Фалафель. Пол порции

    Подчёркнуто-скромно одетый, слегка за семьдесят, человек горько плакал. Если бы не буря эмоций, подчеркивающих морщины на его лице, то ему, стройному, подтянутому, аккуратно-подстриженному и гладко-выбритому, можно было дать гораздо меньше. Но не сейчас, когда он был совершенно надломлен жизненными перипетиями. Потерявший самообладание и не стесняющийся совсем не скупых слёз. Руки, привыкшие не только к перу, но познавшие физический труд, лежали неподвижно на кипе документов. Всегда испытываешь крайнее волнение, когда кто-то так искренне плачет. Не зная как среагировать, я предложил ему стакан воды из старомодного графина. Вообще, в этом кабинете всё было достаточно старомодным. Солидным, тяжёлым, отполированным временем, всегда и при любых обстоятельствах приходящимся к месту. Мешать плачущему человеку неэтично. Сами представьте -сорокалетний мужчина утешает мужчину семидесятилетнего. Обнять? Прижать к груди? То-то и оно. Через несколько минут плач перешёл во всхлипывание, а затем совсем прекратился.

-    Меня обокрали. Забрали последнее. Как теперь жить? На что жить? Зачем жить?

     После произнесённой фразы он привёл в порядок растрепавшиеся волосы, как всегда приводил в порядок свои дела, даже когда судьба, строптивая пятнистая кобылка, так несправедливо лягалась. Затем протёр золотые очки, где тонкая оправа не сочеталась с толстыми линзами. В них отражались посетитель и лелеемое им отчаяние. Это Вам не извечные русские вопросы «кто виноват» и «что делать». Это еврейский вопрос, даже несколько. И как отвечать на два русских вопроса нет смысла, так и у меня не нашлось должного ответа. Вопросы повисли в воздухе ароматным облачком пара, встающего над стаканом в серебряном подстаканнике. Старик собрался с силами и сообразил чайку. Только для себя. Мне по его мнению и стакана воды не полагалось. Даже предложенного мной. Даже из кулера. Хотя на воду из-под крана это не распространялось. Сегодня было время подвести очередные счета. Отдать навсегда и своё. Какая же тут система координат выстоит? Но бизнес есть бизнес. А счёт есть счёт. «Ты только посмотри, ворона за окном с куском сыра. Лучшее, что может быть. Ничего не стоящий мне сыр. А поди ж ты, летает, ищет себе на пропитание. Сама. Сама – ключевое слово. Ворона находит, а ты тут каждый месяц, понимаешь. Да-да я помню банальное «в день три раза едят». Ты вот что-то новое придумай». И человек снова впал в переживания.

-    И так меня обокрали. Жестоко и безжалостно. Всё катится в тартарары, помяни моё слово. Ты обязан уступить и предоставить скидку. И в такой вот трагично-переломный миг – суперскидку. Не пять, а все пять с половиной процентов. Половина процента, возможно, моё спасение. Возможно, мои слёзы будут не напрасны. Ты понял? Птицы и те понимают. Ни один голубь не сел на мой подоконник без спроса. Что им тут искать? Мира? Какой мир, когда вокруг война.

-    Скидка - столп мира. Бери себе уж скидку.

   
     За пять лет до фалафеля.

-    Запомните, молодой человек, Вы в попали в хорошие руки. Вы останетесь стоять на земле двумя ногами. Делайте то, что надо и в Вашем случае - это не будь, что будет, а будет, как надо тому быть. Идите уже и закончите то, что начали. Удачи. Она Вам точно понадобится и не только сегодня, а все ближайшие годы, каждый прожитый Вами день рядом со мной.

-    Так я пойду, не прощаясь?
-    За не прощаюсь не скажу. А у Вас есть вообще такая вероятность выбирать и решать? Не ультиматум, не какое-то давление, не констатация факта. Одни Не. Но вы же не против этих самых вот Не. Так вот. Закончить начатое - удел избранных. А когда закончите, сразу возвращайтесь. Мы платим исправно. Стоять на земле твёрдо помогает солидная пачка ассигнаций – запомните и это. Да, закройте за собой дверь поплотнее и постарайтесь без стука. В нашем деле шум так это, скажем прямо, лишнее.

