Любовь воды

В этом году вода на мелководье аномально прогрелась к концу июля. На глубине было конечно холоднее, но вечером, в сетях встречалась затёкшая рыба. Решили похожать три раза в день.

И почему мы взяли только одну пачку соли?

Я вывожу резиновую лодку с двумя рыбаками, в самый большой пресноводный бассейн Европы, бреду по колено в воде, как Гулливер, перехватив фал через плечо, тяну своих похмельных лилипутов на промысел. Удаляюсь от берега почти на три сотни метров. Погружаюсь по бедра, живот, и вот, влага поднимается до уровня сердца, отбивающего ритм каркаса широкой груди, вторит в такт, встречным мягким ударам тёплых ладожских струй. Илистый песок под ногами на мгновение уходит из-под ног, вода нежно хватает меня за пятку и поднимает вверх. Дно собирается в гребень, тёмная ласковая волна отступает и взору моих спутников, ниже терминатора бронзовой спины их поводыря, открывается богатый молочный рельеф, освящённый золотом июльского солнца, выплывающего из-за Карельской окраины Русской плиты.

Я стою, широко расставив ноги, как Колосс Родосский, между двумя кусками пологой земли,  бросаю конец и отталкиваю резинку в открытое озеро, за островной мыс.

На потёртой генштабовской пятисотке, жалкий кусочек суши, поросший камышом и густым ивняком, который топчет моя левая нога, назывался Большим Яковом. С севера, в паре сотен метров плывёт Малый Яков, абрис береговой линии острова и вытянувшейся длинной россыпи луд на карте, один в один повторял форму человеческого сперматозоида из учебника биологии Вилли и Детье. В тяжелый период полового созревания я тайком брал с недоступной полки шкафа светло-коричневый том, в потертом матерчатом переплёте и наслаждался чувственными абзацами, посвящёнными описанию женского оргазма. Текст от пожилой гарвардской профессуры был насыщен натуралистичными деталями и распалял посильнее «Любовника леди Чаттерлей».

На горизонте силуэты товарищей, медленно ползущих вдоль сети, видно богатый улов, рыба прёт в берег.

Второй месяц в поле. Желание переполняет меня.

Вспоминаю своих женщин, с которыми было и могло случиться. Синева читает мысли. Надо мной зависает облако в виде обнажённой фемины, раскинувшей в стороны, подкрашенные солнцем колени. Я сладко дрожу на затопленной площадке у основания небесной лестницы. Как же хорошо!

Сейчас, Ладога моя подруга. Песок с галькой впивается в спину на отмели в виде хвоста кометы Малого Якова. Над водой только глаза и ноздри, а тело нежно гладит вязкая нагретая до температуры кипения эфира, биомасса, уютная пучина затягивает меня в свое нутро, пробирает приятная дрожь.

Подобное чувство, меня посетило в первый раз на уроке физкультуры в четвёртом классе. Я ставил рекорд лазания по канату, верх и вниз, и снова крепко зажав, волокнистый затёртый ствол, взлетал к потолку, и там, на верхотуре, почувствовал сладкую и острую боль под животом, потемнело в глазах, попытался задержать этот момент физического счастья и крепко, крепко сжимал ноги.
 
– Селивёрстов! Спускайся, хорош, висеть, –  закричал физрук, и спас мне жизнь.

Это была бы первая смерть от удовольствия, при соитии человека с канатом.
Рано созревший школьник, напоминал в этом порыве, известную лабораторную мышь, которая давит на кнопку, раздражающую центр удовлетворения и умирает, растворившись во вселенской радости.

Я лежу на отмели и бьюсь головой о песок.
Гигантский песчаный сперматозоид проснулся, зацепил гравийно-галечным хвостом, с прослоем ржавых конкреций, маленькое загоревшее тельце с белой полоской посередине, и тихо ушёл вниз.

Люди в лодке, ослепленные рыбным изобилием, не поняли, почему, вдруг в штиль, прошла одиночная метровая волна. Спустя сорок секунд, сейсмостанция на Пулковском шоссе в Санкт-Петербурге зафиксировала землетрясение магнитудой пять баллов на юго-восточном берегу Ладожского озера, позволившее академику Морисонову утверждать о возобновлении тектонической активности на южной окраине Фенноскандии. Срочно были внесены поправки в нормативные документы по строительству в сейсмических районах, что изрядно добавило головной боли проектировщикам и застройщикам.

Я устремляюсь со своим островным, каменно-драконым провожатым, вдоль песчаных пляжей, мимо устья реки Олонки, проскочили Видлицу, так быстро, что заломило уши, или шуи,  не чувствуя кожи и органов, температура окружающего мира сравнялась с температурой горящего нутра. Меня захлестнуло лассо из валунов  с голову младенца и жестко ударило под ребро. Я полетел в глубину.  Стало ужасно зябко, так холодно мне никогда не было. Даже зимой, даже в горной ледяной пустыне.

Сколько прошло времени, минута, час, сутки?

Открываю глаза, я лежу на дне, лицом вверх, слева под грудью, багровеет свежий синяк, размером с апельсин, лучи света пробиваются сквозь мутное ладожское тело, с неторопливо проплывающими тенями рыб. Ощупываю бок, похоже, сломаны рёбра, так трудно дышать. Странно, а почему я могу это делать под водой?

Резко взмахиваю руками и выныриваю.

Меня встретил красный мерцающий шар, повисший над западной окраиной Балтийского щита.
Знакомый чёлн выгребает ко мне, наполненный серебром.