Туда, там и всякое - такое

                Моей чудесатой Марте Костюк по смыслу  " Ибо "               
     - Как говорил наш замполит, - прорыдал ротмистр чача вермутянский, оборачиваясь оборотнически через каракулевый воротник штапс - примусом, починенным на скорую ногу Бегемотом, вздором ублюдочного Булгакова отчего - то представшим котейкой, ссавшим в ботинок Егора Летова, пока того корежило тряховым энцефалитным приходом, всунутым Полонием за обои и штапики нашего сумеречного Эльсинора Всея Кусумды, сбирающего мытный налог на всякое сено, вздорожавшее магией антисемитского Генри Форда, Великого Дракона Севера от Альбукерке и до Псой Стахыча, все берущего эдак ручонками - то, оставаясь, несмотря на починку,  все в том же нескончаемом тупике энтузиастов, за эти четыре года бульдозериста Сорокина - Пелевина нисколько не тронувшегося ни умом, ни даже на схеме никуда.
     - И что же он говорил ?
     Матерая и блистательная Дита фон Тиз хлобыстнула витым хлыстиком рыдающий примус и повторила свой вопрос по буквам, видимо, искренне понимая сущность ротмистра как вещество растущее, словно таракан или  " Кока - кола ", например.
     - Главное, не что, - жестикулировал он, сложив пальцы щепотью, как делают итальяшки в мафиозных пиццериях, вот спросил его кто - то и об чем - то, а сальный и бриолинистый макаронник складывает пальцы, машет ими перед носом вопрошающего и всем сразу ясно, что п...дец. - Главное, не кому. Главное, Дитушка, пошто.
     - И пошто же ? - уже не скрывая своей личной неприязни уточнила блистательная, подзывая свистом Мустафыдорогустроил табун деревянных лошадок, соскочивших со штырей мироздания и ломанувшихся туда. - Сука, - выругала предыдущую часть этой фразы Дита, постепенно вкуривая издевательство над путинщиной как мох, - опять непонятное  " туда ".
     - Да все ясно, мать, - закуривая  " Памир " вмешалась центровая и коренная ярмарочной карусели, - это как с запятыми после, что делая. Типа, течения реки.
     - Наука выражаться, - подтвердил с полки советский писатель Бринский, устав уже десантировать Луня Носатого с фронтовиками в ставший бесконечным круг арены непотребного руссиянистого переливания из полного в целое, - как золотая царска грамотка, долгое раскурье.
     " Старорежимное ругательство, - вспомнила Дитушка Брокгауза и Ефрон Азямыча, - означает курвозность жонского роду - племени, суть гробы повапленные и кимвалы литавры фанфары ".
     - Фашины еще, - вторично гукнул Бринский, шурша страницами сам по себе, как те качели, что воспоследуют следом за этой гадской сказочкой, опускающей последовательницу армянского Попльвуха Мгера ниже некуда, - буколики и прицепленный на искривленные от ярости проволочки скелет бронтозавра. И мистер Бин в роли Эркюля Пуаро.
      - Подозреваю, что голая Куриленко увенчает венцом конца взаимоотношений сию презанимательную историю, - заподозревала недоверчивая - шоубизнес, бля - Дита фон Тиз, поворачиваясь упругой попочкой на подлокотнике порнхабовского чорного кресла туда. - Ё...й в рот ! - заорала бабушка стрип - искусства, опять выловив подсознательно еще раз  " туда ". - Нет бы сказал прямо, что Изабелла Кларк, так вечно мозги е ...т. Туда, там, - передразнила она автора сказок, легко запрыгивая на самую дубовую лошадку и шпоря ту парацетамолом, - гони, сволочь, прямиком на палубу авианосца, а про  " Банзай " я сама кричать буду.
     Они ускакали. С полки слез Бринский и, нагло усевшись на пол, рассказал жуткую историю.
      - Таким образом, товарищи, - закончил повествование Бринский, - толстый партизан обрел свою Клару Лучко и верно понимаемая ситуация кубанских казаков благополучно рассыпалась серебристым смехом Лизки Готфрик под копыта всякого Якова и Шумурдякова.
    Он улазил на полку, когда его настиг злокозненный вопрос ротмистра :
    - А если Лизка так и засохла нелепым торсом ?
    Бринский оглянулся и смекалка :
    - Тады автор напрямую из поисковика заспиннингует  " Готфрик голая ".
    Геройский писатель хлопнул обложкой, на которой какой - то комсомолец грозил кому - то  " Наганом " и моя сказочка, соответственно, завершилась сбежавшим к Монике Белуччи самым основным из братов Гримм.