Письма

Однажды ко мне пришло письмо. На несвежей желтоватой бумаге корявым почерком было написано:
«Здравствуйте. Я не верю ни в Бога, ни в чёрта, ни в Деда Мороза. Я давно проклял всех людей – всех поодиночке и, так сказать, всех сразу. Вас, наверное, удивит, что я к Вам пишу. Не знаю, зачем я это делаю, не знаю, зачем я живу, не знаю, зачем я отправлю сейчас это письмо. Признаться, я неудачник. Сегодня это мысль злобной и назойливой птицей влетела ко мне в окно, и я, приняв её за вредное проворное насекомое, достал мухобойку и, погнавшись за нею, принялся бить мухобойкой по стенам. Чувствую, как Вас раздражает тон моего письма; догадываюсь, что Вас раздражает не только его тон, но и стиль. Простите. Не смею Вас больше тревожить и хотел бы сказать самое главное, но вот это-то и есть самое трудное. Дело в том, что мне сорок один год, а я ещё не начал жить. Не знаю, не ведаю и не могу знать того, что такое начать жить. Как люди начинают жить? По свистку? Или под музыку? Чем мне, позвольте узнать, измерить свою жизнь, чтобы ясно понять, где у неё твёрдое, незыблемое и законное начало, где липкие и, в сущности, нелегальные случайности, время от времени вплетающиеся в неё, а где размеренное и оправданное течение – подлинная, истинная, настоящая ткань бытия? Меня давно терзают эти неприятные мысли, и вот сегодня, в этот пыльный морозный четверг, я понял, что дальше так жить нельзя. Я раскрыл окно… (Ах, да, забыл сказать: я живу на четвёртом этаже тёмно-жёлтой пятиэтажки.) Я раскрыл окно и стал бросать в него вещи, которые располагались в моей комнате: шляпы, книги, бумаги, пробитый глобус, сапоги, клетчатую сумку. Выбросил одеяло, затем оторвал люстру и швырнул её в форточку. В комнате стало темно. Я перешёл в другую комнату, включил в ней свет, сел на табурет и стал думать о Боге. Я догадываюсь, что Вы, не прочитав и трёх строк моего письма, скомкали его и выбросили в мусорную корзину – и правильно сделали. Дело не в этом: так жить я не могу. Осознав это, я вышел на улицу и настороженно подумал о том, как мне сразу и самым страшным образом навредить всем людям. Взять и сделать так, чтобы всем немедленно, так сказать, по команде стало невыносимо плохо. Я долго перебирал в уме возможные варианты дальнейших действий и не смог прийти к окончательному решению… На улице гадко и лукаво мерцало декабрьское солнце, дул метавшийся из
стороны в сторону ветер, пахло норвежской рыбой, и всюду, всюду раздавался невнятный, иссушающий и однообразный вой жизни. Этот вой терзал, этот вой оглушал, этот вой гнал куда-то вдаль – прочь от всего, прочь от моего жилища, прочь от самого себя. Люди скользили по сугробам и неспешно плыли в разные стороны. Кто с сумками, кто с бутылкой, кто с копчёной рыбой, завёрнутой в серую бумагу, кто с неприятными и однообразными мыслями. Я вернулся назад, в свою двухкомнатную квартиру, заперся на ключ и поклялся себе никогда из неё не выходить. Ответьте мне, пожалуйста, что мне делать? Я больше так не могу! Оканчиваю письмо. Сегодня вечером – зловещим тёмно-синим декабрьским вечером, – нарушив свою клятву, я выйду на улицу и, пробираясь сквозь недружелюбный и угрюмый мороз, дойду до угла площади и опущу это письмо в ящик. Оно, должно быть, скоро к вам придёт. До свиданья. Постойте. Забыл сказать. У меня была жена, которая на второй месяц нашего супружества от меня ушла. Было это двадцать один год назад. К слову, у меня был и друг, который ушёл на войну… Впрочем, о чём это я? Прошу меня простить».
На этом письмо обрывалось. На конверте стоял обратный адрес, и я, достав толстую, похожую на сытого чёрного червя, ручку и лист чистой бумаги, принялся писать:
«Дорогой безымянный друг. Я внимательно прочитал Ваше письмо. Должен Вам сказать, что наша жизнь – это непрерывное испытание. Она ежеминутно, ежесекундно ставит нас в тупик, из которого, как нам кажется, нет выхода. Поймите, я желаю Вам добра. И мне остаётся сказать Вам лишь одно: Вам следует обратиться к Богу».
Я запечатал письмо и на следующий день, испытывая чувство, похожее на тревогу или смутное беспокойство, отправил его по почте. Через неделю ко мне пришёл ответ:
«Приходите 20 декабря в 23.00. на угол ...ой улицы, к памятнику. Я буду Вас ждать».
На дворе было двадцатое декабря. Я обратил внимание на то, что на втором письме обратного адреса почему-то не было. Прочитав это послание, я взглянул на часы. На них было 20.50. Я торопливо оделся и отправился в путь. Колючий декабрьский снег сыпался мне на голову, ноги утопали в неглубоких сугробах, а я всё шёл и шёл – мимо неистовых огней автомобилей, льющихся в тёмной синеве вечера, мимо одиноких, неспешно
бредущих пешеходов, мимо холода и снега. В письме незнакомец назначил мне встречу на углу одной хорошо известной улицы; и я сразу, как только прочитал слова о памятнике, живо представил себе это место. Что меня ждёт? Зачем я туда отправился? Я и сам не знал этого.
