Легенда о кимрском сапожнике

Пьеса в 15 сценах

От автора

Пьеса «Легенда о кимрском сапожнике» - вымышленное литературное произведение, хотя в нем фигурирует и реальный, исторический персонаж – царь Пётр (который тоже, надо признаться, «пляшет под дудку автора» и становится поэтому персонажем литературным). Остальные герои – плод авторской фантазии, пусть и некоторые из них (например, купец Устинин или капитан Леонов) – имеют свои исторические прототипы.
По мнению автора, цель исторического сочинения в любом жанре – написать потрет эпохи, воссоздать «воздух» времени. Автор попытался воссоздать эпоху  через судьбу своих главных героев – кимрского сапожника Михаила, его возлюбленной Татьяны, её отца купца Устинина, кимрской помещицы Глафиры Петровны и православного батюшки Андрея. Удалось ли это? - судить читателю или зрителю (если пьеса когда-нибудь дойдет до театральных подмостков). Автор может только признаться в любви к своим героям, а также - к нашему верхневолжскому краю, где много веков назад возникла эта традиция – «тачать обувку» – и слава о ней распространилась по всей России.

Действующие лица:

Первый скоморох.
Второй скоморох.
Михаил, крепостной сапожник.
Григорий Устинин, кимрский купец.
Татьяна, дочь Устинина.
Глафира Петровна, кимрская помещица.
Дашка, служанка помещицы.
Семенов, управляющий имением.
Отец Андрей, кимрский священник.
Капитан Леонов.
Поручик.
Царь.
Первый сапожник.
Второй сапожник.
Третий сапожник.
Первая торговка.
Вторая торговка.
Третья торговка.
Первый торговец
Второй торговец
Палач.
Солдат.
Первый мужик.
Второй мужик.


Сцена 1

Вид на Волгу со стороны базарной площади Кимры. Справа – Троицкая церковь.
Появляется скоморохи – ПЕРВЫЙ и ВТОРОЙ.

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Говорят, в нашей Кимре люди полтыщи лет живут. Или даже больше…
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Кто говорит?
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Да ученые, историки всякие.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Так эти ученые - какой народ-то?.. Им обязательно подай какой-нибудь черепок, наконечник или хуже того - кость… А потом несут весь этот хлам в музей и велят нам любоваться.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Скучно… А как же интуиция, прозрение, полет, понимаете ли, душевной фантазии… Мне вот лично кажется, на нашей кимрянской земле люди живут со времён царя Гороха.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. А чего не жить-то? Вы только поглядите: красота-то какая… (Разводит руки. Пауза.)
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. На самом деле, как бы это сказать… (Поднимает палец.) Истина -  не в музее, а в народной, как говорится, памяти.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. А народная память - где располагается?
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Располагается она в наших, в некотором роде, мозгах… (Стучит себя по голове.)
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. И в наших, представьте себе, сердцах… (Прикладывает руку к сердцу.)
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. А передается – душой в душу… Душа – вот наш истинный летописец. Она, душенька наша, все помнит, все знает. Её только надо правильно спрашивать. Вот я её, душу-то, спрашиваю как-то: что самое главное в нашей кимрянской истории?
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. И что она тебе ответила? Душа-то? Что самое главное? Что? (Прикладывает руку к уху, слушает.)
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ (тоже прикладывая руку к уху). Правильно! Самое главное в нашей кимрянской истории – это сапог. Ну, или попросту, – обувка. Потому как эту обувку наш мужик тачает которое уже столетие…
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. И началось это давным-давно, и пережила наша кимрянская обувка столько князей, царей и генеральных секретарей, что ни перечесть, ни упомнить.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Об ней, об нашей обувке, песни поют, романы пишут и легенды складывают…
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Вы спросите, кто складывает, легенды-то? А я почем знаю? Кто-то легенду сложил, а потом она гуляет как ей вздумается, и никто ей не начальник, никто ей не указчик.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Вот мы вам сегодня такую легенду и поведаем…  (Поднимает палец.) Жил как-то в кимрской земле человек и звали его Мишка-сирота. Сирота – потому как родителей он сам не знал,  да и другие их не помнили.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Был в то время на Руси – царь, а в Кимре – помещица.  И этой помещице принадлежала почитай вся Кимра.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Ну, и Мишка-сирота тоже был её дворовым человеком. Так уж тогда люди жили – одному все, а другому – шиш с маслом…
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Или даже вовсе без масла…
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Мишка наш сызмальства все подглядывал, как там мастера-мужички над обувкой потеют: режут, клеют, шьют. Подглядывал да подслушивал.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Бывало, мастер скажет «шпандырь»! – так Мишка тут же к нему пристаёт: что такое, почему и для чего…
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Или там, «гладилка» какая, «илёнка» или, прости господи, «шмухта»… Вот он так подглядывал, подслушивал, а потом и сам взялся, да так  - что все рты поразевали… И скоро все сказали: хоть молодёхонек Миша – а уже мастер!..
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Ну, а потом пришла такая пора, что Миша стал на девушек засматриваться. То на одну, то на другую… Знаете, как это бывает…
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Ну, и они на него – тоже… А что, парень хоть куда!.. И приглянулась ему в конце концов одна девица, наша, кимрянская…
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. И вроде он ей -  тоже… Но вот незадача, говорят ему: она тебе, Миша, не в пару, она вольная, купецкая дочь, а ты – при  своей хозяйке, дворовой, крепостной человек, так что не рыпайся, сыщи себе по плечу, такую же…
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Тут он и понял, в первый раз, по-настоящему, что есть  воля… И что есть крепостная неволя.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Ну, а потом помещица Глафира Петровна послала Мишу в Москву, в подмастерья к иноземцу…
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Там-то уж он нагляделся чудес городских… И господ, и барышень, и нашего брата, городского мещанина, которые по Москве снуют туда-сюда, туда сюда…
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Наглядеться-то он нагляделся, а Танюшку свою забыть не мог… Сами знаете, как это бывает… (Пауза.)
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Но что-то мы разболтались тут перед вами, вы лучше сами поглядите…
 
Сцена 2

Гостиная в барском доме. ГЛАФИРА ПЕТРОВНА сидит за обеденным столом. Поднимает чашку, пьет. Морщится.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (громко).  Дашка!

Прибегает ДАШКА, бойкая девка лет двадцати.

ДАШКА. Слушаю, барыня!
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (показывая на чашку). Это что?
ДАШКА (подбегая, нюхая чашку). Как что?.. Этот, как его… чай.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Чай? Это не чай!
ДАШКА (снова нюхая). Да чай, Глафира Петровна… Именно что чай. Вон сколько палок плавает…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Какие еще палки, дура! (Дашка пожимает плечами). Господи, какая глушь эта наша Кимра… Вон, Ольга Грязнова рассказывает, в Петербурге новый напиток пьют… кофий называется… говорят, зело вкусный… и палок никаких в чашке…
ДАШКА. Может, квасу? Или морс клюквенный…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Не хочу я твоего квасу… От него живот бурлит… Федору  Иванычу напомни, пусть настоящий чай привезёт из Москвы.
ДАШКА. Напомню, матушка, обязательно напомню…

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Что за шум был заполночь?
ДАШКА. Шум? Какой шум?
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (поворачиваясь к Дашке). Ты что это? Ты мне дурочку-то не корчь. Я тебя наскрозь вижу… Я сразу хотела пойти да за вихры вас оттаскать, да поленилась. Да заснула потом… Ну! Говори, не вводи во грех.
ДАШКА. Совестно мне.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Что?
ДАШКА. Вы опять станете браниться.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Я? Браниться? Отчего же?
ДАШКА. Сами знаете.

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Мужчина в девичьей? (Дашка коротко кивает.) Кто?
ДАШКА. Сами знаете.

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Пьян был?
ДАШКА. Выпимши.

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Кто визжал так противно?
ДАШКА. Сначала Фимка…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А потом?..
ДАШКА. А потом я.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ты? Господи ты боже мой… (Пауза.) Голова у меня с утра тяжелая… Не угорела ли я? Печку проверьте… Нешто смерти моей хотите?
ДАШКА. Господь  с вами, ваша милость…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ладно, ступай, позови Федора Иваныча… (Дашка делает испуганное лицо.) Да уймись ты, не зли меня… Он мне доклад должон делать.

Дашка убегает. Пауза. Входит СЕМЕНОВ, управляющий имением,  крепкий мужчина под пятьдесят. В руках у него бумажный журнал. В сапоге – нагайка.

СЕМЕНОВ (приоглядывась вослед Дашке). Глафира Петровна… Э-э…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Чего ты экаешь?..
СЕМЕНОВ. Матушка, я… тут дело такое, что…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Чего ты елозишь, как нашкодилая собачонка?..
СЕМЕНОВ. Виноват, матушка…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. В чем же, Федор Иваныч? Какая за тобой вина? Недосмотрел? Упустил? Тут давеча безобразия творились в девичьей… говорят, мужчина какой-то забрался… Ты не слыхал?
СЕМЕНОВ. Я-то?
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ты-то. Ты как спал-то?
СЕМЕНОВ. Бес попутал…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. И где тот бес-то? В стакане наливки? Ты гляди у меня, Федор Иваныч… Мои дворовые девки разве тебе назначены? Ладно еще покойный муж мой прижимал их по углам, так то его собственность была… А ты кто такой?
СЕМЕНОВ. Виноват, Глафира Петровна…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Виноват?.. Голова у тебя седая, мне совестно тебе укоризны делать, я младше на десять годков… Не доводи меня до крайности… (Пауза.)  Ну что, посчитал? Долги свел?
СЕМЕНОВ (заглядывая в журнал). Свел.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ну и как?
СЕМЕНОВ. Есть еще, долги-то… Виноват.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Не в том дело, что ты виноват, Федор Иваныч… Хотя это само собой, коли долги по сию пору не взысканы… А в том беда, что невзысканье подаёт дурной пример остальным… Что ж это получается? Один двор всё поставляет вовремя, а другой позволяет себе заминки… И кто там у нас так отличается?
СЕМЕНОВ.  Верещага… две свиньи… Самсонов младшой… полтора пуда овса… сапожники… Трясисолома.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ох уж этот Трясисолома… Сколько я помню, никогда из долгов не вылезает!
СЕМЕНОВ. Задерживает, матушка…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Сапоги-то его хороши?
СЕМЕНОВ. Недурны.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. До хмельного охоч?
СЕМЕНОВ (кашлянув). Есть такой грех…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А куда жена смотрит?
СЕМЕНОВ. Померла жена-то… Тому назад года три.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Три? И все неженат?
СЕМЕНОВ. Да, так бобылем и состоит.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Как же это? Что, в преклонных летах? На баб уж и сил нету?
СЕМЕНОВ. Да как сказать… Не так чтобы в преклонных… Примерно в моих летах.

Пауза. Глафира Петровна поднимает глаза на Семенова.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. С тебя лучше примера не брать… Ну, хорошо… Прошу тебя, Федор Иваныч, просто так не спускать… Ежели надобно посечь, то нечего и стесняться… Раз уж доброго слова не разумеют… Ты чем сечешь мужичков? Этим что ли?  (Показывает на сапог.)
СЕМЕНОВ. Нет, матушка… Это так, жеребца наддать… Мужичков, сами знаете, когда розгами, когда батожьем…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Должно быть, больно?
СЕМНОВ. Ну, ежели благородного посечь, оно, конечно, больно… А мужика – так он же мужик, ему дело привычное, все одно как в баню сходить под веничек.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Вот как… Ну, тогда что же… сам гляди… Да! А проценты… ты проценты им ставишь, недоимщикам? Ольга Грязнова сказывала, что теперь все так делают.
СЕМЕНОВ. А то как же… Ставлю… да только не всегда эти проценты сообразишь… Вот, к примеру, со свиньями… У Верещаги… Одно дело, матушка, овес, а другое – свинья…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Не морочь мне голову… Овес, свиньи… Ты мне лучше вот что… В Москву, в цифирную школу, к Сашеньке моему, все отправил?..
СЕМЕНОВ. Всё как велено: и сапожки, и валеночки, и два кафтана.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А подарки для начальства ихнева?..
СЕМЕНОВ. Все, как уговаривались: и наливку, и осетра, и мясо вяленое.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А сыру?..
СЕМЕНОВ. И сыру. А то как же.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Может, поменьше будут к Сашеньке придираться…
СЕМЕНОВ. А чего придираться-то? Дитё малое…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Дитё… Пятнадцатый год!.. Нету с ним сладу никакого… Прямо весь в покойного мужа… Только девок за ляжки хватать… Все вы одним мирром мазаны… Может, там, в цифирной этой школе, приучат его к порядку да делу…
СЕМЕНОВ. Приучат, матушка, обязательно приучат…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Дай-то бог… А они там секут, ребятишек-то?
СЕМЕНОВ. Сказывали, секут.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ах ты, господи… Ну да ладно, авось, не засекут.
СЕМЕНОВ. Не засекут, матушка… Так, понемножку, токмо для ихней же пользы.

Появляется МИХАИЛ, высокий парень лет двадцати, в руках у него - красные сапожки.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Да уж… (Замечает Михаила.) Что это у тебя, Миша?
СЕМЕНОВ. Сапожки для вашей милости… На прошлой неделе разговор был… Чтобы красненькие…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Красненькие? Я что-то не упомню… Ну-ка, покажи!

Михаил порывается подойти, но Семенов выхватывает у него сапожки и подает сам.

СЕМЕНОВ. Как велели.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Хороши, нечего сказать… (Пытается надеть сапожок на ногу. Семенов бросается помогать. Глафира Петровна отстраняет его.) Пусть Миша…
 
Михаил тотчас становится на колени и ловкими движениями надевает сапожок на ногу помещице.

СЕМЕНОВ. Не жмет, Глафира Петровна?
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Навроде, не жмет… А второй? (Михаил надевает и второй сапожок.)

Глафира Петровна встает, проходится по гостиной.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Надо же, красненькие… Я уж не девка… А хорошо… Молодец, Миша!
МИХАИЛ. Благодарствую, ваша милость.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А под охру сможешь? Вон, как у меня на подоле.
МИХАИЛ. Под охру? Можно и под охру. Будет сделано.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. К отъезду моему… я в Москву поеду… поспеешь?
СЕМЕНОВ. Поспеет, ваше милость. Обязательно поспеет.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ну, хорошо. Ступай, Миша. (Пауза.) Что-то сказать хочешь?
СЕМЕНОВ. Да нет, ничего он не хочет… Ступай, Мишка, не до тебя сейчас.

Михаил уходит.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ты доволен им, Федор Иваныч? Парень-то какой из сироты вырос… небось, гроза девкам.
СЕМЕНОВ. Хороший мастер. Устинин его хвалит. Доходу дает не хуже стариков.

Вбегает Дашка.

