Пёс под забором

      Повесть      14+      


     Серёжа  очень любил просыпо; тоаться утром.  Он открывал глаза, и его охватывала необъяснимая, какая-то щенячья, радость – завтра пришло! !Каждое «завтра» приносило с собой массу новых событий, встреч, впечатлений. Просыпался он всегда раньше родителей. Сразу соскакивал с кровати и бежал в спальню. Забравшись в тёплую щель между ними, щекотал маму и осторожно дёргал за ухо папу. Родители открывали глаза, шутя набрасывались на него, и они устраивали весёлую кучу-малу. 
Теперь он просыпался не с радостным ощущением любопытства и ожидания чего-то интересного от наступившего дня, а с предчувствием неотвратимой неприятности, и сегодняшнее «завтра» вызывало тоскливое воспоминание о вчерашней беде. Он долго лежал с закрытыми глазами и старался не плакать, но слёзы всё равно текли, хоть он изо всех сил сжимал веки. Без этих утренних слёз Серёжа уже не обходился. С ними из него вытекали сны. Каждую ночь ему снилась мама, и всё во сне было как прежде: в них он был счастливым. Но, проснувшись, понимал, что это сон, обман и он вновь маму терял. Она бросала его каждый день снова и снова. Было больно, так больно, что он даже не мог открыть глаза, пока боль не вытекала из него с последними каплями слёз. Ни радости, ни интереса Серёжа уже не чувствовал. Первое время в нем оставалась маленькая надежда, что, пока он спал, мама вернулась. Почувствовала, как Серёже плохо, и вернулась. Ведь раньше она всегда чувствовала, когда его обижали, когда ему было плохо, страшно, или у него что-то болело, и оказывалась рядом.
Он ждал её долго, целых три месяца, но теперь знает, что мама не вернётся. Понял он это, когда услышал разговор папы с бабушкой.

                Папину маму Серёжа не любил. Когда она являлась, в их квартире становилось тесно, громко и неуютно. Было ощущение того, что приходит она, чтобы перевернуть всё с ног на голову. Бабушка передвигала мебель, перестирывала постельное бельё, чистила и мыла кастрюли и сковородки. Ей не нравилось все то, что делала мама.
Серёже очень хотелось заступиться за маму, сказать бабушке, что мама всё делает правильно, и готовит вкусно. Он очень любит котлеты, и рисовую кашу, и мамин борщ, а бабушка его выливала и варила новый. Ему очень хотелось сказать ей, чтобы она убиралась, и больше никогда к ним не приезжала. Но Серёжа боится бабушки. Боится её громкого голоса, её худых, узловатых, похожих на птичьи лапы, пальцев, а особенно, черных, увеличенных толстыми стёклами очков глаз. Папа, наверное, тоже её боится, потому что никогда за маму не заступается, а только говорит ей, когда бабушка выходит: «Потерпи, она скоро уедет. Не бери в голову!»
               
                В то утро он проснулся от громкого разговора на кухне. С радостно заколотившимся сердцем соскочил с постели и бросился к двери.
– Стерва! Какая стерва! А я тебя предупреждала!
Плохое слово, а, главное, голос, который его произнёс, остановил Серёжу. Он узнал его. Встав у двери, выслушал всё, о чем говорили папа и бабушка, и теперь знал – мама никогда не вернётся. Она их бросила и уехала с новым мужем.
                Серёжа ничего не понимал. Почему мама уехала с каким-то новым мужем, ведь у неё уже есть муж – Серёжин папа? И Серёжа у неё есть. Почему она его с собой не взяла? Разве можно бросать детей, если им всего пять лет, и они очень любят маму? Как же ему теперь жить без неё? Этот вопрос до того испугал его, что он заплакал. Сначала потихоньку, сдерживаясь, но постепенно страх охватил всё его маленькое существо, и плач перерос в неудержимое рыдание. Он кричал и звал маму. На крики прибежали папа с бабушкой, но успокоить его не смогли. Серёжа бился в их руках, ничего не слыша и не понимая. Вызвали скорую. Ему сделали укол и он уснул. Проснувшись, Серёжа сначала не мог ничего понять: почему он не в садике, а днём лежит в постели, и папа не на работе, а сидит рядом, почему такая слабость во всём теле и кружится голова? Потом вспомнил. Воспоминание вплыло в сознание Серёжи мягкой, тягучей тучей.
– Почему мама нас бросила, папа?
Папа погладил Серёжу по голове, взял за руку.
– Так бывает, сынок. Мама больше не любит меня, поэтому ушла.
– А меня? Меня она тоже больше не любит?
– Нет, Серёжа! Она любит тебя, ты же её сын?
– Почему же она не взяла меня с собой?
– Наверное, пока не могла. Но я ведь тоже тебя очень люблю, мы будем жить вдвоём. Ничего, Серый! Пробьёмся!
– Пробьемся…– тихо повторил Серёжа и снова заснул.

