Коммуналка повесть, отдельные главы

Глава 1. Шпион.

Поезд должен был тронуться в путь уже через 5 минут, проводница, как обычно, уведомила об этом провожающих, и попросила их выйти. Меня, по обыкновению, провожала мама, до последнего сидя со мной рядом на нижнем месте плацкартного вагона. Прощаясь, она шепнула мне на ухо:
- Смотри, какой странный у тебя сосед, наверное, наркоман, осторожнее с ним.
- Конечно, буду осторожен, не беспокойся, мам, – сказал я вслух. «И не таких видали», - добавил я про себя.
Мама вышла, поезд вздрогнул всей своей массой, и отправился по маршруту Рига – Санкт-Петербург.
Помахав в окошко на прощанье, я снова обратил внимание на своего попутчика. Он лежал на спине на соседней нижней полке. Голова запрокинута, глаза широко открыты, на вид моего возраста, одет опрятно.
«Вроде как спит», - подумал я. Или медитирует, да мало ли с какими странностями можно встретить людей. И вовсе не обязательно наркоман. Ладно, решил я, посмотрим, все равно его вот-вот должна была побеспокоить проводница для проверки билетов.
Так и произошло.
- Jusu biletes, ludzu! – послышалось ожидаемое, но на это ожидаемое последовала неожиданная реакция моего соседа. Вместо того, чтобы, как все нормальные люди, потянуться и, несколько заторможенно, из положения «лежа» занять положение «сидя», этот типсон резко подскочил на ноги, сказал (вернее, даже выкрикнул) нечто на языке, показавшимся мне испанским, и протянул проводнице билет и паспорт, обложку которого я успел разглядеть и понять, что он принадлежит гражданину Германии.
Я слегка удивился этому краткому представлению, и отчего-то подумал, что вечер обещает не быть томным. Мне всегда казалось вообще, что у меня неплохо развита интуиция, практически, на уровне женщины средних лет, потому как она (интуиция) меня нечасто обманывала, а иногда и вовсе выручала.
Вот и сейчас, чуйка настойчиво сигнализировала о том, что мне предстоит во всех отношениях приятная и познавательная поездка.
Проверка билетов окончилась, и мы с соседом тут же встретились глазами. Обычно в поездах дальнего следования не принято сразу знакомиться друг с другом. Люди какое-то время приглядываются друг к другу, вернее даже сказать, подсматривают, кто и что делает, как ведет себя в целом. Часто бывало и так, что я ни слова не произносил за всю поездку, и ко мне никто не обращался, даже если плацкартная ячейка была полностью заполнена. Но этот раз был явно особенным.
- Очень приятно, Диттрих, - сказал мой сосед, и с улыбкой протянул мне руку.
- Взаимно, Дима, - ответил я, и протянул руку в ответ. Рука у него оказалась крепкой, сильной, а это всегда хорошо характеризует в моих глазах любого потенциального собеседника мужского пола. Наверняка это как-то объясняется в психологии, но лично у меня не вызывают доверия изначально мужчины с вялой, податливой рукой. При последующем общении, впрочем, это мое мнение, бывало, менялось, но привычка чуть сильнее обычного сжимать руку при первом рукопожатии так и осталась при мне.
Также я сразу отметил отсутствие акцента в речи моего нового знакомого. Казалось бы, была произнесена всего одна короткая реплика, но это было несложно, поскольку я привык долгое время находиться пусть даже в отчасти (в силу большой распространенности русского языка), но-таки иноязычной среде Латвии. Сделав это открытие, я не слишком удивился: как известно, бьют не по паспорту, а по морде, а морда эта вполне могла оказаться этнически русской (Wolga Deutsche, так сказать).
После обмена ничего не значащими дежурными фразами (типа «как дела»), выяснилось, что Диттрих едет в Петербург в отпуск, где намеревается хорошо провести время со своими знакомыми.
- Вы русский? – напрямую спросил я его.
- Нет, немец, - ответил он.
- Ну, наверное, один из ваших родителей – русский? – не отставал я.
- Нет, ответил Диттрих, мои родители – тоже урождённые немцы (он так и сказал: «урождённые»).
- То есть я правильно понял, что Вы не билингв, и русский не ваш второй язык с рождения, так?
- Именно так, я выучил русский язык уже в сознательном возрасте, - сказал Диттрих с улыбкой.
«Опаньки», – подумал я, «а вот с этого места уже интересно». До встречи с моим нынешним попутчиком я лишь однажды встречался с иностранцем, который говорил по-русски, выучив его как иностранный, абсолютно без акцента. Этим иностранцем была американка, преподававшая на курсах английского языка, которые я посещал, будучи студентом второго курса.
Тогда у меня было время поразмыслить над этим феноменом, и я пришел к выводу, что для достижения такого блестящего результата, помимо усердия и обычных способностей, необходим незаурядный талант, возможно, идеальный музыкальный слух, а еще – цель, ради которой можно потратить значительное количество времени на изучение иностранного языка до достижения такого уровня произношения.         
- И где же вы умудрились ДО ТАКОЙ степени выучить русский?
- Давай перейдём «на ты», - вместо ответа, предложил Диттрих.
- Давай, - охотно согласился я. Такой стиль общения мне по душе, поскольку я считаю, что, по возможности, надо как можно быстрее избавляться от лишних условностей, которые, впрочем, никогда не мешали мне и при необходимости их соблюдения.
- Русский я выучил в разведроте Бундесвера.
Неожиданно.
Повисла пауза.
Диттрих, между тем, достал из своей сумки поллитровую бутылку водки, пластмассовые стаканчики и пакет апельсинового сока.
- Будешь? – спросил он.
- А как же, - ответил я, - более того, я тоже не с пустыми руками. (Мама заботливо снабдила меня рижским бальзамом, что было традиционно, но, как будто о чем-то догадывалась, дополнительно сунула мне и поллитровку водки; совершенно точно, чуйка присутствует и у нее, хотя бы потому, что она и есть женщина средних лет).
Я выудил водку из своей поклажи, и тоже выставил на стол.
- Одна бутылка гут, но две-то точно зер гут, - попытался я пошутить типа в тему.
Диттрих снова улыбнулся.
«Улыбчивый фриц», - подумалось мне.
К этому моменту я уже оправился от удивления на предмет места изучения русского языка моим чудным попутчиком.
В голове всплыла сцена из «Семнадцати мгновений весны», та, где Штирлиц беседует за коньяком с генералом Бундесвера, причем в поезде.
Я ни разу не Штирлиц, а он ни разу не генерал, но параллель напрашивалась.
Сразу стало весело, как если бы мы с Диттрихом уже пропустили по стопочке, а то и по две.
«Какая разница, где этот парень так здорово выучил русский. Уже здорово, что встретил такого занятного товарища, дорога пройдет незаметно» - подумал я, и открыл бутылку.
- Тебе с соком? – спросил я его.
- Нет, я буду чистую, - ответил он.
«У нас точно найдутся темы для размеренной беседы под стук колес», - подумал я.
Выяснилось, что мы с ним одногодки, то есть нам обоим по 22 года от роду.
Выпили. Я растянул на 3 глотка свой «skruvite» («отвертка» по-латышски, название коктейля водка-апельсиновый сок), выполненный в пропорции 50/50, он залпом выпил свою порцию, запив соком прямо из пакета.
- И чему же еще такому интересному-особенному тебя обучили в Бундесвере?
- Английский в совершенстве, испанский немного хуже, ну и вот русский..
- Да у вас там не армия, а факультет, блин, иностранных языков! – возмутился я, наигранно, конечно.
На самом деле я очень плохо себе представлял, что такое армия вообще, и российская – в частности. Ибо не служил там ни дня. Более того, даже не посещал военную кафедру в универе.
С этим связано мое воспоминание, относящееся к первым дням моей учебы в alma mater. В какой-то из сентябрьских дней первого курса я и мой новый приятель Лёва подошли к доске объявлений на факультете, где увидели объявление о наборе студентов на военную кафедру.
- Так, - сказал Лёва, - и что же нам это даст? У нас же и так отсрочка до конца обучения, а тут говорится про целый день раз в каждую неделю, да еще и с 8 утра. Да я лучше посплю, или попью, а не исключено даже, что и поучусь чему-нибудь более полезному, чем эта фигня. Я себе уже заранее вижу эту, мать её, военную кафедру.
У меня лично не было таких полезных видений, но Лёва излагал понятные мне тезисы.
- Мы должны срочно все выяснить, - немедленно согласился я, и мы отправились в деканат.
Там нам доходчивым языком пояснили, что прохождение учебы на военной кафедре: А). Необязательно. Б). Даёт звание лейтенанта, уважение в силовых структурах (если нас с Лёвой туда занесёт после окончания юрфака), а также, несомненно, почетное право послужить 2 года лейтенантом вместо обязательного после ВУЗа одного года рядовым.
- То есть, я правильно понял, что нам и так служить год, если не откосим, а после военной кафедры мы сможем послужить два?? – на всякий случай уточнил Лёва.
- Зато лейтенантом! – заявила нам молоденькая секретарша и хихикнула.
- Нам всё понятно, спасибо, - вежливо сказал Лёва.
Мы вышли из деканата, Лёва изрёк: «Нахер!!», и на этом вопрос о военной кафедре для нас с Лёвой был закрыт раз и навсегда.
Чего не скажешь о других наших однокурсниках мужеского пола, которые, в большинстве своём, по до конца непонятным мне причинам пошли учиться на военную кафедру, а некоторые даже умудрились действительно пойти служить на 2 года лейтенантами после окончания ВУЗа. Говорят, в армии таких называют «пиджаками», вроде так, если правильно помню.
Вот эти счастливчики – мои бывшие однокурсники – наверняка были бы более готовы ко встрече с тем персонажем, которого встретил я. Возможно, даже приняли бы какие-то меры оперативного реагирования на ситуацию. Но они были в армии, при погонах, а я – в вагоне поезда, с водкой на столе, и с непонятным, но занятным немцем, сидящим напротив.   
Не сказать, что я пацифист, но на мне очень сказались 2 обстоятельства. Во-первых, я был единственным сыном у матери-одиночки, которая до смерти боялась отдавать меня в армию, после Афгана, воспоминания о котором оставались ой как живы, рассказов про дедовщину и прочих разных милых мелочей-вестей про устройство вооруженных сил России в постсоветское время. Во второй половине 90-х жирным куском дерьма на и так не благодушную картинку обрушилась гражданская война в Чечне. Во-вторых, я пожил, в силу разных жизненных обстоятельств, четыре года в Латвии, в лучшие её годы, начиная сразу после объявления независимости. Полный капитализм, быстрое наведение лака на все подряд в условиях маленькой по размерам территории и тотальной поддержки Запада, и никакой призывной армии ни в какой перспективе.
Итак, я не был особо готов к разговору с выпускником разведроты Бундесвера с точки зрения моих знаний об армии, но этого и не требовалось, поскольку нашлись другие темы для беседы. Кроме того, Диттрих после третьей или четвертой порции сам начал выдавать мне сведения об устройстве российской (!) военной машины.
Он рассказал мне про деление на подразделения, функциональное предназначение, и еще черт знает про что, и не припомню: информация эта недолго держалась в моей голове, в особенности, после первой опустошенной нами бутылки.
Зато весьма занимательно было поговорить с Диттрихом на тему русского рока. Выяснилось, что ему, как и мне, нравится творческое наследие Виктора Цоя, что он знает Земфиру, являясь даже её поклонником.
В разговоре он по-прежнему (независимо от количества выпитого) свободно использовал разговорный русский язык с массой «фишечек» молодежного и иного толка (филолог бы правильнее сформулировал, но я не филолог, так что описываю как могу). Акцента также по-прежнему не наблюдалось, таким образом, карета не превращалась с выпитым в тыкву, передо мной по-прежнему сидел начинающий, но явно способный шпион, а у меня, раздолбая, были только 2 мысли: успеть еще хорошенько поднадбраться до границы, и повеселиться разговорчиками с новым немецким братушкой.
Что и было успешно реализовано.
Диттрих окончательно сразил меня своими глубокими познаниями российской действительности, мы наперебой декламировали стихи Маяковского и напевали полюбившиеся нам строки из песен Цоя. Не обошли вниманием и кинематограф.
Не помню, как проходили границу, напился я, по своему обыкновению, стремительно и, до утра, бесповоротно.
Пробуждение было похмельным, но, по моей примерной шкале, средней степени паршивости, а это значило, что я мог довольно свободно думать, и в понятной для окружающих форме озвучивать мысли в эфир.
Диттрих к моменту моей реинкарнации успел уже умыться в вагонном санузле, и сидел на соседней полке, наблюдая за меняющимся за окном пейзажем.
«Истинный ариец», - подумал я, впервые обратив внимание на внешность своего попутчика: был он ярко выраженным блондином со светлыми глазами. «Ну и я, видимо, тоже», - вспомнил я про свою внешность, которую можно описать ровно так же.
Пейзаж на тот момент являл собой питерские спальные районы, с гаражами и стихийными мусорными свалками вдоль железнодорожного полотна. Погода была классически-питерская-осеннняя, с хмурым низким небом и мерзким мелким дождём.
- С добрым утром, Диттрих!
- Доброе утро, Дима!
Диттрих улыбнулся, лицо его ничего не говорило о количестве выпитого, чего явно нельзя было сказать обо мне (я еще не успел взглянуть на себя в зеркало, но по опыту примерно представлял, что я в нем увижу).
