Не мешайте работать!

  В одном российском городе с населением в шестьсот тысяч человек случилась весьма странная для цивилизованного мира история.
  Государственная дума издала новый указ, один из тех, с помощью которых причиняется добро тихому и незлопамятному населению. Указ состоял в следующем: необходимо к две тысячи семнадцатому году сократить количество детей в детских домах. Работники органов  опеки по всей стране рьяно принялись исполнять очередное  решение, не вызывающее у них ни тени сомнения. С таким же рвением отнеслись к этому дамы, заполняющие своими телами все просторные кабинеты иркутской службы защиты интересов детей.
—Хотите взять ребёнка в семью? Никаких проблем — с вас справка о несудимости и о заработной плате.
—Отказываетесь от обязанностей опекуна? У нас не положено. Да, да. Вы уж там как-нибудь справьтесь.
—У вас изменились обстоятельства? Нет, для сирот у нас нет мест — интернаты переполнены, там бардак, оставьте ребёнка в семье.
И так весь день все будни без исключения.
 
  Но однажды защитники интересов детей не на шутку испугались: указ сверху шёл вразрез с «указом» снизу. Нашлась одна женщина, которая упорствовала в своём решении настолько, что ежедневно во все инстанции летели жалобы  на некомпетентность «соединителей» семей. Женщина эта прошла все истязания мудрыми блюстительницами порядка в лице специалистов опеки и не сдалась. Ей надо было оформить девочку в интернат, но на всех этапах она встречала невероятные препятствия.

  Всё началось с того, что Валентина Петровна однажды увидела девочку-подростка, которая раскладывала какие-то пакетики под мусорный бак. Женщина заинтересованно спросила:
—Девочка, всё ли в порядке? Может, ты что-то потеряла?
—Нет, нет, я ничего не потеряла, — словно испугавшись, спешно пробормотала высокая тощая большеглазая девочка.
—А что ты здесь ищешь? Или прячешь?
—Ой, вам показалось, — смущённо ответил ребёнок, не ожидавший такого пристального внимания.

  Валентина Петровна была женщиной немолодой, одинокой и потому более, чем другие,  заинтересованной в том, что происходит вокруг. Она проницательно разглядывала угловатого подростка, пытаясь понять, есть ли в ответе лукавство и откуда растерянность.
Однако девочка смущалась недолго:
—Катя, — представилась она, широко улыбаясь.
—А я Валентина Петровна, — теперь она и сама смутилась, не ожидая от девочки такой открытости и такого добродушия.

  Они познакомились. Потом пошли к Валентине Петровне пить чай. Оказалось, что Кате двенадцать, она живёт по соседству с Валентиной Петровной — всего лишь через два дома. Когда Катя разговорилась, женщина узнала, что её мама серьёзно больна, папы никогда не было, поэтому Катя сейчас под присмотром брата. Она работает на него — разносит какие-то пакетики и прячет их в разных местах, пакетики запрещено показывать другим, прятать надо быстро, пока никого нет. На выходные Катя возвращается к маме в другой район, там больная женщина уже ждёт девочку — без ухода ей очень тяжело, поэтому девочке приходится все выходные трудиться у мамы, ухаживая за ней, готовя еду на неделю, убирая дом.

  Слушая Катю, Валентина Петровна вздыхала про себя: такая девчушка милая, а сколько проблем лежит на её хрупких плечах! Теперь понятно, почему она такая худенькая, так бедно одета, почему у неё такой грустный взгляд. Как жаль девочку!
Просидели вечер. Катя с интересом разглядывала картины, которых было много в небольшой, но уютной квартирке Валентины Петровны. Старый рояль, трюмо, гобелены на стенах — хозяйка любила создавать уют, но в её квартире было полно вышедшего из моды барахла: плед с вытертым начёсом, нерабочая швейная машинка, кресло с поломанной ножкой, ковёр с неотмывающимися пятнами. Она жалела вещи и скупилась их выбрасывать, поэтому накапливала то, что нужно и не нужно. А девочка была сметливая, глазастая — быстро сообразила, что Валентина Петровна зарастает старьём и пылью и дала бойкий совет:
—А вы позовите дворников, дайте им пятьсот рублей, они вам всё ненужное и вынесут. У меня бабушка тоже много всего копила, а как умерла два года назад, так и вещи с ней ушли — дом после смерти бабули сгорел вместе с тряпьём, да и кому от тряпья была бы польза?
—И точно, —подумала женщина, — девчушка-то права.
Так и провели вечер: Валентина Петровна узнавала гостью, а та, почувствовав себя уверенно и свободно, щедро выливала на пожилую женщину подробности своей нелёгкой жизни.

  После этого вечера знакомства доверчивая Катя частенько бывала у Валентины Петровны. Но однажды она пропала надолго. Сначала её не было неделю, потом две, потом и месяц прошёл — затосковала Валентина Петровна — приглянулась ей милая Катя.

  Когда она уже отчаялась увидеть девочку, та пришла. Они не виделись примерно два месяца. Но за эти два месяца произошло столько всего: брат Кати оказался наркодилером, он использовал сестру в своих преступных интересах: это она своими худенькими ручонками раскладывала везде мешочки со «смертью», это она по поручению старшего брата, пугливо озираясь по сторонам, спешно искала нужное для закладки место, а после бегала в банкомат и снимала деньги, которые перечисляли желторотые глупцы, играющие со смертью. Ей было двенадцать, и она была в тисках опытного, ловкого, беспринципного торговца смертью. Днём работа на брата-«бизнесмена», вечером тоскливое и мрачное одиночество в квартире  с ободранными обоями и старым паркетом, пустой и неприглядной, в выходные — боль и страдания умирающей матери. Катя уже давно была на «домашнем» обучении, которое было для неё таким же призрачным, как тихое, спокойное, полноценное детство. Но безысходность не длилась долго: брата поймали, он попал в СИЗО, начался долгий процесс — его пытали, выбивая показания, потом шили дело, потом вызывали свидетелей. Следователи с особой неприязнью ловили таких промышлявших на чужом горе дельцов. Считая себя вправе добывать показания любыми путями, не брезговали и мешок на голову накинуть, и отколотить дубинками, и в холодную воду окунуть головой, чтобы быстрее признавались. Таким варварским методам подвергли и брата Кати. Опросили и её, и девочка всё рассказала: как брат обещал, что это не опасно, что «ничего не будет» в силу её возраста, что не знала она, какие это на самом деле «посылочки».
Мама, ошеломлённая таким поворотом событий, рыдала и в отчаянии ломала пальцы на руках, сжимая их со всей силы, она кричала и билась о край кровати (болезнь сковала её  и большую часть времени она лежала) — все  надежды матери были на сына, она так верила ему, так радовалась, видя, что он где-то работает и хорошо выглядит. Он был скуп на слова, неприветлив, посещал мать очень редко, а посещая, просил у неё деньги, но материнское сердце слепо и неуклонно: её сын лучший, он не способен на плохое.

  Реальность убила её: сын оказался наркоманом, потом, крепко подсаженный на «соль», стал распространять ядовитый порошок сам, потом втянул сестру. Обессилевшая, еле живая, ехала мама в СИЗО, чтобы отвезти сыну немного продуктов и вещи. На встречи не пускали, поэтому, отдав передачку, она сидела внизу, с другими несчастными матерями, и они плакались друг другу на несправедливую, неприглядную жизнь, которую «подарили» им собственные дети и жестокая система, порождающая безнаказанность для тех, кто тоннами вёз в страну наркоту, успешно минуя все границы.

