Письма нашей юности ч. 8

Здравствуй, Сашка!
Такая духотища – смена с 4-х, только что началась. Сходили с Надей Пушкиной в молочку (мы сейчас в одной смене), а теперь, пока есть время, хочу поговорить с тобой, если, конечно, удастся собраться с мыслями (голова гудит  в такой атмосфере).
Твое вчерашнее письмо. Твой диалог с самим собой и «немножечко со мной». Это письмо пришло очень вовремя. Даже не только в нужный день, но и в нужный момент. Как раз поздно вечером я возвращалась от братишки, и может быть потому, что на этот раз не смогла ответить на его вопросы – вопросы, которые мучают и нас, но, может быть, уже в другой форме, - я  задумалась над тем,  почему я не смогла сказать ему то, что 2-3 года назад открылось истиной для меня.
Я шла с остановки. Шелестели листья, и в свете фонарей черные узоры их теней качались под ногами. Но вдруг я поймала себя на том, что всю красоту этой ночи, эти узоры, звезды и шелест листьев я воспринимаю как-то механически. Будто бы по старой привычке что-то во мне отмечало: «Да, красиво». Подумалось – ведь это уже давно… И тут смутно промелькнул ответ на вопрос, что я задала себе. А когда дома прочитала твое письмо, я смогла уже определенно сказать себе: «Дело в том, что ты изменилась, Танька». Изменилась, изменив своим порывам, своим  чувствам, эмоциям ради разума. Разумеется, не совсем, но все осталось «полу-" . И, разумеется, не сознательно, просто слишком много позволила своему «мыслительному аппарату». Да, в этом не может быть  «золотой серединки». Что-то  - или эмоции, или разум  - берут верх.
Ты можешь удивиться – почему? Неужели так, ни с того ни с чего восторженная девочка превратилась вдруг в практичного, трезвомыслящего человека? Если быть честной, мне на этот вопрос можно ответить (когда-то мне было мучительно больно думать об этом, а теперь…  Видишь, каким действенным лекарством может быть трезвость). Был момент, когда мне слишком дорого пришлось заплатить за свой идеализм, за свои эмоции. И тогда я сказала себе: «Довольно!». Были месяцы, когда я жила будто в скорлупе. И когда я поняла, что это не выход и пыталась вернуться к себе прошлой, это оказалось совсем не просто.
Ты поймешь меня, Сашка, если пройдешь через это. Только не дай бог и тебе неметь над такими словами: « божество – ничтожество, как же это так?». А может быть, ты проще перенесешь это. Ведь за ошибки в любви женщины платят больше.
Нет, не совсем просто нести мне этот груз трезвости. Но я  не отрекаюсь от нее, теперь мне без нее нельзя. Но она хочет подчинить себе и то, что мне бы совсем не хотелось отдавать ей, а я часто не в состоянии бороться с ней. Трезвость, логика, преклонение перед разумом… Порой я чувствую себя заколдованной этими злыми волшебниками. Но теперь я знаю, что есть добрый волшебник,  который вопреки логике видит во мне маленькую девочку, которая не так сильна, как считает она и некоторые другие, которую нужно защищать от обид и горя. И  которая  может радоваться всем маленьким и большим радостям жизни. И  – чудо! – я становлюсь такой. Вот почему я дала согласие стать его женой.
Вот и весь наш диалог о разуме и эмоциях. Как видишь, в силу некоторых причин, у нас не может быть общей точки зрения. Но лишь бы мы понимали друг друга.


Анатолий Вертинский 
 
Как судьбы непреклонной сила,
На рассвете весеннего дня
Ты меня в небеса уносила,
За собой уносила меня.
Нет, не шли мои ноги – летели.
И не знал в те мгновения я,
 То ли так облака затвердели.
То ли стала бесплотной земля.
Мне счастливая зорька мигала,
Улыбалась, играла со мной…
А потом ты меня свергала,
 Возвращала на путь земной.
Тучи небо мое закрыли,
Ты мои отобрала крылья:
«Хватит, милый, витать, летать,
Начинай по земле ступать!».
И меня повели мои ноги
По земной,  по тернистой дороге.
Были лужи, снега, буревалы…
И порой, выбиваясь из сил,
У тебя я смерти просил,
Как усталый солдат – привала.
Но в минуту смятенья и боли
Я услышал твой голос: живи!
Как судьбы непреклонной воля
Было слово твоей любви.
 И ему я не смел перечить…


