Рассказы браконьера

                РАССКАЗЫ "БРАКОНЬЕРА"

                О Х О Т А

                ЗАБАВНЫЙ СЛУЧАЙ

1. ИВАНЫЧ
   Забавный случай из моих охотничьих историй произошел на подбазовом лагере на реке Оленек, куда состав партии прилетел весной для распределения по отрядам, получения со склада снаряжения и продуктов на сезон и вылета к местам основных работ.
   К этому времени сюда забросились весновщики во главе с Иванычем, срубили избушки для Иваныча и под баню, поставили 10-местные палатки под склад и столовую, провели электричество и заготовили кое что из съестного — и рыбного, и мясного.
   Иваныч, улыбчивый коренастый добродушный, но вечно ворчащий мужичок из старой гвардии радистов, не только держал с нами связь по рации, но был еще хозяйственником, прекрасно разбирался в моторах и был отличным рыбаком и охотником. Он даже небольшой парничок построил, где «экскрементировал» с помидорчиками, огурчиками и редиской. А зеленый лучок у нас прямо по паберегам рек рос — идешь в маршруте, срываешь и жуешь.

2. НЕ ХОЧЕТ…
   И вот, выпросив заранее у Иваныча моторку, понесло меня с моим коллегой и приятелем, Истоминым Валерой, «сранья» сети проверить. Для меня это такая же развлекуха, как ловля на удочку или спиннинг. После завтрака завели мотор и понеслись вниз по реке за десяток километров. И прогулка тебе, и рыбалка, и, глядишь, чего из мясного на берег выйдет… Подъехали к сети, проверили, приподнимая над водой и опуская обратно, и хотели возвращаться в лагерь.
   Вставили шнурок в стартер, дернули… а он не завелся… Дергали, дергали… не заводится и все тут… То он подергает, то я… ну, не хочет заводиться…

3. ОЛЕНЬ
   И пошли мы обратно к лагерю пешком по ровной пабереге. Шли мы шли, «солнцем палимы», размышляя о том, что же случилось с мотором, о красотах природы и превратностях судьбы, и устал я карабин нести. Передал его Валере, не останавливаясь, и идем дальше.       Прошли несколько километров и я протянул руку за карабином — не тащить же его Истомину до конца.
   Он, так же, не останавливаясь, передает мне его, а сам смотрит куда-то вперед. Я посмотрел… а там олень стоит. Стоит боком к нам и, повернув морду, смотрит на нас… Я принял карабин и с ходу выстрелил пару раз. Олень упал. Мы подошли, посмотрели на него, попинали и достали ножи, что у каждого на поясе. Повернули его… а у него на боку большая проплешина.
   — Может, он заразный, — говорю.
   — Не знаю, — отвечает Валера.
   А мы были напуганы Сибирской язвой, о которой нам постоянно сообщали — то в одном регионе случаи обнаружат, то в другом… А мы-то не ветеринары…
   — Ну его, — говорю. — Пусть Иваныч посмотрит. Все равно за лодкой ехать.
   И мы, оставив его лежать на пабереге, пошли в лагерь. День уже вошел в полную силу, на лагере было тихо. Никто и не думал шевелиться, пока не раздадутся удары «в рельсу», призывающие к обеду.
   Мы зашли к Иванычу. Он то ли спал, то ли дремал после утренней связи. Не решаясь его будить, мы только негромко и несмело окликнули его:
   — Иваныч! Ты спишь?
   — Поспишь с вами… — услышали мы в ответ.
   — Мы мотор не смогли завести, — стали объяснять мы. — И еще оленя подстрелили. Но он какой-то странный. Ты не посмотришь?
   Иваныч, ворча про наши руки-крюки, тут же поднялся. До обеда время еще было. Сев в его лодку, мы оттолкнулись от берега. Иваныч завел мотор, сел на корме и, управляя «Вихрем», погнал к нашей лодке.

