Сказ про Кедр-батюшку

– И где  тебя только леший носит! Шляется, всё шляется!..
Бабка, словно генерал какой, ногами крепкими в пол упёрлась, расставив их, как полагается, на ширине плеч, подбоченилась, бровки нахмурила. Ни дать, ни взять: полный генерал, да и только! Ей, видать разбор полётов учинять не в первой. Одни с дедом они остались в этой глухомани, деточки поразъехались – кем тут ещё покомандуешь?!
– Э-э-э! Опять, поди, к корягам своим наведывался! Делов тебе, что ли не хватает?! Что ты по лесу то все шастаешь. Ладно бы насбирал чего! А то – всё попусту!
Старику к брани своей суженной, не привыкать! Вид виноватый на себя накинул, а сам ухмыляется потихоньку себе в бороду:
– Ну, что тебе всё не ймётся, матушка. Себя изводишь, мне жить не даёшь. Угомонилась бы уже, милая! Своё бы уже что-то ладила, на кой сдался я тебе!
Бабка пуще бранится, всё новые причины для себя выискивает:
–  Трава вон по забору не скошена, воды от тебя не дождешься, – зудит и зудит, – Дрова не пилены, где попало валяются. Вон, у Гаврилыча, любо-дорого посмотреть: всё по местам, полешко к поленышку, чистота кругом! Да, не шарахается, где не попадя! Всё делом занят!
– Что ты, милая, всё серчаешь? Помилуй, воды давно уж натаскал. Журавелю, вон, шею чуть не свернул! В бачке ещё до половины не дошло, в сенцах полная кадушка, дождевые полнёхонькие. Ну, чего ты?!
Не унимается, ближе подступает. Дедок аж попятился!
–  Посмотри ка на него, уработался! На всё отговорки найдёт! Крышу то кто чинить будет? Иль дождичка ждешь, надо мной поизгаляться!
– Крышу то я ещё вечор залатал. А ты взбиралась туда, что ль, чего зря напускаешься! –  дед, как может, держит оборону.
А бабку, будто кто ужалил,  никак уняться не может. Совсем в угол загнала супружника:
– Ты б, вот лучше, штафетник поправил бы по улице. Срамно перед людьми. Будто бы и мужика в доме нету!.. А-а! Что глаза свои бесстыжие прячешь?
– Ээ-х! – дед в сердцах махнул рукой, изловчился, ретировался сначала на крылечко, а потом и на завалинку. Воспользовавшись затишьем на поле боя, закурил папироску. Руками в колени упёрся, да по ним ладошками похлопывает. Дымок клубится, вверх пробирается по лучикам солнышка восходящего, подглядывающего в щели забора. Думы думает, да всё похмыкивает:
– И чего сегодня взбеленилась? Бес её, что ли попутал?
Что-то уж совсем от неё спасу не стало в последнее время. Сварливая стала, не дай Боже кому! В каку щель  не сунешься, ото всюду выдернет, да наущать давай: это, мол, не так, то не эдак. И каждый раз всё новые причины выискивает. Куда бежать!
Раньше за скотиной ходила – так полегче как-то было. Нравилось ей это занятие. Но виду, конечно, не подавала… Всё равно тогда деду доставалось. Но всё же, как то не так!
Теперь скотину они не держат, отошли как то от этого. Живут от огорода, да курочки там всякие. Лес ягоду да грибы даёт. Травами разными пользуются. Иван-чай не переводится, орешки кедровые. По весне папоротника на год вперёл наготовят. Дичь всякую дедок изловчился в лесу вылавливать. Всего хватает. Мяском домашним да молочными делами от соседей разжиться можно. Они там наразводили всякой животины. Теперь и не рады: хлопотно шибко, да от излишков всё трудней избавляются. Тоже, видно, надолго их не хватит!
Ну, всё вроде, как надо. Не, ей всё не так!
Супруга то у деда не плохая! В молодости по любви сошлись. Это она теперь чего-то бзыкает. А раньше то – ого-го! Красавица, каких не сыщешь! Да, ещё – хозяюшка распрекрасная, рукодельница. За что не возьмётся, всё в руках горит, все дела спорятся. Вон, в хате весь пол дорожками лоскутными укрыт. На окошках занавесочки – залюбуешься! В кружевах всё, куда взгляд не кинь. Подушки взбитые пирамидками на постели с накидочками диковинными. А перинка то! Провалишься, так и вылазить не хочется!
