Кофе и молоко

  Юность. Принято считать, что она обязана нестись яркой кометой, переливаясь всеми цветами радуги и брызжа весельем, что надо непременно бежать, постоянно прибывая в состоянии лёгкой эйфории, причём опаздывая, куда только можно. Что необходимо ценить каждое мимолётное мгновение, чтобы не было мучительно больно… – далее по классической цитате. Что надо торопиться жить, творить, любить и постараться успеть везде и всё попробовать. А всем ли подойдёт такая жизнь? Ведь достаточно остановиться и задуматься, хотя бы на мгновение, и время, убежав немного вперёд, оглянувшись, замрёт и будет терпеливо ждать, причём столько, сколько надо. Правда, имеется один минус: при таком мировосприятии и образе жизни тяжело обзавестись друзьями.

  Так случилось и со мной. Перейдя после девятого класса из школы в колледж, не разжилась даже товарищами. Никто не спешил сойтись поближе, первое время со мной даже особо не разговаривали. Я тоже не торопилась прервать необъявленный бойкот, в общем, всё как всегда: всем всё равно. Хотя, нет худа без добра, я сконцентрировалась на учёбе, ведь юность – это не только пора беспечного веселья, но и больших надежд.

  Так, день за днём, неделя за неделей. И вот как водится, нежданно, зима постучалась в дверь первым снегом, настало время подумать, о гардеробе, и тут поджидал неприятный сюрприз: зимние сапоги оказались ещё совсем ничего, но вот молния, – «надо подумать и поменять». И я позаботилась, благо с этим, с лёгкостью могли справиться в «Доме быта», прям напротив моей альма-матер. Важный старичок с седой бородой, внимательно осмотрел изъян, сказал, чтобы я не волновалось: до завтра он сделает всё в лучшем виде.

  На следующий день, «отсидев» две «пары» и миновав автобусную остановку, сразу пошла к сапожнику, и вот незадача, здесь меня встретил форматный лист на скотче, – «Обед до 14:00». Откладывать назавтра не стоило просто остановить время, и где-то провести минут сорок, сорок пять. Сгодилась бы даже прогулка по набережной. Но сегодня погода не располагала: снег с дождём, под ногами мерзкая жижа оливкового цвета, и сильный ветер, причём как водится, прям в лицо. Поэтому я решила перекусить, раз так вышло. Обычное кафе, каких много, встретило теплом, терпким ароматом кофе и большим выбором пироженок. Взяв, по обыкновению, кусочек чизкейка, и чашку экспрессо, села к окну, и время секунда за секундой стало растворяться как кристаллики подмоченного сахара. Мир дрогнул и поплыл.

  Как тут со стороны прилавка послышалось:

  – Капучино и без молока, пожалуйста!

  – Капучино не бывает без молока.

  – А если постараться, ну чего вам стоит. Просто не добавляйте, сэкономьте, к вашей выгоде.

  Этот голос узнала бы из тысячи, а может быть и из миллиона. Я обернулась так и есть Кристинка. Бирюзовое пальтишко, оранжевые брючки, зелёные ботинки на толстой подошве и шотландский шарф расцветки клана Скотов. Давненько не виделись, но нечего не изменилось. Я привстала и замахала руками, привлекая внимание. Меня заметили.

  – Лерка! Как здорово! Ты что здесь делаешь? – с ходу похитила мой вопрос, в своём стиле продолжила она, даже не давая вставить слово: – хотя понятно, ты же здесь в «бурсе», совсем рядом учишься.

  – Ну, тоже скажешь, «бурса», – возмутилась я, обиженная в лучших чувствах, но вопрос задать опять не удалось, Кристину прорвало, как плотину в горах, и слова обрушились водопадом, обгоняя одно другое.

  – Прикинь, Оля с Юркой опять сошлись, и это после того что у них случилось в бассейне, это ещё при тебе было, должна помнить. Инопланетянин попался с курением в туалете – у нас же теперь географ мужского пола появился, директриса его взашей из школы выставила, ибо нечего воздух портить. Мишка олимпиаду по физике в районе выиграл, а вот в Москве провалился, и посему сейчас в жуткой депрессии. А Мила больше не идёт в суриковский, она теперь видит себя великой актрисой, интересно надолго ли.

  – Да весело у вас там, – мне удалось вставить слово в этот несущейся поток сознания?

  – Уж и не говори: после твоего ухода здравого смысла явно поубавилось, – усмехнулась Кристинка, и споткнувшись об моё «у вас», добавила: – ну а ты как?

  – А что я? Я учусь, группа тяжёлая, ведь даже с моим не слабым средним баллом, еле-еле в неё попала. Землеустройство – модная темка.

  – Неужели ни с кем ещё не сошлась? – очень искренне удивилась она, потом скроив умильную гримаску, добавила, – неужто всё так плохо.

  – Да со мной даже разговаривают через раз, – вспомнились одноклассницы, мгновенно замолкающие при моём появлении на горизонте, – с другой стороны, это наша группа подобрана хоть как-то, а остальной контингент, тот ещё, сама понимаешь: «бурса».

  – Не жалеешь, что ушла из школы?

  – Ты же в курсе моей ситуации: хочешь идти учиться дальше, – «зарабатывай сама», – продекламировала я маминым голосом.

  – Д-а-а, – печально протянула Кристина, пряча глаза, в уже остывший кофе, – впрочем, ты всегда была сама себе на уме, взрослее всех нас, вместе взятых. И там, небось, учишься настоящим образом.

  – Это точно! Не поднимая головы. Есть сверх идея.

  – Какая?

  – Тут всё дело в ГосДуме.

