Лето 1672 года, Новгородская губерния.
В мыслях Ушакова появилось то место, в котором он провёл большую часть своей жизни, это была деревня под Новгородом, а жил он в небольшом деревянном домике, который не чем-то не отличался от крестьянского. Род Ушаковых, это был древний дворянский род. Среди известных личностей были опричники Ивана Грозного. Но ветви Андрея Ивановича было удостоено впасть в опалу и оскудеть. Поэтому предки знатного инквизитора жили как крестьяне. Однажды в доме беднейшего дворянина Русского царства произошло такое событие. На печке лежала какая-то женщина, рядом с ней лежал Ушаков Иван Алферьевич. Ушаков Иван Алферьевич (ум. 1677) – отец Андрея Ивановича и его четверых братьев. Они оба спали под толстой тёплой шубою. Вскоре женщина начала пробуждаться очень суетно. Через некоторое время она и вовсе проснулась с широко раскрытыми и испуганными глазами. Она начала будить своего мужа, называя его «Иваном». Он с неохотою открыл глаза и начал:
- Ну, шо тебе ещё надо!? – спросил ещё не проснувшись Иван Алферьевич.
- Иван! Я кажись рожаю! – ответила испуганно женщина.
- Как!? – очнулся Иван, немедленно начав слезать с печки.
- Молча! Повитуху зави! – начала кричать женщина.
- Я щас! – сказал Иван, немедленно надев сапоги и побежав из избы вон.
Через некоторое время Иван Алферьевич пришёл обратно в избу, вместе с двумя крестьянками, повитухами и единственным крепостным рода Ушаковых – Аноха. Немедленно бабы выгнали мужиков и единственное, что доносилось из избы это крики жены Ивана. Вскоре крики закончились, а на улицу к мужикам, вышла повитуха:
- Ну шо, как жина моя!? Как плод!? – начал трепетно спрашивать Ушаков Иван.
- Родила! Мальчик! – ответила радостно повитуха.
- Ну славу тебе, Хосподи! – сказал Иван, сильно обрадовавшись и перекрестившись.
- Да шо ты радуешься!? Умрёт он у тебя скоро! – проговорила повитуха.
- Как умрёт!? Он шо недоношенный!? – испугался Иван Ушаков.
- Слабый он, а у тебя вон не гроша за душою! – ответила повитуха.
- Ты шо мне брешешь, баба!? А ну пшла отсюда ведьма! Пошла, пошла! – разозлился Аноха, разозлившись на повитуха. – Ты, Иван Алферьевич, не береги в голову. Она как двадцать летов назад была дурой, так и по ныне осталась. – утешил Аноха.
– Ты смотри, она шо мне говорит! Слабый! – протянул Иван Алферьевич. – Не гроша за душою у меня! Да это шо важно? – возмущался Ушаков.
- Ой, Ваня! Дура – баба! Давай выпьем лучше за рождения сынка! – предложил Аноха.
- Он ещё всем покажет, Аноха! Я чувствую! – проговорил Иван, входя в избу.
- На протяжение 16 лет Россией управляли неопытные и не лучшие правители, тем не менее это не помешало сохраниться ей. Главными фигурантами правительства были Бирон, Остерман, Миних и Лёвенвольде, но в 1740 году Бирона, ожидала та же учесть, что сейчас ожидает и других. Императором на сей момент был Иван Шестой, за которого изначально правил Бирон, а позже Анна Леопольдовна.
1 декабря 1741 года, Петербург, Тайная канцелярия.
Ушаков Андрей Иванович (ум. 1747) – начальник тайных и розыскных дел Российской Империи. Андрей Иванович сидел за столом и что-то пристально писал, перед ним висел измученный труп разбойника, а по комнате с клеймом в руках ходил громила, которые осуществлял пытку. Вдруг в комнату вошёл слуга:
- Андрей Иванович! – проговорил слуга.
- Что, Василий? – спокойно спросил главный «инквизитор» страны.
- К вам гости! – ответил слуга, по имени Василий.
- Какие гости? – удивился Ушаков. – Что это за гости, которые по ночам ездят!? – усмехнулся себе под нос.
В шутках Ушакова закладывалась частица правды, частица грубости и частица непонимания. Андрей Иванович встал, взял в руки свою трость и перебирая ей, издавая стук, прошёл на вверх здания тайной канцелярии. В комнате для переговоров, его ожидали пять человек, это были: Иван Иванович Лесток (личный медик Елизаветы Петровны), Разумовский Алексей Григорьевич (фаворит Елизаветы Петровны), Александр и Пётр Ивановичи Шуваловы (близкие друзья Елизаветы Петровны), а также Михаил Илларионович Воронцов (камергер Елизаветы Петровны). Все эти господа имели связь с Елизаветой Петровной. Ушаков быстро поднялся и прошёл в комнату ожидание. Господа стояли перед большим столом, за которым когда-то царь Пётр Великий допрашивал своего сына и других преступников. Все они сидели за стулья по краям, а Ушаков гордо и с улыбкой сел во главе стола, так, что бы ему было видно всех. Перед этим естественно Ушаков удивился такой компании, и произвёл шутку «- Какую я вижу компанию «друзей»!».
- Что вы хотели, господа?! – спросил Ушаков, уже сидя за столом.
- Андрей Иванович! – начал Лесток, как главарь этой компании. – Можем ли мы вам рассказать, важную тайну?! – Лесток, был серьёзен и даже чуток груб.
- Что же это такая за тайна, которую только мне можно рассказать? – снова отморозил реплику Ушаков.
- Увы, но о ней уже знает даже сама императрица, но она ничего не хочет предпринимать, но нам это даже хорошо! – ответил Разумовский.
- И что же это за тайна? – уже вдумчиво и с интересом начал говорить Ушаков.
- Анна Леопольдовна, должна подписать отречение за своего сына. – ответил Пётр Шувалов.
- Вон оно, что! – удивлённо сказал Ушаков. – А вы не боитесь это рассказывать Ушакову, Начальнику Тайной канцелярии Её величества Анны Леопольдовны? – спросил хитро Ушаков.
- Андрей Иванович, мы думали вы встанете на нашу сторону? – удивлённо и испуганно проговорил Лесток.
После мгновенного раздумья Ушаков ответил:
- Знаете, господа! Я не буду это рассказывать императрице, и участвовать в этом заговоре тоже не буду! Но и не буду вам мешать. Только потом не говорите на пытках, что Ушаков с вами был. – ответил Ушаков и встал, и ушёл.
Вскоре господа стали тоже расходиться.
2 декабря 1741 год, Петербург, Дворец Елизаветы Петровны.
Утром следующего дня к Елизавете в её дворец прискакал Лесток. Лесток Иван Иванович (Иоганн Герман) (ум. 1767) – близкий к Елизавете Петровне друг, являлся её личным лекарем. Лестоку было уже тогда под пятьдесят, но имел ещё хорошие силы. Елизавета Петровна рассчитывала только на него и своего фавора Разумовского. Разумовский Алексей Григорьевич (ум. 1771) – фаворит Елизаветы Петровны, преданный друг и помощник. Елизавета Петровна познакомилась с ним в церкви на венчание своей племянницы.
Елизавета стояла перед камином в объятьях своего фавора. Они о чём-то перешептывались и говорили на любовные темы. Елизавета Петровна было очень красивой женщиной, каждый гвардеец хотел взять её в себе в жёны, но Елизавета отказывала им, авторитет не тот будет тогда, и именно своим авторитетом она пользовалась большим спросом у гвардейцев. Она приходила в казармы и кидала деньги вверх, позже гвардейцы собирали их и кричали благодатные слова. Цесаревну часто приглашали на крестины детей и предлагали побывать на свадьбе, чему Елизавета Петровна редко отказывала. Она была весёлой, красивой, простой женщиной с клеймом «дочь Петра Великого». Елизавета Петровна (ум. 1762) – дочь Петра Великого и его второй жены, начиная с 1727 г. опальная цесаревна, будущая императрица России.
Лесток шёл быстро по коридору в комнату к цесаревне. В руках он держал какую-то папку. Когда он вошёл, то Елизавета и Алексей распались, Лесток упал на колено и дал волю Елизавете казнить его или оставить. Однако цесаревна воспользовалась своей добротой и трепетно начала расспрашивать медика:
- Что произошло, друг мой сердешный?
- Не вели губить, Елизавета. Помилуй меня, ради Бога?! – просил о помилованье Лесток.
- Что произошло, Лесток? – спросил Разумовский.
- Остерман прознал про заговор. – ответил Лесток и склонил голову.
- Что? – возмутилась цесаревна, выпучив глаза. – Как, он прознал, Лесток? – начала расспрашивать очень озлобленная и испуганная Елизавета Петровна.
- Его агенты письмо в Сицилию перехватили! – отвечал Лесток, чувствуя за собою вину.
- Вы же мне обещали, что никто ничего не прознает! – опечалилась цесаревна, облокотившись на стену головою.
- Прости нас, матушка! – попросил прощения Лесток.
- Прости нас, матушка! – сказал Разумовский, упав на колени.
- Какая я вам матушка? Так… Цесаревна Лизка, дочь царского стольника Петра. – разозлилась Елизавета Петровна, одновременно очень сильно нервничая и пугаясь за своё будущее, и будущее своих друзей.
В гостиной настала тишина, слышно было только треск костра из камина. Елизавета, подошла к дверям, открыла их и выбежала, двигаясь в свои покои. Придя туда она сразу начала собирать вещи и кричать «Всё кончено! Мы проиграли господа!», на её глазах стали появляться слёзы и иногда она похныкивала. В комнату пришёл Разумовский, он подошёл и обнял Елизавету:
- Уйди! – психовала цесаревна, скидывая свои платья из шкафа на кровать.
- Лиза. Понимаешь? Так нельзя! Нельзя всё бросить вот так. Мы слишком долго шли к этой цели, и вот когда она совсем близко, мы всё бросим? – сказал Разумовский, утешая Елизавету Петровну.
- Не знаю, Лёша! Если Остерман знает про это, то уже наверное знает и весь кабинет министров, да и Тайная канцелярия поди уже своих агентов выслала к моему дому. – слегка успокоилась, всё ещё перепуганная и озадаченная цесаревна в объятиях своего фавора.
- Не бойся! Агентов Тайной канцелярии у нашего дома нету и быть не может! – сказал спокойно Разумовский.
- Это ж ещё почему? – усмехнулась Елизавета Петровна.
- Потому, что Ушаков на нашей стороне! – сказал тихо и спокойно Разумовский.
- Что ты сказал? – удивлённо спросила цесаревна, снова начав нервничать.
- Я сказал, что Ушаков за нас. – повторился Разумовский, также тихо и спокойно.
- Почему такая уверенность, Алёша? Он же Начальник Тайной канцелярии! Это его долг такие перевороты пресекать! Ты думаешь это старик не доложит о нас Аннушке! – возмутилась Елизавета, засверкав своими грозными и испуганными одновременно глазами.
- Потому, что я знаю, что Анна хочет отменить тайную канцелярию, то есть Ушакову это партия не подойдёт. – ответил Разумовский, успокаивая Елизавету Петровну.
- Не знаю, Лёша! Может быть к чёрту все эти заговоры, интриги и перевороты. – сказал загрустившая и сдавшаяся цесаревна, она отошла от Разумовского, и облокотилась плечом на стену. – Может быть уедем к тебе на родину и будем там жить? – предложила цесаревна, повернувшись к Алексею лицом.
- Давай, Лиза! Собирай вещи! Завтра отъезжаем! Будешь в этих балахонах коров доить да землю ковырять, а коли денег с твоего певчего не будет дома, так мы их барину своему продадим! А как Фёдор Никитич обрадуется то когда у него холопках сама дочь Петра Великого. – возмутился Разумовский, скинув платья с кровати и взвалившись на неё. – Нету ж, Лиза! Мы тебе обещали, что ты императрицей станешь, значит станешь! Не гоже дочери Петра Великого в цесаревна до сорока сидеть, пока там Остерманы и Минихи вместе с Анной Леопольдовной и Иоанном Антоновичем правят и русских гнобят! – решительно ответил Разумовский.
- Ох не знаю что мне делать, Алёша! – сказала унывающая цесаревна. – А вдруг у нас ничего не получится?!
- Лиза, просто верь нам и всё получится. – сказал Разумовский.
Вдруг в комнату вошёл слуга и объявил:
- От Анны Леопольдовны ! – и протянул руку с письмом, которое выхватил, резко вставший с кровати, Разумовский.
Алексей быстро распаковывал конверт, пока, недавно успокоившаяся, цесаревна ожидала в страхе и ужасе:
- Вот видишь, уже прознала, Алёша! – сказала Елизавета, готовая в любой момент зареветь и убежать из дома на все четыре стороны света.
- Не трепь, Лиза! Всё ещё впереди. – отвечал Разумовский, успокаивая и раскрывая конверт. – Вот! Сейчас прочитаю. – сказал Алексей и начал читать приглашение:
«- Сестрица, моя, Лизабета Петровна. Приглашаю тебя на кургат, который состоится 23 ноября в шесть часов вечера. Хочу, что бы ты обязательно явилась вместе с господином Лестоком. А ещё можешь взять с собою Разумовского Алексея Григорьевича!
Твоя, сестрица, Анна Леопольдовна – государыня-регентша при малолетнем правители Иоанне III Антоновиче!»
- Всё ещё в руках, Лиза! – сказал Разумовский, обрадовавшись, что это не письмо с опалой.
- Бойся! Бойся, Алёша! – строго и грубо, сказала испуганная и ошеломленная от такой перемены чувств, цесаревна. – Аннушка, может ещё и не такое сделать. – сказала Елизавета, встав и направившись вон из покой, хлопнув в ладоши, что бы слуги убрались.
4 декабря 1741 года, Петербург, Зимний дворец.
Вечером следующего дня, цесаревна Елизавета Петровна прибыла в Зимний дворец вместе с Лестоком и Разумовским. В это время правительница-регентша Анна Леопольдова сидела и играла в карты со своими приближёнными. Подле неё стояли Миних, Головкин, отец и дочь Менгден – все они светские беседы, попивая шампанское ну или вино. Игру в карты с Анной Леопольдовной ввёл Левенвольде, подле которого стояли две обворожительные дамы, которые шептались между собою и ехидничали.
Елизавета Петровна вылезла из саней, на которых приехала вместе со своей свитою. Её встретил Бестужев, который сам недавно вернулся из крепости и сразу же принялся за работу при дворе, под началом вице-канцлера Головкина. Бестужев-Рюмин Алексей Петрович (ум. 1768) – бывший кабинет-министр, посол, будущий приемник Черкасского. Через несколько минут цесаревна сидела за прямоугольным столом. Она расположилась за столом так, что ей был виден другой край стола, по правую и по левую руку встали её хранители. Бестужев немедленно направился оповестить Остермана и Анну Леопольдовну о приезде Елизаветы Петровны.
Войдя в зал, Бестужев немедленно направился к Остерману, который сидел за отдельным столиком, фасовал колоду карт и готовился раскладывать пасьянс. Бестужев, наметивший его, сразу направился к нему и подсел напротив. Остерман продолжил фасовать карты, сумрачно опустив взгляд вниз, а Бестужев дожидался его.
- Что боитесь заговорить со мною, Алексей Петрович? – прервал молчание Остерман. – Правильно… Бойтесь меня, Бестужев! – коварно говорил Остерман, всё ещё фасуя карты.
Остерман Андрей Иванович (ум. 1747) – вице-канцлер Российской Империи, президент коллегии иностранных дел, сподвижник дел Петра Великого.
- Никто вас не боится, Андрей Иванович! – нервно ответил Бестужев. – И вообще я пришёл доложить вам о том, что Елизавета Петровна прибыла. – сказал Бестужев, встав и попытавшись уйти.
