Друг Дмитрич, к твоему дню рождения - 31 марта

   Глава из повести "Странная флэшка"       

Тогда-то и обратил внимание Степан на коренастого крепыша, светловолосого с роговыми очками на облупленом розоватом курносом носу. 
           Нос был небольшой и очки постоянно оказывались на самом его кончике, поэтому он их, часто поправлял таким небрежным жестом растопыренных пальцев. Степан подметил, что всегда поправлял большим пальцем, как-то машинально, производно, не обращая на это никакого внимания.
Он сразу выделился из новосёлов своей энергичностью и весёлым характером.
           Кто-то из окружающих его ровесников называли его Володей, а те, что  моложе, уважительно  - Дмитрич.  Он оказывался в самом центре и по благоустройству двора и по другим неотложным работам, которые всегда подворачивались, когда люди обустраивались на новом месте. Саженцы кудрявых берёзок вдоль заборы была тоже его иницииативой.
           А  квартира Дмитрича находилась на втором этаже, как и дядьки Степана Вадима. Общие, так сказать, и площадка, и балконы  рядом. Бывая  иногда у дядьки, Степан и познакомился поближе с ним.
           Большая часть новосёлов оказалась из европейской части Союза: Орла, Воронежа, Иваново, Набережных челнов, а Дмитрич – подалее из Кубани,городка Армавира. Все были с высшим образованием. По распределению. И те, кто отработал положенный срок и решил остаться, поощрялись квартирами. Устраивались тогда основательно.
           Для того времени вполне даже приличными квартирами: с залом, спальней, кухней, само собой - коридором, ванной  и  туалетом.  Одна незадача, у всех автономное отопление – печное, но с водяным обогревом. По утрам и вечерам зимой двухпалубный дом дымил трубами, как настоящий пассажирский пароход, плывущий по снежным  заносам долшой сибирской зимы. 
           Дом был тёплым, а сами жильцы сумели уже аклиматизироваться к сибирским морозам, кроме молодой четы Кимов, русских корейцев из Алма-Аты. Жили они в угловой квартире на первом этаже, и особенностью их быта стала печь с вмурованым  в плиту казаном, в котором они    готовили  частенько плов. Каждого, кто заглядывал к ним на огонёк,   угощали бесподобным блюдом. Степана тоже угощался как-то. До сих пор помнит и аромат, и вкус его, и рисинку к рисинке, не комом, не кашей, а рассыпчатым, вобравшим в себя запах приправ, а кусочки баранины, что присущи этому национальному блюду.
           Молодые семьи  через год – другой стали обзаводиться детьми. Жизнь налаживалась, появлялись свои заботы,  жили весело и всегда приходили на помощь, когда кто просил или нуждался. Все на виду.
           У Дмитрича детей не было. Жена его, учитель географии, Виолетта Витальевна, преподавала в средней школе, в этом же микрорайоне. В отличие  от Дмитрича, сторонилась всех, вела себя несколько надменно, тоже   из одного города Армавира. Скрепя сердце, согласилась на переезд со съёмной квартиры в новый дом, но, чувствовалось, что надолго здесь не задержится. Так и оказалось. Отработка закончилась, и она уехала, в надежде, что и муж за ней потянется.
           А Владимиру Дмитриевичу Дороднову вскоре предложили возглавить конструкторское бюро с небольшим, но дружным коллективом, и он с головой ушёл в работу.
           Как-то воскресным днём, будучи  у дяди Вади в гостях, Степан и попал на квартиру к Дмитричу.  Всё у него, живущему к тому времени по-холостяцки, было просто, по-спартански, но уютно. Окна кухни и спальни выходили на восток в сторону города и радиозавода. Окно в зале – на запад, и до самого вечера в него заглядывали лучи солнца.
           Вид был на степь, очень напоминал кубанскую. Самая необходимая мебель. На подоконнике в зале проигрыватель  со стопой пластинок. Гордостью хозяина был транзисторный, редкий по тем временам приёмник марки  «спидола» рижского радиозавода.
           В зале, кроме стола, огромного, но, наполовину ещё пустого книжного шкафа,  стоял деревянный станок-тренажёр со штангой- парой колёс от вагонетки. Весом в пятьдесят кило, как пояснил хозяин. Он тут же продемонстрировал    упражнение на развитие грудных мышц. «Жим лёжа. До упора. В несколько подходов».
           На столе - чертежи, которые он тут же прикрыл. «Готовлюсь к защите второго диплома, - пояснил, - второй вуз по профилю работы решил освоить». По тем временам два вуза окончить было редкостью.
           Дмитрич оказался и заядлым спортсменом, можно   добавить, что ещё и всеядным. Прилично метал копьё и бегал на средние дистанции. Играл в волейбол и баскетбол, и это при таком небольшом росте: на подаче, пасе был незаменим. Удивлял точными дальними бросками баскетбольного мяча по кольцу. Прошмыгивал порой меж ног высоченных игроков. Душа  команды. А футбол, а классическая борьба, а шахматы…
            Степану стало  за кем тянуться, и они подружились. Отпуск Дмитрич обычно брал ближе к осени. Уезжал на Кубань, и пока отец его был в силе, вдвоём работали на комбайнах, убирая поля   созревшей пшеницы. Зарабатывали за страдную кампанию  прилично, намного  больше чем советский инженЭр,  оклад  которого тогда составлял  всего – то  120 рублей в месяц.
             А что, приличная средняя зарплата,  не чета  нынешним тысячам. Доллар тогда шёл всего-то за 64 советских копеек. Разница чувствуется?


