Два храма - 1

(Продолжение серии очерков, начатых недавно документальной повестью "Будни одного братства". На этот раз речь пойдёт о середине 90-х годов и об обстановке в двух храмах, которые я посещал в то время. В целом вся серия очерков должна создать достаточно широкую картину жизни церковной Москвы нашего времени, т.е. последних 30 лет. Эти два очерка публикуются в авторской редакции, т.е. никакой посторонний редактор их не просматривал. В будущем, когда вся серия очерков будет закончена, возможно, просмотрю ещё раз и кое-что изменю. Описываемые места полностью реальны, и тот, кто их посещал, конечно же, их узнает.)





ДВА ХРАМА

1. ХРАМ НА НАБЕРЕЖНОЙ

В НОВОМ МЕСТЕ
В этот храм я начал ходить в середине 90-х годов. К этому времени "начальный период" моей церковной жизни закончился. Люди, которые занимаются вопросами церковного образования, знают, что этот период обычно занимает в жизни верующего человека 3-4 года. В это время человек как бы "присматривается" к той новой области жизни, которая перед ним открылась (т.е. к Церкви) - и одновременно в его душе происходят глубокие внутренние изменения.  Он обретает новый взгляд на себя и на мир, в душе его появляются новые, христианские качества.  Процесс этот во многом скрыт от его сознания - и в то же время, как ни странно, своё духовное состояние человек в этот период оценивает вполне адекватно. Так, например, если ему в это время предложить прислуживать в храме, или проводить занятия в воскресной школе, то он вполне разумно и трезво ответит: "Нет, я не готов, я не достоин, я ещё ничего в этом не понимаю".
Но вот проходит 2-3 года - и ситуация резко меняется. Нет, конечно, человек не стал ещё святым, не приобрёл ещё особого духовного опыта - но, по крайней мере, он ощутил действие веры в своей жизни, ощутил важность веры, ощутил уже Церковь своим "домом", понял, что ей надо как-то служить. С этого момента человек уже старается что-то делать для Церкви, берёт на себя ответственность.
Так и у меня уже к этому времени период моей "пассивной" церковной жизни закончился - и я уже помогал при одном из храмов одному дьякону. Но об этом я расскажу несколько позже - а пока опишу другой храм, куда я в то время просто ходил. Это очень интересный храм, с ним очень многое для меня связано. Я наблюдал последовательно несколько этапов его жизни. Сами эти этапы, начиная с самого его возрождения, очень поучительны. Кроме того, если уж я описываю здесь эти два храма, то не могу не заметить, что они представляют собой как бы два "полюса" тогдашней церковной жизни. В них реализовались как бы два подхода к Церкви, характерные для того времени, и это само по себе может быть очень интересно. Поэтому я опишу сначала один "полюс" - как можно более подробно и точно - чтобы затем так же описать другой. Тогда, я надеюсь, эти контрасты и противоречия того времени выступят более ярко.
Итак, я начал ходить туда в середине 90-х годов. Как я попал туда - это очень просто понять. Храмов тогда было мало, и, конечно, у верующего человека (у того, который к тому времени уже успел прийти к вере) вызывал огромный интерес каждый новый храм. Хотелось обойти все храмы своего района, узнать, какие священники в них служат, познакомиться с новыми людьми. Так, узнав от одного моего знакомого, что открывается храм в этом монастыре (а это на самом деле был комплекс зданий старого монастыря), я поспешил туда. Таинственная обстановка, богослужение, прихожане, священник - всё привлекло меня. Так я стал приходить туда - и стал, по существу, свидетелем первых лет возрождения и жизни этого храма.
Итак, это место находилось на набережной. Неспешно катила свои воды Москва-река. Выше поднимались поросшие лесом склоны Воробьёвых гор. На другой стороне реки виднелись здания города. Над всем этим раскинулось огромное и бездонное небо. Мне иногда казалось, когда я гулял по набережной или лесистым горам, что сам Бог здесь с небес смотрит на всё - на эту реку, на монастырь, на прибрежные склоны. Всё здесь, казалось, было пронизано присутствием Божиим. Впрочем, сознаю, как трудно выразить эти внутренние ощущения человека, лишь недавно глубоко и искренне пришедшего к вере.
В здании этого монастыря в советское время был институт. Меня до сих волнует вопрос - зачем так уж непременно нужно было выгонять этот институт? Существуют ведь храмы при больницах, детских домах, военных частях - почему же не мог быть храм "при научном институте"? Такое соседство - я говорю в данном случае о территориальной близости, о нахождении в соседних корпусах - могло бы обогатить и Церковь, и науку. Этот институт занимался вещами вполне "респектабельными" - здесь изучали те единицы, которыми мы измеряем окружающий мир (т.е. метр, килограмм и секунду), и следили за тем, чтобы они не менялись, т.е. не становились ни больше, ни меньше, ни легче, ни тяжелее, ни длиннее, и ни короче. Это была очень важная работа для сохранения этого нашего видимого мира, и сотрудничество с Церковью, которая точно так же блюдёт наш внутренний мир, могло бы принести очень добрые плоды. Но те, от кого это зависело, видимо, думали иначе - и в результате институт был полностью выселен из этого монастыря.
Мне кажется, в этом проявилась одна особенность тогдашней церковной жизни, которую довольно трудно было понять нам, людям, недавно пришедшим к вере. Церковь в те годы своего возрождения постоянно "выясняла отношения" с уже ослабевшей и уходящей в прошлое советской властью. Основным мотивом тогдашней церковной жизни было то, что Церковь была "обижена", "пострадала", что с ней поступили несправедливо и отняли многое, что она имела - и вот теперь, в возмещение этой несправедливости и удовлетворение этих страданий, должны всё это вернуть. Часто обсуждали вопросы обратной передачи Церкви когда-то несправедливо отобранных у неё храмов и зданий. А между тем к вере приходили десятки и сотни тысяч новых людей, их надо было как-то наставить, принять, естественно и гармонично ввести их в церковную жизнь. Но в некоторых церковных кругах этого как бы не замечали, а по-прежнему говорили о своих прежних обидах, о "взятии реванша", о том, чтобы вновь вернуть себе то, чего Церковь когда-то несправедливо лишилась.
Мне кажется, что нечто подобное произошло и с этим монастырём. Здесь началась всё та же борьба с властью "за здания" - но, к сожалению, не борьба за души людей. Возникли далеко идущие планы размещения в этом монастыре некоторых важных церковных учреждений. Приводились доводы "историчности" этого места, глубоких и древних духовных традиций, того, что оно "должно" принадлежать Церкви. В результате сотрудники этого института - люди, конечно, не святые, и даже, видимо, в большинстве не верующие, а просто спокойно и честно работавшие - вынуждены были переезжать в другое место, на другой конец города, с мыслью, что "Церковь отняла у них их институт". Ситуация это странная, и мне не хочется её здесь обсуждать.