  Катю мать возненавидела, считая её виновницей произошедшего: это ведь она рассказала следователям о том, что брат и её вовлекал, тем самым потопив его окончательно.

  Катя начистоту выкладывала всё Валентине Петровне — ей не с кем было поделиться, а на душе кошки скребли.
Тогда впервые задумалась Валентина Петровна: что-то будет теперь, как узнает опека о том, что девочку вовлекали — заберут у мамы.
Не знала тогда женщина, что опека и реальная жизнь — разные миры: в одном на бумажках тысячи счастливых детей живут в семьях и радуются, в другом — несчастные, брошенные на произвол судьбы, терпят лишения, побои, их насилуют, вовлекают в преступления, и они страдают при молчаливом согласии «защитников».
Мама Кати продержалась полгода — сын убил её, ввязавшись однажды в наркотики, так болезнь не могла подкосить, как он — молниеносно. Брата посадили на долгих десять лет, а Катю оформила на себя сводная сестра.

  Девочка очень боялась попасть в интернат, поэтому, услышав предложение сестры, с радостью согласилась на её условия. Как позже узнала Валентина Петровна, условия были просты до дрожи: сестра забирает себе деньги, которые выделяются Кате, отмечается в опеке, а Катя её не беспокоит — живёт как знает у себя в квартире.
Первое время всё было неплохо: Катя часто бывала у Валентины Петровны, которая заменяла ей близкого человека. Но потом произошло ужасное: девочку окружили какие-то  новые знакомые. Выяснив, что живёт она одна, стали к ней часто наведываться. Валентина Петровна узнала не сразу, а узнав, решила вмешаться: предложила Кате переехать к ней, квартиру сдать. Но девочка резко изменилась: из покладистой и милой она превратилась в строптивую и грубую. Видимо, сказывалось влияние весьма своеобразных новых друзей. Тогда-то впервые и обратилась Валентина Петровна в органы опеки.

  На дворе была весна, снег таял и растекался лужами по тротуарам, чаще радовало солнце. Женщина с большим сомнением шла в это незнакомое ей место и думала, что же она скажет.

  В большом здании сновали люди. Здесь были семьи и просто одиночки, иногда мелькали специалисты — те самые грузные женщины, еле передвигающие свои откормленные за государственный счёт зады. Валентина Петровна отметила про себя, что вид у «защитников интересов детей» по большей части отстранённый: они пробегали, не смотря по сторонам, неся в руках бесконечные папки с документами. На Валентину Петровну никто не обратил внимания. Она с час  простояла в очереди и когда подошёл её черед зайти, устало поднялась и поплелась в кабинет.
Первым бросился в глаза портрет нынешнего и  всевечного президента, надоевший и примелькавшийся в других государственных местах. На столах стояли вазы с цветами, было свежо и приятно. Валентина Петровна взбодрилась от глотка ароматного весеннего воздуха (форточки были открыты настежь) и уже более уверенно подошла к столу того самого представителя опеки, который занимался Катиным делом.
—Здравствуйте. Я хотела поговорить с вами о девочке, которая находится под опекой. Это Катя Власьева, ей двенадцать лет, она осталась сиротой.
—И что вы хотите?
—Хочу, чтобы вы помогли в данной ситуации. Дело в том, что Катя живёт одна, сестра, оформившая опеку, не приезжает к ней совсем. А без присмотра девочка, как мне видится, попала в дурную компанию. Понимаете, раньше она заходила ко мне, теперь же бывает редко, а когда заходит — я не устаю удивляться переменам: яркая косметика, вызывающая одежда, какой раньше не было, какой-то странный запах, отдалённо напоминающий сигаретный дым. А ведь ей всего двенадцать лет!
—И что же мы должны, по-вашему, сделать?
—Не знаю, ведь это ваша работа — с детьми, вы знаете их психологию и можете принять участие, — робко проговорила Валентина Петровна. — Кроме того, есть вопросы к сестре: она ей сводная, живёт отдельно, как говорит Катя, у них взаимовыгодный контракт: сестра забирает себе пособие, предназначенное ребёнку, а Катя за это получает свободу: живёт одна, никто её не трогает и, главное для неё, она не в интернате. Почему-то она очень боится интерната.
—Правильно боится. Вы знаете, что там группы АУЕ?
—Я не знаю, что это.
—Группы смерти. Дети погибают.
—Постойте, но ведь государственная защита предполагает присмотр за детьми, разве в интернатах нет воспитателей?
—Послушайте, есть или нет, но там наркотики.
—Наркотики? — недоуменно переспросила Валентина Петровна.
—Да.
—Так Катя и так стала жертвой наркодилера, её собственного старшего брата, только как это может попадать в интернаты?
—Вы просто не знаете, как всё обстоит на самом деле.
—Почему же государство не наведёт порядок в интернатах?
Этот вопрос был проигнорирован — специалист опеки, женщина средних лет, с потухшим взглядом, монотонным голосом спросила, что ещё требуется Валентине Петровне.
Валентина Петровна никак не ожидала такой реакции. В её представлении органы опеки были оплотом справедливости, местом, где каждый ребёнок может получить помощь и защиту, где есть участие, где соблюдаются законы. Поэтому она сделала ещё одну попытку.
—Понимаете, Катя сейчас в таком возрасте опасном — несмышлёныш ещё, ей присмотр нужен обязательно, а сестра, что сестра? Деньги забирает и живёт себе припеваючи — не участвует она в Катиной жизни. Совсем.
—Женщина, как вас зовут? Валентина Петровна? Так вот, Валентина Петровна, по закону ребёнок имеет право на семью, а вы пытаетесь лишить его права воспитываться в семье.
—Так вы поймите…
—Следующиий!

  Валентине Петровне пришлось уйти. Она никак не ожидала такой реакции и сейчас, опустив плечи, робко поглядывая на других специалистов, незаметно выскользнула из кабинета. Почему-то ей было стыдно. Казалось, что она не сумела донести самое важное — Катеньку сейчас нельзя оставлять, ни в коем случае. Но у неё не получилось. От природы скромная, Валентина Петровна, однако, в случае необходимости, становилась дерзкой и уверенной в себе. В этот раз она сплоховала, но решила, что потом найдёт в себе силы повлиять на ситуацию.
Через несколько дней она встретила Катю: случайно в компании ребят заметила знакомое лицо, Катя, милая девочка, которая ей так полюбилась, курила и потягивала из бутылки какую-то жидкость, бутылка была в пакете, поэтому не понятно, что пила девочка. Валентина Петровна подошла.
—Катенька, а я так давно тебя не видела. Подойди, поговорим с тобой.
Девочка на секунду опешила, потом же резко бросила:
—Мне некогда.
Видимо, почувствовала, что Валентина Петровна спросит про сигарету и жидкость в бутылке, и побоялась — не хотелось в компании ребят становиться белой вороной. Она уже видела, как другие подростки общаются с родителями и быстро скопировала новую манеру.
Валентина Петровна не ожидала холодности и грубости.
—Катя, приходи ко мне, как сможешь, — лишь неуверенно проговорила она.

