Вечерний рейд

                Вечерний рейд.

   Счастье кадета. - Чудо в подъезде. - Кровь на снегу. -  Редут ВИИЯ. -  Эхо войны. -  Грезы Каира. -  Прощай, граница! -  Восторг  нелегала. -  Незримые сечи. - Корвет романтизма. -  Путь ко Христу. -  Сполохи Армагеддона (Откр.16,16). -  Нездешняя встреча. -  Очарованный странник. - “Это  -  конец!” -  Мудрость разведчика. -  На крыльях мечты. - Схватка идей. -  Особое поручение. -  Бризы Эллады. -  Смерть в Гвинее. -  Пир Бытия. -  Гроза в горах. -  Ночь на вершине. - “Бог есть любовь” (1Ин.4,8). - Атоллы тайн. - Пламя напалма. - Коварный штык-нож. -  Разящий осколок. -  Золотой  крестик. -  Стрелы разлуки. -  Почерк ГРУ.  -  Мощь спецназа.

                Забыть ли мощь осеннего парада?!
                Чеканит шаг кадетский батальон.
                Заря на лицах. Алый зов погон. 
                Триумф у стен Кремля – моя Награда…

                О, юных душ весенняя отрада! 
                Размах лазурных дней – чудесный сон.
                Уносит письма ротный почтальон.
                В моем – ликует жизнь – поёт Гранада…
    
                Улыбки звезд. Полёт ночного бала.
                Какая встреча в сердце просияла
                Под арфы грёз – на море – у костра!..

                Сквозь смерчи лет, тайфуны дум безмерных
                Провижу взлёт штыков, хоругви верных.
                Ровняют строй герои-юнкера…

    Незабвенная зима 1973-го. Последние дни декабря. Манящий берег веселой предвечерней Москвы. Прощальные огоньки уходящего фрегата – знакомого до боли 50-го трамвая. Угрюмые, серые рифы Военного Института Иностранных Языков. Грустно догорает печальный закат недоступного Воскресенья. Подавляющее большинство курсантов на воле. Они упиваются желанной свободой, лелеют синюю птицу счастья, ликуют в городе. Я же, как обычно, прикован к одному месту. Наказан и лишен увольнения. Сижу на казарме в дикой тоске…
    О, как быстро летит неумолимое время!.. Еще вчера я был счастливым суворовцем-трёхгодичником (МсСВУ, 1968-1971). Обитал в целительной атмосфере кадетского братства. С радостью готовился к осеннему параду 1970-го. Тщательнейшим образом подгонял любимую форму, чтобы она полностью соответствовала нашей тогдашней моде…
Обязательная “юнкерская” фуражка с лихо выгнутой тульей и непременно ушитым, миниатюрным козырьком. Черная приталенная гимнастерка, на спине которой красуется “кокетка” – идеально ровная, специально проглаженная горизонтальная складка, идущая строго по плечам. Надраенная до золотого блеска металлическая пряжка на кожаном солдатском ремне. Филигранно отглаженные, особым способом растянутые внизу брюки – роскошные “клеша” – c узкими красными лампасами, эффектно смотрящимися на черном фоне. Отменно начищенные ботинки, отполированные бархоткой…
    Каждый нюанс в подгонке формы имел свое сугубое значение. В этом выражался традиционный стиль и непревзойденный шик “ветеранов”. Именно в таком виде ходили в увольнения и самоволки наши легендарные “старики” – последние семилетчики – те, кто поступил в Суворовское училище после четвертого класса и проучился там семь лет.
    Особый тон задавало “Орджо”. Так называли кадетов-семилетчиков из знаменитого Орджоникидзевского (Владикавказского) СВУ. Нас восхищали эти рослые, крепкие, отважные красавцы – мастера рукопашного боя, закаленные в жесточайших драках с “урлой”. Практически они уже стали  настоящими взрослыми солдатами. Примерно, во второй половине 60-ых их перевели к нам в Москву…
     Мы жили сплоченной, дружной семьей. Всегда чувствовали и ценили свою силу. При первой необходимости моментально приходили друг другу на помощь. Каждый знал: что бы ни случилось – его никогда не бросят, не оставят, не забудут на поле боя. В экстремальных ситуациях наш победный девиз – “один за всех и все за одного” – сразу же воплощался в конкретные действия. На твою защиту могли тотчас подняться не только взвод или рота, но и целое училище. И такое бывало. Нас уважала и боялась самая отпетая филёвская шпана!..
     Временами я попадал в разнообразные искушения и даже не задумывался об их духовном, вразумляющем значении. Лишь через много лет, с пронзительной ясностью, неожиданно открывалась глубинная суть происходившего. Становилось понятным и видимым спасительное действие всеблагого Промысла Божия!..
Морозная зимняя ночь. Будучи в увольнении, бодро иду домой по безлюдному району Старой Москвы. Проходя мимо старинного двухэтажного дома, замечаю на противоположной стороне двух крепких одетых в штатское молодцов, стоящих у открытого подъезда. Внезапно в сознании, как молния, вспыхивает мысль-приказ: “Перейди улицу, пройти рядом с ними и покажи, что кадеты никого не боятся!”
Тотчас, ничуть не раздумывая, следую этому категорическому внушению. Поравнявшись с парнями, чем-то похожими на уголовников, мысленно фиксирую: они постарше меня года на два и явно сильнее, в рукопашной этих крепышей не одолеть! Один из них преграждает мне дорогу и бросает:
 - Слушай, брат, отдай нам честь.
 - Суворовцы отдают честь тем, кто в военной форме, - говорю ровным, спокойным голосом и трезво оцениваю обстановку, чтобы мгновенно принять единственно правильное решение и выбрать одно из двух: принимать бой или нет.
 - Понимаешь, мы, в общем, и сами военные. Только что отслужили. Прошли через дисбат (дисциплинарный батальон, на войне – штрафной), - добавляет другой и продолжает. – Как все-таки холодно!.. Давай зайдем в подъезд. Поговорим в тепле. Погреемся у батареи…
     В знак согласия наклоняю голову и молча, без тени волнения, первым шагаю в зияющую черноту. Суровые парни за моей спиной проделывают ту же операцию и располагаются напротив. В мрачном, едва освещенном подъезде бывшие дисбатовцы пристально разглядывают меня как нечто совершенно диковинное…
 - И ты не боишься?! – потрясенно восклицает растерянный, ошарашенный уголовник.
 - Так чего же бояться? – с искренней, простодушной улыбкой отвечаю вопросом на вопрос и тем самым сражаю наповал бывалых солдат…
 - Курить будешь? – мой собеседник дружелюбно протягивает пачку сигарет.- 
 - Спасибо, не курю.
 - Ну, тогда возьми шоколадную конфету.
 - Благодарю.
 - А знаешь, мы так настрадались в проклятом дисбате! – с горечью при-
знается второй. – Незадолго до встречи с тобой твердо решили: “Попишем первого, на ком будет военная форма!” И вдруг появляешься ты. Сам подходишь к нам… Хочешь, покажу финку?..
…
 - Не веришь?! – “милый юноша” лезет рукой куда-то за пояс, под расстегнутое пальто…
 - Можно не показывать… Охотно верю…
 - Да, братан… А ведь это здорово, что все вот так хорошо закончилось…
 - Конечно…
 - Давай, проводим тебя до дома. Места тут, как видишь, глухие. Всякое
по ночам бывает…
 - Не безпокойтесь, - благостно улыбаясь, успокаиваю собеседников. -   Я и сам отлично доберусь…
 С царственным спокойствием завершаю необычный разговор. Полнейшей невозмутимостью окончательно добиваю изумленных ребят. Попрощавшись, неспешно выбираюсь на свежий воздух и мирно продолжаю свой путь…
     Даже если бы целые века я неустанно работал над собой и непрерывно закалял свою волю в каком-нибудь элитнейшем спецназе, - то не смог бы явить и тысячную долю той сверхестественной  выдержки, хладнокровия, мужества, которые тогда даровал мне Господь. Именно этим объясняется мое неколебимое, неземное безстрашие. Всемощная Божественная Благодать – невидимо, но ощутимо! – была моим неодолимым щитом и надмирным мечем. И вконец ошеломленные, ничего не понимающие уголовники физически чувствовали сие всем своим существом!..
Поразительно, что после окончания МсСВУ из всех кадетских друзей и  знакомых, за исключением двух-трех человек, я никого ни разу так и не встретил в течение целых 35-ти лет. Лишь с Владимиром Азаровым из шестой роты нередко пересекаюсь на жизненных дорогах и поддерживаю прежние дружеские отношения. В “кадетке” нас объединяли занятия музыкой, творческое восприятие мира, жажда путешествий, мечты о неведомых странах, бокс и какой-то окрыляющий, неизъяснимый романтизм духа. Незабвенны те пьянящие московские вечера в конце мая и начале июня, когда с невыразимой сердечной грустью мы прощались с родным училищем и одновременно грезили о будущей офицерской службе, выполнении особых спецзаданий правительства и захватывающих приключениях где-нибудь в Конго, Испании или Мексике!..
Навсегда запомнился и наш зимний отдых в феврале 1979-го на Чегете (Кабардино-Балкария), почти у самого подножия Эльбруса. Володя уже был старшим лейтенантом и служил в танковых войсках. Находясь в отпуске и хорошо зная о моих тяжелейших душевных борениях, он посетил скорбящего друга. С участием выслушал и утешил добрым словом. Дал правильные, ценные советы. Исхитил из прокуренной московской квартиры. Расшевелил, взбодрил, увлек на Северный Кавказ. Оказал существенную духовную помощь на долгом, тернистом пути ко Христу…
Невообразимо яркое, сияющее солнце. Аквамариновые шири надмирных небес. Перламутровые лавиноопасные склоны коварного кряжа, грозно застывшего, словно пантера, готовая к роковому прыжку. Многометровые пласты чистейшего, сверкающего снега. Серебристо-парчевые латы, сверкающие шлемы нависающих льдов могучего Дангуз-Аруна…
   В чуткой тишине векового леса, под сенью величественно безмолвных покрытых обильным инеем разлапистых елей совершаем регулярную предвечернюю прогулку. Оживленно беседуем о скрытых опасностях духовного поиска и превратностях современной жизни. В преддверии заката постепенно возвращаемся к военной турбазе по знакомой натоптанной стезе. Но что это?!..
Впереди показались странные пятна. Подходим к ним и невольно замираем. На какие-то миги сердце цементирует леденящий ужас. Девственная белизна полита и забрызгана свежей кровью. В глубоких сугробах зияют непонятные розоватые вмятины и борозды, как будто там кого-то бросали наземь, вминали в снег, тащили волоком…
Впрочем, волнение тотчас улетучивается. По утрам где-то поблизости, внизу, приятные, общительные балкарцы регулярно жарят шашлыки для отдыхающих туристов и горнолыжников. Значит, ничего страшного не случилось. Просто недавно здесь зарезали и освежевали барашка. Жаль, конечно, что испортили такой красивый пейзаж…
   За ужином узнаем жуткую новость. В безлюдном лесу банда местных наркоманов напала на двух юных москвичей. Один из них вырвался и убежал. Другого забили ножами. Обкуренные, перепачканные в крови преступники и не пытались скрываться. Они уже арестованы и на первом же допросе во всем признались…
Трагедия грянула рядом с известной тропой – излюбленным местом наших уединенных прогулок, доверительных разговоров, отрешенных созерцаний. Всего лишь пару часов назад наши жизни висели на тончайшем волоске. Но всемилостивый Господь благословил нас, и мы никого не встретили. Даже совсем не подозревали, что можем встретить обезумевших, озверелых отморозков, напрочь потерявших человеческий облик. А случись такая встреча – смертельная схватка стала бы неизбежной. И навряд ли мы смогли бы отбиться от стаи зомбированных маньяков, вооруженных кастетами и финками!..
   Сие в прошлом и… будущем. А ныне… Но память вновь переносит в минувшее…
Октябрь 1973-го. На Ближнем Востоке полыхает очередная арабо-израильская война. Весь мир с напряженным вниманием следит за развитием боевых действий. На северном (Голанском) фронте – не без помощи великолепных спецопераций нашего ГРУ – грянула сенсация: сирийские войска развивают успешное наступление. Израильтяне продолжают отступать. Молниеносным броском сирийский спецназ захватывает важнейший объект стратегического значения на почти неприступной горе Ермон. Совершается эпохальный прорыв в Рафиде. В ходе двухдневных боев 6-7 октября попадает в окружение и уничтожается 188-ая израильская бронетанковая бригада. Впервые многоопытные израильские ВВС несут безпрецедентные потери. Хваленые “Фантомы”, “Скайхоки”, “Миражи” взрываются в воздухе, обреченно низвергаются вниз, входят в штопор, разбиваются вдребезги. В одночасье развеивается стойкий миф о непобедимости израильской армии. Ошеломленный Израиль и запуганная Америка, точнее, ее сионо-талмудическое лобби – в полном шоке!..
    Осенняя столица 1973-го. Массивные двухэтажные здания солдатских казарм, построенных еще в дореволюционное время из крепчайшего красного кирпича. На первом этаже наш “авианосец” – обширное длинное прямоугольное помещение с двумя рядами двуярусных железных коек… Поздним вечером бойко обсуждаются заботы и тревоги прошедшего дня…
    На втором и третьем курсах отменены все увольнения. Даже в выходные курсанты находятся на казарменном положении в полной готовности и с нетерпением ждут желанного приказа: в любой момент Генштаб может дать “добро”, и нас отправят на южный фронт, в Египет, для выполнения специальных заданий…
С каким непередаваемым восторгом мы взираем на мужественные обветренные лица, покрытые необычным медно-бронзовым загаром! Как упоенно слушаем интереснейшие рассказы радостных парней, только что вернувшихся из Каира и уже побывавших под разящим огнем!..
   На каирском военном аэродроме кое-кто из старшекурсников попал под внезапный ракетно-бомбовый удар израильской авиации. Россыпь слепящих разрывов, рвущих барабанные перепонки, плотно накрыла взлетно-посадочную полосу. Лишь чудом Божиим наши мальчики спаслись от неминуемой смерти и даже не получили ни одного ранения!..
   Но больше всего юные, пылкие сердца восхищают гармонично-суровые аккорды отлично настроенной шестиструнной гитары и трогательно-чарующая романтика простых и незатейливых курсантских песен, написанных теми, кто соприкоснулся с настоящей войной и получил безценный боевой опыт…