                ДМИТРИЧ

               
        Лёгкий дробный  стук  в нижний  глазок оконной рамы в спальне тотчас разбудил меня.
       Я вздрогнул,  хотел было вскочить, так в далёкой юности, когда так же  каждое утро  будил его Дмитрич!      
      …Начинался новый летний день.  Как же давно это было.  Меня тогда  подымал  Дмитрич! Я  быстрёхонько облачался в спортивный костюм, ноги сами находили  кеды, и выскакивал за дверь  за крыльцо родного дома. Товарищ по утренним пробежкам торопил, показывая на часы, что поблёскивали на его руке: времени в обрез, надо   спешить.
       Пробежки и разминки проходили обычно на пустыре за соседней улицей. Невдалеке,  постукивая на стыках рельс колёсами, точно по расписанию,   проходил  скорый поезд «Барнаул – Москва».
Дмитрич со мной, как всегда, привычно махали  бодрствующим уже  пассажирам.   
       Сами же устремлялись вперёд  лёгкой трусцой  вдоль обочины  дороги,  вперёд,  до перекрёстка, там  поворачивали, и так же по обочине возвращались на площадку, которую горделиво  именовали   стадионом..
       По тем временам, даже такого стихийно созданного ими  стадиона, вполне хватало для занятия и футболом, и волейболом, и лёгкой атлетикой. С  ямами, для прыжков в длину и высоту с жёлто - оранжевым песком озера Яровое. Конечно же, были и секторы  для метания диска, копья, толкания ядра, а ещё и учебной гранаты.
       Устраивали здесь свои малые Олимпиады среди  соседних улиц. Волейбольная  площадка -  проще некуда, два столба  да  сетка.  Простенькие футбольные  ворота.  Всё это, но только под открытым небом - без забора и трибун.  Дикий степной стадион, который  тихими  летними  вечерами собирал подростков  и молодёжь. 
       Я обычно захватывал на утренние пробежки  диск, а приятель  копьё. Тоже  нашлись  мировые метатели, однако свои же рекорды они время от времени обновляли.
После пробежки - километра полтора, не меньше, восстанавливали дыхание и переходили к разминке.   
       А потом  – метали в одном направлении.  Дмитрич – дюралевое  копьё много выше его по росту,  а  я – диск, который  после   двух   оборотов   тренированного тела  в   круге, он  вылетал,  словно из пращи, а Дмитрич  с разбега, семеня ногами  на последних метрах до запретной черты,  ухая и подаваясь корпусом вперёд,  досылал копьё, придавая  ему нужную траекторию. Копьё улетало дальше, вонзаясь  остриём в землю, и торчало, подрагивая некоторое время. Вибрировало от резкой остановки.  Диск же мой падал тяжело, плашмя,  двигаясь по инерции  и вращаясь вокруг оси,  теряя скорость и  сметая по инерции  редкие кустики чахлой  полыни.
       После такой насыщенной  разминки  возвращались и принимали  душ. Под холодными струями,  обжигающей  молодые тела воды, вскрикивая от восторга.  Завтрак. И  – на работу:  Дмитрич - на радиозавод, где возглавлял  отдел  конструкторского бюро, а Степан   в среднюю школу, где начинал свою педагогическую деятельность физруком.
       Редкое  утро обходилось  без подобных тренировок. Втягивались.  Далёкие семидесятые прошлого века…
   
               