  Все последующие дни Валентину Петровну мучила бессонница: она думала о резкой перемене в сироте, о равнодушии опеки, о корыстолюбии сестры, о дурных влияниях и, главное, искала решение. Её беспокойный мозг, как печатная машинка в руках опытного стенографиста, стучал мыслями: а что если, а как, куда, каким образом — множество всего крутилось в голове. Таким уж человеком была Валентина Петровна — в сложной ситуации не успокаивалась, пока не разложит всё в уме по полочкам, не выяснит, не найдёт решение. К брошенным детям она была неравнодушна — насмотрелась на таких вдоволь: на центральном рынке Иркутска ещё несколько лет назад сновали мальчишки с пакетиками клея — они дышали ядом, и не было зрелища печальнее. Тогда она была бессильна: можно было только купить булочку или пакет молока такому ребёнку, но забрать пакет с ядом не представлялось возможным. Она честно пыталась — это вызывало агрессию. А мальчишкам было лет по одиннадцать-двенадцать, как раз как Катя. Полицейские  равнодушно сновали мимо — их участок был рядом служебным входом на рынок, но всё, что их действительно интересовало, — это мзда, которую они собирали с торговцев, продающих что-то без официального разрешения. Мальчишки с клеем были настолько приевшейся картиной рынка, что их попросту игнорировали. Как теперь поняла Валентина Петровна, их дважды предали: сначала пьющие родители, потом равнодушное государство в лице беспечных прожирателей налогов — бесконечных бумажкомарателей из опеки. В отчётах они писали, что всё прекрасно: столько-то детей находятся в семье, столько-то в интернатах,  они проводят работу с семьями, и она даёт положительные результаты. А на деле интересы юных наркоманов никто не защищал. И умирали они где-то в подворотнях, всеми покинутые, убитые людским равнодушием. А потом появлялись новые — смена менялась.
Валентине Петровне было больно думать об этом. Она вдруг вспомнила, как пыталась привлечь полицейских, но в отделе полиции её осмеяли:
—Это же отбросы, успокойтесь, женщина, их путь предрешён.
—Отбросы? Но ведь они дети, дети не могут быть отбросами.
—Вы знаете, кто их родители? Опустившиеся алкаши.
—Ну и что. Разве это даёт право ставить на них крест?
—Женщина, у нас тут не философский факультет, не мешайте работать.
И Валентине Петровне ничего не оставалось, как уйти.
Она сама, своими силами, пыталась поговорить с ребятами, отнять клей, покормить, но всё было тщетно — проблему нужно было решать иначе.

  Думая о Катеньке, Валентина Петровна даже сжималась от боли и стресса — она как будто не чувствовала  своих ног и рук, не чувствовала себя.
Утром, после одной из бессонных ночей, Валентина Петровна твёрдо решила переманить девочку к себе  и заняться её воспитанием.
Как-то Катенька упомянула, что у неё в марте день рождения, Валентина Петровна решила выяснить, когда именно. Связь с девочкой была только через её знакомую — они дружили.  Валентина Петровна знала её плохо, но примерно представляла, где она живёт, поэтому отправилась туда не медля.
 
  Маша, полная прыщавая девочка, вызывавшая сочувствие своим неказистым видом — кривыми выпирающими зубами, низким ростом, чересчур крупным лицом и маленькими близко посаженными глазами — открыла не сразу. Но, хоть она и была некрасива, её глаза сияли добротой. Маша пригласила Валентину Петровну, между ними состоялся небольшой разговор:
—Маша, я знаю, вы дружите с Катенькой, ты помнишь, когда у неё день рождения?
—Двадцать третьего марта, — выпалила Маша.
—А где она живёт, не подскажешь?
—А зачем вам?
—Понимаешь, мы дружили, а теперь она вдруг разобиделась, я не понимаю, что произошло, очень хочу помириться с Катенькой, с днём рождения поздравить.
—А, ну это можно. Лесная, 24, квартира пять на втором этаже. А когда вы к ней пойдёте?
—В день рождения, а пока прикуплю что-нибудь в подарок. Как думаешь, что ей понравится?
—Даже не знаю, мы стали меньше общаться, какие-то свои интересы у Катьки появились.
—Ладно, я подумаю. Может, электронную книгу.
—А ты чего, одна дома?
—Ага, мои уехали в «Слату».
—Ну ладно, Маша, я пойду. Спасибо тебе.
—Давайте. Вы там это, передавайте привет, когда увидите, если застанете её, конечно.
—Хорошо. Пока.
—До свиданья.

  Повеселевшая Валентина Петровна помчалась в магазин электроники. Деньги у неё кое-какие всегда водились, поэтому она выбрала неплохую электронную книгу и сразу её купила — решила не откладывать на потом.
Дома распаковала подарок, полюбовалась гладкой серебристой поверхностью, надела чехол, подключила к компьютеру, нашла произведения по своему вкусу и закачала в книжку. Хоть и была Валентина Петровна немолодой женщиной, с компьютером она обращаться умела, как и с другой техникой, — научилась на курсах, которые окончила как неработающая пенсионерка по программе местного правительства.
Одно важное дело было сделано — Валентина Петровна выдохнула.

  В ожидании дня рождения Катеньки она занималась своими делами, практически не думала о девочке, позволив себе отложить на время этот вопрос. Высадила рассаду любимых цветов — нарциссов, а ещё рассаду помидоров и огурцов - всё на любимую дачу.

  Незаметно наступило двадцать третье марта. Рано утром Валентина Петровна отправилась к Кате. Нашла не сразу — невысокий дом был старинной постройкой, вроде хрущёвки, и находился в стороне от главной дороги.
Катя открыла, зевая и потягиваясь.
—Опа-на, вот это сюрприз! А кто вам слил мой адрес?
—Здравствуй, Катенька. Как ты изменилась. Так быстро. Тебе не идут такие слова. С днём рождения тебя!
—Да? Ммм…Вы проходите, будьте как дома.
—Как тут у тебя тесно!
—Да, мама болела, мы ремонт давно не делали, от завалов вещей и тёмных обоев такое ощущение. Но вы пройдите на кухню — там светло, хорошо.
Валентина Петровна отметила про себя, что девочка сама не справляется с бытом и надо бы ей помочь, а то как-то совсем неопрятно.
—Катюша, а давай устроим уборку, я тебе помогу.
—Прямо в день рождения?
—Если хочешь.
—Ну, я не против.

  Два часа Валентина Петровна бегала с тряпочками — вычистила всё от туалета до балкона. Катя только успевала менять воду, выбрасывать мусор, прополаскивать тряпочки. Зато квартира через пару часов преобразилась — не узнать. Даже светлее стало. Некоторые ненужные вещи отнесли на свалку: старый сломанный табурет, древний выцветший зонт, мамины ботинки с дырявым носком — лет десять их не надевали. Квартира засияла. Потом пошли в «Пятёрочку», купили красивый торт — Валентина Петровна дотошно проверила состав. Набрали фруктов, купили соки, курицу на обед.  Домой тащили большие пакеты.
День прошёл прекрасно: Катенька и подарку обрадовалась, и участию Валентины Петровны, и её обществу. Девочка так радовалась — с момента смерти мамы в её квартире не было живой души, и она уже так привыкла к одиночеству, что забыла, как ощущается семейный уют, тепло общения.

