Глава 8. Ломоносовский проспект, дом 3. 25 декабря

Глава 8. Ломоносовский проспект, дом 3. 25 декабря 1993 года
 
25 декабря 1993-го, конец семестра.
Про саму монументальную пятиэтажку химфака девяностых Рулю вспомнить нечего. Одни банальности вроде того, что фонтанчики – это вовсе не фонтанчики, а вентиляция. Все истории про подземные этажи и так далее – это все описано-переписано; все тайны Главного здания, и реальные, и придуманные, многократно обсосаны в Интернете. Хотя главные тайны архитектор Иофан все-таки сумел унести с собой в могилу.
Химфаку принадлежат основной пятиэтажный учебный корпус и кафедра радиохимии, отдельно стоящее монументальное трехэтажное сталинское сооружение, а также еще здание за факультетом, поскромнее.
В девяностых программа практикумов химфака МГУ не была облегченной, и стандартный набор практических занятий включал в себя эксперименты, которые нынче через один признали бы опасными для жизни.
Ну а поскольку в университетах ведутся не только практические, но и фундаментальные исследования, то общее мнение по поводу здания химического факультета и его назначения было следующим.
Если посмотреть на химфаки европейских или калифорнийских университетов, то видно, что экспериментальные корпуса – это маленькие одноэтажные здания, «из фанеры». Это нужно для простоты эвакуации, для выживаемости персонала. Не будем забывать о дешевизне возведения нового фанерного одноэтажного химфака.
Тем не менее у нас построили правильно. Картонный химфак МГУ уже раз десять сгорел бы вместе со всеми студентами именно в силу того, что в советское время он был передовым факультетом в мире и обучались в нем по-настоящему любознательные ребята.
К строительству МГУ, в том числе ГЗ, химфака и физфака, подошли основательно. Все выпускники учились на военной кафедре, и многие запомнили следующий любопытный факт.
Если над ГЗ МГУ взорвать бомбу эквивалентом в 15 килотонн, как над Хиросимой, то оно разрушится только до двадцать четвертого этажа. И будет у ученых ровно трое суток на эвакуацию научного материала из здания, ведь потом оно начнет скользить к Москве-реке. ГЗ стоит на подушках, постоянно охлаждаемых жидким азотом.
Капитальность была заложена и в проекте химфака МГУ. Взрыв, отправивший бы в мир иной группу нерадивых студентов-первокурсников, никак не отразился бы на монументальном облике здания. Сама постройка была возведена с применением тех же принципов дизайна, что и для ГЗ. Сочетание красных полос и светлого камня облицовки придает ему солидный вид, добавляет высоты.
«Нынешняя библиотека МГУ, – думает Руль, проезжая сейчас по Ломоносовскому проспекту, – построенная без идеи «красные черты на белом», разрушает ансамбль зданий МГУ. И превращается открытое пространство между ГЗ, химфаком и физфаком в подобие чудовищно раздутого питерского двора-колодца. Ломоносов стоит спиной к университету, смотрит на уродливый новострой библиотеки, а не вдаль. Бескрайняя даль в большом городе – дорогая штука. Как выйти из ситуации – снести библиотеку, этот «раздавленный гриб»? Можно обойтись и без этого. Просто развернуть Ломоносова лицом к ГЗ и спиной к сплющенному его подобию, над которым взорвалась-таки условная ядерная бомба. И все в МГУ наладится по новой. На следующий же год он ворвется в двадцатку мирового рейтинга».
Дворцово-парковое искусство и строительство торговых центров связаны столь же крепко, как Дюрер и издание его произведений в виде почтовых марок.
Но химфак МГУ – это здание было продумано и изнутри. Эпизодов с пожарами и увечьями в истории химического факультета не было. К тому же сам отточенный за полвека процесс практического обучения был на высоте с точки зрения безопасности.
Руль не помнит задач, например, по неорганической химии, требующих одновременного наличия у студента веществ, случайное смешение которых привело бы к взрыву. Вытяжные шкафы работали отлично. В лабораториях запасные шкафы для вытяжки были годами завалены папками, книгами, чайниками, сахаром и прочим. Мощнейшая система вентиляции с воздухозаборниками-фонтанами, единой конструкцией возле химфака, делает процесс обучения безопасным. Гарантия в тысячу процентов: персонал не отравится.
А вот студенческие оторванные пальцы, поврежденные глаза, хронические отравления и ожоги были частым явлением. Тем не менее тогда существовало правило: если студент получил незначительное повреждение, занимаясь химией (например, выбило при взрыве стеклянного реактора глаз), его никогда не отчисляли. Если, конечно, повреждение не стало итогом самодеятельности.
Но именно студенческое любопытство являлось причиной большинства травм. Химический ожог ІІІ-Б степени? Что поделаешь, иногда нет ничего лучше, чем собственный опыт.
На входе встречал характерный запах. Проходя по коридорам, можно было составить представление, как пахнут все основные направления химии. Химфак работал до девяти вечера, а многие эксперименты требуют присутствия в лаборатории по нескольку суток. Химфак never sleeps – так было в девяностые годы.
Охранником был простой мужичок на входе, он часто отсутствовал по своим мужичковским делам. Студенческий билет на входе требовал редко, полагался на память и интуицию. Так же дело было поставлено и в двух остальных зданиях химфака.
Сейчас кажется невероятным, что достаточной охраной кафедры радиохимии считалась бабушка-вахтер в количестве одной штуки. Любой злодей с вызывающим у бабушек доверие лицом мог бы проникнуть на второй этаж. А там перед ним возник бы подоконник, заставленный стеной свинцовых коробок, то есть калибровочных контейнеров с изотопами, источниками радиации. Среди них полоний-210 был середнячком по интенсивности излучения на миллиграмм вещества. За вычетом кончины банкира Кивелиди, смертей от применения содержимого такой коробочки в девяностых годах не было.
Бандит того времени был умеренно чистым и во многом благородным. Он позаимствовал себя прямо из фильма «Однажды в Америке». Ему нужна была жизнь как в кино: порисоваться, пострелять из автомата, в идеале – из автомата Томпсона, но на худой конец сойдет и АКМ. Деньги для бандита были не целью, а одним из элементов имиджа.
Ликвидатор не обращался к тайным знаниям химии и биологии, как это обстоит сейчас. Убивают сейчас больше. И меркантильные убийства встречаются куда чаще.
Но ушла былая кинематографичность, все эти «тра-та-та» из автомата в полуночи и «бабах» – взорвался автомобиль. Нет, случается, но в основном на самых низах.
Хотя… Убийство Япончика и ответное убийство кого-то там – есть еще порох в пороховницах. Но все-таки это был, скорее, своего рода педагогический прием, желание показательного расстрела. Пришло время работы по-тихому. Актуальны деньги и неактуальны ненужные фигуры на пути их получения. С десятикратным повышением цены на нефть делить стало много больше чего. Система, через которую осуществляется передел собственности, практикует мягкое насилие. Без тех самых «тра-та-та» по возможности.
Если случай требует серьезного вмешательства, то на арене появляются медицинские методики, закамуфлированные отравления, редко – громкие, обычно цель будет достигнута без шума и вопросов. «Скоропостижно скончался на 48-м году жизни, не выдержало неутомимое сердце. Близкие и друзья проводили в последний путь». Дорого отпели, чинно похоронили.
Но в девяностые стиль передела добра и зла был другой, серьезная охрана химическому факультету тогда была не нужна, равно как, слава богу, и специфические знания его студентов. За пять лет диких девяностых Руль видел единственное значимое «химическое» криминальное событие, о чем речь пойдет ниже.