                Над ночным аэродромом,
    Над бетонными полями
    Снова шум ветров знакомых
    И винты гудят над нами…

                Мы уходим по тревоге.
    Ты опять мне будешь сниться.
    Снова дальние дороги.
    Через шесть часов граница…

                А в Каире снова душно,
    И от солнца нет спасенья.
    Если б знала ты, как мне нужно
    Хоть чуть-чуть московской тени!..

                Я б пошёл на Маяковку,
    Где тебя всегда встречаю…
    Только шесть часов полета
    Нас с тобою разделяют…

    Мог ли я предположить в те пленительные октябрьские дни, что впервые окажусь в столице Египта только через тридцать с половиной лет,- уже в новом веке и новом тысячелетии!..
    Стоп, ласковые волны неодолимых воспоминаний. Вернемся в казарменную реальность. Надо все-таки что-то предпринять. Нельзя и дальше сидеть так же бездарно, уныло. И тут зарождается дерзновенная идея: ”Не совершить ли бытийный прорыв?!”
    У меня сложились очень теплые, невинно-дружеские отношения с красивой, обаятельной, скромной девушкой по имени Вера. Она училась в одном из престижных московских ВУЗов и жила недалеко от центра в элитном доме для высокопоставленных лиц. Вот ее-то я и решил навестить…
    “Она будет ждать!” – радостно выстукивает любящее сердце. Эта сладостная мысль озаряет внутренние горизонты, поднимает настроение, окрыляет душу. Хотя, понятное дело, нас всегда ждут родные, знакомые, близкие. Да мало ли кто… И это вполне естественно. Разве бывает иначе?..
     И кто знает?.. Услужливое воображение легко выстраивает нескончаемую галерею великолепных образов. Может, через год или два, когда блистательно завершится моя интереснейшая командировка и я благополучно вернусь из Каира или Багдада, Лимы или Гаваны – именно милая Вера будет встречать меня как победителя, где-нибудь в Александровском саду… Вот она терпеливо стоит под раскидистой кроной огромного темно-зеленого дерева. Вся в звенящих лучах июньского солнца и прозрачно-невесомом тополином пуху. Ее небесный взор проницает Будущее. Долетает до ненаглядного друга. Приближает счастливую встречу. В гибких, нежных руках призывно белеет изысканный букет благоухающих жемчужно-мраморных гордений…
   Итак, начинаю спецоперацию под кодовым названием “вечерний рейд”. Его успех в немалой степени зависит от самых разных факторов. Придется пойти на серьезный риск и показать высший пилотаж курсантской выдержки, находчивости, смелости, решительности. Господи, прости и помилуй. Сохрани и спаси!..
Вероятно, мои сверстники на “гражданке” временами ощущали некую враждебность окружающей среды. Боялись уличных хулиганов. Страдали от легкоранимости и уязвимости. Ведали собственную беззащитность. Втайне мучались от невозможности отстоять законные права, оказать отпор, дать сдачи. И одно жаргонное слово “урла” (уголовная чернь, бандитствующие хамы) повергало их в ужас.
    Я, по милости Божией, не испытывал ничего подобного, ибо был необоримо защищен. С одной стороны за мной стояла громадная мощь нашей “конторы”, спецслужб, Армии, государства. С другой – и сие самое существенное! – неослабно действовала всепобедная харизма чистой, нерастленной молодости: благодатные дары храбрости, мужества, отваги, самообладания, духовной твердости, стойкости, безстрашия. Это была абсолютно непробиваемая небесная защита. Именно поэтому, странствуя по диким уголкам Кавказа, шествуя по Марьиной роще (один из самых опасных районов Москвы еще с дореволюционных времен) или продираясь сквозь глухие ночные трущобы криминального Подмосковья, я чувствовал себя так, как если бы меня бдительно охраняла отборная дивизия ВДВ или бригада спецназа ГРУ…
    О, блаженнейшее, богодарованное ощущение совершенной безопасности!.. Где ты теперь?!..
    Моё двух-трех часовое отсутствие не заметят. Кое-кому оставлен телефонный номер для связи. В экстренном случае – будь то внеплановое контрольное построение, тревога, какое-либо ЧП (чрезвычайное происшествие) или нечто иное – мне немедленно позвонят из Института, и за полчаса я успею вернуться. Главное – не опоздать на вечернюю поверку…
    Форма одежды: темно-серая, с синеватым отливом, зимняя курсантская шапка; ПШ (полушерстяная темно-зеленая гимнастерка, заправляемая под широкий ремень с пряжкой, и такие же брюки); черные кожаные офицерские перчатки; солдатские сапоги и… никакой шинели!..
    Зимой, после подъема, мы выбегаем на мороз в одном ПШ, без ремней. В темпе делаем разминочные упражнения и завершаем их пробежкой. Закаленный организм уже привык к таким нагрузкам. Поэтому для предстоящей акции, требующей немалых гимнастических навыков, моя облегченная экипировка является оптимальной…
    Выхожу на свежий воздух, когда заметно стемнело. Внимательно осматриваюсь. Вокруг – ни души. Не спеша, как бы делая обычную разминку, бегу к новому учебному корпусу. Через пять-семь минут достигаю цели. Огибаю угол и сходу оцениваю обстановку. Пока все идет хорошо. Охраняемый объект занимает значительную площадь, и часовой находится далеко, в противоположном конце. Впереди мертвое пространство, которое вообще не просматривается с дальней дистанции. Остается последнее серьезное препятствие. Стараясь не оставлять слишком заметных следов на рыхлом снегу, подбегаю к внушительной бетонной стене, отделяющей Институт от жилых домов и фабрично-заводских строений. Холод почти не чувствуется из-за предельного психологического напряжения. Тщательно примериваюсь. Прыжок – и, зацепившись крепкими, тренированными пальцами за верхний край стены, повисаю на руках. Рывком подтягиваюсь. Забрасываю правую ногу на стену, обильно посыпанную битым стеклом. Помогаю себе обеими руками и левой ногой. Делаю выход силой, и – слава Богу! – я наверху…
    Неожиданно в поле зрения попадает кусочек вечернего неба над темными крышами. И на несколько мгновений невольно замираю в немом восхищении. Как-то удивительно живо, не по-московски алмазно и ярко, дерзновенно одолевая неодолимые времена и пространства, надо мной безмятежно мерцают строгие величественные кормчие звезды. О чем-то безмолвно, таинственно шепчут. Что-то смутно и томно обещают. Куда-то настойчиво, неудержимо влекут…
    На фоне колоссальнейших пространств необъятной Вселенной любой человек покажется крохотной, исчезающе малой песчинкой. Но в пытливой душе, ищущей Истину, мы находим такие безпредельные, непостижимые глубины, которые не могут заполнить ни философские системы, ни вдохновенное творчество, ни грандиозное культурное наследие, ни новейшие научные открытия, ни захватывающие путешествия, ни гигантские объемы интереснейшей информации, ни все виды тварных энергий, ни ошеломляющая полнота всего Космоса… Метафизическую глубь человеческого духа может светоносно объять, преобразить и насытить вечной Жизнью лишь один Бог – всемогущий Творец мироздания и неотмирно-небесных Сфер!..               