4. ВЕК ЖИВИ — ВЕК УЧИСЬ!
   Мы подплыли, Иваныч встал к мотору и мы столкнули лодку так, чтобы мотор можно было откинуть поглубже в воду.
   — Смотри, что он будет делать, — шепнул я Истомину.
   Иваныч снял крышку мотора, намотал на стартер шнурок с узелком на конце и дернул… Мотор взревел, подняв винтом бурун воды за кормой.
   — Что он сделал? — удивленно спросил я Истомина. — Как он его завел?
   — Не знаю! Просто дернул…
   — Иваныч, как ты его завел?
   — Как, как… нормальный мотор…
   Мы с Истоминым недоуменно посмотрели друг на друга:
   — «Талант не пропьешь»!
   На двух лодках мы «пошли» в сторону лагеря и подплыли к оленю.
   — Вот, посмотри… Что с ним? Смотри, какая проплешина… Может он больной, заразный?
   — Какой больной! Какой заразный! Линяет он!..
   Мы пристыжено замолчали.
   Иваныч достал нож и быстро и умело разделал оленя.
   Вот так! Век живи — век учись!               
                = = = = = = = = = = = = = = =

               

                В О Л Ч А Р А

     Во время сплава по реке Муна в Якутии на одной из стоянок я пошел вечером с ружьишком на близлежащее озерцо посмотреть ондатру. С ружьем, так как, даже со смертельной раной в голову от малокалиберки зверек часто нырял и погибал, ухватившись зубами за траву на глубине. От дозы дроби «0»  его уже ничего не спасало.
     По дороге я, как обычно, шел с двустволкой наизготовку с дробовым зарядом «3» на куропатку или утку и картечью во втором стволе - на всякий случай. Пройдя густым стройным сосняком, где невозможно было идти тихо (покров под ногами из сухой сосновой хвои издавал громкий треск), я вышел на обрывистый береговой уступ реки и стал рассматривать противоположный берег, где было озеро, и место брода.
     Ружье было в правой руке и я тут же вскинул его, как только услышал какую-то возню у себя под ногами. Какой-то здоровый пегий зверь вдруг выскочил из кустов внизу и рванул вдоль берега под обрывом. Светло-коричневый, с длинными ногами. Я принял его за молодого сохатенка и повел стволом за ним. Но зачем нам худосочный сохатенок, в нем мяса-то нет…
      А зверь легко запрыгнул на обрыв повернувшись ко мне боком. Уши торчком… Большой хвост… И тут я понял, что это ВОЛЧАРА! Какой-то огромный, как мне показалось, и почему-то пегий, светло коричневый. За все мои годы работ я ни разу не встречал волка, за исключением одного случая с самкой, которая стала уводить нас от логова, бывшего где-то поблизости. А другие видели волков, которые встречались им обычно на речных косах.
     Понять-то я понял, да поздно… волчара вскочил на обрыв и исчез за ближайшими стволами деревьев. Я еще постоял, размышляя, что, видимо, разбудил его на лежке в кустах… И, вдруг, сбоку от меня с шумом и треском он рванул прочь от меня… Мелькнул несколько раз за стволами сосен и скрылся. Стрелять было бесполезно… Видимо, очухавшись, он решил посмотреть, а кто это спугнул его? Подобрался ко мне поближе, ну хоть бы веточка хрустнула у него под лапами, и, когда понял, что это человек, тут же рванул наутек.
     Я пожалел, что упустил свой шанс, ведь поначалу я достаточно времени держал его на мушке, а августовская шкура уже достаточно хороша. Но ведь зима близко, а шкура почему-то не серая! Ведь именно цвет шкуры сбил меня с толку. Я думал, что волк и летом серый…
     Но благо мне надо было на другую сторону реки, я спустился с обрыва, перебрел по перекату речку и пошел на озеро.
                = = = = = = = = = =


                Ч Е Т Ы Р Е  В С Т Р Е Ч И
                (МЕДВЕДИ)
1.ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
     В этот сезон мы решили работать с лошадьми - с ними как-то привычнее, чем с оленями. Получив и объездив 6 лошадей, мы перевезли всех лошадей и груз на маленький аэродром Чокурдах на плоской вершине сопки, подкупили галет и сахару и, завьючившись, отправились в путь - перегнать их к месту полевых работ.
    Карты нам не дозволено было взять, сказали, чтобы сделали выкопировку речной сети, но разве можно было идти по выкопировкам, легко было сбиться… И еще в Москве «втихоря» в фотолаборатории я переснял топографические карты на бумагу и с ориентированием у нас особой проблемы не было.
   Вот во время этого перегона и произошли три встречи с медведями. Две встречи были спокойные. Первая даже поразила меня тем, что здоровый бурый медведь, которого мы увидели метров за 100—150 на склоне прямо перед собой на открытой местности (выше 300-метровой отметки лес не рос и склоны были «голые», с редким кустарником карликовой березки), спокойно «пасся», выдирая то ли корешки, то ли редкие ягоды, и не обращал на нас никакого внимания.
   Лошади тоже стояли спокойно. Мы постояли немного, переговорили, но надо было ехать дальше. Но как проехать мимо него? Стрелять нельзя — еще ранишь… Тогда мы заорали на него, чтобы он убирался и раза два выстрелили в воздух. Медведь затрусил вниз к ручью, а мы проехали это опасное место, вышли на перевал, перевалили в другой ручей и продолжили наш путь.
 
