Бытовые хроники прошлого века. Эшелон

   Колонна, как бесконечный питон, выползла из ворот дальнего парка. Курганов вёл машину, как всегда, спокойно и аккуратно. Он всё и всегда делает спокойно и аккуратно. Если первая машина, в которой сидит командир роты, это – голова питона, то мы с Кургановым на второй машине – шея. Мы не быстро двигались в сторону города, вытягивая все машины роты на дорогу. Когда последняя  вышла на дорогу, первая уже шла среди жилых домов. В шесть часов утра на улицах почти не было людей. Город не знает, что мы уходим насовсем, и не вернёмся сюда, как бывало раньше, после учений или марша. Мы проехали центр города с танком на постаменте, повернули налево к вокзалу и вдруг, около женской общаги увидели вереницу девчонок на тротуаре. Они стояли все вместе, но каждая сама по себе, молча всматриваясь в проезжающие машины. Они искали каждая своего солдата. Вот они, те жительницы города, которые, так же, как и офицерские жёны обладали «страшной военной тайной», они знали, куда мы едем. А что там будет мы и сами не могли предположить, вот эта неизвестность и отразилась тревогой на лицах девочек. А мы уже были мысленно далеко от этого города, мы были уже в походе. Что-то манящее неизвестностью, приключениями, свободой походной жизни, в отличие от жизни казарменной, за четырёхметровым забором. И только расставание с Олей, какое-то неправильное, болезненное, придавало горечи и  смертной тоски всему происходящему. 

   На выезде из города в голову колонны пристроился гаишный жигулёнок, такой крошечный, по сравнению с нашими КамАЗами, включил мигалки и повёл нас, громко предупреждая частников об опасности вклинивания в колонну, и что водители за рулём молодые, и вообще военные, поэтому никто никакой ответственности за дорожные происшествия нести не собирается. Но, невзирая на все угрозы, отчаявшиеся от необходимости тащиться за колонной, водители выскакивали на встречную и начинали обгон. Никто из них не мог даже предположить, что длина колонны четыре километра, и что этот обгон превратится в бесконечную гонку. Первая же встречная машина вынуждала обгонщика втираться в колонну. А молодые военные водители действительно не отличавшиеся опытностью, как будто не замечали несчастных легковушек. У каждого стояла наиважнейшая задача «не рвать колонну», то есть не растягиваться и держать дистанцию до впередиидущего не больше и не меньше пятидесяти метров. Когда в эти пресловутые пятьдесят метров вставал какой-нибудь частник, его никто даже не собирался принимать в расчёт, рефлексы были включены на удержание дистанции до передней машины, но своей, а не вклинившейся со стороны. Тем более, что приказ был: «Не останавливаться!» Многие из пытающихся обогнать эту бесконечную, не обращающую внимания на окружающих кавалькаду, проехав некоторое расстояние между нависающими спереди и сзади КамАЗами, не выдерживали, съезжали на обочину и, дождавшись прохода последней машины, занимали место в хвосте колонны, смиренно двигаясь в облаке дизельного угара, оставленного над дорогой почти сотней машин.

    Первый марш в новом составе давался нелегко, время тянулось нескончаемо. Но зато первые признаки походной казачьей вольницы были налицо. Курганов, всегда застёгнутый и дисциплинированный, расстегнул крючок и верхнюю пуговицу. Искоса поглядывая на меня, он убедился, что я не обращаю на такую борзость внимания,  достал беломорину, закурил. Он прав, нам теперь жить вместе в этой кабине, и соблюдать всякие глупости, придуманные исключительно для поднятия авторитета командира, оказалось ненужным и неуместным. Я достал свою «приму» и тоже закурил.

   Всё рано или поздно заканчивается. Закончился и этот, казавшийся бесконечным, марш. Мы двигались по улицам известного нам по недавним учениям городка, это означало только то, что едем мы в дивизию, где хранятся наши изделия. Бред! Зачем нам ракеты в Афганистане?
- И что ты обо всём этом думаешь? – спросил я себя, но произнёс вслух, и поэтому Курганов ответил в тон мне, как - будто на свой внутренний вопрос.
-  Кто же его знает? Но ничего хорошего, это точно!

   Об этой дивизии мы уже наслушались разных ужасов, как то, что здесь, солдаты при встрече друг с другом  переходят на строевой шаг и отдают честь, как на занятиях строевой. Ну и ещё всякое в этом же духе. Сейчас нас мало занимало то, что будет завтра, насущным было только то, где мы будем ночевать, и не начнут ли нас переделывать под правила этой части.