Но к тому времени, когда я появился здесь, территория эта уже прочно и окончательно принадлежала Церкви. Здесь уже действовал храм, расположенный отдельно от других корпусов, наполовину во дворе. Были планы размещения здесь крупной церковной библиотеки. А во всём остальном - во всех других корпусах - зияли открытые пустые помещения, которые напоминали о прежнем институте и говорили о том, что все их надо как-то занять. Скажу сразу, что на всё это ушли не месяцы, а годы.
Богослужения шли в не очень большом, но просторном и уютном храме. По вечерам здесь на службах стояло всего несколько человек. В темноте таинственно мерцали лампадки, свечи, со стен на нас смотрели тёмные лики немногочисленных икон. На галерее, окружавшей храм, в большие высокие окна падал лунный свет. За окнами виднелся широкий вид - Москва-река и склоны Воробьёвых гор.
Богослужение здесь проходило "на высшем уровне". Сюда были подобраны лучшие певчие и чтецы, что лишний раз свидетельствовало о том, какое большое значение церковное руководство придавало возрождению этого монастыря. Это-то старательно совершаемое богослужение и привлекало сюда немногих людей, уже связавших свою жизнь с Православной Церковью. Настроение у всех собравшихся было возвышенное и приподнятое. У нас было общее чувство, что здесь совершается нечто очень важное, что мы участвуем в возрождении святыни, что всё здесь происходит заново, в первый раз.
В алтаре вдохновенно служил священник. Он был удивительно молод - гораздо моложе всех священников, которых я знал в нашей округе. За этим тоже ощущалась какая-то новизна, чувство устремлённости в будущее, возрождения. В нём угадывались высокая образованность, ясный и глубокий ум. Это именно ему было поручено наладить здесь церковную жизнь и восстановить этот монастырь. И поскольку он - один из главных героев этой истории, я должен сказать здесь о нём несколько слов.

НЕУДАЧЛИВЫЙ СВЯЩЕННИК
   Итак, он был назначен сюда, восстанавливать этот монастырь. Принадлежал он к ближайшему окружению нашего прежнего Патриарха. Именно этим и объяснялось то, что ему была поручена такая ответственная задача. Несмотря на свою молодость, как я уже сказал, он обладал разнообразными талантами. Прекрасно вёл богослужение, произносил глубокие, прочувствованные проповеди. Я думаю, что он был замечательный богослов, имел талант писателя.
Тем удивительнее та роль, которую ему пришлось сыграть в возрождении этого монастыря! Я имею в виду не богослужения и проповеди, а его роль пастыря, священника. Роль эта, по существу, так и не была исполнена. Все силы его отняла эта непосильная задача, возложенная на него, эти хозяйственные заботы.
Я иногда думаю - как определить то призвание, те задачи, для которых создан человек? У каждого из нас, наверное, есть своё призвание, свои задачи - и если мы отступаем от них, то это чревато сеьёзными нарушениями в нашей жизни. У каждого есть свой "предел прочности", который не следует переступать. Вот это, я думаю, здесь было нарушено. Задача действительно оказалась и неестественной, и непосильной. Этот молодой священник был создан для того, чтобы совершать богослужения, произносить проповеди, сидеть над рукописями и над книгами - а вовсе не для того, чтобы отвечать за огромные здания бывшего института и стараться наполнить их людьми.
Как прихожанин, я не очень хорошо знаю, какие именно задачи перед ним вставали. Я уже упомянул о большой церковной библиотеке, которую нужно было здесь разместить, шли также разговоры об одном важном церковном институте и о детской школе. Самое интересное, что всё это в конце концов было создано - и библиотека, и институт, и детская школа до сих пор существуют! Но всё это стоило таких огромных, болезненных и неестественных усилий, что невольно спросишь себя: а вообще, как оно должно происходить - возрождение и развитие церковной жизни?.. Вот такими "болезненными надрывами" - или же гармонично, соразмерно, естественно?.. И потом - в результате мы, фактически, потеряли пастыря, священника. Его талант так, фактически, и не осуществил себя, и не развился. Так я, по крайней мере, теперь всё это понимаю.
Теперь, когда я пытаюсь описать обстановку этого монастыря, я вижу, что почти ничего не могу рассказать об этом священнике. Невозможно ведь ярко и интересно описать человека, который, фактически, никак себя не проявляет. С ним невозможно было поговорить на какую-нибудь серьёзную духовную тему. К нему обычно совсем мало человек стояло на исповедь. Весь он был в мыслях об осуществлении планов своего начальства, и почти не проявлял интереса к прихожанам. Зато службы он вёл действительно замечательно, и его проповедь звучала глубоко и прочувствовано, что позволяло видеть в нём духовно одарённого и талантливого человека. И здания монастыря постепенно наполнялись организациями и людьми - но ещё долго, в течение многих лет целые корпуса этого здания зияли пустыми комнатами, что побуждало думать, что в самой этой идее "церковного реванша", в том, чтобы "снова взять себе несправедливо отобранные здания" что-то было далеко не совсем правильно.
Некоторым, может быть, покажется, что я несправедливо описываю здесь этого священника. Мы ведь не знаем в действительности его характера, тех проблем, которые перед ним встали! Но я описываю лишь то, как я сам это видел, как мне самому это в течение многих лет представлялось. Это - неравнодушное и искреннее свидетельство прихожанина. И, чтобы не возникло впечатления, что я вообще отношусь ко всему слишком критически, опишу второго священника, который появился здесь через некоторое время, и с которым ситуация была совершенно иная.

ДОБРЫЙ ПАСТЫРЬ
Он появился здесь примерно через год после начала возрождения монастыря. Первый раз я увидел его около храма после вечерней службы. Гляжу - появился новый священник, тоже совсем молодой. Захотелось, конечно, подойти, заговорить. В тот, первый раз он не произвёл на меня никакого особого впечатления - говорил обычные вещи, которые обычно и положено говорить священнику. Только глядел как-то особо ясно и проницательно. Поэтому опишу сразу ту роль, которую он играл в жизни этого монастыря через несколько лет. К тому времени здешняя жизнь сильно изменилась Храм был полон прихожан - и было несомненно, что многие пришли сюда благодаря ему. На исповедь к нему всегда стояла огромная очередь. В другое время с ним то и дело беседовал кто-нибудь из прихожан. Он всегда уделял внимание человеку, вникал во все его проблемы.
Манера его исповеди (а также, в какой-то степени, и частных бесед) была замечательной. Он почти никогда не давал прямых советов, давал возможность человеку всё взвесить и до всего додуматься самому. Его участие выражалось лишь в удивительно точных и уместных замечаниях. У меня всегда, когда я ему исповедовался (хотя это бывало нечасто), возникало чувство, что он всецело, полностью меня понимает, видит самую суть моей проблемы. Не раз после такой исповеди у меня возникало чувство, что эти проблемы каким-то удивительным образом решены - хотя, вроде бы, он ничего особенного мне не говорил. Это был священник, на которого действительно в своей духовной жизни можно было опереться. И это же чувствовали и другие прихожане, собираясь вокруг него в этот приход.
