никак не могу купить. Ей хочется знак зодиака, знаете, наверное, кулоны такие. И потом еще цепочку нужно подобрать подходящую. А по зодиаку  Анжелка у меня Телец…
               
               Татьяна тоже Телец, только апрельский, и в шкатулке у нее среди всего прочего мужнин подарок - звездный знак в золотом кружеве. Без нее куплен, совсем не в ее вкусе, поэтому не носит. Отказавшись от чая, она пообещала, что  они обязательно сходят вместе за подарком, и поднялась с кресла.  Ирина Юрьевна  развела руками. - Я думала  купить ей что-нибудь другое, но что делать, сейчас все на этом помешаны.  Пусть будет ее талисман.




           Хоть бы что ему - рядом с ухом Татьяны слышалось мерное сопение. «Хоть бы что» - способность мужа вообще засыпать в любых условиях, и мгновенно - на своей подушке.
           Ее собственному утомленному телу, расслабленному и уже приятно отяжелевшему, мешали впечатления дня. Пока засыпала, они будоражили сознание смутными видениями и путаными мыслями. То являлась незнакомая женщина и звала за собой бездомного пса. «Почему она называет его Анжелой?»,  - дивилась Татьяна. То вдруг оказывается, что она сама произносит это имя. Зачем ей соседская девочка... Ей нужно скорее покормить ребенка… В детских кроватках - груднички, все спят, не видно, но кто-то плачет. Наяву слышит храп и трясет плечо мужа. И опять Анжела…почему- то пытается открыть их входную дверь, а ключ не поворачивается в замке. И вот в руке ее уже не ключ, а  золотой кулон на длинной тяжелой цепи…Телец… Плеяды …за что их превратили в голубей? Так вот кто прилетал к их окну…Причем тут голубь? Это нимфы - Электра, Майя… Анжела…И она? Нет, нет, это же миф… она где-то  читала…

                ***

         Поход в магазин не занял много времени  и очень кстати, потому  что Татьяне нужно было успеть в паспортный стол. Какое-то время им с Ириной Юрьевной оказалось  по пути, и она между прочим, ничего другого не имея в виду, спросила, где родилась Анжела.
       - Здесь. А ваши мальчики?
       И потом, сколько шли, все расспрашивала Татьяну о Севере…
         « Зачем она меня обманывает?»,  - наверное, так должна была думать Татьяна, если бы дело касалось кого угодно, но не Ирины Юрьевны, женщины вполне достойной.  «И все-таки, странно, странно…», -  назойливая мысль беспокоила Татьяну, пока она тряслась в гремящем на все лады стареньком автобусе  и,  готовая уже сомневаться в себе самой, пыталась разобраться в путанице противоречий. По сути, какая ей разница, где родилась девочка, если бы не такое совпадение:  в тот же самый день в единственном на весь город роддоме Татьяна рожала третьего ребенка,  и первого мая,  она знает это совершенно точно, кроме нее, роды больше ни у кого не принимали.
            «Убив»  два с лишним часа в  паспортом столе на то, чтобы услышать  обещание обязательно найти  затерявшуюся где-то справку, с огромным трудом добытую  в такой же немилосердно длинной очереди,  Татьяна  одну остановку шла пешком - надо было  проветриться  от духоты и раздражения. Дружное утро солнцем и ветерком хорошо подсушило землю после двух дождливых дней, а вымытая яркая зелень смеялась молодыми клейкими листочками. Татьяна смотрела вокруг, но уже не могла радоваться первой за многие годы не северной, а настоящей весне - щебечущей и цветущей. Мешала тревога - не очень  ясная, но уже не отступная, и что ей с этим делать, она еще не знала.



             У двери опять возилась с ключом и не выдержала, увидев в коридоре мужа:
             -  В домофон не стала звонить, думала ты на работе, а тебе что, трудно открыть? 
             -  Я и не слышал, посуду после себя мыл.
              Не слушая оправданий, Татьяна устало опустилась на стул:
              -  Беспредел, везде полный беспредел.
              Жалея отекшие ноги жены, Григорий не к месту напомнил:
               -  Говорил тебе, давай подождем Петьку, у него везде связи… - И умолк, чувствуя на себе  недобрый взгляд.
               Татьяна во всю ширину развела руки:
               -  Вот такая огромная очередь… -   И бессильно опустила плечи. - Понимаешь, мы - скоты. Живем, как скоты и как скоты терпим, терпим. - Вспомнив о предложении мужа, перебросила «огонь»  на него. - Ну давай все: кто по блату, кто за деньги! И что?  Опять все выстроимся в такую же очередь, только с черного хода! Вся система у нас идиотская, непробиваемая, непроходимая.   А ты тоже: Петька, Петька! -  сама не понимая зачем, обидела упреком мужа.-  Замок бы лучше поменял, а то лезем в собственную квартиру как взломщики.
           Не дожидаясь бури, Григорий захватил по пути пепельницу и  поспешил удалиться в «кабинет», успев таки прикрыться веским доводом:
          - Гнездо под замок расширять надо. Чем я, пальцем дерево буду выдалбливать?  А инструмент в гараже. - И пообещал из-за двери. - Завтра съезжу.
      

