Малайзия

Когда живешь в Таиланде, время от времени необходимо ездить в Малайзию, чтобы продлить визу. Требуется добраться до Джорджтауна, подать документы через одну из фирм, переночевать в отеле, погулять по городу, на следующий день забрать документы, и вернуться. Все занимает около трех суток.

Это необходимость покидать место разрушает стабильность, как будто тот мир, который ты считал домом должен быть оставлен. На какой-то момент была создана иллюзия покоя, теперь она разрушена, и от обмана не остается и следа. Приходится покидать дом, укрытый джунглями, с белым каменным полом, с гекконами бегающими по стенам, с вечно теплой водой душа. Сама идея убежища разрушается. Идея убежища, надежды на покой, снова перемещается в область воображения. Так было, например, когда ты был далек от Таиланда и лишь мечтал оказаться здесь, когда ты был лишен всего.

Отъезд происходит глубокой ночью, когда остров как будто разобран на детали а значит, уничтожен, словно прежняя жизнь полностью завершилась а тебя окружают  разобранные декорации. Фонари как бусины соединяются в фарватер, ведущий неизвестно куда. Ты становишься на эту дорогу без раздумий и сожалений, поскольку не о чем уже сожалеть. Теперь маяки выводящие отсюда это фары машины, фонарь, под которым ты ждал водителя, огни парома, лампы в кают-компании, где стоит очередь за дрянным кофе.

В кают компании парома сонные люди в очереди объединяются хоть каким-то общим делом и держатся друг за друга в той ночи, которая уже разобрала остров, и сонные пассажиры прямо здесь утаптывают пространство под собой как та лягушка, чтобы хотя бы здесь и сейчас сформировать себе новые цель и смысл, недаром потом атмосфера единения в кают-компании запоминается особым впечатлением, как будто оно живет независимо от водопада остальных смыслов окружающих тебя в путешествии.

Когда восходит солнце паром уже далеко от острова, и теперь видны горы материка, вернее, узкой полоски полуострова Южного Таиланда. Появляется новый мир, тот, с которым ты не знаком, а значит и сам ты только что родился и не имеешь долгов. Ты можешь быть в нем совершенно уверен, хотя бы потому, что здесь тебя никто не знает. Ты свободен, как будто идешь по превратившейся в свет воде. Сейчас есть только залитая солнцем палуба, пластиковое кресло и стаканчик кофе. Иногда из воды выпрыгивает летучая рыба. Этого достаточно, чтобы убедиться, что с прошлым покончено.

Несколько часов машина идет по Таиланду. Ты как будто находишься в ловушке, и не можешь выбраться. От усталости возникает иллюзия что из этого лабиринта нет выхода. Ты всегда будешь здесь бродить и видеть одно и то же. Собранные из бамбука лавки с ананасами, горы кокосов, подходящие вплотную к дороге джунгли, плантации гевеи, городки в основном из двухэтажных домов и стеллы с изображениями членов императорской фамилии. Ты ходишь по кругу, время здесь не имеет значения, ты пойман. Ты выбираешься из лабиринта, осуществляешь лишь необходимую работу в ожидании чего-то, что начнется потом, с той стороны, как будто лишь ожидаешь рождения а наблюдаемые картины часть сна и не являются реальностью. Это лишь призраки, поэтому смотришь в окно по необходимости, как рыба которая не может закрыть глаза.

Малайзия и Таиланд очень похожи, и вся территория по которой пройдет путешествие часть Юго-Восточной Азии. Однако и здесь и далее все похоже, как будто путешествуешь в пределах одной страны, а то, что они называются по разному скрывает какой-то обман. Чувствуется присутствие чего-то большего, чем то, что дает различие странам, подчинение всего общему смыслу который ты сам не видишь, тебе он недоступен. И хотя ты находишься здесь, ты проходишь мимо.

Остановиться на обед в самой глубокой провинции Таиланда, так далеко от берега океана, что теряется ориентир не только в пространстве, но и на любое знакомое понятие в голове. Это все равно что очнуться посреди сна. Невозможность ориентироваться превращает обед в проверку факта, что ты пока ещё существуешь. Это как допрос пространства о тех вопросах которые задавать нельзя. Выбирается обычное кафе возле дороги, где пластиковые стулья на тротуаре под навесом, и меню самое обычное для Таиланда, где можно заказать пряный суп, рис с курицей или свининой, лапшу, а официантка не говорит по английски.

