39. Клетка

      Двое сидели на полу, прислонившись спинами к холоду камня – зеркальное отражение друг друга, разделённое, перечёркнутое стальными прутьями. Должно быть, так чувствуют себя обезьяна и пришедший поглазеть на неё мальчик. Вот ты, вот – обезьяна. И какая между вами разница, если всё равно посередине решётка?
      Муха молчала, пристально глядя на опустившегося на пол коридора Вигге и чутко прислушиваясь к ровному, глубокому дыханию Вардена. К комку красной материи, запёкшейся кровью прилипшему к полу камеры, она так и не притронулась.
      Ну, принёс платье, угостил булочкой… И что? На коленях его за это благодарить?
      Веня тоже молчал, задумчиво провожая взглядом последние лучи заходящего солнца.
      «Что дальше? В гляделки играть будем?» – покрепче стиснув зубы, пыталась не сойти с ума Таня.
      В камере становилось холодно, голая кожа покрывалась противными пупырышками, калорий от жалкой подачки на обогрев тела не хватало, но раз уж решено было идти на принцип, так не стоит реагировать на запросы организма.
      А дракон, словно и не замечая звенящего от напряжённого молчания воздуха вокруг, или, что, возможно, не далеко от истины, наслаждаясь этим напряжением, заговорил – и это, наверное, был самый длинный монолог за всё недолгое время знакомства дракона и чародейки.
      — Когда-то, давным-давно, в одном сказочно-прекрасном королевстве на Севере Затридевятьземелья жил-был один принц. Был он, в принципе, неизбалованным и даже, местами, неглупым. Жаль, что ты, чародейка, с ним не знакома: он бы тебе понравился, – словно призывая не воспринимать историю всерьёз, Веня скривил губы в усмешке, продолжив говорить.
      — Больше всего на свете принц любил путешествовать, но, – представляешь?  – так нигде, кроме своего небольшого королевства, и не побывал. Зато уж землю своих предков исходил он вдоль и поперёк, составляя новые карты, прокладывая дороги и в дела государства вникая.
      Дела, надо сказать, сплошь неотложные: то тролли обвал в горах устроят, то горные ведьмы на шабаше звёзды с небес украдут, а то, случалось, домовые шутки ради молоко у деревенских коров сквасят.
      И до всего-то принцу дело было, и всем-то принц лично заниматься изволил!
      И так, оставив мечту стать великим путешественником, он всерьёз готовился вступить на престол, и, я уверен, был бы неплохим правителем, если бы не… Амур. Тот ещё засранец, при всём моём к тебе уважении! – здесь Веня сделал паузу, а
      Муха, заслушавшись и представляя себе жизнь маленького, но гордого северного королевства, об это молчание споткнулась, тут же, при упоминании Амура, насупившись и возмущённо запыхтев. В конце концов, о своей семье плохо думать и говорить может только сам человек – это неписанное правило всем известно!
      Веня же, между тем, продолжил, и в этот раз голос его звучал глуше, словно дракон боролся с собой, сдерживая чувства, стараясь сохранить ту же ироничную лёгкость повествования:
      — Итак, Амур, затаив обиду на короля – отца принца, решил отомстить тому, и вот уж наш принц влюбился, да не в какую-нибудь принцессу из соседних земель, а в простую девушку. Влюбился так сильно, что даже покой и сон, вместе со всяким интересом к делам, потерял.
      И тут коварный божок, решивший уязвить мезальянсом короля, ошибся. Родители у принца были добрые и сына любили безмерно – что, однако, не помешало ему стать хорошим человеком. Когда король с королевой узнали, что избранница принца – дочь городского кондитера, они не стали противиться воле судьбы и стрелам меткого божка, а благословили молодых и начали готовиться к свадьбе.
