Два храма - 2

(Следующий фрагмент из серии "очерков о церковной современности". Замысел всей работы, в целом, таков. В нашей жизни центральное место занимает духовная тема. Воплощается она для нас, в первую очередь, в Христианстве, и, конкретно - в жизни Православной Церкви. Но об этой теме лучше говорить не абстрактно, а на конкретных примерах. Вот, собственно, этим и занимается автор. Вспоминая конкретные места, которые он посетил, людей, с которыми он общался, размышляя о самых разных вопросах, он старается раскрыть перед читателем эту поистине бездонную тему. Одновременно складывается картина современной церковной жизни (т.е. последних 30 лет), которая является центром нашей общественной жизни. В этом очерке описываются первые шаги приходского образования в одном из московских храмов, а также обсуждаются непростые вопросы человеческих отношений и нашей истории.)

   


 
2. "СМИРЕННОЕ КЛАДБИЩЕ"

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Одновременно с этим храмом я, как уже сказал, посещал другой храм, где уже выполнял роль помощника, занимался некоторой деятельностью. Это довольно интересный эпизод в моей жизни, и о нём стоит рассказать. Попал я туда благодаря знакомству с одним священнослужителем. Знакомство это тоже произошло очень необычно.
Ещё в начале 90-х годов, вскоре после моего прихода к вере, я старался обойти все новые открывающиеся храмы нашего района. Их было вообще в Москве тогда очень немного, а на нашей окраине - буквально единицы. Поэтому, если становилось изестно, что неподалёку открывается новый храм, там начинаются богослужения, собираются прихожане - то я непременно стремился побывать там. Для меня это было большим событием. Я оставлял всё, и торопился туда, чтобы познакомиться с новым местом и с новыми людьми.
Так же попал я и в этот храм, который открылся недалеко от моего дома. В один из дней я отложил все дела и отправился туда, чтобы осмотреть храм и его территорию. Моему взгляду предстал большой открытый пустырь. На нём виднелась большая территория храма, огороженная забором. Я направился к воротам - но они, к сожалению, были закрыты. Но не такой я был человек, чтобы просто так уехать домой, так и не познакомившись с храмом! Иногда по тропинке, а иногда проваливаяь по колено в снег, я начал обходить территорию. Наконец, мои усилия были вознаграждены - в одном месте под забором был сделан подкоп, и образовался лаз, сквозь который, при желании, можно было протиснуться. Порядком потрудившись и извозившись в снегу, я, наконец, сквозь это дыру проник на территорию храма, и принялся её осматривать. Сам теперь удивляюсь, что побудило меня это сделать! Возможно, причиной была атмосфера духовного подъема и энтузиазма тех лет, когда немногие верующие готовы были сделать всё, что угодно, пойти на любые усилия и жертвы, лишь бы быть поближе к храму. Возможно, сыграло роль то, что до этого я посещал храм, у которого вообще не было огороженной территории, так что верующие собирались прямо посреди многоэтажного района - и поэтому я вообще очень малое значение придавал различным заборам и территориям.
Подойдя поближе к храму, я на дорожке между приходскими домиками неожиданно встретил священнослужителя. Он очень заботливо и ласково отнёсся ко мне, расспросил, кто я и откуда. Я сказал, что хожу в один из соседних храмов, и зашёл сюда специально, чтобы познакомиться с этим храмом. Он, видимо, радуясь, что к нему пришёл новый искренне верующий человек, захотел поговорить со мной, и даже пригласил меня в одно из приходских помещений. Здесь мы с ним некоторое время пили чай и беседовали. Я сразу почувствовал в нём глубоко верующего человека. Он был дьяконом, заочно учился в Троице-Сергиевой Лавре, и здесь, видимо, проходил практику. В словах его я не заметил особой образованности, или глубокого богословия - но в них дышала живая и искренняя вера. Возможно, как приходской священнослужитель, к которому приходят самые разные люди, он вообще старался говорить с людьми как можно проще. Главное же, что было для меня особенно драгоценно - что он откликнулся, проявил ко мне интерес, заговорил со мной! В то время у нас в Церкви были с этим большие проблемы. Прежние священники, пережившие ещё советское время, вели себя очень сдержанно, я бы даже сказал, скованно, как бы "боялись" прихожан. Так, например, в другом храме, в который я тоже в то время ходил, священник (по-своему замечательный, глубокий молитвенник, который всю свою жизнь посвящал Христу) только совершал в храме богослужение - и сразу же скорей уходил в алтарь. Он будто не замечал, что в храме появились новые люди, которые только приобщаются к этой новой привлёкшей их области жизни, которые хотят получше в ней разобраться, поговорить с ним. Это было вызвано прежними непростыми обстоятельствами советского времени, о которых я здесь почти ничего не пишу.
А здесь вдруг - сразу и интерес, и внимание, и задушевный разговор, и даже чай! Конечно, меня всё это и вдохновило, и увлекло, и обрадовало! В процессе разговора он несколько раз приглашал меня ещё приходить к нему сюда. Таким образом я нашёл нового интересного верующего человека, круг моих верующих знакомых расширялся!
Когда беседа закончилась, мы снова вышли во двор. Тут он взглянул на ворота и вспомнил, что сегодня у храма выходной, и что территория храма закрыта.
- Слушай, а как же ты сюда попал!..
- А я через дырку в заборе пролез, - ответил я скромно.
Он меня не стал за это журить и ругать - видимо понял, что пролезть на территорию храма в выходной, и там ещё в течение часа вести богословские разговоры может только очень верующий человек. Взяв ключ, он открыл мне калитку и выпустил меня. Я обещал ему, что ещё раз приду сюда, а он попросил меня в следующий раз приходить обычным путём, через дверь. Так состоялось наше знакомство.

ХРАМ НА КЛАДБИЩЕ
И я действительно ещё пару раз приходил к нему. Мы с ним встречались и в храме, и в том же домике за чайным столом. Но после другие заботы увлекли меня. Именно, передо мной вдруг открылась возможность тоже получить некоторое духовное образование. Новые встречи, общение в новом кругу людей стали занимать меня - и я забыл об этом небольшом храме на окраине, где я, в сущности, не так уж и много мог узнать. И снова я встретился с этим человеком года через полтора, совершенно случайно, буквально в вагоне метро. Он сам окликнул меня - и я, конечно же, сразу его узнал. Оказалось, что он к тому времени служил уже в другом храме. У него были планы создать там воскресную школу. Я к тому времени уже набрался некоторых церковных понятий и знаний (которых у меня прежде не было), и искал применения своим силам. Он пригласил меня прийти к нему в новый храм. Я согласился и действительно через некоторое время посетил его. Так начался этот новый период в моей жизни - участия в жизни этого храма и в создании при нём воскресной школы. Одновременно я, как уже сказал, посещал другой храм - но там я был просто прихожанином и, в каком-то смысле, "наблюдателем", а здесь - живым и непосредственным участником. К описанию этого периода теперь и перейду.
Храм этот находился в центральной части Москвы, и при этом - где, как  бы вы думали? - на кладбище. Этот храм узнают многие читатели, поскольку он играл достаточно важную роль в жизни тогдашней церковной Москвы, а особенно - церковной Москвы советского времени. Дело в том, что он никогда не закрывался. Таких храмов к началу нашего церковного возрождения в Москве оставалось около двадцати, от силы тридцать. Настоятель храма, к тому времени уже довольно пожилой человек, перед тем около тридцати лет непрерывно руководил им.
Особенностью советского времени являлось достаточно стеснённое положение Церкви. В храмах нельзя было заниматься ничем, кроме богослужения. Наверное, потому и в этом храме, несмотря на прошедшие с начала церковного возрождения 5 лет, основу жизни составляли аккуратно, скрупулёзно исполняемые ежедневные богослужения. За окнами уже давно настало совсем другое время - тысячи людей приходили к вере, обретали новую жизнь, открывались храмы, церковные учебные заведения - а здесь по-прежнему боялись свободно вздохнуть и сделать какое-то лишнее движение, или лишний шаг. Такова сила инерции, людской привычки - а, может быть, и осторожности, как я покажу впоследствии.
Эти регулярные богослужения совершались несколькими священниками. Все они были люди глубоко верующие, глубоко преданные Церкви. Им помогали дьякон, которого я уже описал, и несколько чтецов. Эти чтецы были обычные молодые ребята - но, как я заметил, достаточно культурные, тянущиеся к вере, богослужению. Видимо, был соответствующий круг людей, откуда эти чтецы здесь появлялись - возможно, они были знакомыми священников. Но уже дальше, сразу за стенами алтаря, уровень культуры резко падал. Здесь стояли певчие, которых приглашали из консерватории, и которые таким образом "подрабатывали" в храме. Для них были важны чисто певческие, музыкальные вопросы - вопросы веры, церковной жизни их совершенно не интересовали. Пение их, может быть, было музыкальным и "профессиональным" - но под него, как я это понял впоследствии, очень трудно было молиться. Они, может быть, были людьми по-своему культурными и талантливыми - но здесь, в храме с ними совершенно невозможно было ни о чём поговорить. Они как бы демонстрировали собой разницу между двумя видами культуры -  достаточно поверхностной, светской - и церковной.
