077. Принцесса Аликс - Цесаревичу Николаю

Письмо принцессы Гессен-Дармштадтской Аликс Цесаревичу Николаю Александровичу.
На английском языке с переводом на русский.


№ 34.       Harrogate.
                June 2nd 1894.

My own precious Nicky sweet,

A good kiss and most heartfelt thanks for dear No’ 27 just received—you darling old thing, it has been such a delight to me – and all the dear kind names – God bless you for them.

I am sorry you have also got our bad weather; I can imagine the state you got into out walking, as you ought to have seen the mess the Ladies were in, after nearly two hours’ walk in pouring rain near my bath chair. I put the hood up and took my hat off, as the air was oppressive. I have namely not yet got over my ramolissement, but notwithstanding I had my two hours’ Russian. I nearly know the Lords’ Prayer by heart.

Oh, how I wish I were clever for your dear sake, when// I think of you, I feel such a deuce.

Don’t think you are boasting when you tell about your journey as I am sure you would never do such a thing, – but why should not others also have a little pleasure in hearing you tell about foreign countries where the most will probably never go, and your experiences and impressions. It would even be selfish if you gave them nothing to hear and kept all you have seen and wondered over for yourself, let them learn from you. I am sure in your whole life you will be thankful for having undertaken that journey and how much it must have taught you. Every man ought to travel and see the world, as it enlarges his mind—how Ernie grieves that he never can// go so far away, he was intending to do so, when our beloved one died, and now in his position it is impossible—perhaps, God grant, he may do so some day still.

What a pleasure it is listening to stories of foreign countries, especially when one will probably never have the chance of going there.

Oh, my love, how many thoughts followed you there, and what I went through when we suddenly got this terrible news, and I had to swallow down the feelings which were overwhelming me.

I am sure those five years have made my nerves and legs so bad—oh, they were awful-but God knew best—tho’ we often do not understand His ways and have blindly to go Them, God knows why He leads us so, and it must be for our best.//

I am so sorry you did not get a letter from me the day you wrote, as I send one regularly with the exception of Sundays when the post only goes in the evening, so this letter will make you wait again – it is nuisance. Yours with no doubt also not come till Monday. – I grieve, as I know how sad I feel when no letter comes,—well, then the others must be read over and devoured again.

How I envy your playing on the piano, I have not got one here, and by the time you come, I shall not be able to play a note.

Victoria is now coming alone and from the 5th to 8th, so that I shall not spend my birthday alone.

Tomorrow is Georgie’s .//

I wonder whether you won’t get this letter on the 6th . Oh, how I shall I long for you. It is one of the day I hate most in the year, it makes me always feel miserable, as one never knows what the coming year will bring, this one brought me great sorrow and inexpressible joy.

And it is the time, one longs more than ever for all those dear ones who flown from this earth – it will be my 3d birthday without beloved Papa, – oh, Nicky, what he was to me, none can ever know, – but I cannot speak about it, otherwise the tears won’t keep back, and then inquisitive Ladies stare at once and ask questions. But it is a loss which makes itself daily felt more and more! – God help me!//

But enough for to-night.

Boysy, sweet love, your little bride blesses and kisses you most tenderly and passionately.

Good-morning, my pet!—A few words before I go to Church.

I’m no longer ramolie, you will be glad to hear, but who knows how soon I shall be so again.

Of course, it is raining, and so I have ordered cab to take Gretchen and me to St. Mary’s Church, where I have not yet been. Schneiderlein has to bathe and drink her water.

No letter from anyone,—I am sure they will come of a heap on Wednesday, and then comes the answering.

Yesterday Gretchen read to me a short biography of Pushkin, which was most interesting – and with Schneiderlein I read in Russian Peter the Great’s life as a boy – it sounds grand, does it not, but with a great deal of// help I can make it out. Madeleine just brought me my medicine, no what I have all to do, killing, my knees get rubbed with a mixture of iodium and belladonna (shall I not use some for my eyes, would you not like to see me appear with glorious eyes-eh?) and now my whole body has to be rubbed with a brush to improve the circulation, it is maddening, and I still now feel cribbely from it.

Gretchen came very late, so she gobbled down a large breakfast, not heeding our imploring words to take it slowly, and I am in a fright of her bursting in Church!—Oh, dear! It is ghastly idea!

Now I must be off and get dressed and pop on my bonnet and look sedate, – I shall think of you, sweety, and I am sure, our prayers// will meet. ;We all know that we have each our Guardian Angel who watches over us; but we must also remember that all the Angels with one accord care for our wellbeing; for are we not told that the Angels rejoice more over one penitent sinner, than many just persons who need no repentance.;

;Guide us Truth, thou star refulgent
 Travellers through a darksome land
We are weak but thou art mighty
To support our social land
Lead us onward
Bending to Thy high command;

Here I am out of Church again – it was a nice little one, and we are going there next Sunday again, as the Lady and Gentleman allowed us to sit again in their bench. It was very full, so it took us a good time till we got to the porch where our carriage was waiting. To my// horror, a policeman and a crowd, and I heard a lady saying: ;Princess Alice of Hesse is coming;. Then the gentleman of the bench, kindly held his trolley over me.—I scrambled in, in a most undignified way, getting the colour of a crab.