Добрый день, Сашка!
Привет твоим сопкам и морю!
Безмятежны ли они по – летнему  или уже чувствуют осень?
А здесь первые желтые листья уже шуршат под ногами. И я урываю последние радости, качаюсь на волнах на Волге и подставляю лицо нежаркому уже солнцу.
«Тревогу» прочитала. Твое письмо получила…
Да, намечавшееся событие отодвигается с сентября на некоторый (пока неопределенный) срок. И сентябрь – отпуск – я буду отдыхать дома. Адрес  - если ты забыл - напишу.
Всего доброго, Сашок!
Жду твоих писем.   
 Таня. 


29. 08.71.
Продолжаю получать твои «бичующие» письма,  Сашка.
Хотя в последние дни очень трудно сосредоточиться на себе (опять ушла в общественные дела), а сегодня особенно – проводим цеховый «Огонек»), но не хочу заставлять тебя ждать. Но все-таки, прошу «сделать скидку» на мое «общественное» настроение и на обстановку (пишу на смене).
В первом письме ты обрушил на меня целый «шквал» негодования «за измену». Не буду разбираться сейчас, насколько это заслуженно. Так или иначе – полезна такая встрясочка. И я «поднимаю руки», Сашка. «Не буду больше!». Понимаешь, Сашка, не способна я сейчас на серьезный разговор. Ей-богу,  я устала (как я писала тебе в последнем письме), и в этом, наверное, одна из причин моих противоречий. Серьезное письмо я напишу тебе только из дома (отпуск у меня с 10-го сентября). А эти дни у меня будут кошмарными. Обещаю тебе только, что, видимо, мои письма тебя не будут больше шокировать – я надеюсь «исправиться» в лучшую сторону. Я буду прежней, Сашка.
Я немного «запаниковала». Но общими усилиями – твоими, моими, и автора очерка «Без черновиков», и некоторых других,  кто не догадывается об этом, я,  кажется,  преодолела этот «барьер».
Все будет нормально, Сашка. Напиши мне большое письмо о море, о сопках, о твоей лодке. За два дня не нашлось времени у нас, чтобы ты рассказал подробнее о своем  образе  жизни…
Таня.

Третий час, третий час моего дня рождения. Я думаю над твоим вопросом – что означают для меня  эти слова – быть самим собой. Когда я прочитала твое письмо, поняла, что мне будет очень трудно объяснить это – уж очень не поддается это ощущение словам. Слова… они как главная преграда на пути к себе (все, что я думаю сейчас, я не считаю общим, может, это только мои муки). Слишком много слов, и так мало своих. Я слишком ушла от себя в слова. От жизни в слова о жизни. Слишком много книг. Из них я создала себе бога,  незаметно принося ему в жертву многие прежние радости. Поиски истины, поиски смысла жизни… А просто «нельзя любить жизнь меньше, чем смысл ее» (Достоевский»). А я любила. И наказана за это своими муками. И была бы наказана еще больше, если бы не спохватилась. Кому я должна быть благодарна за это?
Многому. В том числе и тебе, Сашка. Но больше всего тому, кто говорил совсем мало слов, а просто любил меня. А я временами презирала его любовь «за примитивность». А теперь я знаю, что я, совсем не стою его «примитивной» любви. Мне теперь хочется молчать, пока я не искуплю своей вины перед ним, перед собой прежней (перед «самой собой»). А потом заговорить своими словами. Я и сейчас не «предельно сама», слишком сильна власть слов надо мной.
Сашка, если в моих  письмах ты заметишь какую-то противоположность в суждениях, не сомневайся в моей искренности. Я ищу себя. Во всем этом, противоположном.
Я «обвиняю» книги. Но это не единственный мой «враг». Другой – общественная работа. Она слишком меняет точку зрения – начинаешь смотреть на себя не «изнутри», а «со стороны». А с этой точки зрения я, бывает,  совсем неплохо выгляжу.  И мое тщеславие все губит. А отказаться от обществ. работы я уже не могу – уже не в состоянии бездействовать. В общем, одно мучение.
Конечно, все это не оправдывает меня, а лишь доказывает, что я уж не такая сильная личность, как считаешь ты, например (теперь ты будешь осторожнее с комплиментами,  я призналась – тщеславия у меня достаточно).
Ну, довольно об этом. Главное - я сейчас все ближе становлюсь «к себе». Думаю, отпуск мне поможет в этом. Нужна просто естественная обстановка. И нужен строгий судья…
Спасибо за фотографию. Сашка. Мне кажется, я чуть – чуть побольше узнала тебя.
Ну, жму руку, дружище.
3 сентября 1971 года.
Таня.