  Вечером Валентина Петровна решила серьёзно поговорить с Катей.
—Катюша, я вижу, тебе одной сложно. И мне одной живётся несладко — не с кем по утрам пить кофе, вечером никто не ждёт моего возвращения, купить сладенького не для кого. Если бы ты перебралась ко мне, я была бы очень рада. Я понимаю, что мы с тобой мало знакомы, но, поверь, я желаю тебе только добра — ты милая девочка, и всё у тебя в жизни сложится благополучно. А пока ты не станешь взрослой, мы могли бы жить вместе.
—Тётя Валя, я не знаю, — смущаясь, сказала Катя.
—А ты подумай, милая, я тебя не тороплю.
И Валентина Петровна, убеждённая в том, что Катенька рано или поздно согласится, ибо это казалось ей самым разумным решением, спокойно пошла домой.
Дни шли за днями, Катенька ни разу не появилась у Валентины Петровны.
—Что же произошло? — прокручивала в голове все возможные причины женщина. — Надо бы сходить к ней.

  В ближайшее воскресенье Валентина Петровна посетила рынок, набрала фруктов и овощей, купила сладкое и отправилась к Катюше.
Девочка долго не отвечала, но Валентина Петровна слышала за дверью какие-то приглушённые голоса, поэтому долго не отступалась — звонила, стучала, звала.
Пришлось уйти ни с чем. На выходе из подъезда столкнулась с Катиной соседкой.
—Здравствуйте. Как мне повезло, что я вас встретила! Помните, несколько недель назад мы с вами виделись? Я к девочке Кате прихожу, к сироте.
—А, Катя. Вы знаете, что-то страшное происходит — Катя так резко изменилась.
—О чём вы?
—Прическа — розовые с фиолетовым волосы, рваные джинсы, в носу серьга, татуировки на руках. А главное — резкая стала, раньше всегда здоровалась, милая, скромная девочка была, сейчас же  мимо пробегает и не видит — смотрит в пол. И всегда вокруг неё вьются какие-то странные ребята.
—Как же так? Я тоже однажды видела её в компании, но ведь ей недавно только тринадцать исполнилась, а уже такое происходит. Ох, испортит девочку улица — несмышлёныш ещё.
—Это точно. У знакомых так паренёк на наркотики подсел, еле вытащили. Долго лечили, боролись за него, мало что помогало. Потом пошли на отчаянный шаг — отправили его в глухую деревню в Архангельской области — там священник таких потерянных собирает и лечит трудом, аскетизмом, тишиной. Через год вернулся — не узнать, не только сам спасся, ещё и другим стал помогать, к батюшке вернулся вытаскивать таких же несчастных, каким он сам был. Да вы простите меня, что-то я заговорилась.
—Ничего, ничего, давайте пообщаемся. А как же Катенька? Я эту девочку знаю недавно, но я не могу допустить, чтобы она погибла или пошла тяжёлым, болезненным путём. Катенька — ангел, а не девочка, просто ей в жизни крепко досталось — брат её использовал, сейчас вот сестра, а мама болела сильно и в последнее время винила её ни за что. Не просто так девочка обозлилась. Больно мне за неё — душа разрывается.
—Да что говорить-то, разве можете вы повлиять?
—Я предложила ей ко мне переехать. Учиться бы Катеньку устроила, присматривала за ней. Где в театр бы сходили, где в парк погулять, где съездили бы к моим родственникам — всё было бы ей на пользу. А сейчас где она, чем занимается? И не могу понять, где же она деньги берёт на такую разгульную жизнь?
—Да продаёт, наверное, вещи — мама у неё неплохо получала до болезни, жили они более-менее, видимо, скопилось что-то. Но это временно, тем более вокруг неё всякие асоциалы коршуном вьются. Цыгане вот приходили, а у них репутация плохая — с наркотрафиком связаны, потравили уже столько народу, где воровство, убийство или ещё что — тоже они. Не хочу ничего сказать, не люблю так по национальностям людей делить, но выходит не очень хорошо. Лучше бы Катьке держаться подальше от них. Вы уж ей скажите, ладно? Меня-то она слушать не будет, я ей один раз замечание сделала — они пиво пили, оставили бутылки в подъезде, а я возьми и скажи, так она обозлилась на меня, нагрубила. Правда, бутылки убрала, но отношения были испорчены, такие они в этом возрасте — слова не скажи, всё так воспринимают, что и врагом недолго стать.
—Пиво? Да что ж вы сразу не сказали?
—Так сказала ж — плохо дело.
—Ладно, мне бежать надо. Я приду ещё. До свиданья.
—Ну давайте, до встречи. А как вас зовут-то?
—Валентина Петровна.
—А меня Лидия Васильевна.
—Приятно.
—Взаимно.
Женщины помахали друг другу и разошлись.

  Валентина Петровна снова решила идти в опеку. На этот раз она чувствовала себя увереннее — знала: правда на её стороне.
Встретили её также прохладно — специалист что-то судорожно писала на листах: близился новый отчёт. И только Валентина Петровна успела начать, как её тут же прервали.
— Подождите за дверью, мне отчёт отправить нужно.
—Хорошо.
Прошло полчаса — Валентина Петровна уже успела устать, но держалась бойко.
—Заходите!
—Здравствуйте ещё раз. Я снова по поводу Катеньки Власьевой.
—Что опять?
—По закону я обязана сообщить в опеку информацию о ребёнке, который находится в опасности.
—Какой ещё закон?
—Гражданский кодекс, статья пятьдесят шестая.
—Да? Ну, вы первая по этой статье обращайтесь. И что же случилось?
—Вам нужно выехать на место и всё проверить: посмотреть, в каких условиях живёт девочка, чем она занимается, выполняет ли сестра свои обязанности опекуна,  поговорить с Катей, объяснить, как важно сейчас учиться — по закону ребёнок до шестнадцати лет должен где-то учиться, а ей всего тринадцать!
—А вы нам не указывайте, что делать.
—Я не указываю. Наверное, я лучше обращусь к вам официально — отправлю заявление заказным письмом вашему начальнику. Вы не должны так халатно относиться к детям!
—Хорошо, мы проверим все обстоятельства. А сейчас не мешайте работать.
—Так разве не это ваша работа?
—У нас отчётная неделя.
—До свиданья.

  Валентина Петровна, расстроенная и опечаленная, вышла из мрачного здания, где восседали «защитники» интересов детей — она уже чувствовала какой-то подвох: не могла она расшевелить эту безучастную глыбу так быстро. И точно. Через неделю выяснилось, что в опеку вызывали сестру Кати, с ней поговорили и «на доверии» отпустили, написав в отчёте, что «обстоятельства были выяснены — девочка находится в семье, имеет на это право». Но не формальный отчёт ошеломил Валентину Петровну — это было ожидаемо. Поразило вот что: Катю тоже вызвали, провели с ней «беседу», в ходе которой оговорили Валентину Петровну: тут приходила какая-то женщина, она тебя выставляет в таком свете, якобы ты не хочешь учиться, бродяжничаешь, болтаешься не пойми с кем. А ещё опеку от работы отвлекает. То есть вместо того чтобы решать проблемы по существу, выставили Валентину Петровну злыдней, которая почему-то «прицепилась» к ребёнку. Женщина узнала обо всём от самой Кати — она пришла к ней и наговорила много обидных слов: не лезьте в мою жизнь, мне в опеке сказали, что вы хотите мне навредить…А потом убежала, хлопнув дверью.
Отношения были испорчены. Валентина Петровна начала пить успокоительные — места себе не находила. Потом решила снова взять себя в руки и начать действовать.
Женщина поняла, что говорить со специалистом бесполезно и написала официальное заявление на имя начальника опеки, подробно и чётко изложив все обстоятельства, также написала о некомпетентности специалиста, неумении работать с детьми и негативном влиянии на отношения.