ДАШКА. Господин капитан Леонов приехали.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Капитан Леонов? (Встает из-за стола.) Мне надо переодеться… (Уходит вместе с Дашкой.)

Тотчас появляется Михаил, в руках у него черные мужские сапоги.

МИХАИЛ. Вот, Федор Иваныч… (Отдает сапоги Семенову.)
СЕМЕНОВ (беря сапоги). Хороши?
МИХАИЛ. Старался. (Видя, что Семенов намеревается уйти.) Федор Иваныч, вы с барыней насчет меня толковали?
СЕМЕНОВ (с недовольной миной). Насчет тебя? А, ну да… Ты, Мишка, что о себе думаешь?.. Вот так тебе всё и подай… Ты хоть понимаешь, что такое – выкуп на волю?
МИХАИЛ. Понимаю, Федор Иваныч.
СЕМЕНОВ. Ничегошеньки ты не понимаешь, Миша. Да если Глафиру Петровну не подготовить, она может разгневаться и заместо выкупа упечет тебя… куда Макар телят не гонял.
МИХАИЛ. Да за что же, Федор Иваныч? Я верно служу, каждое желание исполняю, всю душу вкладываю.
СЕМЕНОВ. Да ты не разумеешь, я гляжу, как же тебе растолковать… Ты, Мишка, её крепостной человек, у неё крепость на тебя от царя и господа бога, на всю твою жизнь.
МИХАИЛ. Ну да, я разумею.
СЕМЕНОВ. Ты её крепостной человек и за счастья должон почитать такую судьбу.
МИХАИЛ. За счастье?.. Я на волю хочу…
СЕМЕНОВ. Ишь какой – хочет он. Вот скажи так барыне – батогов получишь, а не волю. И зачем тебе та воля? Ты же там пропадешь. А здесь ты как у Христа за пазухой с твоими-то золотыми руками.
МИХАИЛ. Но вот Устинин же выкупился…
СЕМЕНОВ. Устинин… Когда это было? Это ж отец его… Со покойным барином… А Глафира Петровна – дело иное, она никому вольную не давала и даст ли когда – то вилами по воде писано.
МИХАИЛ. Так ведь за деньги!
СЕМЕНОВ. Понятно, что не за просто так… Устинины вон вдвоем, отец и сын, лет двадцать - как проклятые… А ты один.
МИХАИЛ. Я смогу. Я выдюжу.
СЕМЕНОВ. Ишь ты. Выдюжит он… Оставил бы ты это пустое мечтанье. Женился бы. Вон Дашка тебя хочет… А тебе, дураку, волю  подавай.
МИХАИЛ. Федор Иваныч, у нас уговор был…
СЕМЕНОВ. Ладно, ладно… Поглядим. Тут, брат, подход нужон верный… (С сапогами в руках уходит.)

Михаил смотрит ему вслед.
Появляется Дашка. Подходит к Михаилу вплотную.

ДАШКА. Мишенька, ау…
МИХАИЛ (оборачиваясь, сухо). Чего тебе?
ДАШКА. Просто поглядеть на тебя хотела…
МИХАИЛ. А чего на меня глядеть?
ДАШКА. Какой ты… Было время – очень тебе по нраву были мои погляделки… (Кладет Михаилу руку на плечо.)
МИХАИЛ (отступая). Недосуг мне.
ДАШКА Недосуг? И минутки для меня не сыщешь?
МИХАИЛ. Мне Глафира Петровна заказ сделала.
ДАШКА. Заказ? Какой заказ?
МИХАИЛ. Сапожки новые… Да тебе что за дело?
ДАШКА (с обидой). Злой стал, ни одного ласкового слова…
МИХАИЛ. Какого еще слова?..
ДАШКА. А какое ты мне раньше говаривал… Забыл? Сказать?
МИХАИЛ. Мало ли что я говорил… То дело прошлое.
ДАШКА. Вот ты как… Опостылела, знать… И на кого же ты теперь глядишь-то? На Таньку Устинину?
МИХАИЛ. Не твое дело, дура!
ДАШКА. Вот какие слова ты для меня сыскал…
МИХАИЛ. А ты меня не зли!..
ДАШКА. Не бывать тебе с Танькой! Ты дворовой человек Глафиры Петровны, и танькин отец её за тебя не отдаст… Он ей вольного найдет, купца из Твери!
МИХАИЛ. А это мы еще посмотрим…
ДАШКА (в слезах). Чтоб ты провалился… Глаза бы мои на тебя не глядели… (Убегает.)

Раздаются громкие голоса.
Входит молодой мужчина лет тридцати – капитан ЛЕОНОВ. Следом – Семенов. Несколько секунд Леонов и Михаил смотрят друг на друга, затем Михаила кланяется и уходит.

ЛЕОНОВ (Семенову). Ты, любезный, поимей-ка в виду вот что… Мне Глафиру Петровну не хочется огорчать, а ты мотай себе на ус… Двое  ваших мужичков подались в бега на Нерли, да здесь, на Дубенской верфи, еще один… Мне дела нет до того, как ты будешь их сыскивать… Это ваша забота… А мне нынче же рабочие руки потребны, и я с вас не спущу. 
СЕМЕНОВ (испуганно). Будет сделано, господин капитан… Войдите и в наше рассуждение… Народ стал некрепок, оброку мало, урожай о прошлом годе неважный.
ЛЕОНОВ. Будет жаловаться… У всех так… У меня у самого сельцо под Рузой… Тоже даю работников… А то как же! Война!

Появляется Глафира Петровна.

 ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ой, господин капитан, ты прямо всех нас перепугал… Какая еще война? Опять что ли с турком? С ним, кажись, замирились.
ЛЕОНОВ (целуя руку помещице). А швед, Глафира Петровна? Швед-то никуда не делся. Спит и видит, как бы нас уесть да Петербург пожечь.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ишь какой… Но, слава господу, руки у него теперича коротки.

Появляется ОТЕЦ АНДРЕЙ, худощавый, живой, за сорок.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Простите, матушка Глафира Петровна!.. Я прямо так, по свойски, без приглашения… Диакон мне донёс, будто господин капитан Леонов проехал, так я не смог удержаться от искушения…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ну что с тобой поделать, отец Андрей…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Хоть любопытство и грех, но невеликий… Хочется послушать, что в большом мире-то деется, как там государь наш заступник поживает, про труды его великие…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. За стол, господа, за стол… (Проходят к столу. Садятся. Дашка бегает туда-сюда, накрывая на стол.) А Карлуша-то шведский, так и сидит у султана?..
ЛЕОНОВ. Сидит… Но рано иль поздно прибежит снова. Так что ухо следует держать востро. И государю нашему, Петру Алексеевичу, помогать всемерно… Я тут, Глафира Петровна, выволочку дал вашему управителю… Уж не обессудьте.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А ничего страшного, а хоть и дал… Так ведь за дело, не так ли, господин капитан?.. Я ему и сама сегодня уже… Долги плохо вытрясает из мужичков… И что ж он натворил, наш  Федор Иванович?
ЛЕОНОВ. Ничего особенного… Отчасти и я не прав… Вспылил. Так и досада берет… Петр Алексеич бьется аки лев с врагами, а тут в собственной державе людишки ему помочь должную не оказывают.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Ох, грехи наши тяжкие…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (со вздохом). Ну, ничего, я его вразумлю, уж ты не беспокойся, господин капитан… Мы поможем, чем сможем, чай, люди русские.
ЛЕОНОВ. Не сомневался, Глафира Петровна. Знаю, вы не подведете.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Так и передай, голубчик… И в сенат, и государю, коли будет случай… Мы всегда наготове… Ты расскажи, какие там новости, в Москве, в Петербурге этом…
ЛЕОНОВ. Так я же без вылазу на верфях… На дубненском устье… разве что в Нерль вырвешься… Вот как тялки погоним на Онегу да в Петербург, там все и увижу своими глазами да услышу своими ушами.
 ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Погоди, это что же за тялки такие?..
ЛЕОНОВ (улыбаясь). Это корабли наши, кои мы на верфях сооружаем.
ОТЕЦ АНДРЕЙ (поднимая со значением палец). Тьялк – одномачтовое судно с плоским дном, длиною в дюжину аршин, пригодно для прибрежного по рекам и морям плаванья…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. И где ж ты слов таких нахватался, батюшка?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Так я ж в гостях у господина капитана бываю на дубненское устье. Поглядел на всю эту кутерьму, да потолковал с заморскими мастерами, которые там верховодят…
ЛЕОНОВ. Голландцы…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. И на каковском языке ты с ними толковал, батюшка мой?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Так они ж три  слова по-русски, а я три слова по латыни, глядишь и столковались.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А вечером и за чаркою…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. И то было… Не скрою, согрешил немного, у господа прощения просил всю обратную дорогу…  И  что я там подсмотрел-то ещё … Заморские эти люди, по своим знаниям, значит, по своему опыту, образец сотворят, а наши-то мужички за ними ну повторять. И так по каждой детали. А потом,  всем миром – этот самый тялк сбирают… Умно!
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Тебе, отец мой, по твоим свойствам не в церкви служить, а в миру бы суетиться…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. На то одна  божья воля, благодетельница наша…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А что касаемо иноземцев… куда уж  нам за ними поспеть-то, за этими шведами да голландцами…
ЛЕОНОВ. А не скажите, Глафира Петровна. Мы тут недавно подрядили мужичков наших, дабы сотворили тялку… корабль, значит… сами, без голландских мастеров. Уговор был -   ежели не хуже, добавляем, а коли хуже выйдет – они из своих карманов выложат… И что же? Не хуже! Послали в сенат – чтоб им добавить за хорошую-то работу.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Я всегда говорю: наш мужик – он смекалист и добрую сноровку  имеет. Ему бы подсобить, так он любого иноземца за пояс заткнет…
ЛЕОНОВ. А что значит, батюшка, подсобить?..
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Не то чтобы подсобить, а… Как бы растолковать-то?..
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ты толкуй, да смотри, не затолкуйся, отец мой…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Не то чтобы подсобить, а вот бы немного послабить…
ЛЕОНОВ. Послабить?..
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Послабить… Чуть послабить. А то уж больно им тяжко… Вот и у вас, господин капитан, народишко-то с верфей бежит…
ЛЕОНОВ (задумчиво). Бегут, окаянные… Вот и ваши тоже, Глафира Петровна… Я вашему управителю велел замену мне привесть как можно быстрей… Уж не обессудьте.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (со вздохом). Заменим, а что дееть-то… (Отцу  Андрею.) А ты тоже завел проповедь: послабить да подсобить… Им послабишь, так и сам по миру пойдешь. У каждого из нас участь одна: смиряться перед богом и государем да покорно нести свой крест… У них, у мужиков, свой крест, а у нас – свой.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Оно так, господь терпел и нам велел…
ЛЕОНОВ. Истинно так, батюшка. Кто-то терпит, а есть такие, что терпеть более не желают и даже смуту сеют…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Это ты об чём, господин капитан?
ЛЕОНОВ. К нашим мужичкам, что лес валят для верфи, приходил человек и смущал сказками, будто государь наш вовсе не государь, а антихристом посланный…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Свят, свят, свят…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Кто ж такой?
ЛЕОНОВ. Не нашли… Пока что. А найти надо бы… Ежели что прознаете, подайте весть. Никому нет выгоды, ни мне, ни вам, коли по местам нашим тати бродят… Так и до беды недалече.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Не сомневайся, господин капитан… Мы уж тут – сразу, ежели что… (Пауза.)А правда ли… мне Ольга Грязнова сказывала… будто бы новый напиток заведено теперь пить… как его бишь… кофий!.. Слыхал?
ЛЕОНОВ. Слыхал, Глафира Петровна.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Сам-то пивал?
ЛЕОНОВ. Пивал, да только не у нас, а в чужом краю.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. И где же?
ЛЕОНОВ. В англицком королевстве. Когда учился там корабельному делу по велению государя нашего Петра Алексеевича.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (всплескивая руками). Да как же ты молчал-то, господин капитан? Как они там живут, англицкие людишки?
ЛЕОНОВ. Хорошо живут, врать не стану. Дома каменные, церкви большие.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. А не врут ли, будто в том краю люди встречаются - обличьем черны?
ЛЕОНОВ. Не врут, батюшка. Сам видывал. Черные, как уголь в печке.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. А сатанинских знаков не обнаружил?
ЛЕОНОВ. Не видал. Такие же, как и мы, только лицом и телом черны. Привозят их из-за моря, из полуденных стран. И кофий этот оттуда же… Пивал я его, не по нраву он мне пришелся. Горький. По мне квас лучше.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А что ж тебе по нраву пришлось, господин капитан?
ЛЕОНОВ. Был я там, в городе Лондоне, на театре…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Сказывал мне покойный муж, будто у государыни нашей Софьи, сестрицы Петра Алексеевича, была такая театра…
ЛЕОНОВ. В городе Лондоне театра большая, помещается сотен десять народишку, а может, и более. И там видывал, как собаки грызутся перед людским сборищем и деньги ставят на кон, кто возьмёт верх…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. То не большое диво… У нас на ярмарке медведей стравливают.
ЛЕОНОВ. Ещё видывал в той театре представление. Вроде наших скоморохов. Про древних царей и королей.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Господи ты боже мой…
ЛЕОНОВ. Народ валом валит. Бывает с утра и до вечерни… (Решительно). Но приехал я, Глафира Петровна, не за тем… А вот зачем. Получил я от Петра Алексеевича повеление. Надобно поставить партию сапог для наших полков.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Так мы и делали такую поставку… В Москву отвозили.
ЛЕОНОВ. То было через посредника… Теперь надо гораздо более. И не токмо в Москву, а и в Петербург.

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. От самого государя?
ЛЕОНОВ. От самого…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Боязно… А ну как не сдюжим?..
ОТЕЦ АНДРЕЙ. А чего ж не сдюжить-то? Чай не впервой…Мужики у нас вон каковы!..
ЛЕОНОВ. Одно дело – на базар, а там – купят, не купят… один господь знает. А другое – в армию, да много, да вовремя, да чтоб хороши были сапоги, чтоб не развалились в первой луже иль в первой болотине.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ой, ёй, ёй… Вот я и говорю, боязно.
ЛЕОНОВ. Есть такие люди? Кто сможет все завязать  должным образом?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Ну, мастера-то у нас есть… Вон, Егор… А из молодых – Мишка-сирота…
ЛЕОНОВ. Тут не два нужны, а, поди, двадцать два.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Найдем… И в Кимре найдем. И в Талдоме. И в Горице…
ЛЕОНОВ. Это – мастера, сапожнички… А кто станет поставку налаживать? Должон быть опытный человек, деловой… Есть такие?