     Что может быть восхитительней надежды, что может быть её иллюзорней? Конечно для того, чтобы закончить одного желания маловато. Работайте работу, работая её работяще и будет Вам счастье. Или не будет.

     За четыре года до фалафеля.

     Начатое, в самом деле, подходило к концу. Ассигнации держали на земле, куда там каким-то муссонам против такой массы. Муссонам, но не ураганам. Когда чья-то надежность становится противоураганной то с таким надо прощаться. Он уже сам поспорит со стихией. Он вырос. Ну и слава яйцам. Или курице? Или опять и снова яйцам? Усталость за этот год поднакопилась,  требовался выход. "А может всё послать к чёрту. Если сейчас бросить, то вроде и не должен ничего, взял своё, а кто-то другой, новый и борзый, сумеет довести до конца. Такие темпы, да в наших палестинах полнят, особенно если Вы еврей, откладываются в боках и старят и делают мизантропом. Мольер в помощь, будущие первопроходцы". Что такое универсальный мужеский отдых? Зайти в гости до проститутки. И зайти так, чтобы не просто, а как говорится со смыслом. Вот уже чего-чего, а проституток тут есть и немало. Конечно, девушка ведёт к себе. У неё прохладно, где надо и горячо, где надо. Идиллия, настоянная на вине, сигаретах и разговорах на непроизводственную тему в те минуты, когда язык не занят ничем иным. И хорошо, и расслабленно, но вот тут-то стреляет ружье в третьем акте. Ой, не ружье, а звонит телефон.

-    Эй, тут тебя спрашивают.
-    Меня? Кто? Мы разве были знакомы раньше?
-    Какой-то Ноам. Откуда мне знать Вас всех. Все Вы на одно лицо, вернее на один нос. Ну так ответишь?
-    Ноам? Какими судьбами?
-    Так это я. Привет. Короче, вернись и доделай. Сам понимаешь. Начал – закончи. У нас так. Егуд волнуется. А моя сестра у него женой числится. Егуд, когда волнуется то и сестра моя волнуется ну и я сразу тоже волнуюсь. И зачем тебе такие шторма, шлимазл, когда, опять вернусь за муссоны, мы все в норму обветрены и с этих капель есть гешефт. Вернись и такие мелочи, как твой неудавшийся побег, я прощу. Надбавки не будет. Но то, что по контракту получишь, сам знаешь.

-    А ты каким образом нашел меня? И ещё домашний телефон жрицын отыскал?
-    Я с тебя удивляюсь. Это же Израиль. Наше место. Мы тут всё и обо всех. И запомни, если Егуд кому-то хочет сделать дырку в башке, то он не пульнет с револьвЭра, а притянет пару пушек и сделает залп, для эффекту и чтобы наверняка. И я уже начал делать обратный отсчет на три. И уже не три, а просто раз. Но ты ответил и я забыл за эти цифры.
-   Так у меня уже уплочено, сам понимаешь, деньгам место. Завтра выйдем и оставь этих глупостей.
-   Так ты оплатил по моим расчётам ещё на два часа. Через три часа выйдете и уже сегодня. Шторм нам летом ну никак невозможен. До встречи на объекте.
-   Умеешь убеждать.
-   Кофе с меня.
-   Ну ежели кофе. Но ты заваришь. Так как ты делаешь пену, так никто. Отключаюсь и включаюсь для продолжения. Деньги не спят. И вообще, когда на таком адреналине то тут наоборот, мне бы заплатить должны.

    За пару часов меньше, чем четыре года до фалафеля.

    Пришлось сократить. Звонок произвел неизгладимое впечатление на девушку. Куда и как бы она не предлагала по-любому она останется девушкой. Такое вот моё мнение. В этой её работе какая-то прагматичная романтика и несусветная вера в принца и свои принципы. Я знаю? А Вы знаете? Никто не знает. Это, как вдруг обретённая суша для Робинзона и, впоследствии, упавший на голову Пятница да еще женского рода. Вот будь Пятница девой имел бы роман Дефо успех? А я знаю? А Вы знаете? Имел бы еще какой. Девушка сказала, что ей позарез захотелось сделать этому Ноаму хорошо. И она его хочет увидеть. И она готова бесплатно. И это была высшая несправедливость. Вот так и становятся богатыми. Там скидка, тут бесплатно. Харизма стоит всех богатств мира, хаверим. Хаверим - не хазейрим. Чтобы Вы понимали.