2. ВТОРАЯ ВСТРЕЧА
   Вторая встреча была не столь спокойна, скорее тревожна. Голову удиравшего медведя я увидел над кустами речной террасы, мелькнувшую и пропавшую среди кустарника. Мы проезжали по узкой песчано-галечниковой пабереге под этой террасой и над ней торчали только наши головы. Но дело было в том, что коса в этом месте выклинивалась, а с другой стороны этой не широкой речки ее не было и не было брода… Перед нами был плес… и довольно глубокий. Мы бы выбрались на террасу и поехали по ней, как мы и делали в таких случаях, но на террасе был медведь… Пока мы совещались, как нам быть, моя вьючная, узду которой я отпустил, когда схватился за карабин, вдруг спокойно и без принуждения зашла в воду и… поплыла на другой берег. Нам только оставалось последовать ее примеру.
   Первым в воду заехал Валентин. Но когда его лошадь уже поплыла, привязанный к ее седлу вьючный меринок вдруг резко заупрямился и затормозил. Валентина с лошадью как будто дернули назад и они здорово окунулись. Я хлестнул вьючного по крупу, он вошел в воду и опять резко уперся. Валентина с лошадью опять окунуло. Я снова огрел его вьючного плеткой и он, перестав сопротивляться, поплыл тоже. В это время седло Валентина съехало набок и скользнуло его лошади под брюхо. Валентин слетел с лошади, как будто его смыло. Придерживаясь лошади за шею (мы были при оружии, в телогрейках и болотниках) он поплыл, помогая себе одной рукой. А лошадь, с седлом под брюхом, забилась, задергалась, но, слава богу, проплыла еще 2—3 метра и почувствовала под ногами землю. Они вышли на косу противоположного берега, а я уже плыл вслед за ними. На всякий случай я соскользнул в воду, чтобы не мешать лошади, и плыл, придерживаясь за седло.
   На косе мы сняли седла и вьюки и разложили намокшие вещи для просушки. Ехать дальше не было смысла и мы разожгли костер и поставили палатку. Да и вечерело уже. Лес стоял перед нами глухой темной стеной метрах в 50-ти от русла, а сама коса была ровной и длиной метров 200.
   И тут мы услышали протяжный слабый крик:
   — А-а-а… а-а-а…
   Что это?
   — А-а-а… а-а-а… — донеслось опять со стороны леса.
   Что за черт? Якуты-оленеводы какие-нибудь кричат?
   — У-у-у-у-у-у… — вдруг четко донеслось до нас.
   Волки!..
   Лошади, тревожно сбившиеся в кучу, как только мы попытались подойти к ним, стремглав понеслись вдоль по косе и остановились у кромки леса, подходившего в конце косы к руслу. Мы все-таки осторожненько подошли к ним, взяли за уздечки и подвели поближе к палатке.
   Что делать? Что предпринять? На той стороне медведь, на этой — волки… Разожгли на косе два больших костра из плавника, стреножили лошадей и пустили пастись — со спутанными передними ногами далеко не убегут. Приготовили поесть, развесили у костра одежду для просушки и… завалились спать… Будь, что будет… Утро вечера мудренее…
   А утром проснулись… Светит солнце… Небо голубое… Даже лес как будто посветлел. Только телогрейка моя наполовину истлела… Все лошади были на месте. Мы поели, завьючили лошадей и поехали дальше…

3. ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА
   Третья встреча с медведем произошла у нас, когда мы с Валентином, стоя на пригорке речной террасы, рассматривали карту, чтобы определить — здесь нам подниматься на склон и идти водоразделами или пройти еще немного. Русло ручья было под нами справа в густом кустарнике, а впереди метрах в 50-ти стеной стоял лес. Вдруг из леса прямо перед нами выскочил здоровый медведь и вприпрыжку рванул к нам.
   «Наверное лошадей унюхал…» — пронеслось у меня в голове. Сдернул с плеча карабин, судорожно передернул затвор, посылая патрон в патронник и… его заклинило… Времени возиться с ним уже не было… И тогда мы заорали:
   — Куда! Стой! Давай назад! — может быть и "с выражениями"…
   Медведь резко затормозил, как будто уперся в невидимую стенку, сел на задние лапы и снизу вверх оторопело посмотрел на нас удивленными глазами… Видимо он бежал по какой-то своей причине, не видя нас. Лошади стояли спокойно.
   Мы повторили свои тирады… Медведь круто развернулся и побежал обратно в лес. Я поправил патрон, вдавил его в магазин карабина и закрыл затвор. Мы стали снова рассматривать карту… Поднимаем глаза… Медведь снова несется на нас… «Видно, одумался, — подумал я. — Теперь-то несется осознанно…».
   Передергиваю затвор… Снова клинит… Снова те же выражения… И та же сцена — медведь осаживается на задние лапы, снова озадаченно смотрит на нас, разворачивается и скрывается в лесу. Лошади стоят спокойно.
   Я до сих пор не понимаю — что это было? Но затвор, в последствии, я стал передергивать без суеты…
   Раздумывать о выборе пути уже было нечего и мы полезли на склон и опять пошли чистыми водоразделами. Еще на склоне вьючная, которая и до этого порой ложилась и ее приходилось поднимать плеткой, вновь легла. Долго ждать мы не могли — лошади могут идти с грузом весь день, но стоять под грузом им тяжело. Мы и так сняли с нее все вьюки и перегрузили на здоровую, самую выносливую. Но она все равно шла с трудом. Это был меринок и, видимо, операция ему была сделана недавно. На этот раз поднять ее никак не удавалось. И мы решили оставить ее. А что было делать?
   Скажу только, что в конце августа, мы проходили в этом месте и даже встали на стоянку, заметив на снегу следы ее копыт. Но, где она была в этот момент мы не знали, а заставить лошадей ржать у нас не получилось.
   Вечером, на кануне последнего перехода, кинули в котелок половину последней банки говяжьей тушенки, похлебали бульончику и легли спать. Утром кинули в котелок последние полбанки тушенки, завьючились и тронулись в путь, надеясь в этот день дойти до лагеря Шульгиной.
   До лагеря дошли без происшествий, только въехал я в него с совершенно разодранными на коленях о кустарник штанами. 
   Вертолетчики впоследствии о случае с медведем сказали, что в этом месте обитает медведица с медвежатами.

4. ЧЕТВЕРТАЯ ВСТРЕЧА
   Как-то, в конце сезона, в августе, мы сплавляясь потихоньку как обычно, и Нина Головлева, мой помощник, вдруг воскликнула:
   — Медведь!..
   Я обернулся. Метрах в 150 позади нас из леса по левому берегу на косу вышел медведь. Какой мужчина не мечтает о медвежьей шкуре, добытой собственными руками. Мы причалили к правому берегу и я, схватив карабин, пригибаясь, медленно, сохраняя дыхание, побежал к нему. Коса была широкая, вся в рытвинах, буграх и кустиках тальника.
   «Пока он на том берегу, — размышлял я, — у меня есть фора. Можно стрелять через речку, а потом еще и пока он будет плыть…».
   Но, выглянув из-за пригорка я увидел трех медвежат, выбежавших из леса. Медведица!.. Это меняло дело. Во-первых, это опасно! Во-вторых, я просто не буду стрелять в самку. Не принято стрелять в самок! Но я продолжал бежать… А она уже вошла в воду и поплыла. А я все бежал…
   — Зачем я бегу? — спрашивал я себя. — Я же не буду стрелять   Не медведь, медведица...
     Но я бежал… А она уже выходила из воды… Но меня словно кто толкал в спину… Зачем я бегу?.. А она уже стояла на косе и никакой форы у меня уже не было.
     И тут я почувствовал себя, словно голеньким… До нее было метров 50. Карабин в моих руках показался мне никчемной палкой… Даже если выстрелить, пуля прошьет зверя как иголкой, а раненый, даже смертельно, он успеет разорвать тебя на куски… И мне стало страшно… Она меня не видела и, подождав малышей, вошла в гущу высокого густого, закиданного плавником тальника. Хоть бы веточка хрустнула! Мне аж нехорошо стало… Я потихоньку, стараясь не хрустеть галькой, побежал обратно… Обратная стометровка показалась мне вдвое длиннее… Бегу, а своих не вижу. Наконец, увидел их торчащие над бровкой косы головы и… успокоился.
     Так зачем же я бежал? Этот вопрос я задавал себе многие годы… И только сейчас, когда в обиход вошло выражение «нехватка адреналина», я смог объяснить себе причину моей бессмысленной пробежки — видно мне здорово не хватало этого адреналина.
                               