- Бестужев! – произнёс Остерман, положив колоды карт на стол.
- Что ещё вам надо? – повернулся к Остерману, Бестужев с очень недовольным лицом.
- Когда то сам Пётр Великий, научил меня гадать на картах. Колоду надо перетасовать ровно столько, сколько гадающему лет и выпадет первой именно та карта, которая равна положению загаданного человека. Я загадал вас – Бестужев! – проговорил интригующе Остерман.
- Ну и?
- А вот и вы – Бестужев! – сказал Остерман, сняв первую карту с колоды, на которой был изображён шут, и показал её Бестужев.
- Очень замечательно! Сами вы шут – Остерман! – обиженно произнёс Бестужев.
- Ой ёй-ёй! Смотрите-ка! Обиделся. – поиздевался над Бестужевым, Остерман.
- Андрей Иванович! – сказал подошедший Гросс.
Христофор Гросс (ум. 1742) – учёный немецкого происхождения в России.
- А…. Гросс, это вы! А я уж думал друг наш Миних. – усмехнулся Остерман.
- Вам Бестужев уже доложил о прибытие, Елизаветы Петровны? – спросил серьёзно Гросс.
- Да! Этот мелкий интриган сразу доложил мне о Лизки! – сказал Остерман, снова начав тасовать карты.
- У меня для вас очень важные новости, Андрей Иванович! – сказал Гросс.
- Говорите, Гросс! Я вас внимательно слушаю! – ответил Остерман.
- У меня появилась информация от достоверных людей, об интригах маркиза Шетарди. – проговорил Гросс, достав из кармана свёрнутые бумаги. – Вот полное перепись его целей и причастных к его интригам. – сказал Гросс и отдал бумаги Остерману, который окончил тасовать карты и принялся внимательно прятать в камзол бумагу.
- Коротко мне расскажи о чём сия бумага! – попросил приказом Остерман, спрятав бумагу во внутренний карман камзола.
- Елизавета Петровна, Лесток и Шетарди вступили в тайные переговоры с послом Швеции Нолькеном и послом Пруссии Мардефельдом. У них даже уже подписан секретный договор по которому в случае удачного переворота и восшествия Елизаветы Петровны на престол России, она обещает закончить войну в ближайшее время да ещё и в пользу Франции. – проговорил, нагнетая, Гросс. – Это заговор, Андрей Иванович! Её нужно арестовать и отправить в Сибирь! – подытожил Гросс.
- Не получиться! В Сибири у неё слишком сторонников. Вспомните сколько гвардейцев прошло через застенки Тайной канцелярии и были сосланы в Сибирь. Не…т. Это не вариант, Гросс! Но за вашу информацию большое спасибо! – проговорил Остерман, начав вставать опираясь на трость.
- Андрей Иваныч! – возмущенно сказал Гросс. – А как же деньги? – спросил Гросс.
- Не забыли! – усмехнулся Остерман, уже полностью встав. – Вот ваши 30 серебряников! – сказал Остерман, кинув на стол небольшой мешочек с монетками. – Всего доброго, Христофор! – попрощался Остерман с Гроссом и поковылял к столу правительницы, где была большая часть кургата.
- Анна Леопольдовна! Елизавета Петровна прибыла и ожидает вас в аудиенц-зале! – сказал подошедший Остерман.
- Прекрасно! Господа я скоро вернусь! – сказала Анна Леопольдовна, окончив игру и выйдя из-за стола. – Не отставайте, барон! – сказала правительница, опередив ели как идущего Остермана.
Анна Леопольдовна (ум. 1746) – двоюродная племянница Елизаветы Петровны, регентша при малолетнем сыне-императоре Иоанне VI Антоновиче.
- Я потихонечку, Анна Леопольдовна! – произнёс в след правительнице, Остерман, уже уставший идти.
Анна Леопольдовна была роста среднего, полная, имела тёмные волосы, была одета в красное длинное платье. Имела весёлый характер, но не имела дара править Россией. Через несколько минут Остерман и Анна Леопольдовна вошли в аудиенц-зал, где их за столом уже ожидали Елизавета Петровна и подле неё стоящие Лесток и Разумовский:
- А вот и моя сестрица! – удивлённо и радостно вошла императрица, села на стул и продолжила. – Как поживаешь, Лизочка? – льстиво спросила Анна Леопольдовна, удобно усевшись за стол.
- Отлично, сестричка! А ты? – также льстиво спросила Елизавета Петровна.
- А я плохо, Лизонька живу! – сказала правительница.
- Ой! А что так, Аннушка? Мориц Линар отказался послом у нас? – «перепугалась» цесаревна.
- Ну, что ты, Лизонька, Мориц Линар уже навёл порядок в своих посольских делах и выехал в Россию. А вот почему у меня дела плохи, об этом тебе сейчас расскажет, Андрей Иванович! – проговорила Анна Леопольдовна. – Прошу начинайте, Андрей Иваныч!
- Государыня-матушка! Прошу вас дать мне десять минут?! – перепугано промямлил Остерман.
- Барон Остерман, я вас скоро на пенсию отправлю. – припугнула старика правительница. – У вас есть 10 минут, что бы собрать бумаги!
Барон быстро поковылял в свой кабинет. В это время в кабинет пробрался какой-то неизвестный человек в чёрном плаще, треуголке и в маске с отверстием для глаз и рта, и рыскал в столе Остермана. Вдруг разбойник услышал приближающиеся шаги, ковыляющего Остермана. Неизвестному некуда было деваться, кроме как под стол, куда он и шмыгнул. Остерман вошёл в кабинет, не обращая на то что двери были открыты и сразу залез в шкаф, где папка то и лежала. Разбойник, которому нужны были эти документы достал пистолет и выстрелил в дверь. Испуганный Остерман сразу начал прятаться за шторы, а разбойник выскочил из под стола, схватил папку из шкафа и бежал с места преступления. Остерман всё это видел из-за штор и после того как неизвестный скрылся, старик сразу попытался догнать неизвестного, но запнулся об шторы и начал призывать стражу на помощь. Через несколько минут неизвестный уже скрылся, а Остерману не оставалось ничего делать, кроме того как вспоминать обвинения по памяти.
Остерман пришёл в туже комнату. Анна Леопольдовна, увидев опечалившегося Остермана начала опрос:
- Барон, что случилось?! Почему вы такой грустный? – поинтересовалась Анна Леопольдовна, увидев входящего Остермана.
- Анна Леопольдовна. Документы были похищены! – прошептал Остерман на ухо императрице.
- В таком случае вспоминайте по памяти! – приказала таким же шёпотом Анна Леопольдовна.
- Анна Леопольдовна к своему и к вашему сожалению я всё забыл и передал Ушакову. – прошептал Остерман.
- Ну в таком случае передайте, Андрею Ивановичу, что бы он к среде подготовил обвинение. – приказала Анна Леопольдовна шёпотом на ухо Остерману.
- Хорошо! – согласился Остерман.
- Это ж ещё какие обвинения, Аннушка? – наивным голосом спросила Елизавета Петровна.
- Твои, Лизонька, обвинения, твои! – сказала серьёзным голосом Анна Леопольдовна.
- И в чём же ты, Аннушка, обвиняешь меня, сестрицу свою безгрешную? – удивилась наивным голосом цесаревна.
- А это уже Андрей Иванович Ушаков найдёт – Начальник Канцелярии Тайных и Розыскных дел! – припугивая, произнесла правительница. - И ещё, передайте Андрею Ивановичу, что бы он готовился к закрытию своей канцелярии и последним его делом будет хищение государственных документов и заговор против Его императорского величества. – сказала нормальным голосом Анна Леопольдовна.
Остерман жестом поклона дал согласие и ушёл, а Анна и Елизавета остались сидеть и вести разговор на туже тему:
- Лиза! Сестрица, моя дорогая! Что же ты это творишь?! – спокойно говорила Анна в лицо Лизе.
- Что же это я, Аннушка, творю? – таким же тоном ответила Елизавета.
- А что не знаешь ты ничего? – спросила Анна.
- Ничего, сестрица не знаю! – отвечала Елизавета.
- Ты всё знаешь! – вскрикнула Анна, аж подскочив со стула
- Аннушка, что ты так кричишь, не надорви горло. – спокойно продолжала Елизавета будто ничего не понимает.
- Не надорву. – злилась Анна, присаживаясь обратно на стул. – Лучше расскажи и никто не пожалеет. – припугнула Елизавету Анна.
- Аннушка, я не понимаю тебя! – говорила Елизавета.
- За то я тебя прекрасно понимаю?! – сказала Анна. – Всю жизнь пробыла в цесаревнах, теперь увидела слабость государства, и хочешь произвести государственный переворот?!
- Аннушка ты о чём, ничего я не замышляю! – ответила удивлённо Елизавета.
- Не замышляет она! Посмотрите-ка! Святая нашлась! Но ничего и на тебя есть управа! – сказала Анна, продолжая злиться на свою «сестрицу».
- Какая же, Аннушка? – спросила Елизавета, хитро улыбнувшись.
- Ушаков найдёт. – ответила Анна. После чего она подскочила и направилась на выход, и скрылась из аудиенц-зала.
- Видите господа! Все всё уже знают. – спокойно произнесла Елизавета.
- Елизавета Петровна, нужно срочно действовать. Если мы не сделаем того чего хотим, то нас всех арестуют и на дубу! – произнёс Лесток.
- Знаю, Лесток! – ответила цесаревна, серьезно задумавшись. – Завтра вечером у Головкина будет бал и думаю если мы его пропустим никто не обидеться! Хитро произнесла Елизавета.
- Лиза, завтра? – удивлённо спросил Разумовский.
- Да, Лёша. Завтра, у меня во дворце! – строго сказала цесаревна. – Всё, на сегодня хватит! Давай по веселимся ради приличия, а потом домой. – сказала цесаревна, встав и подойдя на выход к дверям.
5 декабря 1741 года, Петербург, Тайная канцелярия.
Как обычно утро тайной канцелярии начиналось с того, что все служащие мыли её. Палачи и другие громилы, ходили с вёдрами и опрыскивали полы. Начальник, как его называли слуги канцелярии, что-то писал, а что-то скомкивал и бросал в топку. Позже он ходил к пленным и опрашивал, кого о их здоровье, кого о условиях, а кого-то надо было допытать, но допытывали не физически, а психически. За начальником, обычно бегал секретарь, Василий. Который только по одному жесту знал, когда Ушакову надо налить водки, когда записать постановление или отчёт, а когда вызвать медикуса.
После всего этого в тайную канцелярию из тюрьмы привозили преступников и беглецов. Начиналась пытка. Громилы пытали на дыбах, прикладывали клеймо, били по животу, отрезали пальцы и снимали кожу специально ножичком, когда уже не было выхода приводили священника с чугунной иконой, он сначала освящал икону в святой воде, а потом клал на наковальню её, после того как чугун нагреется, громилы брали икону специальными щипцами и говорили тому кого пытали: «Если не врёшь, то целуй икону, если врёшь, не целуй!», после такого испытания сразу становилось ясно, врал человек или нет. Но тем не менее Ушаков проявлял спокойствие и никакого отвращения потому, что уже большую часть своей жизни провёл в застенках канцелярии. С самим Петром Великим и его сподвижником пытал всех кого надо. Перед лицом Ушаков висели его друзья, враги, начальники и служащие, особенно перед ним известными персонами были: Меншиков, Голицын, Бирон, всё семейство Долгоруковых и т.д.. Конечно и его положение падало и причём не единожды, но верность и надобность Тайной канцелярии быстро возвращали его в вверенное ему ведомство политического сыска и следствия.
За окном шёл мягкий снег, который ложился на сугробы, делая их всё больше и больше. Всё небо затянули серые облака. Слегка подувал не очень сильный ветерок.
- Прекрасный день, что бы совершить преступления! – сказал Ушаков, поглядывая сверху вниз в небольшое окошко находящееся практически на потолке, пытая одного разбойника, который обокрал три лавки у купца Вошина.
Через минуту к Ушаков пришёл слуга:
- Ваше высокопревосходительство, Андрей Иванович! – сказал слуга и сделал вежливое приветствие небольшим поклоном.
- Что случилось? – обернулся Ушаков.
- К вам Андрей Иванович Остерман, пожаловати! – сказал слуга и ушёл наверх.
- Какого чёрта Остерману надо здесь?! – разозлился Ушаков и начал трепетать над столом, собирая какие-то бумаги, через минуту взял папку и начал подниматься на верх. – Вася! Допытай его! – приказал Ушаков, после чего скрылся.
- Будет сделано, Андрей Иванович! – сказал Василий, встав со своего секретарского стола и подойдя к разбойнику. – Ну что будем говорить? – спросил дерзко и нагло Василий.
- Нет! – прохрипел разбойник прямо в лицо Василию, чуть ли не умирающего от муки и пытки беспощадной Тайной канцелярии и силы громил.
- Нет! Ну нет так нет! – сказал Василий со всей силы врезав в пьяную и окровавленную морду разбойника. – Пытать его пока не признается! – сказал Василий, сев обратно за свой секретарский столик и начав вытирать руки от крови.
Ушаков быстро поднялся на верх. Остерман в это время стоял и смотрел в окно. В руках у него была трость, на нём был длинный кудрявый парик, на его лице были очки. Ушаков недолюбливал Остерман, за его постоянную хромоты и болезненный вид потому, что знал, что Андрей только притворяется ради публики и жалости государыни-матушки. Тем не менее Остерман был самым и наверное единственным кто мог повлиять на решение государыни-регентши, поэтому всё с ним старались дружить.
- Андрей Иванович! Какими судьбами в наше ведомство? – с радостью на лице и злостью в внутри, принял в объятия Остермана, Ушаков.
- И вам здравствуйте, Андрей Иванович! – прохрипел Остерман, упав в объятия Ушакова. – Приехал я с вами, одну деликатную беседу провести! – сказал Остерман, присев вместе с Ушаковым за стол, где ещё вчера ночью он принимал у себя заговорщиков.
- Мм… - промычал понимающее Ушаков. – Может чаю? – прервал недолгую тишину, своим «дружелюбием» и гостеприимством Ушаков, обратив взоры недолюбливая и ненависти на Остермана.
- Не откажусь, Андрей Иваныч! – ответил Остерман, слегка приклонив голову, что бы поправить очки.
- Матрёна! – позвал служанку, Ушаков, не убирая взор удивления и ошеломления от наглости Остермана. – Принеси чая! – приказал спокойно Ушаков, после чего служанка Матрёна быстро вышла из комнаты. – Так зачем вы пожаловали, Андрей Иванович? – спросил Ушаков, облокотившись на стол.
- Андрей Иванович, мы с вами уже давно знакомы….. – начал Остерман вести свою долгую беседу.
- Андрей Иванович! Можно ближе к делу, у меня как бы работа есть! – перебил Ушаков.
- Конечно! Так вот, Я вам хочу сказать то, что Елизавета Петровна, собирается кое-что изменить в нашем государстве. – сказал трепетно и пугаюсь Остерман.
В это время вошла Матрёна с подносом, на котором стояли две кружки и чайничек. Она поставила его на стол и начала наливать чай по кружечкам.
- Да, вы, что?! – ответил Ушаков, будто бы не ожидал такого ответа. – Матрёна, принеси-ка ещё печенья! – попросил вежливо Ушаков, обратив свои глаза в лицо служанки.
- Да…., Андрей Иванович. И между прочим, она хочет свергнуть Анну Леопольдовну, и сама воссесть на трон Российский. – не останавливался Остерман, якобы нагнетая обстановку.
- Вон оно, что! – сказал таким же тоном Ушаков. – И что вы хотите от меня? – спросил спокойно Ушаков, взяв кружку чая и трубочкой затянув питиё.