Я взял полотенце и немедленно отправился занимать очередь в сортир, чтобы успеть освежиться до прибытия на станцию назначения. Сразу после умывания мысли пришли в большее сосредоточение, я припомнил события минувшего вечера, и попытался определить: что за гусь на самом деле этот Диттрих? Может, и впрямь начинающий шпион, а может просто немецкий дембель и без пяти минут будущий студент (вспомнилось, что он упоминал о своём намерении поступить в университет в ближайшее время). Впрочем, второй вариант вовсе не исключал первого. Но. Если он шпион, то тогда какого же хрена он мне втирал за российскую армию, зачем удивлял меня своим безупречным русским, и детальными знаниями разных реалий, актуальных только для моей страны? Поразмыслив над этими вопросами, я пришел к выводу, что логику в словах и действиях Диттриха, можно описать известным парадоксом про наилучшим образом спрятанную вещь, которую можно лучше всего спрятать, положив на самое видное место.
Таким образом, Диттрих всем своим видом демонстрировал и подчеркивал: «Я – шпион!». И тем самым исключал саму возможность такого суждения, поскольку шпион должен быть скрытен и законспирирован, как думает большинство граждан.
Отсюда следовало, что мой новый немецкий друг скорее был шпионом, чем не был таковым.
Засим я и закончил свои нехитрые умозаключения, тем более, что они уже наверняка были совсем бесполезны, ибо я был уверен, что, скорее всего, через несколько минут распрощаюсь с Диттрихом навсегда.   
Поезд медленно въехал на Витебский вокзал, я надел куртку, подхватил свою сумку, и вместе с Диттрихом вышел из вагона на перрон.
В который раз меня неприятно поразил контраст между рижской и питерской действительностями, в плане внешнего различия ландшафта городской местности, начиная с вокзальной и привокзальной территории, и последующими территориями улиц и прочей топографии.
Витебский вокзал был грязным и вонючим, ажурные арки гигантской крыши над концовкой железнодорожных путей – облезшими и проржавевшими.
Но главное – в другом. Лица и, в целом, внешний вид людей. Неприветливые, злые, в неопрятной, некрасивой одежде. Я не хочу сказать, что в Риге народ намного благодушнее, но уж точно не такой брутальный как здесь. Я знал, опять же, по опыту, что пройдёт немногим более недели, и я снова-заново привыкну к жизни здесь, я всегда знал, что здесь мой дом, а эти люди – мои соотечественники.
Вспомнился 1994 год, когда я только приехал в Россию. Контраст был еще более явным. Санкт-Петербург тогда показался мне городом, только что освобожденным от некой блокады, явно закончившейся яростными боевыми действиями. Здания в центре были в ужасном состоянии, но выручал уникальный архитектурный ансамбль в целом. Люди были еще более мрачными, неразговорчивыми, дороги были ужасны. По сравнению с резко похорошевшей Ригой Питер казался разваливающимся стариком.
«Чёрный пёс Петербург…» - эта песня ДДТ вполне отражала реалии того времени.
Но меня, когда-то родившегося в СССР, да еще в непростом месте – городе-герое Мурманске, всё это не волновало, я был молод, полон сил, энергии (в том числе и саморазрушительной, как оказалось позже), и был очень рад вновь оказаться тогда в своей стране, с вывесками на русском языке, с тотальной русской речью повсюду, и со всеми сложностями и неудобствами, которые тогда переживала матушка-Россия.
Более того, я не думал тогда (да и позже) о том, когда будет проще и легче жить, мне было все равно, несмотря на то, что еще совсем недавно я жил в другом, более благополучном и сытом (во всяком случае, с виду) мире. Я хотел просто жить, и даже не так, а, по Кормильцеву, - «просто БЫТЬ». Быть и полноценно бытовать (не путать с «существовать»!) на своей родине, в том числе и на таковой в качестве своей новой малой, которой стал для меня город федерального значения Санкт-Петербург.
…Мы с Диттрихом торчали на перроне вот уже минут 20, а его знакомые всё никак не объявлялись. Спрашивается, какого лешего я выстаивал вместе с ним. Ответ прост: мои понятия о гостеприимстве не позволяли мне оставить нового знакомого без процедуры передачи «с рук на руки» его встречающим.
Встречающие Диттриха, меж тем, с каждой минутой превращались во все более и более мифических фигур. У меня на сей счет и ранее были, как говорится, смутные сомнения, которые, впрочем, не имели рационального объяснения.
Но подобно тому как мистика иногда оборачивается пугающей реальностью, так и мои сомнения на глазах обрастали мясом все более очевидного факта: Диттриха никто не встречает, более того, его никто и не собирается встречать. Я еще в поезде заметил у немца редкую по тем временам штуку – мобильный телефон. Штука безмолствовала.
И меня это отчего-то не удивляло.
Еще через 10 минут ожидания я выдвинул предложение:
- Послушай, Диттрих, а поехали-ка ко мне, отдохнёшь с дороги у меня покуда твои друзья о тебе не вспомнят. У тебя же есть мобильник, найдётесь. Только сразу предупреждаю: я живу в коммуналке, снимаю в ней комнату, это своеобразное жильё и вообще место.
- Я знаю, что такое коммуналка. Спасибо за приглашение, поехали! – без раздумий согласился немец, и отчего-то я снова не удивился.
Сложилось окончательное впечатление, что он сам и не ждал, что его кто-то встретит, и его никто не собирался встречать.
Мы вышли на привокзальную площадь, вошли в метро, и по привычному мне маршруту поехали ко мне на петроградку.
Питерское метро - сверхконсервативная, и даже в чем-то законсервированная вещь. Облик станций, однажды приданный им волей архитекторов и строителей, остается неизменным, кажется, навсегда. Понятно, что навсегда в нашей жизни ничего не бывает, однако и этого постоянства форм бывает достаточно для того, чтобы своим видом вызвать из памяти что-то конкретное или абстрактное, но в любом случае давно уже вытесненное, стертое из всех запоминающих устройств головного мозга.
Вышел на станции метро «Петргоградская», к примеру, и всплыло в памяти то дурацкое свидание с сокурсницей на первом курсе, когда по итогу было обидно по некоторым причинам, а сейчас и вспомнить смешно.
Нынче я вышел на Петргоградке не ради свидания, а по дороге домой, и с необычным попутчиком.
На дворе стояло утро воскресения, поэтому народу было немного ни в метро, ни на улицах.
Погода изменилась, сквозь облака стало проглядывать солнце.
Мы пошли по Малому проспекту (вспомнился старый анекдот: чем отличаются крутые пацаны с петроградки от таких же крутых василеостровских? Тем, что петроградские ходят только по Большому и по Малому, а пацаны с Васильевского острова – еще и по Среднему).
Через 15 минут неспешной прогулки мы с Диттрихом были уже у подъезда моего дома на улице Шамшева.
- Ну что, готов проникнуть в святая святых питерской коммунальной жизни? – спросил я его.
- Да не вопрос! – ответил он (я уже перестал обращать внимание на широкое использование немцем наших разговорных идиом).
Мы вошли в квартиру. Запах – это первое, на что обращаешь внимание, заходя в любое жилое помещение. Во всяком случае, мне так всегда казалось.
К запаху коммунальной квартиры, в которой снимал комнату вот уже больше года, я давно уже привык, и не обращал на него никакого внимания, за исключением тех случаев, когда возвращался сюда после долгого или относительно долгого (скажем, более недели) отсутствия.
Вот и на этот раз в нос ударила разнообразная смесь запахов: готовящейся еды, сырости, и еще чего-то такого, чего я никогда не мог идентифицировать, да и не пытался, поскольку никогда не был ни педантичным, ни брезгливым человеком.
Я взглянул на Диттриха: ноль реакции.
«Немецкие казармы закалили небось», - подумал я отчего-то, хотя, как уже говорил, и русских-то не нюхивал.
Дверь в мою комнату располагалась по левую руку сразу после общего входа.
Обувь я снимал внутри своей комнаты.
- Никаких церемоний – сказал я немцу, хотя из обстановки в целом это и так было понятно.
Комната моя, мягко говоря, не блистала убранством: пара шкафов, одна односпальная кровать, сложенная в углу раскладушка, стол по центру и пара стульев.
Картину довершала неубранная и не помытая мной перед отъездом посуда.
В одной из тарелок оставалось немного недоеденного супа, поросшего густой шапкой плесени.
«Хорошо, что окно закрыть тоже забыл» - подумал я, а Диттриху высказался в том духе, что, мол, вот, выращиваю новую жизнь, мало ли понадобится в хозяйстве.
Немец засмеялся.
Он вообще реагировал на все позитивно, в чем-то даже проявляя уместную инициативу.
- Может, я за пивом сбегаю, - предложил он.
- Давай, - согласился я, - тогда уж и закуски прихвати, а я пока устрою тут небольшую уборку, чтобы можно было хотя бы сесть за стол.
Я закрыл дверь за Диттрихом, и тут же кинулся к телефону, который, черного цвета, с диском (классика!) был подвешен к стене в приблизительном центре данного конкретного коммунального мира.
Мне не терпелось поделиться кем-то сообщением, что в гостях у меня предположительно настоящий немецкий шпион, и мы с ним, судя по всему, собираемся продолжать бухать, начав еще в поезде.
Человек, которому я позвонил, был моим другом и одновременно товарищем по работе, на которую мы вместе (так уж получилось) устроились. Звали его Макс Абрамов.
Макс отреагировал на новости деловито. Он сказал, что раз такое дело, то с моей стороны самым правильным решением относительно сегодняшнего вечера будет позвать гостей, в частности его самого, и двух его друзей (ну и моих уже к тому времени приятелей) – оперуполномоченного Галичаву (по кличке Галик) и следователя Костю (по кличке Вонючка: он и правда пованивал, поскольку редко мылся). Оба – наши ровесники, то есть, понятное дело, молодые специалисты, однако уже при каких-никаких должностях в силовых органах.
Грядущая очередная пьянка, по мысли Макса, освещалась (или даже освящалась) идеей (его же, Макса, авторства) в процессе употребления спиртного вывести немца на чистую воду (в смысле явок, паролей и так далее). Что мы предпримем вслед за этим, не обсуждалось.
Макс воодушевился на всю катушку, и быстренько попрощался со мной, дабы заняться организацией задуманного им действа.
Я пошел мыть посуду на общую кухню, думая о том, как же мне все-таки везет на разного рода интересных людей. В азартные игры нифига не везет, и вообще, деньги приходится зарабатывать трудом, а не получать от родителей или из иных тумбочек. А вот на людей – сколько угодно. Кого я только не встречал на своем пока коротком жизненном пути, а кого еще встречу – даже боюсь предположить.
Диттрих обернулся поразительно быстро, потому как, только проводив его, я сообразил, что даже не подсказал, где находятся магазины и ларки. Хотя чему поражаться: шпион должен находить всё по запаху! («а нюх как у собаки…»)))
Принесенный им пакет внушал уважение объёмом содержимого. Пива было много и разного, крепкого и не очень, в качестве закуски – сушёная рыбка.
Мы уселись за подчищенный мной стол, разлили пиво по чайным чашкам (пивные кружки у меня не водились, равно как и рюмки), чокнулись, выпили.
После литра на рыло захорошело, захотелось расширить компанию, не дожидаясь десанта Макса.
Вариант напрашивался сам собой: казахи.
Напротив меня действительно жили выходцы из Казахстана, занимая две комнаты (тем самым дважды выделяясь на фоне остальных жителей моей коммуналки, занимавших по одной комнате и бывших русскими). Правда, по составу семьи казахами они были только на ;, поскольку главой семьи из четырёх человек был вполне себе русский человек по имени Вова. Зато имена у его супруги и двух приёмных детей были позанимательней: соответственно Жаухар, Арслан и Раушан. Арслан – юноша 16-ти лет, старший, Раушан – младшая дочка, лет на 5 моложе Арслана. Возраст Жаухар был для меня загадкой, разгадка которой меня никогда не интересовала.
С казахами у меня сложились прекрасные отношения, которые я бы даже назвал симбиозом.
В одной точке сошлись несколько факторов.
Во-первых, нам было интересно друг с другом общаться, причём интересно по-разному с каждым по-отдельности, и со всеми вместе. Вова был верующим православным человеком. Мало того, он был еще и продавцом православной литературы, которую не только продавал, но и читал. Продажа происходила «с колёс», то есть Вова и водитель грузовичка загружались под завязку своей продукцией, и каждый раз отправлялись по разным маршрутам в разные точки нашей необъятной страны, подчас весьма отдалённые, где и реализовывали товар. Точками этими по понятным причинам были большие и маленькие центры православной жизни, в основном, монастыри. Таким образом, Вова был знаком с огромным количеством священнослужителей, общаясь с ними и по долгу службы, и по причинам духовного порядка. Уже одним этим Вова был мне интересен, поскольку религия (в особенности православие) всегда меня чем-то завораживала, и одновременно пугала. На то были разные причины. Например, в возрасте 17 лет я было уже решил поступать в духовную семинарию, прослышав, что там даётся сильное гуманитарное образование, но резко передумал, явившись в стены указанного учебного заведения, и тут же увидев как семинарист приложился губами к руке священника. Таким образом, можно сказать, что меня смолоду тянуло к высокому, но всякий раз смущали и отвлекали какие-то второстепенные обстоятельства.
Во-вторых, Жаухар готовила настоящую домашнюю еду. Венцом её кулинарного искусства было блюдо с загадочным названием бишбармак, основной фишкой которого была собственного изготовления лапша. Непременным ингредиентом должна была быть конина, но, за неимением таковой в продаже в северной столице, в ход шло любое мясо, которое долго варилось, до степени распада на отдельные волокна, и вместе с бульоном и домашней лапшой замешивалось в единое нечто, и в большом блюде подавалось на стол.