Здравствуй, Сашок!
Тысячу извинений… Ты, наверное, уже не знаешь, что и думать. Плохо думать обо мне ты уже не должен, не попала же я снова в больницу!?
Нет, конечно, жива - здорова, просто «загуляла». Отпуск у меня совпал с отпуском моего старшего брата (сибиряка), и я остаюсь наедине с собой только глубокой ночью. Когда уже валюсь с ног и на письма совершенно не способна, да вот сегодня – его утащил куда-то друг.
А отпуск проходит «на высоте», оправдались все мои ожидания и надежды. Душевное равновесие, о котором я столько мечтала, кажется, вновь приобретено. Дни совсем летние, обстановка мирная – все способствует моему безмятежному настроению. Книги и газеты совсем не читаю (последние известия узнаю по радио), в общем, сельская идиллия. Не пугайся только за меня все это ровно настолько, чтобы все встало на свои места.
Три дня провела в Волгограде, была за Волгой – там только чувствуется осень. Красота…
Перед самым отъездом из Саратова попала на выставку рисунков Нади Рушевой. Ты слыхал о ней? Писали одно время в «Юности», «Комсомолке». (1952 – 1969, умерла в 17 лет). Слов нет, это надо увидеть.
Письмо твое получила. Спасибо, ты хорошо выполнил мою просьбу.
О, Сашка, мне все-таки кажется, что ты на меня в обиде. Не обижайся, я все та же. Разбаловалась, правда, немножко, пользуюсь своим положением «дитяти», мало думаю и много сплю. Вот и сейчас – пол-первого, а меня клонит. Неужели были когда-то ночные!
Так что, Сашок, будь ко мне снисходителен, а я тебе пообещаю исправиться в скором времени, снова стать умной и серьезной. А пока дай лапу, друг, и не капризничай, пиши! А чтобы окончательно к тебе «подлизаться», посылаю тебе байкальский вид.
21.9.71. Таня.


Здравствуй, Сашка! Наконец пришел день, точнее, ночь, когда я могу взяться за письмо тебе. Опять ночная, опять работа, как будто и не было этого месяца. Второе твое письмо в Суровикино я получила  за день до отъезда, а здесь меня ждало твое давнее письмо, которое уже не застало меня в Саратове.
Во-первых, поздравляю тебя с повышением. Видишь, время идет для тебя недаром. Не знаю, какие блага дает тебе новое положение, но, по крайней мере, моральное удовлетворение, да? Или, может, что-то изменилось и в службе? А значит, и в жизни, - ведь ты пишешь, что жизнь и служба равнозначны…
 Спасибо тебе за тот кусочек поэмы Рожденственского. Если можешь, пришли ее целиком. Мне самой сейчас хочется написать тебе что-то стихами. Не хочется раскладывать события «по полочкам», все равно не расскажешь ими того важного, что происходит сейчас в моей жизни. Я не могу объяснить, и ты навряд ли найдешь в них ясность для себя. Я чувствую, что у тебя сейчас тоже неспокойное время, и мне хочется, чтобы ты скорей нашел равновесие в своей душе. Вот, пришли на ум стихи Евтушенко (может, я и писала когда-то тебе их):

Внутри меня осенняя пора.
Внутри меня прозрачно и прохладно,
И мне печально, но не безотрадно,
И полон я смятенья и добра.