                Ящик эскимо
 
 -Держи Лося,- таким прозвищем окрестили меня уставшие защитники команды  "Чёрных буйволов", когда я снова прорвался с мячом к их воротам.
  -Бузотёра  прикрой,- орал вратарь, колобком перекатываясь, на своей площадке перед воротами, пропуская третий мяч.
        Так, зачинщиком наших атак прозвали Дмитрича, капитана дворовой команды "Тайфун".
  - Да их тут всех держать надо! Прут как оглашенные,-   недоумевали   многочисленные болельщики "Чёрных буйволов", не команда, а вихрь!
        Ребята, как говорится, вошли во вкус, поверили в свои силы, не стушевались,  рослых парней и дядек в чёрном трико и футболках с эмблемами бычьей головы  с красными от ярости глазами, для устрашения.
        Это была наша вторая встреча. Первую мы уступили по двум причинам: играли не в полном составе и выполняли наказ Дмитрича, не выкладываться, а присматриваться к игре противника.
        Вратарь индивидуальное и совсем странное задание получил - пропускать  мячи и хвататься за голову. Он пропускал и хватался. Полный конфуз. Ребята ему даже кулаки показывали.
        Мы  тогда играли в пол силы и присматривались, но пропущенные мячи переносили болезненно. Дмитрич только успокаивал нас и подмигивал, посвёркивая стёклами очков, мол, так надо.
       Помнится уже в первом тайме, буйволы стали разболакиваться - снимать футболки, невыносимо жарко в них да ещё с длинными рукавами. Некоторые из игроков  подвязывали снятую  футболку к торсу, и бегали по полю, тряся ею, словно юбкой, а спереди мотались рукава, а кто-то  бросал свою, не глядя, на скамейку запасных.
       У нас же формы, кроме трусов и кед никакой. А тут всё смешалось. Наши загорелые тела и их белые, худые и полные.
       А о вратаре, шустром таком  Колобке и говорить нечего - с таким пузием, но мячи доставал неплохо,  как  знаменитый Хомич, из-за правильно выбранной позиции. Мы это потом тоже учли.
       Тактика завлечения сработала. Мы проиграли. Парни и дядьки успокаивали ребят. Хлопали по плечам, отмечая слабую подготовку. Лучше, мол, тренируйтесь. Те, смущаясь, кивали головами. Дмитрич разводил руками, изображал полную растерянность.  Сработало.
      Договорились на следующее воскресенье об официальной встрече. Даже пари заключили:  ящик мороженого. "Считайте, что мороженное мы уже выиграли, но вас, проигравших, угостим. Закупайте",- с тем и уехали в заводское общежитие, где жили.
       Дмитрич провёл разборку полётов. Особенно, к недоумению некоторых, угрожавших кулаками, похвалил вратаря, и объявил о регулярной ежедневной подготовке к встрече на воскресенье. Я, как физрук, с каждым занимался индивидуально. Что и говорить, нас взрослых двое, остальные школьного возраста с 7 по 9 классы. И мы стали готовиться.
       Я по своим каналам договорился о судействе.
И вот – в воскресенье, в полдень, игра состоялась. К нашей экипировке  добавились только белые гетры. Буйволы предстали в той же форме, с  эмблемами,  на бычьих мордах, где  глазищи, как символ победы, горели призывно и угрожающе, подобно зевам мартеновских печей, требуя победы. 
       Перед   началом игры Дмитрич, наш капитан команды, выдвинул одно  условие судьям и "Чёрным буйволам"
  - Никаких отклонений в форме. За нарушение штрафной в сторону ворот.
  - Да хоть пенальти,- отпарировали заносчиво гости.
  - Пенальти, так пенальти,- согласились и судьи.
      С выбором ворот особо не заморачивались. Ветра нет. Солнце сбоку. Ворота соответствуют стандарту - ни больше, ни меньше. Свисток и игра началась.
       Мы разыграли мяч и устремились вперёд. Буйволы отбили нашу атаку и рванули,   да все. Мяч заплясал на нашей половине поля. Даже пару голевых моментов создали. Но мы выстояли. Я с левого фланга, Дмитрич с правого всё чаще стали бывать на вратарской площадке противника.
       Несколько  ударов едва не достигли цели. Вратарь заволновался, и голы не заставили себя ждать. Правда, и нам один "влепили",  размочив счёт.
       Видно было, что буйволы стали выдыхаться, но на их счастье, тайм окончился, и они кинулись под тень раскидистого клёна. Снимали пропотевшие футболки. Жадно пили воду, утоляя жажду. Учитывая погодные условия - жаркий день, судьи продлили перерыв до двадцати минут.
      Мы, в кружочке обсуждали игру 3:1 в нашу пользу, конечно, обескуражил противника, однако всё должен решить второй тайм. Он и решил. Началось  с нарушений.
       Буйволы физически не могли в такую жару играть в футболках. И вышли на футбольное поле кто с подвязанными на талии ( у кого она была), кто на плечах.
       Короче, судьи тотчас отреагировали на нарушения. Последовало пенальти, и вот уже вратарь Колобок вынимает из сетки мяч. Конечно, завозмущались. Но, уговор,   реплика: "Да хоть пенальти"! - урезонили их. Они рассердились. Стали играть на грани фола и грубо. Тактика не сработала. Назначили ещё пенальти.
       Дмитрич мастерским ударом "сухой лист" посылает мяч в дальний верхний угол ворот, почти в "девятку". Такой мяч Колобок взять уже не смог.
       И всё! Выдохлись на этом. По футбольному полю они уже не бегали, а волочили ноги. Зато наши в белых гетрах мелькали у них перед глазами - сказались тренировки. 
       Мы наседали, и противник ушёл  в глухую оборону. Наш вратарь   заскучал на штрафной площадке и выходил дальше, отдавая  нам мяч, случайно  залетевший на нашу сторону.
       Кому из них пришла шальная мысль взяться за руки, они и сами не помнят. Только взялись и цепью встали у своих ворот, а потом пошли в наступление. Катили мяч перед собой. Судьи опешили, а самый маленький из наших, Васёк, подсуетился, нырнул  под руки и отправил мяч в пустые ворота.
       Этот демарш окончательно деморализовал команду. Не дотянув до финального свистка, буйволы покинули поле.
       Возмущались, махали руками. Переругались меж собой даже, но не забыли про пари и послали нарочного на авто за ящиком эскимо.
       Не знаю, едят ли вдоволь эскимо эскимосы, а ребятишки от пуза наелись, и проигравших  угостили…

