Малиновые острова

   Небо чуть-чуть побледнело.  Над  полем разрумянилась    заря. В  разрывах  розоватых  с краёв  облаков  плескались голубые-  голубые
лоскуты  небосвода.  На  востоке  из-за  леса  показался  золотой  диск,  круг  солнца.
Солнечный  рассвет  открыл туманную  завесу, как  заветную  тайну  росистому  утру. На  густой траве, на изумрудном  ковре  подорожника серебряным  бисером задрожали  капельки росы. Речушка  Липенка, луговина закурились, задымились  молочным  туманом.
В  деревне  Ильинки  картаво, спросонок кричали, горланили  петухи. Деревня  вытянулась двумя  длинными  улицами. Дома  в ней все очень  хорошие, добротные, крытые  оцинкованным  железом, с  кирпичной  часовней на  склоне  пригорка.  В  самом  конце выросло сразу восемь  домов  москвичей-дачников, на  современный  лад. Они  очень  выделялись на  фоне  леса и  подходили к  самому  берегу тихоструйной  речушки Липенки. 
Утренняя  заря совсем  доцвела, дотлела. Тропинка,  густо поросшая  гусиной  травкой, розетками  сиреневатого  подорожника, прытко взбегала на  пригорок, бежала, тянулась по угорью. Солнечные пятна  пересыпали тропинку.
     Озабоченно вереща, перелетали сороки с берёзы на  берёзу. Часовые   всегда  в  дозоре.
Солнце  поутру ещё  не  было столь горячим, жара  ещё  не  вошла в силу, оттого дышалось так вольно, так  сладко, так  отрадно лесным  воздухом. Над  луговиной  растекался, рассеивался молочный  туман.
В  берёзовом  подлеске  дёрнулась маленькая  птаха  зорянка:» Ты  чей, ты  чей»- продрался сквозь плотные  зелёные  паруса  листвы, кустов   её  тоненький  голосок.
Над  заболоченной  луговиной  кувыркались в  безоблачном  небе крупные  чибисы с  хохолками  на  голове- неутешно кричали, окликали,  звали  кого-то:»Чьи вы…Чьи вы».   

В  середине  берёзового  залога  закуковала кукушка.  Над  опушкой  лесной   ручейком  звенел, переливался  лесной  жаворонок-юла.
С  тактом  великолепного исполнителя солиста  на  самой  вершине  цветущей  липы, исполнила  свою звонкую и  мелодичную песню оливково-зелёная  малиновка. Слышалось  воркованье  диких  голубей-вяхирей в  чащобе.
Росистое, ясное, расцветало  утро. Чувство невозмутимого покоя  постепенно овладевало душой.
Лесная  опушка неожиданно кончилась. Тропинка круто повернула влево, к  луговине, к речушке  Липенки. Сладко запахли медоносные  травы и  цветы. Густой  стеной, россыпью солнечные лютики обрамляли ровные  края сыроватой  луговины.
А  вот и  белые  зонтики  дягиля, густая жёлтая  стенка  чистотела, похожая  на  летящих, кружащих бабочек. В  разрывах  сочные  языки щавеля. А  в  самом  конце, перед берегом речушки Липенки  яркие взрывы цветущего, пламенеющего  Иван-чая.
Речушка  Липенка  кружилась, петляла по  лесу, берега её  поросли густым  корявым ивняком, дуплистыми  ольхами, черёмухами и  кустиками вереска.  Вода  в  омутах  необычно  спокойная, отдающая  зелёным  светом от  зарослей  папоротников, подходящих  к самой  воде.
Здесь  было когда-то целое  царство  окуней, лещей,  щук.
Лесная  тропинка сделала поворот, запетляла по заросшему  берегу. Коростель всполошил утку, утята  смешно  так, как  жёлтые  шарики припустили к  руслу.
И  вот  послышалось:» Чмок-чмок», уже  в  воде.
Солнце  лёгким челноком на  миг  заскочили за набежавшую  тучку, но  утро  не потускнело, солнечно высвечивало оно-опушку, луговину, берега  речушки  Липенки.