В-третьих, казахи часто сидели без денег. Вова был наёмным сотрудником православного издательства на небольшом гонораре, а Жаухар работала на разных временных приработках. Между тем, они любили выпить, Вова часто и много, Жаухар меньше, но не по идеологическим, а физиологическим мотивам: она тупо плохо держала алкоголь, то бишь быстро отключалась после относительно небольшого количества выпитого. Арслан, видимо, считался в семье взрослым, поскольку пил наравне со всеми.
В-четвёртых, деньги, какие-никакие, но водились у меня практически всегда. Это было удивительно, учитывая мой возраст, образ жизни, и доходы, но факт остаётся фактом: я умел распоряжаться тем немногим, что было у меня в наличии.
Так мы и слились в экстазе: я покупал спиртное и иногда продукты, Жаухар готовила, и мы совместно ели и пили. Часто. Иногда каждый день.
Спиртным была, в основном, водка. Намного реже – вино или портвейн. Почти совсем никогда – пиво.
В итоге наше тесное общение дошло до того, что мы входили в комнаты друг друга даже без стука (казахи не запирались, как мне казалось, из принципа, я же запирался иногда скорее автоматом).
Поэтому неудивительным было, что, хорошенько подвыпив с Диттрихом, я в какой-то момент резво поднял свою пятую точку со стула, и вломился к казахам, в их основную большую комнату.
Там я обнаружил одного Арслана, который сидел на полу, и с грустным видом читал какой-то журнал.
Я сказал, что у меня в комнате – интересный гость из Германии, а еще у меня в комнате много пива, так что, если у Арслана не имеется неотложных дел, он вполне может к нам присоединиться в качестве того самого третьего.
Арслан на глазах расцвел, заявил, что как раз сейчас он абсолютно свободен, и будет рад общению, ну и от бутылочки (он так и сказал: «бутылочки») пива тоже не откажется.
Сдаётся мне, что поход в недалёкий туалет по малой нужде занял бы у меня больше времени, настолько быстро я вернулся в комнату, и уже не один, а с товарищем из солнечного Казахстана.
Диттрих продолжал воспринимать происходящее как должное, я же давно привык к быстрым решениям и поступкам как своим, так и людей вокруг меня.
Размножению компании путём присоединения новых лиц был дан старт.
Арслан тепло поприветствовал моего гостя (он, без шуток, был обаятельным парнем), после чего тут же переключил внимание на батарею банок и бутылок, выставленных на стол. Глаза его на мгновение стали намного шире обычного, и заблестели. Он выбрал «Балтику 9»,  чем не удивил (молодо-зелено: захмелиться, да побыстрее), тут же отпил прямо из горла добрую половину, и выступил с рацпредложением поместить в свой холодильник все неоткупоренные ёмкости с пенным напитком («холодненькое ведь вкуснее»).
Предложение было принято единогласно, и пиво переместилось в означенное место.
Пошла неспешная беседа, частично повторяющая то, что мы уже успели обсудить с Диттрихом в поезде.
Арслан бодро курсировал по маршруту «холодильник – моя комната», количество опустошенных банок и бутылок быстро приумножалось, а Арсланов язык начал заплетаться.
«Коронкой» Арслана была его привычка задавать дурацкие вопросы, начиная с определённой концентрации алкоголя в организме.
Мы все, конечно, скажем так, не всегда блещем остроумием во хмелю, но каждый из нас индивидуален в своём пьяном идиотизме. Встречаются и чемпионы в этом деле. Арслан явно входил в их число.
Неминуемо как рассвет, а точнее закат, наступило время фирменных Арслановых вопросов.
Он икнул, хихикнул, и изрёк:
- А правда, что.. у вас в этой Германии есть такие дороги, по которым можно ездить с любой скоростью?
- Правда, - ответил немец, - и называются они автобаны.
- И.. (Арслан явно начинал испытывать сложности в формулировках) что, вот прям с любой-любой скоростью?
- Абсолютно, - ответствовал Диттрих, - за исключением тех участков, где ограничение скорости – таки имеется.
- Аааа! – победно воскликнул Арслан – значит, нет у вас таких дорог, если есть такие участки, где есть!
И снова захихикал, открывая очередную бутылку.
Я хотел было уже пресечь словоизвержение своего соседа, но тут раздался стук в мою дверь. Из-за двери мне крикнули, что меня к телефону.
Я выскочил за дверь. Звонил Макс.
- А, уже успел поднажраться, скотиняка, - поприветствовал он меня, хотя я успел сказать до этого только «аллё».
Абрамов тонко чувствовал нюансы моей дикции, и имел опыт общения со мной в разных агрегатных состояниях, оттого и обладал способностями точной постановки диагноза на первых секундах разговора, пусть даже и телефонного.
- Слушай сюда, - продолжил он, - мы приедем к тебе через час, к семи вечера.
- То есть сейчас уже 6, - уточнил я зачем-то.
Абрамов довольно заржал.
- Ну я ж говорю: поднажрался уже!
- Да так, пивка выпили.
- Тогда это всё, конечно, меняет, - продолжал веселиться Макс, - ну ничего, вскоре выпьешь еще и водочки, но уговор: не нажираться до беспамятства, помнить о нашей миссии.
- Какая, бл.дь, миссия! По ходу и ты уже нетрезв.
- Ну, накатил немного, - признался он, - но в меру! В меру, слышишь, животное!?
- Сам мудак, – дежурно ответил я.
Я возвратился к своим товарищам в комнату, и объявил, что вскоре ожидается свежее пополнение нашей компании тремя моими друзьями.
- Этто к-кем же? - сварливо и нагловато осведомился Арслан, - у нас пива уже п-почти не осталось.
- Кем надо, - отрезал я, и обратился сугубо к Диттриху:
- Сейчас приедут хорошие ребята, весёлые, и неглупые (на этом месте я сделал паузу, и выразительно, как мне казалось, взглянул на Арслана), прекрасно продолжим нашу вечеринку по случаю знакомства с тобой!
- Отлично! – ответил Диттрих, - а чем они занимаются по жизни?
Я кратко описал ему род занятий каждого, немец удовлетворённо кивнул.
В прихожей, между тем, послышался громогласный возглас, напоминающий рёв раненого кабана:
«Привет, Галя!!! Как жизнь молодая!!?»
- О, Вова пришёл, - возрадовался Арслан приходу своего отчима.
- Сам слышу, - ответил я.
И действительно, догадаться было несложно, поскольку Вова в своё время закончил хоровое отделение музыкального училища, и обладал мощным басом, который, впрочем, использовал ныне только в разговорном жанре, или в режиме горловых шаманских распевов в особо благостно-пьяном расположении духа.
Приветствовал он еще одну обитательницу нашей коммуналки, и по насыщенности и громкости реплики также можно было (зная Вову хоть немного) понять, что он выпивши.
«Вот и снова день и вечер грёбаного пьяного сурка», - подумалось мне.
В коридоре громко хлопнула дверь: Вова проследовал в одну из своих комнат. Не прошло, впрочем, и пяти минут, как он, оказавшись один в своих апартаментах, ожидаемо заскучал, выскочил в коридор, и забарабанил кулаком по моей двери, сопровождая это действие криком:
- Димаска, выходи, ёшкин кот!!!
И тут же сам зашёл, а точнее вбежал, в мою комнату.
Завидев Арслана, он снова заорал:
- Арсланчик, и ты тут?!! Пиво пьёте, засранцы!? (оценив обстановку в целом).
И только после этого Вова обратил внимание на нового человека в нашем прекрасном окружении.
- Здравствуйте, очень приятно, Вова!!, - сказал Вова, и протянул руку Диттриху.
Надо отметить, что вид у моего замечательного соседушки был не менее колоритным, чем его голос и манера общения.
Был он маленького роста, с дикорастущими большой рыжей бородой и усами. Он носил старомодные большие очки с толстыми стёклами. В его рту творился явный непорядок с зубами, за их почти полным неимением, что Вову отнюдь не смущало, и он часто обнажал остатки былой наверное роскоши, хохоча по поводу и без оного.
- Очень приятно, Диттрих, - ответил мой новый друг.
- Что, немец, что ли? – догадался Вова.
- Да, - лаконично подтвердил немец.
Тут я вдруг осознал, что пока никто, кроме меня, не обратил ни малейшего внимания на необычное отсутствие акцента у моего гостя из Германии.
- Хватит пить эту гадость. Водокат (это было вторым моим никнеймом в нашей вороньей слободке, наряду с «Димаской», хотя статусом адвоката я тогда не обладал, но кого бы это тут интересовало), ну ты чего, где твоё гостеприимство, где водка, где нормальная закуска, как ты вообще встречаешь дорогого гостя?!! – устыдил меня Вова, и продолжил:
- Дай денег, и организую нормальный стол!
Я дал ему денег, Вова довольно заурчал, и тут же испарился.
Я знал по опыту стремительность и целеустремлённость Вовы, когда дело касалось выпивки, поэтому был уверен, что ожидание не будет долгим.
Так оно и произошло.
Вова ворвался в комнату минут через 10-15 с пакетом, в котором были литровая бутылка водки, литровый же пакет дешёвого сока, кура-гриль, и какие-то расфасованные в коробочки салаты.
- Пошли к нам, - предложил он. - У нас хотя бы рюмки есть, в отличие от вот этого жадного водокатишки.
Вова громко заржал.
Мы быстренько переместились в большую комнату казахов, Вова оперативно накрыл на стол, и разлил водку по рюмкам.
- За встречу!
Все чокнулись, выпили, и закусили курочкой.
Тут прозвенел звонок в общую входную дверь.
Я взглянул на часы: ровно семь.
- Арслан, беги открывай, это к нам, - сказал я.
И, разумеется, не ошибся.
Минутой позже в комнату зашли трое из ларца, но не одинаковые с лица: Макс, как обычно в подобных обстоятельствах, с широкой улыбкой, Галичава, тоже с приветливой физиономией, и Костя, со странным, неидентифицируемым выражением лица (бывают такие люди, по лицу и даже поведению и речи которых невозможно понять, довольны они происходящим, или, напротив, чем-то раздражены, так вот, Костя был именно таким человеком).
К слову, ларцом, в котором познакомились, и из которого, правда, в разное время, вышли все трое, была питерская Высшая школа милиции. Макс покинул её раньше всех, ещё на втором курсе, и пошёл учиться на гражданский юрфак, двое остальных доучились до получения диплома, и сами приняли решение (а может, и вынуждены были, подписав контракт по типу воинского, не знаю точно) пойти работать по специальности.
Мои товарищи, естественно, пришли не с пустыми руками. Они припёрли ещё одну куру-гриль, с полкило любимого Абрамовым сыра «Маздам» (который он называл «must die»), и кучу разных салатиков. К закуске, разумеется, прилагалась водка, правда, в количестве двух литров («чтобы лишний раз не бегать», - пояснил Галик, выставляя сосуды на стол), а также безалкогольные напитки: 2 литра сока и большая бутылка колы («о-о-о, волшебные пузырики», - порадовался Вова появлению тёмной жидкости с красной этикеткой).
Галик снял с себя джемпер, явно желая продемонстрировать кобуру с пистолетом на поясе. Я бросил взгляд на Диттриха, но так и не понял, заметил ли он этот дурацкий жест.
Костя незатейливо приветствовал немца: «Хайль Гитлер!».
Диттрих усмехнулся, и ответил:
- Ну привет!
- Точно споёмся! – констатировал Галичава.
- Ты поёшь? – спросил Диттрих.
- В основном, пью, но, иногда, и только для узкого круга друзей, могу и исполнить! – с достоинством ответил Галик, - но, знаешь ли, я несколько другое имел в виду, русский язык – такая непростая штука…
- Я прекрасно понял из контекста, что ты хотел сказать, - прервал его немец, - просто пошутил, извини.
- Да ничего, - несколько подрастерялся наш славный опер. Впрочем, почти моментально пришёл в себя от финта немца.
Все трое новых членов нашей компашки не могли скрыть, что встреча с Диттрихом явно превзошла их ожидания.
Макс подмигнул мне и показал согнутый большой палец руки. Он-то уж точно по достоинству оценил русский язык иностранца, поскольку сам отлично владел английским, о чём я знал наверняка, так как мы познакомились на курсах «American language center» в группе самого высокого уровня, куда мы оба прошли по результатам предварительного тестирования. И как раз там мы оба познакомились с той самой американкой, говорившей на «великом и могучем» без акцента.
- Предлагаю выпить за знакомство, - вновь взял на себя инициативу Галичава.
Вечеринка набирала ход. Становилось всё веселее, градус повышался, и свидетельством тому был уже почти не прекращающийся хохот Вовы.
Я, как мог, старался контролировать себя, не для того, конечно, чтобы выполнить наказ Макса, а потому что не хотел пропустить самого интересного, то есть момента, когда наш (из «моего» он, безусловно, был помещён на более высокую ступень «нашего») немец начнёт выдавать явки и пароли, не выдержав интеллектуального напора четвёрки посвящённых в тайный сговор.
Ради этой высокой цели я был вынужден прибегать к уловкам: под разными предлогами уходил к себе в комнату, и даже выходил подышать свежим воздухом на улицу, что позволяло мне «пропускать» алко-подходы.
И не зря, поскольку Галичава, решительно угнездившийся за столом рядом с немцем, всё более и более укорачивал промежутки между порциями выпиваемого, для себя и Диттриха ненавязчиво заменив рюмки на стаканы.
Когда я в очередной раз возвратился в комнату, я обнаружил, что Вован и Макс ушли в астрал, отключившись прямо на стульях. Арслан своевременно переместился на кровать, и похрапывал.
Костя формально еще поддерживал компанию, но был уже явно не в форме, клюя носом, покачиваясь, и норовя упасть со стула.