                Серёжа знал, что люди иногда расходятся. У них в садике были дети, которые жили только с мамой, потому что папы или совсем уходили, или приходили только иногда, чтобы повидаться с детьми. Но Серёжа ни разу не слышал, чтобы кого-то бросала мама. Мамы приходили за своими детьми, целовали их и уводили домой, а Серёжа оставался в садике, потому что папа работал по сменам, и не мог забирать его каждый день. Теперь, когда папа не забирал его вечером домой, няня отводила Серёжу в круглосуточную группу, а утром приводила обратно. В такие дни Серёжа чувствовал себя совсем брошенным. Лёжа в темноте, долго не мог уснуть и иногда плакал. Он старался плакать потихоньку, так, чтобы никто из детей не услышал и не дразнил его «нюней», как Светку из старшей группы, которая плакала каждую ночь. Он лежал и мечтал, что однажды найдёт на улице гранату, или лучше бомбу, и взорвет детский сад, тогда ему не надо будет в него ходить вообще. Серёжа вспоминал, как за ним приходила мама, как целовала его, ласково ерошила волосы, давала что-нибудь вкусненькое, и они шли домой. По дороге Серёжа рассказывал ей о том, что произошло за день. Но мама больше не приходила и, гладя на чужих мам, он зло думал:
– Стервы! Мамы – стервы!
Он не понимал, что обозначает это слово. Но вспоминая, с какой злобой произнесла его бабушка, чувствовал, что это ругательство. Он боялся произносить его вслух, но эти два слова – «мама стерва», соединились в его сознании и всё время крутилось у него в голове. Они обросли сначала недоумением и обидой, а потом бессильной злостью. Раньше Серёжа не знал этих чувств, но теперь они жили в нем постоянно, превратившись во что-то большое, колючее и ужасное, как монстр.
Серёжа научился ненавидеть. Он ненавидел детей, которые уходили с мамами домой; ненавидел воспитателей, они тоже уходили домой к своим детям, а он оставался в круглосутке; ненавидел нянечек, которые его туда отводили; он ненавидел весь мир. Правда, мир у Серёжи был маленький: детский сад, двор с сердобольными бабушками на скамейке и квартира, где они теперь жили только с папой. Был ещё парк с качелями, куда они раньше часто ходили, цирк, кукольный театр, бассейн и детское кафе. Но этот мир просто исчез, когда уехала мама. Он перестал играть с детьми, они раздражали его своими криками, весёлостью и смехом. Особенно он ненавидел Ваньку, всё лицо которого было усеяно конопушками. Раньше Серёжа просто не замечал их, но теперь они казались ему уродливыми, и он удивлялся, как мама Ваньки может целовать такого некрасивого мальчишку. Он так и сказал ей однажды:
« Чего вы его целуете? Он же урод!», и пнул Ваньку по ноге. Ванька заплакал, его мама раскричалась, и весь оставшийся вечер Серёжа простоял в углу. Ему не хотелось разговаривать со взрослыми, на них Серёжа смотрел уже другими глазами: он им не доверял; не хотелось ходить гулять и даже смотреть любимые мультики. Нравилось только играть в стрелялки на компьютере. Он крушил, ломал, догонял, убивал, выкрикивая: «Урод! Получай! Получайте все! Уроды!»
Это слово тоже укоренилось в его сознании, после того, как он для себя решил, почему его бросила мама. Сначала об этом Серёжа думал постоянно. Он перебирал в памяти все свои непослушания, капризы, все ссоры с мамой. Их было не очень много, и мама всегда прощала Серёжу. Значит, за это она не могла его бросить. Но ведь за что-то она его перестала любить? В чём же он виноват? Невиноватых детей не разлюбливают! Серёжа мучительно старался это понять.
И вдруг вспомнил. Воспоминание пришло неожиданно, когда в садике на полдник дали кисель. Серёжа неловко взял стакан и пролил небольшую лужицу на скатерть. В этот момент, глядя на растёкшееся розовое пятно, он догадался. Незадолго до маминого отъезда, за обедом, Серёжа перевернул стакан с киселём. Кисель потёк по столу и слился маме на колени, испачкав платье. Серёжа засмеялся, а мама рассердилась. «Что смешного? Ты испортил мне платье! Такой же урод, как твой папа!» Но наказывать Серёжу не стала, переоделась, и они пошли гулять. Все было как всегда: они смеялись, ели мороженное, качались на качелях, и Серёжа забыл об этом маленьком происшествии, и то, что тогда сказала мама, тоже вылетело у него из памяти.
А сейчас он это вспомнил: мама назвала его уродом! А уродов никто не любит! Значит, во всём виноват это поганый кисель! Серёжа схватил стакан и швырнул его на пол.
– Ненавижу кисель! Никогда больше его пить не буду! Из-за него меня бросила мама! Из-за него я стал уродом!
Он кричал и плакал, перепугав детей и воспитателей. Его унесли в медкабинет, напоили какой-то вонючей микстурой и вызвали папу.