А главная нужда – чтоб удалось
Себя и мир борьбы и потрясений
Увидеть в обнаженности осенней,
Когда и ты, и мир видны насквозь.

Сомненья – это дети тишины.
 Не страшно, если шумно не бушуем.
Спокойно сбросить все, что было шумом
Во имя новых листьев мы должны.

 У вас уже, наверное, зима. А здесь осень, холодная, с  дождями, бывает, и со снегом. Открываются сезоны в театрах, в консерватории. Послезавтра собираемся в театр – премьера, «Идиот» по Достоевскому, Янковский в главной роли. А в консерватории концерты Листа, Шостакович… В филармонии первая лекция–концерт  –  «Шопен и Жорж Санд», «История одной любви»… Хочется на прощание как можно больше взять от Саратова – мне осталось быть здесь не так много…
21-го идем на эстрадный концерт – Ободзинский, Ненашева, Ухналев, Шульженко.
Хотелось написать тебе гораздо больше и серьезней, но уже 6 часов утра, голова совсем тяжелая. Но я еще напишу.
А пока – давай свою лапу, - теплого тебе кубрика, отличных тебе пейзажей и хороших ребят рядом.
11.10.71.     Таня.


Письмо написано на бланке радиограммы.
                Приказа НКВМФ 26 – 1944 г.
Радиограмма № 001000               
Частота: дружбы
Откуда: Мурманск
Куда: Саратов
Время поступления на средства связи: 22 ч. 10 м.
Дата: 02 число 11 месяц

Здравствуй тчк Таня вск
Привет из Мурманска!
Таня, решил написать тебе внеочередное письмо, в том письме я поделился с тобой не всеми мыслями. Сейчас наверстываю упущенное.
Опять сегодня стою на верхней вахте. Настроение хоть куда, утром было намного хуже. С самого утра у меня все пошло вверх ногами, то есть, с самого утра мне начали высказывать различные неинтересные мысли типа: «Почему, отчего, кто велел начинать и кончать приборку и, в итоге, 1 наряд на работу». Ну, а сейчас я уже оправился от таких высказываний и сижу – сочиняю письмо.
Сижу в радиорубке и слышно, как наверху плещется вода и дует очаровательный ветрище, так, что я вздрагиваю от одной мысли о необходимости выходить наверх. Там мороз и ветер 2 (не путать с ветром в 2 балла, в этом баллов 7-8 ).

А все говорят, погоди, это только осень, ну и ну. Но мы не унываем, бывало и хуже, ведь это все-таки Север, а он шутить не любит, так вроде бы. Знаешь, Таня, так хочется проснуться без подъема, и, чтоб целый день не было надо мной старшины, надоедает изрядно. Опять качает потихоньку, а лодка-то привязана. Таня, знаешь, а я и сам не прочь устроиться работать в Сибири или на Дальнем Востоке,так что ищи со временем место и для себя и для меня.
Передавай привет нашим!
До свидания!
Жду ответ!
Отличного праздника!
Пусть за вашим столом незримо присутствует веселье и дружба!
Поднимаю бокал за дружбу!
Играет музыка! «Разрешите пригласить на вальс!»
Все кружится и тает в темноте!
Остаются лишь мечты!
Сашка.