               

                Москва декабрьская

       И сразу рисуется картинка.  Конец  девяностых  уходящего двадцатого века. Москва декабрьская. Скоро Новый год. Год Лошади. Воскресенье. С утра, с Измайловской стороны да на метро, ближе к центру столицы. К Арбату, единственной пешеходной улице, что так притягивала многих гостей своими достопримечательностями.
        Я любил бывать там, и, будучи   месяц в командировке на переподготовке,  обычно в субботу или  воскресенье, туда наведывался. Привлекали меня, сибиряка, всевозможные выставки под открытым небом.  Художники за своими мольбертами и этюдниками, удивляли  своими талантами, создавать портреты желающих, за пять минут сеанса   углем или  карандашом на ватмане.
        Желающие окружали.  Любопытствующие  глазели.  Очередная колоритная натура уже восседала на стуле у ближайшего ко мне этюдника. Парень, видно  было издалека. В рысьей шапке ушанке, отороченным  мехом полушубке. На ногах унты в гармошку. Усики  рыжевато топорщились под курносым носом, а  из-под  шапки  выглядывал волнистый  чуб. Лицо простоватое, но в прищуре серых глаз пряталась хитринка.
        Земляк - сибиряк, не иначе.  Подошёл поближе. Коснулся верха шапки. Пальцы утонули в мягком  ворсе рысьего  меха. Парень обернулся:  "О, земляк, - воскликнул, и ты в такой же.    С одного выводка видать. Откуда"? "Из  самого Красноярска, сиди уж, сибиряк, не отвлекайся".
        И вот на чистом листе ватмане появились вначале точки, потом контуры, потом части лица. Кто успевал наблюдать за быстрой и точной рукой,  сравнивали и поражались, как    мастерски работает на лёгком морозце  художник, порой отогревая зябнущие пальцы, цепко держащие карандаш.
- Ну, как я там, рождаюсь?- тенорком спрашивает  сибиряк. 
- Один в один,- басит, стоящий за спиной художника  тщедушный наблюдатель.  Я вижу, как мягко и точно скользит уже широкая щетинистая  кисть,  растушёвывая  штрихи на шапке. Фактура меха рыси выступает явственно. Вот он прошёлся по бровям, усикам. Коснулся подбородка и губ. Портрет ожил, а глаза с прищуром и хитрецой сверкнули даже  лукавинкой.
        Приглашает посмотреть. Натура топчется у этюдника довольнёшенько.  Берёт свёрнутый в рулон лист ватмана со своим портретом, протягивает художнику десятку и исчезает в толпе.
        Я  было за ним,   пока шапка не исчезла, догонять, как мне помешал какой-то пешеход, явно не желавший уступать   дорогу. Отодвигаю рукой, он, как стена. Пытаюсь обойти, он опять на пути. Подымаю глаза, а в упор, нос к носу такие знакомые, с улыбкой на лице, глаза из-под роговой оправы очков поблёскивают.  Это был Дмитрич!
        И мы кинулись обниматься! Как!? В Москве!?  Это же не стог сена, и я не иголка!? Оказалось всё гораздо проще. Накануне он из Армавира позвонил на Алтай. Там-то и сообщила, что я в Белокаменой,  проживаю в общежитии,  в районе Измайловского парка и адрес дала. Он по адресу. А у нас, командированных, уговор такой:  кто куда идёт- едет, обязательно  сообщать оставшимся товарищам. В тех девяностых никакой сотовой связи не было. Так-то. На всякий случай!
        Получил он мои координаты, когда заглянул в  общежитие. Круг поиска значительно сузился. Зная, что я неравнодушен к изобразительному искусству,  там  Дмитрич и нашёл меня. Мы шли обнявшись. По пути попалось кафе под открытым небом.