   Мы постояли минут пятнадцать перед воротами части, пока наш ротный бегал внутрь, видимо выяснял свои, а заодно и наши, перспективы на ближайшую ночь.
 
   Внутри нас завели на стоянку между складами, но не теми, где мы грузились во время учений. Приказали строиться с оружием, вещмешками  и постелями. Проверили и повели прочь от машин. В душе зашевелился червячок собственника, отрываемого от его ценностей. Новенькие КамАЗы представляли ценность для любого оборотистого субъекта, как источник запчастей для продажи. Но пришлось успокоить себя тем, что машины остаются в складской зоне, а значит под охраной местного караула, который, в свою очередь, не пользовался у нас доверием, просто потому, что был чужим.
 
   Наш строй сейчас смотрелся, как организованная толпа беженцев. Правила ношения матрацев в строю в уставе не прописаны, поэтому мы были толпой, по привычке, шагающей в ногу. Кто-то взял своего полосатого друга на плечо, кто-то нёс его подмышкой, обхватив одной рукой. Ну а воины последней шеренги, те, что были сами ростом со свёрнутый матрац, обхватили его, как маму при расставании, прижались щекой и шли по звуку, не видя почти ничего перед собой. Командовать таким строем смешно и бессмысленно. И мы тащились за ротным, казалось, только потому, что он один знал куда идти.

    А привёл он нас в спортзал, который при желании, мог стать зрительным залом, так как там была сцена с кулисами и рампой. Там нам предстояло ночевать. Офицеры забрались на сцену и закрыли занавес, оставив нас заботам старшины.
- Вот, сынки, это наша хата на сегодня. Первый взвод располагается у левой стены в два ряда, второй - по центру, третий – у правой стены. Располагаемся и подходим к Цыбуле для получения сухпая, ничего не запасать, всё съесть на ужин. Завтраком нас покормят в столовой дивизии. По одному человеку от взвода назначить в наряд по роте, дежурный по роте – от первого взвода, от второго и третьего – дневальные. В наряд заступить немедленно! Один человек – постоянно на входе. Автоматы  –  в пирамиды у сцены, подсумки и штык-ножи  –  постоянно при себе, противогазы – под подушку. Вопросы есть? – трёхсекундная пауза. Вопросов не оказалось. – Разойдись!

  Цыбуля  –  солдат моего взвода. При формировании его посадили на ГАЗ-66, прицепили к машине полевую кухню, тем самым соединив его накрепко со старшиной. Детское лицо Цыбули, похожее на лицо Амура, как будто ничего не выражало, точнее он сам старался казаться равнодушным, но сердце ставропольского крестьянина наверняка билось чаще от того, что он был приставлен к такому нужному и важному делу, как хозяйство целой роты. Он уже притащил откуда-то стол и расположился на нём со списком личного состава. Каждому полагалась банка консервов гречка с мясом, три сухаря чёрного хлеба и два куска сахара. Раздача прошла быстро и без сбоев – у Цыбули не забалуешь!
 
   Спать и есть, это два дела, которыми солдат может заниматься без особых напоминаний. Сухпай был употреблён в дело за пять минут. Кусочки сахара на десерт сошли за конфеты. До отбоя осталось два с половиной часа, это личное время. Воины принялись, следуя рефлексам, подшивать подворотнички, бриться, умываться. Исаеву, в силу его деятельной натуры, на месте не сидится. Я уже вижу, что его глаза сканируют пространство. Надо его отвлечь, иначе бойцы будут подшиваться после отбоя. Иду к старшине…
- Товарищ прапорщик! Разрешите обратиться!
- Валяй!
- Мне помнится, когда мы брели от машин, справа за кустами мелькнуло что-то похожее на чепок.
Как бы это попасть туда, проверить местный ассортимент?
- Какая необходимость?
- Вы же знаете, что когда коту делать нечего, он лижет всё, что не попадётся. Так вот лучше занять всех котов делом, чем потом разбираться, кто у кого и что вылизал…
- Резонно! Только организованно, строем, разрешаю без песни. За полчаса до отбоя всем быть на месте.

