Розочка и Сенечка. Двух одесситов золотая осень

                В Германии Роза Львовна  в корне преобразилась.  И  внешне, и внутренне. Там, в далёкой Одессе, её очагом  культуры был  Привоз. Здесь – синагога и гемайнда*. Есть время  посещать все их мероприятия: спектакли, концерты  бывших театралов, музыкантов,  литературные  презентации  новоиспечённых поэтов - писателей. Особый  интерес появился у неё  к их воспоминаниям  о жизни созвучного ей времени.

                Внешность Розы  Львовны – приметная: большеглазая, с усиками, росточком в полтора метра, сильно полненькая, на плечах – пончо, пончо, пончо. Разнообразные, в зависимости от времени года: шёлковое, бархатное,  кружевное, трикотажное, крупной вязки на спицах и нежное, вязаное крючком. На гладко  прилизанных махаонового цвета волосах,  короной лежит косичка. Нет, не такая роскошная, как у несравненной Юлии с Украины, даже отдалённо не напоминает. Просто ободок, искусственное украшение. Теперь она милая, женственная, корректная, абсолютно без «шипов»; от базарных  привычек и следа не осталось. Маленькими  шажочками  катится она словно шар по тихой улочке пригорода Дюссельдорфа. Хоть бери и кати.

                Как-то, ради любопытства «прикатила» она в гемайнду  на лекцию о страховках, узнать, какие надо заключать и какие не надо. Уселась в первом ряду, активно задаёт вопросы. Лектор-юрист осведомляется:
— Вы работаете?
— А когда мне? Я наблюдаю за ворАми.
Всеобщий смех. Роза Львовна продолжает:
 — Живу над супермаркетом, фрукты, овощи   – под носом.  Выхожу на свой балкон, как на дежурство. Сегодня утром набрал один яблок и ушёл. Приходит во второй раз,  потом  – в третий. Я не выдержала:
— Шо, вкусные? Любимый сорт?
— Мы где-то даже незнакомы, – отвечает он нагло.
— И сколько ж можно воровать?
— Ш-ш-ш, –  придавливает пальцем рот, –  я же понемножечку.
— И сколько ж можно воровать я вас спрашиваю?
— Та до скончания века.
— Ну вы и  нахалюга!
— Что, заразились, тоже охота?
— Ой, не надо… У меня иммунитет. Вас здесь столько, шо уже изучила все способы воровства. Могу преподавать.
— Так, может, поближе  познакомимся, может, я чего не знаю. А где ваш муж? – заинтересовался личной жизнью, видите ли…
— У литовки, любовницы евонной,  – отвечаю,  не моргнув глазом.
— На экзотику потянуло, он шо, не еврей?
— Был русским, но попил столько моей крови за всю жизнь, шо наполовину стал евреем.
— Ушёл навсегда или навременно?
— Конечно, навсегда!
— А если вернётся, простите?
— Я вас умоляю!  Чмо болотное. Там был никем – тут  стал ничем.
— Я тоже разъехамши  со своей. Можно зайду на минутку?
— Вы шо, с мозгами рассорились?
— Не такая, жду трамвая? – подмахивает, намекая на мой антикварный возраст.
— Только ворА  мне  и не хватает в квартире…  Так вы уходите, слава Богу, или остаётесь не дай Бог?
— Предлагаю нейтральную территорию, приглашаю вас в кафе.
— А деньги есть, шоб так себя вести? – спрашиваю.
— Короче, даю вам на подумать 5 минут.
— Вы шо, спешите скорее, чем я?
— Да. Сгораю от нетерпения. Родной Одессой от вас повеяло.  Биттэ-биттэ…
— Ой, не надо меня уговаривать. Я и так соглашусь. Времени навалом.

                Так, весьма, оригинально у Розочки  завязалось знакомство с Сенечкой, мужчиной для жизни предположительно. Очень  уж, изворотливым, хватким и даже слегка пройдошливым! Его хоть на необитаемый остров,  хоть на дрейфующую льдину; выживет и выйдет сухим на берег!  В противоположность ей  он голубоглазый и даже смахивает на немца, с модной фигурой: высокий, сухопарый, хлёсткий, сильно подвижный. Живчик –  о таких говорят в народе. Костюмчик  сидит, как на манекене.  Идут рядом, издали – цифра 10. Ну что сказать, сошлись, как облигация с номером!

                Полюбила  его Роза Львовна, как  никого до него не любила. В преклонном возрасте душа распустилась, словно утренняя роза. Он и на колено падёт, и ручку поцелует, и к сердцу прижмёт, и комплимент приятный всегда наготове держит. А доказательства любви  бесчисленные подарочки; мелочь, а приятно. Миниатюрные флакончики духов, губные помады, браслетики, бусики, кулончики.  Часиков даже двое: на браслетах с чёрным жемчугом и с белым. Подарки приносит по своему усмотрению и очень часто. Как приятную неожиданность! Она совсем не пользуется любимым выражением: «Ну, так ты будешь мне покупать или забыть тебя навсегда?»

