Иван Премудрый Часть II Глава VIII

Хотите научу, как отличить хорошего человека от плохого? Сам не поверил, когда узнал! Оказывается делается это очень даже просто. Возьмите, да и спросите у того человека, которого определять надо: какое сегодня утро? Если скажет, доброе – хороший человек. Если скажет, недоброе – плохой человек, а то и вообще, злодей. Вот только не надо смеяться – срабатывает на сто процентов. Попробуйте, потом благодарить будете. Почему так происходит, не знаю, наверное никто не знает, но оно происходит, едрит её…

***

Может быть до того времени, когда Царица и царевич Гвидон поселились у Старика со Старухой, утро в их избе и было недобрым, надеюсь догадываетесь, у кого, зато теперь каждое утро было исключительно добрым. Да и чего хорошего, просыпаться в доме, где утро, пусть и не на все сто – недоброе? Ничего хорошего. Сами знаете, на рыбалку надо выходить чуть ли не затемно, поэтому Старик со Старухой просыпались очень рано, ну а Царице с царевичем куда деваться? Не будешь же валяться в постели, когда хозяева уже на ногах, поэтому тоже вставали, да оно и не в тягость.

Старик собирался к Самому Синему морю, Старуха ему в этом помогала или же Старуха собирала Старика – поди, разберись. Ну а Царица с царевичем, так, суетились по мелочам, но без дела тоже не сидели. Потом завтракали и, Старик отправлялся ловить рыбу, больше ему отправляться было некуда. Женщины принимались хлопотать по хозяйству, ну а царевич оказывался как бы не у дел.

Тут вот мысль в голову пришла, дурная наверное. Что же это за хозяйство такое, если женщина, вообще, женщины, ежедневно по нему хлопочут и суетятся? Неужели нельзя, ну предположим, за один раз нахлопотать, насуетиться по нему на неделю и всё, сиди на лавочке и отдыхай? То ли хозяйство и хозяйства вообще такие непутёвые, то ли хозяйки такие, я не говорил, что непутёвые. Непонятно, одним словом.

***

Это утро для царевича Гвидона из доброго чуть было не превратилось в недоброе. Нет, плохого он никому не желал, здесь несколько другое. Сейчас поймёте.

Проснулся царевич раньше всех, но вставать не стал, ждал покуда Старик со Старухой проснутся и встанут. А чего хорошего, представьте, проснуться вот так и лежать, ждать, когда хозяева встать соизволят? Хоть приём Царице и царевичу Гвидону со стороны Старика со Старухой был оказан самый радушный и они вполне чувствовали себя как дома, всё равно. Всё равно, хоть чуть–чуть, да не то. Сидит где–то там глубоко в душе этакое непонятно что и нашёптывает: «ты в гостях, ты в гостях, поэтому, веди себя хорошо, прилично…». Вот царевич и вёл себя прилично, дожидался, когда Старик со Старухой встанут.

Встали, заходили, заговорили вполголоса… Ура! Тоже можно вставать! Ну а потом вы уже знаете, что было. Нетерпеливым таким царевич Гвидон сделался, потому что лук со стрелами у него появились, да ещё Старик подсказал ему, где это всё богатство можно применить – на речке. Вот царевич и ёрзал, и места себе не находил, всё дожидался, когда Старик к Самому Синему морю отправится. Непонятно почему, наверное царевич, спроси его, и ответить не смог бы, но он не хотел первым уходить из дома, ждал когда Старик уедет, ну а уж потом и он следом, только в другую сторону.

Но рано или поздно, всё заканчивается, или начинается, как лучше? Если говорить: всё заканчивается, значит сожалеть о том, что уже прошло и больше не повторится никогда. А если говорить: начинается, значит радоваться чему–то новому, доселе неведомому. Да ладно, как лучше, пусть каждый сам себе выбирает.

Перед нами картина гораздо проще и обыденнее. Как только лошадь тронулась с места, увозя по наизусть знакомой ей дороге Старика вместе с неводом и другими рыбацкими премудростями, Гвидон, как та стрела, из лука выпущенная, подскочил с лавки, одел на себя своё сокровище и чуть ли не бегом вон из дома. Царица было хотела его остановить, с собой покушать дать, заранее приготовила, да куда там, секунда, и поминай как звали.