Галик был бодр и свеж. Немец вроде тоже не подавал признаков сильного алкогольного опьянения.
- А теперь я предлагаю выпить на брудершафт, - заявил опер, и налил себе и Диттриху по полстакана, - Димас, поддержи нас, - попросил он меня, и налил мне рюмашку.
Я поддержал, опрокинув в себя водку, «брудеры» также залпом выпили, после чего произошёл нежданчик: немец, пробормотав что-то невнятное, вдруг резко наклонился, а точнее, упал, лицом в тарелку с закусками.
- Классика жанра! – прокомментировал Галичава манёвр Диттриха, - но я думал, что он посильнее будет.
- Ты думал? – с издёвкой спросил я его, - а как насчёт явок и паролей?
- Какие нахер явки и пароли?! – удивился опер, - я вообще-то хотел произвести обыск его вещей и найти рацию.
Тут я понял, что Галик уже вполне себе в кондиции. Также я понял, что я, Макс, и остальные двое «заговорщиков» несколько не согласовали друг с другом свои действия.
К этому моменту в сознании оставались только мы двое.
- Где его вещи? – спросил Галичава.
- У меня в комнате. Ты всерьёз хочешь в них покопаться?
- Конечно!
- Недаром говорят, что менты как-то криво ходят под Богом.
- Да пошёл ты.. то есть пошли мы.. короче, идём искать рацию!
- А давай-ка еще накатим, - предложил я, желая как-то отсрочить неприятную мне процедуру.
Накатили. Я тоже выпил полстакана, после чего предложение Галичавы очень скоро перестало казаться мне гадким, неудобным и абсурдным.
«Отчего бы и нет.. Вдруг.. А если..», - невнятно уговаривало меня моё же пьяное «я».
В итоге мы с трудом поднялись из-за стола и прошли в мою комнату. Все вещи моего гостя умещались в одном небольших размеров рюкзаке.
Мой приятель-опер тут же схватил его, расстегнул молнию, и вывалил всё содержимое прямо на пол.
- Поак-к-куратнее.. – попытался я вмешаться в процесс.
- Не учи учёного, - отозвался Галик.
В рюкзаке оказались вещи. Просто вещи: какие-то шмотки, нижнее бельё, туалетные принадлежности, и ещё коробка конфет.
Беглый осмотр перечисленного не удовлетворил моего пытливого приятеля, и он с максимально возможной в его состоянии тщательностью ощупал и вскрыл всё, что можно было вскрыть и прощупать. В частности, была сорвана обёртка с конфет, и зафиксировано их наличие в коробке, при отсутствии чего бы то ни было ещё.
Ничего криминального и подозрительного не нашлось.
Разумеется, не нашлось и рации.
Мы засунули вещи обратно в рюкзак, и вернулись за стол.
«Картина маслом» там никак не поменялась, наши друзья-товарищи замерли, как в детской игре «Море волнуется…», на манер морских фигур, да так в тех же позах и остались спать-ночевать.
- Не пропадать же продуктам! – заявил Галичава, и налил себе и мне водки.
- Я выпил, и, измученный нарзаном, отключился.
Очнулся я уже в своей комнате, что отнюдь не показалось мне странным, поскольку я уже привык к тому времени к перемещениям в пространстве в бессознательном состоянии.
За окном светало. Я взглянул на часы: было около 6-ти утра. Сильно болела голова. На такой случай у меня всегда водились обезболивающие таблетки. Я выпил сразу 4 штуки, для верности, и снова вырубился.
Разбудил меня Макс:
- Вставай, мудазвон, пора на плантацию, солнце уже высоко!
- Да-да, встаю-встаю.. мать твою. О, в рифму получилось! – отреагировал я, и медленно принял сидячее положение.
- Ху..плёт хренов. У тебя таблетки от головы есть?
- От твоей - нет. От нормальной – вон там, попробуй прими, может и поможет.
Макс принял лекарство, а я поднялся на ноги, и провёл поверхностную ревизию своего физического состояния. Голова почти прошла, немного подташнивало.
Я взял большое полотенце и проследовал в ванную, которая оказалась свободной.
Приняв душ, я заглянул в соседскую комнату, и обнаружил там мирно пьющего чай Диттриха, а также опохмеляющегося Вову, который как раз опрокидывал в себя рюмашку.
Меня замутило от одного вида водки.
Сотрудники правоохранительных органов уже убыли, служба явно не дружба.
И только Арслан продолжал посапывать у себя на кровати. Он точно не работал и неточно где-то учился, во всяком случае, ритм своей жизни определял самостоятельно.
Чего не скажешь обо мне. Несмотря на то, что наши с Максом позиции на работе были равны по статусу, он не упускал случая покомандовать и/или похамить. Иногда это было безобидно и даже весело, иногда слегка оскорбительно, и тогда я огрызался. Отсюда и своеобразная сложившаяся естественным образом наша с ним манера общения.
Вот и сейчас Максимчик, утомившись ждать, заорал из моей комнаты:
- Ну и где же ты, животное!??
Я молча зашёл к себе, наспех оделся, всучил Диттриху комплект запасных ключей, и мы с Максом отправились в офис (благо находился он в пешей доступности, тоже на петргоградке).
..Домой я вернулся вечером, часов в семь. Диттриха ещё (или уже?) не было. День выдался довольно напряжённым, а прошедшая ночь ещё давала о себе знать, поэтому, желая отдохнуть от всего и всех, я прилёг на кровать и почти сразу заснул.
Разбудил меня Диттрих.
Он стоял возле моей кровати с открытой бутылкой пива, протягивая её мне.
В другой его руке был пакет с аналогичным вчерашнему содержимым.
- Ох, мать твою.. – проговорил-простонал я, но бутылку с пивом взял, - привет, Диттрих!
- Привет, Димаска-адвокат! – ответил немец.
- И ты туда же! – я рассмеялся.
Мы попили пива, поболтали о том – о сём, посмеялись от души, припомнив вчерашнее, и легли спать.
Встав наутро, я обнаружил, что Диттрих ушёл, тоже собрался-оделся, и пошёл на работу.
Вечером история вновь повторилась, и продолжалось так до пятницы, когда, придя домой, я обнаружил в своей комнате на разложенной гладильной доске литровую бутылку водки, CD-диск Земфиры, мои запасные ключи, и короткую записку: «Спасибо за всё! Диттрих».
Я так и не узнал никогда, что делал мой немецкий друг в то время, когда отлучался из дома. Когда мы встречались вечером у меня в коммуналке, он об этом ни разу не заговаривал, а я, из вежливости, не интересовался. Да даже если б и поинтересовался, то где гарантия, что он сказал бы мне правду.
Спрашивается, отчего же мы все не сообщили о Диттрихе «куда следует», хотя бы просто на всякий случай. Тому были две причины. Во-первых, стукачество в нашей среде, мягко говоря, не приветствовалось. После выпитой с новым знакомым стопки водки возникало незримое и неощутимое, но тем не менее действенное обязательство по отношению к нему никуда и никогда его не сдавать (за исключением, возможно, только самых крайних случаев, типа если новый знакомый окажется маньяком-убийцей, но с такими я не сталкивался). Во-вторых, несмотря на то, что мы обоснованно подозревали Диттриха в шпионаже (или намерениях осуществлять таковой в будущем), мы не относились к этому всерьёз. Потому что в стране тогда витало ощущение всеобщего бардака. Армия была дискредитирована, общество разобщено. Словом, разброд и шатание. И при этом мы еще и ощущали себя космополитами, частичками большого мира, мы искренне полагали, что границы в наступавшем новом веке являются всё более условными, а все большие войны, а также такие вещи, как холодная война и гонка вооружений – остались в прошлом. К нам в страну с инспекциями приезжали сенаторы из США, наши (в смысле – русские) девушки вовсю выходили замуж за иностранцев. В нашей системе права на уровне Конституции был закреплён примат международного права над нашим национальным. Какие могут быть секреты в таких условиях?? У нас было полное ощущение того, что всё, что было по-настоящему ценным и секретным – уже давно продано или пр..бано. Это даже не обсуждалось вслух, но не потому, что было запретным или тайным, а из-за излишней очевидности и банальности.


Глава 3. «Метель», мастерская художника и опрометчивая поездка в Пупышево.

Я на удивление плодотворно провёл день. Некоторые особо въедливые и не удовлетворённые жизнью персонажи – мои коллеги, конечно, пытались мне его испортить нелепыми намёками насчёт характерного запах изо рта (видимо, жевательная резинка не смогла полностью избавить меня от амбре) и чересчур (по их мнению) приподнятого настроения, но я пресекал их попытки на корню, просто оставляя их без внимания.
Справившись со всеми делами, я вспомнил про приглашение Александра, и с рабочего телефона набрал его мобильный.
- Привет-привет! – услышал я в трубке бодрый Санин голос, - как самочувствие?
- Твоими молитвами, прекрасно.
- Ну что, идём сегодня в «Метель»?
- Конечно, идём.
Мы договорились встретиться уже непосредственно на месте в 10 вечера.
С работы я пошёл домой, дабы подготовиться к культурному мероприятию: освежиться в душе, одеться сообразно случаю.
Настроение было прекрасным: на работе я получил долгожданный гонорар за выполненную работу, так что был полностью готов к вызовам этого замечательного и даже немного волшебного дня недели – пятницы-развратницы.
Приведя свою внешность в полный порядок, я по привычке заглянул к казахам, и нашёл там Вову, лежащего на диване и что-то читающего.
Поздоровавшись с ним, я понял, что он не в настроении, как и всегда, когда бывал трезв. К слову, меня это его неизменно дурное настроение в трезвом состоянии смутно беспокоило, терзали непонятные мне предчувствия. Чуйка явно хотела до меня достучаться с чем-то чрезвычайно важным для меня, но я не мог определить с чем именно. Потому как сам я прекрасно мог обходиться без алкоголя, и часто бывал в прекрасном настроении, не будучи выпившим.
Вова пробурчал, что он сегодня вечером уезжает в командировку недели на две, может, три; я пожелал ему удачи, и мы распрощались.
Времени оставалось ещё достаточно, я прилёг у себя, и углубился в чтение.
К клубу «Метель» я прибыл за десять минут до назначенного времени. У входа в заведение, находившемся в полуподвальном помещении, было уже довольно много народа, из-за двери слышалась громкая музыка.
Ввиду этого ноу-хау встречать новый год каждый день, название клуба казалось логичным, но вдруг я вспомнил, что в Москве уже давным-давно существует известный ночной клуб с названием «Метелица», и я подумал, что, возможно, такое название было придумано «в пику» москвичам. Мол, у вас, москвичей, «Метелица», а у нас, питерских, аж целая «Метель»! Это было бы вполне в духе давнего шутливого и не очень, а иногда и вовсе идиотского противостояния и противопоставления в самых разных плоскостях жизни Питера и Москвы.
Так я размышлял, прогуливаясь неподалёку от входа в клуб, и тут рядом со мной резко затормозила раздолбанная «пятёрка» жигулей, с переднего пассажирского сиденья которой выскочил Александр, уже здорово навеселе и, приобняв меня, произнёс:
- Ну что, пидор ты македонский, готов погрузиться в пучину разврата?!
Я слегка ошалел от такого обращения, особенно в части слова «пидор».
Саня тут же заметил это, и наставительно пояснил:
- Пидор македонский – это не ругательство, я так называю людей, которые мне по душе, и то, когда в хорошем расположении духа. Так что радуйся!
- Ладно, верю на слово, и уже начинаю радоваться, - ответил я, - ну что, пошли внутрь?
- Да говна-пирога! – художник употребил ещё один ранее неизвестный мне словесный оборот.
Увидев непонимание, написанное на моём лице, он дико заржал, а, отсмеявшись, выдал:
- Тебя ещё учить и учить, салага! Но ничего, товарищ старший сержант подскажет, научит, а где надо – заставит или испиз-т. Говна-пирога – это значит: конечно, мы пойдём в этот, мать его, вертеп, естественно, а как же иначе!
Мы зашли внутрь. На входе дежурил «фейс-контроль» в виде здорового мужика, который одновременно был и кассой, куда положено было отдавать деньги за вход.
Александр поздоровался за руку с охранником, и нас пропустили бесплатно.
В небольшом помещении толпилась огромная для его размеров куча народу. Все места за столами были заняты. Барная стойка была буквально облеплена посетителями, однако Саня опытным взглядам определил в самом её углу маленький свободный пятачок, и, потянув меня за рукав, метнулся туда, оккупировав его.
Бармен сновал за стойкой как заведённый, заказы сыпались на него как из рога изобилия двумя потоками: от сновавших между баром и столиками девушек-официанток (действительно наряженных в костюмы заек), и непосредственно от посетителей, стоявших или сидевших вокруг.
Саша оказался лично знаком и с барменом, причём, как я понял из того, как тепло они друг друга поприветствовали, они были в приятельских или даже дружеских отношениях.
Я тут же был представлен, и выяснилось, что моего нового знакомого зовут Слава. Выглядел он замечательно: на голове растрёпанные рыжие волосы, голый торс, испещрённый татуировками. Был он низкого роста и очень худой. Образ жены боба-марли – расшифровать!
Двигался Слава стремительно, движения его были точны и лаконичны (без лишней суеты), каждое из которых, казалось, было ему в удовольствие и радость, судя по тому, что улыбка не сходила с его лица ни на секунду. Более того, между делом он успевал перекинуться парой фраз с тем или иным своим знакомым, коих у него явно было великое множество.
Мы с Сашей заказали водки и сока и, изрядно приняв на грудь, я стал более внимательно осматривать окружающих меня обстановку и людей.