                Переодевшись и наспех поев, Татьяна, с каким-то, не совсем ясным для себя самой намерением, спустилась на первый этаж. Квартира Катайкиных и в старом доме, где они жили соседями, была на первом этаже и с этой же стороны. Только тогда их семья из пяти человек ютилась в одной комнате, где не было места даже для шкафа. Вместо него – две ниши,  которым хозяйка, чтобы знать, куда посылать домочадцев за нужной вещью, дала имена соответственно размерам – большой и малый «бардак». За пределами квартиры у них тоже было имущество - « Катайкина плаха» - огромный пень  посреди двора, на котором однажды, лежащим поперек, в стельку пьяным отец семейства был застигнут женой.  Тетя Катя не выдержала ; сбегала за ремнем  и порола «врага»,  пока тот не очухался. Дядя Федор пить меньше не стал, однако после «публичной казни»  добредал до родного порога в любом состоянии, чего бы ему это ни стоило. В праздники во дворе собирались жильцы, накрывали стол, кому не хватало скамеек, выносили стулья, и «лобное место» превращалось в летнюю эстраду. На ней бессменным солистом восседал все тот же дядя Федя со своей  гармошкой, которая сама по себе пела, смеялась и рыдала, а когда к вечеру  гармонист, уже «готовый», натурально спал, продолжала «подсыпать» под каблуки пляшущей до упаду публики. Двухрядка и сейчас хранится за  дверью новой квартиры, в которой ее хозяин так толком и не пожил, по его собственному выражению, «подорвавшись на водке», но успев напоследок сделать доброе дело для потомков -  положенные ему квадратные метры в новом жилье. У нынешней владелицы, дочери дяди Федора, давно уже новая фамилия, но квартиру Татьяна до сих пор называет про себя по-прежнему «Катайкиной».
 
                - О, кто к нам пришел!  -  Роза настежь распахнула дверь и попятилась вглубь прихожей, пропуская гостью. - А ты давай иди к своему Пушку, воспитывай, чтобы опять на пол не надул,  -  напутствовала она внучку, указывая в конец коридора, куда из детской комнаты вслед за маленькой хозяйкой выкатился крошечный мяукающий комочек.
               Татьяна лишь успела сунуть девочке гостинец. Посмотрела  ей вслед, а потом на Розку -  ишь ты, уже бабушка…
               - Проходи на кухню, - распорядилась хозяйка. – Значит тебе стамеску. - И через минуту явилась с ящиком инструментов. - Вот.  Сама  посмотришь - может, еще что      понадобится. А я чайник поставлю.
              Татьяна рассматривала новые обои, кафель, линолеум:
             - Хорошо у вас.
             - Хорошо, - согласилась  Роза. Позвякивая чашками и блюдцами, пожаловалась. - Думали везде, во всех комнатах  ремонт сделать, да в нашей стране разве можно что-нибудь загадывать. Видишь, что делается… 

            Татьяна смотрела на нее и вспомнила тетю Катю: такая же рослая, крепкая  и стоит так же, по-мужски широко упираясь в пол икрастыми ногами. Имя дочке выбрал дядя    Федя, и оно, как ни странно, ей подходит. Хотя Роза больше похожа на подсолнух: по круглому лицу с белесыми, как у отца, бровями и ресницами рассыпаны по-детски трогательные  конопушки, и оттого их угловатая фигурой хозяйка всегда кажется веселой и довольной. Даже когда сердится.
              - Что хотят, то и делают. Депутаты себе: кто после охоты, после  парной, придут в думу и высыпаются. А «гарант» наш себе : то с ракеткой в шортах скачет, то в реанимации еле живой, то где-нибудь чудит опять … А вы, россияне, выживайте, как хотите.
         Роза, наконец, управилась и присела к столу:
        -Давай, наливай себе заварку, как ты любишь, а хочешь, в пакетике возьми. Мариш, ты кушать будешь? - окликнула внучку. Та прибежала, оценила накрытый к чаю стол,    отрицательно мотнула головой, схватила пирожок и, протараторив: « Там Русалочка по телику идет», исчезла.
         - Вот, пожалуйста, полюбуйтесь на нее. За этой еще глаз да глаз, а они второго надумали. Я тебе говорила, что Люська моя беременная? Нет? Третий месяц. Отговаривала - бесполезно. Зять вовсе - мол, аборт вредно. Ну а как мы раньше? Я два раза попалась, сходила, и ничего, живая.
         Татьяна вспомнила свой «грех»,  и чай тут же утратил аромат и вкус. То, что Розка готова отказаться  от  внука, о котором Татьяна пока только мечтает, возмутило:
      -   Ребенка нужно рожать, когда его бог дает.               
      -   Бездумно, одного за другим рожать, что ли? - не отступалась  Роза. - Помнишь в соседнем доме Зинку, пятерых или шестерых родила? Ни одного нормального: кто золотушный, кто хроменький,  у младшего палец на руке раздробило, и все по недосмотру. 
                - Что ты сравниваешь : Зинка непутевая, да еще выпивала. А почему Люся не должна рожать: все у нее хорошо, ты рядом - поможешь. 
                - Конечно, опять мне придется. Эта в школу пойдет, водить надо, с тем гулять - на колу мочало, начинай сначала. Сначала - мама помоги с ребенком пока институт закончу. Потом ЧП это затеяли, оба сутками работают, еще деда переманили, с работы сорвали. Все у нее сходу: полюбила - сразу в ЗАГС, захотела -  родила. Нечего было замуж торопиться…
               И запнулась, опомнившись, - сама за «деда» своего, за Леньку,  после выпускного вышла. Подвинула было розетку с медом ближе к Татьяне, но передумала.
                - Этим тебя не удивишь. Возьми вот, джем. Такой урожай клубники был в прошлом году: и варенья,  и джема наварила, и еще ведер десять продали. Слушай, - привстала со стула, - вино сейчас наше достану, попробуешь, настоящее шампанское.
           Татьяна не стала отказываться, может это как раз то, что ей сегодня нужно. Выпила и похвалила - вино действительно оказалось  вкусным.
            Роза  налила себе еще.
              - Ой, забуду ведь: ты как к своим соберешься, скажи, я дам деньги и банку под мед, не хватило нам. Как они, не жалеют, что уехали? 
              - Мне хватит, - Татьяна  прикрыла фужер ладонью. -  Ездили на днях, саженцы отвозили. Приглашала, хоть денька два погостить - отказались, к себе на выходные зовут.
 