        Столы и скамейки стояли в углублении улицы. Мы завернули. Вклинились в очередь. Меню было неразнообразным. Остановили своё внимание на блинчиках с красной икрой и, поскольку все налегали на пиво, а больше никаких напитков не было, ограничились парой кружек. 
        Уселись за столик, пена от минутного морозца сразу приуменьшилась. Скукожилась, как бы сказали в нашей сторонке. Его уж пить, так сразу. Залпом, пока не остыло, или добавлять водчонки для ершистости.  И тут приятель, хитро улыбнувшись, лезет в сумку и достаёт бутылочку домашней настойки. Словно фокусник, ловким движением,  ставит пару стопок. За ними появляется кружок  тоже домашней колбасы, хлебушек  ржаной, и мы  продолжили, закусывая и чокаясь, нашу беседу. Лет десять как не виделись, после того, как семейные обстоятельства потянули его вернуться на свою малую родину.
        Дошли до блинцов и умяли их, в головах уже  заплясал шальной юмор.
- А, что? - выдал он, - Блинцы с настоящей икоркой были?
- Да ты что?- удивился я. – Есть, разве, ещё и того… не-на-стоящая?
- Наловчились из морских водорослей. И чёрную, и красную производить. Не отличишь.
- Так мы что? Умяли фальсификат? - выдал я слово-перл.  - А не пойти ли нам разобраться по какой цене он нам обошёлся?
        И пошли выяснять. Решив по пути, что если не надули, то взять по порции ещё.
        Удивление наше было запредельным. Оказывается, была и та икра, и эта. Попробуй теперь определить, какую же мы икорку уже с блинчиками умяли. В наличии не было ни той, ни другой.   Закончилась, так заверили нас. Несолоно хлебамши, мы вернулись к столику, который был пуст. Кружек, с нетронутым нами пивом, не было. Хорошо хоть его сумку не увели, что сиротливо поджидала хозяина под лавкой.
- Делаем ноги, - трезвея,  предложил Дмитрич, - а то и за кружки, упаси Господи, разинь  таких, рассчитываться ещё прийдётся.
        И мы, взрослые интеллигентные люди, подобно шалунам, исчезли в толпе...
               
               
               
 
                Поиски


        Как же долго Степан Петрович  Дмитрича искал! И вот нашёл. Если бы не разъехались, да в разные стороны. Переезды всегда чреваты на отвлечения от привычного уклада. Степан Петрович  оказался за Барнаулом, а Дмитрич на Кубани. 
А тут ещё перестройка, эти девяностые прошлого столетия. Рухнул Союз. Полнейшая неразбериха во всех сферах. Полная неопределённость. Письма возвращались с припиской, что адресат сменил местожительства.
        Не до поиска, и только с появлением компьютерной техники, возобновлялись, но тоже  безуспешно.
        Сайт  "Одноклассники" по запросу выдавал до сотни Дородновых, и лишь один москвич подходил и по инициалам, но был гораздо моложе разыскиваемого Степаном Петровичем  того Дмитрича. И вот однажды…
        Да - да, случайное знакомство с жителем родного города разыскиваемого приятеля - Дробышевым Петром Яковлевичем, который жил неподалёку, позволило прояснить ситуацию. Он нашёл квартиру  в приличной  хрущёвке и лишь  у бывшей  соседки Дмитрича, совершенно случайно получил нужную информацию. Оказывается,  Дородновы семьёй давно переехали в Ставропольский край, станицу Урбанскую и живут с родителями жены Владимира Дмитриевича.
   