Все  при ней, вроде. Да вот, взъелась на деда и только!  Чувства, видать, прежние подостыли? Подменил её будто кто! Но старый не осуждает её. Душа у него мягкая, обиды быстро отпускает.
Вот и теперь, получив очередной разнос, не обозлился, а давай думать, как подластиться к жене. Что б и ей спокойнее было и ему делами своими любимыми заняться.
Повздыхал. Однако ж и дело надо делать. С вечера с соседом сговорились. Поможет тот ему доски старые да всякое барахло на дрова перепилить. Вдвоём-то оно сподручнее. Двуручка нынче уже в запас уволена, бензопилой разжились. Но всё ж лишние руки – не помеха. Один держит, да подаёт. А другой уж и пилой орудует.
Да, кстати, и в почёте Гаврилыч то у хозяйки. Оно завсегда так бывает: сосед вечно кажется и деловитее и сноровистее. Своего то с потрохами знаешь, со всех сторон. А на того, как на медальку, только с красной стороны любуются. Да и, не в обиде дед на это. В каких-то вещах, он и впрямь уступает, ну а где-то и сам мастак! Ну а, по простоте своей, склонен принижать малость свои достоинства, не выпячивать. На женщин мы всё равняемся. Думаем: им всё же видней!
Так, про между прочим, и дедок слыхивал, как Надежда, которая за Гаврилычем, его самого похваливала да в пример громко ставила, отчитывая мужа своего по случаю. Поди их, разбери этих женщин, что там на уме у них водится!
Сосед быстро отозвался. Работа спорилась и к обеду уложились: справили дело намеченное. Хозяйку отпустило после утренней сцены, заулыбалась даже. Больше не от того, что дед, расстарался, а чтоб показать себя приветливой хозяйкой. Вот ведь как на людях! Раздобрилась, даже поднесла… без уговоров. Так, перекусили малость, покалякали о том о сём, да разошлись по своим углам. Бабка себе занятие нашла. А пока вот так всё мирно, дед и не преминул улизнуть в лесок, куда его душа просилась.
Лес то долго искать не надо. Он ещё в усадьбе начинается. Пошел вроде в конец огорода, а там в березки, дальше ложок с осинками и растворился в лесу, что по косогору вверх взбирается березками да сосёнками. А там, на верху, самая красота начинается!
Тут и луга с разнотравьем в одну сторону пошли. Широко их разбросало меж березовыми колками да разрастающимися подлесками. Синей стеною за ними тайга холмами пузырится. Пихты с елями своими пиками небо щекочут. Кедры роскошными веерами украшают их пирамиды.
В другую сторону лес в распадок ныряет. Внизу ручей шкворчит, пробиваясь через плотинки, что бобры настроили. Там внизу сыро и прохладно, и стоит в пойме ручья такая тишина заповедная! Но дедку в другую сторону тянет.
Здесь на пологих склонах лес смешанный раскинулся. Вот где ему дышится лучше всего. Вот где его душе легче и свободнее! Здесь его царство-государство. Тут только может он часами обхаживать свои владения. Бродит блаженно средь мощных берёз, сосён огромных и раскидистых. Часто останавливается, обнимается с деревьями, похлопывает их да поглаживает, с каждым разговаривает, блаженно окидывая взглядом их снизу доверху. А те в ответ шелестят листочками, стволами гудят.
Отрадно ему, про всё забывает, вдыхает воздух животворный полной грудью. Только, как бы не кружил по лесу, ноги всё время к одному месту приносят. В самом тихом углу, окружённом кустами калины и рябины, отвоевав себе полянку неописуемой красоты, кедр старинный высится. Он и не выше, как будто, остальных берез и сосен, но разлапист и могуч. Хвоёй очистив себе место от травы, он устроил себе под кроной чистую и тенистую площадку. Как занесло его сюда. Ведь тайга то в другой стороне. Там кедра хватает. Ведут там они своё вечное состязание за место под солнцем с другими великанами.