                Несколько дней Серёжа ходил с папой по врачам. Его заставляли стоять с вытянутыми руками; доставать, с закрытыми глазами, пальцем до кончика носа; стучали маленьким молоточком по коленкам. Ему задавали разные глупые вопросы и заставляли рисовать такие же глупые картинки: солнышко, домики, деревья… Серёжа злился, на вопросы не отвечал, а вместо домика и дерева исчеркал весь лист чёрным фломастером. Дома плакал и просил папу больше не водить его к врачам и в садик тоже. Папа взял отпуск. Теперь они всё время проводили вместе. Серёжа часто забирался к папе на колени, они сидели, обнявшись, и папа рассказывал ему о том, каким он был в детстве. Серёжа прижимался к нему, и представлял, как такой большой взрослый и сильный папа был когда-то маленьким, даже меньше Серёжи. Как боялся съезжать с горки и падал с велосипеда, а потом решил воспитывать характер: обливался холодной водой и лазил на тёмный чердак. В конце папа опять говорил:
– Ничего, Серый! Пробьемся!
– Конечно, пробьемся! – отвечал Серёжа. В такие минуты он чувствовал себя старше папы и готов был его защищать.
               
                Но пробиваться было очень трудно. Теперь это слово – «урод» постоянно крутилось в его голове. Мама сказала: «такой же урод, как твой папа!» Но папа не злой, не лысый, не хромой, не горбатый. Он высокий сильный и красивый. Серёжа тоже не был хромым, или веснушчатым, как Ванька. Он был похож на папу. Значит, дело в чём-то другом. 
Вечером, лёжа с папой в кровати на мамином месте, он рассказал ему историю с киселём. Они долго разговаривали, и Серёжа понял, что всё дело в любви. Для тех, кто тебя любит, ты никогда не будешь уродом, даже если некрасивый, хромой или конопатый. Урод – это, когда не любишь.
– Значит, Ванька для меня урод, а для его мамы нет. А я для мамы урод. Значит, она меня не любит. Но как это может быть? Ведь раньше она меня любила.
– Дело не в тебе, Серёжа.
– А в ком?
– Мама разлюбила меня.
– Почему?
– Это трудно объяснить. Так часто бывает в жизни, сначала полюбил, потом разлюбил.
– Нет, ты объясни! – требовал Серёжа.
– Ну, помнишь, ты очень хотел управляемую машинку. Мы тебе её подарили. Ты немного погонял её на площадке и бросил. Теперь она валяется у тебя под кроватью. Почему?
Серёжа задумался. Ему, действительно, очень хотелось эту машину. И он очень радовался, когда получил её в подарок, но скоро машина ему надоела, захотелось велосипед.
– Она мне надоела.
– Надоела. – Повторил папа и вздохнул. – Вот и человек тоже может надоесть, и любовь уходит.
– Куда?
– Никуда. Просто уходит и всё, а люди расходятся.
– Надо было её не отпускать! Тогда бы мама тебя дальше любила.
– Нет, сын. Любить заставить невозможно. Любовь – самое свободное чувство на свете, оно подчиняется, только собственному сердцу. Если человек разлюбил, и больше не хочет тебя видеть, его нужно отпустить, иначе он начнёт тебя ненавидеть.
– Поэтому ты её отпустил? Ты тоже больше не любишь маму?
Папа помолчал и сказал уж совсем непонятную Сереже фразу:
– Если любишь человека, надо уметь жертвовать своей любовью.
Он не понял, любит ли ещё  папа маму, но ничего больше не спросил.
Серёжа притих. Он думал о том, что услышал от папы. Значит, мама не виновата? Виновата любовь, это она ушла неизвестно куда!
А мама пошла за ней? Но ведь она оставила не только папу, но и Серёжу! Значит, он тоже должен её отпустить? Ему было непонятно, что такое жертвовать, он только почувствовал, что папа поступил правильно. Значит, и он должен сказать своему сердцу, чтобы оно  отпустило маму.
