Цавт танем

 Тридцатилетию Спитакского
землетрясения посвящается
               
 
               
               
                ЦАВТ ТАНЕМ

                (перевод с армянского: Возьму твою боль на себя)
               
               
                1.  Париж.

  Это была наша вторая армейская командировка на Кавказ. Страна, почувствовав слабость советской власти и получив сразу столько непривычной свободы, видимо, толком не знала, что с ней делать, и вспыхивала пожарами, то в одном, то в другом месте. Регионы пытались стать независимыми от центра.   Обострились межнациональные конфликты и антисоветские настроения. Люди всей страны вдруг разом заговорили о суверенитетах и угнетениях со стороны Москвы. Прибалтийские республики вообще заявили о многолетней оккупации.  Центр, как мог, гасил очаги волнений, но «точка невозврата» была пройдена и развал страны, под названием СССР, был лишь делом времени.  Ни власть, ни граждане тогда этого, конечно, еще не знали. Очаги пытались гасить с помощью оставшихся боеспособных армейских подразделений и милиции. Как показало произошедшее позже, в девяностых, это было равносильно тушению пожара бензином.Заканчивался восемьдесят восьмой год.
 
   Наша часть была расположена вдали от всех этих конфликтов, на другом конце Союза - на границе Одесской области и Молдавской республики. Славная Свирская гвардейская Болградская дивизия ВДВ, имеющая героический боевой путь со времен Великой Отечественной войны. Дивизия была показательной во всех отношениях, ну, и как принято в десантных войсках – «первого подъема». Командиром ее тогда был генерал, «афганец», орденоносец Александр Алексеевич Чиндаров. Именно он принимал у нас, необстрелянных «птенцов», присягу на верность Родине. Навсегда в памяти ее слова: «Я, гражданин Советского Союза…», произнесенные мной на замерзшем плацу Болградского учебного центра в начале 87 г. Окоченели ноги и примерзли к цевью автомата руки. Голос дрожал от холода и волнения- "...перед лицом своих товарищей торжественно клянусь". Комдив прошел мимо нашего строя:" и до последнего дыхания быть преданным своему Народу",- Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа"

   В народе же дивизия наша была метко прозвана «пьяной». Видимо, неспроста… Дело в ее расположении в местах, традиционно богатых виноградниками и неоднократных сводках о злоупотреблении хмельными напитками в рядах военнослужащих. Да и как тут устоять бедным солдатам, когда, несмотря на повсеместную горбачевскую борьбу с вино- и самогоноварением, в каждом доме стояли бочки, доверху наполненные различными сортами и видами изумительного домашнего вина. Солнечный напиток так и плескался в казармах и каптерках, принесенный из самоволок. Так продолжалось много лет кряду.

    Наш гвардейский , артиллерийский,1065 полк ВДВ и вовсе был удален от основного дивизионного командования в поселке с интригующим названием Веселый Кут (укр.Веселый угол), Арцизкого района, Одесской области, на ж.д. станции с романтическим названием Париж. На эту станцию приходили поезда, следующие из Одессы в сторону Измаила. И почти все военнослужащие прибывали именно на станцию Париж. Отсюда, по окончании службы, уезжали домой дембеля.

 С одноименным столичным городом Париж во Франции, названного, наверное, в честь этой железнодорожной станции, было не много отличий…. Собственно, почти все тут было по-другому. Населения в поселке всего около тысячи человек. Поговаривали, что это были выселки для неблагонадежных элементов, так называемый «сотый километр». Из достопримечательностей лишь местный клуб. Было и свое подобие Эйфелевой башни, но совсем маленькая телевышка. Не знаю, что с этим поселком сейчас, говорят «умер», но тогда его украшением и был наш 1065 полк. Имелись и развлечения. «Ветераны» рассказывали, как упившийся «в усмерть» выселенец достал закопанный в огороде пулемет «Максим» и, ну, давай поливать с чердака по улице. Вот такие суровые там были шутки.

    В полку шутили - «увидеть Париж и попробовать тут не умереть». «Ободряющие» возгласы дембелей, встречающих нас после «учебки» в полку: «Вешайтесь, духи!», совсем не вселяли уверенности и оптимизма. На волне гласности уже появилась книга Полякова «100 дней до приказа», пугающе рассказывающая читателям о неуставных взаимоотношениях, издевательствах и зверствах дембелей. Всякое бывало и у нас, и разбитые носы, и конфликты, но они неизбежны в кругу компактного проживания полусотни мужиков. У нас не было самого противного в отношениях людей –унижения. Забегая вперед скажу одно – было трудно, но терпимо, а сейчас, спустя тридцать лет, ностальгически вспоминается, в основном, хорошее. Исключением был ряд событий, о которых я и хочу поведать.

  В нашу бытность, связываю это с приходом нового командного состава и командира части, все сильно изменилось. Из сборища расслаблено-пьяной братвы часть стала образцово-показательной.  Никаких неуставных взаимоотношений, непримиримая борьба с алкоголем, всегда полная боевая готовность.  Чуть где-что случалось - нас поднимали по тревоге и все полки дивизии жили несколько дней «на чемоданах» в готовности убыть куда прикажут. Не всегда даже догадываясь - куда.
 
  Так, когда вся страна следила за посадкой нашего первого, и последнего, «возвращенца» из космоса челнока «Буран» по телевизору и радио, наш полк несколько часов стоял на плацу, вглядываясь в темное южное небо. Не пролетит ли над нами это чудо техники, да, не дай Бог, рухнет неподалеку, прямо за забором части. В автопарке стояла заведенная «под всеми парами» техника, груженная, на всякий случай, всем необходимым. Байконур далеко, но, думаю, в ту ноябрьскую ночь миллионы солдатских глаз по всей нашей необъятной Родине смотрели в то небо в ожидании космолета.
 
  Наш любимый батяня-комбат, капитан Алексей Каракулов, прошедший Афган, как-то произнес мудрую армейскую поговорку- «Для солдата праздник, как для лошади свадьба, морда в цветах, а задница (тут было более неприличное слово) в мыле». Эти же слова можно отнести ко всему происходящему с нами в эти два года – задница была в мыле. Были и прыжки с парашютом, и марш-броски, и выезды на боевые стрельбы ,и полевые лагеря, и караулы с нарядами, сутки через сутки . Как говорится, «шары» - спокойной безмятежной службы у нас, особо, и не было.

   Служба моя шла к завершению, призвался спец набором прямо перед новым годом, в декабре 86 г.,из Пензенской губернии, а тут уж, глянь,эти самые сто дней до приказа , не успел опомнится - дембельская осень 88 года. Скоро домой! Альбомы дембельские и неуставные «парадки» с акселем для торжественного возвращения уже готовы. С дружком моим, земляком Колькой Кашиным, призванным вместе со мной из одного города, делаем, так называемый, «дембельский аккорд» и ждем приказ на увольнение в запас. Нам досталось ремонтировать караульное помещение и гауптвахту части. Почти закончили, остались штрихи. По установленному правилу, если не «залетчик» какой, сдал аккорд, собирай вещи, получай приказ и в добрый путь.

   Полк же наш, уже как неделю, жил в режиме тревоги. Матрасы собраны, оружие загружено, сухпайки получены. Дембельский состав командование не привлекало, нам, вроде, домой собираться, а молодых тогда загоняли «в хвост и гриву». В один из вечеров мы работали на «губе» и предвкушали скорую дорогу домой. По селекторной связи прошла одна команда на общее построение полка на плацу. Мы не реагируем, вроде нас это и не касается? Через какое-то время вновь дежурный по части объявляет построение, но уже добавил: «… строго сто процентов личного состава, включая увольняемых в запас». Тут бы на губу не загреметь на последки, за несоблюдение приказа! И хотя наш начальник штаба, подполковник Воронцов Василий Федорович и зам ком полка Медведев Виктор Степанович, до этого говорили: «…работайте, вас это не касается», мы решили, все же, выйти на построение, уж больно тревожен был голос у дежурного, и как-то по-особому суров. Бежим на плац.   
 