Кто-то из читателей может удивиться, что я сравниваю здесь этих двух священников. В конце концов, у каждого человека свой характер, кому-то дано одно, кому-то - другое, и никого ведь нельзя за это ни похвалить, ни осудить! В конце концов, оба эти священника выполняли здесь своё призвание - первый восстанавливал монастырь, а второй - собирал людей. Но у меня всё же возникает вопрос - а что же в церковной жизни более важно? Что же такое Церковь в первую очередь - здания или люди? Всякий трезвый человек, разумеется, знает ответ на этот вопрос. Я не буду об этом здесь долго рассуждать - а только лишь выскажу одну важную для меня мысль. Мне кажется, что работа с людьми настолько важнее, что всякий честный и искренний человек, стремящийся послужить Церкви, особенно в наше время, должен и вовсе забыть про всякие территории и здания - и направить все свои силы только лишь на работу с людьми. Только так можно по-настоящему служить Церкви в наше время! При этом хозяйственные, строительные вопросы тоже как-то решатся - но именно во вторую очередь, как следствие. Именно так и поступал этот, второй священник - он собирал вокруг себя в первую очередь людей, а благодаря этому как-то постепенно восстанавливался и монастырь. Тот же, кто займётся внешними, материальными заботами, рискует проиграть всё. Он может заняться демонстрацией "внешней силы" Церкви - её благолепия и красоты, и упустить из виду самое главное, ради чего она существует - спасение людей. Мне кажется, и это тоже здесь произошло.
И сколько ещё священников, искренних, желающих послужить Церкви, попадают в эту ловушку - начинают чувствовать себя "ответственными" за здания и территории, принадлежащие Церкви, чрезмерно заботиться об обустройстве этих территорий и благолепии этих зданий, и упускают из вида самое важное - людей. А по мне бы - достаточно только иметь, где голову приклонить, даже просто иметь в сердце искреннюю веру - и уже начинать глубокую и серьёзную работу с людьми. В этом - настоятельная потребность нашего времени, и именно в этом и заключается подлинное Православие.
Но я вновь вернулся к нашему настоятелю - а ведь я сейчас веду речь о втором священнике. Возникает вопрос - не составляло ли в данном случае какую-то проблему то, что он был вторым священником? Не представляло ли это какого-нибудь неудобства для настоятеля, или для него самого? Но, я думаю, что таких проблем в Церкви быть не должно. Здесь, где всё основано на идее служения, не должно быть и тени соперничества, и каждый просто спокойно трудится на своём месте, исполняя своё предназначение. Настоятель решал административные вопросы, его помощник принимал исповедь и общался с людьми. При этом они оба замечательно служили в алтаре. И всё же сама эта ситуация, само различие их характеров постоянно ставили прихожан перед необходимостью сравнения.
Часто приходилось слышать: "Отец А. (назовём так второго священника, поскольку он действительно был здесь главный) создал общину - а отец Б. (обозначим так настоятеля, поскольку он, как ни взгляни, играл здесь второстепенную роль) зато восстановил монастырь!" Так и проходила жизнь этого монастыря - отец Б. восстанавливал здания, старался наполнить их сотрудниками, общался с церковным начальством, потом полюбил долгие деловые поездки за границу, а в это же самое время отец А. скромно работал на своём месте, исповедовал людей, был к каждому открыт и приветлив, со многими общался и беседовал, и был занят единственно важным для Церкви делом - исцелял души людей.
К чему я это пишу? Нет, конечно, не к тому, чтобы выносить свой суд и говорить: "Тот плохой, а этот хороший" - для этого я не чувствую себя достаточно компетентным. Но просто описываю картины церковной жизни, и вспоминаю, что есть в Москве такой монастырь, первые шаги возрождения которого я застал, и в котором в течение многих лет складывалась такая обстановка. И, поскольку эта ситуация в течение многих лет всем буквально бросалась в глаза, то я и не могу о ней умолчать.
Вот удивительно - я так подробно описываю здесь этих священников - а ведь при этом прекрасно сознаю, что их нет больше в этом монастыре! Сменились времена, сменилось управление - и вот теперь там, в алтаре служат совсем другие люди!.. Так что те картины, которые я только что описал - теперь уже достояние нашего прошлого, нашей истории!.. Но прежде, чем рассказать об этих необычных событиях, я должен снова вернуться в то время, и описать саму общину храма, т.е. то, какие же люди туда ходили.

ПРИХОЖАНЕ
Как я уже сказал, на создание этой общины ушло несколько лет. Происходило это, видимо, примерно так. У отца А. были какие-то были какие-то связи с Московским Университетом, который находился отсюда неподалёку. Оттуда-то и стали приходить сюда люди. Возможно, их привлекала необычность этого места, а также то, что здесь создавалась крупная библиотека. Так или иначе, но обстановка благодаря этому складывалась в монастыре довольно культурная.
Но мог быть и другой "источник" появления прихожан в этом монастыре. Так, через некоторое время я стал замечать здесь людей очень богословски образованных. Судя по некоторым признакам, они принадлежали к определённым кругам верующей московской интеллигенции, сыгравшим важную роль в нашей церковной жизни ещё в советское время. Эти круги, или это духовное течение больше всего ассоциируется с именем отца Александра Меня. Но отец Александр Мень погиб около 30 лет назад, и теперь это течение больше связывается с именем другого, ныне живущего священника. Этот круг людей сам по себе представляет огромный интерес - но я, к сожалению, коснусь его здесь лишь вкратце, поскольку сам с такими людьми почти не общался. Мне известно, что эти люди даже в непростое советское время продолжали хранить и распространять веру. В их кругу получили распространение самые разные формы христианского общения и деятельности. Не замыкаясь в то сложное время в своей конфессиональной среде, они готовы были получить помощь от самых разных христианских конфессий. В их среде достаточно убедительно были поставлены (независимо от окружавшей их обстановки) высокие цели жизни согласно вере, осуществления в своей жизни Евангельских заповедей.
Вместе с тем, из-за того, что они в то непростое время имели решимость жить полноценной христианской жизнью (в то время как многие другие верующие люди просто затаились, или ждали лучших времён, или "оборонялись" от советской власти, или договаривались с советской властью), они составили как бы некий особый круг в нашей Церкви. В них развилось, как это часто и бывает в подобных случаях, представление о себе, как об "истинно верующих", а о других членах Церкви - как о находящихся у них "в учениках". Они в той или иной степени вступили в конфликт с окружающей их церковной жизнью, и составили как бы небольшую "Церковь внутри Церкви". В результате они и теперь, пожалуй, являются лидерами в области церковного просвещения - но при этом их деятельность некоторым образом связана с нарушением церковного мира. Из-за этого к ним не очень хочется идти. Слава Богу, что подспудный конфликт, связанный с этой ситуацией, не принял никаких явных форм, и теперь, кажется, постепенно "сходит на нет". Представители этого течения, как действительно более опытные и образованные, занимают всё больше мест в церковном управлении - главным образом, в области церковного образования. Можно надеяться, что все прошлые недоразумения - лишь "рябь на поверхности" церковной жизни, которая со временем полностью изгладится. Но для меня, как человека, которого интересует не какая-то отдельная группа верующих, а Церковь в целом (по крайней мере, в пределах такого большого города, как Москва) не очень приятно вести разговор о таких "элитарных" группах верующих - тем более, я в их кругу практически не общался (я имею в виду, "внутри" этого круга, как член и приверженец этого течения). Поэтому ограничиваюсь лишь такими краткими замечаниями, заранее прося прощения у читателя, если я что-то неправильно понял или не угадал.