    За месяц менее чем пять лет до фалафеля.

-   Вот тебе новые чертежи. Мы берём тебя к себе. Будешь наш семейный подрядчик. Хотя, чтобы ты понимал, у нас в таком звании года два выдерживают. Срок беременности слонихи, не более.
-   Если я и слон, то худой.
-   Худой-тудой, главное хоботом махать в нужную сторону.
 
    Вообще начало нашего знакомства с Егудом и его правой рукой, правой ногой и вообще убойной силой, Ноамом, было более чем прозаическим. Небольшая подрядная компания, возглавляемая шустрым евреем йеменского происхождения, в которую мне посчастливилось устроиться через биржу труда на должность инженера, падала со скоростью метеорита. Еврей этот был родом из ортодоксального иерусалимского квартала. С раннего детства его окружали только талмудисткие горизонты, только воздух синагог, ешив и ожидание субботы, чтобы поверить в то, что Мессия даст увесисто-вкусный кусок жареной курочки и на эту и на последующие субботы. Амен, бля буду.
   Но так как светский еврей вдруг решает обратиться к Богу после того, как уже замутил кучу гешефтов, отхулиганил и вынес мозг всем и вся – называется это вернуться к ответу, так и религиозный парень вдруг понимает, что Бога то он познал, а Сатане руку не пожал и он решает постучаться в ворота светских. Это называется вернуться к вопросу. Так вот наш Йеменец вернулся к вопросу в свои сорок с небольшим, да так ретиво, что ему позавидовала бы любая молодежь. Такого отвязного драйва я не видел никогда. Руководитель компании с шевелюрой давно не стриженных кудрявых волос, в широких штанах, лихо подвернутых чуть ли не до колена и в безрукавке с какой-то скабрезной надписью, лежал на паркетном, редком в наших краях, полу, покуривая прекрасную марихуану местного урожая. Над ним склонилась секретарь Кармит, совсем молоденькая йеменская девушка, приходившаяся племянницей боссу. Её одежда лишь подчеркивала упруго-смуглую обнажённость. Она получала распоряжения, пока у вернувшегося к вопросу оставалась добрая половина солидного косяка. Из соседнего кабинета открывалась прекрасная перспектива. И я мечтал о том, что когда-то напишу об этом. Потому, что несмотря на то, что Лейтенант хорош, но он, пусть и замечательное, таки прошлое. А этот поворот в сюжете жизни, самое непосредственное настоящее, имеющее место лечь словами на бумагу. Пусть бумаги той – клочок от листа, ушедшего на скручивание косяка.
Так вот компания стремительно падала и последний объект, за который она еще стоически держалась, оказалась виллой кардинального голубого цвета. Менеджером проекта на ней и был как раз Ноам. Компания на каком-то этапе издала последний вздох, приказав долго жить. Просветленный Йеменец с очередным косяком ушел в даль светлую. Светлую только для него, потому что моя даль мне чудилась туманной и предгрозовой. И вот тут-то и состоялся разговор. За пять лет до фалафеля, с предложением основать свой бизнес, закончить виллу самостоятельно, не ссать, а поставить на зеро и даже выиграть, стоя двумя ногами на земле. Рисковать или не рисковать вопрос не стоял. Чтобы Вы понимали человеку надо кушать, его семье надо кушать. И даже три раза в день. Я сказал «да», потому что «нет» - это всегда не то слово, которого от тебя ждут. Говорите «да» или «нет», но два раза.
Начать с места да в карьер, так можно и из своих трусов выскочить или вспомнить слова Маугли, что «ты и я, мы с тобой одной крови», где любой Каа перестанет видеть в тебе бандерлога, даже если ты приблизился к нему вплотную, чтобы убедиться, что вокруг глаз Каа тоже есть морщины и время сжимает кольцо почище и безвозвратней. Я не против бандрелогов, но что они могут создать? Они готовы за вкусный банан отдаться и поменяться, уносясь в джунгли новых смыслов, выкрикивая оттуда, из сытого и безопасного места, как им дороги их прежние места, ну если бы не Каа. И бандерлогам ничего не жаль, даже банан, лишь бы их суетливость прошла, как проходит напугавшийся сам себя дерзкий майский дождь. Начать правильно и эффектно кончить. И вот то, что ты создал, стоит крепко и посреди враждебного мира, хотя само словосочетание «враждебный мир» разве не парадоксально?

