Старый корпус

Не люблю изменять своим привычкам. Но сегодня, наверно, день такой. Завотделом затянул обсуждение нового проекта, на обед вышли на двадцать минут позже, вот и решил сократить путь к обеденному столу.

Нужно пояснить, как устроено здание, в котором судьба подарила мне довольно интересную и вполне денежную работу. Это совершенно нестандартное строение с удивительной историей. Изначально здесь был монастырь – двухэтажное Г-образное кирпичное здание с толстенными кирпичными стенами и покатыми потолочными сводами. Говорят, на рубеже двадцать первого века диггеры нашли вход в ранее неизвестные монастырские подземелья, которые были замурованы сотню лет назад.

После революции в годы НЭПа здесь была кооперативная шпагатно-канатная фабрика. Затем здание забрали под областную тюрьму. Тогда же пристроили ещё один корпус и здание стало иметь форму буквы «П», если смотреть сверху. Новый корпус был шлаколитой, с деревянными перекрытиями и черепичной крышей – это я вычитал в формуляре здания, куда заглянул из чистого любопытства. К слову, мне, почему-то, интересно многое из того, к чему другие совершенно равнодушны. Особенно меня притягивает история.

Ну, вот, в начале войны тюрьму перевели, помещения срочно освободили для эвакуированного из-под Москвы секретного КБ с принадлежавшими ему цехами. Во дворе дома выкопали бомбоубежище и соединили с подвальными помещениями монастырского корпуса и с первым этажом бывшего тюремного здания.

После войны секретное конструкторское бюро постепенно разрослось до статуса завода под ничего не говорящим названием «Межсельпром». Над монастырским корпусом надстроили ещё два этажа из кирпича, а позже, в 1960-х сделали небольшую пристройку снаружи к тюремному зданию – эту слепили уже из бетонных плит.

В замечательные девяностые завод сначала ступил на скользкий путь конверсии, начав выпускать особо прочные мясорубки и овощерезки, а потом распался на отдельные «ООО» и «ЗАО», многие из которых для того и отсоединились, чтобы сдать оборудование в металлолом, а помещения в аренду. Арендаторы и рэкетиры не сошлись в размерах «откатов», и в одну прекрасную ночь бывший тюремный корпус сгорел. Но капитализм уже шагал по стране уверенной поступью, и прозябать в руинах зданию на столь бойком месте не дали. Предприимчивые люди взяли его у города в аренду, перекрытия восстановили и разместили в сверкающем зеркальными стёклами корпусе торговый центр «Маркетанка» Со временем, торцы П-образного здания соединили лёгкой стекло-металло-пластиковой двухэтажной конструкцией с аркой для пожарного проезда в теперь полностью закрытый двор. Конечно, в этой новой постройке также разместились различные торговые точки, в том числе неплохое по качеству пищи и относительно дешёвое кафе, основными клиентами которого являлись сотрудники организаций, располагавшихся в этом большом и сложном доме.

Власть в стране крепла и постепенно наводила порядок. В ходе громкого судебного дела выяснилось, что аренда сгоревшего здания была незаконной. Как ни покажется странным, прокуратура добилась закрытия «Маркетанки» и возвращения помещений старому владельцу «ЗАО Спинер», в котором я и тружусь уже четвёртый год.

Когда я впервые просто из любопытства предпринял попытку осмотреть дом изнутри, первой ассоциацией с ним было большое судно. Вспомнилось как отец возил нас с братом в Калининград встречать из многомесячного рейса его друга. Мы поднялись на борт плавзавода – многоэтажного плавучего дома, и дядя Петя несколько часов водил нас по разным цехам, кают-компаниям, кинозалам, машинным отделениям, рубкам, трюмам… и вышли мы в совершенно другом месте. Я тогда никак не мог понять, где же мы теперь оказались. Вот, в здании, где я теперь работаю, точно такая ситуация. Так что лучше не изменять привычного маршрута.

Длинное получилось вступление, но иначе вы не поняли бы, как могла случиться загадочная история, о которой я собираюсь вам поведать.


Итак, заседание отдела закончилось поздно. Я уж было решил ограничить обед чаем с печенюшками, но Паша Фёдоров предложил пойти в «Стекляшку», как мы называли наше кафе.

– Пошли, я проведу коротким путём, через три минуты будем за столиком сидеть. После столь длинного общения с «шефом» просто необходимо восстановить утраченную энергию.