                = = = = = = = = = = = = =
               
                КОЛЫМА, ЯНА, ОЛЕНЕК
 
     Ни в какое сравнение не шло то количество сохатых, которые мы встречали на Колыме, по сравнению с другими районами Сибири, в которых мне посчастливилось работать.. Практически мы постоянно были с мясом. На сохатого можно было наткнуться везде и мы предпочитали стрелять недалеко от лагеря, чтобы далеко не таскать. Часто я просил свою начальницу наделать котлет.
     — Тогда крути мясорубку, — говорила она.
     И я с удовольствием крутил.
     А как-то, работая в партии Боброва, на лагерь пришел Женя Дыканюк и позвал всех перенести мясо убитого сохатого в лагерь. А я тогда взял с собой в «поле» спаниеля и мне было любопытно наблюдать за его поведением в таежных условиях.
     Собаку взял у сестры и я был первый, кто взял в тайгу спаниеля. Собака была домашняя, со всеми вытекающими последствиями… Но по ее поведению я четко видел, когда она чует куропатку, а когда поднимет ее на крыло. К выстрелам она относилась совершенно безбоязненно и, даже при взрыве взрывчатки на шурфе, тут же кидалась к нему с лаем. А когда я сбивал утку и та падала в озеро, спаниель несся на звук выстрела и, на указующий показ руки, стремглав, без раздумий стремительно кидался в воду. Но, подплывая к берегу, он начинал поглядывать по сторонам - как бы ему проскочить мимо меня. Видно считал добычу своей...
     Так вот, подойдя к лежавшей на земле туше сохатого, я взял спаниеля и бросил на тушу — посмотреть, как тот среагирует на звериный дух. А пес приземлился на тушу, уселся, как ни в чем не бывало, и глядел на всех удивленно большими круглыми наивными глазами. Мы пошашлычили, разделали тушу и перенесли мясо в лагерь.
Кто-то взял рога, кто-то камус с ног.      
     Запомнилась мне одна история, рассказанная Сергеем Петровым, техником-радистом, с которым мы часто говорили о качествах «тозовки». Он как-то осенью наткнулся на сохатого и выстрелил в него из малокалиберки. Попал прямо в лоб — судя по тому, что там появилась белая точка, тут же ставшая темной. Сохатый мотнул головой и исчез в кустах. Преследовать его не было смысла.
     На следующий сезон, проезжая в этом месте на вездеходе, они наткнулись на вскочившего в кустах сохатого. Сергей выстрелил из карабина, сохатый упал. Подойдя к нему, его добили выстрелом в голову, чтобы не мучился. Но, когда стали разделывать, следов первого выстрела не нашли… И сам сохатый был до того тощий, что и мяса-то на нем почти не было — «кожа да кости», говорят в таких случаях.
     Так вот, я думаю, сказал тогда Петров, что это мог быть тот самый сохатый, которому я угодил осенью в лобовую часть, где сходились рога. Удар от пульки, видно, поверг его в «ногдаун» и какому-то сотрясению… Кое-как перезимовав, он к весне, видимо, совсем ослаб и отлеживался в кустах, не в силах подняться. А, когда мы проезжали мимо, он вскочил из последних сил, испугавшись шума вездехода, ломившегося через кустарник, и тут же упал от бессилия… Вот такое могло случиться…
     Я же, со временем, все чаще стал отдавать карабин другим — что-то тяжко как-то мне стало смотреть в эти большие, грустные, застывшие глаза сохатых… Только уж если по необходимости — обеспечить отряд мясом. Ведь даже говяжья тушенка с каждым годом становилась все дефицитней, все меньше мы ее получали и все чаще вместо нее присылали свиную, в которой с каждым годом жира становилось больше, чем мяса…
     А в Верхоянье мне довелось встретиться в маршрутах с горными баранами и попробовать их на вкус. Один раз, заметив невдалеке небольшое стадо, я быстренько поднялся по соседней лощине и залег под перевалом. Выстрелил из карабина в первого же и тот, оставляя красную полосу на снежнике, скатился немного вниз. Разделывая его здесь же перочинным ножом я никак не мог понять, куда же я попал - следа от попадания не было. Оказалось, я попал точно в ухо, куда и целился.
     А однажды, придя в лагерь, я увидел не склоне двух пасущихся баранов. Подкравшись поближе, я выпустил в одного обойму из малокалиберки (карабин еще не оформили). Я его ранил, это было заметно. Но выстрелы из тозовки похожи на щелканье и их не вспугнул. Хромая, он потихоньку поднимался вверх. Патроны у меня почему-то кончились и мы, дождавшись начальника, бросились к нему. А у него "мосинка"... - Ты ему в колено попал, - сказал он потом, -  это взрослый баран. Если бы ранил не его, а другого, молодого, более взрослый баран мог бы уйти и увести за собой молодого.
     Любил я и куропаток пострелять. Особенно непуганые они были на Колыме. Они, глупые, выдавали себя еще издали тревожным гульканьем. Но не улетали, а начинали перебегать между кустиков. Один выстрел по цели на земле, второй — на взлете. Иной раз лежишь в палатке… и вдруг шум крыльев приземляющейся стайки и гульканье. Как говорится, далеко ходить не надо.
     Поначалу я куропаток и уток ощипывал. Затем мне это занятие надоело и я стал их обдирать, отделяя и кожу и перья. И быстро, и не утомительно. Я даже Гагар стрелять любил: они хоть и жестковаты, зато мяса в них было поболе, чем в обычных утках.
     На Колыме мне довелось и в глухарей пострелять. Чтобы не промазать, я старался стрелять в сидящих на ветке по центру и очень удивлялся, почему мои выстрелы из малокалиберки были мало результативны. Оказывается, перо у глухаря такое плотное, что его нужно стрелять или в грудь или влет.
     А однажды, идя маршрутом по тропке вдоль речки Укукит, я заметил впереди нечто такое, что сразу даже и не сообразил, что это - крупное и степенно вышагивающее, переваливаясь с "ноги на ногу". Только посмотрев в монокуляр бинокля, определил - журавль. Стерх! Я держал его на мушке, но стрелять не решился, очень уж мало их было в районе...
     А однажды осенью, мы задержались до октября, я пошел проверить капканы и одного из них не нашел. Ни его, ни палки, к которой он был привязан. Порыскав по кустам я вспугнул какого-то зверька, который выскочил из кустов и бросился удирать, волоча за собой и капкан и палку. Что-то размером с песца или лису, но какого-то странного, "соболиного" цвета. Оказалось, это "крестовка" - помесь рыжей лисы и чернобурки. Я даже не знал, что такие бывают.
     Но особенно я любил охотиться на ондатру - из шкурок выходили красивые шапки. Стрелял по плывущей, но из-за  того что даже будучи смертельно раненой, она часто ныряла и погибала, схватившись зубами за траву на дне, пришлось даже сменить тозовку на ружье  и дробововой заряд "О". А в весенний период, когда озера еще покрыты льдом, я вскрывал заснеженные хатки и ставил капканы или "морды".
     Со временем, самые крупные шкурки, покрашенные под черную(темно-темно коричневую) норку, отдал дочери и она сшила из них шикарную шубу.