Здравствуй, Таня!
Привет тебе из Заполярья!
Таня, получил вчера от тебя письмо и сразу же сел перепечатывать поэму. Но перепечатать до конца не успел, и поэтому пришлось переписывать от руки. В общем, поэму ты получишь сейчас же или, быть может, позже (я отошлю их вместе, но письмо пойдет «авиа», а остальные - простыми). Ну. Ладно, а теперь самая суть письма, т.е. не суть (она у меня просто не выйдет, а что выйдет, понимай сама). Да, еще одно маленькое отступление. Что-то слишком часто в твоих письмах я встречаю такое или примерно такое выражение: «ты не поймешь».
Неужели мой «интеллект» до того не развит, что я не пойму хотя бы 50%? А, точнее, я иногда в обиде на тебя, но больше на себя. Почему? Вероятно, я дал повод тебе так думать. Ну, а теперь немного о себе.
Я, кажется, вновь обрел равновесие. Правда, оно, быть может, только видимое и основано лишь на знании того, что после каждого спуска должен идти подъем, так что не все еще потеряно, и поэтому нечего вешать нос. Все, как ты говоришь, будет хорошо. Будем надеяться и сидеть на чемоданах. Почему сидеть на чемоданах? Да потому, что в неопределенном будущем (где-то до нового года) я должен сменить в/ч, а, быть может, и весь образ жизни. А пока я нахожусь в свободном состоянии. Т.е. я сейчас похож на прохожего в проходном дворе, иду во времени, не обращая почти ни на что внимания.
И все же я хочу чего-то необычного. «Несбывшееся зовет», - как говорил Грин. А я ему верю и иду (тьфу, опять преувеличение, вернее, фразерство – пытаюсь идти) за ним. Эта тоска по несбывшемуся, наверное, никогда не пройдет, т.к. очень трудно уловить это несбывшееся. А я всегда был невезучим, хотя и не обижаюсь на количество приключений, всяких и разных. Хотя ты и можешь возразить: «У серьезных людей ничего незапланированного не бывает», а я и не претендую на серьезность. Быть невезучим да еще и серьезным это слишком грустно – повеситься можно.
Лучше быть доверчивым и верить в прекрасное, а потом платить разочарованием, чем вообще ни во что не верить, а посему:
«Долой серьезность! Да здравствует Необычное Несбывшееся!»
Но так как я не люблю ждать, то ищу по мере возможности, а отсюда и приключения и неожиданности.
Все идет «путем». Правда, порой в этом не хватает попутчика. Кого попало не возьмешь в такую жизнь, а те, кто нравятся, либо отказываются идти, либо идут уже, но не со мной. Но когда-нибудь найду и попутчика и нашим общим девизом… а, впрочем, что заранее загадывать. Там будет видно. Главное, не унывать и не скрипеть от попутного ветра.
Да, еще высылаю тебе несколько своих фотофизиономий. Ты все время обижалась, что я ничего не успел рассказать толком о себе и об отпуске. Так что получай!
И, как говорят фотографы: «Улыбочку, пожалуйста».
Пиши! Жду!
До свидания!
Сашка!
19.10.1971г.

Сашка, какой ты молодчага – сначала вижу три твоих письма, а потом все это оказывается письмом, поэмой и фотографиями!  И вот четырьмя своими улыбками ты улыбаешься мне со стола,  и я не могу не написать тебе несколько строчек – письмо не получится, только несколько строчек, чтобы не заставлять тебя недоумевать в ожидании моего письма, как ты заставил меня на этот раз. Я уж и не знала, что и думать.
Почему я сейчас не способна на настоящее письмо? Потому что у меня сейчас самая карусель: завтра провожу отчетно-выборное собрание, а у меня доклада еще нет, а уж двенадцатый час. Правда, наверное, и не будет, - глаза уже слипаются, ничего, на работе что-нибудь придумаю. Но так или иначе – отвлекаться особо нельзя. А завтра ночью приезжает папа – проездом из Сибири домой. От этой его поездки во многом зависит, буду или не буду я в Сибири, каким образом – не буду расписывать… А потом через день–два мне придется, видимо, съездить в Волгоград… Видишь, вся в делах. Но я постараюсь между ними урвать времечко и написать тебе письмо, тем более, нам с тобой надо поговорить серьезно.
А пока – я очень рада за тебя, что «синусоида» твоего настроения пошла вверх, и мне сегодня поднял настроение. А то я было совсем сникла от «прозы жизни».
В общем, ты прав – не  вешать нос, жизнь прекрасна.
Тугих  парусов над нами, и если наши шхуны и разойдутся, то не надо грустить – Земля круглая, встретимся! Лишь бы не прельстила нас однажды какая-нибудь уютная бухточка и не обвисли бы наши паруса!
Будем верить в себя!
24.10.71. Таня.
Поэма стоящая, спасибо.