Так вот, по некоторым признакам наш монастырь облюбовали именно некоторые представители этого течения. Уж не знаю, как это произошло - по прямой ли договорённости с настоятелем, или просто некоторые из таких людей случайно пришли в наш монастырь, а потом стали приводить сюда и своих знакомых. Так или иначе, но наш монастырь всё больше начинал напоминать "филиал" той, другой общины - очень большой, давно существующей, распространившейся по всей Москве, не привязанной, по существу, ни к какому конкретному храму, способной вот так "завоёвывать новые территории". Разумеется, внешне это было не очень заметно - но об этом можно было догадаться по разговорам и поведению этих людей. Вновь прошу прощения у читателя, если я сам что-то здесь неправильно понял - поскольку я веду здесь речь о вещах очень тонких и трудноуловимых.
Но я должен описать мои впечатления от этого монастыря. Разумеется, я не буду нарочито описывать этот круг людей - поскольку, как я уже сказал близко с ним не общался. Кроме того каждый храм имеет "своё лицо", он неповторим, и не может быть "отражением" какого-то другого храма или сообщества верующих. Так и здесь - я буду описывать именно неповторимую атмосферу нашего монастыря, в который ходили некоторые представители этого необычного, элитарного течения. Я хочу оставить здесь именно реальые картины тогдашней жизни.
В первую очередь поражала удивительная свобода, с которой вели себя прихожане во время богослужения. Они будто пришли сюда не ради храма, богослужения, молитвы - а просто для того, чтобы находиться здесь. Во время богослужения многие свободно ходили по храму, некоторые разговаривали. Помню двух прихожан, по виду очень богословски образованных, которые прямо во время богослужения почему-то вели сложные богословские разговоры. Этим они как бы показывали, что всё, что происходит вокруг, для них не так важно - а важны их собственное знакомство, их отношения, и те вопросы, которые они обсуждают.   
Многие приходили сюда вместе с детьми. Есть у нас, и особенно были тогда такие храмы, большинство прихожан которых составляли молодые семейные пары. Этим как бы подчёркивалось, что "у Церкви есть будущее", что на смену теперешним прихожанам растёт новая юная смена. Мне кажется, этого совсем не надо подчёркивать - Церкви и так принадлежит и прошлое, и настоящее, и будущее, и целая Вечность.  В церковной жизни гораздо большее значение имеет не эта "семейственность", а сознательное духовное единство и взаимопонимание взрослых прихожан. Но, как бы то ни было, сюда полюбило приходить много молодых семейных пар, которые демонстрировали своё единство в вере тем, что каждое воскресенье они всей семьёй, вместе с детьми проводили в Церкви.
Дети, как это и свойственно детям, бегали и кричали. Для этого здесь служила большая крытая галерея, окружавшая храм. Родители тоже выходили к ним на галерею, стояли, общались, разговаривали. Всё это происходило как бы "на фоне" богослужения. Признаюсь, я к такой обстановке не привык. Мне всё-таки по душе больше благоговейная, сосредоточенная молитва, как это бывает в храмах, где собираются "взрослые" прихожане. В то же время нельзя было отказать этому храму в особой атмосфере свободы и естественности. Люди эти были, безусловно, верующими, они исповедовались, причащались, находились в атмосфере богослужения - и через это Церковь, несомненно, освящала их жизнь.
После богослужения все шли на трапезу, расположенную в огромном зале. Здесь взрослые садились за большой длинный стол. Дети, чуть утолив голод, снова принимались бегать по этому большому помещению и дико визжать. За столом в это время шли совершенно спонтанные и беспорядочные разговоры. Не было никакой общей темы, никакого порядка в этих разговорах. Каждый просто говорил с соседом рядом или напротив, о чём только мог. Дети то и дело подбегали к столу и теребили своих родителей. В целом вся эта трапеза могла оставить впечатление довольно беспорядочное.
Вместе с тем - и я судивлением отмечаю это - она вполне удовлетворяла потребность людей в единении и общении. У людей оставалось чувство, что вот, они побыли вместе на богослужении - и, кроме этого, ещё посидели вместе за общим столом. Сама трапеза, несмотря на некоторую свою беспорядочность, имела в себе и некоторые черты порядка - её готовили сами прихожане. Несколько человек заранее закупали продукты, раскладывали всё на столе - а после трапезы сами же её участники всё аккуратно убирали за собой и мыли посуду. На столе всё время стояла большая коробка для пожертвований. Несмотря на беспорядочность и шумность, трапеза эта всё же производила впечатление некоторого "общего дела".
Читатель чувствует, что я всё же как бы чем-то не доволен. Вполне уместен вопрос - а чего же бы я в данном случае хотел? Я не утверждаю, что это бы действительно могло здесь осуществиться - но мне больше по душе в приходской жизни некоторые черты организации. Мне кажется, что люди, которых объединила столь важная вещь, как вера, могли бы не только проводить время вместе, сидеть за общим столом и развлекать своих детей, но и что-то вместе делать. Мне представляются небольшие группы, которые собирались бы в разных концах монастыря, и каждая из них занималась бы чем-то своим: одна - обсуждала бы вопросы миссионарства, другая - работы с молодёжью, третья - социальной работы, в четвёртой изучалось бы Св. Писание, в пятой - обсуждались бы те же вопросы воспитания детей, и т.д. Впоследствии все эти планы воплощались бы в реальные дела. Здесь, куда уже ходило больше сотни культурных, образованных людей, мог возникнуть настоящий духовно-просветительский центр - и благодаря этому к вере могли прийти ещё люди. Так, по крайней мере, обычно и делают в некоторых местах. Но здесь, в данном случае ничего подобного не сложилось. Людей объединяло только богослужение, эта большая беспорядочная трапеза - и их общие заботы (скорее "природные", чем духовные) о воспитании детей.
Именно поэтому я с таким пристальным вниманием присматриваюсь к тем чертам жизни монастыря, которые оставляли всё-таки впечатление "общего дела". Всё же обстановка в этом храме была свободная, яркая - и поэтому хочется описать наиболее сильные её черты.

КОНКРЕТНЫЕ ДЕЛА. "ПОМОЩЬ ЗАКЛЮЧЁННЫМ"
Так, например, в той же трапезной, в углу много лет стоял небольшой шкаф с книгами. Каждый прихожанин мог выбрать полюбившуюся книгу, унести домой и почитать. Никакого учёта этих книг не производилось - ограничивались лишь самозаписью взятых книг в небольшой журнал. Можно было, наоборот, принести подходящую книгу - детскую, художественную, или духовную - и так же, без всякой регистрации поставить её в этот шкаф. Может быть, именно поэтому (т.е. благодаря отсутствию всякого порядка) дело это создавало здесь простую, добрую, уютную, домашнюю обстановку.