                И опять Безпредельность парящей Мечты
  Исхищает из зева гнетущих сомнений,
  Поднимает в Надмирность – на пир Красоты,
  Увлекает в Чертоги нетленных Мгновений…

    Какое странное, нездешнее Созерцание на опасной стене военного объекта! В самый ответственный момент “перехода границы”!..
    Мягко прыгаю в глубокий снег. Ура!.. Я на свободе. Однако отсутствие шинели и минусовая температура все же дают о себе знать. Стремительно пересекаю длинный неосвещенный безлюдный проезд и через мрачную арку выбираюсь на светлую, приветливую улицу. Очередная задача – побыстрее поймать такси…
Справа, метрах в 50-ти, замечаю зеленый огонек. Поднимаю правую руку. Таксист тотчас реагирует. У моих ног лихо тормозит свободная “Волга”.
И вот я в теплом салоне, на переднем сиденье, рядом с довольным водителем. Со счастливой улыбкой снимаю шапку и перчатки. Растираю замерзшие пальцы…
  - Тебе куда, командир?
  - Прямо в центр, а там покажу.
  - Отлично… Поехали…
  - Минут за 30 доберемся?
  - Хватит и двадцати…
     Машина плавно трогается. Начинается самый безопасный этап спецоперации. Никакие патрули уже не достанут…
     Да была ли унылая казарма?
     Вот сейчас я действительно живу!..
     Двигаясь по вечерней Москве и, с формальной точки зрения, занимаясь самым обыденным делом, я прохожу через уникальные, ни с чем не сравнимые состояния. Острота восприятия достигает предельных пиков. Все мои чувства утончаются. Обретают дополнительные, резервные возможности. Как бы проникают вглубь вековечных тайн. Открывают новые, доселе неведомые смыслы. Где-то внутри, в метафизических недрах духа, разливается, ширится, нарастает потрясающая энергия жизни. Вот Она, неизбывная Полнота Бытия. Даже некий его преизбыток!.. Кажется, через тебя пролегает какой-то обнаженный наиглавнейший нерв Вселенной, и сам ты – всеми фибрами окрыленно-парящей души – ощущаешь мистический пульс Мироздания!..
Лишь на войне я испытывал нечто подобное…
     Но дивное дело… Парадокс в том, что вот эта самая, грубая казарма с ее неизбежными ранними подъемами, пробежками, построениями, нарядами, строевыми смотрами, уборками, караулами, вечерними поверками, отбоями есть тот сокровенный плацдарм, с которого удается совершать потрясающие бытийные прорывы. Именно она являет собой своеобразный трамплин для эпохальный бросков в неизгаданные, феерические дали…
     Напряжённейший учебный процесс, жесткий распорядок дня, строгая дисциплина – все это требовало полной самоотдачи, постоянных волевых усилий, неустанной внутренней борьбы и одновременно давало правильный, живительный, почти монашеский настрой. Такое относительно здоровое душевное устроение, чем-то напоминавшее аскетическое трезвение, закаляло дух и тело. Укрепляло курсантскую волю. Вырабатывало неослабный самоконтроль. Всецело устраняло губительную праздность, расслабленность, лень. Учило ценить малейшие кванты свободного времени. Даже самые серые будни превращало в праздник. И в значительной степени защищало от коварнейших фантомов падшего мира, тлетворного самообольщения, бесовской прелести…
    “Прелесть – это ложь, принятая за правду” – такое определение гибельного, демонического обмана дает выдающийся духовный писатель 19-го века, святитель Игнатий (Брянчанинов). Далеко не все знают, что этот святой, обладавший ярко выраженным поэтическим даром, свободно говоривший на французском языке, общавшийся с самыми знаменитыми людьми своей эпохи, в молодые годы был еще и прекрасным офицером, которого знал и любил сам Государь Император Николай 1-ый…
    “Кто не в борении и не в подвиге – тот в прелести!” – категорически утверждает духоносный аскет и богослов, святитель Феофан (Говоров), Затворник Вышенский, написавший целые сонмы ценнейших духовных трудов и причисленный к лику святых вместе со святителем Игнатием в 1988-ом году…
Казарма удачно способствовала успешному накоплению нерастраченной умственной и физической энергии. Пробуждала возвышенное, романтическое миросозерцание, Сулила светоносный прорыв в лучезарное “Завтра”!..
    Помню, какую мощную моральную поддержку оказывало завораживающее творчество Александра Грина и, конечно же, его уникальный шедевр – феерия “Алые паруса”. Романтическая устремленность ко всему Чистому, Светлому, Нездешнему помогала отражать бешеный натиск житейской пошлости, воинствующего неоязычества, люциферической рок-музыки. Облагораживала мысли и чувства. Звала к высоким идеалам…
    Однако существовала и конкретная опасность в чрезмерном увлечении романтикой. Подстерегала немалая угроза классического “искушения романтизмом”. Но все эти интереснейшие моменты – серьезный объект отдельного исследования.
Кто из нас мог тогда представить, что необузданная, безудержная мечтательность – “это мост, через который демоны входят в душу” (преподобный Никодим Святогорец)?!..
     Беда в том, что почти все мы пребывали в дремучем духовном неведении. Совершенно не знали подлинной истории Отечества. Ничего не слышали о колоссальной геополитической и метафизической катастрофе, которая в роковом феврале 1917-го окончательно добила нашу богодарованную Православно-Самодержавную Монархию. Не осознавали богоборческой, сатанинской сути большевизма и коммунизма, материализма и атеизма. Не имели правильных понятий о всесовершенном Богочеловеке Иисусе Христе - Искупителе и Спасителе падшего, греховного человечества. Ни разу не заглядывали в Священное Писание. Абсолютно не представляли, что такое Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь – Святое Православие – и зачем вообще Оно существует!..
     То же самое – увы! – можно сказать и о себе, несмотря на глубоко верующих родственников по материнской линии. Некоторые из них были настоящими подвижниками. Например, мой двоюродный дедушка – иеросхимонах Валериан (Яковлев) – подвизался в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. После большевистской революции, в годы жутких гонений, он по мере сил помогал ближним. Благолепный, убеленный сединами аскет предсказал день своей праведной кончины.
     В раннем детстве я жил в Старой Москве, на Божедомке (ныне – улица Дурова), в бывшей монастырской келье мощного толстостенного двухэтажного дома, уцелевшего в море бушующих пожаров, при  нашествии Наполеона, в памятном 1812-ом. Когда мне было годика три-четыре, моя любимая бабушка Пелагия Григорьевна Новичкова (1905 – 1979), смиренная, мудрая христианка, водила единственного горячо любимого внука в храм преподобного Пимена Великого. В благолепной церкви я чувствовал себя, как  в родном доме. С интересом изучал настенные росписи. Расспрашивал “бабу” о евангельских событиях. Созерцал позолоченные подсвечники, мерцающие лампады, старинные иконы. Любовался освящением пасхальных яичек и куличей. Подходил вплотную к амвону и садился на ступеньки, покрытые ковровой дорожкой. Вдумчиво разглядывал величественного диакона, благоговейного священника, раскрытые царские врата, как бы парящий в фимиаме алтарь. Прислушивался к богослужению, по-младенчески размышлял о Боге, старательно молился. И – самое важное! – с трепетной радостью причащался Святых Христовых Тайн…
     Годам к шести внешние обстоятельства надолго оторвали набожного младенца от спасительной церковной жизни. К началу кадетской юности смутно-наивное мировоззрение сознательно верующего малыша так и не получило дальнейшего развития, оставаясь в прежнем зачаточном состоянии. Единственным маяком в плотных слоях бытийного тумана был торжественный лейтмотив, таинственно звучавший еще с младенчества в недосягаемых глубинах пытливого, ищущего духа: “Вырасту – стану путешественником; посмотрю мир и… приду к Богу!”
     Однажды три наши языковые группы – 30 человек – собрались в большой аудитории перед началом лекции. Преподаватель почему-то немного задерживался. Мы сидели за учебными столами и тихо переговаривались. Впереди с кем-то оживленно спорил рядовой Пахольчак – обладатель весьма редкой фамилии. Он, будучи солдатом срочной службы, поступил в Институт прямо из Армии и был старше нас года на два. Мне запомнилась его высокая слегка неуклюжая фигура, добродушный характер, приветливая улыбка.
     С интересом прислушиваюсь к горячей дискуссии. Тема поражает своей исключительной необычностью. Речь идет о завершении всемирно-исторического процесса, конце света, Втором Пришествии, Страшном Суде…
  - Эх, салабоны... Ну что с вас возьмешь! - победно улыбающийся Пахольчак снисходительно, как малых детей, укоряет растерявшихся, ошарашенных оппонентов, явно утративших привычный снобизм, и задает последний, нокаутирующий вопрос. - Да вы хотя бы читали Апокалипсис?
  - …
  -  Вы даже не слышали о такой книге!
     В ответ – гробовое молчание…
    А ведь наши ребята, в основном, представляли молодежную элиту. До Института получили разнообразные знания в специальных школах и Суворовских училищах. Отличались пытливостью, общительностью, начитанностью. Уже имели солидное гуманитарное образование.
    Делая умный, понимающий вид, с одобрением взираю на бывшего солдата. Радуюсь его искренности, убежденности, нешуточной эрудиции. И с великим стыдом сознаю, что сам впервые слышу сие странное, загадочное, таинственное слово…
   “Надо обязательно прочитать и заполнить пробел в кругозоре!” – со смущением отдаю себе мысленный приказ…
    Апокалипсис – в переводе с греческого на русский – “откровение”. Богодухновенная книга с таким названием завершает Новый Завет. Ее написал по внушению свыше святой Апостол и Евангелист Иоанн Богослов – любимый ученик Христа Спасителя…
    Через 30 лет, в сентябре 2003-го, странствуя по благословенной Элладе, бывший курсант Козырев посетит красивейший остров Патмос. Поднимется в белоснежный монастырь, тихо плывущий в сияющей бездне лазурных небес. Собственными глазами увидит ту самую пещеру, где без малого две тысячи лет назад всемилостивый Господь и Бог наш Иисус Христос – всемогущий Творец грандиозного Мироздания – открыл духоносному Апостолу Иоанну конечные судьбы планеты, ужасающую участь отверженных демонов, такие же вечные муки нераскаянных грешников и неизреченное блаженство светоносных праведников, которые победоносно исполнили свой земной долг, стали богами по Благодати и триумфально вошли в Горний Град, Небесный Иерусалим – Вечное Царство Божественной Славы!..
    Мог ли я подумать в курсантские годы, что ясно увижу наяву совершающийся Апокалипсис?!..
    Кому из нас могло прийти в голову, что в самом ближайшем будущем исполнится заветная мечта мировой масоно-талмудической закулисы – Тайного Мирового Правительства – и первый этап многомерного, детально разработанного проекта по расчленению России претворится в жизнь?!..
 Можно ли было тогда помыслить, что, казалось бы, всемогущая советская империя – техногенная сверхдержава с несокрушимым ракетно-ядерным щитом и мечем – рухнет сама собой, без какой бы то ни было внешней агрессии со стороны заокеанской Америки?!..
    Но осенью 1982-го, задолго до развала Союза, в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре меня познакомили с богодухновенными пророчествами о нашем будущем…
   “Очень скоро Советский Союз потерпит колоссальное военно-политическое поражение, - проникновенно звучит тихая, благостная речь могучего духом подвижника. - Вся Прибалтика отойдет к НАТО. Кавказ и Закавказье – к Турции. Однако в Грузии можно будет спасаться (думается, главным образом, имелись в виду горные отшельники). Республики Средней Азии попадут в сферу исламских интересов и пойдут своим путем. Китай дойдет до Урала… Впрочем, после великой войны, если народ покается, Россия восстанет из праха. В усеченных границах, вопреки прогнозам злобствующих масонов, на удивление всему миру, она возродится как Православно-Самодержавная Монархия во главе с богоизбранным царем. Станет твердыней неодолимой веры. Озарит всю землю благодатным светом Православного Благочестия… Сие случится незадолго перед пришествием Антихриста…”
    Останавливаемся у новенькой “высотки”. Сквозь боковое стекло внимательно просматриваю подходы к Вериному дому. Что бы ни говорила теория вероятности – все-таки остается некий шанс нарваться на патруль у самого подъезда. А сие было бы непростительной оплошностью для будущего разведчика. “Береженого Бог бережет!” – назидает русская народная поговорка.
    Горизонт чист – пора выходить. Расплачиваюсь с общительным таксистом, желаю ему удачи. Покидаю уютный салон, захлопываю дверцу – и вперед…
Чистый, ухоженный подъезд. Безшумное движение лифта. Незаметный, быстрый подъем. И, наконец, нужный этаж…