А тут один, за сосново-берёзовым забором, устроил себе тихое пристанище. Сторожем обзавёлся. На сосёнке, невдалеке, сова Неясыть устроила себе гнездо. И с нею дедок подружился. Каждое его посещение она приветствовала его бесшумным облетом по периметру, присаживаясь для коротких осмотров местности на одни и те же знакомые деду деревья. Удивительно, как во время облёта, она умело лавирует меж густых сучьев и веток.
Она ещё и детёнышем обзавелась, который рос, как на дрожжах и также быстро привык к завсегдашнему посетителю. Они его не боялись, будто чуяли, что вреда он никакого не принесёт.
Дед наш, каждый раз, как здесь, в этом месте окажется, впадает в блаженное какое-то состояние. Налюбоваться не может красотою, стоит подолгу, спиной прижавшись к мощному стволу. О чём думает? Мыслей не собрать. Просто хорошо ему с деревом этим рядом. Будто тот старинный его приятель или, даже, родственник близкий. Телом чувствует тепло от него исходящее. Заряд ему душевный передаёт кедр каким-то непостижимым образом.
В этот раз совы, почему то, его не встретили. И вообще во всём чувствовалось что-то не обычное. Тишина образовалась какая-то гнетущая.
Не углядел дед, как тучки собрались не весть откуда, пока он круги нарезал по окрестностям. Стемнело как-то мигом. Ветром зашумели вершины деревьев. Сверкнуло в небе, загрохотало. Не по себе стало. Заробел: в грозу вот так, вдали от дома оказаться. Что ж делать – решил не возвращаться пока. Будь, что будет!  Хоть и увещевают, что в грозу с деревьями рядом опасно находиться, не послушал, прижался к кедру. А тут и дождь с неба опрокинулся.
Молнии хлещут по деревьям, всё ближе и ближе. От грохота уже и уши заложило. Тут, как хлобыстнёт молния по берёзе, что шагах в пятидесяти от него. Будто в замедленном действии, смотрит, как жало молнии вонзается в дерево и, как сыплются со ствола берёзы не то кора, не то снопы искр. Только рот успел разинуть, чтобы не оглушило. Боже, миг спустя, уж даже не грохот, а треск какой-то шипящий разрывает воздух!
Ни жив, ни мёртв дед. Впаялся всем телом в кедр. Поджилки трясутся, мысли лихорадочно кружат в голове. Уж и не знает: толи молиться, толи кричать. Берёза было вспыхнула, да тут же и погасла под проливным дождём. Уже и с жизнью было попрощался, а тут возьми и стихни всё, вдруг.
Туча, которой будто и конца не было, вдруг, заклубилась, разорвалась просветами и, прихватив с собою громы с молниями, свалила за косогор попугать дальнюю за лесом деревушку.
Отпустило. Страх потихоньку стал растворяться в посвежевшем от дождя воздухе.
– Ну, спасибо, братка! – только и мог молвить старик, обращаясь к кедру. Развернулся, обнял по-дружески, щекой прижался к его стволу.
Тут произошло что-то необыкновенное! Послышался, вдруг, деду шёпот какой-то. И не понятно, исходил ли он от земли, или от влажного от стекающих струй  ствола дерева. Толи легкий ветерок, срывающий капель с мохнатых ветвей, что-то нашёптывал деду. Только послышалось ему такое:
– Приходи ко мне и любимую свою приводи, да обнимите меня покрепче. А домой будешь возвращаться, в подлесок, что по левую руку, зайди. Там сойки детишек моих насадили. Вы их к себе потом возьмите, пусть рядом с тобою будут всегда!
Трясёт головою дед, сроду такого не слыхивал! Бабке бы не рассказать, а то и впрямь, в лечебницу упечёт. Толи слышал, толи почудилось! Да и к чему было сказано. Кого переспросишь!
Как бы то ни было, но завет этот, нашёптанный деду в тот памятный день крепко засел у него в голове. Не знал он к чему и прицепить то те слова, прозвучавшие не весть откуда.
А жинка его чем дальше, тем хлеще. Поедом его съедает, за что бы он не взялся. Сглаз на неё что ли наложили. Уже и сам старик сатанеть стал. Огрызается другой раз, злится, из рук всё валится. Сам себе не рад!