                = = = = = = = = = =

                Р Ы Б А Л К А
1. ХАРИУС
     На мелких речках Колымы очень любил я ловить хариуса на маленький тройничек с самодельной мушкой. Вода в ручьях и бочагах была настолько прозрачна, что хариуса было видно как в аквариуме.   
     В первые годы работ я выбирал и срезал ровное длинное удилище из молодого тальника и очищал его от коры до бела. По началу оно было тяжеловато, но со временем высыхало и становилось легче. Я возил его с собой все лето и даже при перебросках на вертолете, но осенью, при возвращению на базу в Лобую, где у каждой партии была своя полка для снаряжения, я его не брал, как-то неудобно было. Так что по весне, при заброске на место работ, каждый год вырезал себе новое.
     Но со временем я купил пластиковую складную (выдвижную) удочку, самую длинную из продающихся. А перейдя работать на Сибирскую платформу, где реки были более крупными и рыба была крупнее хариуса, приобрел и раздвижной металлический спиннинг с простой металлической катушкой. Леску использовал 0,8 мм с металлическим поводком от щук.
     Жарили хариуса целиком на больших сковородах, а, потянув за хвост, легко отделяли хребет и ребра. Оставалось чистое мясо.
     Как наживку можно было насадить на крючок несколько крупных комаров. А в жару появлялось большое количество слепней (оводов) — я их ловил на энцефалитке или собирал залетевших в палатку. Набивал два-три спичечных коробка, где они со временем засыхали, но их тоже можно было использовать, осторожненько насаживая на тройничок. И хариус и ленок хватал его моментально.
     Блесну специально я не подбирал. И ленок, и таймень брали на любую. Наши рабочие утаскивали из столовой персональные металлические ложки и изготавливали блесна из них. Так что свою ложку я после обеда уносил с собой.
     Как-то на реке Березовка, в конце августа собрался на полевой базе весь коллектив партии Боброва. Вдруг раздался крик Жени Дыканюка: — Хариус идет!
     Все, похватав удочки, высыпали на берег речки. Рыба скатывается, обычно, дня три. И пошла потеха… Заброс, поклевка… заброс, поклевка… Кто ловит, кто потрошит, кто засаливает… Все дружно, на всех… Через три дня засолки можно развешивать для просушки и завяливания! Есть гостинец, которым можно побаловать родных в Москве.
     В Верхоянье мои приятели-коллеги предпочитали ловить хариуса на удочку с поплавком, так как вода часто была не так прозрачна. Они даже брали с собой из Москвы коробку с землей и червяками, которых они подкармливали спитым чаем.