    С волнением приближаюсь к Вериной квартире и вроде бы обнаруживаю в себе некое предчувствие. Отшвыриваю обрывки помыслов, шевелящихся в подсознании. Нажимаю на кнопку звонка и со сладостным трепетом жду…
    Скорее угадывается, чем слышится, чья-то мягкая поступь. По-домашнему мирно позвякивает дверная цепочка. Негромко щелкает открываемый замок, и…
    Да!.. Такие Мгновенья стоят любого риска...
    На пороге стоит стройная, грациозная, сияющая девушка. Всем существом впитывает колкий мороз, жаркую юность, гимны южного мая, принесенные мной. Молча улыбаясь, с неподдельной симпатией созерцает плотного, собранного, по-летнему одетого курсанта. Все, что можно сказать, говорит без слов, одним взглядом. Но каким!..
    Вера пропускает меня в коридор, приглашает в гостиную.
Переполненный счастьем, кладу шапку и перчатки на верхнюю полку…
“Мама миа!” – как могли бы воскликнуть наши бойцы при подобном раскладе…
На вешалке, среди прочей одежды, красуется генеральская шинель с изрядным количеством золотых звезд на погонах. Жизнерадостная туристка, с которой я познакомился на Кавказе, ничего мне не рассказывала о своих родителях. Да как-то совсем и не думалось об этом… Не успеваю даже сообразить, что к чему… Из ближайшей комнаты выходит очень серьезный моложавый мужчина с фигурой спортсмена, и сразу становится ясно, что это – отец Веры и тот самый генерал-полковник, на чьей шинели…
    Вот так сюрприз!..
   “Здесь, в нашем доме, моя наивная, чистая девочка встречается с каким-то жалким, ничтожным, обнаглевшим самовольщиком! – лихорадочно, молниеносно работает ум, ставя себя на место генерала. – Ну, я п-п-по-ка-жу этому дерзкому, нахальному мальчишке!”
    Перед мысленным взором мгновенно проносится вся моя дальнейшая институтская “карьера”. Точнее, её безславный, скандальный конец!..
    Стоит только маститому генералу кое-чем поинтересоваться, затем вполне обоснованно возмутиться, поднять телефонную трубку и…
Не проронив ни слова, адекватно оценив происходящее, обмениваемся более чем красноречивыми взглядами. На мужественном лице отца читается сокровенная ностальгия по несказанно пленительной и такой быстротечной юности. Кажется, на какой-то миг бывалый воин и сам превращается в двадцатилетнего юнкера. Делается очарованным странником, неутомимо ведущим напряженный, безостановочный поиск неуловимой Блоковской незнакомки… Не останавливаясь, едва заметно улыбаясь, он тихо, деликатно исчезает в загадочном лабиринте великолепной квартиры…
Счастливая дочь, наблюдавшая всю эту сцену, ласково выводит оторопевшего гостя из легкого оцепенения:
    - Не волнуйся, Алеша, папа всё понял.
    - И мой визит…
    - Произвел небывалый фурор, - весело перебивает юная хозяйка и заразительно смеется.
    - Ты думаешь…
    - Думать уже поздно – пора соображать! Вновь обрывает торжествующая Вера и хрустально-звонким дикторским голосом подводит итог и объявляет приговор. - Товарищ, курсант! Мы давно за вами наблюдаем. Вы достаточно опытны, изворотливы, хитры… Но сегодня попались. И вам не уйти. Придется отвечать за содеянное. Для начала - пять суток ареста. Взять его!..
     Прикрыв рот ладошкой, она заливается ликующим смехом. Другой рукой бережно, целомудренно дотрагивается до моих пальцев. Осторожно берет за рукав еще холодной гимнастерки и увлекает за собой…
     Сомнения окончательно рассеяны. Чистая радость девушки передается юному ВИИЯковцу. И два восторженных сердца становятся одним!..
     Старинная, антикварная люстра заливает ярким светом богатое убранство уютной гостиной. В глубине атласного кресла, скромно поджав под себя ноги, удобно устроилась прекрасная виновница сногсшибательного сюрприза. Чистота её нежной, возвышенной души отчетливо проявляется в кристально-ясном, прямом, по-детски невинном взоре. Роскошная коса пшеничного цвета выразительно подчеркивает ослепительную белизну точеной шеи. Изящно обвивает красивые плечи и безупречный стан. Тонко гармонирует с длинным вишневым платьем.
Подле кресла, на специальном столе, покоится впечатляющий аквариум. На фоне изумрудных водорослей и серых камешков рельефно вырисовываются большие янтарно-розовые раковины и белые кораллы, когда-то извлеченные туземными ныряльщиками со дна тропических морей и прибрежных рифов. А вокруг беззаботно порхают резвые стайки золотисто-лазоревых, багряно-лиловых, серебристо-оранжевых рыбок. И никаких пираний!..
    Не снимая сапог, располагаюсь напротив. Умудряюсь удачно балансировать и каким-то чудом удерживаться на самом краешке полукруглой экзотической подставки в виде океанской тридакны…
  - Помнишь тот чудесный уголок, где я получил самое дивное боевое задание?
  - Нашу турбазу?
  - Конечно… Прошлым летом на ней разыгралась настоящая драма. Я видел заключительный акт.
  - Расскажи.
  - Вечером, после прогулки по душистому лесу, в приподнятом настроении возвращаюсь к базе. Вокруг всё, как обычно. Тишь да гладь. Ничто не предвещает беды. Иду мимо открытой танцплощадки, цветочной клумбы, знакомого фонтана. Вот и парадные двери спального корпуса. Начинаю подниматься на третий этаж, и вдруг…
Сверху, прямо над головой, раздаются какие-то гортанные рыки, всхлипы, топот бегущих ног, шум падающих тел, треск раздираемой одежды, шлепки, сочные звуки пощечин и ударов. С удивлением выхожу на лестничную площадку и вижу свежие следы ярого погрома. Везде валяются опрокинутые и сломанные стулья, куски разорванной ткани, скомканные шторы, оторванные пуговицы, окровавленные носовые платки. В конце коридора мечутся какие-то люди. Их заталкивают в номера. Минут через семь ситуация проясняется: два темнокожих гостя поссорились на танцах из-за белой девушки, и вспыхнула большая драка между кубинцами и сомалийцами. К счастью, все обошлось без тяжелых увечий. Побоище вовремя остановили объединенные силы курсантов…
    Наибольшее удивление вызывает само начало скандала. Мне об этом подробно поведал очевидец. Особенно сильное впечатление производит “безупречная аргументация” конфликтующих сторон…
  - Она пойдет со мной! - упорно твердит разъяренный кубинец, показывая рукой на смущенную туристку и наступая на сомалийца. - Мы на Кубе любим Фиделя, живем дружно, строим социализм…
  - Ну, нет! - с негодованием парирует возмущенный сомалиец.- Она, безусловно, отправится со мной. У нас в Сомали процветающий капитализм. Жизнь несравненно лучше, чем у вас. У моего отца крупные плантации помидоров…
     На следующий день, в тенистых уголках обширной территории, под сенью ветвистых зеленеющих грабов, солидные группы воинствующих кубинцев и сомалийцев что-то обсуждали возбужденным шёпотом, как опытные заговорщики. Бросали друг на друга огненные, испепеляющие взгляды, исполненные дерзкого вызова, ненависти и презрения. Демонстративно точили большие сверкающие ножи, и без того острые, как бритва. И те, и другие готовились к продолжению, которое – слава Богу! – так и не последовало…
  - Как интересно! – восклицает неотразимая любительница горного туризма.- Наверно, папа, как всегда, имел точную информацию. И, предвосхищая возможный ход событий, дал задание порученцу.
  - Так вот от кого исходила инициатива! – осеняет запоздалая догадка. - У меня и в мыслях не было, что…
  - Не мог же он отправить любимейшую дочку в такую даль без надежной
охраны, - объясняет Вера и энергично продолжает. - Рядом с базой, как ты знаешь, находится дача маршала Гречко (министр обороны). Оттуда по спецсвязи отцу сообщили о нашем отряде и дружных курсантах. Затем его порученец – высокий атлет в штатском – провел с вами вступительную беседу.
  - Глядя на него, я подумал, что если он штатский сотрудник, то ваш покорный слуга – ведущий тенор марсианской оперы… Нас попросили бдительно оберегать юных туристок. И, прежде всего, защищать их от гостеприимных, но – увы! – весьма женолюбивых горцев.
  - На следующее утро, когда собрали всех туристов, мы со Светой устроили тайный смотр и… выбрали вас. Анатолий стал опекать Свету, а ты…
  - Фантастика… С трудом верится...
  - Не забыл еще веселого “затейника”, который столь эффектно тебя представил?   
  - Такого не забудешь… Этот офицер спецназа, судя по всему, может без особого напряга свернуть шею здоровенному быку.
  - Наша особая, “закрытая” встреча с помощью этого капитана – кстати, он тоже кадет из минского СВУ – состоялась по моей сугубой просьбе.
  - Но почему?.. Там же были курсанты из лучших училищ. Все, как на подбор… Орлы…
  - Выбор пал на ВИИЯковцев. И не только потому, что ВИИЯ – лучший гуманитарный ВВУЗ Союза, кузница элитных кадров для Генштаба и живая легенда Вооруженных Сил. Была и другая, пожалуй, самая важная причина.
  - Какая же?
  - Пока это большой секрет.
  - Хотелось бы узнать.
  - Ему мало пяти суток ареста! – каждое нежнейшее слово её чистого, любящего голоса живительным бальзамом изливается в мою поющую душу.      
  - Добавим ещё пять за… мнимое незнание… Поместить в одиночную камеру. Держать на хлебе и воде. Главное же – никаких прогулок!..
О, как это было сказано!.. Никакие – самые изысканные признания – не могли бы подействовать сильнее…
    Расспрашиваю Веру об общих знакомых по летнему отдыху у подножия Аибги и на Черном море, и в Кудепсте. Она что-то рассеянно отвечает. Но трепещущая, живоносная суть остается за кадром. Сие не выразить словами. В эти дивные неповторимые Миги мы синхронно живем в некоем общем незримом безмолвном мире неизбывной, всеобъемлющей Полноты. Слова там уже не нужны. Каждый это прекрасно понимает. И мало-помалу в светлой горнице блаженно воцаряется чудная полифония насыщенного, созерцательного Молчания…
    Милой Вере нравится моя неуемная энергичность, жажда романтических приключений, тяга к заоблачным высям, творческая инициатива, сила и выносливость, безшабашная удаль, с которой ей пришлось соприкоснуться еще на юге.. Она помнит, как мы, крепко держась за руки, долго, утомительно поднимались по зыбкой осыпи, сквозь хаотическое нагромождение огромных валунов, мимо бурых отвесных скал, к сверкающему снежнику…
    Её трогает та неизменная почтительная сдержанность, с которой я отношусь ко всем без исключения представительницам слабого пола. Умная, благородная дева по достоинству оценила рискованный поступок – самовольный рейд через всю Москву – ибо знает, что он совершен только ради неё. Иначе говоря, если б она вдруг оказалась не блистательной генеральской дочкой, а всеми забытой внучкой неизвестного сапожника или, скажем, деревенской лимитчицей из обшарпанной заводской “общаги”, – мое отношение к ней ни на йоту бы не изменилось. И чуткое сердце Веры нисколько в этом не сомневается. Поэтому мой дерзновенный, кинжальный бросок как выражение безкорыстной привязанности, дружбы, влюблённости ей особенно приятен и дорог!..
    Смотрю на милую собеседницу, как на мадридскую принцессу из пылкой грезы испанского конкистадора, и сам воздвигаю хрустальные замки весенних грез. Безмятежно любуюсь экзотическими красотами Боливии и Парагвая, Аргентины и Бразилии, Венесуэлы и Коста-Рики, Италии и Кипра, Алжира и Туниса, Палестины и Ирана. Легко возвращаю безвозвратно улетевшее время. Свободно парю сквозь иные миры самых разных эпох и империй.
    Если б кто-то сейчас мне сказал: “Юнкер Яковлев! Приготовьтесь. Через восемь минут ваш эскадрон в полном составе отправляется на Рождественский бал в пансион благородных девиц!” – я бы ничуть не удивился и спокойно воспринял сие как должное…
    Вот лишь одна из целой россыпи грёз, созданных пылким воображением влюблённого, счастливого курсанта… Эгейское море. Сингитский залив. Исторический причал Урануполиса остается далеко позади. Вольный ветер все быстрее гонит вздыбленные сизо-фиолетовые каравеллы низких грозовых облаков. Все сильнее волнует темно-синюю гудящую даль. Всё чаще срывает с громокипящих гребней жемчужню пену. Белоснежно-стремительная яхта “Айвенго” почти ежеминутно взлетает над нарастающими, могучими валами. Кроме опытного экипажа на борту ещё двое счастливцев. Резкий порыв норд-оста поднимает с вериных плеч мягкий каскад густых светло-русых волос и бросает прямо на меня, нежно омывая холодными душистыми прядями. Мы смело стоим на мокрой убегающей палубе и ничего не боимся. Дерзновенно рассекаем задорные рати алмазных брызг. С улыбкой тараним высокие гейзеры водяной пыли. Восторженно наслаждаемся грозным буйством не на шутку разгулявшейся стихии. Навеки вместе, рука в руке, на острие багряного заката вдохновенно, неудержимо парим в чудный, нездешний край неотмирной, безсмертной Любви!..
               
