40. Один

      Выевшая остатки жалкого дневного света, проникающие в камеру сквозь зарешёченное окошко, ночь принесла с собой не только тьму, казавшуюся в этом окружении зловещей, но ещё и непогоду. Привстав на цыпочки, Таня с трудом дотянулась до узкой щели-бойницы, поймав взглядом кусок перекошенного грозой стремительно темнеющего неба, ощутив на лице ледяной порыв ураганного ветра.
      Насколько страшно было здесь, в остроге, в ожидании неизвестного, но, судя по всем признакам, ужасного конца, а снаружи в такую ночь оказаться было бы ещё страшнее.
      Таня опустилась на пол у самого окна, подтянув к подбородку колени, свернувшись улиткой, но не отрывая глаз от этого кусочка свободного неба над головой. Смотрела на перечёркиваемый молниями свод – и пыталась представить себя там, под царапающими лицо струями дождя, стараясь поймать ритм раскатов грома, разложить апокалиптичные завывания ветра на отдельные ноты.
      Гроза, бушевавшая сейчас в душе, была весьма созвучна явлению природы.
      Красная кипа шёлка принесённого драконом платья кровавой лужей лежала посреди пола. Обхватив себя руками за голые плечи, обнажённая, но твёрдо уверенная в своём упорном нежелании прикасаться к одежде, наверняка в качестве очередного издевательства выбранного для неё из гардероба что-б-её-черти-разорвали любимой тёти, Муха, воровато оглядываясь через плечо, мышкой шмыгнула в импровизированную, укрытую зелёной завесой плюща, уединённую комнату, сделав свои дела.
      На каменной скамье беспокойно завозился Варден.
      Шлепая босыми ногами по тюремному полу, Танюша подошла ближе. Поочерёдно приподняла кусочки ткани, скрывающие ещё пару часов назад кровоточившие раны короля.
      Удивительное дело: ожоги-порезы и дальше по списку сейчас казались не такими уж и ужасными – как будто не только сегодняшним утром бездыханного и беспомощного Вардена впихнули ей в камеру, а, как минимум, неделю назад.
      Или это было не сегодня? Кажется, чародейка уже и в самом деле подхватила болезнь, которой, по рассказам, страдают все заключённые, потихоньку теряющие связь с реальностью и счёт дням.
      «Пора бы найти какой-нибудь острый кусочек камня и начать рисовать на стене камеры палочки!» – решила занять себя чем-нибудь полезным переводчица.
      Ну а что? Сходить с ума от страха, вздрагивая от каждого раската грома и вторящего грому, урчащему голодному желудку?
      Гном крепко спал, слегка постанывая во сне, а у Мухи, не намеревающейся смыкать глаз в эту тревожную грозовую ночь, имелись небольшой запас свободного времени, вывернутая наизнанку, прошитая насквозь белыми нитками сомнений душа и… прекрасная возможность безнаказанно изучить подробности роскошного телосложения Его Величества. Благо, уродовавшие тело порезы и ожоги покрылись красными рубцами наросшей молодой кожицы, а запёкшиеся пятна крови легко стирались смоченными в каменном умывальнике остатками королевских штанов.
      Закусив губу и стараясь не проводить сейчас никаких просящихся аналогий, Таня провела рукой по мускулистому торсу. Проследила пальчиком дорожку старого шрама – свидетеля боевого прошлого Подгорного короля.
      Кожа белая, словно снежно-мраморная, явно доставшаяся в наследство от матери – красавицы Белоснежки – правда, не нежно-девичья, а загрубевшая от прожитых лет и пережитых бед, хорошая кожа, настоящая мужская. И совсем не ледяная.
      Поддавшись внезапному порыву, Муха, опустив руку с тряпкой, робко присела на краешек каменного ложа. Пристально вглядевшись в подрагивающие во сне ресницы короля, пару минут послушала его ровное дыхание – а точно ли спит?
      Очередной порыв ветра вздыбил тончайшие волоски на руках и загривке, а ещё сквозь грохот и стенания непогоды ухо явственно различило какой-то новый, непонятный дробный звук: д-д-д-дд-д-д…
      Чёрт возьми, да это у неё зубы от холода дробь выбивают!
      В который раз обругав свою принципиальность (в данной ситуации читай «ослиное упрямство») последними словами, Муха вспомнила, как в её университетском прошлом старый препод – отставной прапорщик, самой экстремальной ситуацией которого в бытность военным была неразрешимая моральная дилемма «украсть всё сразу vs красть всё, но частями» – на парах учил в гипотетической экстремальной ситуации согреваться от тепла другого тела. А тут у нас, на минуточку, целое горячее (и никакого подтекста, просто констатация факта!) королевское тело в бессознательном состоянии на лавке дрыхнет! Грех не воспользоваться, д-д-да вед-д-дь?
      А дальше мозг, заткнувший стыд и прочие интеллигентские заморочки, принялся в ускоренном режиме обрабатывать информацию, пытаясь решить уравнение: узкая лавка, почти полностью занятая телом, куда тут втереться-всунуться, чтобы обеспечить максимальное прилегание по типу «кожа-к-коже».
      И лишь когда, пыхтя и задыхаясь, но (парадокс!) так и не согревшись от физических усилий, ей удалось-таки отодвинуть не разлепившего глаз Вардена поближе к стеночке, чуть повернув его, Муха, окончательно выдохшись, бочком заползла на освободившиеся сантиметры, блаженно прислонившись спиной к пышущему, словно печка, королю.
      Блаженное тепло начало разливаться по телу, и тут так «вовремя» проснулся заткнутый стыд: один раз потанцевали вместе, даже свиданий толком (Московский ретрит не в счёт, над его реальностью вообще стоит серьёзно подумать!) не было, и сразу в постель? Как-то это чересчур!