               Ее старикам не о чем жалеть: они всегда мечтали о  пасеке, о доме с участком. Соседи, правда, горевали:  их как раз всех, в полном составе переселили из довоенного  барака в этот самый новенький дом - живи и радуйся. Родители Гришкины тоже отговаривали. Не послушались  и правильно сделали - не бедствовали потом как городские: продукты все свои, да мед в подспорье.
           - Как братья твои, возвращаться не думают? – вспомнила соседских ребят Татьяна. 
           - Один не хочет никуда из своей Якутии уезжать, обжился. Там, наверное, у них и небо в алмазах.  Что, говорит,  у вас делать. Другой - тоже…сколько лет в Латвии. Может, так только говорит, а сам просто признаваться не хочет. Дети теперь у них там, внуки…А я скучаю по ним по всем, а поехать не могу.
           Зеленые Розкины глаза заблестели слезой, но она мигом осушила их проворными пальцами  и ободренным голосом поделилась:
         -   Я же недавно квартиру приватизировала, а перед этим еще раз им позвонила -  может, передумали насчет своей доли. Нет, говорят, мать с тобой доживала, ты ее досматривала… -  Облегченно вздохнув, кивнула на тарелку с пирожками. - Понравились? - И вспомнила. - А я тебе утром звонить хотела, дрожжей попросить. Глянула в окно -  вы как раз с Ириной Юрьевной из подъезда выходите.
      