***

Вообще–то, если учитывать, что деревня просыпается очень рано, любая деревня, следует ожидать от неё всевозможного шума и гама, несмотря на столь ранний час. И верно, шум с гамом были, вот только не от людей, деревенских жителей они происходили. Люди, да непонятно куда они все подевались, неужели спят? Шучу, не спят конечно. Все очень просто: мужики по своим работам разошлись, ну а женщины, те по своим хозяйствам хлопочут, так что все при деле, все заняты, некогда по улицам разгуливать.

Весь шум и гам происходили исключительно со стороны воробьёв, которых, как известно, в любой деревне проживает великое множество, да и не только в деревне.

Почему воробьи так много и так громко, иногда аж уши закладывает, кричат каждое утро, остаётся только догадываться. Может быть они птицы добрые и утро для них доброе и это они ему так радуются. А может быть воробьи, птицы недобрые и каждое утро для них недоброе. Мол, вчера, слава птичьим богам, хоть не понять чего, но поели и сытыми заснули. А что будет сегодня – неизвестно. Может и найдётся чего поесть, а может и не найтись, и придётся тогда засыпать на голодный желудок. Вот и кричат: то ли радуются, то ли ругаются, как на утро, так и промеж собой.

Но царевич Гвидон на такие мелочи, в виде воробьёв вместе с их криками, никакого внимания не обращал, потому что душу догонял, поспешать надо. Душой он давным–давно, ещё со вчерашнего дня, был на реке, а вот телом, увы, тело запаздывало, поэтому и приходилось спешить. Царевичу надо было пройти примерно с половину деревни, а там дорога прямо к реке сворачивала, вернее, начиналась от деревни к реке.

Разумеется надо сказать, а то даже неприлично как–то получается. Ни царевич, ни Царица по деревне ходить вовсе не стеснялись и делали это совершенно свободно. Правда Царица особо никуда и не ходила, ну разве что со Старухой куда–нибудь, по своим никому непонятным женским делам. А царевич, тот почитай каждый день с полдеревни–то ногами отмерял, это он в лес ходил, ну и назад, тоже полдеревни.

Это всё о деревенских жителях, просто вступление такое. Дело в том, что односельчане Старика со Старухой по отношению к Царице и царевичу Гвидону вели себя как–то странно, совсем ими не интересовались. Оно ведь как в деревнях бывает. Не успел чужой человек ещё даже к околице приблизиться, а деревня о нем уже всё знает: кто такой, откуда, к кому, зачем ну и так далее, там много ещё чего, всё, перечислять замучаешься. Откуда деревенские жители обо всём об этом узнают – тайна, похлеще военной, ну и загадка, соответственно.

А тут, ну когда Царица с царевичем поселились у Старика со Старухой, всё как–то не так пошло, сбой какой–то в программе дознания и сбора информации случился. Нет, поначалу было? спрашивали, у Старика тот же Емеля спрашивал, мол откуда и кто такие? Старик, человек простой, душа тоже простая, рыбацкая, отвечал, родственники приехали, издалека, и всё. Конечно же были и другие вопросы, а как же, но Старик их просто игнорировал. Оно конечно, народ на этом никогда и ни за что не успокоился, покуда до правды не докопался бы. Но вот тут–то самый главный сбой в столетиями отработанных и теми же столетиями выверенных действиях и случился. Народ к Матрёнихе кинулся, уж кто–кто, а она в любое время суток, по любому жителю не только деревни, но и княжества, информацию сообщить может. А Матрёниха, не иначе заболела, сказал тоже самое, что и Старик, гости, мол. Да, ещё плечами пожала, и всё. Вы можете себе представить – всё?! Вот и деревенские жители не смогли себе такого представить. Поэтому сразу же о Царице с царевичем деревня напрочь позабыла, всё её внимание переключилось на Матрёниху, что же с ней такое, коли она так себя ведёт? Ну и напоследок. Как говорится, никто из деревенских не догадался спросить у самой Старухи, что за гости в её доме проживают? А может кто и догадался, но побоялся зная о её крутом нраве. Вот такие вот чудеса иногда в деревнях происходят, а вы про бочки какие–то, в которых куры за ночь до размера индюков вырастают, рыб там всяких, говорящих… Вот они где? чудеса, причём чудеса настоящие, которые почище сказочных будут.

