Когда друзья становятся врагами

Рассказ о дружбе, о предательстве и о войне унесшей жизни 10 миллионов человек.

В ресторане было темно и многолюдно. Генрих сидел напротив меня. Нас разделяли две стопки с водкой и нехитрая снедь из разносолов. Генрих мой давний друг. Он приехал в Россию специально, чтобы дать несколько уроков по игре на фортепьяно для наших студентов. Занятия прошли на ура, и мы пустились в загул в память о былых временах. Генрих рассказывал про свои успехи на родине, когда наш диалог прервал пьяный голос господина за соседним столом:
— Всем горькой за мой счёт! — сказал он и тут же осел, видно вспомнив, что денег у него не осталось.
— Смотри каков?! — кивнул я в сторону осевшего господина. — Некоторые теряют память от алкоголя. Некоторые и пьют-то только для того, чтобы поскорее забыться. Не то, что мы с тобой, Генрих! — улыбнулся я другу. — Мы пьем для настроения. И если уж кутим, то по полной. По несколько дней к ряду. — Я замахнул очередные сто грамм и шваркнул стопкой по столу так, что все соседи повернулись на шум. Генрих сделал так же и жестом подозвал официанта.
— Zwei, bitte! — сказал Генрих, закуривая.
— Мы больше таких не обслуживаем! — сказал официант, указав пальцем на Генриха.
— А вы часом не много о себе возомнили? — вступился я.
— Ничего не поделаешь! Распоряжение управляющего.
— А если я сделаю заказ?
— Вас обслужим! — сказал официант.
— Две горькой, — сказал я, — и колбасы!
— Колбасы нет! Есть телятина!
— Бог с ней, давайте телятину.
Генрих все это время внимательно следил за нашим разговором.
— Это же возмутительно! — сказал он после того, как официант ушел, и я вкратце пересказал суть нашего диалога. — Нужно срочно позвать сюда этого управляющего и попросить объяснения. Пьяный Генрих был смелее обычно застенчивого скромняги, каким он был на трезвую голову. Когда принесли заказ, Генрих попросил позвать управляющего, но официант даже не посмотрел в его сторону.
— Почему он себя так ведёт? — спросил разгоряченный Генрих.
На громкий вопрос, заданный на немецком, обернулось несколько посетителей. Двое в сюртуках, шатаясь, подошли к нашему столу. Один положил руку на плечо официанту. А второй взял рюмку Генриха со стола и плюнул в нее.
Генрих затих. Он никогда не любил драк. Последний раз Генрих дрался ещё в прошлом веке, когда мы вместе учились в консерватории. Да и тогда боец из него был никудышный. Его руки - это руки талантливого пианиста, они совсем не приспособлены для рукопашки. Совсем другое дело - мои. Такими руками и убить недолго. Так что я редко пускаю их в ход, чаще прибегая к помощи своего голоса. Мой мощный бас не раз выручал от пьяной шпаны.
— Пшли вон! — рявкнул я, приподнявшись. Чтобы вы понимали, во мне почти два метра роста и вес больше сотни.
Сюртуки оценили мою комплекцию и,  переглянувшись, удалились.
Я вылил стопку с плевком на пол и сел. Потом разделил с товарищем свою порцию горькой.
— Danke! — сказал Генрих.
Я заметил, что к нам идёт какой-то мужчина. Пухленький, белокожий, с жидкой седой бородкой, челка растрёпанная, глаза заплывшие. Я рассмеялся, когда увидел, как он быстро переставляет свои пухленькие коротенькие ножки. Он был похож на поросёнка.
— В чем дело, милейший? — спросил я, едва сдерживая смех.
— Вы, кажется, просили позвать управляющего. Это я.
— Что тут у вас творится? Почему не хотят обслуживать моего друга?
— Как, вы разве ничего не знаете? — говорил этот мужчина тихо и надменно.
— А что я должен знать?
— Непостижимо! — сказал управляющий, схватившись за голову. — Вы что, и газет не читаете? — Я вспомнил, что, и правда, давно не читал газет. С тех самых пор, как приехал Генрих, мы вообще ничего не делали. Беспробудно пили несколько дней подряд в номерах на Алексеевской и предавались различным половым излишествам с весьма сомнительными особами.
— Давненько не читал, — признался я.
— Немцев больше не обслуживаем.
—Так он же австриец!
— Австрияков тем более! — сказал управляющий, щёлкнув пальцами. Из-за спины его показались двое официантов.
— По-моему вы нарывается на грубость, — сказал я, презрительно посмотрев в глаза управляющему.
— А вы ведёте себя, как последний предатель! — ответил управляющий с презрением. К нашему столику подошли ещё трое, в том числе двое в сюртуках.
Что вы себе позволяете? — рявкнул я, усилив эффект ударом ладони по столу. Сюртук, что плюнул Генриху в стопку, скривился презрительно и достал кастет.
— Мразь! — сказал он, глядя на Генриха. Лицо у него было красное, то ли от выпитого, то ли от гнева.
— Вон из моего ресторана! — сказал управляющий, почувствовавший за собой силу.
Я молча встал, поправил пиджак и ударил подлеца в ухо. Так сильно, что он отлетел к соседнему столику, захватив с собой двух своих прихвостней - фициантов. Откуда-то сзади послышался крик: "Наших бьют!" — Сюртуки начали избивать Генриха. Я хотел помочь, но на меня навалились трое официантов и начали выталкивать к выходу. Краем глаза я увидел управляющего, несущегося на меня со стулом в руках. Свет моего сознания погас ненадолго.