Пауза. Глафира Петровна смотрит на отца Андрея, он – на неё.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Устинин?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Устинин. Кто ж ещё?
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Купец. Из мужиков. Батюшка мой отпустил на волю…
ЛЕОНОВ. Хорошо! И мне велено из сената напомнить вам… и мужичкам вашим мастерам… Это – дело державное! Коли возьмётесь, не дай бог – не исполнить.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А сколь много сапог-то требуется?
ЛЕОНОВ. Для начала – пятнадцать сотен.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Пятнадцать сотен… (Громко). Дашка! Покличь Федора Иваныча… Живо!

Сцена 3

Горница в доме Устининых.
Дочь Устинина, ТАТЬЯНА, молодая девушка, сидит за прялкой.
Входит УСТИНИН, мужчина лет пятидесяти, в руках у него небольшой  мешок.
Проходит через горницу и закидывает мешок на полку за печкой. Уходит.
Татьяна  оставляет прялку, идёт к печи.
Устинин  возвращается с другим мешком, поменьше,  и тоже укладывает его на полку.
Берет с полки тетрадь и карандаш.
Садится за стол.

УСТИНИН. Так, гляди Танюша… Вот сюда пишем: мука ржаная, пуд…  шесть копеек… И еще: соль, полпуда… пять копеек… 
ТАТЬЯНА (глядя через стол на тетрадь). Вижу, батюшка. (Ставит на стол перед отцом горшок со щами.)
УСТИНИН. Тебе тоже надо бы выучиться грамоте…
ТАТЬЯНА. Для чего, батюшка?
УСТИНИН. Как для чего? Ты – купецкая дочь. Замуж пойдешь – пригодится в хозяйстве… (Татьяна намеревается вернуться к прялке.) Погоди-ка. Посиди… (Татьяна садится). К нам сейчас мужики явятся. Мастера наши сапожнички… (Пауза.) Большой подряд в руки идет.
ТАТЬЯНА. Подряд?
УСТИНИН. Сапоги… Для государевой армии. 
ТАТЬЯНА. Чай, не в первый раз.
УСТИНИН. Такое – в первый.
ТАТЬЯНА. Ничего, батюшка. Бог поможет.
УСТИНИН. Поможет… (Кладет ложку на стол.) Ты вот что, дочка… Сказывают, видели вас с Мишкой-сиротой у колодца… Будто бы стояли вы да пересмеивались.
ТАТЬЯНА. Кто сказывал?
УСТИНИН. А то неважно, кто сказывал… Птичка летает, глядит да на весь лес чирикает…
ТАТЬЯНА. Птички те лучше бы не совали своего носа в чужие дела…
УСТИНИН. Оно, конечно, так… Да только ты, дочка, девушка на выданье, тебя всякий  примечает… Хиханьки с парнями – так можно и славу недобрую заработать.
ТАТЬЯНА. Вы, батюшка, напрасно так говорите.
УСТИНИН. Может, и напрасно, да в таких делах - лучше пересол, чем недосол. Не след тебе с дворовыми людьми лясы точить… Чтоб вся Кимра глазела да потом судачила.
ТАТЬЯНА. Обижаете вы меня, батюшка…
УСТИНИН. А ты не обижайся… Матери твоей, покойницы, нынче нет рядом, подсказать некому, я сам, по-отцовски, как разумею… (Пауза.) Ты сама посуди. Мы – Устинины, мы теперича купцы, не то что мужичье аль холопство… У нас свое место, а у дворовых – свое… (Пауза.) Скоро в  Тверь поедем. Товар продадим, погуляем… Михайло Пушкарев в гости звал. (Пауза. ) Чего молчишь? (Пауза.) Ишь ты, какая… Не нравится тебе купецкий сын из тверской сотни… А Мишка-сирота, выходит, тебе по нраву? (Пауза.) Он тебе не пара. Мастер он хороший, спору нету, но ты пойдешь только за вольного. Да не за всякого. Нам такой нужон, чтоб и не стыдно было, и чтоб делу помог… Понимаешь, дочка?
ТАТЬЯНА. Понимаю, батюшка.
УСТИНИН. Вот и ладно. Приготовь чего-нибудь для мужиков… Квасу там. Пироги вчерашние… (Подходит к окну, смотрит наружу.) Собрались мужички. Идут.

Входят один за другим – мужики-сапожники.

ПЕРВЫЙ САПОЖНИК (входя и кланяясь). Здрав будь, Григорий Онисимыч!
ВТОРОЙ САПОЖНИК (входя, кланяясь и крестясь на образа). Пусть господь не оставит сего дома…
ТРЕТИЙ САПОЖНИК (входя, кланяясь). И ты Татьяна Григорьевна, не хворай!
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. На мать-то как схожа…
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Не говори…

Садятся рядком на лавку. Татьяна подносит каждому кружку с квасом. Ставит на стол блюдо с пирогами. Уходит в свой угол и садится за прялку.

ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Однако морозец-то ночью траву прибил…
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Бабка Феодосья сказывала, будто вот-вот снежок ляжет…
УСТИНИН. Да пора бы.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Вот и я говорю, пора.
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. У тебя, Григорий Онисимыч, жердь на заборе повисла, так я её поддернул на место, чтоб, значит, совсем не свалилась.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Ежели свалится, дело худое. Свинья али какая еще животина со двора, глядишь, и сбежит.
УСТИНИН. У меня не сбежит. А сбежит, так далеко не уйдёт.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Это уж так, Онисимыч, у тебя не сбегут.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. А коли сбегут, так не уйдут далёко.
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. А куда им бечь? Дальше Кимерки не побегишь.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Ежели только не гусь. Гусь-то, он могёт поплыть.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Ну да, уж коли поплывет – таким чином и к Заречью выправит.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. А в Заречье гусь почитай пропавший…
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Это уж так. И перышка не сыщешь.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Один дух от гуся останется.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Не дух, а дым.
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Дым в печке да кости на крылечке.
УСТИНИН (недовольно.) Дался вам тот гусь… Много вы гусей видали, чтобы Кимерку переплыли?..

Пауза.

ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Может, кто и видел…
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Я – нет…
УСТИНИН. То-то.
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. А что там, Григорий Онисимович, деется на этом самом… на море-то? Как его?.. Говорят, опять мы свея побили?..
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Да не свея, а турка.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Да окстись ты… С турком о прошлом годе воевали.
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. И не о прошлом, а до того еще… Или за два?
УСТИНИН (вздыхая). За два.
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Вот и я толкую, что за два.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Больно долго мы с энтим свеем управляемся.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Да уж. Сколько помню, все не могём управиться.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Знать, силён тот свейский царь… Как его?
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Карла.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. И что за Карла такая?
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. А что, Григорий Онисимыч, на то самое море дубненские струги   погонют?..
УСТИНИН. Говорят, на то самое.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Это ж какое дело?.. Там, говорят, одной волокуши-то станет на сотню верст…
УСТИНИН. Не говори. Все вверх да верх. И по Волге, и по иным речушкам…
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. А чего волочь-то? Вон, Стенька Разин ходил по Волге без волокуши…

Пауза.

УСТИНИН. Я гляжу, для тебя что на север, что на юг – все едино… Стенька-то на южное море хаживал, а свей – наоборот…
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Да он из Кимры – носа не высовывал… Откуда ему знать, где свей, а где персиянин?..
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Это почему же я не высовывал? И в Твери бывал разов пять, и в Талдоме немеряно. А в Горицах у меня сваты…
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Ну, ежели в Горицах, тогда дело иное… А что касаемо волокуши, то мужичкам туго придется… Волочь-то кто будет?
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Ясное дело, кто… Там, говорят, на дубненское устье мужиков нагнали тучу…
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Кто сосны рубит, кто плотничает…
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Мой кум туды попал.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Это который?
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Талдомский. Олешка Смирной.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Олешка? Какой из него лесоруб?.. Он все больше языком…
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Ловко он чешет, Олешка-то, как по писанному…
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. В самый раз – мужикам у костра зубы заговаривать… Знать, не зря его туды заслали.

Пауза.

ВТОРОЙ САПОЖНИК.  И что за море такое, свейское, что за него царь-батюшка столько лет воюет?
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Да на кой ляд нам то море?
УСТИНИН. На кой ляд? Товар на кораблях возить.
ВТОРОЙ. А что, у нас свово товара не хватает?
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Знать, не хватает. Царю-то виднее…

Стук в дверь. Входит Михаил. Кланяется, крестится на образа. Остается стоять.

ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Говорят, Миша, ты барыне какие-то диковинные сапожки пошил?
МИХАИЛ (пожимая плечами, сдержанно). Пошил.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Говорят, под охру.
МИХАИЛ. Под охру еще не готово.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. А какова нога-то у барыни? Ну, мала аль велика?..
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. А тебе зачем? Охальник, ты, брат…
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Я давненько, еще при государыне, башмаки тачал Глафир  Петровне… Молоденькая была… Хорошенькая…
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Ну и ты, Егор, хорошенькай был… Оба, значит, были хорошенькаи.
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Да он и теперича годится.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Тока зубы зъел… А так ничего себе.
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. А я ему толковал: не грызи дратву зубьями, ножик у тебя на что?..
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Гляди, разговорились… Слухайте лучше… Башмаки-то я выправил, да промахнулся чуток… Ножка у барышни малёхонька, башмак болтается, возьми ей и натри… Ну, выпороли меня, от пасхи до Петрова дня на задницу не присаживался.
УСТИНИН. А как же ты сапожное дело-то справлял?..
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Каком кверху… (Пауза.) Ладно… Григорий Онисимыч, зачинай…  С чем царев стольник-то явился?
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Который на Дубне струги рубит?
УСТИНИН. Тот самый…

Стук в дверь. Входят Семенов и отец Андрей.
Мужики встают, кланяются Семенову, целуют руку батюшке.

СЕМЕНОВ. Ну что, все уже обтолковали?
УСТИНИН. Только зачали.
ОТЕЦ АНДРЕЙ (перекрестя последнего сапожника). Об сем деле требуется сурьезный разговор. Не хухры-мухры, братцы, а царев подряд.
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. А на сколько же пар, Федор Иваныч, нас подряжают-то?
СЕМЕНОВ. На сколько пар? (Пауза.) Для начала – десять сотен.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Это сколько же будет-то?
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Постойте-ка… Это что получается… Ежели я от одного базарного дня до другого тачаю две пары…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. За месяц дюжину.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Дюжину? Ну, ежели поднапрячься… Но не боле.
УСТИНИН. Всем гуртом – пять десятков. За полный круг от осени до осени – пять иль шесть сотен. А надо больше.
СЕМЕНОВ. Об чем и речь… Надо больше.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Можно еще кой кого подгресть. В Горицах да в Талдоме.
УСТИНИН. А куда деться-то? Надо подгребать всех.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Всех-то всех, да не тех, у кого руки из задницы растут.
СЕМЕНОВ (Устинину). Ну, вот ты и гляди, у кого как руки растут… Ты за все отвечаешь перед капитаном. (Поднимает палец.) И перед сенатом.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. И перед государём Петром Алексеичем…
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. И кто ж такой тот сенат?
СЕМЕНОВ. А не твоего ума дело. Твое дело - сапоги тачать да помалкивать.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Так я что?.. Я и помалкиваю. А что спрашаю – так это ж для разговору…
СЕМЕНОВ (махнув рукой). Идём, батюшка…

Семенов и  отец Андрей  уходят. Устинин спешит их проводить.

ВТОРОЙ САПОЖНИК. Ишь какой гордый…
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. А в сапоге-то у него, видали?..
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Говорят, он любит, посечь-то…
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Это уж точно… Дворовой зачнет, а Федор Иваныч – прикончит.
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Охоч, значит, до тела-то…
ТРЕТИЙ САПОЖНИК. Особливо до бабьего.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Сдюжим ли? Сапоги-то?
ПЕРВЫЙ САПОЖНИК. Надо сдюжить. Чего сопли-то размазывать по рукаву?
ТРЕТИЙ САПОЖНИК (Михаилу). А ты чего молчишь?
МИХАИЛ. А чего толковать? Я сдюжу. От базара до базара – три пары дам. А иной раз – и четыре.
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Ты, может, и дашь. Ты молодой…
ТРЕТИЙ. И сколько же царь батюшка даст за пару?
ВТОРОЙ. Да кто ж знает?
ПЕРВЫЙ. Федор Иваныч знает… И Онисимыч… Вон как они побегли толковать без нас…
ВТОРОЙ. Надо батюшку спросить.
ПЕРВЫЙ. Сколько ни спрашай, а нам останется не более того, как нынче.
ВТОРОЙ. А как нынче?
ПЕРВЫЙ. А ты что, запамятовал?
ВТОРОЙ. Не соображу…
ПЕРВЫЙ. Где ж твоя соображалка? Дома позабыл?
ВТОРОЙ. Ладно тебе…
ТРЕТИЙ. Мне Устинин половину дает от того, что в  Москве выручает. Свою половину они с барыней делят.
ПЕРВЫЙ. Половину? Сдается мне, половины не выходит.
ВТОРОЙ. Может, и не выходит…
ПЕРВЫЙ. Выходит не выходит, а хорошо бы, ежели как есть.
ТРЕТИЙ. И то верно.  (Пауза.) Ладно, пошли что ли?
ПЕРВЫЙ. Не подождать ли Онисимыча?
ВТОРОЙ. Надо бы подождать.

Пауза.

ПЕРВЫЙ (оглянувшись на Татьяну, понизив голос). А ежели он к Прасковье завернёт?
ВТОРОЙ. К Прасковье-то? Ну, коли завернёт, так долго не засидится…
ТРЕТИЙ (тихо). Чего там сидеть? Сделал дело – да гуляй смело… Подождём.

Пауза.

ПЕРВЫЙ. А ежели они в баньку навострятся?
ТРЕТИЙ. В баньку? А который сегодня день?
ПЕРВЫЙ. День сегодня второй, да кто ж им запретит – в баньку-то в любой день…
ВТОРОЙ. Ежели в баньку, то надолго…
ПЕРВЫЙ. Ну, тогда - по домам. Потом Онисимыч скажет, как и что.

Выходят один за другим. Михаил стоит у дверей. Татьяна оставляет прялку, подходит.

ТАТЬЯНА. Сдюжишь?
МИХАИЛ. Я-то сдюжу. А вот они… (Кивает на дверь.)
ТАТЬЯНА. А что они?
МИХАИЛ. Они тоже сдюжат. Может, чуток помене. Да только…  (Качает головой.)
ТАТЬЯНА. Чего, говори?
МИХАИЛ. Тверской купец, что кожи возит отцу твоему…
ТАТЬЯНА. Пушкарев…
МИХАИЛ. Кожи-то в прошлый раз неважные были… Как бы чего не вышло.
ТАТЬЯНА. Надо батюшке сказать.
МИХАИЛ. Я пробовал.
ТАТЬЯНА. А он?
МИХАИЛ. Не лезь, говорит, поперед батьки… Твое, мол, дело  - на дворе у Глафиры Петровны… А тут – я, говорит, хозяин.