   Старшина – умный и опытный дядька, понимает интересы роты во всех нюансах, и поэтому с ним можно договориться, как с любым разумным человеком.
- Вовка! Веди нас в чепок! Я со старшиной договорился, – прерываю я творческий поиск Исаева.
- А сколько человек? – мгновенно переключился на новое дело замкомвзвода.
- Хоть все, только строем туда и обратно. Вернуться к полдесятого, времени вагон!
- Первый взвод! Строиться! – Вовка мгновенно воплощает принятые решения в жизнь.

   Через минуту взвод стоял в строю, ожидая какого-нибудь подвоха. Исаев не преминул дать пацанам помучаться в ожидании, и минуты две молча ходил вдоль строя, заложив руки за спину, как Ленин, и с навязчивой заботой пристально вглядывался в глаза каждого по очереди, как будто выбирает достойнейшего для совершения героического, но смертельного подвига, на благо родного взвода. Не все ещё хорошо, как я, знали Исаева, и поэтому принимали за чистую монету его озабоченность. Я, стоя перед строем, старался изо всех сил сохранять серьёзность на лице и видел, как по-разному реагируют воины на проход командира по неокрепшим солдатским душам. Кто-то, как и я, включился в игру, сохраняя нарочитую готовность к любому подвигу, и ел командира глазами, как положено подчинённому. Кто-то повесил на лицо «железный занавес» и смотрел прямо перед собой сквозь пространство и время, сохраняя неподвижность статуи. Остальные пытались понять, что происходит, и чем им это грозит, от этого на их лицах была растерянность и любопытство одновременно. Исаев насладился произведённым эффектом и скучным будничным голосом произнёс:
- Кто имеет желание пойти в местный чепок, выйти из строя.
Строй совершал волнительно-колебательные движения секунд сорок. В итоге, те, кто решился поверить сержанту, что это не ловушка, вышли из строя и замерли в ожидании. Получилось десять человек, включая меня и Исаева.
- Голодные, выходи строиться на улице. Остальные продолжают отдаваться свободному времени. Манаенков старший. Разойдись. – Вымолвил он всё тем же скучным голосом, чётко, как на занятиях по строевой подготовке, повернулся налево, и зашагал на выход борзым дембельским строевым шагом.

  Многие бойцы, из тех, кто не поверил сержанту, пожалели о своей нерешительности. Смелее надо быть, товарищи военные! Краем глаза я увидел, как остающиеся, судорожно выдают заказы на сладости тем, кто уходил. Пацаны!

  На улице уже стемнело и наш маленький, но бравый от неизвестности, строй зашагал, ведомый мной, как знающим месторасположение цели. Подчиняясь стойким рефлексам, шли в ногу, слегка чеканя шаг. Тишина в расположении дивизии настораживала, как при светомаскировке в осаждённом городе. Исаеву, видимо, это тоже не понравилось и он громко, так, что было слышно, наверное, далеко за пределами этой тихой части, скомандовал:
 - Солнце скрылось – запевай!
 И уж тогда мы грянули! Так, как не пели строевую, ещё ни разу! Стараясь разогнать замогильную тоску этой образцовой, судя по всему, части.

   Эта песня военных времён нравилась нам самим, поэтому делали мы это с удовольствием.
               
Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты,
А дорогою степною,
Шли с войны домой советские солдаты…

     До чепка мы дошли быстрее, чем закончилась песня, и я, зная, как поступил бы замок, если бы строем командовал он, пару раз обвёл отделение вокруг небольшого пятачка перед кафе, пока не прозвучал последний припев.
- Вольно, разойдись, – почти шепнул я в пространство, не останавливая строй и не подравнивая.
 Первыми к прилавку выстроилась «молодёжь». Не замечая их присутствия, светло и радостно улыбаясь, к продавщице прошествовал   «замок». Очередь затихла и, как будто, исчезла.
- Здравствуйте!!!  А какое сегодня у Вас шампанское?
-Трёх-с-половинойпроцентное… в треугольных пакетах, - не моргнув глазом, ответила хозяйка и выставила на прилавок пирамидку молочного пакета
- Замечательно! Тогда мне ещё вон ту аппетитную! – Указал он на лоток со сдобными булочками. – А детишкам сладкой водички много не давайте, а то они у меня буйные, когда выпьют, - кивнул в сторону народа «отец родной».