Дальше шли т.н. "бабушки" -  постоянные прихожанки и сотрудницы. Впрочем, я, конечно, понимаю, что они были ближе к Церкви, чем певчие хора. Совершенно ясно ведь, о ком здесь идёт речь - о тех самых женщинах, которые, несмотря на трудности советского времени, сохранили веру, которые в это тяжёлое время продолжали ходить в храмы и поддерживать их жизнь. Таким образом, люди это были вполне достойные. Они и вели себя соответственно - им были свойственны спокойствие, уравновешенность, даже некоторая доброжелательность к людям - т.е. те качества, которые и необходимы для того, чтобы помогать или работать в храме. Однако, этим дело и ограничивалось. Никакого интереса к вопросам веры им не было свойственно. Ни на какие духовные темы с ними невозможно было поговорить. Их интересовала только хозяйственная жизнь храма - уборка, приготовление трапез, закупка утвари в церковную лавку, расписание богослужений. Были среди них, правда, такие, которые неплохо знали богослужение, особенно часто употребляемые молитвы, могли даже поправить чтеца. Но это было, скорее, механическое знание, от долгой привычки, от давнего пребывания в храме - глубокая осознанная вера за этим вряд ли стояла. Они были, несомненно, верующими, и искренно - но вера эта, скорее всего, была связана именно с обстановкой храма, долгими богослужениями, иконами, горящими лампадами и свечами - и вне этой обстановки, как самостоятельное направление их жизни и мыслей, вряд ли могла существовать. Это были люди, скорее, не Евангелия, не Церкви - а "люди храма".
Кроме этого было ещё несколько сотрудников-мужчин. Они занимались чисто хозяйственными вопросами (привозили и разгружали уголь, топили храм) сторожили и дежурили. Это были, конечно, люди верующие - не случайно они работали именно в храме. Но они тоже не проявляли никакого серьёзного интереса к вопросам веры, с ними тоже ни о чём невозможно было серьёзно поговорить. Скорее, их привлекал к Церкви прочный, сложившийся уклад. Они, видимо, имели некий прежний опыт работы в храмах - и сюда пришли уже в знакомую обстановку, в которой можно было существовать и в которой можно было "что-то значить". Обстановка эта заключалась в том, что существовал храм, в нём проходили богослужения, но всем этим они могли совершенно не интересоваться, поскольку это не их дело - а их дело заключалось в том, чтобы  внешне поддерживать этот храм, топить его, подвозить уголь, закупать какие-то необходимые для его жизни предметы, сторожить, дежурить. При этом, поскольку всё это действительно было необходимо для нормальной, полноценной жизни храма, то им и начинало казаться, что "всё в храме зависит от них", и они начинали, в конце концов,  чувствовать себя "хозяевами" храма.
Вот, например, наш староста, который руководил всеми этими хозяйственными работами. Это был, без сомнения, человек верующий - по понятиям и представлениям того времени. Я слышал, что он прежде посещал другой храм - где-то в деревне, куда он, возможно, ездил отдыхать летом - и  тоже выполнял в нём какую-то важную роль. И вот, здесь, в Москве он нашёл этот храм - фактически, в центре Москвы, и в то же время в тихом, зелёном, почти "деревенском" месте - и тоже устроился работать сюда. Всё это выдавало в нём человека верующего. По своему прежнему опыту церковной жизни, работы в этом деревенском храме, он, видимо, имел свои совершенно твёрдые и точные представления о том, как в Церкви "всё должно быть". В храме он себя чувствовал полным хозяином. Со всеми священниками, и даже с настоятелем разговаривал совершенно "на равных". Мог, например, прямо во время богослужения войти в алтарь и долго обсуждать с настоятелем какой-нибудь хозяйственный вопрос. Конечно, здесь могли играть свою роль какие-то обстоятельства советского времени - то, например, что тогда были искажены отношения священника и прихода, была сделана попытка полностью подчинить священников "двадцатке" мирян. Может быть, дело было в его собственном характере. Не знаю, не берусь судить - а только лишь рисую самыми общими мазками этого человека, и достаточно искажённую обстановку в этом приходе.
Так же и другие сотрудники храма - они, в большинстве своём, не стремились чему-то учиться - хотя бы разобраться в том же постоянно звучавшем вокруг богослужении. Они привычно находились в обстановке храма, среди лампад, свечей и икон - и, поскольку многое в этой обстановке зависело от них, то они невольно и начинали себя чувствовать в храме "хозяевами". В мире вокруг них происходило множество удивительных вещей. Наступило церковное возрождение, десятки и сотни тысяч людей приходили к вере, стремились разобраться в этой новой области жизни, открывшейся перед ними, чему-то учиться. Открывались новые храмы, церковные учебные заведения, выходили десятки и сотни прежде неизвестных читателю церковных книг. А здесь, на этой территории, отгороженной от остальной Москвы, в этом старом храме, который никогда не закрывлся, полтора десятка человек жили своей собственной замкнутой жизнью, и всё это яркое, огромное и удивительное, что происходило по остальной Москве, их почти не интересовало. Более того, если бы они со всем этим встретились, если бы всё это их близко коснулось, то они, скорее всего, почувствовали бы в этом что-то странное и враждебное, разрушающее в какой-то степени их привычную жизнь, и даже начали бы с этим бороться. Что и проявилось, правда, в достаточно скромных размерах, в их отношении к создаваемой нами с отцом дьяконом воскресной школе. Вот такая странная, неестественная, немыслимая уже для тогдашнего, а тем более последующего времени обстановка!.. Я, конечно, не хочу здесь никого обвинять - а просто рисую это место и этих людей, и то "наследие", которое оставила здесь, на этой огороженной территории, предшествующая историческая эпоха.
И, кроме этого (т.е. кроме нескольких священнослужителей, певчих, чтецов, и мужчин и женщин - сотрудников), здесь было множество прихожан. В это тихое место на кладбище приходило довольно много людей. И при этом я имею в виду не только тех, кто привозили сюда своих умерших (таких всегда было достаточно, но это совершенно особая тема) - но и тех, кто просто приходили сюда и наполняли храм во время богослужения. В воскресные и праздничные дни храм был полон народа. Сказывалось церковное возрождение, то, что к вере пришли и продолжали приходить множество новых людей, и наполнили собой храмы Москвы - в том числе, и этот храм. Этих людей надо было собирать, поддерживать на их новом пути, наставлять, направлять их силы на согласные с христианской верой дела - в том числе на то, чтобы проповедовать, привлекать к вере всё новых людей. Но в этом храме, согласно с прежней привычкой и инерцией, этого не происходило. Настоятель, сохранивший храм в течение предшествующих трёх десятилетий, не был и не мог быть таким центром объединения людей. Сотрудники храма не могли и помыслить об этих новых, поставленных временем задачах. В храме всего лишь совершалось прежнее, налаженное в течение этих десятилетий богослужение.
И потому жизнь прихожан, этого великого множества приходивших сюда людей, принимала другое, неорганизованное направление. Я не знаю, приходили ли сюда люди, глубоко и искренне пришедшие к вере, стремившиеся послужить Церкви - наверное, приходили, но им негде было встречаться, знакомиться, совершенствоваться в своей вере, намечать какие-то совместные действия, и поэтому их совсем не было заметно. Но зато людей, которые приходили сюда "просто так", было очень хорошо видно. Нет, конечно, все эти люди приходили сюда в храм - значит, что-то их связывало с Церковью. И всё же иногда возникало впечатление, что они приходили сюда просто потому, что здесь есть большое тёплое помещение, что здесь можно просто провести время, встретить знакомых, посудачить - т.е. просто из обычной естественной человеческой нелюбви к одиночеству и стремления к общению. В этом смысле храм в какой-то степени исполнял своё назначение, объединяя людей. Но духовного наполнения в таком общении не было никакого. Пожилые женщины сидели в углу храма на лавочке, обсуждая обычные бытовые и хозяйственные вопросы. Налицо был распад церковной жизни - в храме, где в течение многих лет всё внимание уделялось только богослужению.
Вот в такой обстановке мы с отцом дьяконом и собирались создать воскресную школу. Мы с ним недавно пришли к вере, не хотели сидеть сложа руки, стремились реализовать свою веру. Что из этого вышло, станет ясно впоследствии.

ПРИХОДСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ: ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ
Для начала скажу о самой идее воскресной школы. Человек тем или иным путём приходит к вере. Начинается непростой путь его приобщения к Церкви. Он ходит в храмы, читает церковные книги, ищет знакомства с другими верующими людьми. Наконец, в нём созревает совершенно ясное сознание, что нужен круг верующих людей, к которому он должен принадлежать. По существу, это есть поиск общины. Ведь Церковь - это не общество "верующих одиночек",  которые только дома читают книги и по-отдельности ходят на богослужение. Она и с самого начала не была такой, а была именно сообществом верующих людей. И вот такое сообщество, через которое он мог бы приобщиться к вере, человек и начинает искать. Он хочет во всём разобраться, понять - и одновременно найти вполне конкретных, близких по духу людей.