***

Теперь понятно почему проходя по деревне и встретив двух мужиков и одну бабу царевич Гвидон с ними просто поздоровался, раскланялся и дальше себе пошёл, и они пошли, на том всё и закончилось.

Речка, она недалеко от деревни протекала, с полверсты где–то, в низинке. Речки, они вообще любят протекать там, где пониже. Те же, которые в горах, к примеру, текут, те все до одной буйные и сумасшедшие. Оно понятно почему так происходит, почему они так буянят и бесятся, они все в низинку какую–нибудь хотят, ну нравится им там. А как доберётся вот такая, буйная и беспокойная речка до своей низинки, так сразу доброй и ласковой становится. Кто не верит, сходите, посмотрите и убедитесь сами.

Один берег у той реки был можно сказать крутой, а второй, пологий. Вон на том, на пологом берегу как раз, болото и располагалось, а в нём уток, да гусей – видимо невидимо. Царевич же подходил к реке со стороны берега крутого, деревня со стороны этого берега располагалась, ну получилось так.

Красота перед царевичем предстала несказанная, кто хочешь залюбуется. Речка тихая, как зеркало, только–только утренний туман сошёл. Даже и не поймёшь сразу, течёт ли она куда–либо вообще или же, как с вечера заснула, так до сих пор и спит? Представляете, даже ряби, даже морщиночки на воде нету, как будто зеркало, только откуда–то и куда–то размерами вытянутое.

Но это река, а вот что касаемо того, что над ней – совсем другая картина. Ну, не сказать, что в небе, чуток пониже, в воздухе, такое впечатление, что комариная туча висит, только «комары», размером побольше. Это: утки, гуси с утра пораньше всё небо заполонили. Вот непонятно, вроде бы им с утра питаться надлежит, а они летают. Всем же известно, что пища для тех же уток, она в воде живёт и никак не в воздухе. Поэтому вполне ожидаемо, что в столь ранний час никто из них летать не должен, завтракать они должны, однако летают и как летают!

Утки, те что пацанва на улице, так и шныряет туда–сюда, туда–сюда, и быстро так, иной раз взглядом ухватить не успеваешь. Гуси, те степенее себя ведут. Они как барышни с баринами по улицам ходят, чинно и степенно, и никуда не торопясь. Может важность у них такая, а может торопиться некуда. Откуда я знаю? Ну и конечно же кулики там всякие и прочая болотная и речная мелочь, их так вообще без счета и все куда–то летят, но они уж очень маленькие, поэтому обращать на них внимание, только время попусту тратить.

***

Вот люди говорят, мол, в нашей жизни не всё так просто и тут же: в нашей жизни нет ничего сложного и не надо её усложнять… Каково? А бывает ещё интереснее, когда всё это говорит один и тот же человек. И поди, разберись, когда он врёт, а когда говорит правду? А может он в обоих случаях врёт, или в обоих случаях говорит правду, кто его знает? Поэтому, мужики и женщины тоже, никого не слушайте и если что, посылайте куда подальше. Все эти говоруны–учителя как минимум хотят перед вами повыпендриваться, учёность свою показать, ну а в остальных случаях – недоброе что–то против вас задумали, вот и охмуряют, искуссничают.

А царевич Гвидон особо никого и не слушал. Если вообще в жизни, то и слушать–то было некого. В бочке они вдвоём с Царицей находились, а там особо не поговоришь, потому они в основном молчали. А после бочки тоже самое, ну разве Старик со Старухой появились, но и они не особо были охочими советы давать. Да почитай никаких советов они и не давали, если вспомнить. Ну разве что Старик посоветовал царевичу сходить на реку, гусей, да уток пострелять, в стрельбе потренироваться, вот и всё.