Но собственное сердце Серёжи никак не хотело с этим соглашаться. Оно любило маму.  И эта любовь никуда не собиралась уходить.

                Папин отпуск закончился, и ему надо было выходить на работу. С вечера они обо всём договорились, а утром Серёжа проснулся с твёрдой уверенностью, что он не может ходить в садик. Он больше не мог его видеть, садик был ему противен! Папа попытался его переубедить, но Серёжа плакал и твердил одно: Не пойду! Не пойду! Я буду его ненавидеть!
И папа сдался. Он созвонился с бабушкой Серёжи, маминой мамой, и было решено, что Серёжа поживёт у неё.


2.

                Когда они подъехали к бабушкиному дому и вышли из машины, их неожиданно встретил злобный лай. К ограде бабушкиного палисадника была привязана большая чёрная собака. Осторожно обойдя её, папа с Сережей вошли в калитку. Навстречу им уже спешила бабушка.
– Нина Ивановна? Что за пёс у вас под забором?
– Да вот, представляешь, соседи  уезжали, а его, пока грузились, привязали. Уехали, а пса оставили. То ли забыли, то ли бросили. Уже сутки стоит под забором. Не знаю, что и делать!
– Может быть, отвязать? Пусть идёт, ищет хозяев. – Да, как отвяжешь? Он же не подпускает! Злобный, даже мимо ходить страшно. Отпустишь, ещё покусает кого. Лает на всех, ночью воет. Боюсь, что пристрелит кто. Пропадёт ни за что, а собака породистая, красивая.
У Серёжи ёкнуло сердце.
– Как пристрелит? Нет! Бабушка, давай его к себе заберём!
– Его не заберёшь, Серёженька! Пёс взрослый, видишь, какой недоверчивый, строгий.  Его уже не приручишь. Надо службу спасения вызывать, если до вечера не вернутся хозяева за ним.
– Я приручу, приручу! Не надо его застреливать, и службу спасения не надо вызывать!
Серёжа расплакался.
– О, господи! Ляпнула, не подумав! Совсем ребёнка расстроила. Не плачь, миленький. Мы его покормим. Он, наверное, голодный. А поест и выть не будет, никто его не тронет, – успокаивала бабушка.
– Ну, вы тут разбирайтесь, а я поехал. Серый, к собаке близко не подходи! Звоните!
Папа уехал. Серёжа был так возбуждён и взбудоражен мыслями о собаке, что даже не помахал ему в окно, как делал всегда.
– Бабушка, ну, давай его покормим скорее! Что у тебя есть вкусненького?
Из вкусненького он выбрал котлету, колбасу и кусочек хлеба. От себя добавил вафли, которые брал в дорогу. Они вышли во двор.
– За калитку не выходи! – волновалась бабушка. – Не дай бог, отвяжется. Давай подойдём с этой стороны и бросим через ограду.
Потихоньку приблизившись к штакетнику, Серёжа перебросил гостинец на сторону пса. Это вызвало бурную реакцию с его стороны: злобно лая, пёс бросился к забору, не обращая внимания, на котлету, колбасу и даже вафли. Они так и валялись на снегу. Он долго и хрипло лаял. От этого лая Серёже стало страшно и горячо в животе, а между лопатками поползли холодные мурашки. Он отступил подальше и прижался к бабушке. Лай напугал Серёжу, но ещё больше он боялся того, что пёс рассердит соседей и кто-нибудь из них выйдет с ружьём.
– Только не лай, – стал уговаривать он собаку, – ешь. Я тебе ещё принесу. Бабушка сварит кашу. Только не лай, пожалуйста!
Серёжа опять заплакал, и бабушка увела его в дом. Весь день Серёжа не отходит от окна, всё смотрел, съел ли пёс угощение. Но оно так и лежало у забора, уже занесённое снегом. Пёс стоял, глядя на дорогу.