      Извернув голову, Таня скосила глаза назад – ну, как, притворяется? С него, кабеля гномовьего, хоть и подраненного, но всё ж, живого, станется!
      Но Подгорный король дышал ровно, длинные ресницы не подрагивали, а сердце стучало спокойно, убаюкивая. И вообще – мужской организм никаких признаков возбуждения не демонстрировал, так что успокоившаяся и согревающаяся переводчица со стыдом быстренько договорилась, и даже под руку гнома поднырнула, чтоб и спереди не поддувало.
      Пригревшаяся Муха лежала, замерев, в горячем кольце рук, слушая грозу и размышляя о том, как же это важно: просто чувствовать тепло другого тела рядом с собой. Да, вообще, если задумать – что может быть важнее этого? Ну вот что? Большая квартира в престижном районе? Хорошая зарплата? Или, может быть, гармоничная личность, «слепить» которую ей обещала психологиня?
      Пропустив свои пальцы через пальцы накрывающей её руки Васи, Таня вздохнула, сжав их и про себя твёрдо решив, что, если уж ей удастся выбраться из этой передряги, она всерьёз пересмотрит всю свою жизнь.   
      Но ни один глупый импульс не остаётся безнаказанным – этот урок Мухе, упорно барахтающейся в липкой паутине прошлого, усвоить никак не удавалось. Внезапно Танюша почувствовала, как ещё секунду назад спокойно лежащая рука, скользнув  вверх, сжалась на её груди – и, тут же, подмятая под напрягшееся и показавшееся отлитым из стали тело, оказалась лицом к лицу с лукаво улыбающимся вполне себе живым и практически здоровым Варденом.
      — Я всегда знал, что рано или поздно ты, чародейка, окажешься снизу! – прошептал он в полуоткрытые от удивления губы закопошившейся и попытавшейся выбраться из-под этой груды мышц Татьяны.
      Не обращая внимания на эти жалкие попытки, гном, заметно превосходящий Муху и по силе, и по росту, перехватив тонкие запястья девушки, наклонился вперёд, щекоча ей шею с забившейся на ней тонкой голубой жилкой своей чёрной бородой.
      Глубоко вдохнув, Танюша втянула в себя сладостный, смешанный аромат кожи-пота-подгорной кузницы, аромат Мужчины, легко коснувшегося сейчас своими неожиданно нежным губам её губ.
      Этот поцелуй-морок, поцелуй-бабочка, лёгкий в своём притворно-невинном касании, нужный ей для того, чтобы заполнить всё больше разрастающуюся пустоту внутри, длился лишь краткий миг – долю секунды, одну яркую вспышку молнии за стенами темницы.
      И думала чародейка, увы, совсем о других губах.
      Но, ощутив горячее дыхание короля на ключице, Таня, решительно переключилась с режима самокопания на режим «а пошло всё лесом», расслабившись и, наконец (ура!), согревшись окончательно.
      Стон, протяжный и долгий, сорвался с губ чародейки, позволившей телу жить отдельной от разума и совести жизнью.
      Варден, ласкающий её ставшее вдруг податливым тело, зарычал в ответ – и тут же зажмурившаяся Муха почувствовала, как король резко отодвинулся, освобождая её из почти уже добровольного заключения.
      Распахнув глаза, словно видя всё впервые, она медленно поднялась с ложа, не отводя глаз от Вардена.
      Тот, хмурясь, лишь мгновение смотрел в ответ, виновато отведя взгляд.
      Его голос, полный сдерживаемого возбуждения, отозвался в камере гулким эхом:
      — Не меня зовёт твоё тело!
      Ночной холод внезапно окутал Татьяну, словно она нырнула с головой в ледяную реку. Инстинктивно прикрывшись руками, она, как никогда ощущая свою обнажённость и уязвимость, смогла выдавить лишь одно слово, тихим шорохом прозвучавшее на фоне бушующей за толстыми каменными стенами бури:
      — Отвернись!
      Тенью скользнув к оставленному драконом на полу камеры платью, она уже коснулась пальцами холодного шёлка материи, когда сзади раздался голос гнома, исполненный природного достоинства истинного короля:
      — Я всё понимаю и не буду торопить тебя. Один. Это был один. Будут ещё два и три, чародейка, и если ты и в третий раз скажешь мне «нет» – я клянусь, что больше тебя не потревожу.
      Зная, что король, уже вполне владеющий собой, не смотрит на неё, Татьяна, не в силах произнести и слова, лишь склонила голову в знак согласия.
      Да, время – это то, что ей сейчас нужно. Время – это то, чего у неё практически не осталось.
      Шёлк красной ткани кровью проливался между пальцев, а платье оказалось неожиданно тяжёлым.
      — Ай! – взвизгнула Танюша, которую одежда ещё и… куснула за палец!
      В мгновение ока подскочивший Вася отпихнул подозрительный комок в угол камеры, загородив своим телом Муху, зализывающую ранку и со страхом выглядывающую из-за его широкой спины.
      Ком неожиданно завозился, ткань пошла тревожными волнами, всё больше пугая двух свидетелей сего неожиданного действа... И из-под полы показался потирающий ушибленное во время ловкого броска гнома плечо давешний белый заводила-заяц – в комуфляже и с алой повязкой а-ля Рембо под длинными ушами.
      Бросив неодобрительный взгляд на голую чародейку и замершего в воинственной позе в одном исподнем короля гномов, заяц запустил пушистую лапку в один из множества украшавших военную жилетку карманов. В очередной вспышке молнии блеснул ключ от тюремной решётки, а заяц, прищурившись, прошептал:
      — Если вас, двуногих, за палец не тяпнешь – весь побег проморковите!