Другое дело тоже было связано с некоторым "обменом" между прихожанами - на этот раз не книгами, а вещами. Два или три раза в год здесь устраивалась т.н. "благотворительная ярмарка". Каждый прихожанин мог принести, что только его душе угодно - книги, одежду, какие-то поделки, произведения искусства, детские игрушки, цветы и т.д. - и продать всё это здесь по дешёвке. По существу, это было просто средство обмена между прихожанами - как-то я купил здесь прекрасное зимнее пальто всего за 10 рублей. Небольшая выручка от этой ярмарки шла, видимо, на организацию всё тех же трапез, или на нужды детской школы. Такие события, конечно, случались нечасто - но запоминались, и по-своему объединяли прихожан.
Следующим важным моментом являлись детские праздники. Я уже сказал, что в этом приходе было много детей. Некоторые из них ходили в детскую школу, которая существовала при этом монастыре. Во всяком случае, "детская" сторона жизни этого монастыря была, что называется, "на уровне". Два или три раза в год, на большие праздники здесь устраивался детский спектакль. Это было настоящим событием в жизни монастыря. В подготовке его участвовали как дети прихожан - от самых маленьких до больших - так и наиболее творческие прихожане. Сценарий обычно брали из Евангельских или Римских времён. Кажется, к его сочинению прикладывал руку кто-нибудь из талантливых пап или мам. О готовящемся спектакле объявляли заранее. В нужный день трапезная (она же служила и праздничным залом) была полна зрителей и гостей. Расставляли стулья, рассаживались в рядах. Наконец, начинался спектакль. Такие спектакли здесь обычно проходили звучали ярко и необычно. Артисты играли естественно и свободно. Применялись необычные режиссёрские приёмы - так, я помню, в одном спектакле одного взрослого персонажа (кажется, нечестивого царя), картавя, играл совсем маленький мальчик. В целом, впечатление оставалось живое и свежее. Возникало чувство, что здесь собираются живые, интересные, творческие люди, которые воспитывают в вере своих детей - и сюда поэтому хотелось приходить.
Итак, если внимательно посмотреть, то здесь кое-что происходило. За несколько лет, которые я ходил в этот монастырь, пожалуй, накопилось, что вспомнить. И этот книжный шкаф, и детские спектакли, и ярмарка, на которой продавались разные полезные вещи - всё это наполняло жизнь приходящих сюда людей и объединяло их. Но я веду речь о сознательной, планомерной деятельности, которая бы служила приходу к вере новых людей, наставлению их, целенаправленному осуществлению в их жизни всего, что им нужно для спасения. Этого я здесь почти не находил. И, тем не менее, я всё же попробую описать некоторые черты такой деятельности - только лишь черты, только лишь намёки на неё, совсем не похожие на то, что здесь могло бы и должно было быть!..
....
В первую очередь я веду речь об организации, которая называлась "Помощь заключённым". Такие организации есть при многих храмах. Цель их -  с помощью переписки, а также посылки заключённым необходимых вещей и духовной литературы скрасить их невесёлую жизнь, а также способствовать приходу некоторых из них к вере. Дело это, несомненно, полезное и доброе. Но поражает почти полное отсутствие какой-либо связи подобных дел с реальными потребностями современной приходской жизни. Я имею в виду - каким образом у нас с вами, дорогой читатель, у него, у неё, у любого прихожанина, живущего в обычном современном городе, может возникнуть потребность в такой переписке?.. Каким образом это вытекает из нашей с вами реальной жизни?..
Приведу простой пример. У меня был знакомый, который действительно какое-то время провёл в заключении. Начитавшись Ницше, он действительно что-то такое совершил - впрочем, это не имеет прямого отношения к моим размышлениям. Так вот, выйдя оттуда, он действительно имел все основания поддерживать отношения со своими прежними товарищами по заключению, переписываться, перезваниваться с ними, поддерживать на первых порах тех, которые выходили из заключения. Он стал впоследствии владельцем гостиницы, и я уверен, что таким образом действительно многим помог. Кроме того, он стал глубоко верующим человеком - и поэтому у него, в принципе, была возможность заниматься такой деятельностью при каком-нибудь храме. Но всё это потому, что это имело прямые основания в его жизни, было прямо связано с его судьбой.
Можно представить, что у кого-то (конечно, не дай бог!) близкий друг попадёт в заключение, или сотрудник по предприятию, или (что совсем трудно себе представить) брат из церковного прихода - и его близкие друзья, или сотрудники, или другие прихожане будут стараться сохранить с ним некоторую связь, и, таким образом, познакомятся в какой-то степени с жизнью этого места. (Хотя, если честно сказать, вряд ли. Наше общество так устроено, что если человек попадает в такие места, то он как бы "изымается" из общественной жизни, и поддерживать с ним связь оказывается чрезвычайно сложно. Так что, в основном, такая помощь возможна между бывшими заключёнными, да в том случае, если в тюрьму целенаправленно начинают ходить верующие люди, чтобы лично общаться с её обитателями.) Но в том случае, о котором я говорю, вы просто приходите в обычный храм, где вам дают неизвестно откуда взявшуюся кипу адресов, и предлагают написать совершенно незнакомому человеку. Правда, некоторый положительный результат всё же предполагается - это его радость, когда он у себя на нарах вдруг открывает пришедшую посылку, и видит в ней духовную литературу, молитвослов, Евангелие, зубную щётку и пасту, чистые носки!.. И всё же некоторая непрочность, эфемерность этого дела бросается в глаза. Какие у меня реальные, жизненные основания ему писать?.. Какова будет дальнейшая судьба этой столь странно возникшей переписки?.. Не случайно в таких организациях существует негласное правило - прикладывать все возможные усилия, создать все возможные гарантии для того, чтобы никогда в реальной жизни не встретиться с теми, кому мы так увлечённо "заочно", "издалека" помогаем!..
Итак, с этим делом, по-видимому, столь добрым и полезным, наверное, всё-таки далеко не всё в порядке - оно не имеет реальных жизненных оснований, поистине "висит на волоске". Но почему же возникла эта система, откуда взялись эти адреса, как они распространились по нашим приходам, вовлекая определённый круг людей в деятельность, которая никак из их реальной жизни не вытекает?.. Я, конечно, не смогу описать эту картину в деталях - а выскажу лишь некоторые общие мысли.
По-видимому, мы тоже имеем здесь дело с некоторым "следом" в нашей церковной жизни уже давно прошедшей эпохи. Мы можем отдалённо представить себе, что в XIX веке, до революции Церковь и государство представляли собой некую единую систему. Нам нет нужды вникать, как именно в течение столетий складывалась и формировалась эта система - важно, что впоследствии, в начале XX столетия, она окончательно канула в прошлое. При этом Церкви в этой системе традиционно отводилась вполне определённая роль - она, в частности, должна была заботиться о таких "крайних", "проблемных" государственных учреждениях, как детские дома, тюрьмы, больницы, дома престарелых, приюты для бездомных. Кому же и заниматься подобными учреждениями, как не верующим, с их подчёркнутым стремлением к милосердию и благотворительности! Это стало уже некоторым "штампом", или "клише" нашей общественной жизни. Считалось, что верующие люди - это именно те, которые занимаются с брошенными детьми, больными, престарелыми, бездомными, заключёнными, что именно в этом их назначение. Об этом, наверное, Гоголь писал (привожу лишь общую мысль, точную цитату мне найти не удалось): "Мы загнали Христа в наши больницы, тюрьмы и детские дома, и изгнали его из наших домов, с наших улиц, из наших учреждений". Это было привычной чертой тогдашней общественной жизни - той, которая, как я уже сказал, в начале XX века разрушилась и окончательно канула в прошлое.