                Ночью Серёже опять снилась мама. Они сидели в санках, а впереди них бежал большой чёрный пёс. Он тянул санки по белому снегу так быстро, что у Серёжи в ушах выл ветер. Серёжа проснулся, а в ушах у него всё так же выло. «Нет, это не ветер, это воет пёс», – понял Серёжа. Он подбежал к окну. Собака стояла, повернувшись к дороге, и выла жалобно и прерывисто. Пёс плакал. Серёжа знал, почему плачет пёс. Прижавшись лбом к холодному стеклу, он тоже заплакал. Они плакали от горя и обиды, не понимая, почему их бросили, за что с ним так поступили люди, которых они так любят.

                Утром бабушка сварила кашу. Они положили её в большой ковш, а к ручке привязали длинную верёвку.
– Это, чтобы потом достать его можно был, – объяснила бабушка.
Она вышла за калитку и шваброй осторожно придвинула ковш к собаке. Пёс лаял, но уже не так злобно.
– Устал, бедный! – пожалел Серёжа.
– И замёрз, наверное, – добавила бабушка, – он же у хозяев в доме жил. Что за люди бессердечные! Взять и бросить живое существо!
И тут же, испуганно посмотрев  на Серёжу, заторопилась словами:
– А мы ему сейчас дом сделаем. У меня большая коробка есть. Старый полушубок туда положим, ему тепло будет.
Они долго сначала заклеивали бок у коробки, потом вырезали в ней вход для собаки, укладывали туда мохнатый тёплый полушубок. Коробка не хотела проходить в калитку, и её пришлось перекидывать сверху.  Пока они с ней возились, и бабушка, прячась сзади, подвигала её вплотную к псу, он скалил зубы и злобно рычал. Но дело было сделано. Теперь у пса был свой собственный тёплый дом. Серёжа был доволен. Он опять стоял у окна и ждал, когда же пёс залезет погреться.  Но тот всё так же стоял, глядя на дорогу, и ветер забивал его шерсть колючим снегом.

                Ночью Серёжа проснулся от завывания ветра. За окном бушевала метель. Через залепленное снегом стекло ничего не было видно, и его охватила паника. Он представлял, как собаку занесло снегом, и она превратилась в большой сугроб, а, может быть, уже совсем замёрзла. Надо было бежать спасать пса. Серёжа лихорадочно стал натягивать одежду, в темноте уронил стул, и на шум прибежала бабушка. Она попыталась успокоить его, но он ничего не хотел слушать и, одевшись, вышел на улицу. Накинув пальто и сунув босые ноги в валенки, бабушка выскочила следом. Ветер сбивал с ног, но Серёжа, запахивая на груди расстегнутую куртку, и, проваливаясь в глубокий снег, упрямо шагал к забору. За ним, причитая, семенила бабушка.  Коробку вплотную прибило к забору и занесло снегом. Пса нигде не было видно.
– Где он, бабушка? Куда делся пёс?
– Подожди, Серёжа!
Бабушка просунула руку сквозь штакетины и постучала по боку коробки. Из неё раздалось глухое рычание.
– Он в домике! Видишь, он спрятался от метели! Ему там тепло. Пойдём, родненький, пойдём в дом, заболеешь!
Потом они пили горячий чай с малиной. За окном всё так же в кромешной тьме выл ветер, но это уже не пугало. Пёс был в безопасности. Прихлёбывая горячий чай, Серёжа смеялся от радости, впервые за несколько месяцев.
               