                Блаженно пью закатный эликсир.
                Лазурь очей в пурпурном кубке тает.
                Глагол “люблю” вмещает целый Мир.
                И в Мире том Надмирность расцветает…

    Синеокая герцогиня отвечает на мою тайную грёзу светлым, задумчивым, бездонно-глубоким взором…
    В тот далекий период как некий Божественный аванс переживалось устойчивое, окрыляющее, благодатное состояние особенного духовного подъема. Ничто и никогда не нарушало моего неколебимого оптимизма. Ликующая душа лучезарно жила в сущностном смысле этого светлого слова. Непрестанно омывалась прозрачными, целительными потоками живоносной энергии. Явственно ощущала в себе безкрайний, неисчерпаемый океан Жизни. Да и как могло быть иначе, если ты несомненно чувствовал личное Безсмертие?!..
    Однажды весь Институт облетела трагическая весть. В Гвинее-Бисау, перед самым концом долгосрочной командировки, погиб наш жизнерадостный “португалец” Евгений Данилин. Как только я об этом узнал, почему-то вспомнился родной, институтский КПП (контрольно-пропускной пункт), совместный наряд по кухне и веселая, дружеская беседа с Женей у громадных пищевых котлов, которые нам предстояло вымыть. К великому прискорбию, мой незабвенный однокурсник ушел в грозную Вечность некрещёным…
    Солнечным морозным утром меня послали в военный госпиталь имени Бурденко за печатью от цинкового гроба, в котором прибыло тело Евгения. Повсюду еще лежал искристый, белый снег, но, помнится, уже приближалась весна. По дороге я размышлял о бренности земного существования и одновременно созерцал в себе мощнейший жизненный заряд – блистающий сгусток непреходящего, триумфально-весеннего Бытия.
    И даже у морга, получая из рук доброжелательного санитара гробовую печать с ощутимым запахом тления, продолжал невозмутимо любоваться сияющей лазурью предвесеннего неба. Упивался жизнью, разлитой в окружающем пространстве. Абсолютно не верил в свою физическую, точнее, онтологическую смерть!..
    Разумеется, не возникало ни малейшего сомнения, что когда-нибудь придется покинуть телесную оболочку и перейти в Мир Иной. И тогда начнется неведомая, загробная жизнь в совершенно Ином, качественно-новом Измерении. Но поверить, что моя единственная, уникальная, богодарованная личность перестанет быть живой – умрет, исчезнет, сгинет?!.. Поверить в этот жалкий, безумный бред я, безусловно, не мог…
    Живое превращается в неживое? Переходит в небытие? Безследно растворяется в вакууме?.. Абсурд… Такого в сотворенной Богом природе не бывает!..
Точно такая же невозможность умереть ощущалась позднее и в институтском клубе, когда мы стояли в парадной форме, с автоматами в руках, в почетном карауле у открытого гроба – напротив рыдающих, безутешных родителей…
    Юношеская интуиция не обманывала. Верующей душе таинственно приоткрывались крохотные кусочки инобытийной, нетленной Реальности. Изумленный дух опытно постигал начатки личного благодатного Безсмертия…
    “Истинная смерть внутри, и она сокровенна. Ею умирает внутренний человек, - учит преподобный Макарий Египетский. – И если ты перешел внутри себя от смерти к жизни, - то уже не умрёшь”…
     Но где я?!.. Вроде бы кто-то тихо произносит мое имя….
     Плавно выхожу из созерцания. С любовью смотрю на светоносную голубку и…получаю высшую награду. Вслушиваюсь, вживаюсь, ухожу в безконечно нежное, необъятное слово из её бледно-алых, чистейших, нецелованных уст: “Алёша”…
     Знойное лето 1973-го. Безценные дни курсантского отпуска. Активный отдых в горах Западного Кавказа на турбазе Минобороны “Красная поляна”. Усиленная подготовка к нелегкому походу по интереснейшему маршруту…
     Тёмной, беззвездной, тревожной ночью мы с Верой доверительно беседуем на четвертом этаже нашего корпуса. И тут начинается ошеломляющая, затяжная гроза. Гигантские глыбы клубящихся туч гневно метают слепящие ртутно-багровые зигзаги молний. Наползают на сжавшееся, дрожащее здание. Зависают буквально над нашим балконом. Готовятся его поглотить вместе с нами. Вскоре весь корпус как бы вплывает в сердцевину вибрирующей, стонущей облачной массы – в самый эпицентр колоссального грозового фронта. Дождевые потоки вот-вот ворвутся в комнату, смоют нас, унесут в далекое море. Неустанные волнообразные раскаты ярого грома безжалостно бьют прямой наводкой по измученным барабанным перепонкам. Терзают слух резкими, долбящими ударами, словно крупнокалиберные САУ (самоходные артиллерийские установки) – “Гиацинты” или “Акации”, разящие залпы которых мне еще предстоит услышать через 30 лет в горной Чечне. Грозят оглушить, опрокинуть, смять!..
     Громадные матово-розовые секиры разрубают, рвут чернеющие пространства. Озаряют испуганные лица соседей пульсирующим, секущим светом. Разом исчезают в безпросветных дырах и ревущих колодцах. Ослепительно вспыхивают вновь…
А нам так хорошо… Мы витаем в невидимых сферах. Поднимаемся ввысь над свирепейшей схваткой. И безпощадная сеча стихий лишь оттеняет невозмутимую благость юных сердец…
     Спустя 26 лет, в июне 1999-го, когда вся Европа замерла на грани испепеляющего взрыва из-за Балканской войны, развязанной масонами-люциферитами, лютыми врагами Святого Православия, такое же буйство разъяренной природы – небесное цунами – повторяется с еще большей силой в солнечной Элладе. Это происходит над исполинскими кручами Афона, в Первом Уделе Божией Матери, на вершине Святой Горы (2033 м), увенчанной крохотной церковью. Вместе со своим другом и сотаинником, диаконом Димитрием, я провожу эпохальную ночь в каменном Преображенском храме, похожем на ДОТ (долговременная огневая точка). Величественный пик гудит и содрогается, будто собирается разломиться на части. Чтобы не получить контузию, лежу на полу, с головой закутавшись в теплое одеяло. Плотно зажав уши дрожащими ладонями, в беззвучном вопле умоляю Бога сохранить меня в огнезрачном жерле грозового вулкана…
     И – велик Господь! – нам удается выдержать, выстоять, дожить до утра. Все железные молниеотводы на плоской храмовой крыше оплавлены плазменными стрелами. Но большой металлический крест на острие грозного пика остается целым и невредимым!..
  - Почему грустим? – прерывает созерцательную паузу обезпокоенная сеньорита. – Не хочется уходить?
  - Милая Вера… Лучше не спрашивай…
  - Мне кажется, ты сейчас о чем-то напряженно размышлял.
  - Читая один из романов Бальзака, я нашел изумительную фразу. Она тотчас пленила лихого корнета – твоего покорного слугу.
  - Какой-нибудь романтический афоризм?
  - Эта блистательная, глубочайшая мысль звучит так: “Преступна любовь, не стремящаяся к безсмертию!”
  - Неожиданный речевой оборот... Особый подбор слов… И как сильно
сказано!..
  - Но самые сильные слова, - потрясающие своим громадным, объемным,многомерным смыслом, - находим в первом соборном послании любимого ученика Христа Спасителя, святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова: “Кто не любит, тот не познал Бога; потому что Бог есть любовь” (1Ин.4,8)!..
  - Трогательное всеобъемлющее определение…
  - И в нём – поэма безконечной Жизни, гимн нетленного Счастья!..
  - Ты никогда не задумывался над расхожей фразой “любовь с первого
взгляда”?
  - Всегда чувствовал: эти три слова таят в себе особые, заповедные и часто недоступные пласты смысла.
  - Поясни.
  - Мы идЁм сквозь толпу. Вокруг тысячи лиц. Можно долго бездумно смотреть вокруг и…ничего не видеть. Сотни раз пересекаться со множеством знакомых и…никого не встретить. Постоянно общаться  с сонмами вроде бы интересных собеседников и…пребывать вне истинного общения. Внешняя активность в преизбытке, а внутренний контакт не установлен, ибо отсутствует главное – неподдельная личностная соотнесенность, духовно-нравственное единство!.. Человек находится в гуще людей и…ощущает щемящее одиночество и неизбывное сиротство… И как тяжело ему приходится, если он еще не обрел спасительной веры в Бога и не стал православным!..
  - Согласна… Увы… Так и есть…
  - Однажды я встретил чудесную деву.
  - Какую?
  - Да есть тут одна…
  - Познакомишь?! – нежная ласка любимого голоса осеняет светлой,благоухающей радостью.
  - Почему бы и нет, - посылаю в ответ ту же волну искрометных лучей.
  - И что было дальше?
  - Посмотрел на отточенный лик и мгновенно ощутил, что мы шли к этой Встрече всю жизнь. Между нами возникла крепчайшая связь. Нас как будто спаяло незримое поле. Стало ясно: мы знаем и любим друг друга. О, теснейший союз двух блаженных сердец!..
  - Понимаю всецело и трепетно помню. Разделяю восторг несказанной Минуты. Да поможет нам Бог!..
  - В этой горней голубке я обрел родственную личность, стержень подлинного бытия, восполнение своей души!..
  - Уверен?
  - Несомненно и абсолютно.
  - Каким образом это случилось?
  - Увидел глаза – глуби трепетных звЁзд. В них надмирность Весны и бездонная Тайна… Засмотрелся, ушёл, погрузился в неё.
  - И что же?..
  - Моё сердце пропело: “Она – и навечно!”
  - А сейчас оно тоже поёт?
  - Ещё как!..