Пауза.

ТАТЬЯНА. И что там за сапожки ты барыне стачал?
МИХАИЛ. Хочешь, я и тебе такие же… Лучше!
ТАТЬЯНА. А что я батюшке скажу?
МИХАИЛ. А ты скажи, за гумном нашла…
ТАТЬЯНА. За гумном? Ну и дурень ты, Михайло…
МИХАИЛ.  Это я-то дурень? Я парень хоть куда…
ТАТЬЯНА. Хоть куда?.. Это кто тебе такое сказал?.. Дашка что ль?
МИХАЙЛО (делая шаг к Татьяне). Дашка? Все говорят…
ТАТЬЯНА (останавливая его жестом). Стой, парень хоть куда…  Ты с Федором Иванычем толковал?
МИХАИЛ. Толковал… Говорит, трудное дело.
ТАТЬЯНА. Трудное дело… Батюшка сказал, не отдаст он меня за дворового…

Пауза.

МИХАИЛ. Я на волю выйду. Слышишь меня?
ТАТЬЯНА. Слышу, Мишенька. Ты только поторопись, а то батюшка меня за кого другого отдаст. Не терпится ему.
МИХАИЛ. А ты не ходи!
ТАТЬЯНА. Что же мне делать, господи? (Оглядывается на окно, целует Михаила в щеку, толкает его к двери.)

Михаил глубоко вздыхает, уходит.
Татьяна  стоит, опустив руки.  Потом идёт в красный угол, становится на колени перед образом, шепчет молитву. Потом возвращается к прялке и начинает прясть.

Сцена 4

Свет выхватывает из темноты пятно.  Михаил за работой в своем сапожном углу.
Освещается второе пятно. Первый сапожник за работой.
И так далее, один за другим.
Сцена 5

Базарная площадь Кимры. Панорама Волги. Справа – Троицкая церковь. Начало лета.

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. У нас на Руси где двое - там рынок, трое – базар, а семеро – ярмарка. Самый лучший день в Кимре – базарный. Вся деревня – тут, вся округа – тут. Из Твери  народ, из Талдома, из Дмитрова,  из Ярославля, из Нижнего, из самой Москвы и даже – из Петербурга… Продают, покупают, глазеют, семечки лузгают – праздник да и только… Как говорится, торг — яма: стой прямо! Берегись, не вались, упадешь — пропадешь!

ПЕРВАЯ ТОРГОВКА. Сукно англицкое!.. Сукно амбурское!..
ВТОРАЯ ТОРГОВКА. Каклеты, горячие каклеты!.. Вкусныя, не капустныя, а с крольчатиной…Каклеты, каклеты!..
ПЕРВЫЙ ТОРГОВЕЦ. Ножи-ножницы архангельскаи!.. Булавки-пуговицы!.. Гребешки слоновыя!
ПЕРВАЯ ТОРГОВКА. Кастрыш вишневай! Кармазин переливчатай!
ВТОРОЙ ТОРГОВЕЦ. Колодки, колодочки!.. Подмёточки, бери, не прогадаешь… Вар, дратва, вар, дратва…
ВТОРАЯ ТОРГОВКА. Каклеты, каклеты!
ТРЕТЬЯ ТОРГОВКА. Азюм!.. Чернослив! Гваздика!..

Появляются Устинин и Татьяна. Навстречу им – Первый сапожник.
Устинин достает из кармана несколько монет и дает Перовому сапожнику.

ПЕРВЫЙ САПОЖНИК (разглядывая монеты). Благодарствую, Григорий Онисимович…
УСТИНИН. Это тебе за базарные. За государевы – в другой раз…

Появляется Третий сапожник. Устинин рассчитывается и с ним.
Появляется  Второй сапожник. Устинин дает ему деньги.

ВТОРОЙ САПОЖНИК (глядя на монету). Э…
УСТИНИН. Чего ты мычишь? Забыл, как две пары дмитровский купец возвернул?..
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Дмитровский?..
УСТИНИН. Дмитровский. Он еще грозился нас ославить. Я ему хлебного вина ставил.
ВТОРОЙ САПОЖНИК (со вздохом).  Ишь, каков… Они все такие, дмитровские.
УСТИНИН. А сапоги-то? Исправил?..
ВТОРОЙ САПОЖНИК. Да вроде исправил… Надо поглядеть.

Появляются Глафира Петровна, Семенов и Дашка.

ПЕРВАЯ ТОРГОВКА. Тафта, тафта! Бумазея барабанская!..

Глафира Петровна перебирает сукно, показывает Семенову и Дашке. Семенов покупает, бросает на руки Дашке.

ПЕРВЫЙ ТОРГОВЕЦ. Булавки, пуговицы, гребешки слоновыя!..
ВТОРАЯ ТОРГОВКА. Рубец свежий!.. Каклеты!

Появляется отец Андрей.

ВТОРАЯ ТОРГОВКА. Сьешь, батюшка, каклетку!
ОТЕЦ АНДРЕЙ (крестя торговку). Спасибо, милая!.. Дай бог тебе здоровья! (Подходит к Семенову.) Ну что, Федор Иваныч, как там наши государевы сапожки?
СЕМЕНОВ. Тачаются себе.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Поспеваете?
СЕМЕНОВ. Да вроде поспеваем… Эй, Устинин, поспеваем?
УСТИНИН. Стараемся.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. И кто у нас лучше всех?
УСТИНИН. Известное дело, Мишка да Егор.
ОТЕЦ АНДРЕЙ (поднимая палец). О!  Мишка да Егор… Ну, Егор-то в самой силе, а Миша – наоборот, ещёв самый сок не вошел… И оба – наша надёжа и опора.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (подходя). Тоже мне, нашел надёжу и опору… Надёжа и опора государства – мы, дворянство да боярство. И ещё вот вы – священство…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Оно так, драгоценнейшая Глафира Петровна, кто ж станет спорить… Но ведь и дворянство, и священство в своей главенствующей роли не в воздухе висят ненадежном, а покоятся на прочном основании. И основание это – мужички наши… А в Кимре – ещё и сапожнички…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ты, батюшка, иной раз как скажешь – так и не знаю, смеяться или плакать. Ну, чистый, прости господи, юродивый…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Не стыжусь, матушка, не отрекаюсь… Ибо нечем нам, грешным созданиям, гордиться перед лицом господа нашего, который, как известно, и осмеян был, и гоним, и поругаем…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ну, довольно, отец Андрей, не годится нам друг дружке упреки ставить. Лучше благослови меня, грешную…

Выбегает Первый скоморох.

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Как на речке Кимерке купались две кикиморки… Приплывает водяной, не может выбрать ни одной, девки – как на выданье, одна другой кикиморней…

Выскакивает Второй скоморох.

ВТОРОЙ СКОМОРОХ (обращаясь к Первой торговке). Ой, ты девушка Арина
По бережку-то ты ходила
По бережку-то ты ходила
Офвицера полюбила

Охфицер мой молодой
Проводи меня домой
До горенки домовой
До кровати тесовой
До перины пуховой…

Первая торговка машет рукой, закрывает лицо, бежит прочь.
Второй скоморох за пару секунд превращается в сапожника, который продает сапоги. К нему подходит Первый скоморох в обличье франта. Рассматривает сапоги, что-то объясняет сапожнику, показывает на стоящую неподалеку Вторую торговку. Сапожник, улыбается, кивает, показывает, что сапоги – очень хорошие… Франт садится на землю, натягивает сапоги, встает, прохаживается. Достает монету, дает сапожнику. Сапожник кланяется, благодарит. Франт медленно, с ужимками ловеласа направляется ко Второй торговке. Вдруг носок у сапога отскакивает. Франт не видит и, томно глядя на вторую торговку, приближается к ней. Тут и на втором сапоге  отскакивает подметка, франт растягивается на земле…

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Глухой подслушивал,
слепой подглядывал,
Безжопой на лавку сел,
безротой олашку съел.
Безрукой блины покрал
да голому за пазуху поклал,
Безногой на пожар побежал,
безголосой «караул» закричал.

ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Ах, мы не воры, ах, мы рыболовы, государевы ловцы.
Уж мы рыбушку ловили по сухим берегам, по амбарам, по клетям,
По клетям да по хлевам, да по новым по дворам.
Как у дедушки Петра мы поймали осетра,
Вот такого осетра — вороного жеребца.
Охо-хо! Хо-хо! Рыболовнички!

Появляется ПОРУЧИК и СОЛДАТ.  Поручик что-то спрашивает у первого торговца. Тот показывает на Устинина.

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Ощипали воробья на четыре перины
Как сварили воробья во пивном котле,
Разломали воробья на двенадцать кругов.
А кума-то куму стала потчевати:
Ну, и ешь ты, кума, не засаливай уста,
Не совай в рукава, не носи дочерям,
Не корми ты зятьев, небижай сыновьев.

Скоморохи видят Поручика и солдата и бросаются наутёк.

ПОРУЧИК (подходя к Устинину). Григорий Устинин?
УСТИНИН. Я.
ПОРУЧИК. Мне приказано взять тебя под караул.
УСТИНИН. Да за что же?
ПОРУЧИК. Узнаешь в свое время.

Подходят Глафира Петровна и отец Андрей.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Что случилось, господин поручик?
ПОРУЧИК. Велено начать следствие.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Следствие? Какое еще следствие?
ПОРУЧИК. О поставке сапог в государеву армию.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Кто велел?
ПОРУЧИК. Сенат.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Господи ты боже мой…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. И куда ж его теперь?
ПОРУЧИК. На дубненскую верфь. Капитан Леонов будет вести дознание.
ОТЕЦ АНДРЕЙ (крестясь). Ай, яй, яй…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Да что ж он такое натворил-то?..
ПОРУЧИК. Простите, сударыня, не имею полномочий входить в подробности.
ТАТЬЯНА. Батюшка…
УСТИНИН. Ничего, дочка… Бог рассудит. Ты там гляди…
 За хозяйством-то…

Поручик и солдаты уводят Устинина. Навстречу им – Михаил.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Ай, яй, яй… (Татьяне.)  Вот что, Танюша… Негоже тебе одной, без отца в пустом доме. Пойдем-ка ко мне, попадья сообразит, как лучше.

Глафира Петровна, Семенов и Дашка уходят. Татьяна идёт вслед за отцом Андреем, оглядывается на Михаила. Тот  стоит, глядя вслед Татьяне.

ПЕРВАЯ ТОРГОВКА. Глядите-ка, люди добрые, что деется… (Качает головой.) Сукно англицкое!.. Сукно амбурское!..
ВТОРАЯ ТОРГОВКА. Не говори… Каклеты, горячие каклеты!..
ПЕРВЫЙ ТОРГОВЕЦ. Попал Григорий Онисимыч…Ножи-ножницы архангельскаи!..
ПЕРВАЯ ТОРГОВКА. Кастрыш вишневай! Кармазин переливчатай!
ВТОРОЙ ТОРГОВЕЦ. Колодки, подмётки… Вар, дратва, вар, дратва...
ВТОРАЯ ТОРГОВКА. Каклеты, каклеты!
ТРЕТЬЯ ТОРГОВКА. Азюм!.. Чернослив! Гваздика!..
Сцена 6

Дубненская верфь. Берег реки Дубны. Стук топоров, собака брешет.
Виден полуостов корабля. По берегу идут Леонов и поручик.

ЛЕОНОВ (оглядывая берег). Ну что, к благовещенью поспеваем?
ПОРУЧИК. Должно быть, поспеваем.
ЛЕОНОВ. Коли задержимся, до морозов тялки в Петербург не доставим… Засядем где-нибудь на Ильмене, то-то будет радость… Петр Алексеич с меня голову сымет… И с тебя тоже.
ПОРУЧИК. Понятное дело.
ЛЕОНОВ. Что там с кормовыми?
ПОРУЧИК. А что с кормовыми?
ЛЕОНОВ. Мне доносят, что мужикам на вечерю не хватает.
ПОРУЧИК. Кто доносит, господин капитан?
ЛЕОНОВ. Люди… Не ты один доносчиков имеешь.
ПОРУЧИК. Может, когда и недостало кому…
ЛЕОНОВ. Может, не может… Мы их, мужиков, и в хвост, и в гриву… Но с голодного какой толк? Разбирайся, кто тащит… То ль купец, то ль нарядчики, то ль повара… Глаз да глаз должон быть!
ПОРУЧИК (вздыхая). Я и так измаялся…
ЛЕОНОВ. Вижу… Что поделаешь, судьбина наша такая… Что с воровскими разговорчиками? Об чём мужики у костров толкуют?
ПОРУЧИК. То же самое… По домам тоскуют… По бабам своим… По крестьянскому своему занятию. (Пауза). А ваши что говорят? Ну, доносчики…
ЛЕОНОВ. А ты не ревнуй… Откуда правда добывается – то неважно. Важно иное: мы с теми мужиками крепко повязаны… Для государя что мы, что мужики – все слуги его… Так что от них, от мужиков, и наш с тобой карьер зависит. Понимаешь?
ПОРУЧИК. Понимаю.
ЛЕОНОВ. Предлагал я в сенате нанимать мужиков по доброй воле… Нет, говорят, денег.
ПОРУЧИК. Всё одно деньги тратим…
ЛЕОНОВ. Именно так. По доброй воле пошёл бы сюда тот мужик, которому дела в деревне нет… А так – силком. А коли силком – не тот коленкор, без души работают…
ПОРУЧИК. Может, еще передумают… В сенате-то?
ЛЕОНОВ. Может, и передумают… А пока – так вот… Смутьянов не видать?
ПОРУЧИК. Ежели появятся, тотчас буду знать. Ну и ваши… доложат, поди?
ЛЕОНОВ (улыбаясь, бьет поручика по плечу). Доложат!..

Уходят. На берегу верфи появляется Михаил.
Он идёт среди общего рабочего беспорядка, оглядывается.

МИХАИЛ (обращаясь к пробегающему мужику). Слышь, мил человек, тверские есть?
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Да тут, почитай, половина тверских-то…
МИХАИЛ. Ну! А кимряне?
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Кимряне? Да вроде были… (Громко.) Эй, Гераська, где тута у нас кимряне?
ВТОРОЙ МУЖИК (издалека). Кимряне? Да были… Один, кажись, убёг… А чего надобно? (Подходит, одним ударом загоняет топор в лежащее на земле бревно.)
МИХАИЛ. Тут у вас мужичок один должон быть… Устинин, Григорий Онисимыч.
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Да кто же его знает, какой такой Устинин… Мы все больше попросту, Ванька, Петька, Гераська… А каков он, тот кимрянин?
МИХАИЛ. Купец.
ВТОРОЙ МУЖИК. Купец? Тут все больше мужики господские…

Михаил шепчет ему на ухо.