После обеда, отдохнув, мы движемся дальше.

Пропускной пункт в Малайзию расположен в узком ущелье. Так как у многих растений листья глянцевые, то возникает физическое ощущение света, как будто он разбивается водопадом и тебя увлекает течением. Тебя куда-то тащит. Также было когда попал в приливное течение на рассвете. Сопротивляться сил не было, я просто стал частью потока и наблюдал проплывающие внизу кораллы, и частички планктона, пока меня не оттащило к скалам и только там я смог вернуться к жизни.

На проходном пункте обустроен рынок, словно он отмечает точку, в которую сходятся различные смыслы и пути из Малайзии, Таиланда и Индонезии. Хаос рынка создает напряжение сложного равновесия, как будто тысячи взаимоисключающих вещей действуют в согласии. Ананасы порезанные на кубики и упакованные в лоток, кокосы на льду, чаны с горячей кукурузой, бутылки разноцветных напитков в холодильниках, бананы зеленые фиолетовые желтые большие и маленькие, пончики, жареная курица с рисом, мини барбекю на решетках над углем. Небольшой пример места где все есть, но для поиска нужного тебе может потребоваться не одна жизнь.

Это место, где ты мог бы найти себе применение, просто потому, что в такой сложности есть какие-то варианты. Тебе везде рады. Возле любой палатки тебя приветствуют, или просто деликатно ждут пока ты осматриваешь жареные каштаны, тушеное мясо, связки личи и рамбутанов источающие пряный запах. На удивление в этой сложности не поддающейся расшифровке для тебя есть место, что является проявлением какого-то природного милосердия. Кто-то проявляет заботу о тебе, по какой-то причине ты здесь не оставлен без присмотра.

Граница проходится быстро, после чего ты оказываешься в Малайзии.

Сам переход обнуляет впечатления, словно все долги уплачены и дела завершены. Это подтверждается пониманием того, что ты не вернешься, по крайней мере какое-то время, и на эти два дня ты можешь быть абсолютно свободен, как будто достиг цели, в обычных обстоятельствах недостижимой. На твоих глазах рождается новый мир в котором ничто не вызывает удивления, поскольку ты здесь свой и не сравниваешь то что видишь с ожиданием, в точности как тот, кто ничего никому не должен.

Вдоль дороги начинают попадаются озера, по берегам которых деревья усажены цаплями. Белые цапли на ветвях выглядят как окно из реальности в мир идеи, как часть рассказа из документального фильма даже о джунглях, или о сезонных миграциях, то есть, являются материалами какой-то науки. Сущность и смысл этого образа не опираются на объективные обстоятельства и не могут быть разгаданы исходя из времени дня и места. Конечно, нет и не может разгадки, а сейчас это выглядит как картина, и содержит больше смысла, чем ты можешь понять.

То, что образ озера с деревьями усаженными цаплями, контрастирует с окружением, и выглядит инородным, не согласуясь с образом ультрасовременной автострады, дает пример свободы. Этот объект оказался здесь сам по себе, не подчиняясь местным правилам и законам. Это появление лица, которое не ждали. Само такое появление вызывает тишину, разоблачая то, что здесь происходит.

Дорога в Джорджтаун занимает несколько часов. Это часы неподвижности, когда от тебя ничего не зависит, но ты уже внутри. Сейчас путешествие это не преодоление препятствий на пути к цели, а экскурсия внутри мира, который ты уже достиг, после всех свершений. Сейчас уже ничего не происходит. Смена образов за окном это лишь различные лики того, что уже не меняется. Много часов путешествия через города, мимо кафе, через улицы колониальных домов, у которых глубокая арочная веранда на первом этаже и всегда закрыты окна второго этажа, мимо плантаций гевеи, мимо болот украшенных зарослями тростника. Мимо гор кокосов, ресторанчиков в виде выставленных на улицу столов и стульев под навесом, автомастерских в виде ржавых сараев окруженных остовами машин, мимо ультрасовременных заправок.