С другой стороны, и люди, которые несколько раньше него пришли к вере, понимают, что он этого ищет. Они помнят то время, когда они были такими же, как он, и как им тогда тоже кто-то помог. В идеале, они всегда должны быть готовы "раскрыть" свой круг, и принять в него нового ищущего человека. Я утверждаю, что так всегда в истории христианства и происходило - иначе бы просто вера не сохранилась. Просто в некоторые эпохи, когда вера становилась привычной овседневной традицией, это происходило не столь явно - человек или получал соответствующее образование с детства, или ему предлагали просто включиться в уже существующий уклад, или, если он был особенно одарён, предлагали поступить в особые учебные заведения, где обучались люди, стремившиеся всю свою жизнь посвятить Церкви. Но в наше время всё это вновь проявилось очень живо и явно. Прежняя традиция была, во многом, прервана, к вере как бы заново приходили множество новых людей. Прежних наставников, переживших советское время, было очень мало - а главное, они могли научить "не совсем той" вере - они могли научить, как жить с верой в стеснённых условиях советских гонений, но не могли рассказать, как можно заново, смело и свободно прийти к вере, когда эти гонения уже окончились. Поэтому новым приходящим к вере людям приходилось, по существу, "наставлять друг друга". Огромное значение приобретал человек, который идёт на полшага, на шаг впереди тебя. Такие люди, в чём-то более, в чём-то менее опытные, стремились собираться, поддерживать друг друга, вместе, с помощью книг, молитвы и собственных размышлений познавать Св. Писание, историю Церкви, церковное предание... Так и произошёл в нашей церковной жизни своеобразный "разрыв традиции". Причём в главном-то традиция, конечно, сохранилась - в богослужении, церковной иерархии, её апостольском преемстве. Речь идёт, скорее, о смене "церковных поколений". Пришло новое, достаточно мощное церковное поколение - а прежнее не смогло, или не захотело что-то ему передать. Но это новое поколение, по мере сил, во всём само разобралось, и, принадлежа к той же Церкви, сумело взглянуть на многие вещи по-новому. В этом я вижу главное содержание нашего времени.
Однако, вернёмся к идее воскресных школ. Итак, люди хотят вместе приобщаться к Церкви, познавать церковное учение. В какой форме это может происходить? Мы уже сказали, что недостаточно сказать: "Читай дома книги, ходи в храм, а остальное само как-то дальше произойдёт" - это как раз и означало бы наличие давнего уклада, традиции, в которую человек постепенно включается, т.е. совсем другую эпоху церковной жизни. Но перед нами стояла другая задача - открыть для себя эту новую область жизни, в ней разобраться, к ней приобщиться, а этому соответствует совсем другая форма общения и наставления - форма живой беседы. Нам нужно было собраться, познакомиться, высказать свои вопросы, найти наиболее яркие и интересные книги для чтения - и таким образом постепенно, поддерживая друг друга, разбираться в вопросах веры. Собственно, это и является основной формой церковного наставления в наше время. Это можно назвать по-разному - например, просветительские беседы. Специалист скажет - катехизические беседы. Мы называли это проще - воскресная школа для взрослых. Это должно было происходить как обычные беседы "за круглым столом", включая чай, чтение церковной литературы и Евангелия.
Важным моментом здесь был момент общения. Эта потребность совершенно естественна для верующего человека. Многие прихожане храмов хотели бы вместе собраться, попить чаю, познакомиться, обменяться новостями. Нужно только придать этому общению соответствующее направление. Впрочем, даже и "без направления" такое общение чрезвычайно поддерживает и укрепляет людей, как об этом свидетельствуют те беспорядочные и не посвящённые никакой определённой теме трапезы в том другом храме, который я недавно описал. Но мы хотели, чтобы эти встречи служили и разрешению определённых вопросов, и определённому познанию. При этом среди нас, конечно, не было человека, который мог бы что-то долго рассказывать, "объяснять". Такой человек обычно и не требуется в подобных собраниях. Задача ведущего подобных встреч - поставить какие-то важные вопросы, иногда, по мере сил, дать короткий ответ, направлять течение беседы, вместе с другими искать ответы на возникающие вопросы, иногда посоветовать хорошую книгу. Самый важный момент здесь - момент общения. Иногда, может быть, кто-нибудь подготовит короткий "доклад" на 5-10 минут. Но "лекций" в такой обстановке не может быть. Я не знаю вообще, в какой обстановке полезны и естественны лекции. Впоследствии мне пришлось достаточно слушать их - но добрых результатов встретить не пришлось, за редким исключением. Мне кажется, лекция в какой-то степени полезна может быть тогда, когда лектор очень хорошо знает людей, их действительные вопросы и потребности - т.е. всё начинается, опять же, с таких же бесед. Но у нас в приходе о лекциях говорить вовсе не приходилось, а речь шла только об организации такого общения.
Вот такие задачи перед нами с отцом дьяконом стояли, в общих чертах. Я сейчас описал их несколько "теоретически", а перед нами тогда была очень ясная и живая цель - собрать наиболее неравнодушных и активных прихожан, и начать с ними такие беседы за чашкой чая. Но, как ни странно, на это ушло не менее года. Начать с того, что поначалу настоятель вовсе не хотел благословлять эти занятия. Наученный горьким опытом советского времени, он очень боялся всего, что выходило за рамки богослужения, боялся сделать шаг влево или вправо. Как я теперь понимаю, он опасался того, что это потепление лишь временное, что вслед за некоторой видимостью церковного возрождения настанет снова советское время, или даже кое-что похуже. Таким образом, он заботился о нас - но в то же время и обрекал нас на полное бездействие.
Тогда отец дьякон пошёл на смелый шаг - он взял меня пислуживать в алтарь. Алтарники в храме были нужны, и он рекомендовал меня настоятелю, проходить практику. Потянулись месяцы практики в алтаре. Я относился к прислуживанию с величайшей серьёзностью и благоговением, но при этом никогда не упускал из виду нашу общую цель - начать при храме воскресные беседы. Была придумана более скромная и "нейтральная" цель - открыть при храме небольшую библиотеку. На это было больше надежды получить благословение настоятеля. Я начал понемногу по магазинам и по другим храмам собирать нужные книги. Тем временем я продолжал исправно ходить в алтарь. Только наши общие надежды и планы меня и поддерживали в это время. Дело в том, что нашим обучением в алтаре никто не занимался. Никто не растолковывал нам порядок и смысл богослужения, не объяснял, как правильно себя держать, не обучал правильному церковному чтению и пению. Просто происходило повторение всё время одних и тех же богослужебных последований. Я, находя и в этом повод для молитвы и благоговения, всё время убеждался, насколько же здесь всё застыло и происходило формально.
Наконец, настоятель благословил создание библиотеки. Я, помню, чуть не расплакался в тот день. Наконец-то что-то начало осуществляться, наконец-то дело сдвинулось с мёртвой точки! Мы оборудовали небольшую библиотеку в одной из комнат приходского дома. Отец дьякон сказал, что нужно повесить объявление. Я целый день готовил объявление, набрал его на компьютере, красиво распечатал на принтере - и, наконец, в очередной приезд в храм  прикрепил его к дверям приходского дома. Когда я приехал туда в следующий раз, объявления не оказалось. Один из сотрудников храма - тех самых, которых я уже описал, встретил меня в его дверях, и, ехидно усмехаясь, сказал: "Ну что, удалось тебе открыть свою библиотеку?" Я промолчал. Говорить здесь что-нибудь было бесполезно - ясно, что они должны были противиться всем изменениям в жизни храма. Привыкнув к обстановке храма, к тому, что здесь ничего не совершается, кроме богослужения, они привыкли именно это считать "подлинным православием". И, что самое главное - они привыкли считать хранителями этого "подлинного православия" - себя! И потому они должны были противоречить всем усилиям и нововведениям, связанным с общением людей, их церковным просвещением, во имя сохранения их "привычной" веры, в обстановке которой они сами являлись "хранителями" её, и занимали столь твёрдое и почётное положение при храме.
  Но постепенно обстановка менялась, в храм проникали новые веяния - и настоятель благословил, наконец,  начало бесед. Начался новый этап нашего служения при этом кладбищенском храме. Некоторыми впечатлениями от этого периода я и хотел бы теперь поделиться.   

ПЕРВЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ. ВЕСЁЛЫЙ АЛТАРНИК
  Мы начали собираться в большом приходском доме недалеко от храма, в одной из комнат, за большим столом. Отец дьякон сам выбирал из прихожан наиболее подходящих и увлечённых, и приглашал их на эти беседы. Поначалу всё проходило довольно беспорядочно. мы были не знакомы, ещё не освоились в этой обстановке, опыта у нас никакого не было. Всё было в первый раз, мы ещё не знали, как вести эти беседы. Поэтому всё происходило довольно спонтанно - иногда рассказывал отец дьякон, иногда звучали вопросы, кто-то пробовал отвечать, иногда завязывалась общая беседа. Не суть важно! Главное, что мы собрались! Это само по себе было важным и наполняло жизнь новым содержанием. У нас теперь был круг людей, которых объединяла вера. Нас теперь тянуло на эти беседы. Человек может этого и не осознавать, это может происходить в его жизни бессознательно. Просто появляется в его жизни новая сфера, и она оказывается для него важной, ему хочется вновь и вновь к ней возвращаться. Именно такую роль и играли в нашей жизни эти беседы. Быть может, это и было главным результатом. Безусловно, важную роль здесь играл момент собрания. Хотелось вновь видеть знакомых людей, сидеть с ними за общим столом, говорить с ними на самые важные темы, какие только есть в жизни - на темы веры.
Нас поначалу было всего несколько человек. Впоследствии этот круг расширялся, иногда человек до 15. Больше расширить нам его не удалось - это значило бы создавать большую серьёзную школу, состоящую из нескольких таких групп, а для этого были нужны ведущие. Но мы на это не пошли, и ограничились одной такой группой, котору вёл отец дякон, а я и ещё несколько человек ему помогали.
Помню, как сейчас, тех нескольких первых участников наших бесед. Это, во-первых, был один невысокий, крепкий и энергичный прихожанин, который очень серьёзно интересовался вопросами веры. В прошлом он был подвержен тяге к алкоголю, и сам очень часто нам об этом говорил. Он лечился самыми разными средствами - в т.ч. неизвестным и непонятным мне методом "кодирования". Тем не менее, избавление от этой болезни он нашёл именно сейчас, и теперь вместо прежних занятий по ночам "запоем" читал послания апостола Павла.
Был пожилой человек, который, видимо, пронёс веру через советское время. Он всегда очень очень вдумчиво участвовал в беседах, иногда готовил небольшие доклады на разные темы. Думаю, что, несмотря на то, что он перед этим верил много лет, он только теперь нашёл такую группу верующих людей для общения.
Была одна молодая мать с двумя детьми. Это была женщина несколько нервная и тревожная - но ведь что-то же её привело в храм и на эти беседы! Поначалу она себя чувствовала среди нас довольно неловко. Но шли недели, месяцы, и её характер постепенно изменился - она стала более спокойная, вдумчивая, внимательная, заботливая. Меня всегда особенно вдохновляли случаи, когда характер человека вот так постепенно менялся в течение бесед.
О нашем алтарнике разговор особый. Это был весёлый и общительный человек, к тому времени уже лет пятидесяти. Он очень свободно и естественно вёл себя в храме, и это выдавало в нём, конечно, человека глубоко верующего. Кроме того, он посещал ещё другую общину, которой руководил один известный священник, и, кроме того, поступил в недавно созданный богословский институт. Таким образом, он был в курсе тогдашних новых церковных вений, и проявлял стремление получить серьёзное духовное образование. Потому-то ему и было предложено готовить сообщения к нашим беседам, а под конец - и целиком провести одно из таких занятий. Но вот тут-то и выяснилась интересная вещь. Оказалось, что он в своём институте воспринял интересную черту - чрезмерную любовь к чтению лекций. Он просто не мог себе представить, что можно иначе изложить какую-нибудь тему, чем если он будет всё время говорить, а все остальные с благоговением его слушать. При этом качество того, что он говорил, даже при достаточно слабых требованиях нашей школы, оставляло желать много лучшего. Он представлял собой тип, так сказать, церковного весельчака-балагура. Он пересыпал свою речь церковными шутками и прибаутками, принятыми в определённых кругах, и на основании своей близости к этим кругам считал себя "подлинно православным". Это всё равно, как если бы кто-то при обучении музыке всё время сыпал шутками о композиторах и историями из жизни профессоров консерватории, показывая свою близость к музыкальным кругам - но до серьёзного обучения музыке бы дело так и не дошло. При этом, если речь всё-таки, казалось бы, заходила о богословии, то всё равно ничего невозможно было понять. Это был один из тех людей, которые при всяком удобном случае любят отсылать своих слушателей к "святым отцам". Поясню для тех, кто не знает, о чём речь - это было всё равно, как если бы при изучении русской классики кто-нибудь сказал: "Великие русские писатели написали...", или при изучении классической музыки кто-нибудь заявил: "Великие композиторы сочинили..." Ясно, что в данном случае это было бы верхом невежества, и что речь может идти только о конкретных сочинениях конкретных авторов - Гоголя, Тургенева, Достоевского, или  Моцарта, Баха, Бетховена, которые мы знаем, любим, слушали или читали. Но в церковной жизни у нас был целый период, когда древних церковных авторов никто у нас не знал, не любил, не читал - но зато всегда находились люди, которые, высоко подняв палец вверх, глубокомысленно изрекали: "Святые отцы писали...", или "По мнению святых отцов..." При этом почти никто из них никогда не мог объяснить, какой же именно древний автор и в каком именно из своих сочинений это сказал. Может быть, кто-нибудь из читателей объяснит мне, что же это на самом деле означало. Мне, честно говоря, не очень хочется на эту тему размышлять.
Таков был наш весёлый и общительный алтарник. Он городил что-то дикое и несусветное, и выдавал это за мнения святых отцов. При этом следует сказать, что для людей, которые почти ничего не знали, и это могло за что-то серьёзное сойти. Не раз я видел, как наши новички внимательно его слушали и восхищались его хорошо подвешенным языком. Зато на меня его фантазии и басни совершенно не действовали. Всегда, когда он начинал что-то такое говорить, я просто начинал молиться. Он, чувствовал, что не может оказать на меня влияния своими речами, и страшно раздражался. Действительно, он только рассуждал о разных возвышенных вещах - о Боге, молитве, богообщении - а я действительно пребывал во внутреннем общении с Богом. За это он, не в силах придумать никаких других доводов, стал называть меня "протестантом". В действительности, именно глубокое внутреннее богообщение, а также возникающее на его основе единство и взаимопонимание между людьми, и есть подлинное содержание Православия. А также это и главное содержание обучения верующих людей - а вовсе не глубокомысленные рассуждения о недоступных нашему сознанию вещах, и тем более не высокомерное поучение других с помощью лекций.
Мне кажется, что в характере нашего алтарника отразилась (кроме его личных качеств) драма некоторого круга верующих людей. Они сохранили веру в советское время, сохранили немногие открытые храмы, сам свой круг, атмосферу этого круга - но вот для Церкви наступила свобода, и они оказались к ней не готовы. Долгие годы они вспоминали дореволюционное время, идеализировали его, мечтали о его возрождении - но вот действительно наступило церковное возрождение, и оказалось, что им совершенно нечего сказать новому, пришедшему им на смену поколению верующих людей. Они могли только рассказывать, как всё хорошо было до революции, воспевать своих героев, пострадавших в довоенное время, восхищаться красотой икон и церковнославянского языка, обсуждать покрытые пылью решения древних соборов - а новых пришедших к вере людей интересовала, в основном, радость обретения ими веры и то, как им с этой верой сейчас, в реальных современных условиях жить. Им удалось-таки создать свой богословский институт, в котором они сумели поддерживать особую атмосферу оторванности от реальной жизни и погружённости в прошлое - но они не смогли дать реальные, вразумительные ответы ни на один из животрепещущих вопросов современности. Таков был круг этих людей. Это в их кругу получил распространение, в частности, принцип "опоры на святоотеческое наследие" - весьма глубокий и тонкий принцип, который складывался столетия, который предполагает действительное знание сочинений церковных авторов разных эпох, любовь к ним, привычку свободно мыслить в согласии с ними. Этот принцип непросто и долго складывался в предшествующую эпоху нашей церковной жизни, которая закончилась в 1917 году. Но в наше время, когда произошёл приход новых людей к вере, с их новыми, неожиданными вопросами, с их стремлением связать веру со своей реальной жизнью, когда эти сочинения древних авторов надо было просто заново открыть, прочитать и полюбить, этот "святоотеческий принцип" выродился в самое обычное "одёргивание" - не смейте думать, ставить свои вопросы, искать, всё уже давно известно, все вопросы уже решены, святые отцы уже всё сказали. Короче, это было полное банкротство этого круга людей. Они, может быть, и пронесли через трудные времена веру, и сохранили некоторые понятия прежней эпохи - но вот наступило новое время, которое поставило новые задачи, и здесь они показали свою полную несостоятельность.