     За два часа до фалафеля.

     Новенький шестисотый нёсся по новенькому шоссе и новенькое солнце отражалось в новеньких пимпочках. Егуд по-ребячески озорно поглядывал на меня, смотри мол какая зверуга. В этом аппарате можно было продолжать вести дела, как будто ты не покидал свой офис на Кикар Медина, где посреди мягкой тишины и портретов отца, основавшего когда-то, еще в подмандатной Палестине свой строительный бизнес, пахло хорошей добычей. И Егуд с большой неохотой покидал эти стены. Тем более отец-основатель, мне кажется, смотрел на все эти новомодности с укоризной. Как говорили свидетели, свои первые земли добыл патриарх весьма оригинальным способом. Тель Авив совсем недавно, ну сто лет – это много?, не был ничем, кроме песчаных дюн. И решение отстраивать город разделило народ на прагматиков и отъявленных безумцев. Безумцы победили. И, победив, решили делить свои наделы очень оригинальным способом – кидать камни. Где камень упал - там и граница надела. Бытует мнение, что метателем камня от отца Егуда был вотистину атлант – пол тельавива принадлежало этому невысокому человечку, радующемуся приобретению машинки с пимпочками. Конечно он только казался безобидным и я бы не рекомендовал ошибаться на его счет. Степень приятия и не приятия стоящего перед ним выводилась в следующем порядке. Первая степень - он помнил имя и был рад слову дисконт. К слову, денег своих он держит в банке с этим невероятным, этим волшебным словом Дисконт. Ялла ялла ялла. Вторая степень предполагала имя вкупе с фамилией. Третья - очень вежливое, как шипение гадюки, уже ВЫ. Четвёртая, терминальная, была вот такой. «С Вами говорит адвокат Ицхаки». Ептить в тёмном и золотом сразу. Как-то я довёл его таки до четвертой степени и он тихо сказал – получишь платёж через полгода. Сказал какого-то не первого числа, а ведь именно первого мы сводили наши дебеты, казавшиеся всегда кредитами, а скажем 11-го или даже 19-го. Но ровно через полгода его секретарь вручила чек. 11-го или 19-го. Педант чертов.

     За полчаса до фалафеля.

-    Ну так что ты думаешь за мой торговый центр, этого совсем не торгового города, в этой неторговой пустыне Негев? Здание мэрии моё, площадь моя, магазины мои, но, сам видишь, нет доходов. И вот эта канализация, зачем мы и приехали – сплошной жир в ней. Откуда жир, когда не до жиру. Хочешь тут что-то взять в работу? Вижу, что нет. Молчи свои слова. Ну и ладно.

      И тут он сделал что-то из ряда вон выходящее.
 
-     Пойдем поедим. Я тебя угощаю.

      Дева Мария, матерь Божья, Яхве, Талмуд, Библия и Коран и это все вместе Вам на Ваши головы. Егуд банкует. Такого не было и не будет. Чудо: Машиах перепутал субботу со вторником. Радуйся, евреи. Пять лет не зря прошли. Сейчас мы сделаем забег в ширину. Не голода ради, а принципа для.

-     Конечно пойдем. А куда?
-     Так мяса поедим (мяса?!) вот в том ресторане. Я его сдал, кстати, за хорошие деньги. Хозяин плачет, но я стою твердо.
-     Двумя ногами и на его горле?
-     Ага, очень смешно, я запомнил.
-     Куда уж смешнее. Ну так ты, хозяин, веди.