В себя я пришел уже на улице. Надо мной стоял растрёпанный Генрих с окровавленным лицом и следом от кастета на лбу.
— Война началась!
— Какая к черту война?
— России с Австро-Венгрией. Пока мы с тобой кутили, началась война.
— Откуда ты знаешь? — Генрих показал мне клочок новостной передовицы с заголовком о начале войны.
— Спасибо тебе! — сказал Генрих, обняв меня. — Спасибо, что вступился! Никогда не забуду этого! Генрих поцеловал меня в щеку!
— Мы же друзья! — сказал я. — Никому не позволю обижать моего друга.
Наши гуляния продолжались еще несколько дней, но в конечном итоге Генрих был вынужден уехать на родину.

В следующий раз мы встретились с Генрихом под Львовом во время боя. Силы были неравными. Нашу роту хотели взять в кольцо. Я был ранен в ногу, и потому остался на пулеметной позиции прикрывать отход. Уж и не знаю, как это у них получилось, но трое австрийцев застали меня врасплох, появившись сзади.
Я схватил ружье и начал отстреливаться. Двоих положил сразу, но на третьего пули не хватило. Он взял меня на прицел и скомандовал поднять руки. Я отбросил ружье и начал медленно выполнять приказ. Лицо австрийца было перекошено от гнева, но голос! Я узнал его.
— Генрих, не надо! — сказал я, опустив руки.
— Руки вверх! — повторил Генрих. Он тяжело дышал, на лице грязь, руки разбиты в кровь. Выглядел он устрашающе.
— Это же я, Саша! — сказал я, выставив вперёд руки.
Генрих прицелился. Было совершенно очевидно, что он меня не узнал. Удостоверившись, что я держу руки как надо, Генрих отвернулся, чтобы проверить своих боевых товарищей. В это время я попытался выхватить нож из-под шинели.
— Schwein! — сказал Генрих, заметив мою хитрость. Его взгляд не излучал ничего, кроме ненависти.
— Я твой друг, Саша!
— Russische ;sterreicher nicht Freund (Русский Австрийцу не друг)! — сказал Генрих.
Я зажмурился, но выстрела не последовало, только глухой щелчок.
Нужно было действовать незамедлительно. Я снова полез под шинель, а Генрих судорожно пытался перезарядить ружье. Мой нож угодил ему прямо в сердце. Генрих свалился закатив глаза. Так я потерял друга.

Ту войну мы все-таки проиграли, но я понял несколько важных истин: на войне даже самые человечные люди - звереют, а друзья становятся врагами.

Игорь Шульгин