И вот, уже в наше время (т.е. в конце XX - начале XXI века) в православной Церкви началось новое возрождение. Перед Церковью встали совершенно новые задачи - в первую очередь, приведения к вере и наставления приходящих в Церковь новых людей. Прежние задачи и формы церковной жизни отошли на второй план. В то же время в этой новой нарождающейся жизни надо было на что-то опираться. Новую только формирующуюся жизнь наших приходов нужно было чем-то наполнить - и взгляд поначалу невольно оглядывался в прошлое, на XIX век. Это касается, в первую очередь, пресловутой идеи детских приходских школ - это было несомненное подражание XIX веку. Также и идея паломнических поездок берёт начало оттуда же - подлинные задачи нашего церковного возрождения состояли, конечно же, не в том, чтобы люди бесконечно курсировали между только возрождающимися храмами и монастырями. Видимо, в какой-то степени это касалось и нашей темы - посещения верующими людьми больниц, тюрем, домов для престарелых и т.д. Возникла естественная мысль - что в Церкви так "принято", и что, если мы верующие, то, значит, должны туда ходить. Это тоже было некоторой "калькой", или "клише" с общественной жизни XIX века.
В действительности совсем не так. Верующие люди вообще ничего не "должны" - они делают лишь то, в чём у них возникает действительная потребность. У Церкви единственная задача - спасение и просветление душ людей, которые сами стремятся к такому спасению и просветлению. Может это осуществляться и в таких непростых, "проблемных" местах - но лишь в том случае, если у верующих есть действительные основания и повод туда прийти, о чём я уже и писал. Откуда взялась та странная идея, что верующие люди "должны" посещать больницы, тюрьмы, детские дома и т.д.? Разве мало проблем, горя и несчастий и в самой обычной окружающей нас жизни?.. Разве не достойна внимания, например, учащаяся молодёжь, которой тоже живётся непросто?.. Разве не нуждаются в помощи те люди, которые приезжают в Москву на заработки (наверное, не от хорошей жизни) и подвергаются здесь всевозможным несправедливостям и унижениям?.. Но за эти задачи мы даже не берёмся - потому что понимаем, что "весь мир не согреешь". А между тем, они гораздо ближе к нам, они нас непосредственно касаются, мы с ними постоянно сталкиваемся. И единственная возможность - просто быть каждому на своём месте, со своей верой, и на этом месте делать всё возможное для распространения этой веры, и для помощи тем людям, кто тебя действительно окружает. Развивать и укреплять жизнь наших приходов, привлекать в них новых людей, помогать друг другу. И тогда вера, один Бог знает какими путями, будет распространяться в обществе, и в том числе в этих "проблемных" учреждениях, а главное - я глубоко уверен в этом - в самом обществе станет меньше проблем, меньше брошенных стариков и детей, меньше правонарушений, даже меньше болезней - а, значит, потребуется меньше больниц, тюрем, детских домов и домов престарелых, и других подобных учреждений. Вот таков нормальный путь Церкви в обществе - и ей вовсе не обязательно следовать в этом за системой подобных "проблемных" государственных учреждений, и "духовно обслуживать" эту систему. Но, конечно, если у кого-то есть реальные жизненные основания пойти в больницу, или в детский дом, или в ту же тюрьму - то, что же, значит, именно в этом и состоит служение этих людей, и именно этим им надо заняться.
Вот на такие непростые размышления навело меня это скромное и незаметное дело посылки заключённым ободряющих писем и необходимых вещей, которым занималось у нас несколько женщин. Дело это, несомненно, доброе - но оно никак не вытекало из реальной жизни прихода. Оно было из того же набора церковных "штампов", или "клише", как, например, паломнические поездки, или детская воскресная школа. "Вот, смотрите, - как бы говорят в таких приходах, - у нас есть всё, что нужно. Мы и по другим храмам и монастырям ездим, и детей обучаем вере, и церковному пению учимся, и церковными ремёслами занимаемся, и заключённым посылаем письма. Значит, мы подлинно православные." Не совсем так. Всё это, о чём здесь только что говорилось - скорее всего, лишь обычное умение создать более-менее привычную, "традиционную" внешность. Но в наше время нужно совсем другое. В наше время нужно, чтобы люди, пришедшие к вере, внимательно и трезво огляделись вокруг себя - на свои дома, свои дворы и улицы, свои учреждения, вообще на всю общественную жизнь вокруг - и спокойно и трезво решили, что же им нужно делать именно здесь и сейчас. Может быть, это будет что-то совсем другое. Но вот это именно и будет настоящее православие.

КОНКРЕТНЫЕ ДЕЛА (ПРОДОЛЖЕНИЕ). ОБЩИЙ ВЗГЛЯД 
Из других "серьёзных" дел, которые совершались в этом монастыре, коротко упомяну только два. Первым, в полном соответствии с тем, что я только что здесь написал, было посещение больницы. Я как-то пробовал приобщиться к этому делу - но очень скоро оставил эти попытки. Больница эта оказалась психиатрическая, и притом самое тяжёлое её отделение. Пусть читатль представит себя на моём месте. Человек живёт своей обычной жизнью, ходит на работу, ездит в метро, потом приходит в это необычное место на набережной, оказывается в этом прекрасном храме. И здесь ему вдруг предлагают пойти в одно из самых мрачных мест, какие только есть в Москве, о котором большинство из нас не хотело бы даже думать - не то что там оказаться! Мне кажется, у многих здесь возникнет какой-то "барьер". Во всяком случае, человека надо к этому подготовить. Но как раз такой подготовки здесь совершенно и не было. Негде было постепенно войти в курс дела, познакомиться с людьми, принять участие, быть может, поначалу в более простых и близких к нашей жизни делах - чтобы потом (если человек, конечно, для этого подходит) пойти и в столь необычное и тяжёлое место. Женщины, которые туда ходили, уже как-то пришли к этому в своей жизни, привыкли и полюбили ходить туда - и с открытыми и наивными лицами предлагали любому другому человек попробовать то же самое. Но новому непривычному человеку нужно в данном случае преодолеть некоторый "барьер".
Это я к чему веду - к тому, что любая серьёзная деятельность в приходе, особенно социальная, должна быть организована. Нужны встречи, общение, личное знакомство с людьми, которые хотели бы принять в ней участие - быть может, при таком знакомстве сразу будет видно, что такой-то человек к этой деятельности совершенно не подходит. Нужна организованная система общинно-приходской жизни, в которой каждый человек находит своё место - быть может, не столь ответственное и сложное - но именно то, к которому он действительно подходит.