Я согласился. Мы поднялись на второй этаж и двинулись старым корпусом. Я забыл сообщить, что производственно-научные и коммерческие помещения разделялись постами охраны, где нужно было предъявлять пропуск. Из-за сложности здания таких постов было много. Мы с Пашей прошли примерно половину корпуса, как нам преградили дорогу строительные леса. Надпись гласила: «Проход по цокольному этажу». Паша сказал короткое слово, ёмко выразив наше неудовольствие, и мы, ускорив шаг пошли обратно, предъявили пропуска, вышли на лестничную площадку, и тут навстречу попалась Галя Куркина.

Есть такие люди, которые считают, что всем интересно именно то, что очень интересно им. Галя увлечённо, и, видимо, не без корыстной пользы распространяла билеты в наш провинциальный театр. Однажды, в первый месяц своей работы здесь, я уступил её настойчивым предложениям и приобрёл два билета. С тех пор она считала меня своим клиентом, и меньше чем за полчаса от неё отвязаться было невозможно. Паша меня малодушно предал. Сказав: «Догоняй, я места займу», он ринулся вниз по лестнице. Галя взяла меня за пуговицу… и я с тоской стал выдумывать веские аргументы для не слишком грубого отказа от посещения областного учреждения культуры. К счастью, Галя быстро «купилась» на моё заверение, что мы с супругой запланировали посетить сразу два спектакля в начале следующего месяца, когда у жены будет отпуск. Куркина взяла с меня слово, что билеты я куплю именно у неё и всучила свою визитку с телефоном. Я побежал догонять Пашу.

У нашего здания ещё одна особенность – двери. В каждом корпусе и на каждом этаже свои двери, можно даже составить любопытную коллекцию. Есть двери старинные распашные, высотой в два с половиной метра, есть обычные, советского стандарта восемьдесят сантиметров шириной, а в новых корпусах поставили противопожарные стальные, подпружиненные гидравлическими запорами – не пообедав, не откроешь, даже если и вправду пожар. И вот, при передвижении по этажам приходится постоянно штурмовать эти разнообразные препятствия. И у каждой двери как правило находится пункт пропуска со строгим охранником. Я распахнул старинные монастырские «врата» и оказался в полумраке у стола, за которым сидел охранник в необычной форме – тёмно-зелёной, с петлицами и в синей фуражке с красным околышем.

– Документик предъявим!

Я протянул пропуск. Охранник взял, развернул, внимательно сверил фото с моим лицом. Обычно, даже не смотрят, а этот шибко старательный. Молодой. Хочет казаться значительным. Такого бы в армию, но нынче другие времена…

Охранник раскрыл широкий журнал и стал переписывать мои данные.

– Да я в столовую…

– Не имеет значения. Документик возьмите. Проходите в эту дверь. Да, да, вам туда.

Я толкнул следующую дверь, обитую дерматином. Знаете, как раньше, гвоздиками с круглыми блестящими шляпками обивали. Красивые были двери, я в детстве любил такие разглядывать, когда мы с папой ходили за чем-то в горисполком. За дверью оказалось не продолжение коридора, а просторный кабинет в стиле, наверное, тридцатых, а может, и пятидесятых годов: паркет, стол под сукном, высокие стулья, на окнах тяжёлые гардины, на столе лампа с зелёным абажуром, письменный прибор из зелёного камня, как в старину делали для письма чернилами, графин с водой. Диссонировали с интерьером неоновые шнуры вдоль всех углов – на сочленениях стен, пола и потолка. Они светились неприятным дрожащим фиолетовым светом. Один угол был отгорожен ширмой, и там потрескивало и мигало. Кто у них дизайнер, интересно?

За столом, в полумраке человек в военном френче средины двадцатого века.

– Присаживайтесь, товарищ… – обронил он бесцветным голосом.

– Тихомиров Вячеслав Антонович, – подсказал из-за моей спины вошедший охранник.

– Извините, я не туда попал, – сказал я. – Я в кафе опаздываю, там мне место держат…

– Мы вас долго не задержим, товарищ Тихомиров. Всего пять минут.

Я осмотрелся, разыскивая камеры. В такой темноте и не увидишь. Идиотизм, терпеть не могу эти модные теперь розыгрыши! Выставят человека круглым идиотом, а потом в сеть выложат, «лайки» собирать.

– До свиданья! – попытался я выйти, но охранник стоял в двери – крепкий, сильный, портупея, кобура, ладонь на рукояти пистолета, взгляд решительный, бескомпромиссный. Прекрасно играет роль! Вот и попал я на спектакль, надо Гале сказать, что уже побывал, чтобы не приставала.

– Ну, хватит, я вам поверил. Вы – НКВД, будете меня сейчас пытать, чтобы я признался в несовершённых преступлениях. Теперь довольно, мне действительно нужно идти, к сожалению, уже не на обед, а на службу.