  Одна знакомая — юрист по образованию, активистка, подсказала Валентине Петровне, что ей надо действовать не просто решительно, а даже нагло — заплесневелые органы любят, чтобы их взбодрили хорошенько: надо привлекать СМИ, слать без конца письма в вышестоящие инстанции, звонить и настаивать на своём. Безусловно, — со вздохом произнесла Алевтина Георгиевна, — это одна банда, но если вы активны и наглы, вы своего добьётесь — правда на вашей стороне.
Озадаченная, Валентина Петровна рассталась со знакомой. Она не была борцом по натуре, любила тихую, мирную жизнь, но ситуацию с девочкой её так возмутила, что оставаться в стороне она никак не могла. Решила предпринять ещё один шаг — написать областному уполномоченному по правам детей. 

  Через полтора месяца, нарушая все законные сроки, её засыпали отписками: начальница отдела опеки ответила, что с девочкой «ведётся планомерная работа», ей был выделен психолог (как выяснилось позже, на один раз, вся функция психолога свелась к уговариванию девочки «не портить отношения с некоей Валентиной Петровной, чтобы не жаловалась»), также было продублировано: «ребёнок имеет право на семью». Уполномоченный по правам ребёнка ответил какую-то несуразицу вроде «государство в лице опеки ведёт активную работу с приёмными семьями, ваши опасения напрасны и необоснованны, в городе на столько-то сирот стало меньше. Если девочка действительно ведёт себя неподобающим образом, то она скоро попадёт на учёт в отдел по делам несовершеннолетних, вот тогда и состоится предметный разговор».
Валентина Петровна ощутила, как внутри всё закипело, а сердце бешено заколотилось, как бывало в минуты особого волнения. Больше шестидесяти лет прожила она в этой стране и, к счастью, беды обходили её стороной, впервые она столкнулась с глухой чиновничьей стеной, впервые на неё нахлынуло мощное ощущение беззащитности — так хотелось опустить руки, спрятаться куда-нибудь, провалиться сквозь землю. Было стыдно за себя, за других, за страну.

  На неделю она выпала из происходящего — приводила мысли в порядок, боролась со стрессом успокоительными и долгими прогулками. Набравшись сил, решила снова ринуться в бой. Но прежде чем воевать с армией проедающих госбюджет, она решила снова попытаться возобновить отношения с Катюшей. Накупила ей подарков и пришла. Как ни странно, девочка оказалась дома — смотрела телевизор. Она молча открыла дверь и впустила Валентину Петровну. Женщина обрадовалась.
Оглядев квартиру, она поняла, что девочка и не думала убирать её после того случая — везде царил беспорядок. И сама Катя выглядела неважно — потрёпанная, непричёсанная, одежда в пятнах. Валентина Петровна, обрадовавшись, что девочка её приняла и не стала высказывать претензии, радушно обратилась к Кате:
—А я скучала по тебе. Думала о тебе — как ты? Хоть бы раз заглянула, навестила старую больную женщину.
—Извините, — процедила Катя.
—Катюш, ну что мне сделать для тебя? — она понимала, что не может напирать на девочку, её цель — показать ей, что она на её стороне и не хочет ей зла, что всё её движение лишь ради благополучия Кати. — Ты уже завтракала, Катюша?
—Нет. Есть нечего — в холодильнике мышь повесилась.
—Так я тебе тут принесла немного продуктов. Пойдём приготовим вкусный завтрак — я тоже голодна.
Пошуршали на кухне, Катя вроде отошла, разговорилась. Валентина Петровна радовалась такому неприятному факту — отсутствию еды у девочки — поняла, что если бы у неё всё было, она не пошла бы на примирение.
—Катюш, давай не будем ссориться, пойми, я желаю тебе только добра — ты очень славная девочка, и я хочу, чтобы у тебя всё ладно сложилось, чтобы ты была счастлива, нашла себя в этой непростой жизни.
—Угу…
—А все эти тётки в опеке — да не слушай ты их, мало ли какую глупость сказали, ты пойми — им всё равно, у них таких как ты тысячи и не особо их заботит судьба каждого из этих тысяч. Ты понимаешь, о чём я?
—Да.
—Мне сказали, что только если ты на учёт в комнату полиции попадёшь, они засуетятся.
—Я уже попала, Валентина Петровна, — понуро ответила девочка.
—Катенька, что случилось?
—Да друг, он меня подставил. Наговорил всего своей мамаше про меня, а сам жил в моей квартире неделю. Так его мамаша пошла к участковому, участковый пришёл и начал нас ругать.
—Просто так?
—Ну да!
—Катюш, ты что-то недоговариваешь?
—Вечно вы мне не верите!
—А что потом было?
—Потом меня на учёт поставили, по делам несовершеннолетних, вроде как я спиртное употребляю и соседям спать не даю, но это не так. Врут они всё — я только соки пью и ложусь рано.
—Катя, а что же теперь будет? Тебе отмечаться надо?
—Да.
—Беседу с тобой провели?
—Ну так, типа как психолог — так не делай, девочка, а то будет ай-ай-ай, — хихикнула Катя.
—Ясно. Катюш, ты с ними осторожнее — полиция дело такое, узнают, что ты одна, беззащитная, ещё привлекут тебя по делу какому — там  звёздочки на погоны зарабатывают, а такие как для них — отребье, понимаешь?
—Да и сама вижу — уже прицепились ко мне: с кем дружишь, назови адреса, что можешь сказать о друзьях, кто чем занимается. А что я, падла, своих выдавать.
—Катюш, ты так резко не выражайся, не надо.
—Ладно.
—Катя, ты расскажи мне лучше — читаешь?
—Что? А!!! Нет.
—А где книжка электронная?
—Ммм, — смущенно опустила голову девочка.
—Так где она?
—Понимаете, Валентина Петровна, её сестра забрала.
—Как? Это ведь подарок тебе!
—Ну, она сказала, что раз я ей такие проблемы создаю, её из-за меня в опеку вызывают, она, чтобы не отказываться от меня, потребовала вроде как откуп. А у меня ничего уже не осталось хорошего, только книжка ваша. Вы меня извините, пожалуйста. Но только не говорите никому про сестру, а то она откажется — меня в интернат заберут.
—Почему ты этого боишься?
—Мама всегда пугала, в опеке тоже вот сказали — держись за сестру и не слушай никого: в интернате мрак.
—Катюш, переезжай ко мне, я о тебе позабочусь.
—Да не надо обо мне заботиться — я сама. Понимаете, вы меня контролировать станете, мне придётся отчёт вам давать — где была, что делала, а я это не люблю.
—Кать, да это же в пределах разумного, я хочу принимать участие в твоей жизни — вот и всё. А ты думаешь что?
—Власть вы любите, вот что. Мне друг сказал — все они такие добренькие сначала, а потом закабалят — свет милым не покажется. И вообще, сейчас свобода — это главное. Мне вот нравится, как я живу, и я не хочу ни на что такую жизнь менять.
—Катюш, давай наперёд посмотрим: что дальше-то? Учиться не будешь — профессии не будет, как себя прокормишь?
—Стереотипы это у вас — в современном мире и без профессии можно, вон блогеры сколько зарабатывают, миллионы!
—Так ведь они тоже учились до этого. Вряд ли человек дремучий, необразованный может привлечь к себе внимание и расположить других к своей персоне.
—Ой, да бросьте вы, заладили — образование, образование! Вон Ася Ивлеева, блогер, просто откровенно выкладывает всё о себе, без стеснения!
—И что же выкладывает?
—Ой, да вы не поймёте, у вас устаревшее уже мышление, мир поменялся, понимаете?
—Катюш, ценности медленно меняются. Каких таких изменений я не понимаю? пошлость нынче в моде, да?
—Не пошлость, а откровенность!
—А где границы между излишней откровенностью и пошлостью? разве это нормально — трусы наизнанку выворачивать, лишь бы подписчики прибавлялись? слышала я про твою Аську — она такие вещи нелицеприятные говорит, что волосы дыбом.
—А вы не слушайте, это для молодых.
—Ох и языкастая ты, Катюша. Но я полюбила тебя как родную внучку.
—Валентина Петровна, полюбили не полюбили, мне главное, чтобы меня принимали такой, какая я есть.
—Как это, Катюша?
—Ну вот, вы на меня в прошлый раз так посмотрели, когда увидели с друзьями, а может быть именно с такими ребятами хочу дружить, и что?
—А  дают тебе что эти ребята? И какие у них есть достоинства?
—Ну, с ними весело, интересно, они не такие, как все.
—Как кто — все, Катюша?
—Как вот эти мои бывшие одноклассники — ботаники серые.
—Почему же, Катюша? Они учатся, стараются. А ты ведь пока так и не пошла дальше учиться, тебе ещё восьмой и девятый класс окончить надо.
—Всё это стереотипы, просто вы не понимаете!
—Да уж, не понимаю —жизнь прожила.
—Все взрослые так говорят!
—Ну ладно, Катюш, я пойду уже. Давай договоримся, когда мы встретимся в следующий раз?
—Приходите, как будет время.
Валентина Петровна ушла с тяжёлым сердцем. Строптивая девчушка, непростая. Конечно, в интернат ей нельзя — там ей хребет быстро сломать могут, но и одной нельзя — она же как под копирку всё собирает с друзей новых. Как же сложно! Надо узнать, что там в опеке.
На следующий день Валентина Петровна снова отправилась в опеку. Там её встретили неприветливо, показав очень занятой вид. Сидя в коридоре, ожидая, когда её пригласят, Валентина Петровна услышала разговор:
—Опять эта?
—Ага!
—Слушай, задолбала уже, что она хочет? Статистику нам портит девкой этой — как мы её в интернат отправим, что в отчёте напишем?
—Да зачем её куда-то отправлять? И так сойдёт.
—Так пробивают дружно — эта вот, настырная, да ещё из полиции запрос был — девку-то на учёт поставили, а кто тебя за язык тянул говорить, что серьёзно займёмся, если на учёте будет. А тут ещё ещё полиция запросы шлёт: что да как, почему ребёнок один живёт, эта бабка что, уже и в полиции всех на уши подняла?
—Да ну её! Сложный клиент. Все живут тихо-мирно, не высовываются, эта-то что хочет? Ну погуляет эта Катька, ну пару абортов сделает, ну пропьёт все вещи, ну учиться не будет, а что в этом, по большому счёту, плохого? Выживают у нас сильные да те, кем занимаются, а этой некому заниматься — туда ей и дорога, естественный отбор, а бабку эту она слушать не станет.
—Угу, чего захотела — порядки свои устанавливать.
Валентина Петровна краем уха всё-всё услышала. И так ей стало противно — кошки заскребли на душе! Она молча встала, развернулась и ушла.