- Как это чего!? – удивился Остерман. - Андрей Иванович, вы, что не понимаете, что Елизавета Петровна свергнет Анну Леопольдовну! – сказал Остерман, твердя свою точку зрения.
- Ну! И что дальше вы прикажете делать? – спросил спокойно Ушаков.
- Как, что!? Вы же начальник тайной канцелярии, а не я. - сказал уже бесившись Остерман.
- Ну. – будто ничего не понимая, говорил Ушаков, издеваясь над Остерманом и при этом попивая из кружечки чай.
- Арестуйте, Елизавету Петровну! – приказал уже крича Остерман.
- Зачем? – спокойно ответил всё ещё издевающейся Ушаков.
- Как, это зачем?! Арестуйте, Елизавету Петровну, которая хочет свергнуть Анну Леопольдовну! – уже крича, твердил Остерман.
- Аааа, понял! – сказал Ушаков, отмучив Остермана.
- Ну, славу, Богу! – сказал Остерман.
- Я поговорю с Елизаветой Петровной. – ответил Ушаков.
- И вот ещё Андрей Иванович! – сказал Остерман и достал из папки какой-то конверт, положив это всё перед Ушаков.
- Что это? – спросил Ушаков.
- Это письмо, пришло из Силезии, из Бреславля. Елизавета Петровна просит помощи для переворота в случае если случится гражданская война. – ответил Остерман, взяв в руки кружку чая и приблизил её к губам.
- Андрей Иванович! – резко вошёл Василий, перепугав Остермана, который облился чаем.
- Чёрт! – подскочил Остерман со стула, трясясь от пролитого на себя чая.
- Что ж вы так не аккуратно то, Андрей Иванович? Весь чай пролили! Чуть ли не свои же документы. – проговорил Ушаков, смотря на Остермана с полным равнодушием.
- Рука дрогнула, Андрей Иванович! – сказал Остерман. – Вы самое главное бумаги посмотрите! – сказал Остерман, взяв свою трость.
- Я обязательно разберусь с этим! – сказал Ушаков, взяв письмо к себе в руки.
- Я надеюсь на вас, Андрей Иванович! – сказал Остерман и направившись вон из комнаты чуть не сбив Матрёну, которая пришли с печеньем.
Ушаков дождался пока Остерман уйдёт и сразу стал раскрывать быстро конверт, а после того как раскрыл, начал читать, пропуская некоторые слова:
- Дорогая, Елизавета Петровна! ----- Мы к вашему счастью, --- можем вам оказать помощь, и --- на всякий случай подготовим войско! – сказал Ушаков, поднял глаза для того, что бы быстрее подумать и увидел перед собою подсвечник с горящей свечой.
В этот же момент к столу подошла Матрёна, поставившая печенье на стол и начавшая убирать чайные предметы Остермана. А Ушаков направил под горячее пламя свечи сухую бумагу и поджог её, удивив этим Матрёну. После этого бросил на поднос бумагу, что бы она догорела.
- Скажешь кому – УДАВЛЮ! – сказал Ушаков, грозным и сумрачным видом.
5 декабря 1741 года, Петербург, Дворец Елизаветы Петровны.
На следующий день Елизавета в 6 часов вечера собрала на совещание своих близких друзей и знакомых. За столом при трёх свечах сидели: Разумовский, Лесток, братья Шуваловы, Воронцов и Шетарди. Шетарди Жак-Иоахим Тротти (ум. 1759) – французский посланник, шпион и близкий друг Елизаветы Петровны.
- Господин, Лесток у меня к вам задание. Следить за караулом у дома Остермана и Миниха. – приказала Елизавета Петровна.
- Так точно ваше императорское величество. – сказал Лесток, сделав рукою жест согласия.
- Господин Разумовский, оповестите всех моих сторонников о совещание в доме. – приказала снова Елизавета.
- Так точно ваше императорское величество! – сказал Разумовский, выйдя вместе с Лестоком.
- Господа Шуваловы, вы должны ехать в казармы и предупредить всех командиров и офицеров! – приказала Шуваловым цесаревна.
- Так точно ваше императорское величество! – сказали вместе Шуваловы и вышли вон из комнаты.
- Господин Воронцов, у меня для вас ответственное задание. Составьте списки присяг мне.
- Будет исполнено, ваше императорское величество! – сказал Воронцов и пошёл вслед за остальными.
В комнате остались только цесаревна и Шетарди, который записывал действия императрицы.
Ночью во дворец приехал Лесток, за ним Разумовский и с ним свита друзей цесаревны. За час до этого императрица в красном угле своих покоях начала молиться Богоматери. Под молитву она произнесла слова, которые навсегда изменили будущие России:
- Если же ты, отец святой наш, поможешь мне осуществить этот грех, то я рабов твоих божьих от гонения спасу, и смертную казнь воспрещу! – сказала императрица, стоя на коленях перед иконой. – Во имя отца, и сына, и святаго духу! Аминь! – под эти слова императрица перекрестилась.
Вдруг в комнату вошёл Лесток, который сказал императрице «Пора, Лиза! Пора!», и после этих слов Елизавета прошла в другую комнату, где собрался самый близкий круг друзей и знакомых: От Лестока до двоюродных братьев и сестёр. Елизавета держала при этом в правой руке крест, который прикладывала к губам всех кто подписывал присягу. Вскоре императрица вернулась в покои и начала переодеваться. Она вышла на улицу и села в сани, где её ждали Лесток и Разумовский. Она была одета в гвардейский мундир, поверх которого была кираса, а в правой руке до сих пор держала крест. Села в сани и поехала в казармы Преображенского полка.
5 декабря 1741 года, Петербург, Казармы Преображенского полка.
Прибыв в казармы, она хотела всех разбудить с помощью братьев Шуваловых, но не пришлось, гвардейцы не спали и ожидали цесаревну. Цесаревна вошла в казарму и начала кричать свои переворотные речи:
- Вы знаете кто я? – спросила Елизавета Петровна перед лицами гвардейцев.
- Знаем! – кричали гвардейцы.
- Хотите быть со мною? – прокричала Елизавета Петровна.
- Хотим, матушка! – прокричали гвардейцы.
- Клянитесь, господа! Целуйте крест если любите меня! – сказала императрица, встав на колени и приложив крест к груди.
- Клянёмся! – вскричали гвардейцы и стали целовать крест. – Клянёмся, матушка! Ей Богу, клянёмся! – продолжали гвардейцы кричать, по очереди целуя крест.
Вдруг Елизавета Петровна подняла руку, показывающий «Тишины» и все резко замолчали:
- Приказываю вам всем избить барабаны, погнуть трубы и забыть про шум и раздолье. Это господа – переворот! – приказала цесаревна и пошла.
Через несколько минут, цесаревна выдвинулась к саням и поехала на Адмиралтейскую площадь, за ней тянулся строй гвардейцев. Дальше по ухабистому снегу было невозможно ехать, цесаревну, что бы не замёрзнуть, взяли на плечи гвардейцы и внесли на престол, а именно в Зимний дворец.
Ночь с 5 на 6 декабря 1741, Петербург, Зимний дворец
Новая императрица хотела штурмом взять Зимний, но штурм не удался, караул присягнул цесаревне, все входы и выходы были перекрыты. Гренадёры под руководством цесаревны прошли в императорские апартаменты. Солдаты были тихими и старались не разбудить императрицы. Гвардейцы окружили кровать, где спала Анна Леопольдовна, рядом с ней лежала Менгден Юлиана (фрейлина и близкая подруга императрицы).
- Сестрица, пора вставать! – объявила цесаревна.
- Что? – пробурчала сонная Анна Леопольдовна, слегка приоткрыв глаза и увидев перед собою Елизавету Петровну в офицерском мундире.
- Арестовать! – приказала строго Елизавета Петровна.
Сразу императрица встревожилась и перепугалась. Она начала вопить о помощи, но цесаревна приказала связать их. Мальчика который лежал в люльке, Елизавета Петровна взяла на руке и прошептала ему:
- Мальчик ты не виноват. Проследите, что бы гвардейцы не причинили вреда Анне Леопольдовне и её семейству. – сказала цесаревна, Лестоку, стоящему рядом Лестоку.
Когда стали собирать вещи бывшей императорской семьи, случайно уронили на пол четырёх месячную Екатерину Антоновну, из-за этого она на всегда останется слепой. После этого был арестован Остерман, Миних и Лёвенвольде, всех их посадили в сани и увезли в Петропавловскую крепость. Во дворце стояла тишина, которая всех пугала. Через пол часа императрица вывезла на своих руках малолетнего императора в свой дом. За ней следовали ещё сани, в них ехал радостный Лесток, уже пьющий Разумовский, ликующие Шуваловы. Гвардейцы побежали по кабакам, срывая портреты Иоанна Антоновича и Анны Леопольдовны. Богатые пускали фейерверк, стреляли из мушкетов и кричали «Виват, Елизавета Петровна!». Весь Петербург погрузился в атмосферу праздника.
- В ночь с 5 на 6 декабря был совершён уже не первый, но и не последний дворцовый переворот в истории России. Как и Бирон - Миних, Остерман и Лёвенвольде угодили в опалу и попали под следствие, политически непотопляемого Ушакова.
6 декабря 1741 года, Петербург, Тайная канцелярия.
Днём 6 декабря, в тайную канцелярию доставили арестованное семейство. Ушаков уже был на работе и сидел на своём месте, спокойно черкая чёрными чернилами белоснежную бумагу, как вдруг в кабинет вошёл Василий:
- Андрей Иваныч! Разрешите? – спросил Василий по простецкому.
- Входи, Василий! – разрешил Ушаков, не отрываясь от писанины.
- Андрей Иваныч, вы знаете, что ночью то произошло? – спросил, слегка перепугавшись, Василий, стоя напротив стола Ушакова.
- Нет! – ответил Ушаков, заинтересовавшись и отвлёкшись от писанины. – А что произошло то?
- Елизавета Петровна, вместе с Лестоком, Шуваловыми, Воронцовым и Шетарди, под покровом ночи, с тремя сотнями гвардейцев, бесшумно пробрались в Зимний дворец, где им присягнул караул, после чего арестовали Анну Леопольдовну, Менгден и малолетнего императора Иоанна Антоновича. Через час арестовали Остермана, у старика отказали ноги. Позже штурмом взяли дворец Миниха. Самолично сдался и Лёвенвольде. При попытки сбежать был поймал сын петровского канцлера, Головкин Михаил, который ранее советовал Елизавету Петровну в монастырь сослать. Позже были арестованы Карл Менгден и Темирязев. – проговорил Василий, нагнетая обстановку.
Вдруг в кабинет раздался неожиданный стук, отвлёкший Ушакова и Василия от беседы:
- Войдите! – разрешил Ушаков своим бойким голосом.
- Андрей Иванович! Разрешите? – спросил вошедший офицер.
- Говори, чего надобно! – произнёс грозно Ушаков.
- Распоряжение от её императорского величества Елизаветы Петровны! – проговорил офицер, показывав в руке свёрток запечатанных бумаг.
- Василий! – сказал Ушаков, слегка кивнув в сторону офицера при этом смотря на Василия, который стоял слева от начальника.
После этого Василий подошёл к офицеру, забрал свёрток и начал его распечатывать, и внимательно читать:
- Что пишет, Её императорское величество? – спросил Ушаков, смотря на Василия.
- Её императорское величество Елизавета Петровна, распорядилась арестованных Анны Леопольдовну и герцога Антона, содержать в тайне и в дальней камере, пускать только лично проверенных лиц, но при этом не причинять не какого насилия и по возможности давать всё что требуют. На содержание выделено одна тысяча рублей. При попытки освободить, в незамедлительном действии убить. – проговорил Василий, слегка читая бумагу.
- А где сами арестованные? – спросил Ушаков у офицера.
- В карете, ваше высокопревосходительство! – ответил офицер.
- Василий, плащ! – грозно приказал Ушаков, взяв свою трость и встав со стула.
- Вот, Андрей Иванович! – сказал Василий, накидывая плащ на Ушакова.
Ушаков вышел из-за стола и направился вон из кабинета, но резко остановился около офицера и неодобрительно осмотрел:
- Молодец, унтер-офицер, за молчание рубль получишь, проговоришься – дыба! – грозно сказал Ушаков, после чего вылетел из кабинета и направился на выход.
- Держи, от его высокопревосходительства! – сказал Василий и вручил офицеру рубль, после чего так же как и начальник вылетел из кабинета и направился на выход.
Выйдя из здания Тайной канцелярии, Ушаков и Василий сразу направились к карете, стоявшей недалеко от входа и окружённой полностью гвардейцами во главе с Бестужевым. Ушаков немедленно подошёл и сразу начал:
- Где арестованные? – грозно спросил Начальник.
- В карете, Андрей Иванович! – ответил Бестужев.
- О… Знакомое лицо, Василий! Не узнаёшь? – с насмешкой проговорил Ушаков Василию, смотря на Бестужева.
- Как не знать, Андрей Иванович! Это же Бестужев. – подхватил насмешку Ушакова, Василий.
- А я про что! Ещё буквально два месяца назад сидел на цепи в Шлиссенбургской крепости и молил под пытками о пощаде, а сейчас стоит перед начальником тайной канцелярии с важными бумаги и строит из себя видную персону. – проговорил с такой же насмешкой Ушаков.
- И я вам рад, Андрей Иванович! – с недовольным лицом проговорил Бестужев.
- Ну ладно! Не обижайся на старика, Алёшка! – сказал развеселившийся Ушаков, подойдя к карете ещё ближе. – Где арестанты? – спросил Ушаков, снова сделав умную гримасу.
- В карете, Андрей Иванович! – ответил Бестужев.
- Василий, давай их под запись да в подвал! – приказал Ушаков.
- Вы их будете пытать? – спросил с небольшим испугом Бестужев.
- Ну что ты! Я же не кровопивец какой-то же! Без бумаги нет и пытки! – ответил Ушаков, осматривая карету, пока Василий командовал гвардейцами для быстрого перемещения арестованных.
- Андрей Иванович! И ещё… - начал Бестужев.
- Что? – спросил Ушаков, остановившись перед каретою.
- Сегодня вечером в Зимнем дворце состоится праздничный был в честь вступления Елизаветы Петровны на престол. Туда приглашены знатные персоны, в том числе вы. – проговорил Бестужев, передав пригласительный конверт Ушакову в руки.
- Я с радостью посещу вечер! – сказал Ушаков, льстиво ответив Бестужеву.
- Андрей Иванович, всё готово! – прокричал Василий.
- Выпускай, арестованных! – скомандовал Ушаков, повернувшись к зданию Тайной канцелярии лицом вместе с Бестужевым.
В этот время от двух карет выстроились гвардейские линии и прямо до дверей Тайной канцелярии. Как только Ушаков отдал приказ выпускать, двери карет открылись и из них начали вылезать ещё вчерашние фаворы и льстецы, государственные деятели и военные, правители и их супруги. Ушаков внимательно смотрел за тянувшейся процессией, которая мрачно и сумрачно входила в Тайную канцелярию.
- Безжалостное бремя! Ещё вчера они были первыми, а сегодня о них все забыли и помнят теперь только как жалкую и грозную эпоху Анны Иоанновны и Кабинет министров. – проговорил Бестужев.
- Не взлетайте Бестужев, а то больно подать будет! Вы им тоже вчера ещё бумажки подносили да словами льстили. Аль забыли как вас год назад вместе с Бироном, точно также доставили! – усмирил Бестужевскую гордость, Ушаков, направившись в здание Тайной канцелярии, перебирая своею тростью.
- Это был другой Бестужев! А вы, Андрей Иванович не меняетесь! – проговорил Бестужев, в след Ушакову.
6 декабря 1741, Петербург, Зимний дворец.