– Вячеслав Антонович, вы сами себя задерживаете. Мы не играем с вами, поверьте. Нам нужно задать вам всего несколько вопросов.

– И для этого вы вырядились в форму? Имейте в виду, я давал подписку о неразглашении, и коммерческие тайны раскрывать не собираюсь. Не на такого напали. Выпустите меня немедленно!

Я вытащил смартфон и попытался позвонить шефу. Из тёмного угла появились два крепких мужчины в военных галифе и в белых рубахах с закатанными рукавами. Они моментально завернули мне руки, отняли смартфон, засунули обратно в мой карман.

Человек за столом тяжело вздохнул.

– Вячеслав Антонович, мы понимаем ваше смятение и непонимание. Ситуация действительно для вас необычная. Я не знаю, как вам доказать нашу честность и крайнюю необходимость беседы с вами. Единственное, что я могу вам предложить, это слово офицера. Надеюсь, этого вам достаточно?

– Я не расскажу ничего, что говорить не дозволено.

– Отлично! Это даёт нам возможность верить в то, что ваши ответы не будут ложью. Нам не требуются секреты организации, в которой вы трудитесь. Мы зададим всего несколько вопросов общего порядка в пределах школьной программы. Хорошо?

Понятно: они будут задавать якобы простые вопросы, потом вырежут то, что я ответил верно, а оставят то, что я ответил неправильно и выставят в сети – снова посмеяться. Не могу же я в сорок пять лет помнить авторов всех стихотворений, формул и теорем!

– Послушайте, товарищ Тихомиров, давайте договоримся, вы будете отвечать только на те вопросы, на которые знаете точные ответы и на которые вы сами пожелаете ответить. Чем быстрее мы начнём, тем быстрее закончим. Обещаю, никто никогда не узнает, что вы были здесь, и что именно вы говорили. Поверьте, у нас у самих крайне ограничено время. Давайте приступим. Пожалуйста! – последнее слово далось человеку во френче с трудом, он чуть ли не прорычал его.

– Хорошо, давайте, – сдался я, сообразив, что нужно скорее выбраться, а потом решать, что делать дальше. Может, даже Мише Губину позвонить, возможно, у них в ФСБ интерес к этим ряженым образуется.

Меня посадили на стул. Двое с закатанными рукавами стали чуть позади – неприятно, не выношу за спиной. Человек во френче включил тумблер. Послышался щелчок, шипение, загорелась зелёная лампочка. Я понял, что это имитация старинного записывающего устройства, наверно, один из первых магнитофонов.

– Итак, с самого простого, чтобы вы расслабились, заодно проверим вашу честность. Ваше имя, фамилия, отчество?

– Год и место рождения?

– Как называется город, в котором мы находимся?

Дурацкие вопросы выводили меня из себя.

– Я не желаю тратить время на такие глупости! Отпустите меня!

– Вы тратите своё время на споры! Отвечайте быстро и мы быстро закончим! Какой сейчас год?

– Две тысячи девятнадцатый!

– Месяц?

– Октябрь.

– В каком году свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция?

– В тысяча девятьсот семнадцатом году, седьмого ноября по новому стилю.

– Замечательно! Когда началась Великая Отечественная война советского народа против фашистской Германии?

– Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года!

Меня радовало, что спрашивают по истории, а не по литературе, в которой я профан полнейший.

– Когда Великая Отечественная война… закончилась? – в конце фразы голос начальника сел и, казалось, волнение не давало договорить последнее слово. Надо же, как они играют эмоции!

– Детские вопросы. В тысяча девятьсот сорок пятом, девятого мая.

– Не может быть… – выдохнул за спиной охранник.

– Продолжим, – сказал человек во френче.

Говорил он сквозь зубы, был напряжён, я заметил сжатые кулаки. Может, они маньяки какие-нибудь? Надо спокойнее с ними, не провоцировать. Вот же попал…

– Продолжим, – он откашлялся. – Кто победил в Великой Отечественной войне советского народа против фашистской Германии?

– В Великой Отечественной войне победил Союз Советских Социалистических Республик.

– Что стало с Гитлером?

– Гитлер отравился перед самой нашей победой. Геббельс тоже. Остальных судили международным судом, шестерых повесили, остальных в тюрьму посадили.

– Хорошо. Очень хорошо! Теперь немного подробнее. Вы знаете, когда немцы подошли к столице?

– Да. В сентябре сорок первого.

– Что вы ещё знаете об этом? Пожалуйста, подробнее.