  Следующее письмо Валентины Петровны звучало так: «Прошу заменить специалиста на компетентного, имеющего соответствующее педагогическое образование, деликатного и любящего детей, если у вас такие есть. Данный специалист только вредит». Ответ не заставил себя ждать: Лариса Петровна и сама уходит в отпуск. Назначен другой специалист — Ольга Игоревна.

  Валентина Петровна с некоторой надеждой снова решила посетить опеку. До этого она зашла к Катеньке и занесла продукты. Девочки дома не было, везде виделись следы пребывания в квартире шумной компании. Но ключи Катя оставила, как и договаривались, соседке — это был дубликат.  Валентина Петровна навела порядок, приготовила поесть и ушла.

  В опеке было душно и темно. Ещё одна пытка — с каждым разом у Валентины Петровны оставалось всё меньше желания посещать это мрачное место. Новый специалист пригласила практически сразу. Она сильно отличалась от предыдущей, но Валентина Петровна долго не могла понять, в какую сторону — лучшую или худшую.
—Чччто вы хотите, — заикаясь произнесла она.
—А разве вам не передали дело Кати?
—Ннет. Вы рррасскажите, его позже передадут.
И Валентина Петровна снова поведала историю Кати.
Ольга Игоревна даже с некоторой заинтересованностью выслушала женщину, покивала участливо головой и всем своим видом подала какую-то надежду Валентине Петровне. Но когда она закончила рассказывать историю и принялась слушать Ольгу Игоревну, она тут же поняла, что всё было напрасно — специалист и двух слов связать не могла, постоянно путала имена, обстоятельства дела, а по сути вся её речь сводилась к оправданию Кати.
—Понимаете, деввочка побегает-побегает да и верррнётся, всё это паффос и маааккксимализм.
—Какой же пафос? В её возрасте надо обязательно учиться, надо быть под присмотром — опасное время. А опекун деньги получает и ничего не делает, как так?
—Да ммы раззберёмся, вы идите, мне ещё рработать.
Отчаяние охватило Валентину Петровну: и кому они нужны, бедные сироты? Ещё бы за границу усыновляли, так нет — закон подлецов, а свои и не могут всех забрать, да и нечестных сколько — наживаются вот на сиротах. Может, и правда — судьба такая в России, круговорот сирот. А ведь как страшно — сколько  в ПНИ таких потерянных: их охмурят, увлекут, а потом подсуетятся и квартирку на себя перепишут, а сироту в ПНИ — там ему и место. Любят у нас люди чужие судьбы щелчками пальцев решать — есть такие, беспринципные. И никто-то не заступается за бедных сирот, если только правозащитники какие или отдельные волонтёры. Может, где в другом месте, в другой опеке всё иначе, по-человечески, но что-то не верится: чиновничий и бюрократический аппарат — это один организм, люди чистые душой там не задерживаются — им воздуха не хватает. Вот поменяли специалиста, а толку? Видно, что здесь опытом работы с детьми и не пахнет, образованием тем более. И что делать? Если это их лучший специалист, то я балерина! А ведь не до смеха — пропадает девчонка.