(Письмо на бланке «Комсомольская характеристика. Саратовский химический комбинат»).
Ну вот, здравствуй, Сашка. Давай посидим с тобой, покурим и поговорим «про  жизнь». Где мы с тобой расположимся? Давай хотя бы у аэродрома, пусть внизу будет море саратовских огней и рядом гул пролетающих и улетающих самолетов. Прошло три с половиной месяца с нашей встречи, и листья уже не шумят и даже не шуршат под ногами. Они облетели и почернели от заморозков и от дождей. Ну а мы – те же?
Если умирают листья, значит, и в нас что-то уходит навсегда. Но что листья? Уходит только то, что отслужило, чье время прошло. А деревья ведь остаются, правда? Только они становятся выше, и кора толще, и сами сильнее…
Холодно, Сашка, стало. И хотя ты в бушлате, я в пальто, все равно пробирает, правда? На скамейках совсем неуютно, лучше походим.
Ты рассказывай о себе. Я буду слушать. Я буду рада тому, что тебе снова легко, что ты снова сильный. А больше всего тому, что скоро жизнь принесет тебе что-то новое. Ведь один из моих личных врагов  - однообразие. Наверное, самый страшный. Я рада, что я еще готова на безрассудства, когда оно становится на пути. Но у тебя «рамки» жестче, конечно, и приходится, видимо, пока довольствоваться тем, что «пошлют свыше». Пусть «шлют» скорей…
А наша «троица» все прощается с юностью. Вчера пропивали Татьянину (Каленова, она была в отпуске, когда ты приезжал). Сегодня ее свадьба. Сегодня распадется наш  «треугольник», и разбредутся его стороны по свету, образуя новые «фигуры»…
А через три недели пропьем и мою юность. 27 ноября в Волгограде я стану женой. Сашка, порадуйся за меня – я счастлива. Это – в общем, и это совсем не исключает многих сложностей. Мне никогда еще не приходилось так ломать себя. Часто вспоминаются строчки из стихотворения Р.Рождественского «Несовместимость» (когда-то давно читала):

В криках «Осанна!»,
В разливах венчального звона
Тоже идет пересадка
                сердца живого…

Страшное время, Сашка. Что останется от меня после этой ломки?! Пойми меня правильно – я б никогда не пошла на это, если б видела, что придется
пожертвовать главным. Нет, он не из тех. Но все равно… И я поняла,  что это неизбежно. Раньше бы я, наверное, оскорбилась, если б мне сказали, что предстоит – «пусть принимает меня такой, какая есть!» . Теперь я знаю, что этого избежать может лишь тот, кто нисколько не любит или последний эгоист.
Насколько это все изменит меня, ты увидишь сам…
И если ты не поймешь меня сейчас, то поймешь попозже, когда окажешься в таком же положении. И не смотри на это так мрачно – взамен того, что ты теряешь, открываешь целый мир, часто противоположный твоему, - но тем богаче ты становишься. Конечно, если есть любовь.
 И будем верить, Сашка, что жизнь прекрасна и щедра на всех своих поворотах, и не будем тормозить ее.
Ну, мне пора, Сашка. Уже 6 часов утра. Скоро и твой самолет…
Счастливых тебе полетов и плаваний! С праздником тебя!
Пиши. После свадьбы я еще с полмесяца буду здесь, пока не придет ответ из министерства. А потом адрес сообщу.
  Таня.