В ходе такого путешествия ты слышишь полноценный голос чужого мира, который будет звучать независимо от того понимаешь ты его или нет. Это как письмо, которое нельзя было доставить, но оно здесь. Голос вселенной звучавший до тебя, и независимо от тебя. Это подчеркивает и однозначно ставит вопрос о том, что ты здесь чужой, а значит, так или иначе это путешествие не завершилось успехом, или даже не могло быть успешным с самого начала. Это место не твоё, что и слышится как необходимость бодрствовать, просто потому что ты в таких обстоятельствах можешь ожидать чего угодно.

В этом также скрыта особого рода свобода, в том, что ты испытываешь лишь поверхностные впечатления, и не обязан привязываться. Ты даже не обязан понимать. Тебе здесь ничего не нужно. Можно смотреть в окно, а можно не смотреть. Взгляд превращает все что ты видишь в набор ярких картинок, которые можно забыть, или трактовать так, как тебе хочется, например, видеть всего лишь яркий образ там, где скрывается какая-то драма. Более глубокие ассоциации не возникают, так как никто не выходит и не приближается к тебе. Можно сказать что ты свободен, поскольку находишься просто внутри света, детали не имеют значения, более того, их можно создавать самому, а реальные можно игнорировать. В таком случае, побег завершен, и ты, возможно, достиг нужного места.

Джорджтаун находится далеко, и одним этим превращается в тайное место, в окруженный загадочный ореолом сказочный остров. Кажется, что путешествие продлиться туда, где реальность смешана со сном, а граница реальности была пройдена где-то посередине пути между пропускным пунктом и мостом на полуостров. Здесь такая гипотеза обретает силу, и не вызывает сомнения, более того, обстоятельства происходящего в этом путешествии расшифровываются именно так, как детали путешествия в загробный мир. Это ощущение усиливается обстоятельством оторванности от любых ориентиров, за которыми еще удавалось следить до границы с Малайзией и которые потеряны сейчас, в середине пути.

Далее машина выехала на автостраду и больше с нее не съезжала. Вид за окном сократился до линии ограждения, за которым океан усеянный коробками судов. Ты воспринимаешь себя как безвольный объект который подхвачен чистым потоком, который здесь занимает ширину океана из-за желания раствориться в пейзаже и навсегда стать частью того, что видишь. Здесь едва заметные оттенки цвета выдают то ли движение воздуха, то ли наличие течения. Корабли, подчиняющиеся какому-то сложному плану, движущиеся каждый в своем направлении. Далее не видна граница воды и воздуха, и корпуса кораблей тоже теряются в плотной голубой дымке. Вид с моста автострады открывается хороший, и точно тот самый, где хотелось бы остаться, только стать полноценной частью его, например ветерком, который гуляет над поверхностью океана, или рыбой, которая постоянно перерождается в местных водах.

В Джорджтаун прибываешь ночью, город открывается так, словно ты в него пробираешься тайком, а не выходишь вперед глядя в лицо. Это испуг перед жизнью, которая тебя не ждала. Ты воруешь себе право находиться здесь, проникаешь незаметно и от всех прячась. Город освещен только огнями в арках первых этажей домов, фонарями набережной и витринами магазинов. В арках дежурят китайские проститутки, делающие шаг из темноты, достаточно туда приблизиться, поскольку ты изучаешь темную сторону города, как и положено тому, кто прячется. В пятнах света сидят велорикши, малайцы на байках, поджав ноги под себя, таксисты, менялы всех возможных валют Африки и Юго-Восточной Азии. В каждом пятне света есть кто-то, кто приветствует входящего в мир, созданный фонарем на участке тротуара. Можно купить сигареты и пиво, или только обменять деньги, или заказать тарелку мясного супа. Пришедшему и заблудившемуся предлагается маленький кусочек тепла.