Вечером в Зимнем дворце состоялся праздник по случаю вступления Елизаветы Петровны на престол. На нём присутствовали все: родственники, слуги, пажи, вельможи, крестьяне, дворяне. Самыми главными были те, кто возвёл на престол императрицу: Лесток, Разумовский, Шуваловы, Воронцов, Шетарди, Бестужев. Все они сидели в окружение только самых близких ей друзей.
Ушаков явился самым последним на праздник. Молодые танцевали, старые вельможи о чём-то болтали и стояли в стороне, попивая шампанское, которое Шетарди привёз из Франции, ну или вино. Императрица была в самом лучшем из всех платье, которое ей досталось от матери: золотые вышивки на красной богатой ткани, напоминающей бархат. Ушаков по старости своих летов, был самым старым на празднике. Для красоты и моды ну, а также по старости своей ходил с тростью, подаренной ему когда-то самим Великим Петром. Носил на себе длинный кудрявый парик, который сильно напудрил. Носил под носом небольшие усы, как носили все сподвижники петровского времени. Ушаков прошёл гордой и красивой европейской походкой к императрице и её близким вельможам. Императрица стояла и вела беседу с Лестоком, иногда отвлекалась на подарки, которые дарили ей близкие. Ушаков подошёл к государыне, сделал небольшой наклон головы, после чего произнёс:
- Елизавета Петровна!
- А….! Это вы Андрей Иванович! – сказала радостно, повернувшись к Ушакову лицом, Елизавета Петровна. – Я вас давно жду! – сказала императрица и повела Андрея Ивановича подальше от лишних ушей. – Я вам, что хотела сказать, Андрей Иванович! А…. Вам уже сколько лет? – спросила императрица, не покидая своей радости.
- Елизавета Петровна, такие вопросы не уместно задавать! – ответил Ушаков, слегка засмущавшись.
- Ну что вы, Андрей Иванович, я же императрица! Для меня нет ничего не уместного! – ответила императрица. – Так сколько вам лет? – напомнила про вопрос, императрица.
- Мой возраст равен вашим двум! – ответил Ушаков.
- Значит вам семьдесят?! Так как это уже возраст преклонный, я хочу дать вам верного и хорошего помощника. – сказала императрица, повернув в лево.
- Елизавета Петровна, да я ещё как бы в хорошем возрасте и чувствую себя прекрасно! – сказал Ушаков, отрицая предложение императрицы.
- Андрей Иванович, радуйтесь, что я же вас не сместила! А то попали бы в опалу, как и Остерман, и Миних, и сестрицын камергер Лёвенвольде и так далее. – сказала, припугнув Ушакова, императрица.
- Радуюсь, Елизавета Петровна! Но и вы радуйтесь, что я вас не сдал. – сказал Ушаков, тоже припугнув императрицу. - Мне не нужен помощник! У меня их полно полным! – сказал Ушаков, отвергая информацию императрицы.
- Нужен, Андрей Иванович! Вам уже не первый десяток. – сказала императрица, подойдя к Шувалову Александру. – Вот познакомьтесь, Александр Иванович Шувалов, мой верный и преданный друг! – сказала императрица, представив Ушакову Шувалова.
- И что? – спросил наплевательски Ушаков.
- Это ваш помощник! – сказала императрица.
- Он? – удивлённо и очень грубо спросил Ушаков.
- Да, Андрей Иванович! Это теперь ваш помощник. – сказала императрица, не меняя торжественного тона.
- Никогда, ваше императорское величество! Никогда он не станет моим помощником! – сказал грубо Ушаков.
- Нет, Андрей Иванович! Он будет занимать должность, на которую я его назначила, а именно - помощник начальника канцелярии тайных и розыскных дел Российской Империи. – сказала императрица, начав уже слегка злиться и повышать голос.
- Да делайте, что хотите, а мне приемники не нужны! – сказал грозно и с обидою Ушаков и направился вон с праздника.
После нескольких минут молчания, императрица завела разговор с вельможами:
- Елизавета Петровна! Так я буду работать в тайной канцелярии или нет? – спросил ничего, не понимая Шувалов.
- Будешь, Саша! Ещё как будешь! – ответила злобно и хитро императрица.
7 декабря 1741 года, Петербург, Тайная канцелярия.
На следующей день в подвале тайной канцелярии расставили большие столы, стулья. Громилы готовили орудия пыток и омывали полы. В 10 часов утра в комнате собрались, кто был призван на следственную комиссию: Ушаков, , , Они все расселись за большим столом и, с серьёзными лицами, приготовились вести честный и гуманный суд. За своим секретарским столом сидел Василий, уже что-то упорно пишущий. Вскоре началось заседание:
- Ну ж-с господа! Наверное начнём-с! – объявил Трубецкой.
Иван Юрьевич Трубецкой (ум. 1744) – президент Юстиц-коллегии. Трубецкой представлял собою наичестнейшего чиновника Российской Империи. Он никогда не брал взяток и не имел привычки вести нечестный суд, но при этом оставался одним из могущественных и богатых дворян России. Всегда имел прилежный вид, носил богатый коричневый камзол с вышивками из золота. Сам Трубецкой был среднего роста, слегка полноватый, имел небольшие залысинки на голове покрытой светлыми прямыми волосами, из-за чего постоянно носил короткий напудренный парик.
- Наверное, Иван Юрич! – согласился с Трубецким, Нарышкин.
Нарышкин Александр Львович (ум. 1746) – сенатор, тайный советник. Нарышкин был тоже одним из наичестнейших людей России. Являлся двоюродным братом Петра Первого. Имел средний рост, носил красный камзол поверх которого была голубая лента Андрея Первозванного.
- Андрей Иванович, можете запускать арестантов! – серьёзным басом произнёс Левашов.
Левашов Василий Яковлевич (ум. 1751) – генерал-аншеф. Левашов был тоже честный человеком, хоть и склонным к интригам. Имел прилежно высокий рост и серьёзные очертания лица, которые выражали собою грубость пережитой войны, усердные годы упорной работы при различных временщиках и простоту его души, замечательно сочетающуюся с приличием этика 18 века. Левашов носил голубувато-фиолетовый камзол, на ощупь мягкий как бархат.
- И наверное начнём мы с Андрей Ивановича Остермана! – интересным и завораживающим голосом произнёс Куракин.
Куракин Александр Борисович (ум. 1749) – дипломат, сенатор. Куракин был единственным кто остался из Бироновских послушников (среди таких был и Ушаков). Он был интриганом, не имел своего мнения, всегда равнялся на влиятельного (то бишь Бирона). Не брезгал брать взятки и сам их давал более влиятельным деятелям. Его лицо было грубым и старым, покрытое складками морщин. Старик от деятельности интриг и переворотов запутался в сложившейся политике и в 45 выглядел на все 70. Был полного телосложения. От жадности своей носил один и тот же камзол красного расцвета.
- Пётр! – позвал ключника Ушаков, слегка выгибаясь из стола. – Пётр! – повторился Ушаков. – Где его чёрт носит? Василий! – ворчливо произнёс Ушаков, недовольным взглядом оглядывая подвальное помещение Тайной канцелярии.
- Уже бегу, Андрей Иваныч! – подскочил Василий, направившись в дверь, которая была прямо за пытошным местом.
Через 5 минут Василий, ключник Пётр, два гвардейца, вёдшие первым на гуманный и честный суд Остермана. Бедный старик на вид 65 лет, но на самом не достигший ещё и 60. Его длинные седые волосы были встрёпаны и не аккуратно уложены от произошедших событий. Его взгляд был одновременно испуганный. Глаза его отражали страх и неизвестность за будущее. Бывший «канцлер» был одет в ночнушку, которая местами была разорвана от грубой силы гвардейцев. Местами были мелкие царапины и синяки от побоев. Помимо этого Остерман не шёл на пытку, а его несли, у Андрея Ивановича отказали ноги.
- Поставьте стул! – распорядился Ушаков, проявив хоть малость благородия в своём жёстоком ведомстве.
- Поставьте стул! – повторился Василий, показывая своё положение в Тайной канцелярии.
Специально для Остермана и по прямому приказу Ушакова и посредничества Василия, ключник Пётр поставил ему недалеко стоящий стул, на котором Ушаков иногда допрашивал присылаемых ему арестантов. Остерман, как будто бы же ничего не понимал, с помощью двух гвардейцев, уселся на стул и стал жестами просить воды, разинув рот и издавая бессвязные звуки как младенец.
- Подайте ему воды! – приказал с какой-то усталостью и презрением Ушаков.
Василий быстро встал со своего места, взял графин, снял с него круглую крышечку, наклонил его над стаканом и налил воды, после чего дерзко подал умирающему от жажды Остерману. А то выхватив скатан, быстро и дерзко пригубил его и в прямом смысле начал вливать его в себя, громко проглатывая воды, которая ещё при этом и стекала по старому дряхлому телу. Наконец, насытившись прохладной сладкой водицей, Остерман отдал стакан, стоящему в ступоре Василию, который, забрав стакан, сел обратно за свой столик и усердно продолжил что-то писать.
- Спа… си-бо….! – прокряхтел Остерман, ещё наслаждаясь от пития.
- Барон Остерман… - начал Ушаков.
- Какой я вам, барон, теперь я так / просто / Остерман Генрих Иоганн! – перебил Остерман.
- Кхм-кхм! – сделал специальный жест Ушаков.
- Остерман Андрей Иванович, он же Генрих Иоганн Фридрих Остерман. Обвиняется в казнокрадстве, пособничестве с Бироном, интригах против правительницы… - зачитывал из красной папки обвинения, вставший Трубецкой.
- Оскорблял Елизавету Петровну! – добавил Куракин, сумрачным видом смотря на Остермана, перебив Трубецкого.
- Молчал бы, Куракин! – прохрипел Остерман, невольным взглядом оглядывая стол комиссии.
- Попрошу вас, господа! – усмирил назревающий конфликт, Нарышкин.
- А что, господа, давай те каждый выскажет своё мнение по поводу Остермана! Я вот лично обвиняю его в том, что он русских на службе при себе не держал, а ежели и держал так они все его подставными людьми были! – заявил Левашов.
- Воровал казённые деньги! Упаси господь ежели сейчас, Артемий Петрович Волынский здесь бывал то такие бы вины Остермановские нашёл, что на казнь бы самые жесточайшую хватило бы! – разнёсся Куракин.
- Господа, попрошу тишины! – грозно произнёс Ушаков, утихомирив разнесшуюся комиссию. – Не забывайте, мы здесь ведём честный, гуманный, и что самое главное, доказанный суд. – заявил Ушаков. – Продолжайте, Иван Юрьевич! – разрешил Начальник.
- Да, у меня в общем всё! – опечаленно произнёс Трубецкой, закрыв свою папку и сев на стул.
- Замечательно! – подметил Ушаков.
- Признаёте ли вы все предоставленные вам обвинения? – спросил Нарышкин.
- Нет! – хитро произнёс Остерман.
- Вы уверенны, Андрей Иваныч? – спросил Трубецкой.
- Да! – гордо ответил Остерман.
- Ну что ж-с, начинайте, Андрей Иванович! – сказал Трубецкой, гордо сложив руки.
- Хорошо, господа! – тихо сказал Ушаков, выпрямив после этого спину. – Взять его! – спокойно приказал своим громилам Ушаков.
- Что? – возмутился Остерман, которого под плечи взяли два громилы: Петька и Гришка.
- Что слышал, Остерман! – с насмешкой ответил Куракин.
- Не смейте, твари! – бранил громил, подцепляющего Остермана цепями, сам Остерман.
- Заткните ему рот, что бы лишнего не болтал! – грозно и свирепо произнёс Левашов.
- Как же он говорить то будет? – усмехнулся Нарышкин.
- А он прям что-то скажет! – ответил, с такой же насмешкой, Трубецкой.
- Начинать, Андрей Иваныч? – спросил громила Петька, прицепив Остермана цепями.
- Начинайте! – дал волю своим громилам Ушаков, слегка одобрительно кинув.
- Ну, понеслась родненькая! – сказал Гришка, с удовольствием дёрнув за цепи, что Остерман подлетел над полом и завыл болью сжатия и давления.
- Как за грехи-то свои страдает! Как Христос на распятие за правду свою держится! – проговорил тихим голосом Трубецкой, слегка наклоняясь в сторону Начальника.
- Христос хотя бы был прав и безвинен, а тут как есть Иуда! – серьёзным и недовольным голосом произнёс Ушаков, внимательно наблюдая за процессом пытки, или как это называли в пытошном заведение – «изыскание правды».
- Сразу вспоминается, как Волынского также на дыбу поднимали, как его плётками били, а как на эшафот то шёл! – с приятным чувством воспоминаний, говорил Трубецкой, с азартом в глазах наблюдающий за «изысканием правды».
- Признаёшь ли, Генрих Иоганн Фридрих Остерман свою вину в получение взяток во время руководства над Коллегией дел иностранных? – спросил Левашов, грозным видом читая ведомость из какой-то книжки.
- Нет! – недовольным стоном произнёс Остерман, веся уже на цепях.
После этого громила Петька своим грозным взглядом посмотрел на сумрачного Ушакова и увидев его небольшое кивание. Между ними как будто пробежала мысленная связь, Петька будто бы спрашивал «Бить ли его?», а Ушаков на это ответил разрешением. После такого взаимного понимания, Пётр размахнулся рукою с плёткой и хлыстнул Остермана по специально оголённой спине. Как только конец плётки коснулись со звуком биения нежной и старой кожи бывшего чиновника, остался лишь один красный кровавый след и резкие крики вопящего от боли Остермана.
- Признаёшься? – грозно повысил голос Ушаков, спокойно сидя за столом с остальными членами следственной коммисси.
- Нет! – прокричал Остерман, умирая от жестокой боли.
После решительного ответного крика Остермана, раздался новый стук по спине и остался новый след кровавой пытки пытошного заведения.
- Говори, скотина! – грозно раздалось из уст Ушакова, который не менее пугающе привстал из-за стола.
- Нет! – снова ответил Остерман, сплющив глаза и приготовившись к очередному удару. Ожидание быстро подтвердились.
- Говори, тварь! – окончательно вышел из-за стола Ушаков.
- Нет! – решительно, но уже изнывая от боли, ответил Остерман.
- Я сказал говори, немецкая ты рожа! – подошёл ближе к пытошному углу Ушаков, всё больше и грознее наезжая и оскорбляя Остермана.
- Нет! – снова ответил решительно и испуганно Остерман, держась своей версии.
- Ах ты немецкий ублюдок! – яростно посмотрел Ушаков на испуганного Остермана, который мучился от боли и ужасно вспотел от страха. – Что так слабо бьёте? Тридцать лет в Тайной канцелярии, а бить людей так и не научились, поувольняю всех к чертям! – недовольно произнёс Ушаков, взяв плётку у Петра и отойдя за спину Остермана на четыре шага, и приготовившись бить.
- Андрей Иваныч, вы что шутите? – возмутился удивлённый Нарышкин.
- Какие шутки, Александр Львович, это что самая не наесть – правда! – сказал Ушаков, перебирая плётку из руки и встав в хищную позу, и приготовившись кусать, как змея.
- Андрей Иваныч, не вам же генерал-аншефу Русской армии и начальнику Тайной канцелярии, пытать какого-то взяточника, интригана и изменника порядков Петра! – возмущаясь, проговорил Трубецкой.
- Именно мне и пытать бывшего сподвижника дел Петровых! – ответил Ушаков, наслаждаясь мучительным ожиданием Остермана и перебирая плётку из рук в руки, как будто нацеливаясь на спину Остермана. – Ну что, понеслась, родненькая! – произнёс Ушаков, с каким-то наслаждением. – Говори, Остерман! Говори, Тварь! – яростно произнёс Ушаков, нанеся сильный и жесткий удар по спине Остермана, после чего раздался громкий и мучительный крик самого пытанного.