                Каждый день Серёжа выходил на улицу, подходил к забору и разговаривал с собакой. Сначала он уговаривал его не выть и хорошо кушать. Пёс уже не лаял на него и не рычал. Когда появлялся Серёжа, он подходил к штакетнику и молча смотрел большими черными глазами.
– Ты грустишь, потому что тебя бросили? – спрашивал Серёжа. – Так, брат, бывает в жизни. Это всё из-за любви. Она уходит, и с этим ничего не поделаешь. Так папа говорит. А бабушка говорит, что тот, кто не умеет любить, сам себя наказывает. Это они виноваты, что любить не умеют, а совсем не те, кого разлюбили. Не плачь, ты не виноват, что тебя бросили. Ты хороший пёс. Теперь я тебя буду любить. Я тебя никогда не разлюблю.
Пёс слушал. Потом отходил и лез в коробку.
Он перестал лаять на прохожих и выть по ночам, съедал всё, что давали ему бабушка с Серёжей, и даже стал помахивать хвостом, когда их видел. -– Смотри ты, – удивлялась бабушка, – собака, а добро понимает. Но ты всё-таки близко не подходи к нему.
То, что пёс его понимает, Серёжа не сомневался.  Он видел, как внимательно тот его слушает, время от времени подёргивая ушами. Он был уверен, что пес стал кушать, перестал выть и лаять именно потому, что послушался Серёжу.  Это доверие переполняло его гордостью и счастьем. Он не сказал бабушке, что уже давно гладит пса и тому это нравится, пёс сам подходит вплотную к забору и поставляет под Серёжины руки лохматую голову.

                Он уже не стоял часами, глядя на дорогу, а лежал в своём домике, или смотрел на окна в ожидании Серёжи. Но однажды утром к соседнему дому подъехала машина, и пёс забеспокоился. Он бегал вдоль забора, внимательно разглядывая всех, кто из неё выходил. Но это были незнакомые люди – новые хозяева дома. Пёс залез в коробку. Весь день собака не реагировала на то, что бабушка поставила еду, на то, что к забору подошел Серёжа. Пёс опять затосковал, и Серёжа понял, что он не забыл старых хозяев и всё ещё их ждёт. Это обидело его. Он ушёл домой и закрылся в своей комнате. В его душе опять боролись разные чувства.
-– Значит, пёс не полюбил меня, – думал Серёжа.
Ему было непонятно, почему он любит тех, кто его бросил, а не Серёжу, который так о нем заботится. Почему он их не забыл? Но он ведь и сам Серёжа не забывает маму и, когда вспоминает о ней, у него что-то бьется и болит внутри. Почему он тоже не может её забыть? Ему вдруг очень захотелось её увидеть.
Он пошёл в спальню бабушки. Серёжа редко заходил к ней в комнату, там не было ничего интересного: кровать, шифоньер с зеркалом, цветок в большом сером горшке и тумбочка. Сейчас ему нужна была фотография, которая стояла на ней. На фотографии была мама. Мама смеялась, глядя на Серёжу, а он всё крепче и крепче сжимал губы. Что-то сначала как будто растаяло и потекло у него внутри, и Серёжа чуть не заплакал, но потом это что-то стало остывать, наполняться холодной обидой, и, заполнив Серёжу, застыло. Ему захотелось выколоть маме глаза, но фотография была под стеклом. Он взял рамку и плюнул маме в лицо. Слюна потекла у неё по щеке, и от этого стало казаться, что мама плачет. Серёжа бросил фотографию под кровать и выскочил из комнаты. У него тряслись руки, и хотелось крикнуть – «уродка»! Но не крикнул. Он мог назвать её, как папина мама, стервой, но для него она не была уродом! Серёжа её любил!