    На плацу уже собирался полк, со всех уголков части спешили солдатики и офицеры. Командир части, полковник Шамиль Магомедович Кулиев, и весь руководящий состав полка уже тут. В полку Кулиева боялись и уважали. От его грозного вида и зычного командного голоса многие солдаты впадали в ступор. Ком полка, недовольно смотрит то на часы, то на прибывающие подразделения. Командир Кулиев, крепкий мужик лет тридцати пяти и кажется лезгин по национальности, истинно монументальная личность. Он как «загнанный лев» обходит в ожидании строй, попутно жестко делая замечания всем, то за медленное передвижение, то за неуставной внешний вид. Сам, уже одетый в полевую форму, похоже, снова поднимают нас «по тревоге».

   Помнится, как-то еще в начале нашей службы, этот офицер на спортгородке, прямо перед строем «птенцов первогодков», видя наше ущербное висение на турниках и брусьях, спросил: «… а что, воины, кто хочет в отпуск домой, на десять дней, к маме, к девушке?» Народ оживился, подвох почувствовали, конечно, но молодой солдатик доверчив. Да, и условие казалось очень простым – кто сделает на турнике упражнение под названием «подъем переворотом» больше этого, для нас тогда уже, далеко не молодого дядьки, тот гарантированно поедет домой. Тьфу ты, делов-то?!
 
   Эйфория прошла, когда он разделся.  Под офицерской формой скрывался голый, но удивительно рельефный торс и мускулистое тело. По нормативу десантных войск, упражнение нужно выполнять шесть раз на «удовлетворительно», а двенадцать на «отлично». Я, середнячок, десяток уже делал, все же три месяца в армии, но не скрою - тяжело. «Трудное» детство, безотцовщина, курение и алкоголь, не давали моим, не самым ущербным физическим природным данным, реализоваться в полном объеме. Потому я сразу отошел в сторонку. А вот особые любители турников, еще с гражданки, потирали руки в предвкушении, как они сейчас «сделают» этого тридцатипятилетнего «старичка». Шамиль Магомедович бодренько запрыгнул на перекладину, и когда количество, легко выполненных им упражнений, перевалило за пятьдесят, претендентов на внеочередной отпуск резко уменьшилось, а вернее сказать - они кончились. К сотне интерес остался только в том, сколько он будет вертеться и глумится над нами.  Сам не видел, но по слухам он и триста мог, если что… К слову сказать ,за два года в отпуск я так и не попал, а в увольнение мы не ходили ,потому как в нашем Париже идти было особо некуда.

    Полк построился, подровнялся, ротные доложили о количестве личного состава. Кулиев стоял на возвышении и был угрюм, «чернее тучи». Нависла какая-то зловещая тишина, и всем стало понятна серьезность ситуации. Грешным делом, подумал, что снова умер очередной генсек. Тогда им был наш «реформатор» Горбачев. То время, в шутку, называли «гонкой на лафетах». Не успели схоронить одного руководителя страны, бац, снова по телевизору балет «Лебединое озеро» по всем, двум ТВ каналам. Но этот был еще, вроде, молод и активен, и в Кремлевскую стену ему рановато?

    Молчание длилось долго, но командир все же собрался, раскрыл «планшет» (для тех, кто не знает, это полевая офицерская сумка через плечо) и зачитал приказ по бумажке из штаба. Из услышанного стало ясно, что весь личный состав нашего полка, за исключением двух караульных рот и только что призванных «духов», целиком входит в состав объединенной группы, и сегодня же ночью убывает для выполнения задачи по наведению порядка в солнечную республику Армению. Что?! Опять Карабах? Время пошло!  Сейчас 20.00, все идут на ужин, два часа на сборы и в 23.00 полк снимается и выдвигается на аэродром города Арциз.
    -А как же мы, «дембеля», прошла волна шепота в строю, нам же домой надо? Перспектива увольнения в запас отодвигалась на неопределенный срок. Кулиев четко сказал - это касается всех, без исключения. Конечно, исключения были.
   Мой дружок –землячок Колян оставался в части, комендант гауптвахты, все же. Мы попрощались с ним после ужина. Он виновато смотрел на меня, но мы же без обид - армия есть армия, а приказ есть приказ. Колона точно, согласно приказу, двинулась на погрузку в самолеты. Шел  мокрый снег. Слякотна была в ту ночь погода, да и на душе было не лучше.

   Но со мной были мои друзья-сослуживцы, с которыми мы призывались из Пензы два года назад, и те, с кем сошлись уже тут, в полку. С нами были наши командиры, старлей  Киселев Александр,с которым мы служили эти два года. Он кстати и был тем «покупателем», который в декабре 86 отобрал нас на пересыльном пункте в Пензе в спец команду. Сейчас уж всех и не упомнить, но забыть корешков Пашку Жукова «Паха», Малинчева Игоря «Малина», Шпанникова Вадима «Шпана», Серегу Пугачева «Пугач», да и многих других славных парней: «Тишку», «Попа», Саида, Абдулу, Нурика, «Ухо» Павла Остроухова, Марата, Рустама  Гайфутдинова, «Афоню» Эдика Афанасьева, Генку Загирбекова, Зелима Макаева, Шухрата Рустамова  забыть не смогу, наверное, никогда. В ту ночь мы снова вместе летели на задание, как вместе ехали в вагоне из Одессы на станцию Париж.

    Как вы понимаете, с моей фамилией другого варианта «погоняла», кроме как «Кузя» и быть не могло. Какая же ностальгия по тем славным временам, когда русские, украинцы, узбеки, грузины, киргизы, азербайджанцы и латыши с литовцами могли, несмотря на нацпринадлежность, совместно выполнять поставленные задачи на благо единой, пока еще, страны. Не было москалей, чурок, хохлов, лабусов, азиков, а были братья по оружию.

   Командир, Шамиль Кулиев, проводил полк в дорогу, а возглавил наше подразделение его зам, подполковник Медведев Виктор Степанович. Замечательный офицер, в истинном понимании этого слова. Всегда буду ему благодарен, вместе с сотнями матерей солдат, за сбереженные жизни их сыновей. Строгий, но справедливый, он всегда стоял на защите солдата от дембельских попыток «неуставнухи» в части. Поднимал значимость старшинского и сержантского звания в командовании личным составом. И самое главное – берег жизни подчиненных в самых непростых условиях. Честь и хвала таким командирам! Благодаря таким офицерам наши войска стали именно такими, какими им завещал быть «Батяня» всех десантников - Маргелов Василий Филипыч. "ВДВ - это мужество высшего класса, храбрость первой категории, боевая готовность номер один!!!
 
               
                2.Ереван.

    Похоже на подлете? В иллюминаторе уже явно видны горные хребты и пики заснеженных вершин в лучах восходящего солнца. В каком-то разрыве горной гряды появились очертания большого города. Наш Илюша -76 МД вынырнул из облаков, выпустил шасси и плавно опустил свое брюшко на взлетку Ереванского аэропорта «Звартноц». Через открытую рампу в самолет ворвался теплый воздух декабрьской Армении.

    Именно в этом аэропорту, летом того же 88 года, несколькими месяцами раньше, произошли, неоднозначно оцененные сторонами конфликта, события. Армяне называют их побоищем «демократически настроенных» жителей. Нам же командование, как, впрочем, и все центральные СМИ, говорило о провокационных действиях. «Группа экстремистских элементов устроила беспорядки». Не могу сказать, что мы были готовы к такому повороту событий. Тогда, после стольких лет беспечного брежневского застоя, такие действия были очень непривычны, и мы только учились вести себя в нестандартных и незнакомых ситуациях.

   Еще два года назад, перед призывом на службу, я четко знал, что милиции надо подчиняться, а уж поднять руку на армию, большинством расценивалось как измена Родине. А когда на вас идет разъяренная толпа, не подчиняющаяся ни милиции, ни власти, думать было некогда. Говорят, командование особого района, во главе со скандально известным, в дальнейшем по ГКЧП, генералом Альбертом Михайловичем Макашовым, заранее готовилось к разгону мирных граждан. Не уверен в этом, так как наши парни уже после первых столкновений в заблокированном аэропорту, вынужденно резали кабеля на подобие дубинок. А до этого были без оружия. Но это произошло уже после первых пробитых голов солдатиков и милиционеров. Короче, ситуация была неоднозначна и спорна. Но историю не переписать, что было, то было. До сих пор перед глазами стоит растоптанный плакат демонстрантов со следами солдатских сапог и крови.