        Тут же она в "Одноклассниках" вышла на них - дружили и часто общались, и сообщила о таком вот розыске. Александра Петровна удивилась и обрадовалась. Пока обменивались короткими сообщениями. Потом подключили и Скайп.
Конечно, хоть и с трудом, но узнали друг друга, так как виделись всего раз, когда, путешествуя по Горному Алтаю конным маршрутом, на обратном пути заглянули в гости к Степану.
        Это было то славное советское времечко, когда Аэрофлотом летали много и чаще: цены были   доступные, да и самолётов хватало. Друзья мои – семейная пара из Армавира, далёкого южного города, – изъявили желание отдохнуть в Горном Алтае. Причуды, скажете?! Допустим. Однако ежегодные лет- ние поездки отпуска на Чёрном море – оно -то рядом – приелись.
        Бывали они и на Балтике: в Юрмале, Калининграде, но ни янтарный край, ни песчаные ухоженные пляжи больше не привлекали. Захотелось новизны! Экзотики! Потянуло на Алтай, в нашу сторону. Нам же ни слова. Сюрприз, видимо, готовили.
        Поднакопили деньжат. Он – инженер, она – доцент. Люди грамотные. Проявили инициативу. Путёвки "Конный маршрут" – не ахти ими кого и соблазнишь – оставались мало востребованными.
        А они клюнули. С дневными переходами, ясное дело, в седле, на низко- рослых, спокойных, выносливых лошадках. С ночёвками в палатках и сёдлами вместо подушек. Походной пищей с дымком. Минимум удобств и максимум романтики. За неделю залётные наши одичали, ноги колесом, как у заправских кавалеристов. 
        В общем, налюбовались красотами неземными, намаялись в досталь, нахлебались романтики. И как только оказались в республиканском центре – городе  Горно - Алтайске, тотчас отбили телеграмму: «Встречайте, друзья - приятели, путешественников-туристов»! А  от Горно - Алтайска  до нашего села, дорога, как известно, через Бийск пролегает. От Бийска,   по их  понятиям, рукой подать, да и по нашим меркам тоже, если  автобусом.
        Встретили   их жаркой банькой с берёзовым веником, щедрым застольем да песнями в саду под луной.
        И пока залётные гостили, успели наши достопримечательные места им показать.  Есть что посмотреть: и Красный яр, и Ульяновский пруд, и Чумыш с водой парного молока и расчудесным пляжем-песочком, и...
        Отоспались они на пуховиках-подушках, приобрели цивильный вид, про конно-маршрутную романтику уже не вспоминали, и засобирались домой.
Аэрофлотом: "Барнаул – Москва – Армавир".
        Перед отъездом отзывает меня приятель в сторонку.
– Совет твой нужен, – раскрыл рюкзак и содержимое аккуратно на садовый столик и высыпал. А там, корешки-коренья. – С собой в самолёт брать рискованно. Досмотр, то да сё. Ты их перебери, высуши до кондиции да посылочкой и пришли. А? Маралий, золотой корень. Знатные! Силу придают.
        В те времена мы, поверьте на слово, ни о какой такой  «импазе» и прочих чудо - препаратах понятия не имели. Да и теперь не жалуем.
– Проводник наш как-то разоткровенничался и показал нам эти растения, уже тогда в Красную книгу занесённые. Мы тайком и накопали.
– Да куда же столько! – вырвалось у меня.
– А ты что, думаешь, мы к вам каждое лето летать будем?
        Проводили гостей. Отослал я посылку. Поинтересовался свойствами корешков, и узнал, что жена   их сразу под свой контроль взяла: по порциям расфасовала и сказала, что сама знает, когда и сколько запаривать и как поить отваром. Признался, что очень помогает: бодрит и молодит; ещё сообщил, что следующим летом решили на Байкал махнуть, омуля отведать.
        Вот такие они, залётные, наши.
Планы, планы... Кто же мог предвидеть, что станем свидетелями распада Союза и того бедлама, что на всех обрушится. Какие уж тут планы? Какой Байкал?
        В конце   разговора, проскользнула  нелепая просьба у Степана Петровича: "Передавайте привет Дмитричу, когда будете у него".
        Ему пообещали обязательно передать.