Остров в луже. День Третий на Острове

Ра - свет
«Если это прекрасно, то что же тогда отвратительно?»
Когда тебе уже больше невмоготу «жить в свое удовольствие», ты выбираешь бытие-поперек.

Простой смысл паровозных гудков, всех фабричных сирен и будильников означает: встань и иди. Лучше всего даже не пробуждаясь, как зомби или сомнамбула. Окликнутый человек следует зову техники, словно самец брачному призыву самки, но в этом маниакальном хождении по кругу отсутствует нечто самое важное: сомнамбула неспособна к духовному оплодотворению, к производству нового эйдоса.

Алекс спал, он спал глубоко и спокойно, но ровно через 20 минут он проснётся. Это тоже одна из привычек, выработанная годами.

Алекс мог спать сутками. Но утки с ним спать отказывались

Где мы? В какой благословенный уголок земли перенес нас сон Алекса? Что за чудный край!
Нет, правда, там моря, нет высоких гор, скал и пропастей, ни дремучих лесов — нет ничего грандиозного, дикого и угрюмого.
Да и зачем оно, это дикое и грандиозное? Море, например? Бог с ним! Оно наводит только грусть на человека: глядя на него, хочется плакать. Сердце смущается робостью перед необозримой пеленой вод, и не на чем отдохнуть взгляду, измученному однообразием бесконечной картины. (И. А. Гончаров. Обломов)

Рев и бешеные раскаты валов не нежат слабого слуха; они все твердят свою, от начала мира одну и ту же песнь мрачного и неразгаданного содержания; и все слышится в ней один и тот же стон, одни и те же жалобы будто обреченного на муку чудовища да чьи-то пронзительные, зловещие голоса. Птицы не щебечут вокруг; только безмолвные чайки, как осужденные, уныло носятся у прибрежья и кружатся над водой.
Бессилен рев зверя перед этими воплями природы, ничтожен и голос человека, и сам человек так мал, слаб, так незаметно исчезает в мелких подробностях широкой картины! От этого, может быть, так и тяжело ему смотреть на море.

Нет, бог с ним, с морем! Самая тишина и неподвижность его не рождают отрадного чувства в душе: в едва заметном колебании водяной массы человек все видит ту же необъятную, хотя и спящую силу, которая подчас так ядовито издевается над его гордой волей и так глубоко хоронит его отважные замыслы, все его хлопоты и труды.

Горы и пропасти созданы тоже не для увеселения человека. Они грозны, страшны, как выпущенные и устремленные на него когти и зубы дикого зверя; они слишком живо напоминают нам бренный состав наш и держат в страхе и тоске за жизнь. И небо там, над скалами и пропастями, кажется таким далеким и недосягаемым, как будто оно отступилось от людей.

Не таков мирный уголок, где вдруг очутился наш герой.
Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.

Солнце там ярко и жарко светит около полугода и потом удаляется оттуда не вдруг, точно нехотя, как будто оборачивается назад взглянуть еще раз или два на любимое место и подарить ему осенью, среди ненастья, ясный, теплый день

Горы там как будто только модели тех страшных где-то воздвигнутых гор, которые ужасают воображение. Это ряд отлогих холмов, с которых приятно кататься, резвясь, на спине или, сидя на них, смотреть в раздумье на заходящее солнце

Река бежит весело, шаля и играя; она то разольется в широкий пруд, то стремится быстрой нитью, или присмиреет, будто задумавшись, и чуть-чуть ползет по камешкам, выпуская из себя по сторонам резвые ручьи, под журчанье которых сладко дремлется

Мы с тобой у костра посидим —
Нас опутает змейкою дым,
И как будто парим на краю озарения...
Прогибается месяц в упор,
Вырезая из тучек узор,
Ну а мы растворяемся в золоте тления...

Утро с вечером встретились здесь,
Будет доброй надёжная весть —
Станет Разумом Свет над толпою, над спящею,
Сохранит заколдованный лес
Эту тайну открытых Небес
Алой искрой, огнём Мирозданий, горящею...

Охватившая ночь тишина,
Рвётся треском агоний бревна,
Звёзды падают в души алмазом прозрения...
И аккордом эфир зазвучал,
Воспевая Основы Начал,
И сердца замирают в полёте мгновения...

Мы с тобой у костра посидим —
И развеется облачком дым...