Дизайн помещения был стильным и хорошо продуманным: стены красного кирпича, бывшего первоначальным строительным материалом при возведении здания, обработанные лаком, разной формы столы, явно сделанные на заказ под это конкретное место, грамотная подсветка старомодными разноцветными лампами, как будто стащенными с дискотеки конца 80-х, и реставрированных для новой жизни в новых месте и времени. В центре двух небольших зальчиков, объединённых проходом размером с дверной проём, оставалось небольшое, но достаточное для импровизированных танцполов место, чем люди активно и пользовались, двигаясь в такт музыке или действительно танцуя. 
Народ с виду был очень приятным и, как обычно, становился всё приятнее и приятнее по мере накачивания моего организма спиртным. В отличие от других ночных заведений, я не замечал откровенного быдла среди публики, также радовало большое количество одиноких и симпатичных лиц женского пола, часть из которых активно стреляла глазками, а парочка даже успели мне подмигнуть, и тут я вспомнил слова художника про «пучину разврата».
Саня, между тем, болтал, не переставая: то со мной, излагая мне подробности истории создания этого замечательного заведения, то с барменом, то с разными людьми, подходившими к нему поздороваться.
Выяснилось, что он принимал самое непосредственное участие в проработке концепции и внешнего вида.
Время уже не шло, а летело, и вот уже почти пришло время прихода каждодневного метельского нового года. Примерно без четверти двенадцать сотрудники клуба принялись активно подогревать и нагнетать и без того уже праздничную атмосферу вокруг: официантки разносили подносы с бокалами бесплатного шампанского и раздавали бумажные головные уборы с заячьими ушами, какой-то пузатый низенького роста человечек протискивался между людьми и снабжал их бенгальскими огнями.
Без пяти минут 12 диджей включил известную старую песню «Пять минут», затем на развешенных в разных местах телевизорах показался черно-белый Леонид Ильич Брежнев, который произнёс концовку какого-то из своих новогодних приветствий: «С новым годом, товарищи, с новым счастьем!», после чего из динамиков прогнозируемо зазвучали куранты.
Далее диджей поставил известную композицию «Новогодняя» группы «Авария», под звуки которой в зал выскочил дед мороз в традиционном облачении, но модифицированный приделанной маской с огромными носом и черными очками, и началось представление с шутками-прибаутками, конкурсами, танцами. Повсюду горели бенгальские огни.
Во всём этом действе подкупало и привлекало то, что метельские аниматоры явно сами получали от него удовольствие, их позитивная энергетика невольно заражала, и, таким образом, действительно создавалась атмосфера неслабого праздника.
В какой-то момент создалось впечатление того, что новый год вообще наступил, как говорили мы в детстве, «не впонарошку, а взаправду».
В конкурсах и прочих мероприятиях я непосредственного участия не принимал, поскольку для получения полного удовлетворения от происходящего мне покуда хватало наблюдения за этим самым происходящим.
Саша был доволен произведённым на меня впечатлением, которое, я уверен, явно и однозначно считывалось с моей юношеской физиономии.
Захотелось чего-нибудь перекусить, и выяснилось, что в заведении функционирует очень неплохая кухня с завидным для такого рода места выбором блюд.
Художник заказал на своё усмотрение горячих закусок и пару салатов, и мы с ним изрядно подкрепились.
Время продолжало лететь, и вот уже закончилась официальная, обязательная программа «новогодней» вакханалии, и началась произвольная.
Спиртное по-прежнему лилось рекой, диджей продолжал радовать публику искусно подбираемыми саунд-треками. Посетители бара веселились кто как мог: танцевали, болтали друг с другом, перекрикивая громкий звук музыки. Кто-то выходил на улицу просто подышать воздухом, и вернуться, кто-то уходил насовсем, но их место в клубном пространстве тут же заполнялось вновь пришедшими людьми.
В какой-то момент, не в силах больше усидеть на месте, я тоже, как мог, пустился в пляс.
Натанцевавшись-напрыгавшись, я вернулся к нашему пятачку подзаправиться сорокоградусным топливом, и застал Сашу в компании мужчины и женщины. Мужчина был в круглых очках а-ля Джон Леннон, худощавый, невысокий и с редкими волосами, женщина с ярко-рыжими, явно крашеными волосами и голубыми глазами, достаточно возрастная (впрочем, в категорию «достаточно возрастных» для меня подпадали в то время все женщины старше лет 30-35-ти).
Саня заметил моё появление, и познакомил меня с ними:
- Димаска, вот двое из трёх создателей этого кабака, тоже художники! Ну, не считая меня самого, конечно, я-то вообще являлся идейным вдохновителем и ангелом-хранителем созидания этой истории!
- Дарина.
- Дэн.
- Дима.
Никто из нас троих не спешил проявить словоохотливость.
- Всем очень приятно! Димас, кстати, - будущая звезда юриспруденции! – Александр заполнил, как смог, повисшую паузу.
Я переключил внимание на запотевший свежепринесённый графинчик с водкой, замутил себе коктейль в любимой мной пропорции 50/50, и тут же его употребил, как и положено, перорально.
За время пока я занимался делом, новоявленные мне художники испарились, что меня совершенно не напрягло, ведь я никогда не считал себя червонцем, который должен всем нравиться.
К тому же, всё и так шло прекрасно. Я был пьян, но в сознании, вокруг творился столь милый моему сердцу малоуправляемый и малопредсказуемый бардак, со мной рядом был интересный и видавший те ещё виды в этой жизни человек.
Свободных барышень вокруг было сколько угодно, но в этом был скрытый подвох: мои неопытные юношеские глаза разбегались от богатства выбора. В итоге, одна из них, то ли самая решительная, то ли слишком пьяная, написала номер своего телефона помадой прямо у меня на лбу. Я подумал, что она мне что-то нарисовала, но когда повернулся к Саше, чтобы тот с профессиональной точки зрения оценил художественную ценность живописного экспромта, тот чуть не упал со стула от хохота:
- Да она номер своего телефона тебе прямо на роже намалевала, пидор ты македонский!
Заметившие изменения на моём лице тоже не могли удержаться от хохота, в итоге я пошёл в туалет, и смыл с себя импровизированный татуаж.
- Ты хоть его переписал? Девушка-то очень даже ничего! – спросил меня Саня, и снова заржал, поняв опять же по моему лицу, что нихрена я до этого не додумался.
Решительная девушка уже покинула заведение, да и вообще, я обнаружил, что мы с Сашей остались в компании человек десяти, не больше.
Бармен Слава считал выручку, и записывал что-то в тетрадку, прямо на стойке спали двое мужиков. Захотелось переместиться в домашнюю обстановку.
О чём я и поведал Саше.
Тот меня поддержал, и попросил счёт. Я было полез за деньгами в карман, но Александр меня остановил, заявив, что угощает. Я, конечно, не стал возражать.
Когда мы вышли в холодную осеннюю питерскую ночь, на часах было уже около трёх ночи.
- Самое время поехать в яму! – заявил художник.
- КУДА поехать??
- В яму, то есть к тебе и казахам в коммуналку, ты что, не знал, что она так называтся?
- Кем это она так называется?
- Как это кем? Мной, конечно!
- Ааа, ну тогда понятно..
Я сказал Саше, что сейчас, наверное, не лучшее время туда ехать, потому как там сидит печальный трезвый Вова, а может уже и не сидит, а вовсе уехал в командировку. А без Вовы яма (раз уж она яма) – не яма.
Саня согласился с моим доводом, и тут же поменял план, предложив закупить ещё водки, и поехать к нему в мастерскую, которая, к тому же, находится на этой стороне Невы, поэтому не надо заморачиваться насчет промежуточных сводок мостов.
До этого я ни разу не был в настоящей мастерской настоящего художника, поэтому с радостью согласился.
Мы тут же остановили бомбилу, договорились с ним по деньгам, и поехали на указанный Сашей адрес.
По пути Александр поведал мне краткую историю своего знакомства и общения с казахами, из которой следовало, что знаком он с ними с 80-х годов, когда они жили на улице Социалистической, и образовывали собой на 100% этнически чистую казахскую семью. Место Вовы тогда занимал долбанутый на всю голову первый муж Жаухар и отец обоих её детей по имени Касым.
Он был своего рода знаменитостью в питерских творческих кругах, водил знакомство с кучей тогдашних ставших впоследствии знаменитыми рокеров, в особенности, с группой «Аукцыон». Тусовался в рок-клубе, к которому и сам Александр, по его словам, имел самое непосредственное отношение, которое выражалось в том, что он был автором декораций и плакатов всех рок-клубовских фестивалей. Напарником его в этом занятии был товарищ по кличке Дед-Джэз (или попросту Джон), в мирной жизни которого звали Дима Иванов.
Пока Касым просто неуёмно пил алкоголь и курил немеряное количество шмали, было ещё как-то возможно находиться с ним рядом.
Но когда он сел на иглу, и начал колоть себе в вену всякую дрянь, то окончательно слетел с катушек. Как-то Саша, придя к ним в гости, застал его за таким занятием: он кидал ножи в привязанную к стулу спиной к шкафу Жаухар, стараясь, видимо, попасть не в неё, но всё же максимально близко от её тела.
Саша немедленно прекратил это безобразие, и каким-то очень убедительным образом заставил Касыма развестись с Жаухар и навсегда покинуть город на Неве.
- Говорят, что живёт он сейчас где-то в Казахстане и стал муллой. Кстати, их квартиру на Социалистической все называли «Юрта», - Саша усмехнулся, - ну вот такие они, казахи: сменили наркомана на пьяницу, а Юрту на Яму.
- Занимательная история. А Вова откуда взялся?
- А Вова был их соседом по коммуналке на Социалистической, и сошёлся с Жаухар, когда Касым отбыл в известном только ему направлении.
- Понятно.
Мы доехали до места, Саша расплатился с водилой, мы закупили в круглосуточном магазине всё необходимое, и зашли в подъезд.
Мастерская находилась на восьмом этаже, и добираться до туда пришлось на своих двоих, ввиду отсутствия лифта. Я посмотрел на поджарую фигуру моего спутника и, остановившись на секунду после очередного лестничного марша, подумал, что при таком своеобразном местонахождении своего рабочего места Александр не нуждается в дополнительных физических нагрузках.
Зайдя в помещение, я сразу понял, что попал в правильное и интересное место. На устроенных стеллажах пачками были уложены натянутые на рамы холсты.
Тут и там, как и полагается, в художественном беспорядке, были разбросаны картонные листы с нанесёнными на них изображениями.
В дальней комнате стоял антикварный книжный шкаф, снизу доверху заставленный книгами по изобразительному искусству и дизайну. Этот предмет как магнит притянул меня к себе и не отпускал, так что я залип довольно надолго, погружённый в разглядывание книжных корешков.
Из зачарованного состояния меня вывел окрик Александра:
- Ты будешь водку?
- Конечно, я же почти полностью протрезвел, пока шёл по лестнице.
- Тогда садись к столу.
Я обернулся и немного прибалдел: небольших размеров стол был аккуратно сервирован, нехитрая закуска в виде копчёного мяса и сыра была порезана и разложена на разных тарелочках.
Водку Саня сразу по приходу поместил в морозилку, и она успела немного охладиться.
Напиток был разлит по рюмкам, я предложил тост за дом и его хозяина, мы выпили, и Саша тут же наполнил их вновь, произнеся банальное про «между первой и второй».
Быстро расправившись с первой бутылкой, мы приступили ко второй, выпили, по-моему, по паре рюмок, и я отключился, прямо не сходя с места, то есть диванчика, на котором я сидел.
Следующим утром, довольно рано, Саша разбудил меня, и сообщил, что у него сегодня срочные дела, надо уходить, и тем самым намекнул, что и мне пора собираться.
Я вышел на улицу, поймал тачку, и поехал к себе домой (про себя я уже начал иногда называть его ямой).
Дома я протрезвел окончательно, и меня накрыло похмелье. Я вспомнил о способе, который продемонстрировал мне Саша, и отправился в магазин за водкой.
Налив себе примерно 150, и выпив залпом, я, однако же, не почувствовал прилива сил, напротив, глаза мои стали слипаться, и я провалился в недолгое алкогольное забытие.
Сон был недолог, я проснулся от страшной головной боли. Похмелье мучало меня ещё сильнее, чем накануне.
В дверь постучали, я слабым голосом сказал: «войдите, не заперто».
Вошёл Арслан со всегдашней улыбкой на узкоглазом лице.
- Что, Димаска, приболел? – издевательским тоном поинтересовался он.
- Сам, что ли, не видишь?
- Давай я схожу за пивом, поправимся, я тоже вчера слегка поднажрался.
- Валяй, сходи, на тебе денег.
Я рассудил, что раз уж водка не помогла, то, может быть, поможет пиво. Во-всяком случае, попробовать стоит, решил я.
Я остался страдать в горизонтальном положении, а Арслан отправился за пивом.
Закупив 10 бутылок «девятки», он поставил большую часть в холодильник, а остальные притащил к моей кровати.
В дополнение ко всему меня также посетил дядя сушняк, поэтому первую бутылку я опорожнил почти залпом, и, тут же открыв вторую, отпил добрую половину.
Тут Арслан заметил на полу недопитую бутылку водки и предложил замутить ерша, чтобы «быстрее полегчало». Мне уже полегчало, но, видимо, недостаточно, поэтому я без размышлений согласился.
Арсланчик метнулся к себе, принёс две пивных кружки, и сотворил адский коктейль из остатков водки и пива комнатной температуры.
Выпили.
Похмелье на этот раз как рукой сняло, наступило эйфорическое состояние, мы переместились к Арслану, включили всё тех же «Дачников», и стали уже не спеша поглощать запасы остававшегося пива.