      Мы бодро, насколько бодрость уместна в тяжёлой жаре нашего лета, толкнули дверь мясного ресторанчика. Шашлыки, стейки и другие кебабы. Однако, здравствуйте. Я уже присмотрел прекрасный кусочек отличной вырезки, когда Егуд произнес, что тут душно и надо выйти. Что врачи ещё те мерзавцы, что запрещают и то и это и конечно же и то, для порядку. Впереди выстроилась шеренга таких же заведений, торговые площади которых сдал мой спутник, и уверен за хорошие деньги. Где душно, нет соблазнам. Где доктора, там всегда есть причина рассказать рассказ.

-    Так может в пиццерию?
-    Нет, холестерину бой
-    Сендвичную?
-    Ты что, сто раз нет. Я знаю откуда они берут овощи. С той базы, что рядом. Я ее тоже сдаю.

     Ноль часов и ноль минут до фалафеля.

     В самом конце улицы, на краю веры и надежды, оказалась фалафельная. Это был последний рубеж и он устоял. Мы оказались внутри. Что такое фалафель? Им занимаются исключительно евреи. Нет и арабы промышляют им, но не так. Не так. Арабы умеют делать шуарму, умеют готовить хумус. Но фалафель нет. Не получается у них. И вот кипит ванночка с маслом. Свежим маслом. Вот туда бросаются шарики фалафеля из специальных форм, вот уже встаёт пар и такой запах. Вот надрезается свежая пита. Слово свежее - это именно то, что касается хорошего фалафеля. Питы лежат в корзинке, прикрытые толстой тканью. Они там млеют. Вот питу изнутри покрывают тонким слоем хумуса. Вот кладут ещё шипящие обжигающие шарики. Вот добавляют немного кислой квашеной капусты. Вот немного кинзы, репчатого лука и сверху, ну совсем чуть-чуть, ну самую малость, тхины. Простая еда простых людей. Вот что человеку надо? Порция фалафеля да хумуса, чёрный кофе да стакан воды. И всё. Вы понимаете, что это всё, что Вам надо? Нет, Вы не понимаете. Или просто делаете вид?
     Мы оказались внутри и надо было делать выбор. И Егуд его сделал. Он спросил о цене порции. И тут продавец допустил ошибку – он предложил варианты. Какого хрена. Варианты - это возможность торговаться. Выбор был таким: целая или полпорции. 20 или 10 шекелей. Ну как то так. Купюра или монета.

-    Возьму себе полпорции. Чертовы врачи. А ты не стесняйся, ты бери целую. Чего уж там.
-    Мне целую? Я как ты, тоже половину.
-    И то. Так сколько с нас?
-    Две половинки, значит двадцать.
-    Вот карточка, проведи.

    К слову сказать, расторопные владельцы таких точек карточки на дух не переносят. Они любят старый добрый кэш, наличные, мезуман. Шуршание банкнот и звон монет, за настоящий вкус и мимолетную радость. И кто тут спорит?

-    Так какая у нас карточка? Город то в пустыне, дела наши скромные. А наличность такая вещь, которая никогда не вернется неоплаченной. Мы за наличные торгуем, брат мой. Гоните, как говорится, на стол эти самые двадцать шекелей.

Тут Егуд повернулся ко мне, не растерянным, и не удивлённым. И он сказал слов.

-   Так у меня наличных уже сколько лет не водится. Ты то знаешь. Зачем мне наличные? Сам понимаешь. Так что делать?
-   Через дорогу банкомат стоит, около отделения банка. Наверняка и это здание ты сдал банку.
 
    Я хотел пошутить и сделать правильный ход в этой неожиданно-разыгранной партии. Но Егуд умел играть и не в такое. Его ход был быстр. Шах. Вечный шах.

-   Так зачем банкомат, когда у тебя явно есть наличные. Так ты и оплати. Чего уж. Я пригласил, а ты оплати. Двумя ногами на земле стоять и двадцать шекелей не иметь?
 