(Любовь Назаренко У костра
«Будет доброй надёжная весть» О. Асауляк)

. "Странник" - так называют душу, путешествующую среди Миров. Все мы - Странники, все мы путешествуем, переходя с планеты на планету и из одной системы в другую, воплощаясь бесчисленное число раз, приобретая опыт жизни в разных условиях. В этом есть смысл жизни - в самоусовершенствовании.

Уже более трех часов протекло с тех пор, как Алекс присоседился к костру. Месяц взошел наконец; незаметный: так он был мал и узок. Эта безлунная ночь, казалось, была всё так же великолепна, как и прежде... Но уже склонились к темному краю земли многие звезды, еще недавно высоко стоявшие на небе; всё совершенно затихло кругом, как обыкновенно затихает всё только к утру: всё спало крепким, неподвижным, передрассветным сном. В воздухе уже не так сильно пахло, — в нем снова как будто разливалась сырость... Недолги летние ночи!.. (И.С.Тургенев "Бежин луг")

Свежая струя пробежала по лицу Алекса. Он открыл глаза: утро зачиналось. Еще нигде не румянилась заря, но уже забелелось на востоке. Всё стало видно, хотя смутно видно, кругом. Бледно-серое небо светлело, холодело, синело; звезды то мигали слабым светом, то исчезали; отсырела земля, запотели листья, кое-где стали раздаваться живые звуки, голоса; птиц, и жидкий, ранний ветерок уже пошел бродить и порхать над землею. Тело его ответило ему легкой, веселой дрожью. Он проворно встал и подошел к своим новым знакомым . Они оба спали как убитые вокруг тлеющего костра и еще раздавался заливистый храп из шалаша....

Шалаш был сложен из листьев пальмы и конструкцией своей напоминал схрон "красных кхмеров" и партизан Восточного Тимора, да и сами новые знакомцы Алекса подозрительно смахивали на наемников из ЧВК или французского иностранного легиона.

"Похоже, зря я выбросил копье - от троих голыми руками нелегко будет отбиться" - подумал Алекс - "Вот и пригодится мне сейчас армейская пробежка по утрам..."

а ведь это вполне могут быть и колумбийские повстанцы и тогда меня ожидает рабский труд на кокаиновых плантациях до конца дней своих....

Либо завербуют в свой отряд в качестве носильщика боеприпасов и бесплатного копалорамейца

Есть старая картина, изображающая толпу, пробирающуюся на санях по дремучему лесу и преследуемую волками. Время от времени люди хватают одного из своих и швыряют его волкам. Вот вам воинская повинность, даже если называть ее “отборочной службой” и прихорашивать ее чинами и “пособиями ветеранам”, это означает выбрасывание кого-то волкам, в то время как остальные продолжают свою слепую погоню за гаражом на три машины, плавательным бассейном и верными-надежными пенсионными пособиями.(Хайнлайн Роберт - Дорога славы)

Я ЗНАЮ местечко, где нет ни смога, ни демографического взрыва, ни проблемы, где поставить автомобиль… ни холодной войны, ни термоядерных бомб, ни рекламных песенок по телевидению… ни конференций на высшем уровне, ни Зарубежной Помощи, ни скрытых налогов — нет даже подоходного налога. Климат там того сорта, которым хвалятся Крым и Сочи, земля прекрасна, люди дружелюбны и гостеприимно относятся к пришельцам, женщины милы и непременно стремятся доставить вам удовольствие…

Я мог бы туда вернуться. Мог бы…

Край Солнца появился над линией горизонта и окрасил вершины Больших Гор в нежно-розовый цвет. Какая великолепная картина на фоне бледно-синего неба! Постепенно Алекс смог разглядеть местность, окружающую его.

Что это такое там дальше, в траве?

Алекс замер, напряженно вглядываясь вперед. И точно: среди стеблей он заметил какое-то непонятное движение. Он насторожился и продолжал ждать. Вот опять, что-то движется впереди, справа налево. Словно темный стебель с пучком растительности на конце — возможно, задранный хвост.

Он так и не узнал, что там бродил за зверь, да еще с таким странным хвостом — если это в самом деле был хвост. Существо остановилось точно напротив него по ветру, а затем рванулось в сторону и скрылось из виду.(Хайнлайн Роберт Энсон > Туннель в небе)

Жара стояла уже невыносимая, рубашка и штаны вскоре пропотели насквозь. Очень хотелось пить, денег не было, но Алекс держался, как завещал покойный премьер Медведев. Небо затянуло пеленой перистых облаков, но светило палило нещадно даже через облачный покров. Солнце висело позади, низко над горизонтом, и он невольно представил себе, какое будет пекло, когда оно окажется в зените. Утешало лишь то, что до леса было не так уж и далеко, а лес обещал прохладу

Чтобы избежать солнечного удара Алекс собрал разбросанные вокруг костра пальмовые листья и стал плести из них вьетнамскую шляпу Нон.