They make me painfully shy the dear people and Gretchen, the beast, laughed at me.

No more far the present, as it lasted nearly two hours, and I must now rest a bit before luncheon. Oh, I prayed so for you, and that I might become a better woman and Christian, and that God might help me to learn and love your Church, and that He should help me in the many great difficulties, and that I might become worthier of you.

I feel so much quieter after Church, that I long to every morning and evening and pray there.//

Here I am back again, it did not rain a drop, and we look quite nice, and a dog too. This evening we are going to the Presbyterian (Scotch) church close by.

Now, sweet boy, I must say goodbye, so as that Seibert can take this letter to the post, he won’t rejoice having to do it, fat old lazy thing.

No letter for me to-day, but I hope instead two tomorrow.

With many loving kisses and tenderest blessing, ever, my own beloved sweet and precious Boysy dear, your own true love,
Alix.

Forgive my letters being dull, but not seeing ever any one, I have no news to// give.

You know to-day is also “Illa’s” Birthday, the Landgrafin’s marriageable daughter! Our policeman is patiently marching up and down, I hear his footsteps, and it reminds me of our centuries at home.

Give my love to Xenia when you write.

I wonder whether you have been on the lake  to-day and Misha with his trolley.

Please, when you see Miechen, give her my very fondest love.

Tea for us three graces is being brought and the hungry Ladies are turning up, so good-bye once more, and believe in your little girly’s – immense true devotion and deep love; I never get tired of saying, and I hope you not of hearing it.


№ 34.       Хэррогейт.
                2 июня 1894.

Мой дорогой любимый Ники,

Крепко тебя целую и сердечно благодарю за только что полученное письмо № 27, мой дорогой, оно доставило мне огромную радость. Спасибо за все твои ласковые слова, благослови тебя Господь за них!

Мне жаль, что к вам тоже пришла наша дурная погода, представляю, в каком состоянии ты возвращаешься с прогулок, ибо тебе стоило бы видеть, в каком беспорядке было платье дам после того, как они шествовали почти два часа под проливным дождем рядом с моей коляской. Я сняла шляпу и надела капюшон, поскольку в воздухе чувствовалась духота. Официально я еще не оправилась от моей ramolissement, но, тем не менее, два часа занималась сегодня русским. Уже почти выучила наизусть «Отче наш».

О, если бы я стала умнее ради тебя, мой милый, когда// я думаю о тебе, то чувствую себя просто тупицей.

Не думай, что ты хвастаешься, когда рассказываешь о своем путешествии – я уверена, что ты никогда бы не сделал такого – но почему бы не поразвлечь немного остальных, рассказав о своем опыте и впечатлениях в иностранных государствах, которых большинство никогда не увидит. Было бы эгоистично утаить от них все то, что ты там видел и пережил, дай же им услышать твой рассказ. Уверена, что всю свою жизнь ты будешь благодарен судьбе за то, что совершил это путешествие и за то, как сильно оно на тебя повлияло. Каждый человек должен путешествовать и познавать мир, ибо это обогащает ум. Как переживает Эрни из-за того, что не может// отправиться в такое путешествие; он собирался осуществить этот план, но умер дорогой нам человек, а теперь в его положении это просто невозможно. Может быть, с Божьей помощью, когда-нибудь у него все же и получится.

Какое удовольствие слушать рассказы о других странах, особенно когда может появиться возможность их повидать.

О, любимый, мысленно я тогда тоже путешествовала с тобой, и что только мне пришлось пережить, когда до нас дошла эта ужасная новость. Мне приходилось ничем не выдавать чувства, которые меня буквально переполняли.

Уверена, что те пять лет привели в плачевное состояние мои нервы и ноги – о, это было просто ужасно – но Господь знает лучше, хоть мы и не всегда понимаем Его путей, нам нужно слепо следовать ими. Одному Богу известно, почему он направляет нас по ним, но это все для нашего блага.//

Мне очень жаль, что ты не получил от меня письма в день, когда ты написал, ибо я посылаю письма регулярно, за исключением воскресенья, когда почта отправляется лишь вечером, так что этого послания тебе придется также подождать. Какая досада! Без сомнения, твои также не придут раньше понедельника. Мне грустно, так как я знаю, как печально, когда не приходят письма, что же, тогда приходится снова и снова перечитывать старые.

Как я завидую тому, что ты играешь на пианино, у меня здесь его нет, и к твоему приезду я не могу сыграть ни ноты.

Виктория едет сюда одна и останется с 5-го по 8-ое, так что свой день рождения я встречу все-таки не одна.

Завтра Георгий.

Интересно, неужели ты не получишь этого письма 6-го. О, как же я буду тосковать по тебе. Это один из дней в году, которые я терпеть не могу. Чувствуешь себя несчастной, поскольку не знаешь, что тебе принесет грядущий год. Этот принес мне много горя и невыразимую радость.