И последнее дело, которое я хочу здесь описать - это детская школа. Собственно, это и было самым главным, заметным делом в монастыре. Это её ученики ходили здесь на богослужение - вместе со своими родителями, которые и составляли большую часть прихожан монастыря.
Я уже сказал, какую роль сыграла идея детских приходских школ в жизни большинства наших приходов. Как она оказалась несвоевременной в годы нашего церковного возрождения, главным содержанием которого был приход к вере и духовное наставление взрослых людей. Из-за этого, наверное,  из этой идеи - сразу, "через голову" готовить нам "духовную смену", "обеспечивать наше церковное будущее" - в большинстве случаев ничего хорошего не выходило. Но здесь осуществился другой вариант. Здесь был большой круг взрослых и молодых людей, уже пришедших к вере, получивших церковное наставление, имевших определённый духовный опыт - и поэтому они вместе вполне могли позаботиться о христианском воспитании своих детей.  При этом речь шла не об обычной воскресной школе - этого бы было в данных условиях недостаточно - а о самой настоящей большой школе, в которой ребёнок мог учиться в течение 10 лет.
Этих детей я часто видел здесь. Они кучками ходили по территории монастыря, выходили за ворота на набережную, возвращались и скрывались в подъезде своей школы. Безусловно, это во многом создавало добрую атмосферу этого места. Но я часто смотрел на них как бы "со стороны" - потому что помнил, что никто из моих юных родственников или детей моих близких знакомых к их числу не смог бы принадлежать. Дело в том, что школа эта носила ярко выраженный элитарный характер. В ней учились именно дети уверенных в себе, занимающих прочное место в обществе, обеспеченных прихожан. Плата за обучение была не маленькая. Эта школа как бы не была "открытой", общественной - она была "внутренним делом" Церкви. Целью её не было просвещение общества - с её помощью некий уже сложившийся круг верующих людей сохранял и укреплял себя. Она наводила меня на мысли о том, что в Церкви нашей, конечно, единой по существу, в реальной, земном смысле тоже есть свои "группы", "слои". Вот, к примеру, элитарный, "просвещённый" слой - а вот более простой, которому недоступны все глубины и высоты духовного просвещения. В отношении детей, которые здесь обучались, конечно, делалось много доброго и полезного. Они обучались в спокойной здоровой обстановке, находили здесь хороших товарищей, получали серьёзное образование и возможность дальнейшего прочного  устройства в жизни. Вряд ли многие из них становились пламенными христианами - это обычно и не входит в задачи таких учебных заведений. Они просто обретали здесь культуру, надёжную жизненную среду. В этом, пожалуй, и "разгадка" жизни этого монастыря в тот период, о котором я здесь пишу - здесь собирались достаточно просвещённые верующие люди, но не для безраздельного служения Богу и ближнему, не для проповеди Христа, не для просвещения своего народа - а просто для того, чтобы воспитать и выпустить в жизнь своих детей. 
Так год за годом существовал этот монастырь. Я не описываю здесь некоторые другие черты его жизни - например, деятельность самой библиотеки, или существовавшего в его стенах небольшого института, в котором Библию переводили на разные языки - в конце концов, это вопросы специальные. Единственное, что ещё хочу описать - это жизнь этого круга в целом. Она, очевидно, не ограничивалась стенами этого монастыря, а выходила далеко за его пределы. То и дело среди прихожан можно было слышать о вечерах и концертах, которые проходили в Москве, в каких-то клубах или кафе, и они приглашали друг друга в них поучаствовать. Некоторые из прихожан были поэтами - об их-то творческих вечерах в данном случае и шла речь. Приходилось слышать, что некоторые наиболее энергичные прихожане ходили в походы - это было естественно для молодых верующих людей с подрастающими детьми. Т.о., в целом жизнь этого круга людей была достаточно разнообразной. Не хватало только её христианского наполнения. Здесь не чувствовалось мотивов жертвы, ответственности, служения. Люди здесь как бы сказали себе: "Ну вот, мы пришли к вере - и теперь будем просто с этой верой жить."
Вспоминается один эпизод, который произошёл за трапезой, в том же большом зале, где собирались прихожане после богослужения. Несколько человек затеяли довольно подробный разговор о только что вышедшей новой поэтической книжке одного верующего молодого поэта, человека из их же круга. (Этот человек, насколько я понял, не ходил в этот монастырь - лишнее свидетельство того, что этот круг не ограничивался пределами монастыря, и имел свой "центр", видимо, где-то совсем в другом месте.) Первое стихотворение в этой книжке (видимо, "программное") начиналось словами (прошу читателя не удивляться - предупреждаю заранее): "Господи, поиграй со мной, как со щенком!.." Я несколько минут с удивлением смотрел на эти строки. Поражала крайняя субъективность, и, я бы, сказал, "элитарность" этого высказывания. Автор не просил у Бога крепкой веры, или очищения души, или внутреннего мира, или, наконец, просвещения своих близких (с которыми мы, даже и придя к вере, всё-таки остаёмся крепко связаны) - а просил о чём-то странном и изысканно-капризном. Захочет ли Сам Бог с ним играть?.. И почему именно "как со щенком"?.. И будет ли это ему самому полезно?.. И в самом ли деле он является таким уж маленьким "щенком" - или, может быть, уже давно вырос?.. Такие мысли невольно пришли мне, когда я с удивлением рассматривал эти строки.
Не знаю, может быть, кому-то покажутся в этой удивительно "смелой" молитве какие-то особые "откровения", глубины и высоты. Мне здесь видятся только проявления крайней субъективности и элитарности. Не хочу вмешиваться во внутреннюю жизнь другого человека - но мне кажется, что большинство из нас всё-таки познаёт Бога другим путём. И вот ведь в чём дело - не знаю, может быть я ошибаюсь - но мне часто казались и в других прихожанах этого монастыря, во всех людях этого круга такие же черты субъективности, утончённости, изысканности, элитарности. Эти культурные и интеллигентные люди, подчас богословски образованные, казались мне такими же "щенками", которые играют и резвятся перед Богом - и забыли о вещах гораздо более серьёзных. Когда-то они, благодаря чужим усилиям и жертвам, пришли к Богу - и теперь просто решили этим пользоваться. Они пользовались Церковью, пользовались этим монастырём, как местом для своих встреч. Идея жертвенности, служения в их сознании отсутствовала. Любые разговоры на эту тему они воспринимали или равнодушно, или откровенно-неприязненно. Они создали в этом монастыре достаточно высокую и светлую атмосферу - но только лишь для самих себя. "Точка входа", возможность присоединиться к этому кругу для постороннего человека отсутствовала. К ним, честно говоря, и не хотелось присоединяться. Я не испытывал к ним никакой неприязни - кроме, разве что, тех двух человек, которые постоянно разговаривали прямо передо мной на службе - но мне, честное слово, не хотелось бы быть одним из них. Весь этот круг был для меня, скорее, поводом для непростых размышлений о нашем времени, о нашей Церкви, о том, через какие непростые пути проходит наше церковное возрождение. Вот всё, что я могу сказать об этом круге людей.