Ушаков начал ещё больше бить и бить. С каждым разом всё сильнее и сильнее. С единым ударом оставались жёсткие и больные ссадины и глубокие раны. А крики Остермана раз за разом учащались и учащались, что их наверное слышали за застенком Тайной канцелярии. Вскоре Ушаков устал, бросил на пол кровавую плётку, снял парик и подошёл к стоячей бочке воды в углу.
- Петька, полей! – сказал Ушаков, показывая свои кровавые руки в сторону комиссии.
Петька подошёл к бочке, зачерпнул специальным ковшиком водицы, и навёл на руки Ушакова, который под струёй начал их омывать. После отмывания рук от крови измученного Остермана, который ещё что-то кряхтел и стонал. Начальник, наслаждённым и уставшим взглядом, оглядел ужасным взором подвал, подошёл к бочке и зачерпнул резко ковшиком воды, подошёл к лицу Остермана и слегка наклонившись, спросил:
- Ты воды хотел? – ласково, но подозрительно спросил Ушаков, глядя прожигательными глазами в утомившееся и измученное лицо Остермана. Остерман же вместо того, что бы ответить, лишь слегка кивнул. – На… пей! – яростно произнёс Ушаков, выплеснув ковшик воды прямо в лицо только что пытанного барона.
- Зачем ты так со мной, Андрей? – промычал тихо Остерман, истекая водою.
- Я для тебя, Андрей Иваныч! – грозно и гордо произнёс Ушаков, обернувшись к Остерману. – Всё! Хватит с ним! В камеру! – распорядился Ушаков, окончив пытку и усевшись в своё кресло.
7 декабря 1741 года, Петербург, Особняк Ушакова.
Вечером после работы, Ушаков уехал к себе домой. Жил он в третьей части палат Корчмина. У себя во дворце Ушаков бывал редко, практически всегда находился на работе, где не редкость ночевал. Но в этот раз Начальник решил пожаловать к себе домой. Приехав домой, Андрей Иванович расположился у себя в кабинете. Усевшись на стул между кушеткой и столом, на котором стоял подсвечник с пятью свечками, освещающими всю комнату. Ушаков задумчиво уселся на стул и смотря в пустоту, он просидел так минут пять, после чего подскочил, подхватил колокольчик и стал в него быстро звенеть. Через мгновение в комнату вошёл слуга Ушакова, Михаил.
- Вы звали меня, Андрей Иваныч? – спросил Михаил, своим прилежным голосом прислужника.
- Да! – дерзко сказал Ушаков, поставив колокольчик обратно на место и усевшись на стул, и сумрачно продолжив смотреть в пустоту. – Принеси-ка конфискованный портрет Волынского Артемия Петровича! – приказал Ушаков, подперев голову рукою.
- Сию минуту, Андрей Иваныч! – быстро проговорил слуга, слегка наклонив туловище вперёд, развернувшись и пойдя выполнять приказ.
Через несколько минут слуга принёс портрет накрытый старой пыльной тряпкой, поставил его на стол, оперев об стенку:
- Вот, Андрей Иваныч! – сказал слуга, выполнив приказ Ушакова.
- Благодарю, Михаил! Ступай! – сказал Ушаков, встав со стула и начав выпроваживать слугу из кабинета.
- Если что зовите, Андрей Иваныч! – сказал слуга, выходя из кабинета.
- Хорошо, Михаил! Но сегодня я хочу побыть один! – произнёс с добротою души Ушаков, выведя Михаила из кабинета и закрыв дверь, защёлкнув щеколду замка.
После этого Ушаков развернулся, облокотился на дверь и с облегчением вздохнул и выдохнул. Андрей Иванович прошёл к столу, резко снял с портрета Волынского тряпку и достал из ящика папку, положил её на стол и начал раскрывать. Раскрыв папку, Ушаков достал оттуда исписанные бумаги, снова сел на стул, и начал читать бумаги, внимательно щурясь. После недолгого чтения, Начальник уснул и начал свисать со стула. Окончательно захрапев, из рук Ушакова вылетели бумаги, которые разлетелись по комнате и тут то Андрей Иваныч проснулся, слегка вздрогнув и начав рассматривать пол, который был весь в бумагах. Начальник нервно вздохнул и с кряхтением встал со стула, наклонился и начал собирать бумаги.
- Что, Андрей Иваныч, старость не в радость совсем? – раздался чей-то насмешливый голос.
- Кто здесь? – не ожидал Ушаков, распрямившись и осматривая вход в кабинет выпуклыми глазами удивления.
- Я, Андрей Иваныч! – раздался таинственный ответ с пустой комнате.
- Кто «я»? – спросил грубо Ушаков, быстро подойдя к дверям и начав дёргать за ручку, и всё с такими же выпуклыми глазами удивления осматривая вход.
- А ты посмотри назад! – сказал таинственный голос.
Ушаков перестал дёргать за ручку двери, отошёл от входа и медленно вышел на середину комнаты, где замер со взглядом непонимания и удивления. Перед Ушаковым стоял между стулом и столом и рассматривал первый лист своего же дела.
- Ты…! – прохрипел Ушаков, ничего не понимая.
- Ну, а кто ж ещё, Андрей! – с такой же насмешкой как и ранее сказал таинственный голос, раскрывший свою неизвестность.
Перед Ушаковым стоял мужчина среднего роста и пятидесяти лет, в хорошей физической форме. На нём был длинный синий камзол с серебренными вышивками и различными узорами. На голове его был длинный парик дымчатого цвета и с большим количеством буклей. У него были красивые чёрные брови на его румяном и как говорят «зажравшемся» лице, которое выражало насмешку, на основе усталости и ненависти.
- Ты же умер! – продолжал удивляться Ушаков.
- Ну и что? – с оптимизмом произнёс Таинственный человек, стоя и смотря на Ушакова, при этом опираясь на трость и моментами рассматривая бумаги.
- Как ну и что? Тебя же казнили! Ты умер! Тебя не существует! – нервно доказывал неизвестному Ушаков.
- А я что не могу посетить своего – УБИЙЦУ! – сумрачно и таинственно произнёс неизвестный.
- Зачем? – с опаской произнёс Ушаков, нервно и испуганно смотря на неизвестного.
- Убийца / кровопивец / кнутобоец / кровавый чёрт / демон / инквизитор! – нагнетал неизвестный обстановку, стараясь навести больше ужаса на Ушакова и приближаясь к нему ближе и ближе. – Чёрный кардинал! – ужасным и демонским голосом произнёс неизвестный, яростно посмотрев Ушакову в глаза и плюнув чем-то красным.
Ушаков от неожиданности вздрогнул, резко закрыл лицо руками с растопыренными пальцами.
8 июля 1740 года, Санкт-Петербург, площадь Сытного рынка.
Через мгновение же не ожидавший всего этого Начальник, развернулся в сторону выхода, который был рядом с кушеткой. Андрей Иваныч медленно оторвал руки от лица и начал их отводить, при этом с испуганным и удивляющимся взглядом осматривая их. Все руки Ушакова были в крови, также как и лицо, а перед ним вместо кабинета, оказалась площадь и эшафот, на котором стоял тот неизвестный, только уже одетый в растрёпанную и порванную, грязную, местами с кровавым пятнами ночнушку и имея вялый и замученный вид. На другом краю эшафота стоял глашатай, который гордым и важным видом читал приговор с бумаги.
- … за злое умышление супротив государыни и государства ей вверенного, а также за растрату государственных казённых денег, приговаривается к четвертованию – Артемий Петрович Волынский! – окончил глашатай.
После этого Ушаков перевёл свой взгляд на стоявшего неизвестного, который снова был одет по красивому, и с тросточкой стоял и с радостью смотрел на испуганного Ушакова.
- Прощай, Андрей! – сказал неизвестный, встав на колени и положив на пень голову в сторону толпы.
- Не….т! – прокричал Ушаков, побежав к эшафоту и скидывая неизвестного с пня.
И тут резко палач размахнулся и ударил по шеи Ушакова топором. После чего Начальник вздрогнул и очнулся в своём кресле в своём кабинете. И первый взгляд Андрея Иваныча сразу упал на портрет Волынского, которым и являлся неизвестный. Волынский Артемий Петрович (ум. 1740) – кабинет-министр, казненный за гос.измену в следствии интриг.
8 декабря 1741 года, Петербург, Зимний дворец.
Утром после бурной ночки размышлений и сновидений, Ушаков отправился к императрице с докладом о выполненной работе. Вместе с Начальником к государыне поехал и Трубецкой. По дороге в Зимний дворец Андрей Иваныч и Иван Иваныч ввели таинственно молчали. Ушаков по привычке своей, смотрел в окно и обдумывал доклад, ну или произошедшее ночью. А Трубецкой, как-то нервно и чувствуя неудобство молчал, иногда хитро поднимая и также опуская глаза, в надежде начать разговор.
Ушакова и Трубецкого сразу же приняли в кабинете императрицы. Комната была слишком проста для кабинета. По середине стоял большой стол, по бокам стояли стулья, а между боковыми местами, располагалось место императрицы. Где-то в углу стоял стол и стул секретаря, но в этот раз его не было. Над местом императрицы висел портрет Петра Великого, рядом висел портрет самой императрицы. На столе располагались часы, на них показывалось около двенадцати часов. В комнате ещё горели свечи, но их было уже мало. Императрица уже была в кабинете, сидела на своём месте, а подле неё стояли её верные советники, два друга и сотоварища Бестужев и Лесток. Ушаков и Трубецкой стояли перед столом и уже что-то говорили:
- … следственная комиссия во главе с Ушаковым просит милосердную государыню матушку о прощение и восстановление в чести и доброй памяти, невинно казнённых в правление Анны Иоанновны. – окончил Ушаков, закрыв папку, которая ранее была у Трубецкого.
- А с чего это быть такое прощение, Андрей Иваныч? – с глумлением спросила императрица, хитро прогрызая Ушакова своими властными глазами.
- Многие казнённые и пытанные были оклеветаны, за что страдали как и их приближённые, так и их родственники! – ответил Ушаков.
- А не вы этих оклеветанных пытали, да потом приговоры на смерть государыне Анне Иоанновне подавали? М….! – недовольно спросила Елизавета Петровна, пытаясь каким-то образом унизить или пристыдить Ушакова.
- Я делал лишь то, что мне приказывают! Если мне приказывают пытать, я пытаю! Если мне приказывают судить, я сужу! Если мне приказывают казнить, я казню! – дерзко ответил Ушаков, тоже прогрызая императрицу своими недовольными глазами.
- Молодцы, Андрей Иваныч! Нашли верный ответ на каверзный вопрос. – похвалила императрица, радостно улыбнувшись. – Мне нравиться ваша затея! А что вы скажи, господа? – обратилась императрица к своим советникам.
- Мне кажется, матушка, это хорошая идея! Она вызовет уважение среди старой знати и шляхетства! У вас будет больше верных вам людей! – проговорил Лесток.
- Мне матушка тоже нравиться идея, но есть одно «Но»! – сказал Бестужев, говоря какими-то загадками.
- И какое же это «Но»!? – спросила императрица, удивляясь ответу Бестужева.
- В казне нет, матушка! Российская империя обнищала после Остерманов и Минихов! У нас не осталось денег! – ответил Бестужев.
- Ошибаетесь, Алексей Петрович! – возразил Бестужеву Ушаков. – После арестов имущества Остермана и Миниха, выяснилось что в государственное пользование поступает только двенадцать миллионов рублей! – сказал Ушаков, положив на стол папку.
- Вот, Алексей Петрович! А вы говорите денег нет! Деньги найдутся всегда, главное их хорошо искать! – резко заметила и укорила Бестужева, императрица.
- Тем не менее матушка, возвращать всех в столицу это будет глупо! Убогие, калеки, больные, хромые, бедные, инвалиды – зачем они все здесь будут! – возмущаясь начал спорить Бестужев, присев по праву руку от императрицы на стул.
- Всех возвращать и в правду не стоит! Некоторым будет выслана определённая сумма и простительное письмо, а некоторые по спискам будут вызваны в Петербург! – сказал Ушаков.
- Вот, учитесь, Алексей Петрович! – укорительно сказала императрица, указывая на Ушакова рукою. – Всё! Решено! Завтра что бы сей проект был подготовлен! – распорядилась императрица. – А теперь прошу всех господа пройти в обедню! – призвала к обеду императрица.
9 декабря 1741 года, Петербург, Тайная канцелярия.
Утром следующего дня на улице шёл серебристый яркий снег. Ушаков, как обычно с самого мытья полов был в канцелярии. Он расположился у себя в кабинете и лирично стоял, смотрел в окно, где на улице мягко ложились хлопья «пуха», создавая самые настоящие одеяла и подушки. Кто-то постучался в дверь, и с быстрого разрешения Ушакова, вошёл. Это был Василий, пришедший с кипой бумаг. Он положил всё это на стол и ушёл. Вскоре, примерно через полчаса, к здание канцелярии подъехала императорская карета. Из неё вышел Шувалов Александр, важной и чем-то недовольной походкой, он прошёл в здание тайной канцелярии. Через десять минут, к Ушакову в кабинет снова раздался стук. Андрей Иванович, всё ещё смотревший в окно, медленно прошёл к своему стулу, сел в него, и облокотившись на спинку, разрешил войти. Шувалов вошёл и сразу начал:
- Александр Иванович Шувалов, прибывший по распоряжению Ея императорского величества Елизаветы Петровны для …… - по-солдатски проговорил Шувалов, стоящий рядом с дверями, гордо выпрямившись.
Шувалов был перебит нарастающим смехом Ушакова, который в прямом смысле «ржал» и в один момент даже на мгновение показал на Александра пальцем.
- Ты что братец, Тайную канцелярию с плацем перепутал? Здесь не по званию надобно, а по должности! - укорительно произнёс Ушаков, облокотившись локтями на стол.
- Простите, ваше высокопревосходительство! – с унижением и некой обидой, видно чувствуя себя как дурак, Шувалов произнёс, опечалено наклонив голову.
- Ну, что встал, как будто работы нету? – спросил Ушаков, уже став серьёзным и облокотившись на спинку стула, положив руки на пузо и скрепив их в замок.
- Жду вашего приказа, Андрей Иваныч! – сказал Александр, подняв голову в какой-то надежде.
- Садись на стул! – сказал Ушаков, встав со своего места, подойдя к окну, внимательно начав в него смотреть, сложа руки за спину, точно в такой же замок.
Шувалов снял треуголку и сел на стул, в ожидание продолжения речи Начальника:
- Что тебе, государыня сказала? – спросил Ушаков, перебив тишину и продолжая смотреть в окно, выходящее прямо на крыльцо Тайной канцелярии.
- Матушка сказала служить верой и правдой России, Богу и вам! – сказал Шувалов.
- А теперь слушай меня! – начал грубо и серьёзно, быстро усевший, Ушаков. – Отныне канцелярия твой второй дом, а я твой единственный и законный начальник. Ежедневно в 6 утра, что бы стоял под моей дверью и ожидал высочайший приказаний. Будешь опаздывать, я государыни такую на тебя челобитную напишу, что сошлют тебя в Московский отдел. Будешь работать хорошо, сам на этом месте очутишься. – сказал Ушаков, смотря прямо в глаза Шувалову. – Понял? – спросил Ушаков.
- Понял! – слегка перепугавшись Шувалов.
- Мне трусы и мямли не нужны. Слабаки и паршивые бездельники тоже! – сказал Ушаков пугая Шувалова.
- Я не трус и не слабак. Мямлить с детства отучен, а бездельничество моё отвергнуто переворотом. – сказал гордо Шувалов.
- Во…т! – увидел ожидаемое Ушаков, засверкав своими яростными глазами. – Служащему Тайной канцелярии нужна ненависть, грубость и злоба, но это всё под маской льстивости и добродушия. – проговорил Ушаков, ощущая взаимопонимание и переедая свои премудрости. – Покамест будешь числиться за соглядатым, потом канцеляристом, а там глядишь и дела начну доверять. – сказал Ушаков, снова облокотившись на спинку стула и сложив руки.