    В этот раз ничего уже не напоминало о произошедшем в те летние дни. Лишь большое количество сотрудников милиции, в мышиные цвета форме, по всему аэропорту и какое-то тревожное чувство натянутых до предела нервов - затишье перед бурей. Я так понимаю, в тот момент, все стороны конфликта, и власть в нашем лице, и митингующие, собирали силы для нового противостояния.

   По прибытии в место расположения войсковой части, на разводе, нам зачитали приказ, описали непростую обстановку в городе и поставили задачи.  Нам вменялось патрулирование города в составе приданных нам бронетанковых подразделений. Ночью был введен комендантский час. Движение по городу ограниченно. В отличии от предыдущего нашего, безоружного визита, в этот раз все были вооружены «до зубов». Бронник, каска, дубинка ну, и верный «друг» АКСу с двумя магазинами. Запомнился приказ, зачитанный подполковником Медведевым, возглавившим наш полк в этой командировке, о его применении, который гласил, что открытие огня по мирным жителям крайне нежелательно, но в случае необходимости огонь открывается по приказу любого старшего по званию. И именно он, этот старший, офицер или сержант ,не важно, отвечает за последствия и возможные жертвы среди населения. Звучало тревожно и, несмотря на солнечную, по-весеннему теплую погодку, стало как-то не по себе.

   Разместились мы в районе Канакер, рядом со штабом армии. Его же попутно и охраняли. Первые день-два мы провели, практически, в полном бездействии. Ограничились несколькими задержаниями граждан, расклеивающих листовки с призывами к свержению власти, и доставкой их в комендатуру. Остальное время мы находились в режиме ожидания. Смотрели фильмы в клубе части. Их там показывали почти нон-стоп. Смешной «Вождь краснокожих» сменялся серьезным «Холодное лето 53-го». Много замечательных, и ранее не виданных, фильмов посмотрели мы в те дни. Но самым большим «чудом невиданным» был, впервые виденный мною в казарме, видеомагнитофон с кассетами. Какой-то средненький американский боевичок с гнусавым закадровым переводом поразил, наверное, больше, чем тот космический челнок «Буран». Для человека, привыкшего к фильмам, рекомендованным отделом культуры ЦК и тотальной цензурой, это было культурным шоком. Наверное, именно тогда я понял, за те два года, что я не был дома, страна изменилась. Не знал точно, в лучшую или в худшую сторону, но это уже была совсем другая страна.

    Как говорят в армии, «шара» закончилась. Нам нашли задание. Первую ночь, с началом комендантского часа, нас выставили на широком проспекте, рядом с какой-то общагой, кажется, там жили студенты Ереванского Меда. Если днем в городе было более или менее спокойно, ночь была всегда тревожной. Нас распределили повзводно. Восемь - девять солдат и сержантов, офицер, командир взвода, ну, и экипаж танка Т-62. Танк стволом перегораживал дорогу и экипаж заваливался спать. Мы же, останавливали все, без исключения транспортные средства. Проверяли пропуска, документы, багажники автомашин. Было понятно, что это фикция. Многие водители машин, завидев наш блокпост, со свистом шин разворачивались и скрывались в боковых проездах. Местные всегда найдут объезд «огородами».

  В первую ночь к нам, видимо, присматривались. Сотня глаз из окон соседних домов и той самой общаги изучали нашу диспозицию. Вторая и последующие ночи были напряжены до предела. Вместо относительно спокойного стояния на дороге, нам достаточно часто приходилось укрываться от летящих в нас различных бытовых предметов. Надо сказать, это летели не цветы «освободителям» и "защитникам" , не бумажные журавлики и самолетики. Бутылки, банки, камни иногда снайперски «ложились» в непосредственной близости. Из окон раздавались антисоветские и антиправительственные лозунги. Особенно часто и очень обидно было слышать выкрики -фашисты, оккупанты. Зачастую приходилось укрываться за спасительной «коробочкой». Получить бутылкой по башке приятного мало, даже в армейской каске.
   
    Несколько раз мы проводили «зачистку». Ком. роты Александр Киселев, грамотно имитировал штурм здания. Мы передергивали для вида затворами автоматов и перемещались под окна бунтарской общаги. Свет в окнах гас, задергивались занавески, и «студенты» затихали, но ненадолго. Как только мы отходили на свои позиции, все начиналось с новой силой. А когда «противник» понял, что это лишь акция устрашения, и никто по ним стрелять не будет, они и прятаться перестали. Начались оскорбления, потом бесконечные переговоры. Оказалось, что их контингент был весьма многонационален. Среди студентов армян были и рязанские девчушки, и парни из Твери. И ведь такие же сопляки, как и мы, по возрасту, но они были тогда не на нашей стороне.

   В одно из наших очередных дежурств с танкистами заступил капитан, фамилию, за давностью лет не припомню. Боевой офицер, прошедший Афган, долго терпеть такое «хамство» не стал. Как он сказал: «Шум сильно мешает мне спать, и сметать разбитое стекло с брони танка я более не намерен». Посовещавшись, о чем –то с нашим дежурным офицером, не помню кто тогда был в смене, они вновь отправили нас цепью к стенам осажденной «крепости». Только теперь рядом с нами шел старенький Т-62. Лязгая гусеницами, угрожающе скрипя всеми частями бронированного тела, выбрасывая черно-сизый смрад из выхлопных труб, это «чудовище» советского военпрома двинулось на штурм непокорной «цитадели».

    Подобравшись под стены здания он, легким движением, выломал замурованное кирпичом окно первого этажа, расчистив нам вход в какую-то подсобку, из которой мы вошли в общий коридор. Танк отошел в сторонку, но ствол угрожающе задрал на уровень третьего этажа, чем поверг обитателей в панику. По проходу бегали испуганные девушки в халатиках и парни в спортивках, пытаясь укрыться за дверями своих комнат. Тонкая, фанерная дверь не самое надежное укрытие.

   Хочу заранее всех успокоить. Никого не били, не обижали, а просто прошлись до третьего этажа и "пообщались" со студенческой братией. Гонор поубавили все, даже особо агрессивно настроенные кавказские парни. Им «популярно» объяснили, что у нас приказ и, хотя мы тут не по своей воле, мы его, если надо, выполним. А посему нечего попусту тратить на нас силы, во избежание проблем. Познакомились, поболтали с «горячим» активом, короче, договорились о перемирии. После этого спокойствие на нашем блокпосте восстановилось, и служба пошла своим чередом. Девчушки из студентов приносили нам вкусный гранатовый сок, мандарины и горячий лаваш с сыром. Ночью мы занимались своим делом, нам больше никто не досаждал. Но длилось это недолго. До нас уже довели новый приказ о дислокации в другую, горную область, город Кафан. Выезд назначен через несколько дней.

    Как я уже сказал, днем было спокойнее, но не всегда. У нас было свободное время и мы иногда бродили по окрестностям. Смотрели красоты Еревана, памятники, красивейшие виды на горы, пялились на стройных девушек, но больше поразили кооперативные магазины, заваленные джинсами-«варенками», турецкими дубленками, японскими магнитофонами. Да, уходили служить мы из другой страны.

 В один из очередных «походов» мы с сослуживцами шли по обочине дороги. В один момент я раньше, чем ребята, услышал звук, а скорее интуитивно почувствовал, приближение чего-то быстрого сзади.  Обернувшись назад, я еле успел одернуть из-под летевшего прямо на нас авто сослуживца. В тот же миг и меня дернула рука одного из моих спутников. Кажется, это был Пашка Жуков. Машина просвистела в миллиметрах от нас, и мне кажется, я даже уловил запах сигаретного дыма из ее окна. Тонированная машина, виляя, неслась по дороге. Пришла мысль, а не дать ли по ней очередью, но Господь отвел. А ведь он специально, а, пацаны? -А может пьяный? Но задавить нас хотел и мог.
 
    А вообще, в Армении очень гостеприимные люди. Когда нас перевозили по дорогам в крытом тентом «Урале» по городу, то очень многие водители пристраивались попутным курсом и «легким движением руки» забрасывали нам в кузов сигареты, а иногда и лаваш залетал, и сыр, и вода. Народ в СССР армию свою, все же в основном, тогда любил.               
               
 
                3.Кафан.