            Накинув плащ, с гитарой под полою,
            К её окну припал в тиши ночной.…
            Не разбужу ль я песней удалою
            Роскошный сон красавицы младой?!..
            
            И, может быть, услышав серенаду,
            Ты из неё хоть что-нибудь поймёйшь…
            И, может быть, поющему в Награду –
           “Люблю тебя!” – сквозь сон произнесёшь…

  - Что-то очень старинное.
  - Любимый романс моей мамы, которому, говорят, уже более двухсот лет…
  - Не опоздаешь? – вопрос задается ровным, нейтральным тоном, но в лазурных очах вот-вот заблестят бриллианты слезинок…
  - Что бы ни случилось – ещё десять счастливейших минут я буду с первой красавицей Барселоны!..
  - Алёша… Перестань меня смущать, - заалевшая дева снова дарит мне жемчужно сияющую улыбку, на минуту забывая о предстоящей разлуке. - Твои комплименты…
  - Никаких комплиментов, - отвечаю нарочито твердым, стальным голосом, зная, что Вере очень нравятся такие интонации в моём исполнении. – Просто констатация безспорного факта…
  - Тогда почитай свои стихи…
  - Лишь для тебя одной сей скромный дар… Тебе вручаю ключ к душе поэта…

                Вернусь!
                Блеснут бериллы милых слёз.          
                Восторг зальёт сердечные глубины.
                Промчатся шквалы бронебойных гроз.
                Сметут мечту арктические льдины…
         
                Рванёт фугас в ущелье Дюстироз.
                Прожжёт морены смерч кумулятивный.
                Дарю тебе рубины критских роз.
                Слагаю в кладезь сердца образ дивный…

                Ещё звучит крутой мажор гитар.
                Ещё горит мираж в песках Синая.
                Но сгинет липкий морок дольних чар.
                И в Горнем Мире грянет Жизнь Иная!…
       
    Наша дружба была переломным моментом на белоснежно сияющих просторах чистейшего фирнового плато перед решающим подъемом на первый бытийный перевал. С непредсказуемых, пульсирующих ледников грандиозно открывалась вся устрашающая, захватывающая панорама предстоящих незримых битв за Вечное Спасение. И кровопролитные авангардные бои уже начинались…
    Блаженные Миги Красоты, Гармонии, Счастья – не успев прийти – торопились убежать. Начинали бледнеть, тускнеть, рассыпаться. Незаметно превращались в мнимую величину. И я не успевал их поймать, остановить, удержать. Всегда опаздывал к наиважнейшему моменту…
    Истинное, непреходящее, благодатное Бытие ускользало, чтобы потом – на краткое Мгновенье – снова вернуться, обозначить себя, сверкнуть неодолимо манящими Гранями и опять надолго исчезнуть!..
    Оторванный от Христовой Церкви, лишенный святоотеческого наследия, даже не слышавший самого слова “Литургия,” – не говоря уже о большем, - я тщетно пытался понять, что же со мной происходит. Безостановочно и безплодно коловращался в дремучем хаосе путаных, лихорадочных умствований, как заблудившийся, утомленный охотник в непроходимой сельве Амазонки. Старался найти ключ к разгадке в немецкой классической философии. Штудировал Канта и Гегеля. Переходил к экзистенциализму. Читал романы Камю. Конструировал красочную, полную приключений и подвигов, воображаемую действительность. Странствовал по виртуальным мирам безконечных фантазий. Параллельно интересовался кино и театром. Изучал сценические школы Брехта и Станиславского. Заводил знакомства с начинающими актрисами, надеясь таким образом постичь – о, наивность! – извечную тайну Красоты. С увлечением конспектировал парадоксальные творения Сартра. Возвращался к сочинениям Куприна, перечитывая его шедевры: “Кадеты”, “Юнкера”, “Офицеры”…
     Но ответ на кардинальные вопросы лежал в явно иной плоскости…
Невозможно пребывать в рабстве у страстей – телесных или душевных – и оставаться свободным, жизнерадостным, счастливым. Сие напрочь исключено. Таков фундаментальный духовный закон. Эта непреложная истина стала практически открываться мне лишь по прошествии девяти долгих томительных лет – через внешние потрясения и сильнейшие внутренние ломки – лишь после животворного возвращения изможденного, блудного сына ко всемилостивому, небесному Отцу – во спасительную твердыню Святого Православия!..
    “Единственный выход из всех безвыходных положений – Богочеловек Иисус Христос”, – назидает знаменитый современный сербский подвижник и богослов, православный философ и мыслитель, догматист и духовный писатель, лирик и проповедник, преподобный Иустин (Попович)…
     Эрих Мария Ремарк – гениальный прозаик и, конечно, самый пронзительный немецкий писатель. Читая в молодости какой-то его роман о войне, - может быть, “На западном фронте без перемен” или “Три товарища” я нашел поразительную фразу и запомнил такой вариант её перевода: “Красивейшая женщина рано или поздно надоедает. Самая совершенная из женщин со временем становится скучной. Фрагмент – никогда!”
     Сию странную мысль легко раскритиковать в пух и прах с неприступных позиций православной антропологии и святоотеческой аскетики. И всё-таки в этой сентенции таятся глубинные смыслы, тонко отражающие реальную жизнь в падшем, греховном, эфемерном мире. Я долго жаждал проникнуть в них. И с годами кое-что приоткрылось…
Какой-либо миг, срез, сполох Бытия по-настоящему запоминается, врезается в память, если содержит в себе некую цельность, полноту, завершённость. Такой бытийный фрагмент говорит о чём-то Подлинном, Истинном, Неуничтожимом. Свидетельствует о небесной Гармонии и нетленной Красоте. Вмещает целые Миры. Переходит из времени в Вечность. Талантливые поэты, художники, писатели, графики, композиторы, певцы, скульпторы, фотографы, архитекторы раскрывают это в своем творчестве. Лунные ожерелья таких сияющих художественных фрагментов-жемчужин встречаются в рассказах и книгах Александра Проханова. Захватывающие, взрывные романы “Дворец”, “Последний солдат Империи”, “Красно-коричневый”, “Чеченский блюз”, “Идущие в ночи”, “Сон о Кабуле”, “Господин гексоген”, “Надпись “ и другие поистине незабываемы…
  - Опять мысли где-то витают?
  - Есть о чем подумать, когда созерцаешь красу лучшей из амазонок, - перед близким, неизбежным расставанием мой голос приобретает оттенок волнующей грусти.
  - Снова поток комплиментов? – Вера шутливо грозит мне пальчиком. – Поставлю в угол.
  - Умолкаю, о, Госпожа…
  - Ты сейчас что-нибудь пишешь?
  - Бывает…
  - И помнишь наизусть всё, что написал?
  - Не в полном объёме, но достаточно много.
  - Твой стиль восходит к поэтам “серебряного века”.
  - Они превосходно чувствовали язык, постоянно отшлифовывали форму, доводили её до совершенства.
  - А содержание?
  - Увы! В основном, оно воспевало их бушующие, неистовые страсти…
  - Дорогой Алеша! – бархатная интонация безподобной девушки тихо и нежно овевает меня пряным пассатом недостижимо далекой, заморской весны. - Тебе уже пора… И всё-таки, если можно, я хотела бы услышать ещё одно небольшое стихотворение, наиболее ярко выражающее твое жизненное кредо…
  - Хорошо. Минутку терпения. Надо заглянуть в анналы памяти. Вот оно:
               
                Земное – сон во сне больного иноверца.
                Земное – тщетный бег в миражно-бренный край.
     Мой путь к Иным Мирам – сквозная рана сердца.
                Но Миг в Иных Мирах – необратимый Рай…
               
                Влюблённость, боль разлук – начало Восхожденья.
                Оскалы злых измен – разрывы Бытия.
                Идёт крутой подъём на пик Освобожденья.
                К безсмертным небесам мое стремится “я”…
               
                Разъяв греховный смог, от мглы, из зева морга -
                В обетованный Свет – к сиянию Креста.
                Провижу пир души на острие Восторга
             И в море Славы -  Лик грядущего Христа!..

     Вера погружается в глубокую задумчивость, а я аккуратно перелистываю оживающие страницы светлых воспоминаний. Вижу, как наяву, подмосковный сосновый бор и уютный деревенский пруд со смиренными ивами на опушке густого леса. С тихой радостью вслушиваюсь в славную солдатскую песню еще той – дореволюционной - Русской Армии:

                Взвейтесь соколы орлами.
                Полно, полно горевать.
      То ли дело под шатрами
      В поле лагерем стоять!..          
       