В какой-то момент Арслан выдвинул предложение:
- У меня тут друзья сейчас за городом, недалеко, на даче, приглашали меня присоединиться к ним, но мне скучно было одному туда переться, может, поедем вдвоём, а?
- А это удобно? – спросил я, и тут же сообразил, что по ситуации это тот самый дурацкий вопрос, из арсланкиного репертуара.
Арслан только похихикал в ответ.
- Как называется-то место?
- Пупышево, - ответил Арслан.
- Какое дурацкое название..
- Да какая разница, какое название, главное, хорошие люди, свежий воздух, разожгём костерок, посидим, погуляем, выпьем, поехали, Димаска!
Я подумал, что, действительно, свежий воздух, и впрямь, погуляем, да и хорошие люди на дороге не валяются, вернее, бывает, и валяются.. Мысли предательски запутались в моём уже изрядно пропитанном алкоголем мозгу.
Я относительно быстро собрался, мы по пути на вокзал зашли в магазин, в котором закупили пива (на этот раз в полуторалитровых баклажках), водки для употребления на месте, и чипсов в качестве закуски.
Приехав на метро на Московский вокзал, и купив билеты на соответствующую направлению электричку, мы погрузились в неё, и поехали в садоводческое товарищество Пупышево, попивая пиво, и периодически выходя в тамбур покурить.
Примерно на полпути до меня дошло прояснить вопрос, который бы следовало прояснить изначально, а именно знает ли Арслан как найти дачу на месте. Он ответил мне неубедительно, сказав, что, конечно, там несколько раз бывал, и примерно представляет где это, но на месте тут же сориентируется точно.
- Ладно, всё равно уже едем, - обречённо вымолвил я, поняв наконец, что вписался в очередной блуд с непонятными перспективами.
Время прошло незаметно, и вот уже за окном электрички показалось то самое Пупышево.
Надо сказать, что даже при беглом взгляде с высоты железнодорожной насыпи местечко производило довольно сильное и нехорошее впечатление.
То был гигантских размеров дачный массив (как я позже выяснил, там было не меньше пятнадцати тысяч дачных участков). Разного вида и формы домики и вагончики, громоздились, казалось, друг на друге, и тянулись вдаль, исчезая за горизонтом. Только изредка виднелись большие деревья, в основном всё было, очевидно, вырублено и выкорчевано под дачные конуры.
Словом, настоящий дачный мегаполис, всем видом говоривший о том, что это – вещь в себе, а значит со своими законами существования.
В социологии есть теория, что большие социальные сообщества в какой-то момент начинают жить по собственным правилам, независимо от воли или желания органов управления и, тем более, отдельных лиц.
Так вот, Пупышево, данное мне в ощущениях в том виде, в котором я его впервые увидел, представилось (или почудилось?) изображением или обозначением именно такого сообщества.
По произведённому впечатлению это было сродни чувствам, которые я как-то испытал, попав в город Сызрань, когда я гулял по нему, и оказался в определённой точке, с которой с лёгкостью можно было бы снимать исторический фильм про 15 или 16 век, поскольку там так же за горизонт уходили деревенские бревенчатые дома и домишки, с дощатыми тротуарами, проложенными вдоль грязных улиц, по которым бродили коровы и собаки.
Мы сошли на перрон, и Арслан без раздумий зашагал в определённом им же направлении, хотя в этом смысле было несколько вариантов: дороги и дорожки веером отходили от железнодорожной станции.
Я покорно шагал вслед за ним.
Когда мы зашли уже довольно далеко, я сообразил, что допустил очередную оплошность: не выяснил расписания электричек, на которых можно было бы свалить обратно в город. А это было бы крайне актуально, потому что уже вечерело, и следовало хотя бы знать, сумеем ли мы выбраться отсюда сегодня, если что пойдёт не так, или так и останемся здесь бродяжничать до утра.
Через какое-то время, насколько я понял, нам сильно повезло: мы вышли на нечто подобное площади в этом дачном царстве, на которой находилась свалка, и был небольшой пустырь при ней. На пустыре в форме буквы V были уложены два довольно здоровых бревна, между которых был разведён костёр. На брёвнах восседал какой-то молодняк, и с важным видом что-то перетирал друг с другом.
Арслан пригляделся к ним и, узнав в них искомых знакомых, бросился к ним с приветственным возгласом:
- О, пацанчики, привет!
«Пацанчики», похоже, не сильно обрадовались нашему появлению, но отношение резко поменялось, когда мы предъявили «входные билеты» - ёмкости со спиртным.
Мужики, здорово, давайте, падайте сюда.
Мы с Арсланом угнездились на бревне (что до меня, то я действительно практически упал, потому что к этому моменту успел уже изрядно вымотаться).
Водка была разлита по пластиковым стаканчикам, и тут выяснилась, что запивать её, кроме пива, нечем.
Может, оно было и неплохо в сочетании с обстановкой, ибо, несмотря на солидные наши запасы спиртного, «пацанчиков» насчитывалось человек десять, так что ёрш в такой ситуации был вполне кстати.
С другой стороны, мой организм, не бывавший до того знаменательного дня в полноценном запое, явно начал сбоить.
После какого-то уже неконтролируемого количества выпитого я впал в странное состоянии полузабытия.
Голоса слились для меня в некий фоновый шум, костёр распадался на части, искры прочерчивали в воздухе замысловатые узоры. Я явно «поймал вертолётики», поскольку всё начало, как в сказке про Мойдодыра, вертеться и кружиться надо мной, судя по чему я, видимо, упал с бревна и лежал на спине. Я был в таком состоянии, что, пожалуй, совсем не удивился бы появлению самого Мойдодыра.
Несмотря на невозможность какой бы то ни было физической активности, мой мозг продолжал функционировать по какой-то странной причине (возможно, потому, что мы были на открытом воздухе), хоть и не в полной мере, но отчасти фиксируя происходящее, получая и обрабатывая информацию, получаемую посредством слухового аппарата.
Мне казалось, что происходит какая-та заварушка: слышались какие-то разговоры на повышенных тонах, и даже звуки потасовки.
Я не мог уже даже испугаться как следует, и вместо этого отключился полностью.
Я проснулся следующим утром на полу какого-то странного помещения с высоким потолком, обитом изнутри досками. На его стенах висели какие-то картины. Я слегка приподнялся, огляделся, и увидел в метре от себя спящего Арслана.
Проверив карманы, я убедился в том, что ключи и деньги на месте.
Чувствовал я себя относительно неплохо, и подумал, что отделался лёгким испугом, чего нельзя было сказать об Арслане, который как раз во сне повернулся ко мне лицом, и я увидел, что на нём места живого нет: всё в крови и синяках.
Я разбудил его, и он со стоном встал на ноги. К тому времени я тоже уже поднялся в полный рост, и изумился, обнаружив, что картины на стенах были и не картинами вовсе, а иконами, и судя по прочему антуражу, мы находились в стенах местной часовенки. Разумеется, я не имел ни малейшего понятия о том, как мы сюда попали.
Ситуацию поспешил разъяснить мне Арслан. Выяснилось, что нашу компанию атаковала другая компания местной гопоты, решив, по всей видимости, разжиться алкоголем на халяву.
Произошло столкновение, в ходе которого стороны получили нетяжкие телесные повреждения, и разошлись, оставшись при своих. Обоснованно опасаясь повторного появления непрошенных гостей в усиленном составе, мои собутыльники решили по-быстрому допить остатки алкоголя, и ретироваться с места происшествия.
Поскольку у всех малолеток на дачах присутствовали родители, у себя нас с Арсланом они определить не могли, и не придумали ничего лучше, как взломать местную часовенку, и поместить нас внутрь (Арслан добрался без посторонней помощи, меня же заботливо принесли на руках, хоть тут не подкачали).
Ничего из рассказанного Арсланом меня не удивило, зато сильно обеспокоил тот факт, что мы с ним, вот прямо здесь и сейчас, находимся внутри взломанного помещения, хорошо еще нежилого, но это было слабым утешением. И с бытовой, и с профессиональной точки зрения такая ситуация грозила нам неприятностями разной степени паршивости.
Поэтому я скомандовал Арслану приготовиться к экстренному покиданию помещения, и осторожно выглянул наружу, самую малость приоткрыв дверь.
Слава Богу, за дверью и в обозримом пространстве людей не оказалось.
Из моего наблюдательного пункта виднелся тот самый пустырь со свалкой, где мы заседали накануне, таким образом, на местности обнаружилась точка, отталкиваясь от которой, мы сумеем добраться до железнодорожной станции.
По означенным причинам задерживаться было нельзя ни на секунду, и мы с Арсланом спешно покинули стены часовни и бегом побежали к пустырю. Достигнув этой цели, мы отдышались, и направились к станции.
Несмотря на октябрь месяц солнце начало припекать наши дурные головы, моё состояние ухудшилось, и тут жизнь снова повернулась к нам приличной стороной: слева по ходу следования мы увидели спасительный ларёк.
Затарившись пивом и выяснив который час (а было около 11-ти утра), мы решили сделать привал и, присев на скамейку, отдыхали какое-то время, попивая вожделенный напиток.
Заметного улучшения состояния я лично не прочувствовал, хотя возможно оно выражалось в том, что прекратило ещё более ухудшаться. Арслан же заметно повеселел, и, наверное, взгляд его, как говорят в таких случаях, прояснился, но наверняка этого утверждать было нельзя, ибо из-за кровоподтёков его и так узкие глаза, казалось, вообще полностью закрылись.
Наконец мы решили, что отдохнули достаточно, и продолжили свой путь.
- Ты видишь хоть что-нибудь? – участливо поинтересовался я.
- Конечно! Всё прекрасно вижу, - ответил мне Арслан, и тут же, споткнувшись о камень неслабых размеров, упал, растянувшись во весь рост на дороге.
Я помог ему подняться, и далее поддерживал за локоть, чтобы он не расшибся посерьёзнее и мне не пришлось его тащить волоком.
В конце концов, мы дошли до железной дороги, выяснили, что электрички до города нам ждать час, и присели на ступеньки, продолжая в молчании попивать пиво.
По мере приближения часа прибытия электропоезда народу стало заметно прибавляться.
В итоге, когда он прибыл, мы еле успели втиснуться в переполненный вагон, и на корточках примостились в тамбуре, будучи со всех сторон зажатыми людьми.
Дорога назад тянулась вечность, при этом мне то становилось совсем худо, то вдруг отпускало, и я не никак не мог понять: улучшает ли пиво моё состояние, или, напротив, ухудшает.
Когда мы доехали до Питера, выяснилось, что время в пути заняло больше двух часов, что меня поразило, поскольку до Пупышева, как мне казалось, мы вчера доехали минут за 20.
В ужасном расположении духа при очень скверном самочувствии, мы кое-как добрались до дома, где я сразу пошёл в свою комнату, и рухнул на кровать, думая о том, как же я всё-таки насыщенно и разнообразно провёл week-end.
С этими мыслями я погрузился в беспокойный сон, из объятий которого меня выдернул еще один знакомый Арслана, а именно Данила, по кличке Данила-мастер, поскольку он зарабатывал деньги ремонтом квартир. Ну, когда не пил, а пил он часто.
- Наслышан уже от Арслана о ваших с ним приключениях, молодцы, нормально отдыхаете! А до этого, слышал оттуда же, ты с Сашей-художником тоже успел хорошо отдохнуть! – с ходу заявил Даня.
- Ты поражаешь меня своей информированностью, - еле проговорил я в ответ.
- Да вы, сударь, пребываете в самом настоящем запое! Ты ж вроде никогда запойным не был, а, Димаска?
- Ну вот, видимо, стал…А ты бы не умничал, а помог чем.
- В смысле, ты имеешь в виду вывести тебя из запоя? Ну, есть средства и методы. И навыки имеются.
- Так действуй, коли имеются, не видишь что ли, что мне совсем пиз-ц?
- Совсем п-ц выглядит иначе, но помочь помогу, гони деньгу на аптечные препараты.
Я выдал деньги, и через некоторое время Данила явился ко мне вновь с бутыльками боярышника, корвалола и валокордина, а также с рюмкой, прихваченной у казахов.
- Сейчас сделаю тебе коктейль, который благотворно повлияет на твой организм, ты уснёшь крепким сном, и утром проснёшься бодрым, свежим и полным сил.
Даня произнёс это всё таким тоном, как будто делал мне гипнотическое внушение.
Открыв все три склянки (и избавившись от пробок-капельниц), он поочередно отлил примерно поровну из каждой. В рюмке образовались три несмешивающихся между собой слоя жидкости.
- Шот говно-мери! – окрестил созданный на моих глазах напиток Даня, видимо, из-за коричневого оттенка, преобладающего в мощном целебном коктейле.
- Пей залпом! – сказал он, и это мне что-то напомнило.
Я выпил.
- А теперь приляг и расслабься, - продолжал командовать Даня, и я снова с удовольствием подчинился.
Через короткое время мне стало намного лучше, и я заснул, как и было предсказано, крепким сном. 


Глава 7.
Дагестанцы и поездка в Крылово.
Мой приятель и, одновременно, друг Макса опер Галичава служил в отделении милиции, которое, в частности, обслуживало территорию студгородка, где я какое-то время проживал.
Как-то раз, напившись в компании с Максом до невменяемого состояния, я был у него в гостях. Горячительные напитки оказались неплохого качества, поэтому наутро наше самочувствие было очень даже ничего, учитывая количество выпитого. Однако на календаре значилась суббота, в карманах оставались ещё деньги, а душа требовала продолжения банкета.
Мы по очереди приняли горячую ванную и после водных процедур возлежали на диване в гостиной, пялясь в телевизор. Наше расслабленное состояние явно мешало нашим же желаниям продолжить празднику без повода обрести конкретные черты и преобразиться в план действий.