     Мы, конечно, не сидели в Ереване безвылазно. Случались и рейды в отдаленные районы. Туда, где нужна была помощь. Тишина была обманчивой, по всей Армении и в соседних республиках начались волнения на национальной почве. Карабахский конфликт распалил горячие головы и поднял волну агрессии. Армяне принялись выселять азербайджанцев и смешанные семьи. Начались погромы и угрозы в их адрес. Когда уезжали чисто азербайджанские семьи, это, ещё как-то, можно было понять, хотя и с трудом. Жалко было смотреть на семьи, в которых муж азербайджанец, жена армянка, детей пяток, вообще не поймешь, к какой национальности их отнести. Или наоборот, но сути это не меняет - эти семьи вынуждены были бежать из своих жилищ. Бросали все. Брали только самое необходимое и бежали куда глаза глядят. А куда бежать, когда в соседнем Азербайджане была такая же тревожная ситуация. Многие переехали сначала в ближайшие области, а затем мигрировали дальше, под крыло Матушки России - она всех принимала. А в их дома уже заезжали беженцы из НКАО (Карабах) и Баку.

   Так мы оказались на юге Армянской ССР, в городе Кафан. Нам была поставлена простая задача - сопровождать беженцев из Армении в Азербайджан через границу, представлявшую тогда небольшую горную речушку с каменистым дном. Переправа – брод. Группы из офицера и двух солдат или сержантов сопровождали груженые автомашины сначала в одну, затем в другую сторону.  На территории Армении было не очень напряженно. Партийное руководство приняло все, возможные, меры для обеспечения безопасности. Секретарь местного гор или райкома, товарищ Саркисян, сам лично бегал с пистолетом на поясе и не давал разгуляться особо радикальным местным жителям. Удивил он и своим отношением к «служивому народу». Помимо обеспечения всем необходимым –куревом, что для солдата архи-важно, вкусняшками всякими, напитками, нас заселили в гостиницу в центре города. Она и называлась, кажется, «Кафан» или «Капан». Жили по несколько человек в номере, но после нескольких недель ночевок «где придётся», мягкая постель и горячий душ, казалось, были верхом счастливой жизни. Ну, а когда нас поставили на довольствие в местном ресторане, все окончательно решили – жизнь удалась. Наверное, это и есть армейская «шара», а что еще нужно солдату? Поел, поспал – можно и в бой.

   Выполнение поставленных задач особых трудностей не вызывало. На вооруженных солдат тогда еще никто не рыпался.  Для особо ретивых хватало сурового взгляда и командного голоса офицера. Передернутый затвор АКС остужал горячие головы. Иногда, при следовании в колонне с беженцами, по крыше машины и тенту слышались удары каких-то предметов летящих из окон нам в след. Но думаю это не в нас, а в наших пассажиров -бедолаги, хлебнули они тогда лиха.

    Дивизию же нашу, возглавляемую А.А. Чиндаровым растянули по всей границе Армении и Азербайджана. Наш непосредственный руководитель операции В.С. Медведев сутками на пролет облетал на вертолете горные села по границе республик. Вел непростые переговоры с местными противоборствующими сторонами.

    Вспоминается случай, когда он несколько дней к ряду, проявляя недюжинную выдержку, пытался договориться с озлобленными людьми с обеих сторон. И ведь смог-договорился. А вопрос то, был лишь в том, чтобы обменять тела убитых с обеих сторон и при этой передаче не получить еще большие жертвы. На мост где должна была состояться эта передача подтянулись с обеих сторон не только убитые горем многочисленные родственники, но и сепаратисты, готовые "рвать" врага не только голыми руками. Стихийные митинги с обеих сторон грозили перерасти в кровавую бойню. Злобные выкрики и угрозы расправы были очень реальны к исполнению. Лишь мужество и выдержка наших бойцов и дипломатия командиров предотвратили новую, еще большую кровь.

   Тот же подполковник Медведев дал старейшинам слово офицера, что окажет содействие в прохождение колонны беженцев с сопредельных территорий. Навсегда запомню название села Чардахлу («золотая долина»), ныне уже название Чанлибель, Азербайджан.  Из этого села   был родом наш, российский полководец Иван Христофорович Баграмян и еще несколько известных военачальников. В годы Великой Отечественной войны, из Чардахлу на фронт ушло 1250 человек, из которых двое стали маршалам, 12 - генералами, 57 - полковниками, семеро из которых - героями СССР. Среди выдающихся военных деятелей, помимо Ивана Баграмяна , в первую очередь нужно отметить маршала  Амазаспа Бабаджаняна, генерал-полковника Григория Карагезяна, генерал-майоров Юрия и Леонида Мартиросянов, Гургена Манасяна, Гарегина Габриеляна. Среди женщин тоже есть выдающиеся личности, отличившиеся храбростью и мужеством в военное время - капитан Кнарик Кочарян, медсестра Манушак Хачатрян и связист Нвард Варданян.

    Героическое село было заселено в основном армянами, родственниками этих героев войны, но находилось оно, на вдруг ставшей, спорной территории - и это стало опасно для их жизней. Несколько недель они пытались самостоятельно держать оборону, а затем, каким-то чудом, вышли на нашего командира п-п Медведева с мольбой о помощи. Отказать этим людям, как и многим другим, подполковник не мог.
  На сегодняшний день многие бывшие чардахлинцы переселились на север Армении и обосновались в селе Зоракан (Тавушская область), что в переводе с армянского означает «полководческий». Возможно именно название села так привлекло потомков славных героев своей исторической родины. Но это уже потом, а тогда...тогда их жизнь висела на волоске и зависела от нас . 

  Командир гаубичной батареи нашего полка майор Лисин Евгений Юрьевич, а именно ему была поручена командованием полка , одна из труднейших задач того времени- он возглавлял вывоз Армянского населения с территории Азербайджана под обстрелом сепаратистов- обеспечивая так называемую дорогу жизни. Колонна техники ушла на задание и с ней пропала всякая связь. Виктор Степанович терзался мыслями о судьбе бойцов и принимал все меры для их поиска. Он облетал квадрат, за квадратом на вертушке, а когда обнаружил растянувшуюся на несколько километров колонну ужаснулся увиденным. С вертолета это был мрачный пейзаж хаотического бегства. Вид на разбитые повозки, перевернутые и сгоревшие машины, разброшенная домашняя утварь, бесхозные брошенные домашние животные и т.д. Днём и ночью приходилось летать на вертушке и отслеживать место нахождения колонны. Неоднократно головная и замыкающие машины колонны подвергались нападению со стороны боевиков-радикалов. Бойцы, занимали круговую оборону и мужественно отбивались, прикрывая несчастных людей от этих подлых атак. Медленно двигалась колонна, теряя по пути имущество и жизни. Именно в таких ситуациях проявляется истинная человечность командира в борьбе за жизнь подчинённых. Ответственность у находящегося в вертолете Виктора Степановича, и у офицеров выполнявших поставленную задачу под руководством Лисина Евгения Юрьевича она была очень большая-неоценимая.   

   Навсегда запомнились глаза старого деда армянина, стоящего у обочины дороги, облокотившись подбородком на посох. А на груди его блестели несколько медалей, видать, прошел старик  тропой войны. Седая, как снег на вершине Арарата, борода покрывала, кажется, все его испещренное морщинами лицо. Удивительно большие, карие глаза, мне показалось, были наполнены слезами. Может это просто ветер и солнце, или от старости уже, но как же символично выглядел тот убеленный сединами старик. И было, о чем ему проливать слезы -на его глазах рушилась мирная жизнь и, казалось бы, незыблемое братство народов перерастало в повсеместную кровавую резню. В его взгляде звучал немой вопрос: «Что же вы творите, сынки?»

  Если на территории Кафанского района нам было тревожно, но достаточно комфортно, то переехав однажды на тентованном Урале, загруженным пожитками беженцев, в сумерках ту самую речушку на границе с Азербайджаном, мы оказались в окружении вооруженных «до зубов» людей.Пока то ,да сё ,выгрузка подзатянулась и наступила ночь.Темноту подсвечивали костры у которых группами сидели вооруженные  и гражданские . Вокруг нас шныряли люди с ружьями, кинжалами и даже старинными мушкетами и саблями. Невольно прижавшись к бортам машины, мы ожидали окончания разгрузки. Но и тут спокойствия не было. Молодой «летёха», кажется это был Буйнов, старший группы, загнал патрон в патронник и на всякий случай залез в кабину Урала, мы же, намотав ремень автомата на руку и присоединив магазин, забрались на крышу машины.  Молиться я тогда не умел, но очень хотелось поскорее унести отсюда ноги.