– Ну, подробно я не помню. Знаю, что оборона Москвы далась очень трудно. Немцы давили, давили, давили… Подошли совсем близко, на окраины. Там ужасно было. Погибло полмиллиона наших.

В это время треск за ширмой усилился, неоновые шнуры теперь мерцали совершенно невыносимо для глаз.

– Что с полем? – повысил голос френч.

– Что? – не понял я вопроса.

– Не вам. Что с полем, я спрашиваю?!

Полог ширмы отодвинулся, показался человек в халате поверх формы.

– Ещё минуты две, от силы три удержим, товарищ батальонный комиссар.

– Держите! Дальше, пожалуйста, – обратился ко мне френч. – С датами, если помните. Пожалуйста…

Он странно выглядел, этот, во френче. Я оглянулся на охрану – точно чокнутые: глаза блестят, лица напряжены, кулаки сжаты – как болельщики на бойцовском матче.

– Ну и они так давили, давили, а пятого декабря наши как дали! Как долбанули! И покатилась хвалёная фашистская армия.

– Уррааа! – прошипели за спиной сумасшедшие.

А френч грохнул кулаком по столу, аж стакан подпрыгнул. Потом налил себе из графина и выпил залпом.

– Ну, вот, а вы, товарищ Тихомиров, упрямились. Хотели утаить правду от органов? – он шутливо погрозил пальцем. – И последнее. Можно сказать, уточнение, – он понизил голос до полушёпота и потянулся всем телом в мою сторону, – Значит, товарища Сталина можно не эвакуировать?

– Конечно. Правительство эвакуировалось, а Сталин остался в кремле. Может, потому врага в столицу и не пустили.

Человек во френче глубоко вздохнул, взглянул на часы, переключил тумблер. Шипение прекратилось. Он тяжело поднялся, привычным жестом оправил френч.

– Забирайте, – кивнул он одному из охранников на магнитофон. – Вам, товарищ Тихомиров, от имени Наркомата внутренних дел объявляю благодарность!

Сказано было столь пафосно, что я невольно вскочил и выпалил:

– Служу Советскому Союзу!

– Теперь вы можете идти по своим делам. Товарищ вас проводит.

– До свидания, – глупо сказал я и пошёл за «товарищем». Охранник вывел меня за дверь, показал рукой по коридору:

– Вам туда.

Потом взял за локоть и шёпотом спросил:

– Скажите, а вам фамилия Щапченко не встречалась? Я имею в виду в списках героев или, может, известных людей? – в глазах его было столько надежды. Вот мастера передачи чувств! Обязательно надо узнать, из какого они театра и сходить с женой на их спектакль.

В ответ я пожал плечами:

– Нет, не припомню, – хоть и хотелось подыграть, но врать я не решился. – А знаете, может засекретили? Нам же не про всех говорят. Вон, Королёв людей в космос запускал, дважды героем соцтруда был, а о нём никто и не знал даже.

– Да вы что-о… – прошептал провожатый и отпустил мой рукав.


Паши в «Стекляшке», конечно, уже не было. Обедать я не стал, купил сигарет и спустился под арку, где после выхода антитабачного закона скрывались в изгнанье стойкие курильщики. Ветер задувал в арку мелкий снежок. Зябко. Достал смартфон, чтобы позвонить ФСБ-шнику Мише Губину, но неожиданно для самого себя набрал в поисковике «Щапченко». Среди результатов запроса оказалась «Школа имени Героя Советского Союза А.М. Щапченко в селе Луговом Томской области, на родине героя… Майор НКВД Александр Щапченко геройски погиб при ликвидации банды украинских националистов в Львовской области в 1954 году…»

Я ринулся обратно, пробежал тем же путём, по цокольному этажу, но каким-то образом пропустил нужную дверь. Тогда пошёл расчётливо и спокойно с того места, где расстался с Галей-билетчицей. Нужно всё-таки, выделить время и изучить этот старый корпус, чтобы не плутать больше. Спустился на нужный этаж, распахнул монастырские двери… за ними был длинный коридор, освещаемый люминесцентными лампами, с дверями по обеим сторонам. Кабинета не было. На стуле у двери сидела пожилая женщина в чёрной форме с жёлтыми буквами «охрана».

– Вам в кафе, молодой человек? Вот так по коридору идите, там выход в конце, и налево по лестнице.

– А… тут дверь была дерматином оббита…

– Тут таких дверей нет. Я в старом корпусе второй год дежурю, на всех постах по графику. Вы в другом корпусе поищите.


Искать я не стал. Мише звонить не стал тоже.