               Татьяна рассказала про подарок Анжеле и, нагнувшись к ящику с инструментами, спросила:
           -  А они давно вот так, вдвоем, живут? 
           -  Да ты что, она же Малютина нашего жена. - Спохватившись, Розка  догадливо протянула. -  А -а -а, конечно,  вы же все время вон где жили. Малютин в семидесятых годах в горкоме партии управлял, такая шишка - перед ним все на цирлах ходили.  Жили не так, как мы, дом - полная чаша.  Малютин с Ириной Юрьевной сошелся, когда  вдовцом остался, старше ее был намного.  Дочка у них родилась.
                Роза, не торопясь, за разговором, убирала  со стола.
                -  Сын, от первого брака,  в Москве отучился и уехал куда-то за границу - то ли послом, то ли консулом.  Дочь вышла замуж, еще студенткой, за однокурсника. И тут как пошло у них - одно за другим. У дочки двойня родилась,  мальчик суток не прожил. Дед всех на уши поднял, а что толку - все уже случилось. Девочка вроде бы жива, а им не показывают, - слабенькая, говорят, под системой должна  лежать. -  Закрывая кран, она  повернулась к Татьяне. - Да ты тоже тогда  здесь была, я помню, беременная. Но ты их все равно не знала… - Опершись бедром о столешницу мойки, принялась вытирать посуду.  - Так вот, после всего этого Малютин слег,  с сердцем. Только следом такая беда, что он уже не пережил. Зять машину его взял, куда-то им съездить надо было с женой, и  в аварию попал. Хорошо хоть ребенка дедам оставили, а то бы тоже… - Розка в запале чуть не разбила вытертое до блеска и выскользнувшее из полотенца блюдце  - на лету поймала и осторожно поставила на верхнюю полку шкафа. - В один месяц троих не стало. Не знаю, как Ирина Юрьевна все это пережила. Вот и осталась Анжелка на ее руках.
                - А я слышала…- Татьяна посомневалась, стоит ли говорить. - Да я, наверное, напутала. Вроде бы она приемная.
              - Приемная, правильно, - утвердительно кивнула Розка и всем корпусом подалась вперед, -  такое разве утаишь. Это при Малютине  язык бы скорее откусили, чем признались, а как его не стало… -  Розка махнула рукой. - Может, даже кто-то со зла рот раскрыл.  Думаешь, мало Ирине Юрьевне завидовали, когда муж у руля был.  А про Анжелку давно все знают. И матери моей знакомая санитарка тоже рассказывала: когда девочку спасти не получилось, чуть с ума не сошли - как Малютину про это сказать. Скрыли, а тут на их счастье  мамаша какая-то отказалась… Ну, в общем, оформили документы как положено  и отдали вместо двойневой девчушки  Анжелку.  Не нашла, что ли? Я же видела, была вроде бы. - Не замечая растерянного вида Татьяны, застывшей в неподвижной позе с отверткой в руке,  Розка  присела на корточки и принялась рыться в железках. - Ну вот же она, - положила на стол стамеску.  -  Теперь-то уже все позади. Анжелка выросла, глядишь, скоро своей семьей обзаведется. Между прочим, я ее с твоим Романом в прошлом году несколько раз видела. А что, она девочка умная, говорят, отличница. - Розка села напротив, примеривая роль свахи. - Ты не думай, Анжелка сирота, но приданного за ней…  Ты была у них дома?   И золота у них, я думаю, побольше, чем у нас с тобой.  Сын Малютина им хорошо помогает.  В прошлом  году сама Ирине Юрьевне  извещение передавала,  почтальонка наша просила. Они не пропадут, в таких семьях, знаешь, как друг друга держатся.
               У Татьяны слегка закружилась голова,  и неприятно отяжелели  ноги. Она встала со стула  и под уговоры  Розки посидеть еще немного - дети плачут, что ли, отговариваясь, что устала и хочет прилечь, пошла к дверям.

                - Господи, господи, – беззвучно шептала Татьяна, спотыкаясь о бесконечные ступени.
       Григорий, разложив в прихожей рыбацкие снасти,  распутывал на леске «бороду».
       - На, у Катайкиных взяла, - с трудом выдавила из себя, выкладывая инструмент на тумбочку рядом с поплавком и грузилом.
       - Ну,  если один день для тебя имеет такое значение, сделаю замок сегодня.
       - Для меня все имеет большое значение, -  сжав  пальцами виски, Татьяна прошла в зал. На телеэкране кипели бразильские страсти: женщина, заломив руки, истошно кричала кому-то, зачем от нее столько лет скрывали, что ее сын жив.
            И Татьяна сорвалась, крикнула мужу, ища пульт:
             - Что за ерунду ты смотришь?!
             - Я вообще ничего не смотрю. Видишь, чем я занимаюсь? Как ты включила, так он и работает. Что ты такая злая сегодня? - Он отложил удочку в сторону и поднялся. Подошел к Татьяне, крепко обнял. -   Устала? Пойдем чайку попьем. - И, не выпуская из рук, повел ее в направлении кухни. - Лаврентьевы звонили, на девятое мая на рыбалку предлагают поехать, а после - на дачу к ним, на шашлыки. Поедем? Тебе развеяться надо, а то колючая стала как ежик.
       Татьяна вывернулась  из объятий:
        -  Не надо трогать, если я колючая, найди помягче.
        «Началось…»,  - тоскливо подумал Григорий, глядя на жену и припоминая что-то о  сюрпризах женской физиологии. -  «А может, просто не в духе».