ВТОРОЙ МУЖИК. Вот оно как… (Шепчет на ухо Первому мужику.)
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Так это тот, на съезжей. Поручик с палачом его спрашают.
ВТОРОЙ МУЖИК. Ну да. Ласково просют. Подвесют на дыбу и просют.
МИХАИЛ. На дыбу? А что за дыба такая?
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Не видал еще? Поживешь, увидаешь.
МИХАИЛ. А как бы с ним повидаться? С Устининым?..
ПЕРВЫЙ МУЖИК (переглядываясь со Вторым). Повидаться? А ты сам-то кто?
МИХАИЛ. Я-то? Кимрянин, сапожник.
ВТОРОЙ МУЖИК. Господский?
МИХАИЛ. Дворовый человек, Глафира Петровна у нас, вдова.
ПЕРВЫЙ МУЖИК. А Глафира Петровна твоя ведает, что ты здесь прохлаждаешься?
МИХАИЛ (уклончиво). Ведает…
ВТОРОЙ МУЖИК. Гляди, сапожник, как бы тебя самого на съезжую не отволокли…
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Там и повидаетесь.
МИХАИЛ. Бог не выдаст, свинья не съест…
ВТОРОЙ МУЖИК. Свинья-то не съест, а в солдаты заграбастают за милую душу…
МИХАИЛ. Так я ж господский…
ПЕРВЫЙ МУЖИК. А им все одно: господский, монастырский, черт его знает каковский… Загребут, и пойдешь сосну валить.
МИХАИЛ. А кто – они-то?
ВТОРОЙ МУЖИК. Они-то? Туточки – капитан Леонов. Он у нас заместо бога, царя и патриарха.
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Капитан да поручик, поручик да палач…
ВТОРОЙ МУЖИК. Да нарядчик ещё…
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Да повар…
ВТОРОЙ МУЖИК. Они все у нас начальники, на нашу шею обручальники…
МИХАИЛ. И как же вы тут – перемогаетесь-то?
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Перемогаемся как могём…
ВТОРОЙ МУЖИК. Спим в земле и закусываем корьём…
МИХАИЛ. Корьём?..
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Иной раз и так, коли в котле пусто…
МИХАИЛ. Эх ты, господи…
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Так что, стерегись, сапожник… А то будешь лапти плесть на всю ватагу да в землянке ночевать.
МИХАИЛ. Да нет, я лучше – в Кимре, по сапожному делу… Да в дому на лавке.
ВТОРОЙ МУЖИК. То-то – что лучше…
МИХАИЛ. Ну ладно, пойду Устинина искать…
ВТОРОЙ МУЖИК. Иди, иди. Да смотри, кого другого не найди…

Михаил уходит.

ПЕРВЫЙ МУЖИК. То ли дурак, то ли хитрай…
ВТОРОЙ МУЖИК. А может, он из этих?..
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Из каких таких этих?
ВТОРОЙ МУЖИК. А ты сам-то дурачком не прикидывайся. Будто не знаешь…
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Это которые ходют да про царя разносют?..
ВТОРОЙ МУЖИК. Ну да.
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Не знаю…
ВТОРОЙ МУЖИК. Сам-то что думаешь?
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Что я думаю? Сегодня одно, вчерась – другое,  а завтра – третье…
ВТОРОЙ МУЖИК. Нешто может быть, чтоб царя антихристом подменили?..
ПЕРВЫЙ МУЖИК. Может, не может… Не нашего с тобой ума дело… Пойдем-ка лучше бревно чистить, а то нарядчик нам похлеще антихриста всыпет…
Сцена 7

Съезжая изба.
Леонов и поручик сидят на лавке у стены. В руках у Леонова допросный лист.
Устинин стоит возле дыбы, руки заведены за спину, на них накинута веревка.
Палач, здоровый мужик, сидит рядом, перекусывает.

ЛЕОНОВ (поднимая голову от допросного листа). Выходит, ты и знать не знаешь, и ведать не ведаешь, отчего сапоги были плохи?..
УСТИНИН. Попервоначалу сапоги были хороши…
ЛЕОНОВ. Попервоначалу?.. А когда же стали плохи?
УСТИНИН. Не ведаю… Ума не приложу.
ЛЕОНОВ. Ты понимаешь хоть, что ты за все в ответе… Ежели ты не виноват, то кто? Мастера твои, поставщики матерьялов… Кто?

Палач подтаскивает Устинина поближе к дыбе.

УСТИНИН. Недоглядел я… Попервоначалу все шло хорошо, а опосля…
ЛЕОНОВ. Что опосля?.. Опосля у тебя глаз испортился? Ты для чего был поставлен над государевым делом? Барыши в карман отщелкивать?
УСТИНИН. Недоглядел я, господин…
ЛЕОНОВ. Да что мне с того, что ты недоглядел?.. Мне что в сенат отписывать?.. Или государю?.. Что я к делу поставил вора и дурня к тому же? И тот дурень даже разобъяснить толком не умеет… Говори, тать!
 
Поручик делает знак, палач тянет веревку, тело Устинина понимается на дыбе.

УСТИНИН (хрипло). Недоглядел я…

Палач поднимает кнут и наносит удар.
Устинин вскидывается. После второго удар голова его никнет.

ЛЕОНОВ. Ах ты, господи!..
ПАЛАЧ. Нежнай… А с виду – крепкай…
ПОРУЧИК. А ты тоже – не очень-то, бей, да не забивай…

Палач вздыхает, опускает тело Устинина на пол, обливает его водой.
Устинин приходит в себя.
Открывается дверь, солдат вталкивает Михаила.

СОЛДАТ. Спымали… По верфи шатался.
ПОРУЧИК. Шатался?.. Ты кто такой? А ну-ка, крест наложи!

Михаил смотрит на лежащего Устинина, крестится. Поручик делает знак палачу, тот приподнимает Устинина и сажает его на лавку, спиной к бревенчатой стене.

ЛЕОНОВ. Где-то я тебя видал…
МИХАИЛ. В Кимре, у барыни моей.
ЛЕОНОВ. Ну да… А чего здесь шляешься? Беглый?
МИХАИЛ. Никак нет, господин… По делу я.
ЛЕОНОВ. По какому такому делу? Глафира Петровна тебя послала?
МИХАИЛ (не сразу). Я сам.
ЛЕОНОВ. Сам? Сбежал?
МИХАИЛ. Ежели б я сбёг, то уж не к вам на верфь…
ПОРУЧИК. Это уж так. Побёг бы другую сторону. На Дон али на Яик…
ЛЕОНОВ. Ты, я гляжу, не дурак… (Солдату.) Где взяли? Что делал?
СОЛДАТ. С мужиками калякал… (Кивает на Устинина.) Об нём выспрашивал.
ЛЕОНОВ. Ишь ты… (Михаилу.) Так что у тебя за дело?

Пауза. Михаил смотрит на Устинина. Тот поднимает голову, смотрит на Михаила.

МИХАИЛ. Григорья Онисимыча хотел проведать.
ПОРУЧИК. Ты гляди – проведать… Ай да молодец!
ЛЕОНОВ. А Глафира Петровна ведает про то?.. Или ваш управитель?
МИХАИЛ. Я сам.
ЛЕОНОВ. Гляди-ка, сам… Ну ладно, коли ты такой бойкий… Проведай. Вон он, Устинин. (Михаил переводит взгляд с капитана на Устинина и обратно.) Не робей, подойди.

Михаил подходит к Устинину. Пауза.

МИХАИЛ. Ну, как ты, Григорий Онисимыч?
УСТИНИН. Сам видишь.
МИХАИЛ. Вижу. (Оглядывается на капитана и поручика.)
УСТИНИН. Таньку видал? Как она?
МИХАИЛ. Ничего. У батюшки ночует, она там вместе с попадьей.
УСТИНИН. Это хорошо, коли с попадьёй… А ты вот что… Гляди, обидишь её, убью.
МИХАИЛ. Эх, Григорий Онисимыч… Я-то её не обижу. И другим не дам. (Пауза. Кивает на дыбу.) Это что ль - дыба?
УСТИНИН. Она самая.
МИХАИЛ (оглянувшись на офицеров). И за что ж тебя так?
УСТИНИН. А ты как сам-то как думаешь?
МИХАИЛ. Говорят, за сапоги.
УСТИНИН. За них.
МИХАИЛ. Вот, значит, как… А поправить нельзя?
УСТИНИН. Поправить?
МИХАИЛ. Ну да.  Нешто нельзя поправить? Что я Таньке-то скажу? Она и так плачет…
ПОРУЧИК. Надо было сапоги справные тачать… И поправлять было б нечего.
ЛЕОНОВ (Михаилу). Подойди. (Михаил подходит.)  В бога веруешь?
МИХАИЛ. А то как же.
ЛЕОНОВ. Двоеперстников доводилось встречать?
МИХАИЛ. Видал… Так они с нами не якшаются.
ЛЕОНОВ. А ты?
МИХАИЛ. Я?
ЛЕОНОВ. Ты. Ты с ними якшаешься?
МИХАИЛ. А мне на что?
ПОРУЧИК. Батюшка ваш велит за государя нашего молиться?
МИХАИЛ. Велит.
ПОРУЧИК. А ты молишься?
МИХАИЛ. А то как же.
ПОРУЧИК. Ну, так прочти молитву за государя нашего…
ЛЕОНОВ. А как звать его, государя нашего, по имени по отчеству… Ведаешь?
МИХАИЛ. А то как же… Петр Алексеев.
ЛЕОНОВ. Алексеев? Кто такой Алексеев?
МИХАИЛ. Ну как же? Батюшка нашего государя Алексей Михайлов.
ЛЕОНОВ. Так ты грамотный?
МИХАИЛ. Есть немного.
ЛЕОНОВ. Ну, так прочти молитву за государя нашего Петра Алексеича…
МИХАИЛ. Которую?
ПОРУЧИК. Да любую прочти.
МИХАИЛ (оглянувшись на Устинина.) Сразу не упомнишь…
УСТИНИН. Пресвятая богородица…
МИХАИЛ. Ну да… Пресвятая богородица, спаси нас! (Крестится.)
ПОРУЧИК. И всё что ль?
МИХАИЛ. Почему всё… Ну… Спаси, господи, людей твоих… Дай победы православным христианам… (Пауза.) И от всякого зла сохрани, к доброму делу наставь…
ПОРУЧИК. Ладно, знаешь… Кто такая Танька? Дочка что ль устининская? А ты какое к ней касательство имеешь?
МИХАИЛ (не сразу). Никакого не имею. Живем по соседству.
ПОРУЧИК. Ты, чай, глаз на неё положил?

Пауза.

ЛЕОНОВ. Ты у Глафиры Петровны на какой предмет?
МИХАИЛ. Сапожник.
ЛЕОНОВ. Сапожник? (Переглядываются с поручиком.) Так ты, поди, и подряд работал?
МИХАИЛ. Работал.
ЛЕОНОВ. Тебя как зовут-то?
МИХАИЛ. Мишкой.
ЛЕОНОВ. А по батюшке?
МИХАИЛ. Сирота я.
ЛЕОНОВ. Сирота… А как же ты сапожником-то соделался?
МИХАИЛ. Да так как-то… Помаленьку… У нас там сапожничков как собак нерезаных… А потом Глафира Петровна меня в Москву отправила, к иноземцу.
ЛЕОНОВ (громко). А что, Устинин, Мишка-сирота знает толк в сапожном деле? Уж больно молод…
УСТИНИН. А ты не гляди, что молод… Толк знает.
ПОРУЧИК. Ну, тогда растолкуй нам, Мишка-сирота… коли ты такой толковый… отчего сапоги ваши… кимрянские… оказались с гнильцой?
МИХАИЛ. Как это – с гнильцой? (Оглядывается на Устинина.) Не понимаю я,  господин.
ПОРУЧИК. А вот так! Иной раз подошва отлетит, иной раз плесенью какой-то покрываются… Жалоба пошла в сенат на ваши сапоги! Сам государь велел дело разобрать. Понимаешь ты, холопская твоя душа?
МИХАИЛ. Царь? Петр Алексеич?
ПОРУЧИК. Он самый! И уж поверь, мы это дело разберем!
ЛЕОНОВ. Ты сам-то, Миша, много пар стачал?
МИХАИЛ. Я-то? (Взглянув на Устинина). Да пар, почитай, с полсотни…
ЛЕОНОВ. Ну и сколь долго твои сапоги прослужат?
МИХАИЛ. Да кто ж его знает?.. Ежели салом мазать, так и долго.
ЛЕОНОВ. На совесть сапоги тачал?
МИХАИЛ. Я завсегда на совесть, господин капитан.
ПОРУЧИК. Крест наложи!
МИХАИЛ (крестясь). Вот те крест.
ЛЕОНОВ. Хорошо. Пусть так будет… что твои сапоги хороши. Но ведь другие-то порченные… Отчего так? Кто это сотворил?
МИХАИЛ. То мне неведомо.
ПОРУЧИК. Неведомо или ты хочешь утаить?
МИХАИЛ. Что, снова креститься? Мы, господин, сапожники, все сами по себе, у каждого свой угол.
ПОРУЧИК. Ты не прибедняйся… Небось, знаете, кто получше, а кто послабже? А, Устинин?
УСТИНИН (не сразу). Знаем.
ПОРУЧИК (Михаилу). Ну, так и открой нам, которые у вас в Кимре сапожных дел мастера получше, а какие похуже?

Пауза.

МИХАИЛ. Молод я еще разбирать, кто лучше, кто хуже… То один господь знает.
ПОРУЧИК (вспыхнув). Господь, говоришь? А коли нынче тебя вздернем, так скажешь все, что ведаешь и чего не ведаешь!..

Поручик делает знак палачу. Тот подходит к Михаилу, волочёт его к дыбе, заводит руки за спину.

ЛЕОНОВ. Не боишься, Миша?
МИХАИЛ (не своим голосом). Немножко боязно, господин капитан…
ПОРУЧИК. Вот и говори, а то будешь висеть! И кнута распробуешь!
ЛЕОНОВ. Расскажи, никто не узнает…
МИХАИЛ. Никто?.. А господь - как же? Он-то всё видит…
ПОРУЧИК. Ты гляди, какой богобоязливый! На дыбе не так запоешь!
МИХАИЛ (глядя на дыбу). Может, и запою…
ПОРУЧИК. Запоешь… На дыбе и не такие языки развязывают…
МИХАИЛ. Да ты сам посуди, господин… Ежели я не знаю – так что, врать? Грех это.
ПОРУЧИК. А ты не ври… Просто – как на духу!..
МИХАИЛ. Господь видит, не ведаю, кто плохие сапоги тачал… А мои… те годков пять  прослужат, коли их салом мазать. А может, и более…
ПОРУЧИК (капитану). Ну, что?..

Пауза. Леонов делает знак палачу, тот отпускает Михаила.