Окончив работу Алекс спустился к берегу по узкой тропе, вившейся среди леса. Начался прилив, вода поднялась над рифом на шестьдесят-девяносто сантиметров. Дул легкий бриз и причудливо играл с поверхностью воды. Местами она оставалась неподвижной, маслянистой, спокойной, как зеркало. Местами ее испещряли миллиарды непрерывно менявших очертания маленьких трещин, блестевших и сверкавших как бриллианты под солнечными лучами.

В это утро берег был чарующе красивым и мирным (Кларк Артур Чарльз > Остров дельфинов. Песня далёкой Земли)

ВНИМАНИЕ! ЧИТАЯ ЭТОТ ТЕКСТ ДАЛЕЕ ВЫ РИСКУЕТЕ СЛОМАТЬ МОЗГ!
ЗДЕСЬ НЕТ ОРФОГРАФИИ, ПУНКТУАЦИИ И СТИЛИСТИКИ!
ЛЮБОЕ НЫТЬЕ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ БУДЕТ ПРЕСЕКАТЬСЯ САМЫМ ЖЕСТКИМ ОБРАЗОМ!
Конструктивная критика приветствуется. Ведётся вычитка и коррекция. Текст может правиться и корректироваться вплоть до неузнаваемости. Изменения в размере и несоответствие фаела есть ничто иное как кривые руки автора!
(Сергей Вишневский Новая вершина или «Маго-ядерный едренбатон!»)

Зовется среди них скалой Дурной Упрек.

Ужасно здесь — сам дьявол заскучает.

Из рыб и птиц никто в то место не ходок —

Там только вопль гагар и грубый покрик чаек,

Да кармаран родню пернатых привечает.

Они кричат, присев на жуткий тот утес.

И вторит им прибой, чей голос ветр принес,

И бьется о массив незыблемой скалы,

И волны вверх летят, как капли слез,

И мрачные слова угроз несут валы.

И лодочник тогда легонько подгребает

И той мелодии немыслимой внимает.

И стая страшных птиц над головой взлетела,

Ударом крепких крыл касаясь тела,

И заслонила свет, и ночь весь мир одела,

И ощупью они брели в ее пределах,

Фатальных птиц семья вокруг галдела.


Рассвет обращается в погожий день. Стая за стаей птицы отлетают, чтобы добыть себе пропитание над глубинами моря. (Мелвилл Герман > Энкантадас, или Очарованные острова)

Алекс вздрогнул, почувствовав чей-то взгляд на своем затылке, медленно обернувшись он увидел обоих проснувшихся незнакомцев. У одного в руке был фрукт, похожий на манго, а второй держал руки за спиной и о чем-то спросил на гортанном гнусавом языке.

Один из них густо покраснел, глядя на Алекса, и ломаясь как женщина, тоном Бориса Моисеева пролепетал что-то потупив глаза.

Другой с толстой попой и невысокого роста протянул Алексу плод...

Сердце у Алекса екнуло в нехорошем предчувствии, (- а чуйка его не подводила никогда), трясущейся от страха рукой он взял его и вспомнил бородатый анекдот про трех женщин с мороженым, где надо определить, какая из них замужем.

Алекс сделал кувырок через голову в ближайшие кусты, потом подпрыгнул, уходя от возможного преследования, и петляя как заяц, перебежками от дерева к дереву рванул прочь от этого места.

"Дерьма много в жизни, но надо жить, но если это голубые береты, то шансов выжить у меня практически нет" - лихорадочно соображал Алекс, прыгая через канавы и корни, продираясь сквозь жуткие хитросплетения лиан, пальмовых листьев и папоротников-гигантов

Как хорошо сейчас, наверно, в Сибири в каком-нибудь самом северном городке, где снег скрипит под ногами и воздух свеж и чист, и ты чувствуешь первозданность природы....

А здесь в стране вечного лета, где даже снеговика слепить не из чего, - и никогда ты не прокатишься ни на лыжах, ни на коньках, ни на санках с горочки, - что здесь ДЕЛАТЬ???

Придется ждать реинкарнации - другого выхода ОТСЮДА нет