    Из темноты высунулся обросший, осунувшийся паренек в воинской форме без погон. Оказалось, он едет из армии домой на родину. Он рассказал нам печальную историю о том, как он уже несколько дней не может выбраться из этого лагеря на территорию Армении. Семья его из смешанных, живет в Ереване, но как только он об этом говорит, его, почему –то, отказываются туда перевозить. Он, чуть не плача, попросил нас взять его с собой и вывезти на ставшую сопредельной территорию «дружественной» Армении. Конечно, мы согласились, хотя уверенности, что мы без проблем уедем с этой операции, у нас самих не было. Но все обошлось и через несколько часов мы успешно прибыли в Кафан. Парень отправился домой, да и мы вздохнули с облегчением. Так проходил день за днем, и мы стали привыкать и к напряженности, и к превратностям человеческих отношений в те «смутные» дни. Страну «ломали через коленку» и били «мордой об стол».               
               
                4. Дрожь земли

   Наша вахта закончилась, и нас снова вернули в Ереван. Как-то экстренно, вертолетом МИ-24, через Мегрийский перевал с высоты 2500 метров. Такое впечатление, что что-то случилось, или все чего-то ждали, а нам не говорили. Мы вернулись в Ереван, в расположение штаба Армии Закавказского военного округа (ЗакВО) в Канакере.
   В один из обычных декабрьских дней, ничем не предвещающим беду, наши крутились на турниках на спортгородке, мы сидели кружком в курилке. Внезапно все ощутили, что земная твердь шатнулась от сильного толчка из ее недр. Нам это показалось прикольным и народ оживился, о, вот еще один, как показалось, более сильный толчок. Интересные ощущения уходящей из-под ног земли.  Всё, «шоу» кончилось, пошли на обед. На часах было около 12.00 по местному времени.
  После обеда, выйдя из столовой, мы с удивлением увидели колонну грузовиков, загруженных под крышу, бензовозов, передвижных радиостанций, полевых кухонь и еще много всякой техники. Прямо из столовой, захватив амуницию, мы загрузились в машины и двинулись маршем. Приказ один, место назначения –Ленинакан. На календаре было 7 декабря 1988 года.

  7 декабря 1988 года в 10 часов 41 минуту по московскому времени (11:41 по местному времени) на северо-западе Армянской ССР произошло сильное землетрясение.
Мощные подземные толчки за полминуты разрушили почти всю северную часть республики, охватив территорию с населением около 1 млн человек. В эпицентре землетрясения — Спитаке — интенсивность толчков достигла 10 из 12 возможных, в Ленинакане — 9, в Кировокане — 8 баллов Значительная часть республики подверглась землетрясению в 6 баллов, подземные толчки ощущались в Ереване и Тбилиси. Волна, вызванная землетрясением, обошла планету 2 раза и была зарегистрирована научными лабораториями в Европе, Азии, Америке и Австралии.

    Через пять-шесть часов пути по горным, живописным, надо отметить, местам, мы, в темноте ночи, обнаружили сначала, что в поселках, которые мы проезжаем, вообще нет никакого освещения. Лишь кое-где в окнах мерцал свет свечей и горело множество костров. Потом, все больше и больше, стали попадаться руины построек, которые мы сначала списали на привычную разруху в брошенных селах. Да, думаю тогда мы и внимания особого на это не обратили и по большей части дремали, уткнувшись в плечо друга. Внезапно колонна замедлила ход, а затем и просто встала. На нашем пути, сплошной чередой, перегородив дорогу лежали многочисленные опоры линий электропередач и части конструкций.  Сломанные и поваленные, как спички, неведомой силой невиданной мощи, они усыпали всю дорогу насколько было видно. Мы оказались заблокированными на околице какого-то населенного пункта. Разведка по карте искала пути объезда, а мы, наконец, осознали масштаб того, что произошло на самом деле и зачем мы здесь.
 
   Колонна наша стояла посреди руин и развалин, как после бомбежки. Где-то вдалеке догорали останки домов, пострадавших несколько часов назад. Стояла какая-то ужасная тишина. По тому, что осталось от улиц, передвигались одинокие, отрешенные от мира люди, пропитанные насквозь пылью, слезами и кровью. Кое-где виднелись кучки по несколько человек, судорожно разбирающих голыми руками завалы, пытаясь докопаться до кого-то из близких или соседей. Ближе к ним тишины уже не было, а был один сплошной стон, крики и плач женщин и мужчин. Казалась, это земля рыдала, а не только люди на ней. Она не только рыдала, а еще иногда и вздрагивала, как бы всхлипывая от слез. Это были повторяющиеся, достаточно часто, афтершоки. Сейсмические толчки обрушали останки строений и погребали под собой тела еще живых людей, зажатых искореженным металлом и бетоном, молящих о помощи. Зрелище это не забуду никогда. Фамилии и имена могу путать и забыть, но и сейчас, спустя тридцать лет, у меня перед глазами тот ужас. Командиры пытались выяснить у кричащих на непонятном языке людей, что это за место? Не сразу, но удалось –это был город Спитак.

   Сейчас, прокручивая в голове те события, я, вдруг, осознал, что все, бывшее до них, отпечаталось в моих воспоминаниях хоть каким-то цветом. Хаки, камуфляж - но все было цветным. Все воспоминания, связанные с землетрясением, у меня сплошь черно-серые картинки с вкраплениями запекшейся крови и слез.

                5.Спитак

    Радисты, кое как, наладили связь и вели переговоры со штабом, что нам делать дальше. Приказ гласил - Ленинакан, но физически преодолеть эту дорогу было не реально, да и морально проехать мимо такого горя без содрогания сердца было невозможно. Наконец, пришло решение. Нас выстроили у машин и озвучили его. Не особо понятно, что именно, как, где, чем, но нам предписывалось оказывать всестороннюю помощь и поддержку населению именно здесь, в этом городке. Мы построились и, как было возможно в той ситуации, соблюдая строй, двинулись к месту нашей дислокации, определённому приказом. Кажется, это было РОВД и здание местной парторганизации. Как мы нашли это место в окружающем нас хаосе - не знаю. Видимо,не зря , отцы командиры учились ориентироваться на местности в руинах.
      Буквально каждый метр нашего движения был сопряжен с трудностями. И дело, не только в обломках, которые были повсюду, но и темень была кромешная. На каждом шагу, из этой темноты, на дорогу выбегали люди, махали руками и умоляли о помощи.

    Ближе к центру города, кое-где, появилась и строительная техника, пригнанная с местных предприятий. Краны вместе с людьми растаскивали обломки бетонных плит. Судя по всему, мы тут оказались первыми.  То ли первый секретарь горкома, то ли руководитель наспех сформированного штаба ЧС, по фамилии Мурадян, был очень рад, что помощь пришла. Хотя слово «рад» никак не подходило к той ситуации и к этому человеку. Измученное лицо, одежда, волосы, как и у всего населения города были одинаково серы от пыли и горя. У него, уже точно, погибла жена на рабочем месте, дети у тещи оплакивают мать, пропали братья и их пока не могут найти. И еще много знакомых и друзей находились в такой же плачевной ситуации. Он держался как мог, бросить все не позволяла занимаемая должность и ответственность – кто же, если не он. В ВДВ этот девиз один из самых почитаемых. Ну, что братья –Кто, если не мы?!
   
     Рядом с импровизированным штабом находилось каким-то  чудом уцелевшее строение, непонятного назначения. Это и было местом нашей дислокации. Неподалеку стоял грузовичок с зажженными фарами, готовый уехать. Вслед за ним подъехал другой и высветил в кузове первого кучу бесформенных тел, напоминающих собранный сухостой. Это были первые трупы людей, увиденные нами вблизи и непреодолимое чувство тошноты, подступило к горлу даже у стойких к этому «афганов». Какой же это ужас видеть такое воочию. «Ветви» рук и ног, погибших в одно мгновение людей, распластанные и скрюченные, с костями, торчащими из разорванной плоти, залитые кровью и присыпанные этой вездесущей, гадской пылью, они были похожи на скульптуру какого-то художника – садиста. Так переломать тела, жизни, судьбы могла только стихия невиданной силищи. Сколько же таких черно –серых картин нам предстоит увидеть в этом скорбном месте под названием Спитак.
 