ЛЕОНОВ. Об нём пусть Глафира Петровна сама розыск ведёт… Сенату напишем, как есть. Ротозеи!.. Василий! (Входит солдат.)  В Кимру его, тамошней помещице сдать на руки.

Солдат толкает Михаила.

МИХАИЛ. Погоди. (Леонову.)  А что с Григорием Онисимычем будет?
ПОРУЧИК. А тебе что за дело? Ты о своей шкуре заботу имей.
МИХАИЛ. Так я ж за этим делом и пришел…
ЛЕОНОВ. Что, Танька плачет?
МИХАИЛ. Плачет…
ЛЕОНОВ. Поздно. Сенат решит.
МИХАИЛ. И чего он там решит, этот ваш сенат?
ЛЕОНОВ. В каторгу пойдет.
МИХАИЛ. В каторгу? Господи…(Крестится.) А как же Танька?
ЛЕОНОВ. То уж не наше дело.
МИХАИЛ. Да нешто нельзя поправить?
ЛЕОНОВ. Поправить? Ты что, дурачок? Как же можно поправить?
МИХАИЛ. Ну как… Вот, к примеру, в Москве… приносит господин сапоги назад… подметка оторвалась… так ему её пришьют, и сапоги как новые… И еще приплатят чуток.
ПОРУЧИК. Ишь ты, добрый… Он убытку казне нанёс! Вы все убыток казне нанесли!
МИХАИЛ. Так я и говорю – чтоб убыток тот поправить… Коли его – в каторгу, от того убытку не станет меньше.
ЛЕОНОВ. Не станет, это верно… Но чтоб никому не повадно было. Чтоб все ведали – как это – государеву казну красть!..
УСТИНИН (глухо). Не крали мы…
ЛЕОНОВ. Поздно, мужики. Раньше надо было соображать.
МИХАИЛ. Мы ж все возвернём, день и ночь будем тачать…
ПОРУЧИК. Ты же за свои ручался?..
МИХАИЛ. Нешто нельзя без каторги?
ЛЕОНОВ. То не наше дело. Тут слово не за нами.
МИХАИЛ. А за кем? За этим?.. Как его… Сенатом?
ЛЕОНОВ. Тут и сенат не поможет…
МИХАИЛ. А кто, кто поможет?
ПОРУЧИК. Нешто не понимаешь?
МИХАИЛ. Царь-государь?
ЛЕОНОВ. Токмо он… Так что иди-ка ты, Миша, домой… Да приготовься к батогам.

Солдат снова толкает Михаила.

МИХАИЛ. Да погоди ты!.. (Смотрит на Устинина.) Не могу я с пустыми руками воротиться… Что я Таньке-то скажу?
ПОРУЧИК. А нам что за дело?
МИХАИЛ (Леонову). Говорят, вы скоро струги в Петербург погоните?
ЛЕОНОВ. Погоним.
МИХАИЛ. Царь-то, небось, в Петербурге?
ЛЕОНОВ. Может, и в Петербурге… А ты что же?.. Нет, поглядите на него!
ПОРУЧИК. Дурак дураком… Да Глафира Петровна с тебя шкуру спустит! И в Сибирь… Вместе с Устининым и пойдешь.
МИХАИЛ. Теперь уж за семь бед – один ответ!
ЛЕОНОВ. Ишь ты какой…
МИХАИЛ. Возьмите меня! В Петербург… Я вам пригожусь. Я всю обувку чинить стану!..

Пауза.

ЛЕОНОВ (задумавшись). Обувку, говоришь? (Поручику.) А что мы Глафире Петровне-то скажем?
ПОРУЧИК. А ежели - в солдаты его… Согласно государеву указу… Как беглого.

Пауза.

ЛЕОНОВ. Так тому и быть.  (Михаилу.) Теперь молись, чтоб до отплытия Глафира Петровна за тобой не явилась!
ПОРУЧИК. А куда его?
ЛЕОНОВ. Пусть здесь, под замком, пребывает. Так надежней.

Поручик кивает палачу, тот кивает в ответ.
Капитан и поручик уходят.
Михаил подходит к Устинину.

УСТИНИН. Ну и дурак ты, Мишка. Она же тебя запорет.
МИХАИЛ (вздохнув). Запорет… А может, не до смерти?.. А, Григорий Онисимыч?.. Может, еще поживём…
ПАЛАЧ (снова принимаясь за перекус). Может, поживешь… А может, и нет. О том ведают только бог да великий государь.
Сцена 8

Тялки волокут вверх по Волге.
Мужики тянут канат по берегу, вместе с ними – Михаил.
Сцена 9

Берег Невы.
Царь и Леонов смотрят с берега на тялки.

ЦАРЬ. Ты, Леонов поспел ой как вовремя… На днях собираемся в гости к шведу… Побережье будем воевать… Десант посадим на твои тялки… Молодец, капитан! (Обнимает Леонова.) Пей!

Царь и Леонов пьют.

ЦАРЬ. Ну что, Петербурх поглядел? Что скажешь?
ЛЕОНОВ. Невиданный город. На Руси таких нет.
ЦАРЬ. Адмиралтейство видал?
ЛЕОНОВ. А гостиный двор – как в Ростове…
ЦАРЬ. Что там Ростов… Будет новый Амстердам… Будет лучше! Будет больше! Нешто мы хуже, Леонов?
ЛЕОНОВ. Не хуже, государь.
ЦАРЬ. Каменное строение – вот что нужно… Берега Невы укрепить. Велел сенату принять меры – чтобы каменщики все сюда, в Петербурх… И весь камень – сюда… Скажешь, глупость? А что делать? Как по-другому?
ЛЕОНОВ. Не знаю, Петр Алексеич.
ЦАРЬ. Вот и я иной раз не знаю, а куда денешься – надо дело делать… Ладно, теперь расскажи мне, капитан, как там людишки живут…
ЛЕОНОВ. Людишки?.. По-разному, государь…
ЦАРЬ. Ты не виляй, говори по совести. Царева должность плоха тем, что правды не добиться. Меньшиков говорит одно, дескать, мин херц, все у нас хорошо, а станет ещё лучше… А послушать князя-кесаря Ромодановского, так все кругом воры и бестолочи…
А ты что думаешь?
ЛЕОНОВ. Я так думаю, государь, что не все у нас хорошо…
ЦАРЬ. То я и сам вижу… Лейбниц мне доказует, что пока народ дик, далеко мы не уйдем… Так ведь пока народ выучишь, триста лет минет… А что прикажешь делать нынче? Другого у нас пути нет, как тащить себя за власы… Понимаешь? (Пауза.) Что про меня говорят? Ругают последними словами?
ЛЕОНОВ. Есть и такие. Но больше молчат… Куда им деться? С одной стороны – государева верфь, а с другой – барин…
ЦАРЬ. Бегут?
ЛЕОНОВ. Бегут. Новых тащим.
ЦАРЬ. Нету другого выхода. Все должны лямку тянуть. И меня жаль по людишкам иной раз точит,  а как быть иначе? (Хлопает капитана по плечу.) Ничего, русские бабы еще нарожают… Мы государство на двести лет вперед толкаем, так что господь нам грехи спишет… Спишет аль нет, как думаешь?
ЛЕОНОВ. Не знаю, государь.
ЦАРЬ. Вот и я не знаю… Бывает, цельную ночь ворочаюсь, все думаю. А утром смотрю на Петербурх – и душа радуется…
ЛЕОНОВ. Петр Алексеич, есть тут одно дельце… (Говорит что-то царю на ухо.)
ЦАРЬ. Во как… А ну, покажи его!
ЛЕОНОВ. Эй, Миша!

Появляется Михаил.

ЦАРЬ. Так ты сапожник из Кимры?
МИХАИЛ. Из Кимры, государь.
ЦАРЬ. Поди, и сапоги тачал те самые… Как бишь его… для Устинина?
МИХАИЛ. Тачал, государь.
ЦАРЬ. И деньги за них получал.
МИХАИЛ. Получал, государь.
ЦАРЬ. Выходит, ты заодно с Устининым ответ держишь?
МИХАИЛ (не сразу). Выходит, так.
ЦАРЬ. Может, и твои сапоги-то в грязи раскисали?
МИХАИЛ. Мои не раскисали, государь.
ЦАРЬ. Чем докажешь?
МИХАИЛ (покрестясь). Христом-богом клянусь.
ЦАРЬ. Христом-богом – это хорошо… Ты вот с Кимры до Петербурга добрался – за Устинина просить… Это ты молодец. За это хвалю. И капитан Леонов за тебя слово замолвил… А ты, значит, за Устинина… Выходит, я простить его должен. За то, что он дрянные сапоги в мою армию поставил… Так? Чего молчишь? Ты, я гляжу, парень не дурак, коли добрался за меня… Как бы ты поступил на моем месте?
МИХАИЛ. Я?
ЦАРЬ. Ты. Представь, что ты – царь, а я – Устинин… Устинин за кимрский подряд отвечает, а ты – то есть, царь - за всю русскую землю… И как надобно царю поступать? Спустить Устинину? Спустишь одному, завтра по всей Руси начнут воровать втрое и убытки казне множить… Ну, как бы ты порешал на месте царя?

Пауза.

МИХАИЛ. Спустить нельзя. Наказать нужно.
ЦАРЬ. Ну вот, ты сам ответил…
МИХАИЛ. Наказать нужно. Я б заставил отработать, все вернуть. Ежели б вернул, я бы простил… Господ бог ведь прощает.
ЦАРЬ. Гляди-ка, ай да кимрянин… Молодец, на бога кивает… Да только я не господь бог, я на земле живу, с грешными людьми… Отработать – само собой. Все вернуть казне, все убытки. Да к тому – еще половину сверху… Слышишь, Леонов?
ЛЕОНОВ. Слышу, государь… (Шепчет что-то царю на ухо.)
ЦАРЬ. Во как… Так ты из-за девки?
МИХАИЛ (не сразу). Из-за неё… Но и Григория Онисимыча жалко.
ЦАРЬ. Жалко ему… Видал? А девка-то хороша?
МИХАИЛ. Хороша.

Пауза.

ЦАРЬ. Так ты, кимрянин, добрый мастер, по-сапожному-то делу?
МИХАИЛ. Говорят, недурной.
ЦАРЬ. Недурной? (Ставит ногу на лавку.) А ну-ка, глянь, что у меня за сапог?

Михаил подходит, рассматривает царев сапог.

МИХАИЛ. Хороши сапожки…  Хороший крой. И стёж. И каблук.
ЦАРЬ. Известно, хороши… Я плохих не ношу. Кто шил, откуда мастер?
МИХАИЛ. То сапог не наш… Али цесарский, али польский.
ЦАРЬ (удивленно). Молодец… Где научился?
МИХАИЛ. В Москве. В подмастерьях у иноземца.
ЦАРЬ. Говоришь, хорош сапог-то?
МИХАИЛ. Хорош, государь.
ЦАРЬ. Сможешь такой стачать?
МИХАИЛ. Такой? Матерьял нужен…
ЦАРЬ. Дадут матерьял!
МИХАИЛ. Инструмент мой в Кимре…
ЦАРЬ. Дадут инструмент… Слушай меня, кимрский сапожник! Стачаешь сапоги не хуже цесарских – тебе зачтется… Понял? Завтра чтоб были!
МИХАИЛ. Завтра? Будут, государь.
ЦАРЬ. Гляди… (Леонову.) Я ж говорю: бабы-то всё рожают да рожают новых… надо только самых смышленых замечать да к делу приставлять…
Сцена 10

Солнце садится. Михаил за работой.
Ночь. Михаил за работой.
Утро. Михаил за работой.

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Успел Миша стачать сапоги к закату. Понравились те сапоги царю. Велел он Устинина простить, а все убытки казне вернуть, да еще добавить. Возвратились Миша с Григорием Онисимычем в Кимру. Танька плакала, но теперь - от счастья, что все так повернулось… (Пауза.)  Да только, как в народе говорят - жалует царь, да не жалует псарь. Глафира Петровна обиду не забыла…

Сцена 11

Гостиная в барском доме. Глафира Петровна, за ее плечом - Семенов.
Перед помещицей стоит Михаил.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ну, и как там Петербурх?
МИХАИЛ. Немалый город.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Поболе Москвы?
МИХАИЛ. Кто ж его знает? Я только раз и проехал, когда капитан Леонов в сенат езживал…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ишь, какая ты важная персона… С капитаном Леоновым на одной ноге… (Пауза.) Чего замолк-то? Расскажи еще про Петербурх.
МИХАИЛ. Да уж не знаю, что сказать.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А чего так? Оробел? Бегать-то смел был? Чего молчишь? Как ты посмел пуститься в бега?
МИХАИЛ. Я и не думал – в бега… Я только Григорья Онисимыча повидать.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Почему без моего ведома?
МИХАИЛ. Так вы нешто бы позволили?
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ах ты, неблагодарный холоп! Дерзости мне говорить!.. Я тебя, сироту неизвестную, воспитала и обучила, а ты мне вон какою благодарностью отплатил?..
МИХАИЛ. Глафира Петровна, ваша милость, я…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (на крике). Ты что же думаешь, раз государь тебя похвалил, так на меня можно и наплевать? А? Ты мой крепостной человек! Забыл?
МИХАИЛ (взглянув на Семенова). Я помню.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А чтоб лучше помнил, с тебя шкуру спустят… Федор Иваныч!
СЕМЕНОВ. Слушаю, Глафира Петровна…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Сам проследи, чтоб спуску не было!
СЕМЕНОВ. Уж не сомневайтесь…

Входят отец Андрей и Дашка.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Что, батюшка?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Сами знаете… Надобно решить.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ну, хорошо, коли так… (Семенову.)  Ты пойди, Федор Иваныч, погляди там… чтобы какого непорядку не было.
СЕМЕНОВ. Какого непорядку, Глафира Петровна?
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Какого? Да любого! Пойди, говорю!.. (Семенов пожимает плечами и уходит.) Уж не знаю, как к этому приступать… Давай-ка ты, батюшка, сам зачинай.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Раз вам так угодно, Глафира Петровна… Скажи-ка мне, Михайло… (Пауза, батюшка прокашливается.) Отвечай мне, Миша, имел ли ты блудодейственную связь вот с нею… (Показывает на Дашку.)

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Говори! Да не ври…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Отвечай, как перед богом…

Пауза.

МИХАИЛ. Было такое дело.