Это то время, когда мы больше всего тоскуем о тех, кто покинул нашу Землю, это будет мой 3-ий день рождения без любимого  Папa. – О, Ники, никто не знает, кем он был для меня, но говорить об этом я не могу, иначе неудержимо потекут слезы, и потом любопытные дамы будут смотреть на меня и задавать вопросы. Но это та потеря, которая каждый день чувствуется все больше. – Помоги мне Господь!//

Но хватит об этом сегодня вечером.

До свидания, любимый мой, твоя невеста благословляет и целует тебя нежно и страстно.

Доброе утро, мой малыш! Несколько слов перед тем, как я пойду в церковь.

Я больше не ramolie, ты будешь рад услышать это, но кто знает, когда я еще буду такой.

Конечно же, льет дождь, так что я вызвала кэб, чтобы доехать с Гретхен до церкви cв. Марии, где я еще не была. Шнайдерляйн отправилась принимать ванну и пить воды.

Ни одного письма ни от кого. Уверена, что они все разом придут в среду, и тогда нужно будет отвечать.

Вчера Гретхен читала краткую биографию Пушкина, которая меня весьма заинтересовала; и вместе со Шнайдерляйн мы читали про детские годы жизни Петра Великого. Иногда повествование длинно, но с хорошей// помощью я могу его разобрать. Мадлен принесла мне лекарство, так что все, чем я должна сейчас заниматься, это мучить мои колени, растирая их смесью йода с белладонной (может, мне использовать немного и для глаз? Не хочешь ли ты увидеть меня с двумя ярко горящими глазами, а?). Теперь мне предстоит массаж всего тела щеткой, чтобы разогнать кровообращение. Это меня сводит с ума, до сих пор все тело ломит.

Гретхен появилась очень поздно, спешно проглотила обильный завтрак, не обращая внимания на наши увещевания есть помедленнее. Я в страхе, что она просто взорвется в церкви! – О, милый, что за сумасшедшая мысль!

Теперь мне нужно пойти одеться, надеть шляпку, и выглядеть благопристойно. Буду думать о тебе, родной, уверена, что наши молитвы// встретятся. «Мы все знаем, что у каждого из нас есть свой Ангел-Хранитель, что смотрит за нами; но мы также должны помнить, что все ангелы в согласии пекутся о нашем благоденствии, посему говорили нам, что один раскаявшийся грешник дороже ангелам, чем множество безгрешных, кому раскаяние не нужно?».

«Веди нас, Правда, в путь, Твоя горит звезда,
Уставшим путникам в чужой земле
Как слабы мы, но Бог наш всемогущ
Крепя и дух, и силу навсегда.
Веди нас дальше в путь,
Мы все в руке твоей».

Вот я и снова пришла из церкви. Приятная маленькая церковь, мы пойдем туда снова в следующее воскресенье, так как леди и джентльмен разрешили нам снова посидеть на их скамье. Было полно людей, так что мы долго выбирались к выходу, где нас ждал экипаж; к моему// ужасу, полицейский, толпа людей и я услышали, как какая-то дама произнесла: «Идет прин[цесса] Аликс Гессенская». Джентльмен со скамейки раскрыл надо мной свой зонтик, и я, покраснев, словно рак, совсем незаметно проскользнула внутрь.

Эти милые люди ужасно смущают меня, а Гретхен, чудовище, надо мной смеялась.

На этом все, ибо это продолжалось почти два часа, а мне надо отдохнуть еще перед обедом. О, как я молилась за тебя, молилась, чтобы Бог помог мне стать истинной христианкой, понять и полюбить твою Церковь; чтобы Он помог мне во многих трудностях, и чтобы я смогла стать достойной тебя.

Я чувствую такой покой после церкви, и поэтому испытываю потребность быть на службе каждое утро и вечер и там молиться.//

Вот я и снова здесь. Дождя не было ни капли, мы в полном порядке, собака тоже. Сегодня вечером собираемся в Пресвитерианскую (Шотландскую) церковь неподалеку от нас.

А теперь, любимый мальчик, я должна проститься, чтобы Сейберт мог отнести это письмо на почту, что не очень-то радует этого старого ленивого толстяка.

Сегодня у меня нет писем, но надеюсь, что завтра придут сразу два.

Множество нежных поцелуев и благословений, всегда твоя, мой родной, нежно любимый мальчик, истинно любящая
Аликс.

Прости за скучные письма, это потому, что я никого не вижу, и у меня нет новостей.//

Знаешь, сегодня день рождения у Иллы, дочери на выданье ландграфини! Наш полицейский терпеливо вышагивает взад-вперед. Я слышу его шаги, что напоминает мне о наших часовых дома.

Передай привет Ксении, когда будешь ей писать.

Интересно, ты и Миша со своим зонтом сегодня были на озере?

Пожалуйста, когда увидишь Михень, передай мой самый нежный привет.

Только что принесли чай для трех граций, то есть для нас. Спешат оголодавшие дамы, так что прощаюсь снова, верь в неизменную глубокую преданность и верную любовь твоей девочки. Я никогда не устаю говорить это, и надеюсь, что ты не устанешь слышать это.