- Хорошо, ваше высокопревосходительство! – сказал Шувалов.
- И вот этих «ваше высокопревосходительство», «господин Начальник Тайной Канцелярии» не надо! Меня все здесь зовут либо «Начальник», ну это для кровавых, либо «Андрей Иваныч»! Усёк? – сказал Ушаков, показывая своё как ему не нравиться когда его называют не по его.
- Да, Андрей Иваныч! – сказал Шувалов, уже чувствуя себя в полном спокойствие.
- Замечательно! А теперь пошли. Пленных посмотришь. – сказал Ушаков, резко подскочивший и направившийся к выходу.
Ушаков уже раскрыл двери и быстрыми движениями, перебирая своей тростью, подхваченной во время «вылета» из угла, направлялся по коридору к подвалу. Шувалов быстро подскочил, скинул с себя плащ мешающий передвигаться и с каким-то любопытством и интересом на лице, помчался в след за своим начальником. Александр дошёл до Ушаков, ещё до того как он скрылся бы в казематах и подвалах тайной канцелярии, которые плавно переходили в застенок Петропавловской крепости Трубецкого равелина. Начальник привёл своего помощника в подвал, где сидел Василий как всегда что-то пишущий:
- Василий! Я ушёл, если что сам со всем разбирайся! – сказал Ушаков, повернув в голову в сторону, но при этом сфокусировав свои движения на открытие двери, которая вела в камеры или казематы. Казематы представляли собою длинные коридоры с железными крепкими дверьми по бокам и делением на три части. В каждый части было по десять камер. Части выполняли каждый свою работу. Главным в части был ключник, у которого были кличи от камер, к нему приставлялись по 10 гвардейцев. Первая часть была для обычных «колодников» и «раскольников», вторая часть была для «грешников», то есть которым могли поставить приговор смертной казни, третья часть была для особо важным, таких как Остерман, Миних и императорское семейство. Между каждой частью были специальные переходы, представляющий собою комнатушку, где за стулом сидел ключник.
Ушаков с Шуваловым вошли в первую часть и стали в быстром темпе идти по длинному коридору. Ушаков, привыкший уже к подобному, не обращал внимание на стоящую резкий запах, специфическую тьму, освещаемая лишь двумя факелами. Из камер доносились крики и шум разбоя, а гвардейцы ходили, стучали по железной двери, издавая ужасный звук грохота, и требовали прекратить. Шувалов же шёл и смотрел на новые неизведанные территории, которые ему придётся завоёвывать. Ему были чужд запах, холодные и мрачные каменные стены, старые скрипящие полы, покрытые мокрой соломой вперемешку с грязью. Начальник и приставленный канцелярист миновали две части и подошли к третьей, которая была закрытая ещё более мощной дверью чем предыдущие. Ушаков сжал руку в кулак и начал сильно долбить по ней, с грозным выражением лица:
- Скотина проклятущая, хватит пить, дверь открой! – яростно сказал Ушаков.
Через мгновение дверь открылась, а в проходе стоял пьянящий ключник, шатающийся из стороны в сторону:
- Я трезв, как стекло, Начальник! – ответил заплетающимся языком ключник.
- Ага, так я тебе и поверил! – сказал Ушаков, пройдя в третью часть, которая началась с решетчатой камеры, где сидела женщина, которая странно была повёрнута прямо в стену, чуть ли не в упор. Она, что шептала и играла пальцами. Ушаков и Шувалов с интересом подошли и начали наблюдать за сей женщиной:
- Андрей Иваныч, а это кто? – с удивлением спросил Шувалов, находящийся в полном чувствие новых неизведанных ощущений.
- Марьяшка-монашка! – ответил Ушаков, тоже с интересом наблюдая за ней.
- Кто? – с недоумением переспросил Шувалов.
- Марья Семёновна Берёзкина, или Марьяшка-монашка! – тихо сказал Ушаков, не отрываясь от наблюдения. - Готова ли ты Марья Семёновна, признаться в своей вине?! – спросил Ушаков, отойдя от камеры и оторвавшись от наблюдения.
- Я не в чём не виновна! – твердила женщина, с голосом сумасшествия.
- Нет ты виновна! Ты убила 17 человек. – сказал Ушаков, серьёзно и грозно произнося слова.
- Я убила тех, кого надо! – сказала с таким же сумасшествием женщина.
- А ради чего? – сказал Ушаков, нагнетая обстановку.
- Ради, Бога! – прокричала женщина, разозлившись на Ушаков. Она мгновенно полетела на решётку и начала через неё тянуться до начальника. – Ради, Бога! Я ради Бога нашего! – сказала Марьяшка-монашка, хныкая, начав скатываясь с решётки.
Ушаков вместе с Шувалов резко отошли от камеры и медленно продолжили свой путь:
- Почему вы её называете «Марьяшка-монашка»!? – спросил перепугано и удивлённо Шувалов.
- В 37 году овдовела и ушла в монастырь, к очень богобоязненному настоятелю Амвросию, который воспитал в ней ненависть к немцам и туркам. В 40 году якобы под предлогом путешествия ушла из монастыря в Москву по святым местам, именно около этих мест и убивала всех, кто «веры русской не принимати»! – сказал Ушаков, даже не удивившись произошедшему.
- А почему её содержат здесь, а не отправят на Соловки? – спросил Шувалов, всё ещё будучи удивлённым.
- Настоятель Соловецкой обители, отказался принимать её из-за подозрений на раскольничество и поедание человеческой плоти. – ответил Ушаков, продолжая свой длинный путь и направляясь к финальной двери, которая оборудована точно также как и дверь в третью часть.
- Ужас! – произнёс Шувалов, встрепенувшись от мерзости рассказов Ушаков.
- А теперь ты увидишь самого главных преступников нашего здания. – сказал Ушаков, подойдя к финальной двери.
- Кто же это, Андрей Иванович!? – спросил Шувалов,
- Может ты их и раньше видел! Но сейчас ты увидишь их в новом обличие. – сказал Ушаков с необычайным удовольствием, достав ключ, сгорбившись и начав крутить ключом в замочной скважине (ключ от этой двери был только у Ушакова). – Прошу смотреть и лицезреть! – сказал Ушаков, распрямившись и начав открывать тяжёлую громоздкую дверь. Перед Шуваловым раскрылась комната с арестованными императорской семьи. - Входи не бойся, не укусят! – сказал Ушаков, войдя в камеру.
В комнате сидела правительница Анна в рваной ночнушке и качала вечно плачущего ребёнка. В другой половине комнаты сидел Антон Ульрих, и смотрел на всё это и боялся, рядом с ним на лавке спал маленький император Иван Антонович. В комнате было не так темно как в коридоре. В середины комнаты горел костёр освещающий комнату. Пол был усыпан соломою, которую Антон бросал в костёр, ради того, что бы он не тух. В конце комнаты стояли два больших сундука, видимо с вещами семейства. Андрей Иванович грозно, как какой-то авторитет, сел важным видом на стул, на который пленные боялись сесть, Шувалов встал рядом.
- Ну что! Анна Леопольдовна, готовы ли вы подписать отречение за Ивана Антоновича?! – спросил Ушаков.
- Нет! – сразу ответила Анна Леопольдовна.
- Это ещё почему? – наивно спросил Ушаков
- Потому, что Иван Антонович законный император России. – сказала с твёрдостью и уверенностью Анна Леопольдовна.
- К сожалению - нет! – сказал, отвергая слова Анны, Ушаков.
- Андрей Иванович! Что приказано с ними делать!? – спросил Шувалов.
- Пока будут здесь сидеть, а потом по распоряжению государыни! – сказал Ушаков обращаясь и к Брауншвейгскому семейству и к Шувалову.
- Вот зайдёт мой сын на престол, всех казнит! Всех! – сказала с полной серьёзностью и жаждой власти Анна Леопольдовна. – Всех казнит! – повторилась, начав смеяться одновременно устрашающим голосом сумасшествия.
- Не взойдёт и не казнит! – спокойно ответил Ушаков. – А если и взойдёт, то меня уж точно казнь не застанет! – сказал Ушаков, встав со стула и пойдя вон из камеры.
10 декабря 1741 года, Петербург, Зимний дворец.
На следующий день, Ушаков ранним утром уже присутствовал в тайной канцелярии. Пока громилы и палачи мыли полы, Ушаков раскладывал документы и отделял нужное от ненужного. Вскоре в комнату вошёл лакей, которые передал письмо, и ушёл. Ушаков как ответственный деятель, сразу раскрыл конверт и начал читать, пропуская некоторые слова:
- От ёё императорского величества Елизаветы Петровны, немедленно прийти на совещание совета императрицы. – сказал Ушаков, поднял глаза. – Василий, вели карету закладывать! Шпагу, шляпу, плащ …. Быстрее … - приказал нервно вставший Ушаков и вышедший из-за стола.
Уже через минуту Ушаков шёл быстрой походкой к карете, стоявшей у крыльца здания. Начальник впрыгнул в карету, за ним сел Василий. Отдал приказ ехать и карета помчалась к Зимнему. Через пол часа карета подъехала к крыльцу Зимнего. Специально для этого спустился советник и секретарь императрицы, который встретил вылезавшего Ушаков и провёл до кабинета совещания, попутно раздев до камзола.
Через десять минут Ушаков вошёл в кабинет совещания, это был кабинет императрицы. Елизавета Петровна сидела на своём месте, рядом с ней располагался её секретарь, который записывал каждое слово. По правую руку сидел Разумовский, которого императрица вознаградила должностью главного советника. На левой стороне длинного стола, сидели: Воронцов, Бестужев, братья Шуваловы, а на правой: Лесток, Шетарди, Бреверн.
- Государыня! – сказал вошедший Ушаков, слегка наклонившись в знак приветствия.
- Присаживайтесь, Андрей Иванович! – сказала радостно и приветливо императрица, но торопя время.
Ушаков молча присел с края на левой стороне.
- Господа, я вас всех сегодня собрала, ради того, что бы оповестить о моих первых указах. – сказала императрица. – Алексей Петрович, начинайте!
- Божиею поспешествующею милостию, Мы, Елизавета Первая, Императрица и Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская, Владимирская, Новгородская, Царица Казанская, Царица Астраханская, Царица Сибирская, Государыня Псковская и Великая Княгиня Смоленская, Княгиня Эстляндская, Лифляндская, Корельская, Тверская, Югорская, Пермская, Вятская, Болгарская и иных, Государыня и Великая Княгиня Новагорода Низовския земли, Черниговская, Рязанская, Ростовская, Ярославская, Белоозерская, Удорская. Обдорская, Кондийская и всея Северныя страны Повелительница и Государыня Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинския земли. Черкасских и Горских Князей и иных наследная Государыня и Обладательница, приказывает отныне свергнутых немцев «Брауншвейгской семьёй» называть и при народе имена не называть, в дому заговор и донос не хранить, а в тайную канцелярию всё нести. Немцев имперских в Европу выслать и там держать да пока народ сам не возжелает их обратно вернуть. Остермана, Миниха, Левенвольде казнить по суду честному и гуманному. Менгден, Головкина и Темирязева в ссылку в Рязань. Наследником России будет объявлен, Карл Петер Ульрих, сын сестры государыне нашей матушки, Анны Петровны и герцога Гольштейн-Готторпского. – проговорил Бестужев.
- Вот такой указ отныне будет империи объявлен, а вот этот указ будет только вам и известен. – сказала императрица, опрокинула правую руку в сторону, туда ей Разумовский дал бумагу, она снова её положила на стол, и передала Бестужеву чтить.
- Государыня-матушка, императрица Всероссийская Елизавета Петровна, приказывает всему совету здесь сидящему, отныне волю и прихоть государыни исполнять: Отослать «Брауншвейгское семейство» в Ригу, где будут держаться для дальнейшего распоряжения. Остермана, Лёвенвольде, Миниха, на эшафот вывести, уже под конец, гонца прислать и указ зачитать об отмене сей казни смертной и о милости государыни нашей матушки, помиловать немцев, и в ссылку. Отныне портреты с «Брауншвейгской семьёй только в Зимнем держать и народу не показывать, а у кого появиться, отбирать да сжигать. Имя Ивановское и вовсе воспретить и детей нынче так не крестить.
- Ясно ли вам, господа? – спросила императрица.
- Как не ясно! – ответили советники.
- А теперь поговорим о состоянии российской казны. Как она там? – спросила императрица, смотря на всех разом.
- Как, как, ваше императорское величество! – начал недоговаривать Шувалов Пётр, замешкавшись в думах.
- Ну, говорите! – резко сказала императрица.
- Удовлетворительно! – ответил Шувалов.
- Удовлетворительно?! – удивилась, Елизавета Петровна. – Вы мне уже с первых дней врёте, Пётр Иванович! – сказала императрица, удивляясь словам Шувалова.
- Ну, что вы от меня хотели. Я умом не славюсь! – сказал Шувалов, возмущенный удивлением императрицы.
- А на кой чёрт вы мне нужны здесь?! – снова удивлённо спросила императрица.
- У вас есть Бибиков, Иван Иванович! – сказал, твердя своё мнение, Шувалов.
- Записывай. Отныне учредить совет коллегий при Сенате Российской Империи. – нервно приказала императрица своему секретарю. – Алексей Петрович, вместе с Черкасским начните дипломатически решать войну со Швецией. – после недолго молчания, приказа императрица.
- Хорошо, Елизавета Петровна! – согласился Бестужев.
- Вам Пётр Иванович, я поручаю вместе с президентом Военной коллегией, начать строить флот и готовь армию. – приказала снова императрица.
- Так, точно ваше императорское величество. – сказал Шувалов.
- Вам, господа мои любимые, Шетарди и Лесток, начать вести переговоры с Францией, о закупке хлеба потому, что Аннушка в этом году хлеба не посадила. – с иронией правды сказала Елизавета Петровна.
- Я попытаюсь! – ответил с немецким акцентом Шетарди и покланялся императрицы.
- Вам, Михаил Илларионович, я приказываю проследить за выполнение указа.
- Будет сделано, матушка! – спокойно ответил Воронцов.
- А вы, Андрей Иванович и Александр Иванович, составьте экспедицию отправки Анны и Антона в Ригу, а Петера из Киля в Санкт-Петербург. – сказала императрица.
- Хорошо! – сказал чем-то недовольный Ушаков.
- А теперь прошу всех покинуть кабинет. – сказала Елизавета.
Резко все встали и направились на выход, прощаясь с матушкой, которая начала делать вид занятости важными государственными вопросами. Один только Ушаков остался сидеть и чем-то не довольствоваться:
- А для вас, Андрей Иванович, нужно отдельное приглашении? – спросила императрица, тоже с каким-то неудовольствием на лице.
- Я просто не могу понять, Шувалов, умом не отличается, силами тоже, характер какой-то вялый и немощный. Одним словом сопля. – сказал Ушаков, переменив недовольный вид на философскую задумчивость.
- Андрей Иванович! А вспомните всех Петровских деятелей! Кем они были! – сказала императрица, переменив своё недовольство на доброжелательность.
- Все петровские деятели были великими полководцами, хорошими техниками и великими дипломатами. – сказал Ушаков.
- Да не уж то! – с ехидностью улыбнулась на мгновение императрица, которой на душе стало хорошо от разговора с Ушаковым. - А вы вспомните, Александра Даниловича и Петра Андреевича - продавец пирожков и бывший заговорщик! Вспомните двух евреев поляков – Шафирова и Ягужинского! Стольников – Головкина и Шереметьева. Они никем были, а стали фельдмаршалами, дипломатами, начальниками! – сказала императрица, доказывая свою точку зрения про Шувалова. – Вот и Шувалов тоже никто был – а стал камергером императрицы и подпоручиком лейб-гвардии, и это только начало!