Дашка крестится.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Вот и хорошо… Честное твое признание угодно господу… (Смотрит на помещицу. Та морщится и машет рукой.) Раз уж случилось такое происшествие у вас, дети мои, надобно сделать по-божески, обвенчаться да жить добра наживать.
МИХАИЛ. Нет!
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Что значит твоё нет? Как ты смеешь возражать батюшке?
МИХАИЛ. Не люба она мне.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ишь ты какой! Как подол девке задирать – так люба, а как под венец – так плоха стала…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Нехорошо, Миша! Бога ты гневишь… Коли снял с девицы печать невинности, так уж исполняй свою обязанность.
МИХАИЛ. Чего? Это вы про что, батюшка?
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (усмехаясь). Это он про то, что ты у неё первый…
МИХАИЛ. Я? Вот уж нет!..

Дашка закрывает лицо руками.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Ай-яй-яй, Миша… Что ж ты девушку-то позоришь?
МИХАИЛ. Нешто я позорю? Не был я первым.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Кто ж тогда?

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (Дашке). А ну, поди сюда! (Дашка подходит, не поднимая головы.) Отвечай, кто тебя испортил? Ну, кто первай? (Дашка плачет, становится на колени.) Хватит реветь, отвечай как на духу! Ну, кто?
ДАШКА. Вы браниться станете…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Федор Иваныч?..
ДАШКА. Нет…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Кто же?.. Говори! (Дашка рыдает.)  Барин?... (Дашка кивает.) Так я и знала. И здесь он успел… Когда ж то было? Пять годов как помер... (Отец Андрей крестится. За ним крестится Глафира Петровна.)  А после того? Были другие? Отвечай, охальница?
ДАШКА (сквозь слезы). Дворовые…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Одни дворовые? Кто еще?
ДАШКА. Сами знаете…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Старый козёл… А ты тоже хороша!.. (Батюшке.) Что с нею делать?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Простить… Господь простил, и мы должны.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (вздыхая). Это уж конечно… А?.. (Показывает на Михаила). 
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Это уж вам решать, Глафира Петровна…
МИХАИЛ. Я её не хочу.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Что значит, не хочешь? Захочешь, коли велю.
МИХАИЛ. Хоть убейте… Не люба она мне.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Люба, не люба… Дело известное, стерпится, слюбится. ( Дашка плачет громче.) Замолчи! Голова пухнет… (Михаилу.) И кто ж тебе люб?
ДАШКА. На Таньку он зарится!.. На устининскую…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Григорья Устинина дочь?.. Так она ж вольная?
ДАШКА (кричит Михаилу). Не видать тебе Таньки! Ей отец купца тверского сыщет!..
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Замолчи! А тебе я бобыля найду. Вон, Трясисолома есть, пойдешь за него…
ДАШКА. Трясисолома? Он же старик… Ваша милость, Глафира Петровна…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Пошла вон! И капли мне принеси… (Михаилу). А ты на конюшню! Там тебя батоги ждут. Глаза бы мои вас не видели…
Сцена 12

Дворовой мужик сечет Михаила. Семенов стоит рядом, смотрит. Затем выхватывает нагайку, отталкивает мужика, принимается сам наносить удары. Запыхавшись, Семенов прячет нагайку в сапог и уходит.
Мужик качает головой, накрывает Михаила холстиной, уходит.
Вбегает Татьяна, бросается к Михаилу.

ТАТЬЯНА.  Мишенька, голубчик мой…
МИХАИЛ. Ништо, Танюшка, ништо…
ТАТЬЯНА (сквозь слезы). Господи, что ж нам делать-то?
МИХАИЛ. Бог поможет… Ты только не ходи ни за кого… Меня жди.
ТАТЬЯНА. Я жду. Теперь уж ни за кого, кроме тебя… (Порывисто обнимает Михаила. Тот сначала охает от болит, потом - смеётся.)
МИХАИЛ. Нагайка у нашего управителя больно жгучая… Ништо, до свадьбы заживёт…
ТАТЬЯНА. Дурашка ты мой, ненаглядный…
МИХАИЛ. Не плачь, девонька моя, не плачь… Я всё сдюжу.

Сцена 13

Устинин сидит за столом. На лавке, рядком – три сапожника.

ТРЕТИЙ. Ну и как оно, Григорий Онисимыч, на дыбе-то?..
УСТИНИН. Чего?..
ПЕРВЫЙ. Да ты не серчай, Онисимыч, у нас же просто интерес… А то все – дыба да дыба… А какова она – никто у нас в Кимре не ведает.
УСТИНИН. А вот еще разок сапоги такие стачаешь – тебя на съезжую сволокут и сразу проведаешь.
ПЕРВЫЙ. Я? Пошто я-то?
УСТИНИН. Ну не ты, так другой кто из вас…
ВТОРОЙ. Да мы что – мы же завсегда…  Ты ж нас всех тут как облупленных…
УСТИНИН. Вот я висю, на дыбе-то, и все думу думаю: кто ж из вас такая гадина?.. (Пауза.) Висю, а стольник мне шепчет: ты-де скажи нам, кто сапоги порченные тачает, так тебя и отпустят с миром… Мол, ежели ты не виноватый, тогда кто?
ТРЕТИЙ. И что ж ты ему ответствовал?
УСТИНИН. А я ему ответствовал  – не ведаю, мол, не могу бога гневить.

Пауза.

ПЕРВЫЙ. Силён ты мужик, Григорий Онисимыч.
ВТОРОЙ. А Мишку-то сироту тож на дыбу тягали?
УСТИНИН. Не тягали. Но тож спрашали  про вас, про гадин…
ТРЕТИЙ. А он что?
УСТИНИН. А он им – мол, врать не буду, не ведаю, не видал.

Пауза.

ТРЕТИЙ. Во как…
ВТОРОЙ. Третий день на животе, Мишка-то… Крепко его отбатюгали.
ТРЕТИЙ. Говорят, управитель сам добавил.
ВТОРОЙ. Нагайка у него всегда наготове.
ПЕРВЫЙ. Подходящий жаних-то для твоей Таньки… Мишка-сирота… Ежели б не…  (Машет рукой.)
ВТОРОЙ. Ежели бы не крепость его.
УСТИНИН. Уймитесь… Без вас дело сие обойдется.
ПЕРВЫЙ. Оно так… Мишку жалко.
ТРЕТИЙ. Да и Таньку… Не серчай, Онисимыч, я ж от сердца… Знать, не судьба.
ВТОРОЙ. Плетью обуха не перешибить.
ТРЕТИЙ. Каждому сверчку – свой шесток…
УСТИНИН (стукнув кулаком об стол.) Уймитесь!.. Вы бы лучше об деле толковали… Убытки надо возвернуть. Вдвое!
ВТОРОЙ. Вдвое?..
УСТИНИН. А ты как думал?
ПЕРВЫЙ. Это как же?
УСТИНИН. А вот так!..

Пауза.

ПЕРВЫЙ. На нас, что ли, станешь развёрстывать?
УСТИНИН. А на кого ещё? На меня да на Таньку?
ВТОРОЙ. Оно так…
ПЕРВЫЙ. Ну и как развёрстывать?..  Каким макаром?..
УСТИНИН. Каким? А вот вы мне сами скажите: каким?
ТРЕТИЙ. Не ведаю.
ВТОРОЙ. Ума не приложу… Разве теперь найдешь?.. Виноватых-то…
ПЕРВЫЙ. Я так мыслю, Онисимыч, придётся тебе поровну развёрстывать.
ТРЕТИЙ. Похоже, так.
ВТОРОЙ. Надобно еще обтолковать…
ПЕРВЫЙ. Толкуй не толкуй, а по-другому не выходит…
УСТИНИН. Решено. Поровну. Но теперь надо так  договор меж собой поставить, чтоб наперед порчи не было.
ТРЕТИЙ. И как же это?..
УСТИНИН. Так, чтобы порчи в поставку не допускать. Чтоб ежели сапог не годится, мы тут, в Кимре, его задержали.
ВТОРОЙ. Как – не допускать-то?
ПЕРВЫЙ. Перво-наперево, надобно иных некоторых из подряда вывесть…
УСТИНИН. Которых?
ПЕРВЫЙ. Горицкого Петруху хотя бы…
ТРЕТИЙ. Заречного Кривонога…
УСТИНИН. Прямо в шею?..
ВТОРОЙ. Может, и не в шею… А посмотреть за ними надобно.
УСТИНИН. Добро. Подумайте, за кем еще пригляд требуется.
ПЕРВЫЙ. И вот что… Тверской купец… что кожи поставлял…
УСТИНИН. Михайло Пушкарев? С ним чего?
ПЕРВЫЙ. Не серчай, Онисимыч… не надо бы его.
УСТИНИН. То есть как не надо?
ТРЕТИЙ. Лучше Митьку талдомского… У него кожи сподручней.
ПЕРВЫЙ. Говорят, ты у тверского жаниха для Таньки высмотрел… То дело твоё… А по сапогам, сам посуди – дело-то другое, тут своя рубаха ближе к телу.
ТРЕТИЙ. Не серчай, Онисимыч, Егор дело говорит…
ВТОРОЙ. Ежели б Мишка на брюхе не лежал, он бы тож сказал про тверского купца…

Пауза.

УСТИНИН. Решено.
ПЕРВЫЙ. Еще вот что… Мы с Мишкой-то давно толковали… Нитки. Дратва, значит…
УСТИНИН. Что, дратва?
ПЕРВЫЙ. Надо бы так, чтоб дратва у всех одна и та же… А то один – сам, другой – с базара, третий – гнилую сослепу, так что рвётся, ежели на носок надавить.
УСТИНИН. Знаю я, кто надобен. Из Дмитрова один возил…
ТРЕТИЙ. Помню. Брал. Я ему говорю – дорого, а он мне – то и дешево, чего не надо… А чего надо, то и дорого.
ВТОРОЙ. И то верно…
ПЕРВЫЙ. И не токмо дратва. А и подметки тоже…
ВТОРОЙ. Верно, верно, Егор…
ПЕРВЫЙ. Верно-то верно, а ты бы, друг любезный, щучками бы половчей тянул, а то у тебя другой раз недотянуто, морща лежит, гнить будет.
ВТОРОЙ. Может, у меня и морща, а у тебя… а у тебя зато стёж неровный.
ПЕРВЫЙ. У меня стёж неровный? Побойся бога…
ВТОРОЙ. Было, было…
ПЕРВЫЙ. Когда то было? Когда покойница Ненила ещё в девках ходила?..
ВТОРОЙ (Третьему). А ты ленишься щетину почаще пропускать. А ежели нога скользнёт али вывернется – так и лопнет…
ПЕРВЫЙ. А коли дратва гнила – так лопнет обязательно…
ТРЕТИЙ (Первому). А ты не очень, налетай-то… Ишь, указчик выискался… Эдак мы у каждого какую нить слабину сыщем. А толку – что?
ПЕРВЫЙ. А толку – надо поостеречься. А то иной как соображает - дескать, и так сойдет, москвич купит – и всё, концы в воду…
ВТОРОЙ. А оно вишь – не всё…
ТРЕТИЙ (со вздохом). Выходит, что не всё…
ПЕРВЫЙ. Выходит, за тот сапог на дыбу-то – прыг да скок…

Пауза.

УСТИНИН. Ещё чего?
ПЕРВЫЙ. Ещё, Онисимыч… как будешь примать – кожи там, дратву… ты нас с Мишкой покличь. Одни глаза – хорошо, а втроем-то  - лучше…
УСТИНИН (не сразу). Покличу.
ПЕРВЫЙ. Вот и ладненько. А теперь разверстывай.
ТРЕТИЙ. Разверстывай, чего уж теперь.
ВТОРОЙ. Куды ж деваться.
УСТИНИН. И ещё вот что. Сапоги готовые тож будем сообча примать.
ТРЕТИЙ. Все сапоги до одного?
УСТИНИН. Все.
ПЕРВЫЙ. И как это – сообча?
УСТИНИН. А вот как… Я, (Первому) ты да Мишка-сирота…

Пауза.

ТРЕТИЙ. Тебе видней.
ПЕРВЫЙ. С дыбы-то…
ВТОРОЙ. Поглядим, как оно выйдет…
ТРЕТИЙ. Ну да, слепой сказал – посмотрим, глухой сказал – послухаем… Пошли что ли?

Уходят один за другим.
Входит Татьяна. Проходит к прялке, принимается прясть. Опускает руки, оглядывается на отца.

ТАТЬЯНА. Столковались?
УСТИНИН. А то как же.
ТАТЬЯНА. А что Михайло Пушкарев?

Пауза.

УСТИНИН. Не будет Михайлы.
ТАТЬЯНА. Ну и хорошо…
УСТИНИН. Ты не захворала ли?
ТАТЬЯНА. Не захворала. А твое плечо, батюшка?
УСТИНИН. Как руку-то подыму – так пот прошибает… Боюсь,  снова вывернется…

Пауза.

ТАТЬЯНА. Батюшка, я вам сказать хочу…
УСТИНИН. Хочешь сказать? Говори…
ТАТЬЯНА. Надобно Мишу выкупить у Глафиры Петровны.
УСТИНИН. Выкупить? Господь с тобой, дочка…
ТАТЬЯНА. Миша с управителем давным-давно об том столковались… Осталось, чтоб Глафира Петровна цену назначила.
УСТИНИН. Осталось? Эх, дочка, дочка… Виданное ли дело…
ТАТЬЯНА. Невиданное? А не ты ли выкупился с дедушкой Онисимом?
УСТИНИН. Так то совсем иное…
ТАТЬЯНА. Чем же оно иное? Вы - с дедушкой Онисимом. А теперь - с Мишей…
УСТИНИН. Он же крепостной человек… Не ведаешь ты, что это такое… Зачем тебе дворовой, ежели можно вольного да богатого?..
ТАТЬЯНА. Не нужен мне вольный да богатый. Мне Миша люб. (Пауза.) Вы уж позабыли, батюшка, как Миша нас от Сибири спас…
УСТИНИН. Не забыл я, вот тебе крест… (Крестится.) Да только то дело иное…
ТАТЬЯНА. Нет, батюшка, не иное. Бог меня с Мишей свел.
УСТИНИН. Бог? Эх, дочка, дочка…
ТАТЬЯНА. Пусть Глафира Петровна назначит цену… А ты деньги дашь.
УСТИНИН. Да ты в уме ли, дочка? Мы по миру пойдем, а денег всё одно мало будет…
ТАТЬЯНА. Пусть назначит цену!.. В долг возьмём. Миша день и ночь станет работать. А я - день и ночь прясть… Пусть Глафира Петровна назначит цену!
Сцена 14

Гостиная в барском доме. Глафира Петровна и отец Андрей -  за столом.