  Началась рутинная работа по разбору завалов, переноске и погрузке трупов. Не было особых распоряжений, просто каждый делал, что должен. Командиры не приказывали никому идти спать в кузов машины, или вставать. В работу "впряглись" все. Расцарапывая в кровь руки копали и крушили бетон на равных, не взирая на чины и звания. Офицеры бок о бок со срочниками работали от заката до заката, не зная ни сна, ни отдыха.  Из еды были лишь сухпаи, да и то что было, сразу раздали местным. Мне кажется, первые сутки-двое вообще никто не ел и не спал.

  Именно в эту ночь мы получили первый опыт спасательных операций. Тогда ведь не было ни МЧС, ни Центр-спаса. Все легло на плечи пожарников, армии, альпинистов -любителей и просто  обычных горожан.

   Запомнился один из немногих случаев удачного спасения пожилой женщины по имени Ануш. С момента землетрясения прошло уже столько времени, а она все эти долгие часы сидела, в чудом уцелевшей ванной, которая еще большим чудом не обрушилась вместе со всем ее подъездом. Четвертый или пятый этаж. Половина ванной комнаты, входной двери нет. Как она потом рассказала, когда тряхануло первый раз, она полоскала белье, перегнувшись в ванну. От удара она в нее и завалилась всем телом. Поначалу даже посетовала на свою неуклюжесть и попыталась из нее выбраться. То, что она увидела, высунувшись, наконец, из ванны стало для нее шоком.

  Перед ней был разрушающийся на глазах город. Квартира ее, вместе с подъездом были где-то внизу, на уровне первого этажа. За спиной стена уцелевшего блока, но как туда выйти она не знала. Пожилая женщина плакала, вспоминая, как она, теряя голос, дрожа от страха и холода, сначала кричала, моля о помощи, потом хрипела, сорвав голос, потом тихо плакала. Выхода для спасения нет. Продолжающиеся толчки неумолимо приближали ее к печальному финалу. Соседи ничем помочь не могли, да и кто бы мог добраться до нее по отвесной стене? Хаос был и неразбериха. Кому дело до одинокой женщины Ануш. Так она и просидела эти шесть с лишним часов, укутавшись в полотенца. Нам сообщили о ее бедственном положении жители, и мы направились на выручку вместе с краном. Слава Богу, все прошло без осложнений и через некоторое время обессилевшая женщина сидела на груде камней, бормотала что-то себе под нос и беспрестанно крестилась. Наверное, благодарила Бога за чудесное спасение?

    Сколько таких чудесных спасений было? У нас, к сожалению, немного. Все больше трагические истории, приведшие людей к смерти. Найти же выживших в горах искореженного бетона, было вообще чудом. Каждые полчаса объявлялись «минуты тишины». Мы, как и все, нервно курили и вслушивались в каждый шорох из-под развалин. Иногда кому-то удавалось услышать призывы о помощи и стоны. И люди с новой силой начинали копать там.

  Наступило утро и всем открылся вид на практически уничтоженный город. Ночью казалось, что многоэтажек не так много. На самом деле, Спитак был большой город с фабриками и заводами. Современные постройки рухнули почти все, да из старых мало что уцелело.
 
  А где-то, «на большой земле», в бескрайних просторах СССР, в программе вечернего выпуска программы «Время», как-то нехотя, боясь видимо напугать обывателя, диктор скромненько сообщил о толчках в маленьком городе Армянской ССР. «Сведений о жертвах и разрушениях нет». Только на следующий день появилась информация о истинном масштабе катастрофы.

    Организации работ тоже поначалу не было. Командиры лишь раз, два в день строили нас на поверку. Инструктировали – «не лезть в «пекло» и считали нас по головам - не завалило ли кого, всё продолжающимися, и продолжающимися толчками. А мы лезли, под дружные крики «брат помоги», стоящих наверху армян. Не все из них хотели рисковать своей жизнью, под угрозой быть заваленным в той же яме, где лежит зажатый плитами, но еще живой человек.

  Горе горем, но через пару дней добровольных спасателей стало больше. Они ехали сюда со всей нашей необъятной страны. Появились и профессионалы с поисковыми собаками, и иностранные специалисты. К тому времени и мы обвыклись. Уже так не пугало все происходящее, но привыкнуть к горю, мне лично, так и не удалось. Руководство города приходило в себя. Появились палатки, техника, хлеб и питьевая вода на улицах. Привозилось все необходимое и его было много. Со всей страны потянулась тяжелая техника, спасатели–добровольцы, врачи, «гуманитарка» из- за рубеж. Наш полковой начмед, капитан Иван Саяпин, наконец смог сомкнуть глаз после нескольких суток борьбы за жизнь в наспех смонтированном полевом госпитале. К нему тянулись раненые и покалеченные со всех концов города, к работе подключились и местные врачи.  Появились вездесущие корреспонденты, нагрянули «большие гости» из Москвы. Рыжков и Горбачев отметились на руинах, прервав своим появлением порядок работ. Митинг, охранение, оцепление. А ведь тут надо было копать без остановки, а не болтать языком. В стране объявили траур.

    Но в ближайшие несколько дней в этом городе наблюдался дефицит не только продуктов и воды для выживших. Нужно было что-то делать с невиданным количеством погибших в этой катастрофе. Появились и гробы. Они привозились, кажется, со всей страны и штабелями складировались на улицах. Поначалу накрывали тела обычными одеялами, пледами. Жуткое, надо сказать зрелище, когда весь город завален накрытыми изувеченными телами, от которых не было прохода. По улицам того, что несколько дней назад было городом, передвигались машины с погруженными в них гробами. Стадион, сплошь уставленный штабелями гробов и тот не показывал истинный масштаб потерь. Город был пропитан болью и кровью. На досках объявлений висели фотографии пропавших без вести. На руинах таблички типа «Вазген А, мы живы, ищи нас у мамы Гоар», «Ашот, где ты, отзовись».

  На вторые сутки всем стало понятно, что инфраструктура города нарушена полностью. Ни электричества, ни водопровода. Более того, разрушенная канализация и источники воды стали едиными и непригодным для питья. А трупы людей и животных через несколько дней явно станут смертельной,эпидемиологической  угрозой для оставшихся в живых. Воду нам запретил пить начмед Саяпин сразу - только из бутылок. По всему городу разгружались машины с тоннами минеральной воды. «Джермук» и «Арни» использовались и для питья, и для приготовления пищи. Подвозили воду в поливальных машинах из горных рек. С продуктами питания, все было одновременно и сложно, и просто. Обеспечение было нарушено, как всегда на войне, тыловики остались где-то «глубоко в тылу». Командиры отдали приказ обеспечивать себя самим. В двух словах - берите все. Нет, не мародёрство, конечно, но, если мы видели разрушенный магазин, разрешалось брать все, что являлось необходимым из продуктов. В нашей дивизионной палатке стояла бочка с медом, привезённая нам в дар староверами и ящик сигарет «Аринберд». Лаваш привозили жители горных сел и раздавали бесплатно. Вот так и питались - что раздобудем. Все равно пропадет. Насчет вещей был строжайший запрет. Да и кому придёт в голову в такой ситуации набивать карманы барахлом?
 
   Но нет, оказывается, еще как придёт, и с этим "дерьмом" мы тоже столкнулись. Как-то, на разборах завалов, наблюдали неприглядную картину, как приличный, вроде, тщедушный мужичок снимал золотые часы с руки окоченевшей, погибшей женщины. Первый раз, устойчивое желание дать ему «пня под зад», грубым солдатским сапогом было компенсировано его жалостливым голосом с оправданиями. Рассказывал слёзную  историю о том, что знает родственников погибшей и обязательно передаст им.И ведь плакал гад. На первый раз ему сошло. Но когда в следующий раз его застали за тем же гадским занятием,да с теми же словами и "соплями в пол", пришлось шугануть его автоматом. К тому времени уже вышел приказ командующего особым районом генерала А. Макашова о борьбе с мародерами.Лаконично и четко - задерживать ,передавать властям,при сопротивлении применять силу и если понадобится оружие.