     Сигнал “подъём”. Мгновенный выход из сладкого сна. Утренняя пробежка по веселому, свежему, звенящему лесу под ликующее пение неугомонных, доверчивых пташек. Настроение – хочется обнять весь Космос!.. Ты полон жизненных сил, творческих замыслов, далеко идущих планов. Жаждешь опытно постичь все векторы, изгибы, оттенки Бытия. Крепкое, упругое тело легко одолевает знакомую дистанцию, а торжествующий ум свободно поднимается над старой грунтовой дорогой. Восторженно обозревает безкрайние земные дали. Невозбранно парит в безбрежных просторах необъятного Мироздания…
     Жаркий полдень. Пик летнего зноя. Прозрачная скатерть синеющей выси. Каскады ласкового света. Пахучая земляника лесных лужаек. Душистый нежно-белый донник, ярко-желтый зверобой зеленых полей…
     Занятие ведёт полковник Бордадым с кафедры оперативно-тактической подготовки. С помощью саперных лопаток мы осваиваем рытье окопов для стрельбы лежа и с колена. Учимся передвигаться короткими перебежками-зигзагами с последующим залеганием и грамотным отползанием на два-три шага в сторону – дабы вовремя уйти с линии огня и не попасть под пули воображаемого противника…
     Прилипшие к ладоням АКМы (автомат Калашникова модернизированный) затрудняют, путают, сбивают движения. Усталые пальцы наливаются свинцом. Пыльное ХБ (хлопчато-бумажная форма) защитного цвета насквозь пропитано соленым потом. Но бойцы упорно продолжают бежать, падать, ползти, вставать, снова идти в атаку – и так без конца!..
     На подходе – счастливейшее время – месячный отпуск. Близится к завершению насыщенная учеба. Физические нагрузки достигают максимума…
     Курсанты преодолевают сложную полосу препятствий и укладываются в жесткие временные нормативы. Действуют в противогазах и ОЗК (общевойсковой защитный комплект: специальный комбинезон с капюшоном из особого материала для защиты от радиации и боевых отравляющих веществ) в условиях, приближенных к боевым. Стреляют по мишеням из автоматов и ПМ-ов (пистолет Макарова). Метают в цель учебные гранаты. Чистят, разбирают и собирают оружие. Ориентируются на пересеченной местности по карте и компасу. Бегают стометровку и кроссы. Становятся спортсменами-разрядниками. Прыгают в длину и высоту. Совершают серьезные марш-броски. Тушат лесные пожары на высохших торфяных болотах. Плавают и ныряют. Подтягиваются на перекладине. Делают подъемы переворотом, разгибом, силой. Качают пресс. Отжимаются на брусьях и от пола. Развивают реакцию, играя в волейбол. Занимаются строевой подготовкой и рукопашным боем. И это еще не полный перечень…
     В рамках лагерной программы нас уже вроде бы ничем не удивишь И все-таки меня ошеломили невиданным сюрпризом. Первый раз и – дай Бог последний! – воочию увидел, как на живом человеке горит напалм - страшная зажигательная смесь, широко применявшаяся американцами во Вьетнаме…
     Перед нами выходит крепкий, мужественный однокурсник. Если не  ошибаюсь, до Института он служил в спецназе. На нем обычная расстегнутая шинель, рукав которой на наших глазах смазывают каким-то желеобразным почти безцветным составом и поджигают. Вспыхивает мертвенное, зловещее, адское пламя. Кажется, еще один миг – и оно уничтожит парня своей страшной, всепожирающей силой. Нетрудно представить, что бы с ним стало, если б напалма было побольше. При одной мысли об этом волосы встают дыбом!…
     Дивное дело. Боец совершенно спокоен. Тотчас группируется, приседает на корточки, заваливается набок. Плотно припадает к земле горящим рукавом, как бы вжимается в грунт, замирает…
     Показался белый дым. Инфернальный огонь исчез…
    “Запомните! – предостерегающе звучит твердый голос офицера. - Главное – никакой паники. Полный самоконтроль. Железная выдержка. Трезвый рассудок… Поддадитесь эмоциям, потеряете хладнокровие, запаникуете – можете заживо сгореть!.. Ни в коем случае нельзя тушить напалм, пытаясь смахнуть или сбить его с горящей формы. Действуя так, вы только размажете горящее вещество по поверхности, облегчите доступ кислорода и резко увеличите площадь возгорания… Напротив!.. Если есть шанс – надо как можно быстрее сбросить горящую одежду. Либо сразу же прижать очаг пламени к земле, песку, глине, асфальту, - чтобы перекрыть кислород!”
     Метая штык-нож в деревянный столб, ломаю боевое оружие, списать которое можно лишь по приказу командующего Московским Военным Округом. О нелепом инциденте приходится докладывать начальнику курса подполковнику Асташову – строгому офицеру-фронтовику. Над одиозным неудачником быстро сгущаются грозовые тучи. Его могут не только арестовать на 10 суток – максимальный срок для курсанта ВИИЯ! – но и отчислить из Института, отправить простым солдатом в Армию…
     К этому времени мне уже на собственном горьком опыте довелось хорошо узнать, что из себя представляет так называемая МГГ (московская гарнизонная гауптвахта) – настоящая, угрюмая тюрьма из темно-красного кирпича со сторожевыми вышками, колючей проволокой, часовыми, конвоем, затхлыми камерами, в одну из которых, как говорили, в далеком 1953-ем, перед расстрелом посадили самого Берию!..
    “Помни о Промысле Божием, - наставляют святые Отцы, - и все случающееся будет для тебя открытой книгой Богопознания”.
     В первый же день великого искушения страждущего племянника неожиданно и промыслительно навестил закаленный витязь – участник всемирно известной Сталинградской битвы, ветеран 13-ой гвардейской дивизии генерала Родимцева, кавалер орденов славы, мой дядя по материнской линии Вячеслав Павлович Яковлев (1923-1973), - человек воистину необыкновенный.
     Ещё до войны дворовые мальчишки и более взрослые озорники, видя целомудрие и высокую духовную настроенность юного подвижника (прожившего девственником до конца своих дней!), называли его боголюбцем. Это благородное слово полностью отражало его внутреннее устроение. Истинного боголюбца вразумляет, укрепляет, сохраняет всемогущий Бог. И сие со всей несомненной очевидностью показала Вторая Мировая Война. Из всех ушедших воевать никто не вернулся живым в наш дом на Божедомке, кроме моего любимого дяди. Отважный юноша прошел войну, имея при себе  особое материнское благословение – зашитый в гимнастерку 90-ый псалом святого царя и пророка Давида – надежный, благодатный щит и могучее оружие против бесов. В доверительных, интереснейших беседах доблестный воин откровенно рассказывал, как великолепно воевали немцы. И сам он, пребывая в адском пекле жутчайших боёв, многократно спасался лишь чудом. Опишу одно из смертельных ранений…
     Под Нарвой осколок снаряда прошил Вячеслава насквозь: вонзился под основание черепа, чуть пониже затылка, в середину шеи и вылетел из окровавленного рта, разрывая язык, дробя зубы. Прошли долгие часы, прежде чем его нашли. Приняв за умершего, положили к убитым. Но позднее, разбирая груду тел, один из санитаров обнаружил в нем едва заметные признаки жизни. Истекающего кровью воина переместили к тяжелораненым и доставили в госпиталь. На операционном столе истерзанного страдальца виртуозно залатали. Если б после этого кто-нибудь на него посмотрел, то никогда бы не догадался, что сей бодрый, жизнерадостный солдат недавно получил столь ужасающую рану. Только на рассеченной и умело зашитой губе остались небольшие шрамы. И вместо выбитых зубов ему вставили металлические – все тридцать два!..          
     К моменту нашей встречи у лагерного забора Вячеслав Павлович уже победно прошел путем окопного солдата, бойца штурмовой группы, офицера, студента (после 30-и лет!), врача скорой помощи, шахматиста, заядлого книголюба, орнитолога-любителя, активиста ветеранского движения, публициста, писателя и бытийного странника.
    “Не грусти! – спокойно, утешительно изрекает мягким голосом задумчивый еще молодой господин с неброской, но благородной внешностью. – Ничего страшного не случилось и не случится. Вся горечь пройдет и забудется. Зато потом ты будешь вспоминать это время как лучшие годы своей жизни!”
     Спонтанный визит богомудрого дяди, жившего по-монашески, показал сугубую интуицию тайного подвижника. Он прибыл к нашему летнему лагерю, не имея никакой информации о моем несчастье, ведомый одним лишь предчувствием. И его теплые слова – животворный глоток родниковой воды в зыбучих песках раскаленной Сахары! – оказались пророческими…
     В ту романтическую пору, при первой же возможности, пытливое воображение рисовало красочные картины Будущего. Не было ни малейшего сомнения, что после окончания ВИИЯ меня ждут необычные, захватывающие приключения. Но я и представить не мог, какие тяжелейшие незримые сечи подстерегают в разных странах Запада и Востока! Каким бытийным штопором грозит Средняя Азия и как непросто будет из него выходить!..
  - Это тебе… Возьми, - Вера протягивает ко мне правую руку, разжимает
кисть. На её ладони вспыхивает золотое сияние нательного крестика с цепочкой. – Надень его и не снимай. Он тебя сохранит. В крайнем случае, носи в кармане гимнастерки…
  - Какой неожиданный подарок!.. Я тронут… В этом – особый для меня знак! – с благоговением беру крестик, целую, надеваю на шею и…блаженно ныряю в светло-синюю глубь чистых, любящих глаз. – В сей безсмертный Миг наши сердца безконечно едины, будто два вешних луча одного солнца. И твоё, как горняя ласточка, сладко бьётся в моей груди. Никогда не думал, что можно ощутить такую чистую, неодолимую, всецелую близость!..
  - Ты прав, Алеша… И я чувствую то же, - соглашается Вера, лик которой обретает неуловимые оттенки утренней зари. – Мы ведь с тобой крещёные?
  - Да...
  - Значит, я действительно твоя ближайшая родственница: сестра во Христе.
  - Самая дорогая, любимая, безценная...
  - Но это наша тайна… Правда?
  - Амор… А-м-м-о-о-р-е! – ликующе пропеваю два заветных слова из известной песни – первое на испанском, второе на итальянском, и озаренная счастьем мисс Андалузия понимает их духом на всю непостижимую глубину глубин…
     В неохватные секунды-тысячелетия невыразимого бытийного синтеза внутренний мир переполнен особым, глубинным, металогическим Бытием, как бы достигшим своей завершенности. Без мыслей и образов, вне рассудочных понятий и отвлеченных категорий, неотрывно пребываю над временем. В едином метафизическом пространстве созерцаю прошлое, настоящее, грядущее. Изумленно постигаю свое изначальное, вневременное предназначение. Интуитивно четко улавливаю неумолимое ускорение временного потока…
     Как?!.. Неужели сейчас, именно в сей миг, надо вставать и прощаться?!
Покидать безподобную сеньориту и уходить в морозную ночь?! Оставлять кастаньеты, гитару, шпагу, стилет и…возвращаться в казарму?!..
     Кошмарнейшая перспектива!..
     И  нежнейший цветок первой любви завянет, умрет в леденящей стуже?!..
     Нет.... Такое не умирает. Просто не может умереть…
     Оживают трогательные, ярчайшие образы трагически блистательного Надсона:

                Пусть роза сорвана - она ещё цветёт.
                Пусть арфа сломана – аккорд ещё рыдает…
         