ОТЕЦ АНДРЕЙ. Господин Леонов и не ведал, что Мишу в солдаты записали…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Как это возможно?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. У него забот довольно, главное – корабли… Людишки бегут, кого поймают – тотчас забривают.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Господских дворовых людей?..
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Государь позволил…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (недовольно). Эдак что же – вместо того, чтоб вертать назад, его в солдаты, а нам убытку терпеть?..
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Убыток – нехорошо… Но в сём случае, слава господу, все разрешилось благополучно… (Пауза.)  Идучи к вам, Глафира Петровна, навестил я Мишу…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ты, батюшка, у нас такой доброобильный, тебе скоро все на голову сядут…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. То не беда, матушка, я потерплю… Господь терпел и нам велел.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ну и что? Живой, Мишка-то?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Живой. Молодой, все вытерпит. (Пауза.) Говорят, сам Семенов его порол…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Семенов? Почему Семенов?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Так говорят.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Кто говорит?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Люди.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А коли Семенов – то что? Может, мужики куда ушли… Мало ли.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Может,  и так. Да только Семенову бы лучше приглядывать за хозяйством, нежели самому расправы учинять…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ты, батюшка, говори, да не заговаривайся. То дело тебя не касаемо. Кому в моем именье расправами ведать – я распоряжаюсь.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Разумеется, Глафира Петровна… Не взыщите с глупого попа. Я о том лишь пекусь, чтоб все творилось по воле божьей да по-человечески…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Как бы еще спознать эту божью волю…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Молитва, Глафира Петровна. Пост, молитва да следование божьим заповедям. Они все, заповеди эти, в нашей душе проживают от рождения.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Так ли уж от рожденья?
ОТЕЦ АЛЕКСАНД. Именно от рожденья.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Вон у Ольги Грязновой дочки послушные, глаз и душу радуют… Может, у них заповеди-то с рожденья. А  я гляжу на своего Сашку, и сомненье меня берёт. Вон, в цифирной этой школе, никто с ним сладить не может… В него заповеди только палкой и вколотишь.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Иной раз и на пользу, по-отцовски, по-матерински…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Я думала, здесь, при мне, при матери, он такой баловливый… А он и там, в Москве, никому спуску не дает.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. На все воля божья…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ты получше растолкуй мне, батюшка, про божью волю… Выходит, я только и должна у бога вопрошать, как мне поступать? Но ведь эдак я господу надоесть могу…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. То вопрос непростой… Волей своею божьей господь дал человеку часть этой воли, чтобы он по мелким мирским делам поступал по своему разумению, а не только сидел за молитвою да вопрошал…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Так выходит, я тоже свое право имею?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. А то как же? Нешто господь за нас в миру должен всё устраивать? Это уж точно никакого времени и никаких сил не достанет…

Слышен шум, голоса. Появляется Дашка.

ДАШКА. Я говорю, не велено!..

Появляется Татьяна.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Что такое?
ДАШКА. Я ей говорю, не велено, а она… вот.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (Татьяне). Ты что тут вытворяешь?
ТАТЬЯНА (волнуясь). Не серчайте, Глафира Петровна, мне очень нужно…

Появляется запыхавшийся Устинин.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Григорий Онисимыч, ты что своей дочке позволяешь?
УСТИНИН. Извиняйте, Глафира Петровна, толковал я ей, она не слушает…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Видал, батюшка!.. Я своего Сашку ругаю, а тут похлеще будет…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Позвольте мне, Глафира Петровна…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А делай что знаешь, я уж тут, похоже, не хозяйка… (Появляется Семенов.) А тебя где черти носят?
ОТЕЦ АНДРЕЙ (Татьяне). Ты, девонька, пошто людей тревожишь?
ТАТЬЯНА. Прощенья прошу, не хотела беспокойства, так уж вышло… (Смотрит на Дашку.)
ОТЕЦ АНДРЕЙ. А что ты хотела?
ТАТЬЯНА. Я? Я хочу… Прошу… Христом богом прошу, Глафира Петровна,  цену назначьте…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Цену? Какую цену?
ТАТЬЯНА. За Мишу. На выкуп.

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Что? Выкуп? Какой еще выкуп?
ТАТЬЯНА. Да вот, Федор Иваныч обещался с вами потолковать… Чтоб цену назначить.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Федор Иваныч?
ТАТЬЯНА. Он. Миша говорит, давно уж, о прошлом годе.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. О прошлом годе? (Семенову.) Что сие значит, Федор Иваныч?
СЕМЕНОВ (подходя). То неправда, Глафира Петровна… Ничего я Мишке не обещал. То неправда и навет.
ТАТЬЯНА. Не обещались? А как же сапоги? Сколько сапогов-то Миша для вас стачал?
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Сапоги? Какие такие сапоги?
СЕМЕНОВ. Ну да, было такое дело! Втемяшилось Мишке в голову – на волю выйти. А я ему – дескать, выкинь ту мечту из головы вон…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Вот как… На волю захотел… Вот, значит, зачем он в Петербург бегал… (Татьяне.)  А ты что ж за него хлопочешь? За Мишку? Кто он тебе?

Пауза.

ТАТЬЯНА (с обреченным отчаяньем). Он мне жених.

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Вот как… Жених. А ты, значит, его невеста…
ТАТЬЯНА (тихо). Невеста…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Невеста… Видали, люди добрые? Она – невеста моего дворового человека, а я и не слыхивала… (Семенову.) Может, ты чего знаешь, Федор Иваныч?
СЕМЕНОВ. Первый раз слышу.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (Устинину). А ты, Григорий Онисимыч?
УСТИНИН. Говорил я дочке, чтоб оставила она эту блажь…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Знать, не оставила… Ты погляди, отец Андрей, времена какие настали… Девка не стыдится себя невестой называть да за парня глотку драть…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Глафира Петровна, благодетельница вы наша… Не всё, что кажется на первый взгляд, таким и является…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Жениха себе сама сыскала? Ну что же, бери... Я согласная. Нарожаешь мне еще дворовых людей… Я тут ему Дашку пристраивала, а он у нас, пострел, везде успел…

Дашка закрывает лицо руками и убегает.

УСТИНИН. Извиняйте, Глафира Петровна, она еще дитё малое… (Пытается увести Татьяну.)
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Дитё… Сама себе жениха пришла выкупать… А, батюшка!.. Какие у нас в Кимре девки-то растут…
ТАТЬЯНА (бросаясь на колени). Христом-богом прошу, Глафира Петровна!.. Пустите Мишу на волю, явите божескую милость… Батюшка мой денег даст, а не хватит денег, так Миша отработает, он же мастер великий, его сам царь-государь похвалил… (Плачет.)

Пауза. Отец Андрей гладит Татьяну по голове.
Устинин и отец Андрей уводят Татьяну.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА (садясь, глубоко вздыхая). Что скажешь, Федор Иваныч?
СЕМЕНОВ. Я так скажу, Глафира Петровна, что все это глупости и не надобно на них вашего внимания.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Так он из-за девки сбежал-то? Так, выходит?
СЕМЕНОВ. Выходит, так…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Губа у Мишки не дура. Дашку не хочет, купецкую дочку, вольную, ему подавай…
СЕМЕНОВ. Я ему толковал, чтобы бросил он эту мечту да жил бы у нас припеваючи… А он – хочу на волю… Дурак!
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Выходит, не такой уж дурак…
СЕМЕНОВ. Да нам-то зачем?.. То есть, вам-то зачем? Пусть при нас проживает, да нам пользу наживает…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А ты, выходит, мзду с него брал… Сапогами…
СЕМЕНОВ. Да какая мзда, Глафира Петровна!.. Обычный наш оборот. Я вам все бумаги покажу.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Покажешь, само собой… Так, говоришь, не пускать Мишку на волю?
СЕМЕНОВ. Ни в коем разе. Зачем? Пусть нам… то есть, вам… наживает. Перебесится, девку ему найдем другую.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А ну, подойди…
СЕМЕНОВ. Что?
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Я говорю, подь сюда… (Семенов подходит.) Помнишь, как я замуж выходила?
СЕМЕНОВ. Замуж? Вы? Помню…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Помнишь, как вы с батюшкой моим сидели тут вот да рядили… Чтоб меня за Алешку кашинского не отдавать… Помнишь?
СЕМЕНОВ. Я? Глафира Петровна…

Входит отец Андрей.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А я ведь всё слыхала… Как вы с батюшкой вот здесь вот, на этом месте, шептались… Наклонись! (Семенов наклоняется ниже. Глафира Петровна хватает его за ухо.)  Своими ушами слыхала, как ты покойного мужа нахваливал, а Алёшку, сокола моего, ругал последними словами… Помнишь!
СЕМЕНОВ. Глафира Петровна… Я же токмо для того, чтобы вашему батюшке понравилось… Бог видит…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Бог? (Выхватывает из сапога Семенова нагайку, отталкивает его и принимается беспорядочно хлестать его куда придется. Семенов отступает, падает.) Бога ты вспомнил, сукин ты сын, негодяй! (Хлещет Семенова нагайкой.)
ОТЕЦ АНДРЕЙ (бросаясь к помещице.) Глафира Петровна, негоже так… (Отводит её от Семёнова.)
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Божьи заповеди, говоришь… А куда ж он смотрел, бог-то? Я однажды встретила Алёшку своего, в Москве… Он с женой шел… Увидала его, а сердце так и занялось… (Плачет.) 
ОТЕЦ АНДРЕЙ. На все воля божья.

Пауза.  Семенов поднимается на ноги, стоит в сторонке, уйти не решается.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А с Мишкой-то, выходит, воля-то будет не божья, а моя?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. И на вашу волю, Глафира Петровна, божья воля…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ишь ты, ловок, не поймаешь… (Пауза.) А скажи мне, батюшка, что за девка эта, устининская дочка?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Хорошая девка. Себя блюдет, отцу помогает.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А что же Устинин ей жениха-то хорошего, по плечу, не сыскал?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Вроде и сыскал, в Твери, да что-то не связывается…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Девка не хочет.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Не хочет.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Она Мишку хочет.
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Его.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. А тот Устинина от царского гнева спас…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Спас, Глафира Петровна.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. И теперича Мишка на волю хочет?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. По совести сказать, кто ж не хочет-то - на волю?..

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Так говоришь, на всё воля божья?
ОТЕЦ АНДРЕЙ. На всё, Глафира Петровна.
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Так моя воля-то: хочу пущу, хочу нет…
ОТЕЦ АНДРЕЙ. Ваша, Глафира Петровна… Токмо воля ваша, как и сердце ваше, в руце божьей…

Пауза.

ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. На волю хочет… И девку эту хочет… (Задумывается.)  Ну что же, пусть идёт… Да только надо крепко все образмыслить. Да расчислить… Слышишь, Федор Иваныч, что говорю?
СЕМЕНОВ. Слышу, Глафира Петровна…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА.  Сколько он мог бы вперед годков на двадцать добра понаделать… Сапог да башмаков. Все надобно расчислить да итог вывесть… Сдюжит – пусть идёт… А нет – так и суда нет. Понял ли?
СЕМЕНОВ. Понял, матушка, понял…
ГЛАФИРА ПЕТРОВНА. Ступай! И ты, батюшка, иди-ка домой… Одна хочу побыть.

Семенов и отец Андрей уходят. Глафира Петровна сидит, опустив голову.

Сцена 15

Появляется Первый скоморох.

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается… Хоть решилась Глафира Петровна Мише волю дать, а шли день за днеё, месяц за месяцем – а как-то все откладывалось главное, последнее слово.

Появляется Второй скоморох.

ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Так и тянулось, пока однажды не пришла Танюшка Устинина на исповедь. Выслушав Таню, батюшка всполошился и со всех ног бросился к Глафире Петровне. И говорил с нею и даже позволил себе голос возвысить. И все повторял, что негоже девку позорить…
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Глафира Петровна сначала опешила, а потом принялась в свою очередь кричать на батюшку последними словами.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. Ушел отец Андрей, а на другой день поехал на дубненское устье. Возвратился он в Кимру вместе с капитаном Леоновым. И тот капитан имел беседу с Глафирой Петровной.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. О чем они толковали, никто не ведает. Дашка вся извелась, всё пыталась подслушать, но так  ничего и не разобрала.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. А на третий день Глафира Петровна велела Семенову выправить вольную… Так что скоро и свадьбу сыграли.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Гости и гостейки,
на лавке, на скамейке!
Приказали нам кланяться вам!
Ехали мы лесом, стоит мужик с мясом,
Ехали мы мимо куста, стоит мужик с суслом —
И те приказали Вашей милости кланяться.
Ехали мы мимо омёта — стоят тут два Федота,
Ехали мы мимо забора — стоят два Егора —
И те приказали Вашей милости кланяться.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ.У Михаила у Архангела
Два голубя венчалися.
Сизенький да беленький.
Сизенький – Михайлушка,
Беленький – Танюшенька.

Выводят Татьяну, поют.

Не пора ль тебе, Танюшенька,
С терема долой?
Ай, люли, ай, люли, с терема долой.
Ковры желты пораскинем,
Ты ступнешь,
Ай, люли, ай, люли, ты ступнешь,
А навстречь тебе
Холостой Михаил,
Ай, люли, ай, люли, холостой Михаил,
Он сам тебе сапожничек,
Сам сошьет своей Танюшеньке,
Ай, люли, ай, люли, своей Танюшеньке,
Башмачки с пучками да и с ленточками,
С позументочками,
Ай, люли, ай, люли, с позументочками…

Выводят Михаила.

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Приехали звать свадьбу играть, хлеба-соли покушать, добрых речей послушать. А у нашего-то князя молодого... 40 вар пива варено, 50 говяд навалено; кур, гусей, петушков-золотых гребешков — повалено без счету на кровати по самые полати.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. И пожалуйте мне стакан водки —
Почту вас вместо своей тётки;
Пожалуйте стакан пива —
Я скажу вам большие два дива,
Пожалуйте стакан квасу —
Почту вместо барахту-атласу.
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Мир да любовь!

Молодые целуются. Отец Андрей благословляет молодых.

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Ещё много лет рассчитывался Миша с помещицей Глафирой Петровной за свою волю. Тесть его, Григорий Устинин, не дожил до того дня. Дети Михаила уж выросли, когда он принес старой барыне последние сапожки в счет своего долга… 
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. И сколько их, сапог, да башмаков, да туфель – стачал за свою жизнь наш герой – знает лишь господь бог…

Пауза.

ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Люди проживают свои жизни, находят последний покой на старых кладбищах, а наша Кимра по-прежнему жива… Так же течет мимо неё Волга-матушка, так же будут течь её воды, когда и нас не станет… Что тут сделаешь?
ВТРОРОЙ СКОМОРОХ. На все воля божья, как говаривал отец Андрей. Но ведь и наша с вами воля тоже имеет значение… Как же этой жизни – да без нас с вами?
ПЕРВЫЙ СКОМОРОХ. Люди двигают жизнь вперед – и так без конца… Ну и хорошо, ну и ладно. И на том – прощайте, люди добрые, потому как нашей сказке – конец.
ВТОРОЙ СКОМОРОХ. А кто слушал – молодец…

Низко кланяются.

 Конец

На обложке воспроизведена гравюра Грекова «Вид на село Кимра с луговой стороны», 1772  г.