Долго ли, коротко ли, но терпению тоже  когда-то конец приходит. Невмоготу уж вовсе стало, хоть плачь! Видать пришёл срок, и вспомнил дед про слова заветные. Думает: чем по бабкам ходить, так уж лучше супругу в лес свожу. Кто его знает, может чем добрым и обернётся!
Только как выманить то её! Ведь для неё это занятие пустое – по лесу то шлындать. Пора не грибная нынче, ягода не уродилась. Какого ляду ей ноги сбивать ни за что, ни про что!
Удумал хитростью взять:
–  Машенька, я тут чего давеча изыскал то, сроду такого не видывал! Там за горкой такой малинничек обнаружил, ой-ё-ёй! Ягоды то нынче нет. А там! Прям, оазис какой-то. И никто туда не захаживал. А ягода то уродилась! Крупнющая, да сладкая какая! Пойдём, милая, а то без нас кто наткнётся, так оберут всю!
Последний аргумент добил! Глядит, повелась. Как это, что бы врагу досталась ягодка то наша, нами разведанная! Собрались. Всю посуду, кажись, прихватила с собой.
Сначала бежала вприпрыжку за дедом. Притомилась потом, ход сбавила, да всё пристаёт с расспросами: далёко ли, сколько уж отмотали, а ягодник то где?
Успокаивает старик, мол, уже недалече! А сам к местечку своему то и подтягивает помаленьку. Вот и заветный уголок. А она на него ноль  по вдоль, красоты здешние в её голову не проникают.
– Всё, привал! Давай, Машь, под Кедрой посидим, отдохнём.
– Ты чего это удумал, старый, в лес какой-то приволок. Здесь сроду ягоду не сбирали! А ну, пошли!
– Заплутал я, Машенька, прости. Старый стал. Сжалься. Посидим, отдышимся. Здесь где-то рядом, ей Богу!
Бабке то тоже не восемнадцать годков. Плюхнулась на хвойную подстилку, к кедру спиною привалилась, дышит с перебоями.
Рот было разинула, чтобы побраниться по своему обыкновению, а слова то в горле будто и застряли. Глаза выпучила, брякнуть чего покрепче хочет, а слова то знакомые на волю и не лезут. Пыжилась, пыжилась, да плюнула на это дело! Пристроилась поудобнее, глазки прикрыла… да и запела!..
Дедку нашего, аж передёрнуло. Чего, чего, ну, уж этого не ожидал от неё. А суженная то – дальше... больше! Песенку вспомнила душевную, которую в девичестве напевать обожала.
Поёт, родимая! У деда сердце сжалось, слезу вот-вот пустит. Так песенка его за душу зацепила. Придвинулся к бабке поближе, да от блаженства притулился у неё на плече.
Кончила она со своим пением. Глаза открыла, смотрит вокруг удивлённо, будто с Луны свалилась. Дедок деликатно отодвинулся в сторонку, чтоб её, вот это состояние, не спугнуть.
– А где это мы? Что то я здесь, вроде, не бывала! – Вверх на кедру посмотрела, окинула взглядом пышную крону, по сторонам пробежалась, – А что, красивенькое здесь местечко!.. Однако ж, где твоя ягода то, старый?
Дед рад не рад! Впервые за долгое время слова от бабки человечные услышал. Боясь вспугнуть удачу, повел, как заговорщик:
– Мы как то с соседом поспорили. Кедр, говорю, есть в наших местах, среди берёз один стоит, в три  обхвата будет! Не верит. Дуб – это что ли тебе какой! На бутылку самогона поспорили. Вот до сих пор и не проверили. Давай, Машь, с тобою померим. Тогда знать будем, выгорит ли спор!
Клюнула Мария:
– Проспорил ты, старче! У него и двух то, поди не наберётся!
Подымаются на ноги, становятся по обе стороны от кедра, да давай руки тянуть навстречу друг другу. Тут чего сделалось то! Птицы зачирикали, запели на все голоса! Откуда взялись только? Совы облёт вокруг них учинили. Листва на деревьях, как зашелестит!  Небушко разъяснилось в момент. А когда руки то их сошлись и кедр оказался в их крепких объятьях, солнце, которое пряталось в густых ветвях, как брызнет своими лучами!