    Он закончил. Он снова сэкономил.  Не зря прожитый час. Мы возвращались и новый шестисотый по новенькому шоссе увозил его, фалафель в нём, ну полпорции, врачи-сволочи, вместе с моей верой в таких, живущих в Израиле людей, которым будут должны все и всегда, весь мир и если есть какие-то цивилизации, то и они. А пока что Солнце, как истовый должник, грело стальные, блестящие, тщательно отполированные бока мерседеса.

     Через два года и один час после фалафеля.

     Егуд успокоился. Скидка была предоставлена. Чай снова был налит и снова выпит. И после скидки, кстати, был налит и мне. День перевалил через свой зенит. И я узнал в чём заключалось ограбление. Кто был тот супермен, осуществивший сие дерзкое предприятие. В поистине немыслимых размерах. Похититель присвоил пять миллионов в зелени. Пять. На столе лежали рассортированные листы. И через какой-то час картина стала ясна, как божий день, однако подходивший к концу. За третий квартал фирма Егуда должна была получить с аренды всей недвижимости восемнадцать миллионов долларов. Но какие-то клиенты ушли, какие-то компании, в основном стартапы, приказали долго жить, какие-то технологии позволили арендателям снизить потребность в площадях. Короче, квартал не задался. И Егуд, этот святой человек, получил вместе восемнадцати жалкие тринадцать миллионов прибыли. То есть на пять миллионов меньше. Его ограбило Провидение. Оно не додало пять миллионов, на которые Егуд искренне рассчитывал. Ведь в его миллиарде этим вот пяти новым, хорошеньким миллионам было бы так уютно, так приятно и так справедливо. Но их нету. Нету. И Егуд чувствовал себя ограбленным, обманутым, низвергнутым, раздавленным. Он горько плакал час назад. Он взывал к небесам, он призывал их в свидетели. Пять миллионов прошли мимо, как прошёл этот, бессмысленный и бестыжий день. Вот. Мы горевали вместе. И моя скидка в дополнительные полпроцента виделась мне чем-то бОльшим, чем просто одна тысяча шекелей, в чем собственно и заключались эти самые полпроцента. Эта тысяча для меня была пропорционально серьёзней, чем недополученная прибыль в пять миллионов, но разве мы не милосердны, братья евреи?

      Эпилог, где есть «до», «после» и «вместо».

      «Виноват ли Юрий Деточкин? Да виноват. Но он не виноват, товарищи». Прошло наверное лет десять, если не больше, после описанного. Егуд до сих пор в строю. Ему под восемьдесят. Мы видимся крайне редко. Но когда это происходит и я напоминаю ему о том эпизоде, он снова и снова сокрушается. Хотя время умело ретуширует трагедии, превращая их в фарс. Их семья смело стала строить этот город Тель Авив. Смело и безрассудно. Они экономили каждый шекель и строили, строили, строили. Войны разрушали созданное и они принимались за дело вновь и вновь. В построенное ими вселялись молодые пары, там образовывались предприятия, в залах торжеств шумели свадьбы с бат-мицвами и бар-мицвами, люди узнавали не только субару, как единственную марку машин, но и другие автомобили в открытых семьей салонах. И где-то, посреди ничего, возникали поселки, где через какое-то время уже никто не мог представить без них этот, когда то безжизненный, ландшафт. Семья Егуда уже зарабатывала, но они снова экономили и собирали деньги на новые проекты. Семья становилась сказочно богата, но это богатство, всё построенное ею оставалось тут, в этой стране. И никогда ни один шекель не ушел ни в америки или европы. Хотя там, в благополучном мире, просто, надежно и безопасно Да, Егуд мог простодушно похвастаться тем, что на распродаже купил себе брюки, почти бесплатно, или вот, одна из легенд о непревзойденной скупости, когда он, продавая свой ягуар, поссорился с покупателем, не сойдясь на какой мелочи и лично выкачал бензин из бака проданной машины, компенсировав сумму торга. Но в итоге страна, которая имеет место быть и наверное эта его жадность, этот его некупленный фалафель стал еще одним кубом бетона в новом районе, ещё не знающей о таком вот вторжении пустыне. Где на самом краю улицы откроется новая фалафельная. Так быть или не быть? Конечно быть. Быть пока есть такая возможность. Быть нас, разных и любых.

30.03.19
Тель Авив