   И видимо мародерство стало массовым. Мы и сами сталкивались с этим не один раз. Помимо помощи при раскопках завалов, нам добавили более знакомую функцию - ночное патрулирование. Несмотря на всеобщее горе и подъем, на этом фоне, благотворительности и безвозмездной помощи со стороны простых людей всей страны, подонки активизировались и пытались поживиться мародёрством- ночь это было их временем. Но это было потом, а пока…

   Пока с утра до вечера, в пыли и грязи, мы продолжали поисковые работы. Где-то на второй день привезли армейские палатки, и мы в течение дня, по просьбам жителей, устанавливали их взамен утраченных жилищ. Символично, как на одной, наверное, раньше центральной площади города, среди всеобщего разрушения, в целости и сохранности стоял памятник вождя пролетариата В.И. Ленина, привычно указывающий своей развернутой ладонью, куда нам всем надо идти или на то ,что стало с городом. Своим видом, широкополой кепкой, он очень был похож на местного армянина. Так принято было в республиках. А лозунг «Живее всех живых» был подтвержден непоколебимостью конструкции памятника. Теперь-то уже, наверное, снесли?
 
    Был и еще один случай, запавший мне в душу. Еще в первые сутки, нашей группе удалось найти выжившую девушку, лет двадцати. Симпатичная армянка, она все переживала, как она выглядит и целомудренно прикрывала части тела. И это при всем том, что она лежала на дне глубокой ямы, зажатая плитами перекрытиями. Нам приходилось обкапывать ее тело, по камушку разбирать завал. Одна из плит лежала у нее на ногах, две другие, как «гильотины» свисали над ней. Поднять верхнюю краном, значит убить ее двумя другими, которые обязательно съедут на освободившееся место. Подними другую -обрушатся другие.  Крановщик Вазген, приданный нам в помощь, отказался «убивать» девушку. Плачущий отец умолял нас и, наверное, Бога о спасении своей кравинушки, любимой дочурки.Нам оставалось только аккуратно копать. Весь день мы пытались это делать.Попутно пытаясь,хоть как-то её поддержать морально.  Болтали с ней, шутили. Шуткой же предлагали жениться, ну или как минимум погулять на её свадьбе. Кормили, поили чаем, укутывали, что бы не замерзла. Потом была ночь. Я ушел вздремнуть, а когда вернулся, с удивлением увидел ее, накрытое одеялом тело, на коленях, убитого горем отца. Такая жуткая трагическая картина. Мужчина поседел и почернел  за эту ночь. Сам бы не поверил что такое возможно,если бы не видел это своими глазами. Что случилось не знаю, спросить было не у кого. Сейчас даже не помню, как ее звали, то ли Аида, то ли Анаида, да и неважно это. Сколько тогда было там таких девчушек.

   И все же, как бы не говорили, что гибель одного человека - трагедия, а гибель миллионов –статистика, это не так. Сильнее эмоций, чем от увиденного в Спитакской школе, я в жизни не испытывал и, дай Бог, больше не испытаю. Землетрясение произошло в самый разгар рабочего и учебного дня. Ничего не подозревающие детки писали в своих тетрадках, читали книги, отвечали у доски на вопросы учителей. Вот где они были, там и настигла их проклятущая смерть. Горечь от увиденного не передать словами. А каково же было сотням матерей стоящих в ожидании, когда подъемный кран поднимет ту самую смертоносную глыбу камня убившую беззащитных детей. Слез не было. Был сплошной материнский вой и стоны убитых горем женщин. Они обезумевшие кинулись к руинам дома знаний,ставшим  домом погребения их несчастных чад.
   
  Мы не разбирали завал этой школы, там работали другие бригады, но мне кажется я бы и не смог. Руки тряслись, комок подступил к горлу от такого горя. Недописанная строка в тетради, недосказанный ответ учителю, прерванная невинная жизнь …
 Нам достались другие, не менее важные объекты, со своими трагическими историями. Общежитие ГПТУ, ДОСААФ, Спитакская швейная фабрика, Сахарный завод. Куда ни глянь, везде смерть и слезы, горе и большая беда. Еще тогда меня терзал один единственный вопрос – за что? За что это все этим  людям. Не знал я тогда Бога. Знал бы, и ответ бы нашелся.

 Заваленное авто, старенькие Жигули, раздавленные огромной глыбой камня, с торчащими из неё останками водителя, с номерами, оканчивающимися буквенной аббревиатурой 32-32 АД, как нельзя лучше подходили под описание происходящего - тогда тут был кромешный АД.

   Рядышком, с этой раздавленной машиной, ставшей могилой для пассажиров, на холодных камнях сидели два смугленьких, кареглазых ребенка, мальчик лет пяти и девчушка постарше. Они всё спрашивали у нас, указывая на торчащую из-под обломков руку с разбитыми часами и застывшими на 11.42 их стрелками: - ...дядь, а дядь, а когда наших папу и маму вытащат? Уже не плакали, а тихо так сидели, смирно, как два взъерошенных воробушка. Укрытые каким-то тряпьем они грызли сухарик из нашего армейского сухпайка-слов для утешения этих "птенцов» я найти тогда не смог.

 Спитак был городом, где на улицах разговаривали люди, влюблялись, женились- в один миг все рухнуло, в прямом и переносном смысле.
    Жизнь разделилась на "до" и "после», для тех, кто остался в живых. Именно тогда я, наверное впервые, всерьёз задумался о бренности человеческой жизни, её скоротечности и непредсказуемости. Может именно тогда у меня зародились ростки Веры в Бога и то, что все происходящее именно по Его святой воле.И как же важно жить именно "сегодня" ибо "завтра"может и не наступить.

   Неведомая до селе силища погребла под руинами всю скопившуюся ненависть и злобу. Страна в очередной раз,уже наверное в последний, сплотилась на фоне трагедии Армении. Со всех концов страны потянулись люди, искренне готовые помочь. Забыты митинги и протесты, затих даже мятежный Карабах. У нас на Руси так принято испокон века. Казалось, горе сможет остановить крах страны и кровопролитие, но история показала, что это была лишь небольшая отсрочка от еще больших потрясений и не только в закавказье, но и  в масштабах всей страны.

   Через несколько дней запах разлагающихся тел стал невыносим. В воздухе витала смерть. Ею пахло больше, чем мандаринами, гранатом, непривычно висящими на деревьях в декабре. Этот запах невозможно забыть. Странное дело, мандарины висят, а дома смело до основания. Наше командование приняло решение о выводе сводного полка за пределы «жилых кварталов». Нашли площадку на холме, с которого город был, как на ладони. Контора Сельхозтехники и фермы почти не пострадали. Расчистили поляну, установили палатки. И перебазировались на нее. Задачи выполняли, как и прежде.

  Рядом была ферма, на которой мы нашли до сих пор привязанных, не кормленных и не доеных животных. Некоторые коровы уже погибли. Выжившие, увидев нас, орали диким криком. Сотни наполненных слезами глаз молили о помощи. Я обратился к начмеду с предложением отвязать их, жалко ведь. Вокруг было и сено, и солома, и вода, пускай бедолаги выживают как могут. Капитан мед. службы Иван Саяпин одобрил мой гуманитарный порыв, и мы пошли освобождать их от уз. Счастливые и радостные они бросались на выход, как резвые мустанги. Было, правда, два проблемных быка, с мордами, как капот ЗИЛа, но и они смиренно пробежали мимо нас, не обращая никакого внимания - голод не тетка.

    Мы, довольные спасением животины, вернулись в палатку. Самое смешное произошло чуть позже. Как говорится, «ни одно добро не останется безнаказанным». Меня срочно вызвали в штабную палатку. Как оказалось, один особы ретивый бычок, утолив голод и жажду, решил почесать свой рог. И не нашел ничего лучше, чем офицерская палатка. Ну, и проткнул ее, этим самым рогом прямо в том месте, где отдыхал командир дивизиона майор Добряков. Крику было…все «добрые» слова в наш адрес не буду озвучивать,не для печати, но я много узнал «нового» и непристойного о себе и моих родственниках. Короче говоря , нас срочно отправили восстановить порядок, выгонять скотину и заделывать дырку в заборе, дабы не нарушали больше любопытные животные спокойный сон наших отцов-командиров. И смех, и грех. Так и пришлось вместо заслуженного отдыха, гонять с территории лагеря парнокопытных нарушителей.Говорила мне мама:- "учись,а то будешь хвосты коровам крутить"-вот,сбылось предсказание. 