В темноте улицы выделяются ворота индуистского храма, как портал в другой мир, в который никто не заходит, хотя все прекрасно знают о его существовании. Внутри нет ни одного фонаря, но тому, что находится там, конечно, они и не нужны. Темнота даже более густая чем на улице точно символизирует другую жизнь, мимо которой проходишь не задерживаясь, в поисках магазина, кафе, отеля. Вероятно, там действуют боги святые и герои. Может быть, и те сущности, которым даже нет названия, имеющие тысячи лиц и представляющиеся каждый раз разными образами.

Поблуждав по переулкам мы находим отель. Нас где-то ждет остров, к которому можно пристать, где приготовлена постель, где есть горячая еда, где тебе заботливо обеспечат тишину и покой. Холл выложен красным ковром и стены убраны деревянными панелями как дань далекой и непонятной роскоши английской империи, так и не занявшей здесь никакого места, след от которой все равно стирается и не будет забыт только как дань легенде, такой же, как и любая другая легенда, оставаясь островком, зачем-то тщательно сохраняемым в первоначальном виде.

На рассвете из минарета раздается крик муэдзина. Это голос из чужой и неизвестной тебе вселенной. Священник говорит по малайски, читает молитвы тем, кто поднялся на рассвете. Рядом развиваются процессы, которые спокойно действуют без тебя, что отодвигает в область пространства не затронутую этим движением, как будто ты безопасно спасся. Это усиливает ощущение покоя созданное рассеянным светом. Рассвет создает город для тебя после отдыха, когда ты готов вступить в него в новой роли, как будто ты очистился и переродился.

Днем страна выглядит обжитой приветливой и готовой тебя встречать. Поднимается солнце и пейзаж приобретает детали, когда ты замечаешь мелочи, как будто никто ничего не скрывает. От тебя ничего не прячут, как от того, кто полноценный житель дома и может увидеть даже то, что не принято видеть гостям. Хотел ты того или нет, тебя помазали в новую жизнь. Местное гостеприимство уверено, что ты никуда не уедешь.

На мгновение создается ощущение, что это достигнутый рай, существование во всей возможной полноте, когда все варианты радости существуют одновременно, и во всей полноте, и более того, память о прошлом потеряла силу, так что туда можешь смотреть без боли и без смущения.

Каменные плиты пешеходной улицы отражающие свет, гора в дымке находящаяся где-то за пределами города, частокол высоток отелей вокруг, хаос частных домов с сетью узких переулков и каменных заборов, слепящая полоска океана заметная если подойти к самому краю окна. Вдалеке в рассветной дымке едва видно корпус судна, которое в это время уже залито светом. Ты, находясь в темной комнате видишь находящийся на расстоянии десятка километров корабль, словно чистую идею реализованного побега, того, кто находится там, с той стороны, как образ из детства, который действует в полную силу, словно выйдя на палубу вдыхает морской воздух, но этот образ тебя ранит своей недоступностью.

Вид из окна как будто начинает разговаривать, и ты слышишь этот голос. Похоже на то, что он говорит на понятном языке, заместившем твой собственный. Начинается разговор, беседа, выдвижение требований, или общение. В любом случае, ты слышишь голос, произносящий твоё имя, конечно, в другой жизни, как будто ты уже там, тебя там знают, и здесь тебе не надо ничего искать и никому ничего не надо доказывать. Это и есть признак места находящегося с той стороны.

День закипает как сахар на плите, тысячей мелких липких и обжигающих пузырьков, вовлекая тебя в события. Даже вид из окна на хаос улочек и строений втягивает в свою жизнь, как будто ты здесь тонешь, и уже стал частицей местной жизни, полностью забыв свою собственную, как как местная дает тебе и силу и цель и смысл. Мы отправляемся куда-то, не выбирая места, вернее, даже сам выбор, становится частью ритуала, данью той жизни которая тобой управляет.

Но сначала нужно выйти на завтрак. Даже если выбрать английский бар и заказать там яичницу с жареными помидорами, два тоста и кофе, это будет не воспоминанием о чем-то родном, хотя бы в таком неузнаваемом виде, а местным обычаем поклонения памяти колониальных времен, уже ставших местной легендой, такой же как и все другие сказания о духах, запертых в каменных храмах. Теперь это, оказывается, лишь сказание об одном из множества других божеств. Ты, как оказалось, заказывающий английский завтрак такой же посетитель местной столовой, как тот что есть рисовый карри пальцами.