  Прошёл месяц. Катя не появлялась у Валентины Петровны, женщина ходила к ней ежедневно — готовила, убирала, но поймать её не могла. Соседка и бывшая подружка Кати тоже её редко видели — то рано утром откуда-то приходила, то поздно вечером, но чаще пробегала бесшумно — никто не замечал. Домой она больше никого не водила — возможно, стеснялась Валентину Петровну: знала, что та заметит. И встречаться с ней не хотела, как видно. Валентина Петровна оставляла ей записки — тёплые, дружеские, приветливые. Она всё наивно ждала, что у девочки в голове что-нибудь переключится, и она возьмётся за ум, но этого не происходило.
Так прошёл год. После Ольги Игоревны сменилось ещё много специалистов — почти все работавшие в опеке участвовали в деле Кати, но никто по существу ничего не сделал, только тратили понапрасну время Валентины Петровны. В один момент она поняла, что ей уже безразлично, поможет опека или нет, она сделает всё, что в её силах, а там видно будет. Последний специалист после того, как Валентина Петровна завалила жалобами все вышестоящие инстанции всё же преодолела лень и нежелание и установила еженедельно день посещения: в этот день Кате следовало прийти и отметиться в опеке, если она не приходила, шли к ней. Заодно говорили об учёбе, подбирали возможные колледжи на будущее. Катя не училась, но у опеки и на это было лёгкое решение: в школе, куда была прикреплена Катя якобы на «домашнее» обучение после звонка из опеки согласились продлевать обучение без экзаменов.

  Катя и Валентина Петровна изредка встречались — Катя всегда быстро пыталась убежать, как будто ей было за что-то очень стыдно. Валентина Петровна привыкла к тому, что непринуждённые дружеские разговоры остались в прошлом, сейчас она помогала в быту и рада была хотя бы так участвовать.

  В четырнадцать лет Кате оформили личную банковскую карту и пособие стали перечислять на карту — для девочки, не имевшей денег, живущей практически за счёт пенсионерки и друзей, это было целым богатством. Она не умела грамотно тратить, и сумма, равная половине средней зарплаты, разлеталась в неделю-две. У Кати сразу появились ещё друзья, и как только в компанию подтянулись новые ребята, деньги стали исчезать ещё быстрее.  У Валентины Петровны голова шла кругом от всего этого. Много раз она пыталась поговорить с Катей об экономической грамотности, хоть на пальцах объяснить, как следует обращаться с деньгами, вместе всё продумать, но Катя только отмахивалась. Теперь она считала себя независимой от Валентины Петровны и поэтому позволяла себе разные дерзости: говорила не думая, грубила. Это сильно обижало Валентину Петровну, и она говорила об этом, но ничего не менялось.

  Сводная сестра как будто забыла о Кате — получая опекунские, она так привыкла к этим лёгким деньгам, что даже не думала, откуда они берутся. А Катя и не обижалась: «Я не корыстная», —с гордостью говорила она, обойдусь. А ведь деньги выделялись на Катеньку!

  После того как Катя стала получать постоянный доход, начался ад. Девочка исчезала на неделю-две, потом возвращалась — с синяками под глазами, уставшая, худющая и голодная. Валентина Петровна по-матерински жалела её, не показывая, впрочем, вида, кормила, отогревала, разговаривала с ней, но Катя лишь формально кивала — слова окончательно перестали действовать. А потом всё повторялось. Так прошло полгода.
Всё перевернулось после одного мрачного дня. Однажды Валентине Петровне позвонили. Рано утром (она ещё спала) раздался неожиданный звонок. Сквозь сон женщина не сразу поняла, что звонок реальный — так она отвыкла от звонков, особенно в такое время.
—Здравствуйте. Вы Валентина Петровна?
—Да.
—Звоню по поводу вашей внучки. Я врач травматологической больницы.
—Что случилось? Говорите скорее, — задрожала Валентина Петровна.
—Ваша Катя…Вы только сядьте и не волнуйтесь. понимаете, произошёл какой-то конфликт среди молодёжи, и её скинули с третьего этажа.
—Как это — скинули? — сердце Валентины Петровны упало, всё замерло внутри, и она забыла, живёт ли по-настоящему или мертва.
—Выпейте воды, я подожду.
Но женщина не могла сдвинуться с места.
—Говорите, только говорите, умоляю. Что с ней?
—Да девчонка ваша в рубашке родилась — инвалидом точно не останется, а главное — жива. Она упала в сугроб, и это её спасло. но под сугробом была клумба — у Кати перелом позвоночника, сломаны ноги, выбито плечо и сложный перелом руки. Мы провели несколько операций, теперь всё хорошо. Вы простите, что мы вам сразу не позвонили, но у нас и номера вашего не было — Катя дала его только когда пришла в себя после ряда операций. А сейчас мы обязаны вам сообщить — скоро её надо забирать, а она говорит, что без родителей, только бабуля у неё.
—Так и сказала — бабуля?
—Ну да. Вы приезжайте, пожалуйста, она вас ждёт.
—Скоро буду. Спасибо, что сообщили.
Через час Валентина Петровна уже сидела в приёмном отделении больницы и ждала разрешения пройти в палату к Кате. Девочку к тому времени перевели из отделения интенсивной терапии, где она лежала после проведённых операций.
К счастью, долго ждать не пришлось: врач, который так деликатно и мягко говорил с «бабушкой Кати»  по телефону, вышел к ней и лично проводил её  к девочке. Это был очень худой, щуплый «ботаник», как сказала бы Катя, в очках на длинном носе. Какое-то особое благородство читалось на его лице — он не был похож на других людей, было в нём что-то особенное, прекрасное, а может, Валентине Петровне так показалось, ведь врач так участливо и тепло отнёсся к Валентине Петровне. Иной мог бы резко и быстро сообщить информацию, оставив женщину в оцепенении и страхе, этот же чутко всё разъяснил и лично встретил испуганную женщину. За что она была ему безмерно благодарна.

  Когда вошли в палату, оказалось, что Катя спит.
—Я не сказал вам, простите, — у девочки лёгкое сотрясение мозга помимо переломов, она часто спит — так организм восстанавливается.
—Бедная моя, хорошая, — только смогла вымолвить Валентина Петровна.
Она просидела у Кати час или два и уже сама практически заснула, как девочка зашевелилась, вздрогнула, открыла глаза.
—Валентина Петровна, вы пришли? Я вас ждала.
—Катенька, здравствуй. Как ты, моя девочка?
—Можно я буду называть вас бабушкой?
—Конечно!
—Бабушка, я такая дура! Я думала, что у меня есть друзья, а оказалось, что это всё из-за денег, я очень одинока, и у меня кроме вас никого нет.
—Не расстраивайся, девочка, тебе нельзя волноваться.
Но Катя уже заплакала. Слёзы ручьём лились из глаз, тонкое тельце сотрясалось от рыданий. Девочка закрыла лицо руками, «бабушка» прижала её к себе — так и сидели минут десять.