   На новом месте, говорят, спится не очень хорошо. Но! Это - о людях! А солдат спит везде и всегда хорошо, в любом положении, хоть стоя, любой отведённый для этого отрезок времени, даже самый короткий, хоть сорок восемь с половиной секунд. Стоит лишь отдать команду: "Отбой! Всем спать сорок восемь секунд!" И можно не сомневаться, что солдаты заснут и увидят сны. Это, как выключатель, выключили - включили. Но зато команда "Подъём!" подбрасывает  всех, не пробуждает, а именно заставляет двигаться, используя время отрыва от места и начала одевания для осознания себя и окружающего. Что-то похожее описывал профессор Павлов в своих опытах над собаками. Почему-то верится, что эти рефлексы, при определённых обстоятельствах, спасут не одну жизнь.

   Ещё один приятный для личного состава момент в нахождении в походе, что дедам-затейникам не приходят в голову всякие "весёлые и невинные" затеи с участием молодых солдат. Атмосфера расслабления дала отдых от постоянного ожидания неприятностей. Но подъём неотвратим!

    Дальше всё прокручивается стремительно и не занимает много места в памяти. Завтрак в пустой столовой, задолго до подъёма местного населения. Странное поведение солдат дивизии переходящих на строевой шаг и отдающих честь друг другу. Их удивление, граничащее с шоком от того, что мы так не делаем. Стоящий у дороги  железный пропагандистский щит голубого цвета с радостным лозунгом  "Солдат! Люби Родину, мать твою!" короткий переезд колонны на товарно-погрузочную железнодорожную станцию, прямо на территории дивизии. Морозная мартовская предутренняя погода.
 
   Быстрая загрузка на складе прошла, как на учениях, без сучка и задоринки. Вот только загрузились мы не ракетами, как привыкли, а пустыми четырёхтонными топливными бочками, по три на каждый прицеп. Итого по двенадцать тонн топлива на каждую шею...
 
   Площадка, на которой выстроилась колонна, представляла собой широченную и бесконечную в длину платформу вдоль одного единственного железнодорожного пути. На рельсах стояли вагоны-платформы с низкими бортами для перевозки техники. Нам предстояло загнать наши КамАЗы на эти платформы, закрепить их и отправиться в указанном направлении. Всё просто!
   
   Оказалось, что большая часть вагонов загружена песком, который смёрзся и превратился в монолит. Начали ломами долбить эти монолиты и сбрасывать на землю. Занятие, я вам скажу, не быстрое, тяжёлое, скучное, и конца и края этому не видно. Когда начало казаться, что вся оставшаяся жизнь пройдёт с ломом и лопатой в руках, неожиданно, песок закончился. Ура! Скоро поедем! Мы споро начали загонять машины на состав, командуя друг другом.  Когда первый КамАЗ окончательно угнездился на первом вагоне, настало время прибить под колёса колодки для предотвращения перемещения машины от толчков и тряски во время движения. Водитель направился к месту, которое было указано нам, как то, где лежат эти самые колодки. Но это оказались напиленные брёвна, чурбаки длинной с полметра, а для того, чтобы это стало колодками, их было необходимо, как минимум расколоть каждый на шесть или восемь дровин ... Начали организовывать колку дров. Местный офицер, руководивший погрузкой, всем своим отношением, поведением и нервозностью пытался показать, что это мы неумелые и нерасторопные, а он наоборот сильно озабочен, как начальник эшелона, уже двухчасовой задержкой отправления.

  Под каждую машину требовалось двенадцать колодок, а в роте восемьдесят машин... Это получалась куча дров до неба. Но и это было ещё не всё! Каждую машину и каждый прицеп было положено закрепить к платформе растяжками, которые делались из довольно толстой, восьмимиллиметровой отожжённой проволоки. Отожжённой, это для того, чтобы она хотя бы гнулась, и её можно было бы закрутить для натяжения этой самой растяжки. Привезли бухты проволоки. На самосвале. Свалили на снег. А проволока оказалась неотожжённой, то есть абсолютно непригодной для того, для чего она предназначалась.

   Опоздание в отправлении составляло уже пять часов. Появился новый мастный офицер и представился, как новый начальник эшелона, назначенный взамен снятого за срыв погрузки.

    Проволоку стали отжигать прямо в кострах, разведённых тут же... Слава нашему зампотеху! Он знал, как это сделать.

   Когда весь этот цирк закончился и наш эшелон, состоящий почти из девяноста платформ с машинами, плацкартного вагона для личного состава и теплушки, в которой расположился старшина со своей командой и полевой кухней для организации кормёжки во время движения, тронулся в путь, мне казалось, что мы занимались погрузкой неделю, не меньше.