  Были в этом хаосе и другие, большие и маленькие трагедии. Так в воскресенье, 11 декабря 1988 года под Ленинаканом, при заходе на посадку потерпел катастрофу Ил-76 М, в результате чего погибли 77 человек. Это крупнейшая авиакатастрофа в Армении.
   Еще одна авиационная катастрофа самолёта Ан-12 ВВС Югославии, произошла на следующий день, 12 декабря 1988 года в 02:23 при заходе на посадку в районе аэропорта Звартноц.
   До нас дошли слухи, что в результате землетрясения произошла авария на АЭС, расположенной неподалеку. Слухи ,как всегда преувеличены, и, хотя атомная станция выдержала удар стихии и полностью сохранила свою работоспособность, первый блок АЭС был всё же остановлен.

   А уже после нашего возвращения домой нас настигла еще одно печальное известие из Армении.18 октября 1989 года произошла катастрофа военно-транспортного самолёта Ил-76, перевозившего военнослужащих 8-й роты 217-го парашютно-десантного полка нашей, 98-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Личный состав 8-й парашютно-десантной роты возвращался в место постоянной дислокации (г. Болград, Одесской области, УССР) после выполнения задания в зоне армяно-азербайджанского конфликта. Кроме 48 десантников, на борту находилось армейское имущество, две БМД и ГАЗ-66. Через 5 минут после взлёта, ночью, на высоте 1600 метров разрушился, загорелся и отвалился двигатель № 1. Его осколки пробили топливный бак, что привело к сильному пожару. Была выведена из строя система пожаротушения. Экипаж попытался вернуться на аэродром вылета. Катастрофическое развитие пожара привело к разрушению левой плоскости. Самолёт потерял управление и упал в Каспийское море в 1,5 км от берега через 11 минут после начала пожара.
Погибли все находившиеся на борту — 9 членов экипажа (8 офицеров, 1 прапорщик) и 48 десантников (5 офицеров, 2 прапорщика, 7 сержантов и 34 солдата). Вечная память погибшим братьям по оружию.
 
 Видя истинный масштаб разрушений, дембелей терзал вопрос – когда же теперь домой? Капитан Виктор Дригант, замполит нашего противотанкового дивизиона, с хитрым прищуром, невесело подшучивал:- Будет подарок вашим матерям к восьмому марта. Грустно, но что делать, когда вокруг такое горе, и мы были к такому повороту готовы. Но вдруг, в один из солнечных дней, на общем построении нас сильно удивили и обрадовали известием –скоро домой.
               
 
               
                6.ДМБ-88, домой.

   Двадцать второго декабря, борт ИЛ- 76 загрузился под завязку дембелями и взял курс на Болград. Итак, мы провели всего-то, или целых, пятнадцать дней в самом эпицентре ужасного землетрясения. А впечатления и воспоминания остались на всю жизнь. Еще долго, под их воздействием мне снились, все такие же черно-серые, сны о произошедшем событии.
 
  В аэропорту Еревана было множество бортов с иностранными флагами, транспортники привозили со всего мира «гуманитарку» в пострадавшие районы. Наверное, и впрямь нам пора, ведь мы были тут в самые трудные первые часы и помогали, чем могли. Генерал А. Макашов и штаб особого района оценил наши заслуги. Нам вручили памятные грамоты, а сержантскому составу даже памятные часы «Полет» с символикой ВДВ.
 
  Когда мы уже вернулись в полк, наш «грозный» командир части Кулиев построил нас на плацу, с которого отправлял в командировку, и торжественно поздравил с возвращением. А потом, как-то совсем не по уставу, по-отечески добавил: «Все, что вы сделали плохого за ваши два года службы, все ваши нарушения, самоволки и прочие «залеты», все списывается вам за интернациональный долг, с честью выполненный в эти сложные дни. Спасибо, сынки.» Лучшей награды от этого, сухого в общении командира, даже трудно было представить. Через день, ночной паровоз увез нас со станции Париж в Одессу.

   Мы снова были вместе - Малина и Паха, Пугач, Афоня, Рустик, Поп, Шпана, Тишка и еще многие достойные пацаны. Я, правда, горд тем, что мы с честью выполнили свой долг и ехали домой. А потом, уже другой поезд развозил нас в разные концы нашей, единой еще пока, страны. Где же вы теперь, друзья однополчане? Смутные годы «перестройки» разметали нас по стране и миру. Нет уже больше дружка Кольки Кашина. Потерялась связь с Серегой Пугачевым после событий в полыхнувшем Баку, и с Жуковым Пашкой,да и с подавляющим большинством из моих сослуживцев. Надеюсь искренне, что они просто не научились пользоваться интернетом, и потому нет их в развитых сейчас соцсетях. Но что-то мне подсказывает, что перемололи кровавые девяностые и смутные двухтысячные тех достойных парней, и нас осталось очень мало, тех «боевых» единиц.
               
   Поезд Одесса- Новосибирск нёс нас на всех парах, с самого юга на восток.  Мы пили "горькую" из чайных граненых стаканов всю ночь на пролёт. Сидя в полутёмном купе общего вагона поезда, под монотонный стук колёс, каждый думал о чем-то своём. Протаив, своим тёплым дыханием, заиндевевшее от холода окно, прокуренного тамбура, я смотрел в эту проталинку на проносящиеся за окном столбы опор, леса, маленькие  заснеженные деревни ,города и полустанки . А у меня перед глазами стояли Тетушка Ануш,крановщик  Вазген, товарищ Мурадян, девушка Аида, "птенчики" брат с сестрой и  другие, незнакомые, но виденные мною лица, школьники за партами, вереницы гробов ...В мыслях и всей душой я был все ещё там, на руинах трагически уничтоженного за мгновение города. Мы ехали домой по бескрайним просторам СССР, нашей, но уже такой другой, разрушающейся на глазах страны под названием Советский Союз.   

   В сумбурные девяностые дивизия ушла в Россию. Сейчас базируется в Костроме и Иваново. До сих пор там служит наш зам по тех 2 ПТБ -прапорщик Свешников .  Наш ком полка Кулиев Ш. остался при распаде  на Украине и был свидетелем развала нашей Болградской дивизии. То, что там осталось сейчас от наших ухоженных казарм, складов и ангаров, клубов и "вылизанного" плаца, говорят лучше не видеть, чтобы не расплакаться. Растащили и порушили всё. Наш комдив А.А.Чиндаров участвовал в первой чеченской компании, сейчас уже на пенсии. Комбат Каракулов Алексей   жив, но контузии и ранения, времен службы в афгане, дают знать о себе. Медведев Виктор Степанович, тоже на пенсии, но как всегда подтянут и в отличной форме.  Старлей, Александр Киселев пади уж полковник. Служит в штабе ВДВ. Замполит капитан Виктор Дригант, остался в Одессе и поначалу мы с ним хорошо общались. Потом случился "Майдан"и «Крым наш" и мы не сошлись во мнениях по этому вопросу, больше не дружим.
      
     Вот такая получилась у меня история. Все события и люди в ней не вымышленные, а реальные и мною виденные. Простите если кого обидел своим особым видением тех давних событий или вовсе кого не вспомнил. Не обессудьте, ведь с тех времен прошло уже тридцать лет!
   
P.S. Уже в наши дни, благодарный армянский народ, увековечил память нашего участия в тех трагических событиях. 7 декабря 2008 года в центре Гюмри (Ленинакан) был открыт памятник, посвященный трагическим событиям 1988 года. Установленный на общественные средства памятник назван "Жертвам безвинным, сердцам милосердным".    А в 2015 году, в Спитаке открыли памятник советским воинам, принявшим участие в ликвидации последствий землетрясения. Скульптура из бронзы высотой 3,5 метра символизирует советского солдата с ребенком на руках. И это правильно и справедливо, поскольку в ликвидации последствий землетрясения особую роль сыграла Советская Армия, разбиравшая завалы и спасавшая мирных жителей.