     Собираю в кулак закаленную волю. Беру себя в руки. Настраиваюсь на боевой лад. Мобилизую все силы для успешного завершения лирической спецоперации…
     Прощай, меланхолия!.. Прочь, злая хандра!.. Сгинь, чёрный сплин в духе Шарля Бодлера!.. 
     Я – воин. И в этом – залог всех побед…
     Кадетские фантазии о ратных деяниях и былинных подвигах военных дипломатов и разведчиков-диверсантов, три судьбоносные года в МсСВУ, дальнейший выбор военного ВУЗа, успешная учеба в ВИИЯ, предстоящее снятие с казармы и затем долгожданная командировка – всё это звенья одной цепи, последовательные этапы неуклонного марш-броска к заветной цели. Впереди время потрясающих свершений, невиданных прорывов, нетленных встреч. Стану офицером элитнейшей спецслужбы – вот тогда и заживем. А пока…
     Выходим с Верой в знакомый коридор и…лоб в лоб сталкиваемся с её отцом. Повторный обмен многозначительными взглядами показывает, что на сей раз молча мы не разойдёмся...
 - Здравия желаю, товарищ генерал-полковник! – по-гвардейски выдаю,как на плацу.
 - Папа, это – Алексей, мой кавказский телохранитель…
 - Успел заметить...
 - Помнишь, я тебе рассказывала?
 - Ранний склероз, слава Богу, мне пока не угрожает.
 - Видишь, какой он хороший! – Вера делает шаг к отцу, берёт его под руку и поворачивается ко мне с сияющим взором…
 - Плохой бы сюда не попал. Тем более, почти в летней форме одежды.
 - Я знала, что Алеша тебе понравится.
 - Так вот кто берег и сберег мое единственное сокровище в суровых, походных условиях! – плотный поджарый джентльмен без грамма лишнего веса, в спортивном костюме и борцовках, добродушно изучает меня в течение нескольких секунд. – Теперь понятно… Вот что, Вера, я скажу… Твой защитник – парень очень непростой. Считается разгильдяем и злостным нарушителем дисциплины. Часто ищет приключений на свою голову. Любит острые ощущения и немалый риск, как сегодня. Внутри у него – действующий вулкан… Но и это ещё не все… В его досье подчеркнуто, - в глазах генерала сверкают веселые искорки, - что сей тип – ты только подумай! – носит нательный крест… Однако этот курсант не поддаётся влиянию разврата.. Держит себя в руках. Ценит и бережет тебя именно как чистую, невинную, целомудренную девушку. Умеет хранить рыцарскую верность. Алёшины чувства – особо это отмечаю! – никак не связаны с интересами карьеры. Ведь до сегодняшней встречи он не знал, кто твой отец… Я и сам был таким же, когда ухаживал за твоей мамой… Как же ты, милая, на неё похожа!..
 - Простите, что перебиваю. Ваша жена такая же красавица?!
 - Была... Впрочем, есть и будет всегда, но в Ином Мире…
 - Извините…
 - Словом, у парня – настоящая кадетская закваска, и не беда, что он уже
дважды побывал на “губе”… Поэтому, если доживём, после Института возьмём его в наше главное управление. Это – особое избрание, особая каста, особый мир. С ним не могут конкурировать даже хваленые комитетчики из ПГУ (первое главное управление КГБ СССР, ныне – СВР – служба внешней разведки РФ)…
 - Милый папа!… Как же все-таки здорово, что наши мнения и вкусы совпадают!..
 - Вы с Верой – юноша и девушка в прямом, изначальном значении этих слов. И сие – великое благо. Глядя на вас, я реанимирую время. Возвращаю далекую молодость. Вновь спешу на свидание с моей несравненной Любой (почившая в Бозе мама Веры), - генеральский голос заметно дрогнул, и потребовалась некоторая пауза, чтобы к нему вернулись прежние твердость и безстрастность…
 - Спортом занимаешься?
 - Так точно.
 - Каким?
 - Гимнастикой, самбо, немного боксом. Осваиваю базовые элементы рукопашного боя. Пытаюсь взять на вооружение кое-что из каратэ.
 - Неплохо… А знаешь, Вера, о чем я подумал? – на смуглом лице отца появляется интригующее выражение юного заговорщика. – Надо бы нашего героя слегка утеплить. Ему же холодно…
 - Ещё как! – лучезарная проказница явно предчувствует какую-то творческую находку.
 - Давай наденем на него мою шинель.
 - Браво! – очаровательное создание грациозно прислоняется к литому папиному плечу, и я вижу перед собой двух настоящих, неразлучных друзей. Серебристый колокольчик её счастливого смеха напоминает: суровый отец целиком на нашей стороне. – Отличная идея…
 - Вы согласны, товарищ курсант?
 - М-м-м… Да... Но… Ведь, - безпомощно буксую в вязких междометиях.
      Должный эффект достигнут сполна. Внешне генерал несокрушимо серьёзен, и лишь его любящие, отцовские глаза говорят сами за себя. Вера продолжает сиять и заливаться счастливым смехом…
 - Хотя нет… Отставить… Не пойдёт, -  мой тайный доброжелатель и, как выяснилось, могущественный покровитель, с легкой сединой на висках и благородными манерами царского адмирала, продолжает рассуждать вслух. – Таксист не поймЁт шутки… Да и на институтскую стену в такой шинели не залезешь…
 - К-к-к-как… Как Вы узнали?! – изумленно вырывается у меня.
 - Не нужно быть прозорливцем, чтобы увидеть очевидные вещи, - назидательно замечает наш собеседник.
 - Папочка у меня, как ясный сокол, всё может распознать, заметить, разглядеть! - с неподдельной дочерней любовью взирая на отца, ясноглазая голубка открыто им восхищается.
 - Разведка, молодые люди, это вам не дамские курсы по ловле  кузнечиков! – авторитетно ставит победную точку первый зам начальника ГРУ ГШ. Благожелательно прощается лёгким наклоном головы с железным рукопожатием. И безшумно, как снежный барс, скрывается в своем кабинете…
     В то время над властными структурами Советского Союза как недосягаемый Олимп горделиво возвышался Центральный Комитет коммунистической партии. В ЦК и самом Политбюро уже давно существовал и активно действовал некий законспирированный Русский Орден, стремившийся освободить Россию от талмудического ига. Именно поэтому кое-кто сверху периодически ограничивал громадную власть зловещего КГБ, унаследовавшего худшие, богоборческие традиции кровавой ЧК и преступного НКВД. Второе управление Генерального штаба - сверхсекретное ГРУ ГШ – являлось единственной военно-политической организацией, корпорацией, системой, - успешно конкурировавшей с КГБ и блокировавшей его влияние.
     Так,  например,  в феврале 1971-го начальнику ГРУ генерал-полковнику
Петру Ивашутину присваивают воинское звание генерал армии. А вот председатель КГБ Юрий Андропов остается только генерал-полковником. Военная разведка вырывается вперед. Мало того!.. Начинается грандиозная чистка в среднем слое комитетчиков. Параллельно идёт возвышение офицеров и генералов ГРУ и всех Вооруженных Сил!..
          В начале и середине 1970-ых, когда ГРУ находилось в зените своей славы, о нём почти никто ничего не знал – даже не слышал. Мрачная громада с угрюмыми окнами – главная штаб-квартира КГБ – безсмысленно маячила в центре Москвы, на виду у каждого. Неброское здание ГРУ – “Аквариум” – надёжно спрятали от ненужных, посторонних взоров. Загадочное сокращение из трех заглавных букв было практически неизвестным. Но для посвящённого в жестких, хлестких, ударных звуках – “ГРУ” – завораживающе звучала целая романтическая симфония из манящей, интереснейшей, чарующей страны!..
     В те годы – сверхсекретные отдельные бригады специального назначения ГРУ ГШ – готовили лучший в мире диверсионный спецназ. У нас были десятки тысяч отменно подготовленных бойцов глубинной разведки. Эти элитные воины могли успешно решать как оперативно-тактические, так и стратегические задачи любой сложности!..
     В конце 1978-го грянула сенсация мирового значения. Кадровый офицер ГРУ - Владимир Резун – убежал вместе с молодой женой и двумя детьми из Швейцарии в Великобританию и остался на Западе. В Советском Союзе его заочно приговорили к смертной казни. В 1985-ом, на английском языке, вышел автобиографический роман “Аквариум”, написанный перебежчиком (литературный псевдоним – Виктор Суворов). Эта захватывающая книга выдержала более 70 изданий на 27 языках. Именно тогда широкая общественность впервые кое-что узнала о “самой таинственной разведке планеты”, неуловимой и почти всесильной “супертоталитарной структуре” – неотразимом ГРУ!..      
     Многих восхищают весьма эффективные, мощные, всемирно известные разведцентры и спецслужбы: американское ЦРУ (центральное разведывательное управление), АНБ (агентство национальной безопасности), ФБР (федеральное бюро расследований), РУМО (разведывательное управление министерства обороны); английские МИ-5 и МИ-6; нашумевший израильский МОССАД, а также АМАН, НАТИВ и ШИН БЕТ. Но в период расцвета – по уровню боевых возможностей – наше ГРУ значительно превосходило всех заграничных конкурентов…

                Каравеллы эпох воспаряют в мерцающий Космос.
                Лучезарная юность – на время – уходит в запас.
                Но, как прежде, стоят за рекой корабельные сосны,
                У штурвала минут ожидая решающий Час…

                Дерзновенно врываюсь в чертоги чарующих Мигов,
                Отсекая крутые воронки рванувших времён.
                И навеки ушедшее Счастье пурпурной квадригой
                Возвращается снова под сенью имперских Знамён…               
               
 - Алёша, тебе пора…
 - Уже?
 - Да, милый… А то опоздаешь…
 - Свет очей моих…
 - С Богом…

    У самого порога резко поворачиваюсь. Два трепещущих сердца,два сияющих взора, два светоносных счастья сливаются в неизглаголанном единстве. Неумолимая лавина эфемерных мгновений покорно останавливается, расширяется, замирает. Каждая секунда Красоты, одолевшая неодолимое пространство-время, вмещает целые Вселенные. Переносит в инобытийные, царственные просторы. Отверзает чертоги Неизреченности. Но где-то внутри, за пределами изумленного сознания, в таинственной глубине глубин, в непостижимых недрах преображенного духа восхищенно предощущаю еще большую полноту Бытия, еще большее Блаженство. Вот оно, нетленное пиршество всепобеждающей жизни, имя которой – Любовь!.. И душа воспаряет, лучится, поет:
            
                Пролетят недели-птицы.
                Брызнет март весенним балом.
                Вспыхнут майские зарницы.
                Грянет бой за перевалом…

                Водопад волос душистый
                Лик бойца во сне омоет.
                Вновь услышу голос чистый,
                Песни звёзд в густом покое…
         
                Гимн Зари – посланник Света –
                Сокрушит оковы грусти.
                Грёзы бархатного лета
                Нас овеют в Фамагусте…
          
                Мы пройдём сквозь глубь столетий,
                В неизгаданные дали
                И вернёмся на рассвете
                В Горний Край, где нет печали… 
            
     Напрочь забыв о лифте, стремительно сбегаю по лестнице через две ступеньки. Ни на йоту не сомневаюсь в успешном завершении дерзновенного рейда. Небывалый внутренний подъем не выразить никакими словами. Глядя со стороны, можно подумать, что меня ждет не вечерняя казарма, а ночной полет на Канарские острова. Да и какая, в сущности, разница, если я люблю и любим?!..
     Уношу с собой гигантский пласт многомерного, подлинного, неистребимого Бытия. Еще всецело находясь в этом ослепительном Бытии, бросаю по сторонам удивленные взгляды. Делаю интересные неожиданные открытия. Кажется, значительно потеплело. В старинном парке много гуляющих. Под заиндевелыми кронами вековых дубов неугомонная детвора затеяла радостную возню.
     Оживлённые заснеженные аллеи московского бульвара. Шумный, весёлый каток у чугунной ограды. Влюблённые пары, невесомо парящие над сверкающей гладью ледяных дорожек…
     Рядом проходит стройный седобородый мужчина с военной выправкой. На детских санках он везёт задумчивого малыша, облаченного в черную шапочку-ушанку, крохотный овчинный тулупчик и миниатюрные валенки. Любознательный внук держит в правой ручке игрушечный деревянный меч. Стремглав пролетаю по лабиринту эпох. Попадаю в собственное детство. И в этой трогательной паре узнаю своего любимого дедушку-гусара и себя…
     Румяные гимназистки долго провожают пытливыми взорами одинокую фигуру крепкого, подтянутого, молодцеватого юнкера. Он одет почти по-летнему. Чем-то озабочен. Куда-то спешит. Весь устремлен в загадочную даль. На его выразительном, счастливом лице играет лёгкая, светлая улыбка. В окрылённой, летящей душе безоблачное Будущее исполняет вешнюю серенаду солнечной долины. Перед глубинными очами прозревающего ума таинственно проплывают христианские святыни Египта и гигантские минареты Каира, опаленные барханы Калахари и томные пальмы Дахаба, коралловые рифы Акабского залива и обжигающие горы Саудовской Аравии, закатное марево над Моавитскими кряжами и вулканическое пекло Иорданской впадины, зеленеющие нивы цветущей Галилеи и необъятные стволы двухтысячелетних маслин в Гефсиманском саду, Дамасские ворота Старого Иерусалима и остатки священной Голгофы в величественном Храме Воскресения Христова…
               

                Закатный шар – багряное кадило –
       Сжигает нежный след минувших дней.
                Сонет зимы под сладкий скрип саней
                Уносит в дальний бор улыбку милой…
               
                Разъят мертвящий плен тоски постылой.
                Разорван хаос мысленных цепей.
       На лунный Крит манит ночной Пирей.
       Копьё Любви кольчуги душ пронзило…
               
                Средь пряных гор, в истомной неге мая,
                Крадётся пумой осень золотая.
                Сжигает годы Срок – седой тиран…
               
                Прошли, как сон, крещенские морозы.
                Алеет светлый лик афонской розы.
         Уходит в юность вешний караван…

Примечания: РПГ – ручной противотанковый гранатомет;
            Фамагуста – один из крупных городов на средиземноморском острове Кипр (ныне – столица так называемой Турецкой республики Северного Кипра);
            Крит – большой греческий остров в Средиземном море;
            Пирей - город-спутник и огромный морской порт рядом с Афинами.               

                Москва. 29 марта 2019 года.

                Алексей Яковлев-Козырев (Союз писателей России)