                Вечером Серёжа вышел на улицу. Пёс лежал под забором, положив морду на лапы, с тоской глядя на соседний дом. Серёжа вышел за калитку, подошёл к собаке и присел перед ней на корточки. Ему было неудобно заглядывать в глаза лежащей собаки, а видеть их было очень важно. Ведь пёс не умел говорить, а глаза умели. Когда Сережа с ним разговаривал, видел, что пёс слушает его, и чувствовал, что он его понимает. Чтобы лучше видеть глаза собаки, Сережа лёг животом на снег.
– Ты думаешь, что только собак бросают? Думаешь только тебе плохо? – с обидой то ли спрашивал, то ли объяснял Серёжа.
Он стал рассказывать псу всё, что ему пришлось пережить. О том, как хорошо они жили: мама, папа и Серёжа. О том, как они вместе пили чай по утрам, потом расходились по своим делам, а вечером опять собирались дома. Какой у него был хороший детский сад, и сколько у него раньше было друзей. Как здорово они проводили выходные: ходили в кино, в цирк, в театр или в парк. Как высоко они с папой качались на качелях, и Серёжа ни капельки не боялся, потому что с папой Серёжа ничего не боится. Он говорил и говорил обо всём том хорошем, что было у него раньше, и что он потерял. Пес не шевелился, внимательно глядя ему в глаза. Серёжа рассказал о том, что мамы могут быть стервами и бросать своих детей. О том, что его тоже бросила мама, и как он страдает и тоскует по ней. Как плохо ему стало в садике, и как люди ему стали казаться уродами. Пёс слушал. Его глаза то чернели глубоко и бездонно, то вспыхивали жёлтым прозрачным светом.
Серёжа объяснил псу всё то, что слышал от папы и бабушки о любви и ненависти и о том, почему люди бросают друг друга, детей и даже собак.
– Мы с тобой не виноваты! Так бывает в жизни! Ты только люби меня, пожалуйста! – просил он, захлёбываясь рыданиями.
Пёс подвинулся вплотную к Серёже и стал слизывать капельки с его щёк тёплым мягким языком. Из глаз собаки текли слёзы…

                Серёжа заболел. Три дня он лежал с высокой температурой и ничего не понимал. Каждый день приезжал папа с городским врачом. Ему делали уколы, поили таблетками. Бабушка растирала его мазью, пахнущей смесью чего-то неприятного и мёдом. Он не сопротивлялся, лежал мокрый, липкий и сонный. Через неделю болезнь стала отступать, и бабушка разрешила ему подойти к окну.
Пёс стоял, положив лапы на штакетник. Увидев Серёжу, он стал радостно лаять и подпрыгивать.
– Всю неделю так стоит. – Бабушка погладила Серёжу по голове. – Ждёт! Надо бы его как-то назвать, а то пёс, да пёс!
– Я назову его Друг! Ведь я его приручил и он теперь мой? Да, бабушка? Мой?
– Твой, Серёженька! Теперь он твой! – улыбнулась  бабушка.

                Закончилась зима. Стало тепло и солнечно. Пёс давно переселился во двор, – папа построил ему настоящую большую будку. Бабушка разрешила Серёже гулять с собакой. Они выходили за посёлок и шли по дороге. Доходили до реки, садились на высоком берегу и смотрели, как весело и быстро бежит вода, унося сухие ветки, коряги и прошлогодние листья.
Они сидели рядом, два брошенных, но не разучившихся любить существа. Они всё друг о друге знали и могли разговаривать без слов.
– Если хочешь, – говорил Серёжа, – когда наступит лето и станет совсем тепло, мы пойдём искать твоих хозяев! Если хочешь?!
– Зачем? У меня есть хозяин, – отвечал пёс и ласково лизал Серёжу в щёку.
- Но, если ты хочешь, мы можем пойти искать твою маму!
Сердце Серёжи вздрагивало, но тут же успокаивалось.
– Нет! – твёрдо отвечал Серёжа. – Теперь у меня есть ты, мой Друг!– – он обнимал пса за шею и прижимался к нему щекой.
– Если любишь, – надо отпустить, – тихо добавлял он.
Теперь Серёжа знал, что такое «жертва»...