Сомкнулось всё в единое целое. Время пропало! Стоят, вдыхают благодать и с места сойти им не хочется. Вернулись, как из забытья. Машенька стоит перед дедом, как скульптура греческая, светом залитая, глаз не отвести!
Кой-как очухались, домой побрели. Супруга идет молчаливая, задумчивая, травку да цветочки под ногами разглядывает. Ни разу, пока до дома шли, про ягоду так и не спросила.
Потекли дальше их дни-денёчки. Только смотрит дед: с бабкой какие-то перемены приключились. Уж не свербит она день-деньской. Всё какими-то делами занята. Бодренькая стала. Рассутулилась! Одёжку свою перебрала. С деда старьё всякое стащила, как он не отбрыкивался. Что-сразу в печку, а что подштопала, да заплаты узорами налепила.
Дед и на себе перемены почуял. Устали не знает. Баньку новую соорудил, туалетик лучший в округе смастерил со всеми удобствами. И уговаривать его теперь не надо.  Проекты строит. Инструментиком новым обзавёлся. Реконструкцию генеральную своего хозяйства задумал.
Марья Николавна, теперь вот так её дед кличет, открывать в нем начала уж совсем неплохого хозяина. Даже сосед, Гаврилыч, как бы померк в её глазах. Своё то поближе, да покачественнее будет.
В общем, заладились у героев наших отношения, будто шелуха с них какая обсыпалась. А то, что внутри зрело, семена крепкие, они то и остались. Да силы новой стали набираться!
Теперь, вот сидят против друг друга на верандочке, да чаек с самоварчика потягивают. Иван Артемьич, его так супруга нынче называет, из блюдечка прихлёбывает, сахарок посасывает, да улыбочку лукавую в бородку поправленную и ухоженную прячет. Уж он то помнит, какую услугу ему кедр-батюшка услужил.
Он про услугу эту век помнить будет. Да навещает его регулярно. Только на прогулки они теперь уже вместе с Марьей Николаевной ходят. Полюбилось ей это занятие. Уговаривать не надо, сама в лес тянет, в любую погоду. Привольно там, хорошо. Да и время, почему то для этих прогулок стало находиться. И дела то делались, не в ущерб!
Неведомо по какой указке завела она супруга своего как то в подлесок, что не так далёко от их кедра. Будто знала куда идти, прямиком шла, не сбиваясь, и нисколько не удивилась, когда наткнулись они в том подлеске на молоденькие два кедрика. Хороши, слов нету!
Попросила деда выкопать их, да посадить по за домом и скамеечку возле них смастерить. Сделал он, как просила. Теперь они там каждый погожий вечерок за разговорами коротают. Да беседы то всё тихие, мирные, для жизни очень полезные.
Ведь это ж надо, и тут, кедр всё продумал: скамеечку эту, да деточек своих кедров-красавцев, что крепнут и подрастают на глазах. Они же всех переживут и будут живым напоминанием того, как неожиданно, словно в сказке со счастливым концом, произошло здесь вновь соединение двух любящих сердец.
Так вот, прихлебывают они чаёк, помалкивают, а дед глаз отвести от жёнушки своей не может. Как это он чуть не просмотрел её! Смотри ка, какая она ладненькая. Хороша! Волосы густые, темные, с лёгкой проседью собраны в тугой пучок и перехвачены атласной ленточкой. Личико светлое. Спинку ровно держит. Грудь высокая под блузочкой угадывается, волной ходит при каждом вздохе. Движения плавные, завораживающие.
Свет от неё, будто какой исходит. Сидит, миленькая, взгляд свой ясный куда то вдаль отвела. Одной рукой чашечку с дымящимся чаем держит, другой скатёрку в задумчивости, поглаживая, расправляет. Любуется Иван Артемьевич ею, не нарадуется, аж ком к горлу подкатил. Такие нежные чувства захлестнули!
Очнулась,.. от дум своих возвернулась… Взгляды встретились… Улыбнулась застенчиво. Румянец по щекам побежал:
– Старый, ты это чего!..

Прослушать запись можно
https://vk.com/id464519057 (перейти по ссылке внизу авторской страницы)