      Муха затаила дыхание, слушая. Перед глазами всплывали картинки – вот прекрасные, словно нарисованные талантливым художником, принц и дочь кондитера гуляют по осыпанным эдельвейсом горным лугам, принц изящно опускается на одно колено, щёки девицы краснеют, когда на тонкий, совсем не крестьянский пальчик скользит тонкий ободок фамильного помолвочного кольца.
      Но – даже в самых сказочно-прекрасных историях всегда должно присутствовать своё «но», напомнила себе поёжившаяся Танюша, приготовившись слушать дальше. И дракон рассказывал, и голос его едва заметно дрожал, а в глазах, затянутых дымкой воспоминаний, плясали огоньки пламени факелов:
      — В означенный день невеста была прекрасна. Из сахарной ваты и твёрдого белого сахара, тысячи ягод клюквы, нанизанных на нити из застывшего карамельного сиропа, и засахаренных фиалок, пекарь, любивший свою красавицу-дочь больше жизни, создал для суженой принца платье – и не было во всём королевстве девицы красивее и юноши счастливее.
      Голос Вигге лился, серебрясь насыщенным звуком, словно жидкая ртуть по камню острога. Снова заслушавшись, Муха даже, фоном, отвлёкшись от истории, подумала, что с таким проникновенным голосом нужно начитывать аудиокниги – озолотился бы. Ну, или, что вернее, озолотился бы издатель этих книг.
      — И вот, когда пекарь, гордый и счастливый, под звуки церковного хора вёл свою дочь к алтарю, а завистники-ангелы проливали с небес свои слёзы, накрывшие венчальный собор королевства майским ливнем, свет за окнами померк от широких крыльев, от взмахов которых поднялась такая буря, что острые осколки разлетевшихся вдребезги стёкол полетели в гостей, обагрив священные стены их невинной кровью.
      Крики десятков голосов, звон стекла, рёв чудовища эхом отдавались в душе переводчицы, тени дрожащего на сквозняках пламени факелов плясали на лице Вени, уплывшего в своих воспоминаниях далеко-далеко, в тот роковой день. А Муха, словно очнувшись от морока, вдруг задумалась о причинах такой небывалой разговорчивости Вигге, до сегодняшнего дня игравшего в сдержанность и неприступность.
      — Дракон забрал в тот день немало жизней. Почили король и королева, почил и безутешный пекарь. А крылатое чудовище унеслось на своих широких крыльях прочь, унося в когтистых лапах суженую принца. И принц, вскочив на коня и даже не сменив венчальный камзол на стальные доспехи, последовал за ним, по тропе из слёз и костей, в самое сердце Огненных гор…
      Веня вновь замолчал, и Таня, вопреки голосу разума опять заслушавшаяся и даже задержавшая дыхание, поняла, что, кажется, продолжения истории, оборвавшейся на самом интересном, ей рассказывать не собираются. Вот так-так: в очередной раз раздразнил женское любопытство, а теперь интересничать вздумал? Или же печальная лав-стори призвана была вызвать в голой, голодной, не чёсанной – не мытой пленнице жалость?
      Чародейка зло моргнула пару раз, отгоняя ненужные, всё-таки полезшие в душу сантименты: нет, она не забыла, кто перед ней. И жалеть бедного-несчастного влюблённого сказочного принца уж точно не подумает.
      Однако же, что за манера вечно недоговаривать-недосказывать?
      — И??? – не сдержавшись, спросила она.
      Веня удивлённо моргнул, словно только что впервые заметив слушательницу, нетерпеливо заёрзавшую на камне.
      — Что, прости?
      — Я говорю, рассказывай уже, что там дальше было. Нашёл принц свою принцессу? Сородичу твоему – дракону – навалял?
      Вигге криво улыбнулся, в одно движение поднимаясь с пола и отряхивая пыль с одежды.
      — Знаешь, чародейка, много я на своём веку разных дев повидал…
      — Да-да, помню: только не повидал, а напохищал. Не путайся в терминах!
      — …И таких, как ты, встречать доводилось.