2. ЛЕНОК
     А на притоках Оленька хариуса практически не было - его вытеснял ленок. Ловил я его и на телескопическую удочку и на спиннинг, жарили кусками.  Я очень любил, отварив ленка и отделив кости, перемешать его с майонезом, баночки с которым отправлял из Москвы по весне авиагрузом. Рабочие моего отряда в маршруте в обед говорили:
    - Мы пробу сами отмоем, ты ленка поймай, салатик сделай...
    На реке Оленьке его порой было столько, что не съесть. А засолку начинать еще рано. А развлечений в дни "передыха" никаких, только поспиннинговать. Вот и поймаешь... и отпустишь, поймаешь... отпустишь.
 
3. ТАЙМЕНИ
     На самом Оленьке можно было и тайменя крупного вытащить. Они предпочитали стоять в устьях небольших ручьев, откуда поступала более прохладная вода.
     Я помню, как Осташкин научил меня ловить тайменей. Мы вышли на вездеходе на реке Оленек и встали на стоянку у устья ручья. И одновременно к нам подплыл на плоту из бочек отряд Осташкина. Как только палатки были установлены — 15 минут и они стояли — жерди для них я возил с собой (даже в вертолете), вместо колышков — металлические пальцы от траков гусениц вездехода, и раскладушки, чтобы не терять время на изготовление нар. И Осташкин, взяв спиннинг, сказал мне:
     — Пойдем, посмотрим…
     Он подошел к устью ручья, откуда в Оленек текла более холодная вода и закинул блесну в Оленек.
     Первый заброс… и он выволок на берег здоровенного тайменя, килограммов на двадцать.
     — Давай, кидай… — сказал он.
     Я взмахнул спиннингом… и моя раритетная медная блесна, которую я нашел недавно в старой избушке, блеснув на солнце, сорвалась с лески и плюхнулась в воду метрах в 50-ти от берега… Я только рот открыл от удивления — как это я умудрился ее так плохо закрепить. А Осташкин уже вытащил второго… Закрепив на поводке новую блесну, я опять взмахнул спиннингом, и, не успела блесна уйти под воду, как я почувствовал резкий рывок. Есть! Таймень схватил! Испугавшись, что я его не вытащу, я протянул спиннинг Осташкину и крикнул:
     — Игорь Михайлович! Вытащите…
     — Давай, давай сам… — сказал он.
     Я поднял спиннинг вертикально вверх, как он это делал, и пошел пятясь назад, но лицом к воде.
     Таймень послушно и спокойно шел за мной. Подведя его поближе, я убыстрил шаг, наклонил спиннинг поближе к земле и побежал от воды. Таймень сам выскочил на берег. Мы вытащили тогда штук семь этих рыбин. И ведь что интересно, чем мельче таймень, тем больше он сопротивляется. А крупный тащится как чушка. Они шли как торпеды и сами пулей вылетали на берег.    
     Ленков мы жарили или вялили. А однажды, сплавившись недалеко от поселка Оленек с Лешей Шишковым, мы поставили палатку и поставили небольшую сетку. Проверив ее через пару часов, мы вытащили приличного тайменя килограммов на десять и даже задумались, что с ним делать. И Алексей научил меня, как коптить рыбу в ведре. В ведро он положил на дно веточки тальника, а на ведро сеточку из проволоки и на нее порезанную рыбу, накрыв крышкой. Ведро поставил на угли. И пока мы готовили еще и уху из тайменя, часть его потихонечку коптилась.
     А сплавляясь по реке Муна, крупному левому притоку реки Лена (ниже поселка Жиганск), мы проплыли почти до самого устья. Весь сплав прошел спокойно, без происшествий. Дальше плыть не имело смысла — русло реки начинало прорезать широкую пойму реки Лена. Один раз в низовьях увидели медведицу с медвежатами (я этот случай в рассказе «Зачем?..» описал). Мы немного торопились, так как после отработки притоков Муны, нас вертолетом должны были перебросить севернее, тоже на приток Лены. А, заодно, должны были доставить с базы из Жиганска треть оставленных там весной полученных продуктов. У нас они были уже на исходе.
     Подплывая к месту последней предполагаемой стоянки, проходя последний перекат, я, прямо с лодки, несколько раз кинул спиннингом блесну. И почувствовал сильный рывок… Возле лодки мелькнуло тело крупного тайменя. Мы тут же за перекатом причалили к берегу и я прохлестал и перекат и плес за ним спиннингом, но ни одной поклевки не было.
     Я каждый день ходил со спиннингом на перекат и на плесы, но таймень «как в воду канул». И, что меня поразило, рыбы не было вообще. Была середина августа, места для ее наличия отличные… а рыбы не было… Лишь изредка в сети залетал одинокий сижок.