Мы болтали о наших рабочих делах, и о всяком другом, в том числе вспомнили какую-то смешную историю с участием Галика.
Мы вспомнили о нём – он и позвонил буквально тут же. И не просто так, а с конкретикой: предложил совместный поход в бар, расположенный на вверенной ему территории, а именно на первом этаже одного из корпусов студенческого общежития.
…Мы встретились на месте, когда уже стемнело. На стене общежитского корпуса я разглядел цифру 8, и понял, что Галичава позвал нас именно в то место, где я обитал без малого год. Не без интереса я зашёл в кафетерий, ибо, в процессе обучения в институте, ни разу туда не заглядывал.
Обстановка была так себе, на уровне рюмочной в спальном районе. Неприветливая барменша сунула нам меню и удалилась в подсобку. Народу было немного, поэтому мы по своему вкусу и разумению выбрали столик, расположились и, изучив меню, заказали у вернувшейся суровой тёти выпить и закусить.
Безусловно, одной из целей нашего похода сюда было зазнакомиться с какими-нибудь симпатичными студенточками.
Но пока получалось только выпивать и закусывать продукцией сомнительного качества, ибо даже из тех немногих, кто сидел за соседними столами, подавляющее большинство составляли лица мужского пола.
- Ничего, тёлочки скоро подгребут, - ободрил нас Галик после очередного возлияния.
И действительно, подгребли. Да только не тёлочки, а лица кавказской национальности в количестве рыл эдак двадцати.
- Так, свалили все отсюда! Быстро! – выкрикнул один из них.
Честно говоря, я бы подчинился команде и свалил, потому как силы были явно неравны, да и спорная территория не представляла собой хоть какой-нибудь ценности.
Однако Галичава был другого мнения. Видимо, его профессиональная честь была задета до самой глубины глубин.
Он вскочил с места, опрокинув стул и, вынув из внутреннего кармана служебное удостоверение и раскрыв его, заорал:
- Всем стоять, милиция!
Стоять никто не стал, напротив, вся эта гопота ринулась на нас. Мы с Максом также встали и приняли, как нам казалось, оборонительную позицию.
Я был первым на пути, соответственно, поставленным ударом в челюсть первым же и был отправлен в нокаут.
Когда я очнулся, то обнаружил, что отделался сильным ушибом скулы. У Макса красовался здоровый фингал под глазом.
Сильнее всех досталось Галичаве, у которого всё лицо было в крови, были выбиты какие-то зубы и сломан нос.
Кавказцев и след простыл, а Галик матерился на чем свет стоит, грозился выловить наших обидчиков в самое ближайшее время, и каждому из них и притом лично засунуть паяльник в задницу.
Немного успокоившись, настрадавшийся физически и морально сотрудник органов внутренних дел произнёс:
- Хорошо, что пистолета с собой не было, а то бы пришлось помимо этих придурков еще и ствол по всему району искать.
- А ксива на месте? - спросил его Макс.
- А куда ж ей деваться! Она прочной длинной цепочкой ко мне приделана, чтоб не посеять по пьяни.
Мне захотелось снова высказаться на предмет того, как именно менты ходят под Богом, но я воздержался, разумно посчитав, что момент неподходящий.
Настроение было хуже некуда, поэтому мы поспешили распрощаться друг с другом и разъехаться по домам зализывать раны. Впрочем, Галик вроде как собрался отправиться прямиком в отделение, чтобы, не откладывая, приступить к реализации страшной мести.
Месть последовала. Я не уверен насчет паяльников (не уточнял), но знаю точно, что к нам с Максом в офис приезжал отец одного из тех, кто на нас напал, и слёзно просил прощения за своего недоделанного отпрыска. Тогда я и узнал точно национальность нападавших, которые были дагестанцами.
Картина была не из приятных, и я поспешил удалиться, оставив Макса наедине с несчастным стариком.
Поскольку время было уже вечернее, то удалился я прямиком к себе домой, где застал казахов в компании знакомого мне кента по имени Василий, и незнакомой мне доселе его подруги Василисы (как выяснилось позже, её звали на самом деле Анна, но вот ей нравилось представляться Василисой, водится за женщинами такая фишечка).
Василиса, на мой вкус, отнюдь не являлась прекрасной, что не мешало ей быть молодым историком-археологом и Васиной невестой.
О последнем факте я узнал в виде новости от выпившего Вована, который тем самым обосновывал лихую пьянку, которая у них к тому времени уже в полный рост закрутилась.
Я так понял, что казахи открыли новый жанр: предварительную свадьбу, или совмещенный мальчишник с девичником. Хотя с поводом на предмет выпить и закусить они никогда не заморачивались.
Присутствовал Старец, во вполне себе благодушном настроении: в основном только пил, молчал и широко улыбался.
Приободрившись, я присоединился к компании, и уже очень скоро выяснилось, что мы этим же составом в ближайшую пятницу убываем праздновать собственно свадьбу, а именно – венчание, в Крылово, деревушку в Ленинградской области, где обитал, имея свой приход, знакомый многим здесь лично, а мне – только в устных преданиях, отец Серёга.
При этом мне отводилась роль свидетеля (я знал про этот статус в процессе венчания только то, что мне придётся держать над женихом тяжёлую корону или венец или как там он называется – в течении всей службы).
- Хрен с вами, ладно, буду свидетелем, - сказал я после того, как меня немного поуговаривали и поднапоили.
Пятница неумолимо наступила, мы всей тусовкой загрузились в «общий» вагон поезда, и принялись дегустировать спиртное, которым запасся жених для такого торжественного случая. Спиртным были две пятилитровые канистры спирта. Также присутствовали десять же литров лимонада «Колокольчик» для запивона. Василий уверил всех, что спирт – высочайшего качества, «медицинский».
Я столько раз и от стольких людей слышал подобное (про «медицинский» спирт), и видел (и даже сам испытывал) затем такие разнообразные реакции по факту его потребления, что решил на этот раз проявить выдержку, и посмотреть, какие изменения произойдут в организмах моих товарищей после первых возлияний, и только после этого попробовать самому.
Прошёл уже час, никакой жести не наблюдалось, спирт лился уже рекой, настроение у всех было прекрасным, засим я решил, что квазинаучный опыт подошел к концу и попросил налить и мне.
Выпил, как учили, предварительно выдохнув весь воздух из груди, и, не вдыхая, запил спирт «колокольчиком». Внутри разлилось благостное тепло, заметно повеселело.
…Проснулся я в деревенской избе, и сразу почувствовал сильную головную боль, а также услышал невнятное бормотание, доносившееся откуда-то сбоку.
Я сел на кровати. Старец подбрасывал в русскую печку дрова. Вася в углу читал вслух какую-то книгу (оттого-то я и услышал бормотание).
- Мне чего-то хероватенько, - подал я голос.
- Тише!  - шёпотом ответил мне Старец, - не видишь что ли, человек молится.
- А, я не знал..
- Не знал он, - Старец улыбнулся, - ладно, не парься, счас поправим тебя, Димаска.
И налил мне полстакана.
- Это спирт? – уточнил я.
- Да.
- Зачем так много?
- Затем, что если я тебе налью рюмку, ты снова заснешь, а если полстакана, то, напротив, взбодришься. А ты нам нужен бодрый и весёлый, Димаска! – и Старец ласково потрепал меня по макушке.
- Зачем я вам нужен бодрый и весёлый? – не отставал я.
- Чтобы помолиться совместно с рабом божиим Василием перед завтрашним таинством, - пояснил мне Старец.
- А мы уже на месте? – задал я совсем уж идиотский вопрос.
- Конечно, а то как же. Через дом – церковь. Венчание назначено на десять утра. Между прочим, еле допёрли тебя сюда со станции. Добрых три километра! Вроде худущий, а тяжёлый.
Я выпил предложенное мне. На запивку был всё тот же «колокольчик».
Действительно взбодрившись, я ощутил нешуточный голод.
Справившись насчет еды, выяснил, что с едой порядок: варёная картошка и сосиски.
Перекусив, я подсел к Васе. Он читал какие-то молитвы. Поскольку с основами православия у меня была полная беда, я не мог определить, что конкретно он читает.
Вася дочитал до некой невидимой мне покуда точке, и обратился ко мне:
- Дима, давай дальше, а то я что-то подутомился.
Текст был на старославянском, который я в последний раз видывал на семинарах по истории государства и права России. Я попросил Васю ввести меня в курс, и на первых порах он сидел рядом со мной, поправляя, когда я что-либо произносил неправильно.
Впрочем, я быстро втянулся. Отметив мой очевидный прогресс, Вася отошёл от меня, со вкусом потянулся, и присел к столу. Судя по звону посуды, они со Старцем хорошенько накатили и закусили, после чего оба легли спать.
Я же впал в состояние, которое сложно описать словами. Наверное, это было нечто, подобное трансу. Я читал и читал, постепенно вникая в суть того, что было понятно. Смысл многих непонятных изначально слов прояснялся по ходу дела из контекста.
Опьянения уже совсем не чувствовалось. Голова была ясной.
Впервые в жизни я ощутил силу молитвы.
Силу не разрушительную, но, неким образом, преобразующую. А вот что и во что и как – Бог весть.
Не заметив, как уснул, я был разбужен еще затемно Васей, который снова засел читать священные тексты.
Старец тоже пробудился и позвал меня на улицу умыться.
Полив друг другу из ковшика ледяной водой, мы вернулись в дом в прекрасном настроении.
Старец разогрел еду, мы позавтракали и выпили.
Пришла пора выдвигаться в церковь. Уже у входа в неё нас встречали остальные участники церемонии, в том числе и тот самый легендарный для меня отец Серёга, который оказался на вид вполне себе обычным священником, с небольшим брюшком и добрым бородатым лицом.
Разумеется, присутствовал и Вован, который сновал между гостями со здоровенной флягой выпивки и литровой бутылкой лимонада. Приложился и я, после чего Вова предложил мне подняться на колокольню и «позвонить в колокольчики». Это было чудесное ощущение, сродни детским воспоминаниям. Однако, спустившись, я почувствовал, что мне становится плохо. Вся компания уже вошла внутрь, а я блевал в ближайшем овраге.
За мной прибежал Вова, велел мне «усмирить свою плоть», и проследовать за ним. Что я и сделал, собрав всю оставшуюся у меня силу воли в кулак.
Я стоял за спиной у жениха, и держал венец, который действительно оказался очень нелегким. Время от времени мне приходилось передавать его Старцу и выбегать к оврагу.
К концу службы мне полегчало. На ум отчего-то пришли стихи Летова: «Если однажды вдруг меня не окажется вовсе в заповедной заветной тарелке твоего праведного сновидения, - знай - неуловимые мстители настигли меня».
…Через полгода Василий и Анна расстались.   

   

 














Глава 8.
This is the end.
- Пост – это когда пить можно, а закусывать – нельзя! – сказал мой сосед Вова и, действительно, выпил рюмку водки, после чего не притронулся к традиционному казахскому блюду, а лишь занюхал рукавом, и сделал маленький глоток чая из чашки.
На дворе стояла ранняя весна, которую, в условиях сурового питерского климата, только с большим желанием и развитым воображением можно было отличить от зимы: снег как лежал, так и продолжал лежать, мартовские грязь и гололедица на дорогах ничуть не отличались от ровно таких же февральских.
Между тем, на улице светило солнце, на календаре значилась суббота, а я сидел в большой комнате казахов в привычной компании хозяев комнаты, а также Старца, и ещё одного обитателя нашей коммунальной квартиры – матроса Вани.
Мы неспешно употребляли водку, все были вполне ещё в кондиции, в смысле – слегка навеселе, за исключением Вани, который тоже был в кондиции, но в другом смысле: он был в стельку пьян, явно начав пить задолго до нашего воссоединения в означенном составе в точке сбора.
Уникальная черта Вани состояла в том, что я его никогда (в самом прямом и буквальном смысле слова) не видел трезвым. Каждый раз в период, который он проводил между рейсами в нашем коммунальном мирке, являясь обладателем самой дальней от входа в квартиру комнаты, расположенной прямо напротив кухни, наш доблестный матрос не терял понапрасну ни дня, каждый день напиваясь до невменяемого состояния, да так ловко, что, казалось, он в нём пребывал постоянно, не выныривая на поверхность моря спиртного, им же и поглощаемого.
Как правило, пил он в одиночку, точнее не совсем, а у себя в комнате в компании своей то ли подруги, то ли жены Мани (она сама так представилась, когда я её увидел впервые), которая, судя по моим наблюдениям, не пила совсем, проживала у нас не постоянно, появляясь на Шамшева синхронно с Ваней. Насколько я понял, остальное время она проводила где-то в сельской местности.   
Матрос Ваня или просто Ваня – звучало уже как погонялово, к тому же он не давал повода присвоить ему какую-то другую кличку, по причине отсутствия с его стороны вразумительных действий или словесной активности как таковых. Маня же дала такой повод. Это был тот случай, когда достаточно одного раза, повторений не требовалось.
Как-то раз, я зашел по какому-то делу на кухню, и обнаружил там Маню, которая варила суп. Рядом с ней стоял Ваня, держась за стол, и слегка покачиваясь.
- Мань, а давай пойдём погуляем, - с трудом выговорил Ваня непростой для его состояния набор слов.
Я, стоя к ним спиной, и копошась в холодильнике, насторожился. Услышать говорящего Ваню уже было редкостью. Но последовавший ответ Мани просто сразил меня наповал.
- А чё б и не сходить, Вань, щи-то сварёны, - немного нараспев ответила габаритная спутница Ваниной жизни.