Конечно, мой знакомый не мог в полном смысле принадлежать к кругу таких людей - он сам лишь недавно, и причём довольно искренне пришёл к вере. Но он, видимо, встретился с такими людьми, и перенял от них это ложное глубокомыслие, стремление рассуждать о вещах, которые они сами не понимали, это представление о себе, как о "подлинно православных", иллюзию "опоры на древнюю традицию" и стремление свысока поучать. И здесь у меня возникает вопрос - неужели же человек действительно столь не самостоятелен и подвержен внешним влияниям? Неужели достаточно встретить некоторых людей, попасть в их круг - и это определит дальнейшую жизнь человека, и сможет даже замутить в нём достаточно искреннюю и чистую веру? Неужели же в самом деле так мало в жизни зависит от самого человека?.. Но впрочем, я сознаю, что поднял здесь достаточно непростые вопросы - и потому касаюсь их лишь вкратце.    
Шло время, и наши скромные приходские беседы стали привлекать новых и неожиданных людей. Так, например, через некоторое время в наш храм был назначен новый молодой священник. Он перед этим служил в другом храме, и, видимо, продолжал сохранять с ним связь. Как-то он согласился провести с нами одно или два занятия. Они прошли замечательно - у него оказалась своя, очень интересная манера ведения бесед. Как оказалась, он уже преподавал в воскресной школе и имел в этом опыт. К сожалению, он не стал приходить к нам и проводить занятия регулярно. Я думаю, он просто не захотел "погружаться" в эту ситуацию, брать на себя ответственность. Я ведь дал уже понять, и совершенно этого не скрываю, что положение нашей школы в приходе было очень не прочным. А ведь какую пользу, если подумать, могло принести участие молодого образованного священника нашей школе, делу развития в приходе духовного образования !
Но вот зато участие другого священника, и особенно его отзыв о том, что мы делали, были для меня очень дороги. Это был очень необычный человек и священник, и поэтому я о нём отдельно расскажу.

ПЕРЕДОВОЙ СВЯЩЕННИК
    Однажды в воскресный день, приехав в храм на богослужение (я в тот день не алтарничал), я заметил в храме нового священника.  Он чем-то сразу привлёк моё внимание. Шла панихида, и он среди наших достаточно диких и некультурных прихожан выглядел, "как Христос среди разбойников". В его лице ощущались какая-то культура, интеллигентность. Он мне напомнил лучших православных людей, которых я встречал до этого.
Впоследствии оказалось, что он действительно направлен на служение в наш храм. О его прошлом у меня есть только случайные, отрывочные сведения. Так, говорили, что он да этого в разных местах восстановил несколько - не помню точно, кажется, девять - храмов. Каждый раз, когда он восстанавливал храм, собирал вокруг себя людей, его переводили в новое место. Не знаю, какие соображения были у тех, кто с ним так поступали. Конечно, в то время было очень достойно и почётно восстановить несколько храмов, и в то же время главное назначение священника - собрать вокруг себя общину верующих людей. Впечатление было такое, что ему специально не давали "осесть" на одном месте, чтобы он не мог исполнить своё священническое назначение.
Тем не менее, какой-то круг людей ему вокруг себя удалось всё же собрать. Не ограничиваясь восстановлением храмов, он выступал перед слушателями военной академии. Обладая замечательным даром слова, умением вдохновлять и привлекать людей, он увлёк многих молодых учащихся, и они сделались его духовными чадами. Теперь, несмотря на дикость и заброшенность места, в которое он попал, они стали понемногу здесь собираться. Через несколько месяцев на исповедь к нему уже стояла длинная очередь людей, приехавших со всех концов Москвы, в основном, военных.
Таким образом, человек это действительно был необычный, как я и это и ощутил при первой встрече. Это наводит меня на мысль о роли и месте человека в Церкви. Оказывается, верующие люди могут не обязательно собираться вокруг храма (в котором служит неизвестный, просто назначенный сюда священник) - они могут собираться и вокруг конкретного священника. Могут, видимо, собираться и вокруг мирянина, если он обладает даром увлекать и объединять людей. При этом священник должен служить в конкретном храме, а мирянин - посещать храм, и там совершать всё, что принято делать мирянам - это нужно для поддержания единства Церкви. Вспоминаю наш храм на набережной - ведь и там все прихожане собрались, по существу, вокруг отца А. - и иначе никто бы и не пришёл в этот храм! Такие отношения, которые не зависят от конкретного места, и возникают непосредственно между людьми, и являются наиболее ценными в Церкви. В этом случае, даже если священника вдруг непонятно почему начнут переводить из храма в храм, эти отношения не распадутся, а будут существовать как бы независимо от храмов. Правда, при этом всё же непонятно, зачем совершать эти сложные перемещения - ведь для того, чтобы эти наиболее ценные в Церкви отношения могли завязаться, верующим людям нужно всё-таки достаточно долго встречаться в каком-нибудь одном месте.
Про нашего нового священника ходила даже одна легенда. Кажется, в каком-то смысле, благодаря одному случаю ему удалось сделаться даже очень известным. Когда-то, в далёкое седое советское время, вскоре после полёта первых людей в космос, в Москве проходило одно собрание, и на нём ведущий, видимо, желая покрасоваться перед аудиторией, сказал, что вот, мол, первые космонавты летали в космос - но никакого Бога там не видели. В ответ из зала раздалась одна замечательная фраза, сказанная каким-то молодым человеком: "Низко летали!" Фраза эта, без сомнения, внесла свой достойный вклад в развитие космонавтики. Так вот, согласно легенде, этим молодым человеком, сказавшим эту замечательную фразу, был как раз наш батюшка. Если произвести несложный расчёт, то в то время, в начале 60-х годов, ему было как раз около 20 лет. Правда, возможно, что первым эту фразу придумал какой-то другой человек, и после её повторили в те годы множество верующих людей - но, по крайней мере, и он тоже был среди этих людей, что свидетельствует о его смелости и искренности. Не знаю, но так гласит легенда, которую я, конечно же, никак не проверял.
И вот, такого замечательного человека почему-то направили в наш заброшенный храм, к нашим диким и тёмным прихожанам, к нашему молчаливому настоятелю и нашему властолюбивому старосте, чтобы он здесь среди могил совершал панихиды и отпевал покойников! Конечно, он оказался кому-то неугоден, и ему хотели как-то насолить! Ему здесь было тяжело, это чувствовалось. В этой спёртой обстановке ему было душно, не хватало воздуха. Тем не менее, как я уже сказал, он аккуратно продолжал служить - и через некоторое время вокруг него снова собрался круг близких ему людей, и ему удалось здесь многое изменить.
Но я веду речь о том, как он отнёсся к нашей воскресной школе. Мы с ним довольно часто встречались в трапезной, и он, конечно, знал о наших беседах. Он не то чтобы в них участвовал - а просто познакомился с их участниками, несколько раз мы вместе пили чай. И вот что он сказал однажды, во время одного из таких застолий: "Вы знаете, благодаря этим беседам мы перестали бояться друг друга." Этим он вдруг обозначил, пожалуй, главную особенность этого храма. Действительно, здесь, несмотря на постоянно совершаемые богослужения, всё время царило нервное напряжение. Люди служили вместе в алтаре - но они, по существу, не знали друг друга, не доверяли друг другу. Ни в ком нельзя было быть полностью уверенным, ни на кого нельзя было полностью опереться. Людей объединяла только определённая последовательность действий - исполнение последования богослужения, чтение часов, уборка, трапеза, отпевание покойников в храме и около могил. Чувства общего дела, подлинных христианских отношений не было. Все это, может быть, интуитивно чувствовали, но никто не решался это нарушить - для этого нужно было раскрыться, стать беззащитным, в каком-то смысле пострадать.
И вот, оказывается, эти наши беседы, на которых мы просто собирались, откровенно разговаривали о Церкви, о Евангелии, о своей жизни, смогли в какой-то степени эту ситуацию "переломить"! Они смогли, по крайней мере, для некоторого круга людей создать атмосферу открытости и доверия, свойственную Церкви! Но для этого нужно было начать делать это всем вместе, совершить некоторое совместное усилие! Однако, начал делать это и придумал всё-таки один человек - наш отец дьякон!
Эти события ставят передо мной один вопрос - о месте в церковной жизни богослужения, и таких вот просветительских бесед. Без сомнения, богослужение играет в нашей церковной жизни центральную роль. Оно выработано столетиями, и действительно затрагивает очень глубокие и важные струны в человеке. Люди приходят в Православную Церковь именно благодаря её богослужению. В нём, в самой его атмосфере они действительно ощущают живое присутствие Христа.
Но вот, оказывается, с богослужением в храме всё было в порядке - а этого живого присутствия Христа между служителями алтаря не было, между ними царили отчуждение и недоверие. При этом нельзя сказать, чтобы богослужение было совсем бездейственно - оно всё же создавало в храме благоговейную и молитвенную атмосферу, которую чувствовали приходящие прихожане. В чём же дело? Видимо, в том, что богослужение - это только вершина церковной жизни, и кроме него в этой жизни должно быть ещё многое, на чём держится эта вершина. Всё же Церковь - это в первую очередь люди, отношения между ними, состояние их душ, и именно на этом, в конечном счёте, держится богослужение. Люди должны общаться, как и все люди, поддерживать друг друга словом, заниматься конкретными делами - но только всё это делать на основе веры. Тогда, если они уже достаточно уверены друг в друге, и им не о чем больше говорить, можно совершить и богослужение. Оно же привлечёт и человека, пока ещё далекого от веры - как может привлечь далёкого путника вершина горы. Но вот он подходит к горе, и видит, что она на самом деле состоит из своего основания и склонов. Также и в Церкви - сама её жизнь, на самом деле, состоит в общении и совместных делах.
