Среди живых. Часть 4

    …Они качались на качелях во дворе,  потом побежали  в  поле,  начинавшееся сразу за оградой, забрались на копну сена, разбрасывали  его и орали как сумасшедшие, пока проходивший мимо дядька  не закричал и не замахал на них  руками. Они   скатились  вниз и убежали в рощу, где  затаились.
    Яна захныкала. За деревьями опять прошел черный дядька. За его спиной, как привязанный,  крутился смерч из сухих листьев.
    Дети, тесно прижавшиеся друг к другу от страха, застучали зубами, когда увидели склонившееся над ними лицо.  Оно было без глаз, без рта, без носа, без ушей. Под черным балахоном, там, где должно было быть лицо, тускло блестела ледяная маска,  в которой, как в кривом зеркале, отражались искаженные детские лица.               
    Кроны зашумели, и вихрь скрутил верхушки деревьев над детьми в зловещую юрту. Невидимый стеклодув вспучил на псевдолице блестящую тягучую массу, и она потянулась, чмокая и хихикая, к девочке и мальчику. Дети сидели крепко зажмурившись и не увидели, как две большие сияющие руки раздвинули скрутившиеся верхушки.
    - Косильщик, это ты? - спросил мягкий голос. - Но зачем ты там, где быть не должен? Если ты с известием, то должно обращаться ко мне. Твоя резвость неуместна и сейчас, и впредь, и вовеки веков! Поди вон!.. Ах вы мои цыплятки!..
    Когда дети, ободренные последней фразой, открыли глаза, их страх сменился изумлением. Взгляду открылась каменистая долина, грядами уходившая вдаль, в центре ее возвышался Парфенон, где колоннами были световые столбы, а крышей - треугольная гора суровых грозовых туч, вспучивавшаяся, как подходившее тесто.
    На детские затылки легли теплые ладони, и они оглянулись.
    Сияющая женщина, стоявшая позади, была так прекрасна! Она была как папа и мама.  Она была как солнце и счастье...
    Дети обрадовались и прижались к ее бокам.
    Женщина взяла мальчика за руку и подвела к ближней колонне. За световой стеной в свинцово-серебристой магме плавало голое израненное тело. Одна рука мужчины была прижата к груди, другая прикрывала глаза.
    Человек оторвал руку от лица и увидел мальчика. Его лицо исказилось, губы зашевелились.
    -   Он зовет тебя, малыш, - сказала женщина.
    Мальчик вопросительно посмотрел на нее.
    -  Мне нельзя туда, - сказала сияющая, - он тогда не вернется. Не захочет, если увидит меня.
    Она легонько подтолкнула мальчика в спину.
    Он вошел внутрь столба и зябко передернул плечиками. Лицо закололи ледяные иглы. Он оглянулся и увидел за прозрачной стеной девочку, которую назвал Яной, и больше никого.
    Мальчик вгляделся в лицо человека, тянувшего к нему руки, потрогал страшный шрам от пояса до плеча, лицо показалось смутно знакомым. Он хотел добраться до дальнего уголка памяти, где хранился ответ на вопрос: "Кто ты?", но человек, которому с трудом удалось разлепить разбитые губы, прохрипел:
    -  Леха! Это ты, Леха!.. Я узнал... - Он говорил с присвистом, будто внутри у него была гармошка с порванными мехами. - Прости меня, Леха! Прости... Как мне хреново, Леха!.. Леха!.. Отпусти, Леха!.. -
    Человек продолжал шевелить губами, но голос исчез, будто выключили звук.
    Мальчик, не в силах вынести холода, ледяными клешами охватившего его полувоздушное тельце, попятился назад и вышел из колонны.
    Женщина и девочка вопросительно глядели на него.
    -  Он просил, чтобы я его отпустил. Просил у меня прощения, а я не знаю, за что...
    Женщина мягко улыбнулась.
    -  Он знает, за что. Мы его отпустим?
    Дети переглянулись и кивнули.

    ... Три дна назад заведующая ателье Вера Васильевна, придя на работу, поздоровалась и сказала озабоченно:
    -   Девочки, новость знаете? У Марины муж разбился.   Ночью   на машине, перевернулся.   Лежит   в реанимации...
    Зеркальце, в которое смотрелась Катя, выскользнуло из руки и разбилось.
    -   Боже!   -  сказала   Вера   Васильевна,   глядя  на разлетевшиеся осколки.
    Потом, на лестничной площадке черного хода (там у них была курилка), девчонки вздыхали, жалели Маринку, избегая смотреть на Катю, полагая, что случившееся напомнило ей о гибели собственного мужа. Они не подозревали откуда ехал Николай в ту ночь.
    Она же, с тлеющей сигаретой во рту, смотрела перед собой и ничего не видела. Потом молча ушла в цех.
    Стежок съехал вбок. Катя запорола приличный кусок шелка. В обед пошла к ближайшему телефону-автомату и позвонила в больницу. Сказали, что прилагают все усилия, чтоб надеялась.
    Все три дня тоска грызла Катино сердце. Спала она отвратительно, преследуемая кошмарами. В обед третьего дня почувствовала себя такой разбитой, что пошла к заведующей отпрашиваться.
    Та вздохнула, сказала, что они без ножа ее режут, но отпустила.
    В церкви Катя купила свечу, поставила перед иконой Божьей матери и молила простить ее бабье легкомыслие, молила отвести злую силу от ее слов и поступков.
    Дома, не раздеваясь, прилегла на диван я провалилась в бездонную яму полуобморочного сна. Проснулась почти в семь и, всполошившись, побежала в детский сад.               
    Там было пусто. Дочка сидела у воспитательницы на коленях и ревела, размазывая слезы по щекам.
    По пути домой они остановились у телефонной будки. Катя набрала номер больницы.
    - Два часа назад открыл глаза и попросил пить, - сказала трубка женским голосом.
    -   Правда? - не поверяла Катя.
    -  Танцуйте! - ответила трубка. - Будет жить!..

                КОНЕЦ