               Лошадиная доза валерьянки ничуть не помогла, только стало еще противнее от ее сладковатого запаха, а от стойкого привкуса  подташнивало. Бесконечно долгую ночь Татьяна металась в полузабытье, между короткими кошмарными сновидениями и явью, похожей на бред. Измученная мрачными картинками разгулявшейся фантазии, она лихорадочно искала им опровержение, припоминая и собирая воедино все самые незначительные детали того дня, с той минуты, когда за неделю до срока ее привезли в роддом со схватками, и в приемном покое сказали, что сердцебиение ребенка не прослушивается. Вспоминала все, от физических ощущений в предродовой палате  до того момента, когда совершенно опустошенная лежала, прикрытая шерстяным одеялом, в огромном стылом зале, не чувствуя холода и только цеплялась мыслью за завтрашний день, чтобы хотеть жить дальше. Она не слышала мертворожденной девочки  и не решилась посмотреть на нее, потому что  акушерка, сокрушаясь, – могло у самой начаться заражение, ; велела нянечке унести ребенка. А потом Татьяна, словно деревянная,  что-то жевала и пила безвкусное на завтрак, обед и ужин, держала под мышкой градусник  и умоляла выписать ее под расписку. Ей пошли навстречу и тоже попросили  - не портить  «показатели»,   и она, сжавшись душой, подписала выписной лист, подтвердив, что у нее был  выкидыш.  Татьяна, еле сдерживая стон,  потянула одеяло, укрываясь от подступившего отчаяния. Сопенье мужа прервалось, буркнув  «чего не спишь», он перевернулся на другой бок.  «Взять сказать - что?»,  - вдруг неприязненно подумала. Спросить, почему не бросил все, не прилетел к ней  и не сделал то, что не медсестры и нянечки, а он должен был сделать,  как положено. Чтобы не мучилась она теперь в жутком неведении. Господи! Какая дикость. И все привыкли - и врачи, и женщины: плод, и все. Как будто плод не ребенок и не дышал, не бился. Не родился -  ну что ж, все равно не живой  и нет смысла докапываться почему. Бог даст еще… И бог давал, да все некстати. И матери, горько радуясь, что «вовремя», избавлялись от его дара на больничных и подпольных столах под лязг холодных  инструментов, и брели потом, корчась от боли, восвояси. Какая дикость, когда нет возможности защитить себя, чтобы не  взять греха на душу, не быть виноватой перед богом, перед не родившимся ребенком и перед мужчиной, который всегда прав, потому что предательски мудро оставляет решение за женщиной… 



               

   
                ***               

        Утром, совершенно обессиленная, Татьяна с трудом встала с постели, понимая, что долго так не выдержит. Как только за мужем закрылась дверь, тут же позвонила Кларке. Домашний телефон не отвечал, она перерыла старую записную книжку в поисках рабочего номера, помнится, записывала же где-то. Битый час безуспешно пыталась дозвониться подруге, пока та, наконец, не взяла трубку: как всегда вечно занятая, слушая в пол уха, догадалась только, что зачем-то срочно нужна,  выпалила: « Ничего не поняла, спешу, забегу обязательно » и дала отбой.
             Они дружили с первого класса, и пока Татьяна не уехала с мужем на Север, не могли представить, как будут обходиться друг без друга. Но со временем оказалось, что девчачья привязанность не всегда вписывается во взрослую жизнь, и сначала реже стали письма, а потом и о звонках вспоминали лишь изредка. И все же окончательно  их отношения не оборвались, а лет пять назад - возраст, что ли такой, сентиментальный – увиделись в отпуске на школьном юбилее  и поняли, что только они и есть одна для другой настоящие подруги. Татьяна  игнорировала категорическое Гришкино мнение в отношении их общей одноклассницы, как не исправимой «вертихвостки»,  и пропускала мимо ушей «комплименты» по поводу ее биографии.  Да, « разменяла шестой десяток, две квартиры и пятерых мужей» - это ее личное дело. Кларка - шикарная женщина, и Татьяне казалось, что ей по природе своей позволительно выбиваться из общепринятых поведенческих норм. Она с  детства была прелесть: пухленькая, очень подвижная и артистичная. Во втором классе после «ведущей роли» в сказке, получила прозвище «репка»  и росла с ним, все больше круглея формами, лет до пятнадцати. А потом однажды на школьном вечере она  такую Кармен сыграла в музыкальной постановке - актовый зал ревел, как на корриде. С тех пор ее иначе, как  Кармен никто не называл, а она, примерив на сцене парик, не могла дождаться окончания школы, чтобы перекраситься  в жгучую брюнетку. С возрастом к яркой внешности добавились практичность и упорство, и против такого сплава уже не могла устоять никакая преграда. Татьяна прощала подруге не всегда лестную прямолинейность, но других отношений не хотела, дорожа их взаимным доверием.
              В мужчинах Кармен не терпела двух пороков, но именно на лодырей и пьяниц ей почему-то везло. Двух законных мужей и нескольких ухажеров бросила, не испугавшись прослыть стервой. Потому  что, по ее мнению, «стерва» - это диагноз, а вот оказаться «брошенной» в их небольшом городе - это уже приговор. Двенадцать лет назад Кларка, наконец, нашла то, что нужно - засидевшегося в холостяках нефтяника.  После вахты он безумно любил свою Кармен пару месяцев, забывая обо всем, а потом снова исчезал на полгода. От семейных уз Кларка отказалась, чтобы не впутывать в них коммерческие вопросы, и в этом был здравый смысл. Она  всегда жила так, как считала нужным, надеясь только на себя.  В нужное время переместиться из партийной сферы в культурную  оказалось очень своевременным решением.  Она нашла применение всем своим способностям и теперь, когда ее сверстницы «тянут до пенсии», всеми званная и обожаемая Кармен даже не думает  стареть. Все, какие только есть городские мероприятия,  свадьбы и юбилеи - ее беспроигрышное «поле чудес».
             Клара явилась, как обещала, но не совсем удачно: чуть раньше  пришел на обед Григорий. Заметив предупреждающий жест Татьяны, Клара понятливо моргнула  и по-свойски заглянула на кухню.
               - Привет. Не помешаю? - прошла, не дожидаясь ответа, по пути игриво тронула ярким маникюром  остатки былой роскоши на лысеющем затылке одноклассника. - А ты молодец, ничего твоим кудрям не делается, и не седеешь. - Не замечая того, как тот  заторопился  убрать ногу подальше под стол, как будто гостья могла сесть ему на колени, Кармен приземлилась на свободный стул. - А я, видишь… - указала на мудро уложенную собственную гриву, обращаясь к Татьяне. - К своему родному цвету пришлось вернуться, устала седину закрашивать. По-моему, удачно.
             - Да, тебе идет, -  согласилась Татьяна и рассеянно  посмотрела на пеструю мелированную голову подруги, так и не вспомнив, какой же у Кларки «родной» цвет волос. - Тебе чай или кофе?
           - Кофе, покрепче и без молока. - И заявила, будто за этим только и пришла. - А я тебе работу принесла, подруга. Выручай: на девятое уйма мероприятий, а костюм не годится. Шьют, сама знаешь, как на директоршу товарища   Новосельцева - пряменько так. Там только в талии убрать, тебе       на час  работы.  Оставляя без    внимания   аскетичную особенность Татьяниной  фигуры, она привычно попеняла тех, кто шьет « не известно на кого».
            Татьяна никогда не брала заказы. Подруга была  исключением только потому, что на промежуток ее тела между крутыми бедрами и высокой грудью действительно очень трудно было угодить, а без талии  Кармен себя просто не представляла.
             Григорий, не терпевший женской болтовни, поторопился  допить чай, из прихожей крикнул жене: « я пошел», и дверь за ним щелкнула новым замком - звонко, с оттягом.