Здравствуй, Таня!
Пишу тебе из Мурманска! Пишу!? А не проще ли будет вновь украсть тебя из общаги? И привезти тебя не на Волгу, а в Мурманск, вернее, в его пригород, в Роста…
Итак, закрой глаза… Ты пришла с работы, уже поздний вечер, но, по своему обыкновению, ты собираешься что-то доделать, дописать…. Как вдруг из открытой форточки доносится твое имя, произнесенное удивительно знакомым, но неизвестно чьим, голосом. Немного отодвигаешь штору и видишь мою простодушно ухмыляющуюся физиономию. Я, так и не узнав номер комнаты, пытаюсь вызвать тебя из окна. Эта попытка наконец увенчалась успехом. Ты удивленно смотришь на меня. Я прошу тебя вызвать такси и потеплее одеться. Ты недоуменно пожимаешь плечами, но, одевшись потеплее, выбегаешь. Мы садимся в такси. Шофер нам весело подмигивает и спрашивает, куда везти.
- В аэропорт.
Ты вопросительно смотришь на меня.
- Да-да, мы улетаем.
- Куда?
- На Север.
- Почему?
- Потому что я хочу поговорить с тобой.
- Но я не полечу, я не взяла денег!
- А паспорт, пропуск взяла?
- Только пропуск.
- Вот и все в норме, - отвечаю я и, с видом кудесника, вытаскиваю три билета:   –  Вы кудесника вызывали?  Один себе, а тебе сколько, два? Туда и обратно, я же должен вернуть тебя будущему мужу. У тебя завтра – свободный день, на этом закончим вечер вопросов и ответов. Давай лучше помолчим!
 А такси мчится по Саратову. На улице – ни души, по городу идет поздняя осень. Мне немного грустно, ведь именно в такую осень я и полюбил Саратов, а вот теперь прощаюсь с ним, и, быть может, навсегда. Даже если и встречусь с ним еще раз, мы будем другими: я взрослей, а он мудрей, но в прошлое он меня уже не вернет.
- Прощаешься с Саратовом? – читаешь ты мои мысли. А я думаю, что это город моей молодости, моих дружб и надежд, от которых для меня, как и от Саратова, ничего не останется вскоре, кроме воспоминаний. Дальше мы молчим в машине, мчащейся по безлюдному городу. Но это уже не летнее, а осеннее безлюдье, с каким-то оттенком тоски и мрачности. А вот и аэропорт. И мы вновь на краю сопки, то бишь, горки. Смотрим на Саратов.
Ты видишь, как он красив? Нет, это, конечно, не летняя красота. Ты посмотри, как он прозрачен, этот осенний воздух, как он чист! Мы любуемся городом. Хоть в него и вошла осенняя грусть, но городам легче, чем людям. Осенью их украшает природа, зима укрывает белым покрывалом дома и улицы, весной их ждет радость обновления, проявляющаяся в первой зелени. Но все-таки самое славное время для городов – бабье лето, с его тихой печальной красотой. Однако не будем завидовать городам. Ведь они созданы человеком, а завидовать делу рук своих – это, пожалуй, смешно. Можно позавидовать, хорошей доброй завистью, рукам мастера, а делом – только восхищаться. Ты молчишь? Быть может, я не прав?
По-моему, осень всегда грустна, а эта для меня – особенно. Понимаю, что для тебя эта осень очень похожа на весну. Я вижу по выражению твоего лица, что ты и здесь и, в то же время, где-то далеко. Порой кажется, что ты не можешь и в мыслях расстаться со своим любимым. Тебя освещает внутренняя улыбка…
Я смотрю на часы.
- Пора лететь, - говорю я.
- Да-да, конечно!
И мы идем на регистрацию, а затем садимся в самолет. Я вспоминаю, как ты меня провожала, и показываю, где ты стояла…
И вот мы взлетаем! Неясная осенняя заря уже встала над Волгой и та становится малиновой. Но все остается внизу. Ты повторяешь свой вопрос, как песню: как тебе служится, с кем тебе дружится, что тебе снится во сне?
- Неважно! Неважно мне служится, потому что друг меня покидает, ведь я хотел и только мечтал быть с тобой одной. Я думал, отправлюсь в отпуск, и мы решим окончательно, что всегда будем вместе. А получилось все наоборот! Как это все произошло? Не стоит только мне сочувствовать, я сильный и справлюсь со всеми невзгодами. Мне жалко только мать – а вдруг она узнает?