4. ЩУКА
     На Оленьке и ее притоках мы ловили и щук. Они водились у берега в траве, где  охотились на молодняк. Они на молодняк, а мы на них. Бывало, закинешь блесну подальше и тянешь к берегу, а у берега из травы вдруг торпедой выскакивала щука и хватала блесну. Пришлось к блесне металлический поводок приспособить, чтобы леску не перекусила.               
     Помню, как-то, я зашел в воду в болотниках подальше от берега и встал еще на небольшой валун, который был весь под водой. Закинув несколько раз спиннинг, я почувствовал, что к моей ноге кто-то подплыл. Я скосил глаза и замер. Возле ноги видна была голова щуки, такая здоровая, что я даже испугался. А башка у нее была аж зеленая от старости, как говориться "мохом покрытая". Она постояла и так же тихо отошла. То-то я в этом месте ничего поймать не мог.
    Этот случай напомнил мне как на Колыме мы нашли нашу уплывшую с паводком сеть, а в ней здоровенную запутавшуюся щуку метра на полтора. Какие же здоровенные котлеты мы из нее сделали! И какие же они вкусные были!
     Вот так, случайные эпизоды запоминаются порой на всю жизнь.

5. НЕЛЬМА
     Порой на Колыме, кроме обычных сигов и щук, в сети нам попадалась полуметровая нельма. Это была совершенно незнакомая для моего слуха рыба. Она попадалась к нам в сеть, но как она называется мы узнали у проплывающих мимо и заходивших к нам в гости местных. Мы вообще узнавали названия того, что попадалось у местных - чир, подчирок, муксун... Нам, москвичам, все было в диковинку.
     До сих пор помню, как повар привозил нам на разрез в обед жареную на большой сковороде нельму и чайник какао.
     Я как-то с гордостью похвастался ею перед подплывшими мужиками Рыбнадзора. А они с улыбкой заметили, что это мол молодь, настоящая промысловая нельма метра 1.5 — 2 длиной. Вот уж я удивился!

6. ОСЕТР
    Зато в нижнем течении реки Оленек наш хозяйственник, он же и радист партии, Иваныч поймал в сеть осетра. Тот зацепился усом за сеть и так неподвижно и стоял. Одно дело видеть такое по телевизору, совсем другое, когда у тебя на глазах вываливают из одной рыбины целый таз черной икры... Иваныч ее умело отделил от связующих тканей и засолил. Гена Иванов запечатлел этот эпизод на любительскую пленку и каждый год, на день геолога, мы смотрели, как Леша Тимофеев у Иваныча в балке уплетает бутерброд с черной икрой, одобрительно подмигивая в камеру...
А где же я был в это время дегустации?.. Наверное, бороздил просторы района на вездеходе или резиновых 500-тках...

7. ЧИР
     А в устье речки Укукит, левому притоку реки Оленек, куда мы доплыли с Димой Израиловичем, в сети местного рыбака я увидел крупного Чира.
     Рыбак перегородил сетью всю реку. Нам пришлось ставить свою рядышком, и я каждый день проверял ее. Заодно поглядывал на чира. Вода была полупрозрачная, а он, зацепившись за сеть плавником, неподвижно стоял неглубоко от поверхности. Его было прекрасно видно.
     Я не решался взять его, нельзя брать рыбу из чужих сетей, да и ребята посмотрели бы косо - каждому хотелось бы взять его. Но рыбак не приезжал и Чир мог пропасть. И на четвертый день я не удержался и вынул его — такой гостинец в подарок семье в Москве!
                = = = = = = = = = =