Послушал Старика царевич Гвидон, пошёл и пришёл на реку, ну и что? А то, что пришёл, а вокруг такая красота, аж дух захватывает. С одной стороны берег реки, не очень и крутой, в самый раз, и трава на нем растёт мягкая и пахучая. Посередине речка течёт, а в этот утренний час так вообще непонятно, течёт ли она куда или же, как с вечера заснула, так и продолжает спать? А на другом берегу – камыши, камыши, правда деревца встречаются, небольшие. Это стало быть болото и есть, вот только отсюда, с косогористого берега не очень–то оно на болото и похоже. Оно скорее всего похоже на лес дремучий, только не такой, какой мы привыкли видеть, не на тот в котором Анна Ивановна живёт, а совсем на другой, таинственный какой–то. И жизнь стало быть там тоже протекает совсем не такая, какая везде и вокруг, а совсем другая, необитателям болота неизвестная и для них загадочная. Подтверждением тому, что жизнь на болоте есть и её много, служили утки, да гуси в большом количестве, как взлетавшие с этого болота, так и заканчивающие свой полет где–то там, среди камышей. А венчало всю эту красоту небо, бездонное и бесконечное.

***

Вот люди говорят, что бесконечно можно смотреть на три вещи: на огонь, на текущую воду и ещё на что–то, не помню на что. Точно также бесконечно, не обращая внимания на время, можно смотреть на небо, или в небо, кому как больше нравится. Здесь вообще всё очень просто: небо, оно бесконечное, поэтому и смотреть на него можно до бесконечности.

Это как в Самом Синем море, можно смотреть на воду и пытаться представить себе дно моря. Оно конечно где–то есть, где–то там, а где конкретно – не знаешь и дай Бог, если никогда не узнаешь. Если захочешь узнать, нырять придётся, а нырнёшь, не вынырнешь. Так и с небом. Оно тоже где–то заканчивается, тоже где–то там. А где именно оно заканчивается и как заканчивается, и что после неба начинается, тоже не узнаешь и не увидишь никогда. Здесь ныряй, не ныряй – ничего не получится.

Всё это крутилось в голове царевича Гвидона несмотря на то, что лук со стрелами были при нём, но вот штука какая, а может даже и колдовство таинственное  – не просились они в руки царевича, не требовали своего применения, молчали. Царевич сначала было остановился, красотой открывшейся ему любоваться начал. Потом в траву уселся, а потом и вообще, разлёгся, руки–ноги раскинул и в небо смотреть принялся. Да, конечно лук с колчаном снять пришлось, мешали они такому времяпровождению. Небо там, вверху, земля внизу, а ты, получается как бы посередине, как на кусок хлеба что–то положили, а сверху ещё один. Там бесконечность, и здесь бесконечность. Только здесь, на земле, землю эту и всё что на ней находится, руками можно потрогать и на зуб попробовать. А вот небо, его не потрогаешь и на зуб не попробуешь. Да, ещё ветер есть, его тоже не потрогаешь, его только почувствовать можно. Вот вроде бы и всё, вот вроде бы из этого и состоит жизнь человеческая. Просто? Конечно просто! Сложно? Ещё бы! Наверное прав был тот мужик, или кто он там, утверждая, что жизнь человеческая и проста и сложна одновременно.

***

 И словно в подтверждение того, что жизнь человеческая проста и не стоит её усложнять, захотелось царевичу Гвидону водицы испить. Хвать, а с собой ничего не взял, торопился очень. Ну да не беда, река–то рядом. Царевич Гвидон спустился к реке, и на тебе, как специально, заводь! Спокойная такая заводь, даже спокойнее чем река в этот час и очень удобная, чтобы напиться. Царевич к ней, а там ещё удивительнее – в заводи рыба здоровенная такая, то ли на дне лежит, то ли плавниками в воде держится, только не видно чтобы плавники те шевелились. Получается, выплыла рыба эта из глубин речных и на солнышке греется, а может быть отдыхает – не спросишь, рыбы разговаривать–то не умеют.

