Марта отрывок из романа

1953 год

 

Галка Колосова была крепкой, большегрудой бабенцией со светлыми волосами и конопатым курносым носиком. Самый сок! Хотя и шел ей добрый тридцатник, уж много лет она к себе мужиков не подпускала, все горевала о муженьке своем, отобранном у нее войною поганой, отписавшейся за сию утрату ей бестолковой бумагой «Без вести пропал». Где пропал, о том она знала, конечно, а вот как… Того никто не ведал. Да оно и у всех так, у без вести пропавших-то: коли бы известно было, как пропал, то не писали бы в официальных бумагах это дурацкое «без вести».

Время с тех пор пролетело быстро. Уж десятый год жизни вдовьей минул, как вдруг заприметила она случайно на станции военного одного – вылитый ее муж! Да и именем таков же – Ванечка. Увидела его, да и отпустило сердце, но лишь для того, чтобы с новой силой забиться. Ведь и этот, другой Ванечка, а точнее – сержант Иван Фролов – взял на глаз ее – вдовушку. Сразу по сердцу пришлись они друг другу. И вот, пока хотя и украдкой встречались они, но миловались жарко: она – жадная, соскучившаяся по грубым ласкам мужским, да он – по телу нежному, по теплу женскому изголодавшийся.

Возле сторожки около складов, где дежурила Галка, в будках жили два огромным пса; не злобные, но любого, кто приближался к хибаре, встречали они звонким лаем. Поэтому, дабы не выдали эти пустобрехи своим голосом присутствие гостя, местом для свидания полюбовнички избрали дальний сарай, в котором для какой-то колхозной надобности хранились тюки с соломой. Распотрошив один такой, Галка с Ванечкой создали себе прямо-таки царское ложе любви.

Местом их встречи оно послужило и на этот раз.

Иван, как всегда, отдавался любви с тем крестьянским упорством, с каким пахарь, взявшись за соху, идет вслед за лошадью до тех пор, пока не кончится борозда. Пусть глаза ему застит пот, а легким уж и не хватает воздуха, пускай гнус вьется вокруг, жужжанием своим заглушая звон натянутых в невероятном напряжении жил, но вперед! вперед! – не отпуская ручек сохи, не останавливаясь, чтобы не испортить дарящей жизнь борозды, но вспахать при этом ее надежно: глубоко и обстоятельно...

Ах... Ах... – стонала под напором сержанта Фролова Галка, белые ляжки которой при каждом ударе его тряслись так, будто по ним пускали электрический ток. Только лишь когда она готова была закричать, доведенная до предела, он, не думая совершенно о себе, отстранялся от нее, и запечатлевал ее пылающие уста горячим поцелуем. И не отрывался от них до тех пор, пока жар женского тела постепенно не начинал угасать, а на глазах Галки не появлялись слезы благодарности. Тогда Иван вдруг бил ее небольно ладонью по щеке, вроде как желая привести в чувство, но стоило в глазах ее появиться первым лучам осмысленности, он вновь – как дикий богатырь-пахарь – брался за «соху» с удвоенной силой, огненным ее лемехом заставляя начавшие гаснуть угли под собой вновь ало полыхать...

А потом они лежали, расслабленные, глядя в деревянную крышу сарая и говорили, говорили...

Особенно нравился Галке рассказ Ивана об одной немецкой девке по имени Марта, с коей встречался тот, неся службу в Германии. Раз пять уже он рассказывал про эту немочку, но Галка все возвращалась к теме. Теперь, наверное, уже в шестой раз.

– Нет, но скажи мне честно, Ванечка, – строгим тоном спросила она, – любил ты ее или не любил?

Иван хмыкнул:

– А ты, Галк, сама посуди. Красавицей Марта была писаной: ножки стройные, кожа белая. Волосья тоже белые, прям как снег. Снегурка такая! Чуть ли не прозрачная! Замок собственный, ко всему, имела. Ну, хата такая, вроде нашей церкви. Ведь из этих, из фонов она, то бишь, из дворян ихних. Истинно, голубая рояльная кровь! Глазищи огромные, ресницы длиннющие-придлиннющие, а губки – как клювик у гульки, махонькие...

– Красивая! – мечтательно вздохнув, заметила Галка.

Сержант снова хмыкнул.

– Ну, не без этого, конечно. Иначе бы я сразу ей сапогом под зад дал, как она ко мне ластиться начала. Но вот что скажу тебе, Гала... В замке ее, где наш взвод квартировал, была на втором этаже комнатка одна. Как-то зашел я средь ночи туда и вижу: стоит у окошка раскрытого моя Марта. А в окошке месяц светит. Красотища! Подошел я к Марте, глядь, в глазищи-то ее, да и обмер! Ба – а глаз-то нема! Пустые глазницы. Черепок. И, б... скалится мне, будто смеется.

– Что за жуть ты говоришь? – прошептала Галка, крепче прижимаясь к любимому.

Тот хохотнул от души и пояснил:

– А жуть, родная моя Гала, в том раскрывалась, что папенька Мартин доктором был, а это, у окна, скелет стоял медицинский... Ну, по которым тем, кто на врача учится, устройство человеческое показывают. Это я минутой опосля сообразил, как только в себя пришел. А так, будь я пьян, и поцеловал бы этого скелетона, да и не заметил бы, что не Марта это. Вот и делай выводы, Гала. Красивая она была, Марта, или нет.

– Неужто такая тощая?

Иван только вздохнул с улыбкой: «Ух!», да и зарылся носом в большие и теплые голые Галкины груди, словно с головой в омут  нежности нырнул...