В советское время церковная жизнь была, в действительности, очень сильно искажена. Церковь, потеряв авторитет и доверие большинства людей, подвергалась гонению, и в результате лишилась самой своей жизни - т.е. общения людей и их совместной деятельности. Удалось сохранить только "вершину", т.е. богослужение на малопонятном языке. Гонители как бы махнули рукой - а, ладно, пусть там бормочут что-то у себя в храмах!.. В результате те верующие, которые всё-таки сохраняли верность Церкви, вынуждены были находить выход своим силам только в богослужении. Они всё возносились и возносились к этой вершине - и в результате искренне начинали думать, что в этом-то и состоит истинная христианская вера, истинное Православие. Церковная жизнь становилась односторонней, лишалась своей полноты, целостности. Именно в таком виде она, в основном, и дошла до нас к началу нашего церковного возрождения. Именно в таком виде она, уже через пять лет после начала этого возрождения, и сохранялась в этом храме. Здесь по-прежнему пытались дышать разрежённым воздухом горных вершин. Их блеска было достаточно, чтобы привлечь далёкого от веры человека - но недостаточно, чтобы организовать его нормальную, полноценную жизнь. Для этого нужно было, как минимум, разбить лагерь у подножья горы. Но лагеря не было - и из-за этого и сами любители горного воздуха всё с большим трудом поднимались к своей вершине, не чувствуя взаимной поддержки и "плеча друга".
Такой была обстановка в этом храме. Впрочем, я понимаю, что затронул здесь непростые вопросы - о том, что такое вера, о роли в жизни Церкви богослужения, о положении Церкви в советское время - а также о том, что такое человек, что ему вообще в жизни нужно, о сочетании в его жизни молитвы, общения и деятельности. Может быть, кто-то имеет на этот счёт другие мысли, а может быть, кто-то бы выразил сходные мысли другими словами.
Что же касается этого священнослужителя, о котором я сейчас пишу, то, признаюсь, что я до конца не понимал ни его внутреннего состояния, ни его жизненной ситуации. Так, от меня были закрыты и его отношения с настоятелем, и с отцом дьяконом, и со старостой. В этом смысле я вёл себя как любой недавно пришедший к вере человек, который сосредоточен, прежде всего, на своём внутреннем мире, и почти не замечает окружающих его людей. Кроме своей собственной души я был сосредоточен на главном велении того времени, на том, к чему меня призвал Бог - на создании воскресной школы. Я видел, что этому священнику тяжело. Что он, тем не менее, продолжает служить и собирает вокруг себя людей. Я чувствовал, что он всегда и во всём меня поддерживает. Я сожалел, что наши усилия не объединены, и думал, какой бы шаг вперёд сделала при его участии наша воскресная школа. Но я понимал, что это был человек другого круга общения и других возможностей. Что у него была своя сфера деятельности, и он не хотел вмешиваться в ту сферу, которой занимался отец дьякон. В конце концов, он и без того внёс огромный вклад в жизнь нашего храма. Его прислали сюда, чтобы здесь закончилась его деятельность - а он вместо этого буквально "взорвал" храм изнутри! Даже нашего властолюбивого старосту он в конце концов "приручил"! Это был один из самых интересных людей, которых я вообще в своей жизни встретил. И я благодарен судьбе, которая, я думаю, также и ради этой встречи привела меня в этот храм.

ТАИНСТВЕННЫЙ СТАРОСТА
Читатель чувствует, что в этом моём рассказе чего-то не хватает. Именно, остался "за кадром" самый таинственный и загадочный герой этой истории - наш властолюбивый староста. Что же его всё-таки побуждало так "глушить" ростки всего нового, что рождалось в храме, так гнать любого человека, который действительно всеми силами старался служить Богу? Дело в том, что, как я это уже сказал, человек это был искренне, глубоко верующий. Теперь, когда я его вспоминаю, я ясно вижу - нет, не стремление к наживе привели его в храм, не поиск каких-то жизненных выгод - а только искренняя вера, любовь к храму, желание служить Церкви. Не случайно он, насколько мне известно, прежде ходил в другой, деревенский храм, где тоже играл какую-то важную роль. Не случайно он воспитывал в вере своих детей, и даже привёл в храм своего сына, в качестве ночного сторожа. Всё это свидетельствовало, что это был человек в Церкви далеко не случайный, который тоже, по мере своих сил, так, как он это понимал, старался служить Богу.
В чём же дело?.. Почему же он стал "гонителем" наших просветительских усилий, нашей воскресной школы?.. Почему не принимал ничего нового, что рождалось в храме?..
Я думаю, что причиной этого было одно качество, которое мы обычно называем словом "властолюбие". Он привык считать себя "главным" в той ситуации, в которой он находился. Он не принимал ничего непривычного, такого, что не вписывалось бы в ту систему вещей, в которой он ощущал себя руководителем. И в результате даже наши скромные просветительские усилия вызывали у него отторжение и неприязнь.
Я уже говорил о той ситуации, которая складывалась в период советских гонений в немногих открытых тогда храмах. Как в целостной приходской жизни произошло разделение на служителей алтаря - и простых прихожан. Первые совершали богослужение, "давали" другим людям духовную пищу - а вторые просто сюда приходили сюда и этим "пользовались". Но был и ещё один круг людей, которые заботились о хозяйственной жизни храма, и которые не принадлежали ни к прихожанам, ни к церковнослужителям. Они, как и прихожане, были оторваны от богослужения, и создавали только внешние, материальные условия для его совершения. Именно к таким людям и принадлежал наш староста. Его представления о содержании веры были очень неточными - во всяком случае, он никогда не выражал их в слове. Он сознавал себя "хранителем" этой обстановки, в которой совершалось богослужение - и в этом смысле, действительно, был "хранителем" веры. Потому его собственная вера могла быть очень искрення и глубока - не случайно он выполнял в Церкви эту важную и ответственную роль. Но при этом он не замечал одну важную вещь. Вся его деятельность основывалась на богослужении. Богослужение совершали люди образованные. Для этого нужно было разбираться в основах веры, многое знать. Именно к этому мы и стремились с отцом дьяконом, создавая воскресную школу. Но он не принял наших усилий, даже стал им противостоять. Получается, что он отрицал то, благодаря чему сам же и существовал. Его картина жизни не была совершенной, целостной. Он видел только её часть - храм и свою деятельность в нём. Исходя из такой картины (т.е. не учитывая вовсе церковного образования) Церковь не смогла бы существовать как целое. Он, на самом деле, и не думал об этом - его интересовал лишь его собственный храм и возможность совершения его собственной деятельности. Даже священник, даже богослужение были лишь "условием" этого - важно было, чтобы священник был, чтобы богослужение совершалось, а что за этим стоит, как появляются священники и как появилось богослужение, было совершенно не важно. В этом состояла бедность и ограниченность такого мировоззрения.
С другой стороны, в характере нашего старосты очень явны были черты главенства, лидерства. Это был активный, играющий роль лидера мирянин. Подобная ситуация ставит перед человеком в Церкви серьёзные проблемы. С одной стороны, роль лидера - собирать людей вокруг себя. С другой стороны, в Церкви люди должны собираться вокруг Христа. Эта проблема, вроде бы решается, если человек встраивается в церковную "систему", начинает собирать и объединять людей в обстановке Церкви и от лица Церкви.  В этом смысле в данном случае всё, вроде бы, было соблюдено - наш староста работал при храме, занимал в Церкви определённую должность, и, таким образом, был встроен в "систему" Церкви. Однако, вспомним, как он осуществлял своё служение. Как чувствовал себя в храме полноправным хозяином, как "на равных" говорил с настоятелем и со всеми другими священниками, как совершенно не уважал богослужения ради решения каких-то подведомственных ему дел. Складывалось впечатление, что он, хоть и встроился в церковную "систему", всё-таки чувствовал себя в храме полноправным лидером. Не получилось ли так, что в данном случае эта составляющая - стремления к руководству, лидерству - всё-таки оказалась преобладающей, и этот человек вёл себя здесь так, как будто он был полностью самостоятелен, как будто он вовсе и не работал при храме?.. В этом случае мы всё-таки должны быть ему благодарны, что он всё-таки устроился работать в храм - потому что иначе мы бы столкнулись с ситуацией, когда человек с ярко выраженными задатками руководителя, лидера начинает осуществлять их вне храма - и таким образом кладёт начало маленькой внутрицерковной секте. Здесь, несомненно, перед таким человеком встаёт ситуация серьёзного внутреннего выбора. И можно только радоваться, что этот человек решил её достойно - при всех особенностях своего характера, при всей странности возникшей ситуации, он всё-таки выбрал место скромного работника при храме.
