Отроческие военные годы
После Марии Корнеевны нам дали большую комнату в коммунальной квартире. Этот деревянный дом был усыпан миллионами клопов – они нас заедали. В этой обстановке – холод в квартире, клопы, голод – я нашла сокровище – у хозяев был огромнейший неподъёмный том Пушкина. Читала запоем, забывая обо всём. Там были и нецензурные вещи, и Гаврилиада, и «Господь воскрес, моя Ревекка» – всё на свете. Я это впитывала, как губка.
Запомнила один случай в школе. Я была в шестом классе. Один мальчик сказал: «Понаехали сюда, жиды». Я сразу же пошла к директору и заявила, что не буду учиться в одной школе с фашистом. Последовала сильная реакция: маму этого мальчика вызвали в школу, мальчик извинился и т.д., и т.п.
Затем, вместе с родственниками мы уехали в Киргизию, в г. Фрунзе. Жить стало легче – hне было уже голода.
Запомнилось, мы жили у очень хорошей молодой женщины. Она не поверила, что мы – евреи. Была уверена, что евреи с рогами на голове.
Ещё одно трагическое воспоминание: у нашей хозяйки Веры и её подруги Клавы мужья погибли на фронте. А они – совсем молодые, и часто приводили домой к Вере одного мужчину на двоих на ночь. Я уже тогда всё это, конечно, понимала.
Еще немгого о о Фрунзе. Киргизы меня ругали, что я не говорю на их языке, на базаре. Один художник хотел рисовать киргизскую девочку – выбрал меня. Но мама не захотела, хоть он очень просил.
Ещё одно трагическое воспоминание: в Киргизии, во Фрунзе, я дружила с детьми, в семье которых было два мальчика – Мотька и Савка. Они были 1925 года рождения. Особенно запомнился Савка – голубоглазый блондин, как ангел (я в него тайно была влюблена). Оба эти мальчики жили в ожидании призыва – они ушли в армию и вскоре оба погибли, на них пришли похоронки.
На всю жизнь врезался в память и последний день войны. Царило всеобщее ликование, незнакомые люди обнимали и целовали друг друга. Люди были полны светлых надежд на счастлива мирную жизнь.
Автор текста Доба КАминская
Свидетельство о публикации №219040100064