Тут царевич Гвидон и вспомнил, что у него при себе лук со стрелами острыми, которым сегодня надлежало по птице речной, да болотной стрелять. А он как пришёл на реку, до того залюбовался красотами речными да болотными, до того разными думами задумался, что напрочь забыл и об оружии своём грозном, и о том, зачем собственно говоря на реку и отправился. А рыба эта царевичу цель его похода, взяла, да и напомнила и сама того не подозревая, беду на голову свою, рыбью, накликала. Царевич медленно и плавно выташил лук из налучья, стрелу из тула: наложил стрелу и уже было прицелился, как тут, я бы тоже не поверил если бы не знал, что царевич Гвидон врать не умеет. Из воды показалась рыбья голова и заговорила на чистом человеческом языке:

– Не стреляй в меня, царевич Гвидон. Зачем я тебе?
«А и правда, зачем она мне? – подумал царевич. – Старик и так каждый день рыбу с Самого Синего моря привозит. Зачем тогда ещё эта? Ну разве что перед Стариком похвастаться. А зачем хвастаться? Сдурел, что ли?!»:
– Да вроде бы и незачем.
– Ну и не стреляй тогда. Тем более, у Старика в доме завсегда свежая рыбка имеется.
– А откуда ты знаешь? – царевич как–то не обратил внимания на то, что рыба на человеческом языке разговаривает и его по имени величает. Его удивило то, что она про Старика знает.
– Я много чего знаю, потому как живу долго.
– И как долго?
– Я уж и не помню сколько. А тебе, царевич, за то, что меня пожалел и за то, что жителей речных да болотных своими стрелами не побил, не покалечил, я службу сослужу. Пригожусь тебе.
– Чем же ты мне можешь пригодиться? – усмехнулся царевич. – Ты, вон, в воде живёшь, а я на земле. Да и не особо мне помощь твоя нужна, свои голова с руками имеются, да и силушкой Бог не обидел.
– Это хорошо, что ты так говоришь. – наверное если бы щуки могли улыбаться, эта обязательно улыбнулась бы. – Приятно иметь дело с добрым и умным человеком. Ты же пришёл на реку гусей–уток пострелять, не перебивай, я знаю, а ни разу даже тетиву не спустил, вон, в траве лежал, на небо смотрел.
– Да ты знаешь, я как–то и позабыл, что охотиться пришёл. – царевич Гвидон аж покраснел, но Щука вряд ли это заметила, они, щуки, плохо цвета разные различают. – Вокруг такая красотища, что я всё и позабыл…
– И хорошо, что позабыл. Значит сердце у тебя доброе, жадностью, завистью и подлостями всякими не изуродованное. Такому человеку и службу сослужить приятно, не то что этому оболтусу, совсем обнаглел.
– Ты это о ком?
– Да есть тут один. Было дело, попалась я ему по неосторожности. Ну, пообещала как водится службу сослужить отблагодарить, значит. А он, шельмец, принялся из меня ну прямо верёвки вить. И ладно бы, если что путнее, а то, так, баловство одно, совестно сказать. Поэтому, ну его. Отныне, царевич Гвидон, я тебе службу верную служить буду. Как что понадобится, ты скажи: по щучьему велению, по моему хотению и желание своё скажи, оно сразу и исполнится. Понял?
– Понять–то понял. Только вряд ли услуга твоя мне понадобится.
– А ты не говори о том, чего не знаешь, не зарекайся.
– Хорошо, не буду. Спасибо тебе Щука на добром слове.
– И тебе, царевич Гвидон, спасибо. За доброе твоё сердце спасибо и прощай, о моем слове не забывай. – всплеск воды, на её поверхности лёгкое смущение в виде кругов, и нет никакой рыбы, как будто никогда её и не было.

«Чудны дела на белом свете творятся. – царевич Гвидон даже напиться забыл, до того удивил его разговор со Щукой. – Рыба, а на человеческом языке разговаривает, да ещё службу сослужить обещает – чудно, да и только».

Вот только, уж неизвестно почему, царевич Гвидон не обратил внимания на самое главное чудо. Щука–то, она ведь когда царевича увидела и увидела, что он в неё стрелу собирается послать, вполне легко и свободно могла бы вильнуть хвостом и поминай как звали. В воде, это не в небе, особо многого–то не увидишь и не рассмотришь. Однако не уплыла, разговор с царевичем завела, и мало того, службу ему служить вызвалась. Вот и удивляйся тут. Да, а ещё, получается, Емеле от ворот поворот дала, тоже ведь чудо. Интересно, она Емелю предупредила или не сочла нужным?