Стоит присмотреться, в чём состоял вообще вообще в данном случае стиль руководства, на чём вообще строились его отношения с людьми. Думаю, не ошибусь, если скажу, что это были простые дружеские, приятельские отношения. В этой обстановке, где отсутствовали подлинное духовное напряжение, подлинное служение Богу, он просто собирал при храме своих друзей. Они работали на этой небольшой территории, сидели в своих комнатах, ходили друг к другу в гости, пили вместе чай, беседовали - и этим удовлетворяли свою потребность в дружеском общении. Им казалось естественным, если любой человек, как-то участвующий в жизни храма, будет приобщаться к их кругу, станет одним из их друзей. Да, но как бы тогда осуществилась задача развития церковного образования?.. В этом круге ничего не рождалось, здесь просто катилось всё, как прежде, привычной колеёй!.. Для того, чтобы сделать что-то, нужно было выйти из этого круга, или не приобщаться к нему! У меня уже был опыт общения со сторожами и дежурными в другом храме, где мы подолгу сидели в сторожке, пили чай, вели бесконечные разговоры на самые разные темы - но из того так и не вышло ничего стоящего и серьёзного. Здесь же передо мной стояла именно задача создания воскресной школы. И поэтому я не принял совершенно естественного "приглашения" старосты и других сотрудников храма стать их закадычным приятелем, принадлежать к их кругу, уютно и привычно проводить здесь при храме своё время. Может быть, в этом с моей стороны была всё же некоторая ошибка?.. Ведь в этом, во многом, и состояла причина неприязни нашего старосты к нашей воскресной школе, его безразличного и даже враждебного отношения к нашим усилиям. Но видит Бог, что я тогда не мог поступить иначе! Задача была слишком ответственна, и я должен был сосредоточить свои силы на главном. Возможно, теперь, обретя некоторый опыт, я был бы более внимателен к простым окружающим меня людям, не преследующим никаких "высоких" целей, проявлял бы к ним больший интерес. Но тогда, через 3 или 4 года после моего собственного прихода к вере, это было невозможно.
Я иногда думаю - а что же эти люди старшего поколения, имеющие более глубокий опыт в вере - я имею в виду старосту и настоятеля этого храма?.. Почему не "взяли инициативу на себя", не поддержали молодого человека, который не имел других целей, кроме помощи храму, кроме развития в нём духовного образования?.. Почему, например, староста не пришёл на занятия нашей воскресной школы, не пообщался с людьми - это повысило бы и его авторитет, и здесь бы он нашёл себе новых друзей?.. Почему и настоятель тоже ни разу не собрал нас - я имею в виду, даже не для того, чтобы говорить о вопросах веры,  а просто, чтобы рассказать нам о проблемах храма, о том, что говорят им на епархиальных собраниях?.. Такие события очень способствовали бы созданию нормальной обстановки в храме - ведь говорил же наш второй священник, что наши беседы содействуют взаимопониманию и миру между людьми!.. Но никто из них ни разу этого не сделал - видимо, потому, что им это не было нужно. Настоятель продолжал молчаливо служить в алтаре, не интересуясь ничем, что происходит вокруг, и староста продолжал заниматься своими делами, не нуждаясь ни в каких реформах и изменениях. Наши усилия, столь важные для тех, кто в них участвовал, не вызывали в них никакого интереса, не вписывались в их привычную жизнь.
  В храме складывалась необычная ситуация - в нём было как бы два "центра". Один центр был настоятель с его богослужением - этот центр был духовный. И другой центр был вторичный - это был староста, который во всём зависел от богослужения, но именно он-то и считал себя главным. И вот вдруг появился третий "центр" - это была наша воскресная школа, где несколько человек собирались, чтобы познавать основы веры. Это нарушало сложившееся равновесие. Поэтому-то наши усилия и не вызывали у прежних "хозяев" храма поддержки, не пользовались их благожелательным вниманием - на них, в лучшем случае, закрывали глаза, их в лучшем случае терпели.
Не знаю, может быть, эти мои размышления о характере нашего старосты и обстановке в нашем храме  несколько наивны, неточны, несовершенны. Честно говоря, для меня в этой истории до сих пор остаётся что-то непонятное. О каких-то вещах я догадываюсь, но не умею ясно словами выразить. Ладно, пусть уж эти размышления останутся сбивчивыми и неполными, как они есть.

ИТОГИ   
Наши совместные усилия по созданию воскресной школы продолжались около пяти лет. Первый год из них был "подготовительным" - я только служил в алтаре, и мы ждали, когда же настоятель, наконец, благословит создание библиотеки и наши занятия. Остальное время более-менее регулярно проходили наши беседы. За это время произошло множество самых разных событий, возникло множество самых разных ситуаций. Всего этого я не смог бы теперь рассказать. У нас с дьяконом иногда происходили размолвки, мы ссорились, потом снова мирились. Помню, какое тяжелое впечатление произвёл на меня случай, когда одна из наших участниц затащила на занятие своих подруг, которые посещали какую-то секту - и он вдруг начал говорить с ними высокомерно, грубо и резко. Мне после этого даже было трудно общаться с ним. По моему тогдашнему убеждению, такие встречи были не место для межконфессиональных споров, и важен был сам факт, что мы собираемся, и чтобы православная Церковь произвела на таких людей доброе впечатление. Теперь я понимаю ту непростую ситуацию, в которую попал отец дьякон - ведь он был священнослужитель, и должен был защищать Церковь в условиях очень непростых отношений между Церковью и сектами. В любом случае, все наши размолвки быстро проходили, и снова водворялся мир. Я чувствовал в нём главное - искреннюю веру, ясный ум, подлинный духовный опыт, безраздельное желание служить Церкви.
Наши усилия не ограничивались только храмом. Важное место занимала наша деятельность в соседней библиотеке. Он тогда уже, в самом начале церковного возрождения понял, что Церковь не должна замыкаться на территориях храмов, что нужно идти к людям, быть ближе к жителям города, что вера должна пронизывать собой мир. В соседней районной библиотеке удалось договориться с сотрудниками, они проявили интерес к нашей деятельности, и некоторые события происходили там, вдалеке от территории нашего храма. Но всё же это были эпизодические моменты, это было новое направление наших усилий, и я о нём здесь почти ничего не пишу.
Наши занятия принесли несомненные плоды. Для меня эти плоды состоят, в первую очередь, в человеческих отношениях. За эти месяцы и годы мы действительно стали близки друг другу, преодолели возникающее обычно в больших храмах отчуждение. В храме возник небольшой круг людей, которых объединяли именно вопросы веры, которым чужды были какие-то другие - например, хозяйственные, бытовые - мотивы отношений. Я уже сказал, с какими трудностями этот круг людей сталкивался.
Другими плодами были изменения в жизни каждого отдельного человека. Такие изменения и всегда просходят в случае прихода человека к вере. Но обычно они носят не очень направленный характер, их трудно самому человеку заметить, осознать. Всё меняется, если он обретает круг близких по духу людей и начинает посещать подобные регулярные беседы. Духовное его развитие приобретает определённое направление, вся жизнь - определённую структуру. Он теперь движется, совершенствуется, идёт в определённом направлении. Он может осознать изменения в себе, то, каким он был прежде, и каким стал теперь. Такое действие производят на жизнь человека регулярные духовные беседы. Об этом могут свидетельствовать многие, кто это испытал.
И, наконец, третий результат, который я не стал бы особенно выделять, но который почему-то кажется важным многим, кто учился в мирских школах и институтах - это "приобретение знаний". Вот уж в самом деле, тема, которую не стоит слишком долго обсуждать! Ну кому какое дело, что человек "знает" - главное, каков он внутри себя, и как относится к окружающим людям! Но, в конце концов, в процессе духовной жизни и общения с другими людьми приобретаются и некоторые знания. Это происходит естественно, в результате чтения книг, размышлений, бесед. Эти знания важны не сами по себе , они служат не для того, чтобы кичиться ими перед другими людьми - они тоже служат спасению, внимательной духовной жизни. И потому это тоже один из результатов приходского духовного образования - но только я помещаю его на последнее место, в противовес нашей повреждённой культуре, которая вот уже многие десятилетия, а, может быть, и столетия воспитывает невежественных, ограниченных, гордых и самоуверенных "всезнаек".   
Что же ещё стало результатом наших усилий? Я думаю, что они в целом помогли изменить обстановку в храме. Буквально на наших глазах эта обстановка стала меняться. Правда, это произошло не только благодаря нашим усилиям, а во многом благодаря усилиям того передового священника, которого я достаточно подробно здесь описал. Также это произошло благодаря общим процессам в церковной жизни того времени, благодаря открытию новых храмов, церковных учебных заведений, приходу в Церковь новых людей, что опосредованно влияло, конечно же, и на обстановку в этом храме. Но я рад, что и мы тоже участвовали в этих процессах, что и мы тоже внесли в них свой вклад.