- Но не забывайтесь, матушка, чем они все кончили! – подметил Ушаков.
- А вы сделайте так, что бы Александр не кончил на пике своей карьеры! – ответила спокойно императрица, окончив длительный спор и начав рассматривать какие-то бумаги.
- Может вы и правы, но лично я без понятия! - сказал Ушаков, встав со стула и сделав прощальный жест. – Всего доброго, Матушка! – сказал спокойно и умиротворённо Ушаков, открыв двери и выйдя из кабинета.
11 декабря 1741 года, Петербург, Здание Двенадцати коллегий.
На следующий день, императрица Елизавета Петровна распорядилась назначить заседание 12 коллегий, куда был также приглашён Ушаков, хоть его обязанность и не входила в коллегии, но тайная канцелярия являлась одним из главных органов в стране, заведовавшим безопасностью России. В 12 часов дня Ушаков приехал вместе с Василиев к главному входу здания. Андрея Ивановича, в плаще, перьевой треуголке, с тростью и видом важности, вышел из кареты, отряхнулся и дождавшись пока Василий выйдет из кареты, направился во внутрь здания. Буквально через мгновение, Ушаков уже быстрым шагом шёл по длинному коридору. За Начальником также быстрым шагом шёл Василий, а рядом практически бежал церемониймейстер, который боясь влияния Ушакова мямлил и что-то говорил про поведение при её императорском величестве. Ушаков даже не обращая на него внимания, скрылся в зал заседания, где сидели все президенты коллегий и их заместителей. Все они сидели за круглым столом в ожидание. Ушаков вошёл в зал, осмотрев его невольным взглядом и ища место куда бы приземлиться, увидел Алексей Михайловича Черкасского, который сразу возрадовался при виде Начальника и стал его подзываться к себе, где рядом с ним было свободное место. Ушаков, имея дружественные отношения с Алексеем Михайловичем, мгновенно направил свои взоры и прошёл на свободное место.
- Здравствуйте, Андрей Иваныч! – поздоровался Черкасский, радуясь Ушакову.
- Здравствуйте, Алексей Михалыч! – спокойно, и безо всякой радости, поздоровался Ушаков с Черкасским.
- Как поживаете, Андрей Иваныч? – спросил слегка успокоившись Черкасский.
- Потихонечку, Алексей Михалыч! А вы как? Как здоровье? – заинтересовываясь светской беседой, начал Ушаков.
- Да вот не очень, Андрей Иваныч! – сменив свою радость на произвольную грусть и недовольство, ответил Черкасский.
- А что же так, Алексей Михалыч? – с удивлением и неожиданность такого ответа, спросил интересуясь Ушаков.
- Да я же нынче опальный! Служил «верой и правдой» Аннушке и злокозни строил супротив матушкиных поданных! Как бы чина канцлера не лишили меня, да первого присутствия при коллегии! – ответил, жалуясь, Черкасский.
- А кого же за место вас ставить? – удивляясь спросил Ушаков.
- Что у нас достойных не найдётся! Вон они все, вокруг матушки нынче вьются: Лесток, Бестужев, Воронцов – любого хоть щас в чин канцлера. – ответил Черкасский.
- Смелый вы человек, Алексей Михалыч! С самим Начальником Тайной канцелярии обсуждает сложность в государстве Российском! Не боитесь? – не смотря на дружественные отношения, вспомнил про свою профессию Ушаков, сделав умный, хитрый вид интриганство, которое всегда выдавало Ушакова.
- А чего мне бояться, Андрей? Дыбы? Стар я уже нынче для таких истязаний! Опала? Так мы все нынче опальные! Ссылка? Жизнь без работы, вот для меня главная ссылка! – проговорил Черкасский.
После этого церемониймейстер вышел на середину зала, гордо встав, он объявил:
- Ея императорское величество, Государыня-Матушка и Самодержица Всероссийская, Елизавета Петровна! – гордо и величаво объявил церемониймейстер, быстро скрывшись от глаз.
В зал заседания гордо и быстро вошла Елизавета Петровна в сопровождение своей любимой свиты: Лесток, Разумовский и Шуваловы, Воронцовы и Бестужев, Шетарди и Бреверн. Она заняла своё место, которое отличалось пышностью и находилось в главенстве стола, а её сподвижники встали по бокам.
- Господа, здравствуйте! – сказала весёлая императрица Елизавета Петровна.
«Господа», которые как знак приветствия и уважения встали и слегка наклонились, распрямились и уселись обратно за свои места.
- Ну, что у нас с коллегиями. Сколько осталось, и кто чем заведует?! – с весельем сказала императрица.
- Осталось девять коллегий, матушка! – ответил Михаил Воронцов.
- А было?! – спросила удивлённо императрица.
- Двенадцать, государыня, - ответил Бестужев.
- Где ещё три?! – серьёзно спросила императрица.
- Остальные, матушка, распределены или упразднены. При неких президентов нет, а некоторые и вовсе не функционируют. – ответил Воронцов.
- Почему?! – спросила императрица, откинув голову назад, что бы посмотреть на того кто это говорит.
- Анна Леопольдовна упразднила их ради того, что бы деньги не шли зря и куда попало, а были всегда при Остермане! – сказал Ушаков.
- Учредить по новой! – приказала императрица, недовольно произнеся это из-за упоминания Аннушки.
- Хорошо, матушка! – сказал Бестужев.
- А ещё, Михаил Илларионович, начинайте говорите и представлять коллегии. – сказала императрица, так вздохнув в конце, что наверное это слышали все.
- Хорошо, матушка! – сказал Воронцов, сделав небольшой наклон вперёд ради согласия. Воронцов открыл папку, наклонил туда голову и начал читать: – Князь Черкасский Алексей Михайлович – президент коллегии иностранных дел, Великий канцлер Российской Империи.
Черкасский ради приличия встал и сделал такой же наклон вперёд.
- Алексей Михайлович, позвольте узнать сколько вам лет!? – спросила императрица.
- Шестой десяток, ваше императорское величество! – ответил удивлённо Черкасский.
- Здоровье у вас, прилежное? – спросила императрица.
- Да вроде, матушка, не жалуюсь! – ответил также удивлённо, всё ещё стоящий Черкасский.
- Тем не менее, назначаю вам в помощники вице-канцлера Бестужева, и передаю все ведения Коллегии в руки президента и вице-президента. – спокойно проговорила императрица, даже не глядя на Черкасского.
- А как же матушка… - испуганно замешкался Черкасский.
- Ваши обязанности канцлера и блюдителя дел иностранной важности остаются при вас! – ответила императрица, хитро взглянув на Черкасского.
- Спасибо, матушка! – ответил Черкасский, сев на стул с лицом удивления и унижения. Ушаков в это же время был в негодование, хотя и не проявлял таковых эмоций.
- Продолжайте! – приказала императрица.
- Адмирал Николай Фёдорович Головин – президент Адмиралтейств-коллегии.
- Остаётся! – сказала императрица.
- Князь Трубецкой Иван Юрьевич – президент Юстиц-коллегии и заведующий вотчиной коллегией.
- Дальше!
- Генерал-майор Никита Семёнович Кречетников – президент Ревизион-коллегии.
- Ага!
- Фишер Иоганн – президент медицинской канцелярией.
- О… Фишер! – удивлённо обрадовалась Елизавета Петровна. – Расскажи-ка, милок, Андрею Ивановичу, как ты с Остерманом и Лёвенвольде страну нашу лечил. – укорительно и иронизируя, произнесла императрица.
- Я вашей страной не заправлять, я управляю медицинской канцелярией. И ничего не более и супротив вас не делал! – сказал с немецким акцентом, вставший Фишер.
- Ага! – недоверчиво произнесла. – Снять с должности! Не подобает теперь немцам в коллегиях сидеть! – приказала Елизавета Петровна.
- Что же мне прикажите делать? – спросил Фишер.
- Отправляйтесь в Лифляндию! Там лекари нужнее! – распорядилась Елизавета Петровна.
- Всего доброго, государыня! – попрощался Фишер, выйдя из зала.
- Матушка, а кого назначить!? – спросил Воронцов.
- А у нас, что лейб-медиков целая страна!? – удивляясь Воронцову, спросила императрица.
- Лестока!? – спросил Воронцов.
- Ну, а кого ещё, Михаил Илларионович! – сказала императрица.
- А немного ли любезностей, матушка!? – спросил удивлённо Лесток, нагнувшись к ухо императрицы.
- Радуйся, пока не в опале, друг мой! – ответила императрица, обращаясь к Лестоку. – Продолжай!
- Эмме Фёдор Иванович – заведующий в Юстиц-коллегии по делам Лифляндии, Курляндии и Эстляндии, и Финляндии. – сказал Воронцов.
- Пусть остаётся! – сказала императрица, и услышав молчание Воронцова, продолжила: - И это всё!?
- Да, матушка! – сказал Воронцов.
- А остальные!? – удивилась императрица.
- Матушка остальные упразднены, попали в опалу, сбежали! – ответил Ушаков.
- Кого нет?! – спросила императрица.
- Нету, Военной коллегии. – ответил Воронцов.
- Почему?! – спросила императрица.
- Миних арестован и предан суду. – ответил Ушаков.
- Ах точно! – вспомнила Елизавета Петровна. – Кто у нас там есть!? – спросила императрица.
- Матушка! Военной коллегией хорошо заведовал Долгоруков. – ответил Ушаков.
- Василий Лукич?! – дерзко и удивлённо спросила императрица.
- Упаси, боже, матушка! Василий Владимирович! – ответил Ушаков.
- Хорошая кандидатура! – оценила Елизавета Петровна. – Назначить! – приказала императрица.
- Матушка! Я думал, я буду заведовать военной коллегией. – возмутился Шувалов Пётр, обращаясь к императрице.
- Ты думал, а я назначила! – ответил недовольно императрица. – Кто там дальше?
- Коммерц-коллегия и штатс-контора. – сказал Воронцов.
- В данный момент ей заведует Юсупов. – ответил Бестужев.
- Вот пусть принимает обязанности. – ответила императрица. – Дальше!
- Всё, матушка!? – ответил Воронцов, закрыл папку из которой читал и сел на стул.
- Всё! – расслабилась императрица. – С остальными пусть Сенат разбирается. – приказала императрица.
В зале вдруг все удивились, и начались перешёптыванья.
- Матушка, ты хочешь Сенат вернуть? – спросил Черкасский.
- Да! И отныне он будет разбираться с коллегиями! – сказала вставшая императрица.
После последних слов Елизавета Петровна в сопровождение своей свиты быстро ушла из кабинета коллегии. В кабинете сразу стало тихо, двадцать минут в кабинете господа говорили о разных вещах. Вскоре некоторые члены начали расходится, тогда за столом остались лишь Черкасский и Ушаков. За окном наступил вечер, Андрей Иванович и Алексей Михайлович всё продолжали говорить и говорить. Рядом с ними на столе стояла одна горевшая свеча.
- Вот видите Андрей Иванович! – сказал задумчивым и грустным голосом Черкасский, облокотившийся локтём на стол, также сидел и Ушаков. – Скоро нас с вами совсем заменят. Кто там остался из наших?! Лесток, да и то он новое поколение.
- Всё вижу, Алексей Михайлович! – таким же голосом сказал Ушаков. – Петровым сподвижникам, пришли на смену их дети. Остерман в ссылке, Волынский казнён. Меншиков в ссылке помер, Голицын, Долгоруков, Толстой - все ссылкой кончили.
- Андрей Иванович! У меня Бестужев, у вас Шувалов. Да придут они нам на смену.
- Главное, что бы мы с вами, Алексей Михайлович, ссылкой не кончили.
- Это, правильно, Андрей Иванович! – после недолгого молчания, - Отправьте меня в опалу?! – сказал жалобным и умоляющим голосом Черкасский.
- Алексей Михайлович, вы с ума сошли?! – удивился Ушаков.
- Андрей Иванович, я решил, что я уже не кому не нужен. – сказал Черкасский.
- Мне вас жаль, Алексей Михайлович, но с кем я буду делить последние годы перед своей опалой. – сказал с юмором и грустью Ушаков.
- Вы правы! – ответил Черкасский.
Черкасский встал и поковылял на выходы, а Ушаков ещё долгое время сидел и смотрел на горящую свечу, и грустил о прошедших временах Петровской деятельности. Вдруг Начальник резко встал, схватил подсвечник со свечой. Через минуту в него вселился ужасный демон, он сжал трубку подсвечника, и кинул его в стену. Резко повернулся к выходу, взял свою трость и гордой быстрой походкой, чуть ли не выбежал на улицу в свою карету, которая его ожидала у крыльца. Ушаков запрыгнул в неё приказал ехать в Тайную канцелярию, и через десять минут скрылся с лица здания коллегий.
12 декабря 1741 года, Петербург, Тайная канцелярия.
Ушаков часто работал допоздна и ночевал прямо в подвале Тайной канцелярии. Поэтому на утро он проснулся за столом в подвале, перед ним висел человек, который шёпотом просил воды. Ушаков приказал подать воды. В подвал спустился подканцелярист Иван, который подал воды и подошёл к столу Ушакова, который только что проснулся:
- А где, Василий? – спросил Ушаков.
- Андрей Иваныч! Произошёл конфуз! – ответил Иван.
- Какой ещё конфуз? – ничего не понимал Ушаков.
- Вы вчера же отпустили Василия из коллегий? – спросил Иван.
- Ну! – ответил Ушаков.
- Так вот как доносит наш соглядатай, Василий уже на протяжение месяца ежедневно посещает маркиза де ла Шетарди, где нередко встречается и с Лестоком, и Нолькеном, и прусским посланником Мардефельдом. И вчера ночью он как раз отлучился к ним, а после часового приёма, сел в карету и уехал. – проговорил Иван.
- Ну может быть он у себя на квартире? – спросил Ушаков.
- Соглядатай говорит что его там нет тоже! – ответил Иван.
- Подождите! – что-то дошло до Ушакова. – А вы что? Без моего приказа, без чьего либо распоряжение, установили слежку за вторым членом в Тайной канцелярии? – возмутился Ушаков, нагнетая обстановку. – Да вы что, совсем все охренели? – резко встал Начальник, грозно повышая голос и крича на бедного подканцеляриста.
- Простите, Андрей Иваныч! – завопил Иван.
- Простите его смотрите-ка ли! – нервно начал ходить Ушаков по подвалу, недовольно оглядывая Ивана.
- Самое главное то это то что Василий сбежал! – проговорил своим испуганным голоском Иван.
- Знаю! Шувалова ко мне! – приказал Начальник, встав около стенки и сложив руки за спину в замок.
Через минуты он поднялся в свой кабинет, который был необычайно красивый. Напротив его стола стояли попугайчики, которых Ушаков выкупил у самого Петра Великого. Повсюду лежала плитка. На стенах красовались портреты императоров. А рядом со столом стоял глобус, в котором Ушаков хранил водку. По своему обычаю, он зашёл в кабинет, прикрыл дверь и подошёл к глобусу, открыл его, достал одну бутылочку и закрыл. Поставил её на стол и достал из шкафчика рюмку, сел в своё кресло, налил себе водки, выпил её и поставил рюмку на стол с таким стуком, что было слышно аж за дверью. Ушаков занюхал рукавом и достал из ящика стола папку документов, положил её на стол, взял колокольчик, которым вызывал к себе секретаря или лакея. Он позвенел в него и к нему вошёл лакей, с вопросом «Что хотели, ваше сиятельство?». Ушаков обычно зная, что к нему придёт Василий, очень удивился, и начал спрашивать:
- А где Василий?!
- Андрей Иванович, Василий сбежал из России.
- Ах да! – опомнился Ушаков. – Шувалова ко мне! – повторно приказал начальник, облокотившись локтями об стол и начав теребить свою голову.