Услышав такое, я, захлопнув дверцу холодильника, забыв, что там искал, и давясь от хохота, убежал к себе в комнату, где вдоволь отсмеялся. Маня с того самого дня была наречена новым местным именем «Щи сварёны», о чём я, для закрепления этого факта, уведомил казахов, таким образом, процедура была завершена, и новое имя закрепилось за Маней в нашей компании.
…В этот день Ваня, державшийся обычно своей комнаты, оказался среди нас, будучи выловленным Вовой на пути к входной двери в квартиру, и затащенным за стол чуть ли не за шкирку. Наш матрос не особо сопротивлялся, поскольку не был способен оказать хоть какое-то сопротивление, а за столом и вовсе выглядел вполне удовлетворённым, очевидно потому, что нашёл здесь то, что собирался сам приобрести, направляясь к выходу. Находился Ваня в том состоянии, когда уже не был способен произнести ни слова, поэтому выражал нехитрый набор эмоций при помощи несложной и легко читаемой мимики. Посему был он подобен скорее предмету мебели, чем собутыльнику, что нас не напрягало, поскольку мы были увлечены беседой друг с другом.
Уже изрядно навеселе, я решил поделиться с товарищами своими насущными проблемами по работе. Те внимательно выслушали мои жалобы и сообщения. Повисла минутная пауза, которую первым прервал Старец, с серьёзным видом изрекший:
- Ты, мудила, всегда норовишь превратить окружающий тебя эфир вполне мирного химического свойства в адское варево пакостной мерзости, производящей поражающую окружающих психо-радиацию неестественного происхождения.
Вова заржал, я же никак не отреагировал, поскольку нихрена не понял, и только подумал, что Старец опять начитался чего-то забористого.
Отсмеявшись, слово взял сам Вован, решивший дать мне практический совет на все случаи жизни:
-  Либо посылай нах..й, либо благословляй. Первый способ верный, потому как многократно опробованный, второй сложнее, поэтому не такой надёжный. Посылать или благословлять можно и про себя, но тогда эффект будет менее выраженным, зато более предсказуемым.
Поблагодарив за совет, я удалился в свою комнату, чтобы почитать книгу, которую вот уже второй месяц собирался закончить, хотя оставалось совсем чуть-чуть. Тем более, что и беседа не задалась, и настроения продолжать бухать не было.
…
Слабоалкогольные напитки никогда не внушали мне доверия, за исключением, быть может, пива. Всё остальное являло собой непонятные жидкости, разлитые по разноцветным жестяным баночкам, и уже низкой ценой данная продукция могла бы породить подозрения в разумном человеке.
Меня разумным человеком можно было назвать с большой натяжкой, поэтому, несмотря на недоверие, я время от времени употреблял внутрь эту гадость.
Промежутки от времени до времени постепенно и незаметно для меня сокращались, и я сам не заметил, как каждый день, выходя из офиса, покупал в ближайшем ларьке джин-тоник «Гриннолз» в количестве пары банок по пол-литра каждая, полюбившийся мне своим недурным вкусом, ловил «бомбилу», за десятку доезжал до дома, и употреблял напиток, который, к тому же, обладал и снотворным эффектом, что я не раз отмечал, просыпаясь с недопитой баночкой в руке.
Такой способ вечерней релаксакции, конечно, не отменял и водочных возлияний с любимыми казахами, проходивших на вполне регулярной основе, и даже участившихся.
Всё чаще я оказывался в нетрезвом виде в компании незнакомых мне людей. Это был нехороший звоночек, ибо по улицам Петроградки, особенно в хорошую погоду (независимо от времени года) в то время ходили очень, очень разные люди. В близлежащем скверике легко можно было встретить как университетского профессора, так и только что откинувшегося зека. Люди, употреблявшие алкоголь на открытом воздухе на просторах нашего города, легко шли на контакт. Поэтому не вопрос было очень быстро найти себе компанию. Вопрос был в том, чем закончится возлияние с новым знакомым, а тем более – с новыми знакомыми.
Однажды я повстречал на какой-то детской площадке, где с бодуна выпивал «балтику 9», парня, который прошёл чеченскую войну. Не поинтересовавшись его именем, я познакомился с ним, завязалась беседа, в ходе которой он поведал мне об ужасах, в которых побывал. К моему удивлению, он весьма умеренно употреблял алкоголь. Удивление, впрочем, быстро прошло, поскольку вскоре он пригласил меня к себе домой, и выяснилось, что он и его супруга являются героиновыми наркоманами со стажем. Хозяева любезно предложили «ширнуться» и мне. Меня спасло (и не раз еще спасало в подобных ситуациях) то, что я всегда опасался уколов, а также то, что любые опиаты были для меня «табу». Через короткое время к ним же в гости пришли их друзья, выглядевшие уж совсем стрёмно, настолько, что я протрезвел и, наугад выбрав предлог, поспешил ретироваться из притона. 
Другим запомнившимся мне случаем была история, приключившаяся в поезде «Санкт-Петербург – Рига». В тот раз я ехал с конкретной целью, а именно – посетить концерт группы «Ленинград» в компании моих рижских друзей и знакомых.
По привычной схеме, сразу после проверки билетов, я прошёл в вагон-ресторан, с тем чтобы как следует выпить и закусить.
Заказав себе коктейль с рижским бальзамом, я принялся обозревать окрестности.
Моё внимание привлекла шумная компания, заседавшая за столиком по диагонали от меня.
Приглядевшись повнимательней, и заказав себе ещё коктейль и салат «Охотничий», я узнал в заседавших участников того самого «Ленинграда», на концерт которого я ехал. Среди них не хватало только их главаря – Шнура, поэтому я не сразу сориентировался.
Покончив со вторым «лонг-дринком», я набрался смелости, и пошёл знакомиться. «Ленинградцы» оказались весёлыми хорошими парнями. В особенности мне понравился тромбонист, с которым я увлеченно и намного больше, чем с другими, беседовал. Поразило меня, помнится, то обстоятельство, что все поголовно жаловались на то, что Шнур, заколачивая приличную деньгу, платил музыкантам, скажем так, недостаточно. Конечно, неизвестно как оно было и есть на самом деле, да меня это и не волновало и не волнует, но факт тот, что обсёр Шнура на эту тему был одной из основных тем того пьяного застолья.
Естественно, что музыкантов узнал не один я, поэтому с соседнего столика к нам вскорости присоединился мужик с двумя бутылками коньяка. Я подвыпил ещё, и в моём поведении, видимо, начали проявляться агрессивные нотки, поскольку я вступил в нешуточный спор со здоровым бородатым саксофонистом относительно какого-то фильма, который очень понравился мне и также очень, но-таки не понравился ему.
Спор в итоге дошёл до стадии, когда спорщики, то есть я и он, вышли в тамбур «разобраться». Там нас догнали другие члены коллектива, и разняли.
Это последнее воспоминание о той исторической встрече, ибо вслед за ним сразу следовало непростое пробуждение, когда поезд уже стоял у перрона рижского вокзала, а я пытался понять, как я оказался на голой полке плацкартного вагона одетым и укрытым матрасом.
Спешно собираясь, я мельком успел разглядеть в перронной суете своих вчерашних собутыльников. Их физиономии были изрядно помяты.
«Как же они будут сегодня играть», - подумал я.
Однако отыграли отлично, продолжив бухать прямо на сцене. Концерт прошел прекрасно, все, и я в том числе, остались довольными.
…В погожее майское утро я очнулся странном месте. Поднявшись на локте и оглядевшись, я понял, что нахожусь в кочегарке Цоя на улице Блохина что на Петроградской стороне. Много позже в этом месте будет открыто некое заведение (то ли кафе, то ли ночной клуб), но в то время всё выглядело ровно так, как при жизни Цоя (я это знал точно, поскольку, являясь фанатом его творчества, пересмотрел все видео, касавшиеся его и группы «Кино»). Затем я обнаружил, что при мне нет ни денег, ни недавно появившегося у меня мобильного телефона. Меня обобрали как липку, прихватив даже штаны.
Я не мог вспомнить не только с кем я тут был, но и как я тут оказался. Мне повезло, потому что неподалёку я обнаружил чьи-то грязные портки, которые одел, и выбрался наружу.
Путь до дома был недалёким, но мучительным, не физически, но морально. Свежий воздух освежил не только мои лёгкие, но и мою память, и я вспомнил, что вот прямо сегодня этим утром я должен был встречать человека с важными для нашей фирмы документами из Москвы. Я довольно давно вёл этот проект, и успешно, и тут такое. Я принялся придумывать объяснения случившемуся, одно дурнее другого. В отчаянии я готов был рвать на себе волосы. Но вместо само-скальпирования пошёл по привычному пути: добравшись до дома, а вместе с ним – и до небольшой заначки «на чёрный день», который, вне всяких сомнений, для меня как раз наступил, я купил себе пару бутылок убойной «девятки» с тем, чтобы хоть как-то успокоиться.
В моей измученной неизвестно какой очередной гадостью голове сама собой звучала песня группы «The Doors» Джима Моррисона, стихами и музыкой которых я всерьёз увлекался, под названием «The end». Это еще больше ввергало меня в депрессняк.
У меня и раньше, конечно, случались проблемы на работе на фоне моего сомнительного времяпрепровождения в свободное и даже несвободное время. Но на этот раз имел место быть самый что ни на есть настоящий залёт, качественный и, скорее всего, чреватый самыми паршивыми последствиями. 
Жадно отхлёбывая пиво, я сидел, понурив голову, в знакомом мне до малейшего камушка скверике, и пытался думать позитивно.
Получалось скверно. Я поднял голову. Прямо передо мной, на стене дома напротив красовалась вывеска, которой раньше то ли не было, то ли на которую ранее я не обращал внимания.
Вывеска гласила: «Нарколог 24 часа. Выведение из запоя. Телефон..»


P.S.
В некоторых фильмах в конце, перед титрами, пишут, что произошло с главными героями (или главным героем) впоследствии тех событий, которые были показаны в кинокартине.
Хоть это и не фильм, но попробую изобразить что-то подобное, присовокупив кое-что ещё.
В итоге я излечился от алкогольной зависимости. Это было очень непросто. Я долго шлялся по разным наркологическим клиникам. Основной и неожиданной для меня проблемой оказался тот факт, что я приходил по своей воле к специалистам, говорил, что у меня проблема с алкоголем, а мне в ответ говорили, что нет у меня никакой проблемы, и просто надо не пить так много, а пить меньше (и их можно было понять: мне было каких-то 23 года, и выглядел я вполне прилично, не чета бомжам с помойки). Другие «спецы» предлагали простые решения типа «горячего укола» либо выписывали «эспераль».
В конце концов я нашёл «своего» нарколога, который дал мне внятные пояснения относительно того, что со мной происходит, предложил пройти серию специальных тестов, по итогам которых поставил мне диагноз – первую стадию алкоголизма.
Он же предложил мне конкретную программу лечения, ограниченную определенными временными рамками, и при этом дал 100% гарантию избавления от зависимости, что было поразительным не только применительно к наркологу, но и вообще, к любому врачу.
Лечение было очень недешёвым, однако я, не думая, согласился. И не зря. На долгие годы я избавился от «зеленого змия», жаль, что не навсегда.
История, и в том числе история жизни конкретного человека не знает сослагательного наклонения, поэтому единственно правильное решение, на мой взгляд, - никогда не сожалеть о том, что произошло, и даже если вспомнится вдруг что-то особенно гадкое – осознавать, что всё могло быть намного хуже. Этим простым мыслям или элементарным идеям я пытаюсь следовать и, сдается мне, у меня немного получается.
Как и в любой вещи на земле, есть и оборотная сторона медали. Не было бы того весёлого подчас со слезами на глазах времени – не было бы и этой книги. И так далее, можно продолжать бесконечно.
Живя, по существу, в прошлом, мы обязаны нащупывать настоящее, и угадывать будущее. Поскольку мы – элементы исторического процесса, пусть и самой новейшей истории, мы обязаны хорошо знать историю как таковую – в целом, и историю своей жизни – в частности.
…По моим нынешним ощущениям, то было начало конца эпохи безудержного пьянства, в которую была ввергнута моя несчастная тогда страна после развала СССР. Потихоньку стали закрываться ночные клубы, открывшиеся в немеряных количествах, на любой вкус и карман. Иногда происходили метаморфозы мистического свойства, когда иной ночной клуб в короткий срок превращался в спортивный, причем вполне себе современный и сетевой. Употребление алкоголя выходило из моды. Но это было только начало довольно длительного процесса, который, в силу своей временной протяжённости, на моменте не ощущался.
«ЗОЖ – это ваще пиз..ж» - утверждает Шнур в одной из своих песен. И это действительно так: мы чрезвычайно живучи, но диалектически каждый из нас более хрупок, чем хрусталь, и я не вижу смысла пересказывать здесь Булгакова, который очень доходчиво в этом смысле все расписал. Здоровье и жизнь находятся в руках Господа, а отнюдь не в наших жалких ручонках и ножонках, норовящих потеребить тренажёр в очередном модном «фитнесе».
Фокус в том, что многие путают ложные понятия «поддержания здоровья» и «продления жизни» с реальным и даже медицинским понятием «качество жизни».
Глядя на очередную крайность, в которую впадает большая часть нашего общества, я, признаюсь, испытываю некоторую ностальгию по тому безшабашному времени, когда можно было распивать алкоголь прямо на улице, курить в кафе и ресторанах и знакомиться с кем попало и где попало. А еще тогда, мне кажется, было как-то почеловечнее и потеплее-душевнее. Впрочем, возможно, я ошибаюсь.

Санкт-Петербург
Январь 2019 года.