           - Ну, давай, говори скорей, что случилось.
        Запутанная история  про соседку с внучкой, аварию, про стамеску,  роды и бессонную ночь могла смутить кого угодно, только не Кармен.  - Так, - мягко, но решительно прихлопнула ладонью о стол незаконченную исповедь, - насколько я поняла, ты думаешь, что твоя девочка была жива, ей каким-то образом не дали закричать, где-то прятали,  пока ты не выпишешься, и потом отдали Малютиным. - Она вопросительно посмотрела на Татьяну. Та молчала, не в силах ни согласиться, ни опровергнуть: произнесенная вслух ее собственная версия, может быть, именно потому, что была озвучена, впервые не показалась ей пугающе - очевидной. Так, как, бывает,   высказанная боль приносит душе некое облегчение. - Спорить с тобой сейчас бесполезно: то, что я считаю невозможным и невероятным,  для тебя ; очевидный факт, - угадала Кармен. - Анжелка вот с таких лет, - опустила руку к полу, -  с ансамблем на концертах пляшет. Знаю я ее. Согласна, похожа на тебя в молодости, мало того, даже ростом такая же.  Это совпадение. Ты понимаешь, о чем я? - Клара посмотрела в глаза Татьяне и продолжала медленно, словно гипнотизер «проникать» в ее сознание. - Если бы тебе сказали, что моя Иветта - твоя дочь, естественно, в подобных обстоятельствах, поверь, при том, что она рослая и черноволосая, ты бы нашла в третьем колене в своем роду подтверждение и этому факту, потому, что тебя… - Клара соединила кончики пальцев обеих рук, - замкнуло. Извини меня, но ты зациклилась, как Годунов на царевиче Дмитрие, так, дорогая моя, можно и до кровавых мальчиков дойти. Надо немедленно прервать этот процесс, и я уже знаю, что мы сделаем. Но, во-первых, чтобы ты очухалась, я тебе напомню, если ты забыла: детей рожают не только в больницах, но и на дому, и в транспорте; в конце концов, их подбрасывают, оставляют на улице.  Ко всему прочему прибавь все поселки на десятки километров вокруг. Успокойся, это комплекс вины, Танюша. - Клара прижала руку к груди. -  В нас это самое уязвимое: со временем все себе прощаем, только не материнский грех. - Мягко  провела ладонью  по Татьяниному плечу. - Вот оно и выстроилось в цепочку: аборт, невыношенный ребеночек и уверенность, что это наказание. А тут как раз такое совпадение. Все естественно : чувство вины обострилось, подключилось воображение  и - пошло, поехало. Думаешь, со мной такого не бывало… - Глянула на часы. - Ого, время. Так, давай я костюм надену, пока говорим, ты пометишь, где  ушить… Ты знаешь, -  Клара, извиваясь телом, с трудом выбралась из плотно облегающего свитера,  -  меня бог не меньше твоего наказал. - Переодевшись, она замерла манекеном, не мешая подруге наметывать. -   Помнишь, через три года  после Иветки я  от моего благоверного не захотела рожать: прыгала, сумки тяжелые носила… Добилась своего. Разве плохо было бы сейчас - две сестрички, родные души.  И от второго мужа аборт сделала, дура. Представляешь, я вроде бы такая смелая, а тут побоялась, что Андрюха догадается. Показалось, стыдно его обманывать. А живое загубить не стыдно.  Где мозги мои  были, не знаю. - Клара дернулась, и иголка уколола ей бедро. - Вот так бы ширнул меня кто-нибудь тогда, да посильнее. У Андрюхи вообще своих детей нет, с вахты вернулся бы, а тут сын. Он что, стал бы срок высчитывать?  Да ничего подобного.  Воспитывал бы, как  Иветку,  и  радовался. А теперь: красавица моя за два года раз пять из Москвы приехала, не больше, а потом вообще забудет сюда дорогу.  Андрей - в основном  на Севере, а я загрузила свою жизнь по самые края, чтобы не думать о плохом. Черт его знает, все вроде бы как лучше хотела, старалась.  У моих соседей трое сыновей. Один с ними живет с женой и детьми в двухкомнатной квартире, двое - жилье снимают. И им хоть бы что: как выходной или праздник, собираются в кучу, через стенку слышу : смех у них, музыка. А у нас две квартиры: одну сдаем, а в другой я …кукую.
         Аккуратно выскальзывая из наживленного костюма, вспомнила про Николая с Ромкой:
         -  Подруга твоя как там, сибиряков наших голодом не заморила?  Мужики здоровые, им только успевай подавать.
         - Сами справляются. Томке сказала, чтобы только присматривала за ними.
         -  Ага, особенно по ночам пусть присматривает, – шутливо согласилась Кармен и легонько поддела Татьяну локотком.