Школа эта потом просуществовала ещё как минимум несколько лет. Возможно, она действует и сейчас. Для неё были найдены новые, более просторные помещения, в неё были привлечены новые люди. Просто я через некоторое время всё-таки оттуда ушёл. По истечении названных пяти лет наш отец настоятель всё-таки обратил внимание на меня, и совершенно справедливо заметил, что если я преподаю в воскресной школе, то, значит, должен сам где-то учиться. После этого начался новый период в моей жизни - сначала поиска такого места, а затем и официального церковного обучения. Нашу школу я ещё некоторое время посещал, но потом постепенно перестал это делать. Видимо, на всё у меня уже не хватало сил. Так закончился этот необычный период моей жизни. Потому я и не знаю, как там дела сейчас - мне уже не хочется приезжать в место, с которым для меня так много связано, и со стороны наблюдать дело, в котором я уже не смогу принять активного участия. Но никогда - ни в то время, ни после - я не пожалел, что таким вот образом провёл эти пять лет в этом необычном месте и таким образом потратил свои силы.
Может возникнуть вопрос - а насколько разумной была эта трата сил? Для чего было так стараться создать воскресную школу именно при этом храме, где это вызывало столь яное противодействие многих сотрудников? Не принесла ли бы подобная же деятельность в каком-нибудь другом месте гораздо более ощутимый результат?
Но в действительности я прекрасно понимаю, всё должно было быть именно так, и иначе произойти не могло. Я не случайно встретил отца дьякона, и не случайно потом за ним пришёл в этот храм. Оказавшись в этом храме, мы не могли с ним заняться ничем другим, кроме создания библиотеки и воскресной школы. Встретив сопротивление сотрудников, мы не могли поступить никак иначе, кроме как терпеть его, мириться с ним, и, насколько возможно, его преодолевать. Даже моё прислуживание в алтаре, для которого у меня не было подходящих физических данных, имело в моей жизни определённый смысл. Несмотря на то, что я совершал его только ради более важной задачи - создания воскресной школы - я относился к нему чрезвычайно серьёзно, исполнял его с ответственностью и благоговением.  Таким образом, всё происходило так, как и должно было происходить. Это было именно то стечение обстоятельств, которое мы впоследствии, вспоминая и осмысливая его, называем Божьей волей.
Меня често говоря, больше волнует другой вопрос - с чем же мы всё-таки встретились в этом храме? Что это было за стечение обстоятельств, которые сделали обстановку в нём столь неподвижной, бесцветной, затхлой?.. Здесь неизбежно я буду строить догадки и предположения - ведь предыдущего периода нашей церковной истории, пришедшегося на советское время, я не застал. Но вот что я думаю по этому поводу. Без сомнения, люди, которые в непростое советское время сохранили веру, совершили духовный подвиг. Благодаря им продолжалось богослужение в немногих открытых храмах, благодаря им эта остановка дошла до нас. Но парадокс состоит в том, что, донеся знамя веры до нашего времени, они в самый последний момент... выронили его! Я имею в виду неспособность многих из этих людей связно и осмысленно говорить о вере, передать её следующему поколению. Вспомним, в чём, в большинстве своём, состояла церковная "проповедь" в то время! В том, что в советское время Церковь подверглась гонениям, что с ней поступили несправедливо, что у неё отняли её прежнее общественное положение, а также находящиеся в её распоряжении здания - а вот теперь должны всё это вернуть. Также вспоминали тех, кто в 30-е годы пострадали, обвиняли во всём советскую власть, говорили, что вот, их объявили преступниками, а они на самом деле - святые, идеализировали всячески дореволюционное время, очерняли всячески советский период, в который прошла вся наша жизнь. И почти ни слова о Боге, о радости веры, о том, как обрести эту веру человеку, который к ней стремится, как окрепнуть в этой вере, как с ней в реальных современных условиях дальше жить!.. Эти слова и мысли, столь естественные и необходимые в наше время, просто не рождались в сознании этих людей! Они не видели, не понимали нашего времени, все их мысли и стремления принадлежали прошлому!.. И это означало полное духовное банкротство этих людей. Они выполнили свою роль, сохранили веру - но потом эта вера выпала из их рук, и они уже не смогли её нам передать. Её передали нам совсем другие люди - которые, так же, как и они, в советское время сохранили веру, но рассуждали не о дореволюционных временах, и не о том, как возвратить отнятые прежде здания, и не о потерянных привелегиях, и не о "реванше" - а находили в себе силы даже и в это непростое время проповедовать веру, наставлять новых людей, учить их жить с верой в реальных современных условиях. Именно благодаря таким людям вера, в основном, дошла до нас. А тот, прежний круг людей, тоже пронеся её в какой-то степени через советское время, сумел ещё выкрикнуть в последний раз свои обвинения, обиды, претензии - и окончательно потерпел банкротство, окончательно канул в прошлое.
Возможно, что эта ситуация нашла своё отражение и в этом храме. Правда, здесь не вспоминали дореволюционного прошлого, не говорили о жертвах репрессий и несправедливости советского строя, т.е. не было всего этого нытья - здесь просто молчали. Но суть от этого не меняется. Здесь очень хорошо поняли, что если вот так просто совершать и совершать богослужения, сидеть тихо и ни с кем ни о чём не разговаривать, то можно как-то выжить и даже в какой-то степени сохранить веру. Но наступили новые времена. Множество новых людей стояли на пороге Церкви, к ним нужно было обратиться с живым и действенным словом о вере - а здесь по-прежнему, и через пять лет после этого не имели ничего таким людям сказать. И в этом проявилась несостоятельность собравшихся здесь людей. Они тоже, как и те, кто излишне сосредоточился на дореволюционном прошлом и своих надеждах на его возвращение, оказались принадлежащими к уже уходящему кругу, который уже выполнил свою роль, и теперь ничего не имел, да и не хотел нам сказать.
Что же нужно было делать нам, новым людям, приходящим к вере, с которой теперь предстояло нам прожить всю оставшуюся жизнь? Как ни странно, приняв веру от старшего поколения, но не имея возможности по-пастоящему на него опереться, нужно было начинать всё заново. Заново ставить вопросы, искать на них ответы, читать Священное Писание, встречаться, собираться, поддерживать друг друга на этом нелёгком пути. Это было главной задачей того времени, и это и делали многие люди - в т.ч. и мы с отцом дьяконом. И лишь иногда можно было опереться в этом на тех, кто шёл в этом на шаг или полшага впереди нас - т.е. на тех людей, которые уже в советское время пошли этим путём, и имели опыт реальной, осознанной жизни с верой в современных условиях.
  Некоторых из таких людей я и встретил в том храме на набережной, о котором я писал несколько ранее. Там, как я уже сказал, уже была дружная, сплочённая община людей, живущих современной городской жизнью почти независимо от храма, и воспитывающих в вере своих детей. Я уже достаточно описал их достоинства и недостатки - не для того, чтобы кого-то обвинять, но для того, чтобы честно описать, как всё это видел я тогда. Как видим, и здесь тоже не было полного совершенства. Вообще, его чрезвычайно трудно найти в церковной жизни - везде мы видим лишь некоторые "варианты", лишь некоторые "воплощения" веры, из которых отдельному верующему человеку невольно приходится выбирать, поскольку он по необходимости должен принадлежать к какому-то кругу верующих людей. Мне кажется, ясен выбор любого более-менее трезво мыслящего человека между теми двумя храмами, которые я описал - конечно же, он выберет большую культуру и свободу, в противовес замкнутости, неподвижности и ограниченности. Именно так и пролегла нить нашей церковной преемственности. Люди, которые имели смелость даже в самое тяжёлое время проповедовать веру и жить с верой, обрели некоторое влияние на будущее, а те, кто только вспоминали прежние времена, или всё время молчали, оказались несостоятельными и не оставили по себе никакого следа.
Эта ситуация ставит передо мной целый ряд вопросов. В чём смысл нашей церковной (и общественной) истории XX века? Почему получилось так, что живая дореволюционная церковная традиция в этом веке оказалась очевидным образом прервана? В чём смысл нашего церковного возрождения, которое, видимо, представляет собой некое новое движение, отчасти связанное, но отчасти и не связанное с нашей прежней церковной историей? В чём смысл вообще русской истории, которая постепенно, незаметно, в течение столетий привела сначала к советскому времени, а затем - к наступившему теперь церковному возрождению? Так ли уж плохо, с этой точки зрения, советское время, "разделившее" две эпохи нашей церковной истории - прежнюю, застывшую и устремлённую в прошлое, и теперешнюю, живущую настоящим и устремлённую в будущее?.. Всё это непростые вопросы, и я не уверен, что мне здесь удастся дать на них ясный и исчерпывающий ответ. Но хорошо хотя бы, что удалось их здесь поставить. Эти вопросы, казалось бы, не имеющие связи с нашей повседневной реальной жизнью, тем не менее, чем-то важны для нас, продолжают нас волновать. В них по-прежнему остаётся что-то для нас не до конца ясное. И, конечно, по мере возможности, в этом хотелось бы разобраться.