Лакей немедленно вышел, открывая и закрывая перед собою дверь. Через несколько минут в кабинет вошёл Шувалов. Он встал около двери и ждал команды Ушакова.
- Проходи садись. – сказал Ушаков, дав команду Александру.
- Что вы хотели, Андрей Иванович?! – спросил, севший пред Ушаковым, Шувалов.
- Сбежал мой любимый секретарь, Вальянов Василий Петрович. – говорил слегка огорченным голосом Ушаков. – И теперь ты займёшь его место! – сказал Ушаков, посмотрев на реакцию Шувалова.
- Спасибо! – отблагодарил удивлённый Шувалов.
- Но! – остановил начальник Александра. – Ты должен выявить зачем, как и с кем, сбежал Василий? – сказал Ушаков.
После недолгого раздумья Шувалов согласился.
- Замечательно! Но! – снова начал удивлять начальник. – Ты составишь экспедицию в Киль. Поедешь от имени Ушакова. На это есть даже грамота! Получишь её у Василия! – сказал Ушаков.
- Андрей Иванович! Василий сбежал! – отверг информацию Ушакова Александр.
- Ах точно! – вспомнил начальник. – Ну тогда, бери бумагу, перо и ищи образец. – приказал уныло и вяло Ушаков.
- Хорошо! – сказал Шувалов и вышел из кабинета.
Ушаков ещё долго сидел за столом и ожидал когда Шувалов придёт обратно. Через час ожидания Ушаков выпил бутылку водки и был сильно пьян, что для начальника было не естественно. Вскоре пришёл Шувалов. В кабинет он вошёл и сразу начал рассказывать о том, как нашёл и писал подорожную, не замечая пьянства Ушакова. Только потом, сев на стул перед Ушаков, он заметил пьяного начальника, который ничего не понимал и тупо смотрел на Шувалова. Шувалов взял колокольчик, позвал слуг и приказал положить его спать. Когда слуги понесли Ушакова, то Ушаков отвергал информацию о том, что он пьян и сопротивлялся, но они были вялые и унылые.
13 декабря 1741 года, Петербург, Тайная канцелярия.
Ушаков проснулся в 10 часов утра от шума горящего камина, который разводил императорский советник, Лесток. Он сидел перед огнём напротив кровати Ушакова, и тормошил кочергой угли. У Ушакова наступило похмелье, он с ужасом на голове начал искать бутылки и рюмки с водкой, что б хоть чуть-чуть убавить свою боль в голове. Лесток начал:
- Что уже проснулись, Андрей Иванович? – с юмором ответил Лесток, положив рядом кочергу. – Как ваше здоровье?! – спросил, подойдя к Ушакову.
- Отлично! – с грубой насмешкой ответил Ушаков, изнемогая от похмелья.
- Что выпить хотите!? – спросил Лесток, облокотившись на комод.
- Ага! – ответил Ушаков.
Лесток хлопнул в ладоши, и приказал принести водки. У Ушакова от хлопков хлынули мигрени в голове. Через минуты в комнату вошли слуги, поставили на стол поднос с графином водки и двумя рюмками. Лесток острожными движениями налил в каждую рюмку по одинокому количеству водки, взял себе в одну руку себе, а в другую передал встающему Ушакову.
- За ваше здоровье, Андрей Иванович! – сказал Лесток, сделав жестом руки с водкой знак «за здравие!».
- И за ваше! – сказал унылый сидящей на кровати Ушаков, сделав такое движение как и Лесток.
- Ну что начнём, Андрей Иванович!? – сказал выпив Лесток.
- Что, начнём? – непонимающе спросил Ушаков.
- Как это, что!? – удивился с юмором Лесток. – Вашу подготовку.
- К чему?! – всё также не понимал Ушаков.
- К приёму у императрицы. – ответил Лесток, хлопнул в ладоши и приказал одеваться.
В комнату сразу вошли слуги с халатом, в который вошёл вставший Ушаков. Через полчаса начальник оделся и сидел за столом пил кофе. Лесток сидел и доедал печенку.
- Почему меня императрица захотела так рано видеть? – спросил Ушаков.
- Императрица обеспокоена о наследниках. В данный момент их около четырёх. – ответил перепуганный Ушаков.
- А я тут при чём?! – спросил не понимая Ушаков.
- Не знаю. Но кроме вас там будут присутствовать её родственники и некоторые немцы. – ответил всё ещё скрывая Лесток.
- Шувалова, ко мне! – крикнул Ушаков.
Через минуту в комнату вошёл Шувалов. Он как и всегда стоял около дверей и ждал указаний Ушакова.
- Проходи, садись! – сказал Ушаков.
- Спасибо! – отблагодарил прошедший Шувалов.
- Ты отписал подорожную?! – просил Ушаков.
- Конечно! – ответил Александр, уже сидя за столом.
- Поедешь с нами! – приказал сидя Ушаков.
- Хорошо! – согласился Шувалов.
- Андрей Иванович ну, что едем?! – спросил Лесток.
- Да! – сказал вставший Ушаков.
Ушаков при этом всё не менял своего внешнего характера. Сегодня он был строг и сильно серьёзен. Они вышли из здания канцелярии. Дождались пока кучер выедет из конюшни, и сели в кареты, и поехали.
13 декабря 1741 года, Петербург, Зимний дворец.
Через несколько минут карета приехала к крыльцу Зимнего дворца. Как всегда их встречал Бестужев. Первым вышел Шувалов, который подавал руку Ушаков. Когда начальник выходил он осматривал всё по сторонам. После того как он спустился, Шувалов и Ушаков пошли мгновенно в Зимний. Бестужев поплёлся за ними, а Лесток медленно и гордо шествовал за ними. Бестужев всё мгновенно рассказывал как себя вести при императрицы. Ушаков обеспокоенный советом, своей серьёзной шуткой «отшил» Бестужева. Через десять минут они оказались в кабинете императрицы. Где сидел муж двоюродной сестры Елизаветы Петровны, Корф Николай и Корф Иоганн, посланник в Данию. Напротив них сели Ушаков и пришедший Лесток. Вскоре гордой походкой пришла императрица вместе с Шуваловым, которого Лесток послал предупредить. Она здороваясь прошла за своё место. Александр тоже занял своё место рядом с Ушаковым.
- Господа! Вы единственные кому можно доверять в этом деле. – сказала императрица, хлопнула в ладоши и позвала Бестужева, который стоял за дверью.
- Что вы хотели, Елизавета Петровна?! – спросил Бестужев.
- Присаживайтесь, Алексей Петрович. – приказала императрица.
Бестужев немедленно сел.
- Господа, я вам хочу сказать о том, что наследник должен приехать тихо и незаметно. Если его увидят шведские корабли, они могут перехватить Петера и держать у себя для того, что бы сначала посадить на свой престол, а потом как я помру, на наш трон. – сказала императрица.
- Елизавета Петровна, моя экспедиция справится с этим с лёгкостью. – сказал Ушаков, нахваливая себя, но при этом не меняя своего характера.
- Андрей Иванович! Не побоюсь вам сообщить сколько шума наделала канцелярии при аресте Бирона. – сказала императрица, отвергая информацию Ушакова.
- Ну тогда не знаю как вы собираетесь, Петера из Киля привезти. – сказал обиженно Ушаков.
- Для этого я и собралась здесь. Вы Иоганн наладите отношения с Кильским правительством, что бы они впустили нашу экспедиция, поэтому сразу едете в Копенгаген. – сказала императрица, смотря на Иоганна. – А вы, Николай Андреевич сразу едите в Киль и между собою ведёте переписку, а потом Иоганн едешь в Киль, куда прибывает Ушле Андре Иоганн и Шулье Александр Иоганн. – сказала императрица.
- Мне кажется правительство Швеции сразу разгадает кто это такие. Поэтому я буду Рачанский Иван Михайлович – купец из Архангельска. – сказал Ушаков. – А ты, Сашка кем будешь!? – спросил у Шувалова, Ушаков.
- Кажется я буду Рачанским Александром. – сказал Шувалов.
- Мне всё равно кем вы будете, но когда Петер встанет на судно русского флота, то он примет имя графа Дюкера. – сказала императрица, обеспокоенная приездом племянника.
- Конечно! – сказал Ушаков.
- Назначать корабли, солдат, питание и так далее, будет Ушаков. Понятно? – спросила императрица.
- Конечно! – пересказывали господа.
- Всё! До свидания, господа! – сказала вставшая императрица.
Императрица вышла. Остальные остались на своих местах и продолжили вести беседу.
- Алексей Петрович, не мог бы ты принести карту Балтийского моря и её округов?! – попросил Ушаков.
- Сейчас, Андрей Иванович! – сказал Бестужев, встал, подошёл к шкафчику, около окна, открыл его ключом, который висел на его груди, быстрым движением считал и читал названия, каких то свёртков документов, взял один свёрток, закрыл шкафчик, спрятал ключ под рубашку, подошёл к стол, развернул свёрток, который как и следовало ожидать, был картой, положил его на стол и сел за своё место.
- Значит ехать вы, Иоганн Альбрехтович, будете по морю, на судне «Копенгаген», с вами будет 74 гвардейца, отбытие завтра. – сказал Ушаков, показывая на карте, как он будет плыть. – Вы, Николай Андреевич, поедите на двух каретах по побережьям Балтийского. А я с Шуваловым сегодня ночью отбываю в Ригу. – сказал Ушаков, указываю каждое место, которое он называл.
- Зачем в Ригу?! – спросил удивлённо Бестужев.
- А затем, что пока всё это наладится, я успею своего Васю найти. – сказал Ушаков.
- Андрей Иванович, господин Вальянов – сбежал из России, а не думаю что он станет прятаться в Риге, где русских больше чем в Петербурге! – ответил Корф Иоганн.
- Я чувствую, что здесь, что-то не так. В этом замешана Францию, недаром он так отлично владел французским. – сказал Ушаков, понимая какой-то замысел.
- Андрей Иванович – это полный бред. – ответил Лесток.
- В таком случае! Иван Иванович! Я имею право взломать ваши покои и обыскать их. – сказал, пугая Лестока, Ушаков.
- На каком основание? – возмутился Лесток.
- На таком, Иван Иванович, что я начальник тайной канцелярии. И имею право искать шпионов и сущиков. – ответил угрожая Ушаков.
- Да езжайте вы куда хотите. – ответил Лесток, занервничав.
- Вот и не мешайте экспедиции. Шувалов поручаю на тебя арендовать корабли и нанять солдат. Иван Иванович вы поедите со мною. – сказал Ушаков.
- Ну вообще-то я лейб-медик государыни и очень занят. – сказал Лесток.
- Чем? – унижающим юмором спросил Ушаков.
- Ну у меня есть работа. – легко испугался Лесток.
- Какая? – также спросил Начальник.
- Важная. – ответил долго думая Лесток.
- Поедите с нами ничего не случится. – сказал вставший Ушаков. – Вы всё таки везёте наследника России, а не немецкого крестьянина. – сказал Ушаков, направившись на выход.
Шувалов сразу встал и вышел за начальником. Ушаков и Александр шли на выход и вели беседу.
- Андрей Иванович! – подбежал к Ушакову Шувалов.
- Что, Саша? – с юмором и удивлением гордой и быстрой походкой шёл и говорил Ушаков.
- Андрей Иванович! Мне кажется, что Лесток, что-то замышляет. – сказал Шувалов.
- С чего ты взял?! – удивился вопросом Ушаков.
- С того, что он бы так не волновался за Вальянова. – ответил Шувалов, остановившись вместе с Ушаков.
- Срочно в канцелярию! – что-то понял и заподозрил долго думавший Ушаков.
Через несколько минут Ушаков и Шувалов сидели в карете и ехали в канцелярию. Ушаков как всегда сидел у окна и задумчиво смотрел в окно. Александр сидел напротив.
13 декабря 1741 года, Петербург, Тайная канцелярия.
Через десять минут Ушаков и Шувалов оказались в архиве канцелярии. Большие полки и шкафы с папками в пыли, окружали хорошо одетых работников. Ушаков сидел за столом и перечитывал папки, которые Шувалов брал с полок и ставил на стол так, что аж пыль подпрыгивала. Начальник быстро читал документы в поисках слов связанных с Вальяновым.
- Андрей Иванович! – радостно воскликнул Шувалов за стеллажами полок. – Нашёл! – вышел к Ушакову, положил на стол папку.
- Молодец! – сказал озабоченно Ушаков.
Ушаков мгновенно начал сдувать пыль. Вскоре открыл папку и начал читать.
- Вальян де Вильгельм Петер. – сказал Ушаков, посмотрев на Шувалова. – Вот оно! Он точно шпион. – расстроился Ушаков. – Читай дальше! – приказал Ушаков.
- Вальян де Вильгельм Петер, родом из Парижа, прибыл с французским посланником де ла Шетарди, работает на него и получает определённое жалованье. – сказал, читая из папки, Шувалов. – Но, Андрей Иванович, это же про какого-то Вальяна де?! – спросил Шувалов.
- А ты «ова» прибавь к Вальян и что получится?! – сказал Ушаков.
- Вальянов. – ответил ничего, не понимая Александр.
- Молодец! – ответил Ушаков.
- Так, Андрей Иванович, это может быть просто совпадение. – ответил Шувалов.
- Нет не может! – ответил Ушаков. – Собирай вещи едем в Киль! – приказал Ушаков.
- А Рига?! – спросил удивлённо Шувалов.
- Зачем она нужна если мы и так знаем, что он шпион! – сказал Ушаков и вышел из архива.
Ночь 14 декабря 1741 года, Петербург, Адмиралтейство.
Ночью к порту приехали четыре карет. Из первой вылез Шувалов, который мгновенно подавал руку Ушакову. Из второй вышел Лесток с императрицей и Разумовским. А и с третий чуть ли не выпал русский посол в Дании Иоганн Корф. Из четвёртой вышел Бестужев с Николаем Андреевичем Корфом. Все они сместились в одну кучу и преступили к совещанию.
- Андрей Иванович, кто как едет?! – спросила императрица.
- Иоганн Альбрехтович едет вместе с Лестоком на судне «Копенгаген». Я вместе с Шуваловым и Корфом Николаем еду на каретах в Киль, через Ригу. – сказал Ушаков.
- А Разумовского моего вы не заберёте? – спросила с юмором императрица и ухмыльнулась.
- Нет! – с насмешкой удивился Ушаков.
- Андрей Иванович! А Вальянова вы искать не будете? – специально спросил Лесток.
- Зачем его искать? – удивилась императрица. – А кто это такой?! – спросила она.
- Елизавета Петровна, Вальянов Василий Петрович – мой бывший секретарь, сбежал из России, и оказался на службе у Шетарди, Вальян де Вильгельм Петер. – сказал Ушаков.
- У Шетарди?! – удивилась недовольно императрица. – Андрей Иванович, только моих сподвижников вы не трогайте. – ответила недовольно Елизавета Петровна.
- Елизавета Петровна, я всего лишь Начальник тайной канцелярии, и служу не вам, и не вашим сподвижникам, а государству Российскому, на которое Бог вас провозгласил править. – сказал Ушаков, и пошёл цокая своей тростью в свою карету.
За ним сразу пошёл Шувалов. Императорские сподвижники разошлись. Лесток и императрица сели в царскую карету. Николай Корф сел в карету, в которой и прибыл. А Иоганн пошёл на корабль «Копенгаген». Бестужев сел в карету предыдущего и быстро уехал. Через минуту императрица уехала, Бестужев за ними. Через несколько минут поехали и экспедиторы. Через час отплыл и Иоганн Альбрехтович.
Глава первая - Переворот 1741 года
© Copyright: Никита Лесной, 2019
Свидетельство о публикации №219033000445
Свидетельство о публикации №219033000445
Рецензии