                ***

             На пару дней работа с костюмом отвлекла. Татьяна ждала обещанного звонка, и когда зазвонил телефон,  вскинулась - наконец-то! Но звонил Роман. - Сейчас позову, подожди,  - пообещала сыну, вспомнив, какое сегодня  число.
            Анжела, смутившись, засияла глазами, а Татьяна, отводя взгляд,  заметила на шее именинницы знакомый кулон. Из-за прикрытых дверей  кухни ей слышен был девичий голос ; то приглушенный до шепота, то срывавшийся на смех. « А ведь они нравятся друг другу…».  И пустые Кларкины доводы рассыпались в прах. « Бедные, бедные, несчастные дети…».  Татьяна, зажмурившись, плотно прижала ладонь к губам, как будто ее мысли  мог кто-то подслушать.
          Как долгожданное спасение вскоре объявилась и Кармен. Как всегда, на минутку, прорываясь криком сквозь треск мембраны,  уханье  духового оркестра и детские визги:
          - Ты слышишь меня?!  Я созвонилась с Карповной, завтра к трем буду. Все, пока!

              Клара пришла раньше обещанного, сообщив прямо с порога:
           - Шефа в область вызвали, совещание отменили, так что  время у нас с тобой есть. Одевайся, не спеши, а я отдышусь - от новых туфель,  видишь, что… - Кармен, полулежа в кресле, пошевелила покрасневшими ступнями.
              Татьяна, пока собиралась, узнала, кто такая Карповна.
              -  Не баба, а ведьма, старуха Изергиль, Лет тридцать ее знаю, а вчера только в голову пришло, что забыла, как ее зовут, еле вспомнила ; Варвара.  Ее ведь вспоминали, когда припечет: Карповна, да и все. По дороге надо в магазин зайти, торт ей куплю, от себя. За моральный ущерб: я ее не один раз на грех толкала. Она хоть сама не делала… только ассистировала, но знакомых девчат я к ней направляла. Врачиха бралась, если  от нее приходили, а так - только через консультацию.

        У подъезда дорогу перебежала черная кошка.  Татьяна замешкалась, и Кармен, обойдя ее, пошла первой.
        - Не хватало только котов бояться.
        От остановки  минут десять шли пешком. Клара, держа руку с тортом на отдалении, чтобы не задеть светло-голубой  плащ, инструктировала Татьяну:
        - Карповна  пока не в курсе, зачем мы идем. Праздник скоро, вот и начну с поздравления, ей приятно будет.  Она в госпитале работала,  в нашем, прифронтовом, тут и осталась.
        Они проскочили на противоположную сторону улицы и, сокращая путь, пошли через дворы.
         - Я кое- что придумала, чтобы ее проще было разговорить,-  раскрывала свой план  Кармен. - Допустим, что твой Ромка влюбился в эту девочку, и тебе, как матери, мало ли что, вдруг жениться захочет, совсем не безразлично знать о ее…ну, скажем, наследственности. Что тут такого, кругом столько всякого… Нормальное беспокойство для будущей бабушки. Карповна все равно тебя не знает и не вспомнит. 
                Татьяна согласно кивнула головой и внутренне ахнула:  « а ведь все это уже происходит…».
              - Осторожно, - Кармен поддержала споткнувшуюся о бордюр Татьяну и показала на ближайший подъезд, - нам сюда.
               Они поднялись на второй этаж. Коричневая дерматиновая обивка блестела, как новая, и пластинка на ней  с квартирным номером горела надраенной  медью. « Как привыкла, так и живет, как в больнице, с хлоркой…»,  - вытирая ноги о мокрую тряпку со специфическим запахом, подумала  Татьяна. На дребезжание  старого охрипшего звонка  дверь сначала приоткрылась перед выступившей вперед Кларкой, замерла в таком положение на несколько секунд  и уж потом  впустила гостей внутрь. У порога Татьяна наткнулась на пристальный взгляд  хозяйки - и, правда,  Изергиль.  В единственной комнате время застыло лет на шестьдесят: довоенная мебель, белые вязаные салфетки кругом, незабвенные фаянсовые слоники и олени, вышитые крестиком диванные подушки.
 