Эта жизнь влечет дальше, в день, под солнцем стоящим прямо над головой, так как здесь практически экватор. Мы посещаем торговый центр и храмовый комплекс. Потом это воспринимается как деталь сна, как то, что происходило само по себе, с необычайной но нереальной четкостью, так как ты не контролировал себя, полностью потеряв личность. Это картинки из омута в который ты упал, и обнаружил там что-то, какой-то свет, каких-то странных животных, но путешествовал ты там не по своей воле. Ты сам был скован, неподвижен, и наблюдал все богатство жизни вокруг, как будто все происходило внутри тебя, строго как в индуистских писаниях.

Храмовый комплекс построен в виде лабиринта на горе над городом, и такой лабиринт кажется лучшим из возможных образов для него. Лабиринт предоставляет десятки лесенок, галерей и залов выводящих в храмы и часовни на горе. Для того, кто движется под влиянием чужой силы это место не может выглядеть иначе как смесь прохлады каменных помещений и дикой жары открытых площадок место, где можно выйти на статую святого или найти изображение божества, и путешествие по которым бросает в хоровод впечатлений даже физических, таких как жара и прохлада, ослепляющий свет и темнота. Это наиболее точный образ, который был выбран из галереи возможных, как тот, что ближе всего к тому, что требуется в попытке сократить дистанцию.

Склоны гор где находится комплекс покрыты густыми зарослями, но в кое-где построены хижины. Эти хижины выглядят в точности как пятьдесят и сто лет назад. То, что создало эти хижины не замечает изменений вокруг. Вид этих хижин подтверждает правоту идеи, разоблачая тех, кто с той стороны. Сам вид этих лачуг заставляет остановиться. Это нищие хижины, но они выглядят в точности как хижины с иллюстраций мира, который был частью приключений описанных в книге. Это образ мира, где все более правильно чем рядом с тобой.

Приглашение пожить в этих хибарах выглядит как опыт неподвижности времени, из которого можно не замечать, или относиться с иронией к происходящим вокруг изменениям, в том числе, меняющим облик горы, на которой был построен храмовый комплекс, под горой возник город а пролив заполнился судами. Подобные изменения ничего не значат при взгляде изнутри покоя проявлением которого является хижина на бамбуковых стволах покрытая листом жести, поскольку то, что могло бы принести изменения заранее было отвергнуто.

Вечером мы поехали в торговый центр, но посетили его не как привычные к этому обитатели города, а как пришельцы из чужой вселенной которые здесь ищут то, чего здесь нет, и действуют так, как действовать не должно. Мы бродили по галереям, зашли на этаж еды, стояли в очередях, но при этом словно исследовали собственную жизнь, а не отдавали должное гигантскому дворцу с многоэтажной парковкой, точно такому же, как те что находятся и в Москве и в Пекине. Мы заглянули сюда как те, кто переродился в новой жизни и не знает, зачем эта жизнь нужна, и искали применения тому что здесь приготовлено не для предполагаемых целей а для каких-то своих нужд.

Потом, когда уже все закончится, уже находясь действительно там, где должен быть, воспоминания будут как доказательства того, чего не может быть. Вспоминаешь, что у гостиницы дежурил таксист в светлом костюме, черный как кофе, спокойный и собранный как профессор. Для обеда ты нашел столовую где едят рис прямо пальцами из больших тарелок. В десяти минутах по улице был китайский ресторанчик оформленный нарочито в национальном стиле, как будто защищаясь от жары, криков с минаретов и каменных плит улицы. Так я в детстве просыпаясь сжимал в руках приснившийся фотоаппарат, из опыта предыдущих снов зная, что конечно не обнаружу его в руках, но по какой-то причине я повторял этот опыт снова и снова, находя нужные доказательства в изобилии, достаточном для этого места и времени пребывания там.

Дорога назад идет по сияющей автостраде на стороне Малайзии, являющейся более экономически развитой чем южные провинции Таиланда. По пересечении границы начинаются города увитые китайскими фонариками, люди в которых спят в своих домах, в состоянии вечного праздника, а за ними абсолютная ночь.


Рецензии