Вскоре я пришёл в назначенное место. Я посмотрел на часы. На них было 23.15. Незнакомца не было. На ледяных костылях неспешно прошагал час. Холод усилился.
«Что всё это значит? – думал я. – Зачем он шутит со мной такие шутки? К чему всё это? По-моему, это глупо…»
Вскоре холодная скользкая мысль незаметно прокралась в мою голову, и я согласился с её неумолимой правотой: незнакомец вздумал шутить скверные шутки; на мой взгляд, с его стороны это было глупо, но, придя ночью к памятнику, на …ую улицу, я, несомненно, поступил ещё глупее. Возвращаясь домой, я невольно вспомнил о первом его письме. Он писал, что не знает того, что такое жизнь. Кажется, я тоже этого не знаю. Кем бы он ни был, он верно заметил, что самое сложное – это начать жить. Начав жить, чувствуешь, что ты есть… Но это-то и есть самое сложное. Когда я вошёл в метро, неожиданная мысль тревожной стрелой пронзила мою окоченевшую душу.
– Чем мне измерить жизнь? – невольно воскликнул я, обращаясь к пустому вагону. – Зарплатой что ли? Или сытными ужинами? Или чем-то иным?
Вся моя жизнь внезапно промелькнула передо мной, и я понял, что я жил напрасно. Всё, к чему я стремился, оказалось несбыточной мечтой, недосягаемой вершиной скалы, на которую мне не позволили подняться мои сослуживцы, гадкие, ничтожные люди. Выйдя из метро, я, не глядя по сторонам, пошёл вдоль заснеженных дворов и вдруг резко остановился.
– Постой! Постой! – в страхе воскликнул я. – На конверте был написан обратный адрес! Я напишу ему ещё. Я, наконец, пойду к нему домой и узнаю, что всё это значит. Пусть он назовёт мне своё имя.
Поворачивая к своему подъезду, я негромко прошептал:
– Пусть он объяснит мне, как мне начать жить.
Поднявшись на лифте на свой этаж, я подошёл к двери своей квартиры и с изумлением увидел, что она была выломана. Я машинально вошёл в
прихожую и включил свет. Я понял, что этим вечером, пока меня не было дома, мою квартиру обокрали.
«Кто же это сделал? – птицей пронеслось у меня в голове. – Кто? кто?..»
– Как же так? – крикнул я, но мне никто не ответил.
Тишина была моим немым слушателем.
Вскоре я выяснил, что у меня украли деньги, кое-какие ценные вещи, но в милицию я заявлять не стал.
*
На следующий день, придя после работы домой, я вынул первое письмо моего незнакомца, перечитал его ещё раз и вдруг почувствовал, что от него исходит какой-то едкий и неприятный запах. Странно! Кажется, раньше я этого не замечал. Я взял чистый лист бумаги и написал незнакомцу письмо:
«Здравствуйте. Что всё это значит?»
На следующее утро, идя на работу, я отправил моё письмо по почте. Ответ не пришёл ни на второй, ни на третий, ни на шестой день. Всю неделю меня преследовала мысль о том, что я ещё не начал жить. Эта мысль не давала мне спокойно дышать; она гналась за мной, словно злая лиса, и мне негде было от неё укрыться. Я чувствовал, как жизнь принялась давить меня ржавыми железными листами и, не выпуская из своих жёстких объятий, спрашивала: «Когда? Когда?»
– Что когда? – раздражённо кричал я, и кто-то в моей душе протяжно тянул:
– Когда ты начнёшь жить?
Меня стало одолевать головокружение, и я почувствовал, что заболеваю.
*
В одно холодное воскресное утро я не выдержал и ещё раз перечитал первое письмо незнакомца. На конверте стоял адрес отправителя: …ий бульвар, дом 32, квартира 101. Я вскочил на ноги и решил сейчас же поехать на этот бульвар и найти квартиру того, кто прислал мне оба этих письма. Меня охватил страх. Я понял, что немедленно поеду туда и сегодня же выясню у незнакомца, что ему от меня было нужно. Найдя по карте города …ий бульвар, я отправился в путь. Неприятные мысли зигзагами скользили в моей голове:
«Да, я не знаю, как мне начать жить. Да, я неудачник. Да, я вижу: жизнь равнодушно отторгает меня. Я не понимаю, как мне начать жить. Но что из этого? Виновен ли я в этом?»
…ий бульвар находился на самой окраине города. Добравшись до неё на метро, я понял, что мне следует перейти улицу и идти по диагонали. Через некоторое время я вышел на …ий бульвар и пошёл по левой его стороне, стараясь увидеть номера домов. Минут через сорок шесть я дошёл до дома номер 30 и остановился. Дорога обрывалась, и впереди находился заснеженный овраг, на краю которого росли две высокие сосны. Пути вперёд не было. Я обратился к бредущему мимо старику, тянувшему за поводок сизую собаку, и спросил у него: как мне найти дом номер 32?
Старик улыбнулся и, позвав сизую собаку, сухим старческим голосом прохрипел мне, что на …ом бульваре дома номер 32 никогда не было. Сказав это, он ушёл вместе со своей собакой, а я сел в глубокий белый сугроб и закрыл лицо руками.
* * * * *