 И я замолчу, перебирая в себе события последних дней. Ты с недоумением смотришь на меня и отворачиваешься к иллюминатору. Я чувствую, что веду себя, как скотина, но врать, что все нормально, не могу и не хочу. Хоть одному близкому человеку могу я сказать, что со мной творится, как мне тяжело? Нет, я не виню тебя, ведь дело – во мне, у тебя есть право выбора. Согласись, неприятно чувствовать себя виноватым! Но всегда я буду верен своему правилу: не жалеть о том, что произошло, а если есть возможность, то исправить ошибки и двигаться дальше!
Наконец под нами Москва! Это – пункт пересадки. Время пролетает быстро, и вот уже «ТУ-124» несет нас в город моей службы – Мурманск.
- Таня, смотри – под нами Карелия. Да-да, Карелия, сказочная страна твоего детства. Смотри, как она красива! Ведь здесь уже зима. Голубые ели красиво выделяются на белом снегу. Почему – голубые? Ведь мы летим высоко. А вот - почему. Голубые глаза Карелии – сотни озер, которые мы видим среди леса и скал. Однажды на таких озерах мы проходили по Кольскому полуострову. Но он совсем не похож на Карелию – здесь уже тундра и другие красоты. Ну, вот среди синеватого ночного неба виднеется горсть огней на краю залива, это и есть Мурманск! Говоришь, он невзрачен? Может быть, может быть, но погоди судить о нем строго. А вот и посадка. Укутайся поплотней, пора выходить…
А я – в традиционной форме отпускника: бушлат и бескозырка. Прохладно, но надо держать марку. Так я и думал: нас встречает хороший ветер и небольшой морозец. Вот я и дома. Ты ежишься от ветра, не переживай, сейчас поедем на такси. Но я называю таксисту не адрес, а путь, по которому мы пустимся, чтобы ты лучше узнала Север. Мы двигаемся по стороне залива. «Тань, смотри, вот как выглядит карликовый лес здесь, на Кольском. Маленькие березки, карабкающиеся на сопки, почти совсем засыпаны снегом, лишь кое-где торчат отдельные веточки. А вот и залив. Смотри, как красиво. Огни Мурманска, разбившиеся по сопкам, отражаются в спокойной глади залива, а от огней, стоящих на рейде кораблей, тянутся к нам светящиеся дорожки.
Я показываю на соединение кораблей, стоящее невдалеке, а также лодки, где находится и моя родная, в которой знаю каждый уголок. Такси поворачивает и мы въезжаем в Нолу, один из городов-спутников, окружающих Мурманск. Кстати, Нола даже старше Мурманска. Но вот мы прошли и Нолу, и на дальних сопках засияли огни Мурманска. Таня, ты замечаешь здесь березки повыше, а ведь мы всего лишь на другой стороне залива. И вот мы в Мурманске. Я прошу водителя проехать через площадь «Пять углов». Ты удивляешься! Но пока не выехали с площади, смотри: вот здание драмтеатра, вот – почтамт… Люди, в отличие от волжан, одеты в теплые одежды, ведь в Заполярье зима уже наступила. Всполохи северного сияния разбежались по снегу разноцветными оттенками. Я показываю тебе границу Мурманска с Ростой. И вот, наконец, мы у цели. Такси вылетает на одну из сопок и останавливается.
Я отпускаю такси и широким жестом показываю: смотри, вот она, новая Роста. И вновь я хотел бы добавить: «Это тебе мой свадебный подарок». Под нами волнистое море, волны взлетают на берег, от которого поднимаются на сопки многоэтажные дома. Корабли сияют освещенными иллюминаторами. В стороне, на мысе, светит кораблям Маяк. Дальше - сопки в синем снегу.
И над всем этим – торжественные сполохи Северного сияния. А потом мы гуляем по Росте, говорим обо всем: и о тебе и о мне.
Сутки пролетели незаметно. Конечно, мы заходим и в подъезды – погреться, и в столовую, и в кино. И все говорим и говорим.
Но вот через два часа – самолет. Я шуткой говорю тебе: «Извини, но я должен вернуть тебя будущему мужу». Мы садимся на такси, я провожаю тебя на самолет. Твой путь лежит обратно через Москву. До свидания! Быть может, ты еще вернешься сюда! Тяжело расставаться, но я доволен, что ты побывала в моих краях.
Самолет улетел, и я направился в свою часть.
14.11.1971 г.
P.S. А на свадьбе пусть тебе, сестренка, погрезится, что и я кричал тебе «Горько!».
Счастливого плавания, сестренка!


продолжение http://www.proza.ru/2019/04/01/827