Я  всё  шёл и шёл прямиком по   берегу, по едва  заметной  тропинке. Речушка Липенка  тут  прижималась к  самому  лесистому  отрогу.
Вот  и  расступились дуплистые  ольхи, орешник, кусты  черёмух, ивняки и  показались знакомые малиновые  острова  дикой малины.
Вот  тут  в  непролазных  дебрях, в  зарослях  жгучих  крапивы и  были эти  дивные  малиновые места. Как  раз в таких чащобах и  лешие  водятся, мелькнула  шальная  мысль.   
Набредёшь  на  такой  нетронутый  островок-считай, что  поход  удался.
Спускаюсь к  берегу речушки Липенки  тут  прохладно, сумеречно, таинственно. Ополоснул потное  лицо студёной  речной водой, в  которой  столько  запахов, что пьянеешь от  радости.
Но к  островку малины не  так просто пробраться:
такое  цветущее, жгучее крапивное войско  выставлено, что  жуть берёт. Пришлось  вооружиться палкой орешника, и  прокладывать себе  дорогу, к  острову.
   Нетронутый  никем остров  алел, как словно новая  алая  зорька. Шапочки  ягод  были  крупны и  собраны  из  мелких малиновых икринок, и вот
что  ещё  дивно: тепло ягоды ощущалось не  только губами, но  даже  пальцами. Спелые ягоды  легко  снимались со стерженьков.   
Может, часа  три подряд, с  перекурами я  собирал дикую лесную малину, обошёл, обшарил не  один остров. Ведёрко  постепенно  наполнялась.
В  нагретом воздухе витали запахи душистой  малины, речной  воды, тревожа и радуя одновременно.
Белые  трясогузки на  береговом  откосе то и  дело  взмахивали  крыльями, как  бы  сгоняли  жару.
Совсем  близко  вспорхнула  перепёлка и скрылась в  луговом  раздолье. Где-то в кустах проникновенно всё  крякала утка, собирая своих  утят. В  чащобе глухо простонал филин. Вслед за этим пискнула  чуть  слышно мухоловка и  опять   тишь.
Стою на пологом берегу, совсем забыв про малину и  наблюдаю, как всплывает из  камышей мелкая  рыбёшка, погреться на  солнышке. Лень двигаться от  жары, и  только изредка хлопаешь себе по  руке, по щеке, отгоняя настырных комаров.   
До  самых   краёв осталось несколько  горстей, -и
верх, и можно  отдохнуть. Вдруг  рядом:Чмок..чмок. И как  это успела стрекоза взлететь с качелей и  провести  хитрющую  плотвичку, которая чуть  было  её не схватила.
А  в самой  крапивной густоте, поднявшись над  нею, цвели, позванивали, перезванивались лесные  колокольчики бело-синие, о пяти  сомкнутых  лепестках. Не  пройдёшь мимо, обязательно полюбуешься  ими.
Одинокий,  солнечной цветок-лютик, что стоял в воде и кивал, и  кивал жёлтой  головкой. И  при  этом из маленькой чашечки проливалось столько  тёплого солнечного света!  Нечаянная, спокойная радость наполняла мою душу.
Аромат лесной  малины был необычно густ. Дикая малина садка, чиста, душиста. Сбор ягод закончился. Попил  водицы из  русла.
-Медовая водица!   Пьёшь, и пить  хочется. Зубы ломит, как  лёд  холодная.
 Вдруг  увидел  комолого лося, который пил шумно, затягивая своими большими губами воду, как  насосам. А  рога? Две огромные  коряжины- такие великолепные серо-блескучие,   
что не  одна  лосиха не  пропустит его, чтобы вслед не  поглядеть.
Почуяв  человека, лисица,  приходившая на  водопой, прилегла, ужалась в  кустах ольхи. Я  пошёл прямо на  неё, лиса вскочила, всё  поняла и  шарахнулась, понеслась в  противоположную сторону берега. Пышный  хвост на  отлёте, вытянут во  всю  длину.
Затаившиеся в  береговой  шатровой  ели  глухари, наклонив  головы, с  открытой «насмешкой» сверху разглядывали  лисоньку.
А  на  берёзах  опять  стрекотали сороки, как  всегда в эту  пору.