            - Садитесь, - пригласила Карповна, кивая на стулья вокруг стола.
           Ее мрачноватая сдержанность производила  тяжкое впечатление, как карты Таро на ожидающего своей судьбы,  и Татьяне заранее стало страшно - что скажет.  На опечатанном морщинами лице ; взгляд, спрятанный в глубину глазниц, и не догадаться - ни о мыслях ее, ни о судьбе. Жалела ли когда-нибудь, что помимо акушерского благодеяния, помогала прерваться зародившейся уже жизни, или просто, как в госпитале выполняла свой долг, так и после продолжала по привычке делать то, что прикажет врач, не задумываясь и не страшась поддонов с остатками человеческой плоти, перепачканных кровью рук и инструментов.
         Кармен, не торопясь,  начала с гостинцев, заметно растрогав старуху. А как только хозяйка отправилась на кухню, тут же нырнула следом.   Минут через пять вернулась  и, открывая коробку  с тортом, подмигнула Татьяне:
              - Все нормально, сейчас расскажет.
      
               Карповна,  водрузив на середину стола самовар, объявила:
              -  Секрета здесь никакого нет. -  И принялась доставать из буфета чайные пары, салфетки, сахарницу… - Заведующая сразу Ирине Юрьевне сказала обо всем, и решали они вместе. Так что, это была тайна Ирины Юрьевны, а не наша. Дочь она от удара спасала и мужа, мудрая и сильная женщина.
              Села и посмотрела  Татьяне в глаза. Рта еще не раскрыла, а горло Татьяны словно кто-то сдавил.
               - За девочку не беспокойтесь.  Вы же сами видите, какая она славная.
             Багровый  румянец со щек Татьяны сполз к шее. Клара, догадавшись,   бросилась «спасть» подругу и, будто лишь из женского любопытства, спросила, не интересовался ли кто девочкой.
            Опытную Карповну не проведешь:  вперила в Кларку  свой непроницаемый взгляд, угадывая, что еще от нее  хотят.   Выдержав паузу, расщедрилась:
             -  Мать Анжелки - нормальная женщина и дочь свою разыскивать не будет.
           Твердой рукой поднесла чашку ко рту и сделала несколько глотков. Впервые по ее лицу можно было о чем-то догадаться  - она боролась с искушением. Вряд ли когда-нибудь к ней проявляли такой интерес, а ей, видимо,  было что поведать. Профессиональных тайн фельдшерица явно не откроет, но если ее слова уже никому не навредят, почему бы и нет…
            - В жизни всякое бывает. Отправили мужика в командировку за границу, а через год  он должен был забрать и жену с ребенком с собой.  Не устояла бабешка - согрешила, а семью потерять не хотела. Уехала с первым их малышом к тетке и доходила до срока. В консультацию на учет становиться побоялась. Тетка через кого-то вышла на нашу заведующую. Да и кстати. Родила благополучно, положили ее в изолятор, а малышку - в детскую. Правильно мамаша сделала, что выносила, а не избавилась… Вон какая барышня выросла.  Невеста.
         - Значит, дед так и не узнал… - протянула задумчиво Клара.
         - Не узнал. А день рождения внучки в свидетельстве велел записать первого мая, чтобы в праздник всегда отмечать.

          Григорий еще с порога  уловил аппетитные запахи.  По пути в ванную заметил на кухонном столе вино и торт,  посмотрел на Татьяну:
              - Есть повод?  И ты сегодня какая-то…
              Он игриво повертел растопыренной пятерней. - Такая ты мне больше нравишься.
              - Мы с Кларой в гости к одной знакомой ходили, а чтобы все по честному было, и тебе вкусненького взяла. -Татьяна прошла вслед за мужем и облокотившись о притолоку, смотрела,  как он моет руки. - Ты прав. Мне, наверное, действительно нужно развеяться, а то я с этими хождениями по конторам издергалась совсем. Ты Лаврентьевым еще не звонил? Позвони. Укатим куда-нибудь, на рыбалку, в лес, на дачу на все праздники.
             - Ну, мать, - Григорий шутливо развел руками, - это просто праздник какой-то.  - И  следуя вслед за женой на кухню, дивился про себя:      « Три дня назад предлагал, она даже слушать не хотела. Странный народ, эти женщины, и чего им все время не хватает…».