      Дракон выдержал театральную паузу, которая, зная его любовь к излишней театральности, грозила затянуться.
      — И каких же именно «таких»? Ты конкретизируй, что ли, а то я ещё, чего доброго, от любопытства умру – досрочно, так сказать, до того радостного момента, как твоя будущая жёнушка до моей персоны всё же снизойдёт! – Муха чувствовала, что болтает лишнее, но язык, казалось, сам крутится во рту, вываливая всё подряд, заполняя пустоты звуком… Или же пытаясь потянуть время, задержать Веню хотя бы ещё на немного? Лишь бы не остаться вновь один на один с пугающими тишиной и темнотой.
      И – о, чудо! – дракон задержался, замерев у решётки.
      — Ты, вот, всё хорохоришься. Стараешься казаться грубее, жёстче, чем есть. У вас, в Зачертовье, это за прогрессивность взглядов сходит. А ведь ты, чародейка, жаждешь любви ничуть не меньше любой другой девы. Только стоит на тебя кому посмотреть – бежишь без оглядки. И куда? Из огня да в полымя!
      Таня, как ужаленная, вскочила на ноги. Веня тут же тактично отвернулся – джентльмен хренов!
      — А ты, значит, в психологи решил заделаться? На случай, если Флора из женихов уволит? Ну, давай, расскажи, как там, у меня, всё внутри устроено – ты же в этом деле, по всему видно, разбираешься!
      Вигге склонил голову на бок, снова ухмыльнувшись.
      — На роль специалиста не претендую, но некоторые выводы для себя сделал. Например, что от себя и природы своей убежать не удавалось пока никому.
      — Это ты сейчас обо мне говоришь? Или о том принце, который свою суженую из лап дракона вызволять отправился, как всегда в глупых сказках основательно к босс-файт ни подготовившись?
      С лица дракона сползла ухмылка, и Веня презрительно фыркнул.
      — А ты, значит, из тех, кто всегда ко всему готовится?
      — Ну, может, и не ко всему, но экзамены в ВУЗе на «5» сдавала регулярно!
      — Тогда, возможно, ты, мудрейшая, поведаешь мне, что было дальше с принцем, его невестой и драконом?
      — А вот и поведаю! – подбоченилась Татьяна. – В сказках оно так всегда: сначала – тернистый путь главного героя к счастью, потом – эпохальная битва добра со злом. И на десерт – сопли в шоколаде, свадьба и «жили долго и счастливо». Возможно, рассказчик из меня похуже твоего будет, но общий посыл я уловила. Вот, только, вопрос: если ты, то есть, я прошу прощения, некий гипотетический прекрасный принц, свою невесту из цепких змеиных лапок всё же выцарапал, как так получилось, что драконом стал… сам принц? Или у вас, то есть у гипотетической семьи гипотетического принца, это наследственное, ну, типа, бородавки или родинки на левой пятке?
      Вигге, до сего момента тактично смотревший в сторону, вздрогнул и медленно развернулся, встретившись взглядом с Мухой. От сарказма не осталось и следа, а вертикальные полоски змеиных зрачков не мигая смотрели на чародейку, поёжившуюся ни то от холодного ночного ветра на обнажённой коже, ни то от того, насколько быстро менялось настроение этого опасного и непредсказуемого хищника.
      Но вот резко очерченные губы опять изогнулись.
      — Ты опять меня удивляешь. Веришь в сказки, в «долго и счастливо». Часто оно с тобой в жизни случалось-то? Может, никто никого не спас, добро оказалось не таким уж сильным, а зло – не настолько страшным, чтобы побеждать его? Никаких – как ты там сказала? Никаких «соплей», никакого «шоколада»? Может, убивший дракона сам им становится?
      И, резко развернувшись на каблуках, принц-дракон скрылся в ночной тьме коридора, оставив сжавшую руки на прутьях решётки Танюшу наедине с этой тьмой.