  Каждый день Валентина Петровна ходила к Катеньке и проводила с ней долгие часы: медсёстрам в больнице было некогда — больных много, поэтому новоиспечённая бабушка сама выполняла самое трудное: меняла памперсы Катюше, обмывала, кормила, а также общалась с девочкой, читала ей книги. Реабилитация предстояла долгая и сложная, из больницы в скором времени обещали выписать, но перелом позвоночника — дело серьёзное, с ним постельный режим на несколько месяцев.
За время, которое Катя провела в больнице, лишь один раз пришла сводная сестра. Пробыла недолго, обвинила в произошедшем Катю и ушла. Перед её уходом Валентина Петровна решила поговорить о деньгах: объяснила, что сейчас много трат на Катю и она сама не справится — пенсия небольшая. Лана брезгливо выслушала, видно было, как внутри неё неспокойно, как будто происходит какая-то борьба. После минутного замешательства Лана сухо отрезала:
—Хорошо, перечислят опекунские, приходите, дам вам денег.
—Спасибо, Лана.
Хмыкнув, девушка ушла.
Валентина Петровна знала такой народ: с родного последнюю шкуру сдерут в своих интересах — уж очень падки на деньги, буквально их страсть изнутри пожирает, поэтому согласие Ланы виделось ей чудом.

  Катю выписали весной — ребята дружно шли в школу после каникул, было уже прохладно, но уже солнечно и приятно. До дома Валентины Петровны доехали на специальной перевозке для больных — Валентина Петровна отложила немного денег и на скопленное вызвала «мягкую» перевозку. Санитары, как хрупкую драгоценность, перенесли Катеньку к Валентине Петровне на третий этаж, где уже была подготовлена светлая уютная комната со свежей постелью — в ней Кате предстояло провести ещё долгих пять месяцев.

  «Бабушка» Кати наконец-то успокоилась: не надо было ежедневно проделывать немалый путь до больницы, сидеть в чужих стенах, можно было в своей привычной обстановке заботиться о «внучке».
Дни шли за днями. Удивительно похожие один на другой, в чём-то трудные, но при этом наполненные каким-то светом, радостью. Валентина Петровна не только ухаживала за Катей, она ещё и продумала программу развития девочки, и каждый день они читали учебники по программе её класса, художественную литературу, смотрели интересные документальные фильмы и много всего обсуждали. Катя резко изменилась, стала притихшей, неразговорчивой, она как будто враз повзрослела. Валентина Петровна, заметив перемены, радовалась, а грусть Кати старалась разгонять шутками и лёгким тоном общения:
—Ну что, Пеппи Длинный чулок, о чём вы сегодня мечтали?
—Принцесса, что вы желаете на завтрак?
Катя улыбалась. Они так сроднились за это время, что перестали стесняться друг друга и общались непринуждённо и легко.

  Позвоночник срастался плохо. Несколько раз приглашали врачей — всё за счёт Валентины Петровны, деньги, которые передавала Лана были лишь частью опекунского пособия, и этого явно не хватало. Валентина Петровна стала подрабатывать рукоделием: вязала красивые свитеры, шарфы, шапки — благо,  это было востребовано.
Так прошло пять месяцев. Катя начала ходить, а Валентине Петровне стало гораздо легче. Но если физически она не напрягалась, то психологически очень даже — все её мысли были о том, что будет дальше: женщине казалось, что поправившаяся Катя снова найдёт себе компанию и рано или поздно всё начнётся сначала — такое подозрение её преследовало постоянно. Долги часы мыслительной работы, и она решилась: им надо уехать. В банке у Валентины Петровны лежат «похоронные», она заработает ещё вязанием, да и умирать ей рано — теперь есть Катенька, свет её жизни. Поэтому, не сомневаясь долго, Валентина Петровна сняла все деньги, купила билеты и вечером огорошила Катю. Девочка слегка посопротивлялась — для порядка, и согласилась.
Оставалось решить вопросы с опекой. Валентина Петровна, вдоволь замученная борьбой с глухой стеной, решила перепоручить это своей давней знакомой, правозащитнице. Отдел опеки после всего произошедшего формально выяснил обстоятельства, Лана написала объяснительную — этим всё и закончилось, сейчас Валентине Петровне хотелось справедливости: из-за бездействия этих людей случилось непоправимое, они должны быть наказаны. Но сил на борьбу не было. И она попросила Алевтину Георгиевну, прекрасную женщину, к тому времени у неё как раз появилось свободное время. Через неё она написала заявление на отъезд Кати, Лана поставила свою подпись.  Ида Ивановна записала все обстоятельства и стала готовить документы в Прокуратуру. Процесс пошёл.

  Валентина Петровна с самого начала ожидала реакции на произошедшее — ей хотелось огласки: она представляла, как бездействие опеки будет осуждено в СМИ и как это повлияет на систему: хотя бы в одной опеке произойдёт тотальная замена бездушных тёток на молодых, неравнодушных, заинтересованных в судьбах детей педагогов. Но оказалось, что такие представления весьма наивны: тёток не только не заменили, они получили повышение по службе — последний специалист, занимавшийся делом Кати,  стала начальницей отдела опеки, а предыдущую начальницу заманили в политику, и она стала депутатом партии «ЕДР». Произошедшее с Катей было освещено одним блогером, который создал канал «Другой взгляд» и в противовес  умершим для народа бюджетным СМИ стал рассказывать о том, что на самом деле происходит в стране. Привычные же телеканалы проблему сиротства в таком свете не затрагивали, всё, что транслировалось — это цифры: столько-то благополучных вновь созданных семей, на такой-то процент уменьшилось количество детей-сирот и т.д. Без подробностей — сухие факты.

  Отъезд состоялся рано утром: бабушка и внучка спешили на самолёт, они были полны предвкушения чего-то нового, прекрасного. Их ждал Кисловодск на целый месяц дополнительной реабилитации для Катеньки, а потом глухая деревня в Краснодарском крае, куда они решили поехать в дальним родственникам Валентины Петровны. Родственники ждали их с нетерпением — у них было место и желание принять надолго бабушку с внучкой.

  История Кати началась заново: только благодаря чуткости и неравнодушию человека, умеющего любить по-настоящему, она не стала очередной жертвой бездушной системы: тот ужас, который произошёл с ней, остался позади, и это научило её многому. Прежде всего тому, что доверять свою жизнь и судьбу  можно не каждому, что в этом государстве кроме как на себя и на добрых людей надеяться не на кого, что надо ценить и беречь то доброе и прекрасное, что подарила ей невероятная женщина по имени Валентина Петровна, её бабушка!

  Через год они вернулись из путешествия, из длительной перезагрузки. Квартира Кати пустовала, как и квартира Валентины Петровны — всё отмыли и начали заново: Катя сдала экзамены и поступила в колледж на повара, Валентина Петровна вязала и продавала вещи через Инстаграм. Алевтина Георгиевна, получив невероятное количество отписок, добилась всё же небольшого наказания для опеки: начальницу сменили на вновь пришедшую — женщину, которая до этого была директором школы. Надежд на изменения было мало, но минимальный сдвиг всё же радовал.

  И снова была весна, и снова радовались, ждали чего-то нового, прекрасного, общались, вместе преображали всё вокруг — теперь и Катя была частью того огромного мощного организма, который, вопреки всем бесчинствам и несправедливостям, даёт надежду на жизнь, вдохновляет и заряжает позитивом, организм этот — простые неравнодушные люди, которые объединяются, люди, готовые подарить немного душевного тепла, своего внимания тем, кто в этом нуждается, бескорыстных и добрых, отдающих другим то, в чём и сами нуждаются. Но именно этот организм — основа жизни, её продолжение, надежда и сила!