Я далёк от мысли, что моё описание жизни этого монастыря оказалось исчерпывающим и целостным. Многих вещей я вообще не описал. Из тех, которые я описал, я остановил внимание на характерах двух священников, а главное - на общей картине жизни монастыря. Последнее понятно - в таких местах, куда приходит сразу много народа, нас интересуют в первую очередь именно картины общей жизни. Отдельные характеры на этом фоне теряются. Сюда ходило, конечно, много ярких, необычных, интересных людей - но мне запомнились, в основном, общее богослужение, эти прихожане, которые вели себя во время него на редкость свободно, бегающие дети и большая общая трапеза. Во всём этом, как ни странно, несмотря на некоторые отрицательные моменты, которые я описал, совершенно явно и несомненно ощущалось присутствие Божие. Читатель, я надеюсь, запомнит картины здешней жизни - молодого настоятеля, который поначалу вселял в нас такие надежды, но потом оказался робким и полностью погружённым в свои отношения с начальством, второго священника, благодаря которому, по существу, в основном и возник этот приход, и этот круг людей - образованных, интеллигентных, наполнивших собой этот монастырь и сообщивших ему некоторую жизнь - и в то же время с некоторыми явными чертами элитарности и высокомерия, по существу, "пользовавшихся" этим монастырём для своих встреч. Я так забочусь об этом целостном впечатлении читателя, поскольку являюсь, по существу, "последним летописцем" этого монастыря, и теперь уже там ничего этого нет, и никто уже не встретит там этих священников и этих людей. Всю эту увлекательную жизнь, всё это общение ярких и интересных людей ждал достаточно неожиданный и грустный финал. И вот его я теперь должен коротко описать.

НОВЫЙ НАСТОЯТЕЛЬ   
   Наступили новые времена. В Церкви начали происходить серьёзные реформы. Во многих московских храмах были поставлены новые настоятели. Дошла очередь и до нашего храма. Однажды, приехав сюда и зайдя в ворота монастыря, я встретил одного из прихожан, который сразу воскликнул:
- А ты знаешь, что наш отец Б. больше не настоятель!..
Я попросил объяснений. Вместо ответа он указал мне на листок,  привешенный на стене монастыря. В нём кратко сообщалось, что в монастырь назначен новый настоятель - на этот раз кто-то из монашествующих. Особенно подчёркивалось, что положение прежнего настоятеля, в общем-то, не очень сильно изменилось - теряя настоятельство, он сохранял за собой какую-то важную хозяйственную должность. Листок был составлен, очевидно, для того, чтобы успокоить прихожан монастыря, на которых такое известие могло произвести чрезвычайное действие.
Потекли недели и месяцы "перестойки" внутреннего распорядка монастыря. Поначалу прежние прихожане ещё ходили сюда, стараясь привыкнуть к новой обстановке. Новый настоятель их "привечал", даже устраивал для них, правда, уже по новому распорядку, праздничные трапезы. Но постепенно становилось всё более ясно, что без прежних священнослужителей, с новым руководством обстановка здесь слишком разительно изменилась. Люди какое-то время ходили сюда, старались наладить с этим руководством новые отношения - но потом разочаровывались и уходили в другие храмы. Так постепенно распался этот приход.
Здесь возобладала обычная в таких случаях идея - организовать здесь мужской монастырь. Как я уже где-то сказал, идея эта - одна из наиболее сомнительных современных церковных идей. Наше время - это время организации именно церковно-приходских общин, а вовсе не развития монашества. Тем не менее, идея эта вновь и вновь овладевает умами некоторых склонных к неё людей, и приводит к образованию некоторого подобия монастырей, крайне малолюдных, всего на несколько человек, которые служат только лишь сохранению привычного порядка в нашей Церкви, в которой традиционно должно присутствовать некоторое количество монашествующих. Так в конце концов получилось и в нашем монастыре. Это стало для нас некоторой "заменой" прежней большой общины, пусть в чём-то и несовершенной, но состоящей из культурных образованных людей, погружённых в современную московскую общественную жизни и воспитывающих в вере своих детей.
Новый настоятель (я с ним почти не знаком - так только, видел его издалека несколько раз) оказался, конечно, в каком-то смысле человеком неплохим. Так, я слышал его однажды на одной большой церковной конференции - он говорил культурно, интеллигентно, разумно. Но вот те прежние сотрудники монастыря, которые оставались ещё на какое-то время с ним работать, говорили, что в бытовом, повседневном общении он достаточно груб. Может быть, сказываются порядки его прежнего монастыря, которые трудно применить к обычным, пусть даже верующим московским жителям. С одной стороны, им самим эти порядки могут совершенно не подходить - и, с другой стороны, они сами могут совершенно не подходить под эти порядки! Отсюда ясно стремление настоятеля видеть в описываемых мной зданиях именно монастырь. Но это для тех, кто привык ходить сюда в прошлые годы, будет явным шагом назад. Главное же, как я уже сказал, атмосфера здесь с новыми порядками настолько изменилась, что у этих людей, видимо, уже не будет желания сюда ходить.
И в связи с этим у меня возникает вполне естественный в этой ситуации вопрос - зачем так получилось, какой в этом смысл?.. Для чего нужно было разрушать прежнюю, складывавшуюся годами жизнь монастыря?.. Ведь ясно, что того, что здесь было тогда, уже никогда не будет!.. Что это было уникальное время - начало нашего церковного возрождения, открывавшиеся новые храмы, приходившие к вере тысячи новых людей, которые встречались в этих храмах, узнавали друг друга как духовных братьев и сестёр!.. Больше ничего подобного уже в ближайшие десятки, а, может быть, и сотни лет не будет!.. Всё живое и здоровое, что только есть в нашей современной церковной жизни, берёт своё начало в этом времени!.. И наоборот - только то является в ней по-настоящему живым и здоровым, что преемственно связано с этим временем. Так для чего же было разрушать эту жизнь ради создания чего-то нового? Не лучше ли было сохранить это, поставить перед этим кругом людей более глубокие и ответственные задачи - раз уж в самом деле могло показаться, что они в какие-то моменты похожи на резвящихся и играющих перед Богом "щенков"? Время бы как-то само всё разрешило. Но теперь это можно только предполагать, потому что на самом деле осуществился другой вариант.
Я не хотел здесь кого-то осуждать или оправдывать, потому что понимаю, что в этом деле, конечно же, было много обстоятельств, мне неизвестных. Я просто смотрю глазами прихожанина, который сам ходил сюда ни много ни мало - целых 15 лет! Не берусь пробовать отвечать на поставленные здесь мной вопросы. Это, видимо, дело уже другого человека - теперешнего, нового прихожанина этого монастыря. Я же здесь ограничился тем, что как мог, в меру моих скромных сил описал эту тогдашнюю обстановку - этот храм, и этих двух священник, и этот круг людей, "облюбовавших" для своих собраний территорию и здания монастыря. Надеюсь, что это внесёт некоторый вклад в осмысление нашей церковной жизни недавнего времени.