  – Это, что ещё за бред такой? – хохотнула Кристинка.

  – Надеюсь, ты не о системе государственного устройства, – попыталась поддержать шутку я, но всё же решила объяснить, – ГосДума издала закон, о пересмотре кадастрового реестра.

  – А попроще?

  – Да я и так упростила, как только смогла, у нас этот закон учат наизусть, как символ веры, – вспомнилось как мастерица, сияющая, как медный пятак, зачитала его впервые, – через год наша специальность станет на вес золота. Уже сейчас вербовщики из риелторских контор заманивают длинным рублём, есть ещё МФЦ, ещё в архитектуру можно устроиться, в поле работать.

  – И что дальше? – решила спрыгнуть с непонятной темы Кристинка.

  – Экзамен совместят с тестом на профпригодность, по результату выдадут документ, причём какой-то очень важный, что, мол, прошла, то ли, сертификацию, то ли, лицензирование. Разберусь ближе к концу года.

  – У, – глубокомысленно выдала Кристинка, стараясь сделать вид, что всё-таки поняла, о чём идёт речь, – ты всегда была умной, небось, и платить нормально станут?

  – Не совсем, если хорошо сдам, – тысяч шестьдесят оклада положат, причём сразу.

  – Ух ты, – восхитилась Кристинка, обретая понимание вопроса, – это больше чем мои родители зарабатывают.

  – Да, угадала мама, посоветовав, идти именно сюда, в эту, как ты её называешь – «бурсу», – я сделала паузу, чтобы спросить: что она тут делает: это я сюда каждый день на автобусе мотаюсь, ей-то в чём корысть. Опять не удалось.

  – А у нас сейчас учителя по ЕГЭ прессуют страшно, – озабоченности на лице не было предела, – большая редкость, – тебе-то, слава богу, не надо будет его сдавать.

  – Если в институт соберусь, придётся, – я собиралась, но не очень хотелось говорить об этом вслух, и всё-таки добавила: – вот уже пробники по биологии и истории купила.

  – Ты всегда заморачивалась на учёбе, «Гингема», о тебе до сих пор вспоминает, говорит, что в твоё отсутствие не видать нашему классу ни одной сотки балов на экзамене.

  – Так, учиться надо!

  – Да какая там учёба? – в сердцах махнула рукой Кристина, – все только о выпускном и трындят. Кто кого на вальс пригласит, какое платье заказать, да как шампанское мимо родителей пронести.

  – Сама-то уже решила, в чём пойдёшь? – спросила я, хотя меня ответ не очень интересовал.

  – Да ты его должна помнить, то самое, весёленькое такое.

  – Ты имеешь в виду, – меня обожгло догадкой, – тот самый героиновый приход, что одела на ёлку в прошлом году.

  – Да причём тут герыч? – удивилась Кристинка, – ты же сама говорила, что это два голубых зайца среди фиолетовых сосен играют в прятки на жёлтой траве под нещадно палящим солнцем.

  – Прикинь, а теперь я этого не вижу, – очень искренне рассмеялась я, правда, немного пожалев то время, когда видела, – хотя даже не представляю тот фон, на котором ты в нем не будешь бросаться в глаза.

  – Поэтому и не хочу шить ничего другого, мне нравится привлекать к себе внимание, – это да, она вряд ли затеряется в толпе, – мама его называет радужной кляксой и от всей души ненавидит.

  – Ты сама то что тут… – уличив момент, я в очередной раз попыталась задать свой уже совсем неважный вопрос.

  – Как твой Мур? – перебила меня Кристинка, делая вид, что слегка глуховата, – помнишь, как к вам в квартиру залезли мелкие воришки, а он их покусал, и с душераздирающим воплем, гнал до дверей подъезда.

  – Да, было дело, – это случилось ещё до аварии, тогда папа, ещё здоровый, забыл закрыть на ключ входную дверь, – Мур, что Мур, сидит на подоконнике да пялится на ворон, что на берёзе собираются, небось, роман сочиняет, о своих великих подвигах.

  Раздался характерный стук в стекло смартфона, ВаЦап напомнил о существовании окружающего мира. Кристина воровато глянула на экран.

  – Слушай, – нараспев сказала она, робко засобиралась, изо всех сил стесняясь необходимости бросить меня, вот здесь и сейчас, – тут такое дело, мне бежать надо.

  – Мне в принципе тоже пора, – не стала я нагнетать скользкую неловкость; в конце концов, сорок минут прошло, и ларёк сапожника уже открылся.

  Мы вышли на промозглую улицу. Погода неистовствовала: мелкий снег, ловко прикинувшись дождём, бешено мел своей метлою, плюс отвратительная мзга под ногами, и пронизывающий ветер в лицо.

  – Мне на Пролетарский, – Кристинка показала большим пальцем куда-то за спину.

  – Мне в «Дом быта», это вон там, – почему-то также пальцем, ткнула я в противоположную сторону, – за сапогами надо идти.

  – Ну, тогда покедова, ещё увидимся, – сказала она, изо всех сил стараясь, скрыть свои чувства. А потом, резко развернувшись на каблуках, чуть ли не бегом бросилась в непогоду. Но отойдя шагов на восемь, обернулась и дурашливо помахала рукой.

  Я ещё долго смотрела ей вслед, на это яркое пятно на фоне сумрачно-осеннего дня, вприпрыжку преодолевающее стылую распутицу. И до комка в горле, захотелось закричать ей вслед – «беги Кристя, беги». Потому что если остановишься, то поймёшь, что не за жизнью гонишься, а от неё убегаешь. И как только она настигнет, тебе это очень не понравится.