                Роза Львовна  всё же догадывалась, что Сенечкины сюрпризы ворованные. Пока она, Сова, ещё в постельке  нежится, он, Жаворонок,  с утра пораньше и на блошинку, и на антик-маркт сгоняет, и тележку бесплатных  продуктов привезёт с «Халявки», положенной  им, как малоимущим  социальщикам.  Ну как не уважать такого? В любви каждый день признаётся, проси, что хочешь, всё для тебя! «Ну и ладно, что вор. Украсть-то тяжелее, чем купить», – мысленно оправдывала Сенечку,  не желая развенчивать  их жизненный союз-сказку.

                К тому же, у него богатейший опыт. Кто много ходил, тот много видел, как говорится. После Одессы жил в Израиле. Пришлось ему, бывшему бухгалтеру горпищекомбината,  в 35-тиградусную жару на кухне ресторана со звучным русским названием «Ах, ё-моё!» чеснок  выдавливать.  Услышав, что в Калифорнии красота сумасшедшая, подался на корабле нелегальным  пассажиром в Америку! Но опять жара, опять невыносимо трудная  работа, нарезка  шницелей  из  замороженной говядины.  Духота, а руки постоянно стынут, как на морозе. Про социальную помощь и не заикайся. Это тебе не глупенькая Германия, где всё и всем на блюдечке с голубой каёмочкой. Одна польза  – поднабрался там английских словечек.

                Вернулся домой в Одессу, снова купил документ-заявку на статус изгнанника и, на всякий случай, удостоверение инвалида Чернобыля. Слышал, что жалостливые  немцы и им хорошо отстёгивают из своей бездонной казны. Короче,  прорвался на место жительства в райскую европейскую страну. Пробил здесь все льготы: возможные и невозможные. По документам он слепой, глухой, хромой, радиацией облучённый.  По сему проезд по всем землям Германии ему бесплатный, сопровождающему лицу Розе Львовне –  тоже. Люди стоят в очереди на посадку, а он выбрасывает раскладную волшебную палочку с жёлтым  шариком  на конце, и уже стюардесса подхватывает его под руку справа, а  суженая – слева. Всегда  первые пассажиры в самолёте. Постепенно их оголтелый туризм по Германии перерос  в круизные путешествия по Европе.

                Трюкач по жизни, Сенечка,  умеет везде и со всего поиметь выгоду. Особенно дружит с врачами. В отпусках со своим  английским договориться с греками, турками, итальянцами, испанцами ему, как раз плюнуть. Сунул доктору  50 евриков  и вот тебе медсправочка-рецепт, что обгорел на пляже на целых 200, чуть не помер. В Дюссельдорфе  аптекарь – друг детства, без проблем даст кассовых чеков на любую сумму, а Кранкенкасса* оплатит.

                Прилетают домой в аэропорт «Дюссельдорф», получают багаж. Сенечка по шустрому  отвинчивает  чемоданную  ручку, делает  лёгкие царапины с тыльной стороны и тут же мчится в  нужную комнату за справочкой.  Мол, грузчики сгубили любимый,  дорогой сердцу воспоминаниями,  чемодан. Аэропорт через неделю выплачивает ему стоимость нового. И так – уже пять раз.

                Свою «Службу по уходу за нуждающимися»  Семён в чёрном теле держит. Мало,  что им с Розой  убирают, готовят еду, делают педикюр, подстригают, развозят на автомобиле по врачам и выписывают журнал «Партнёр», где авторы одни и те же, сплошь оппозиционеры, критикующие Путина, уборщица раз в неделю в клювике приносит им на двоих зелёненькую сотенку. Короче, всем на зависть живут они поживают, добра наживают!

                ***

                Но недавно в своей гемайнде на вечере «Золотая осень» эта гармоничная парочка  облажалась  по полной. Традиционно здесь после  концерта публика усаживается за длинные столы с принесёнными из дому блюдами  и горячительными напитками. Прохладительные, а также кофе, чай  и коржики дают бесплатно. Ну, зачем Розе Львовне лишний раз  утруждать себя готовкой, хвалиться, как все, непревзойдёнными кулинарными способностями и новыми рецептами? Сенечка всё доставит. Тем более, что русский магазин  напротив гемайнды.

                После его двух ходок  в  «Матрёшку»  их  стол ломился от фруктов, шоколадных  конфет и вина. Роза  Львовна  чувствовала себя распустившейся  розой, украшением стола, любимой и счастливой, как никогда. Тем более, он, вроде, в шутку приговаривал: «Милая, не слишком-то угощай. Это тебе, дорогая!» И надо же было ей, как на грех, захотеть «Светское игристое». Изрядно поддатый джентльмен  пошёл в третий раз в русский магазин за добычей. Рассовал в рукава и за пазуху «Светское», «Крымское», «Цимлянское» и, вдруг, облом! Кражи зафиксированы на плёнку видеокамеры, а изъятые вещественные доказательства – на столе! Конечно, если бы Сенечка был трезв, такой неувязочки не случилось бы. Но вместо признания вины он  пускает в ход кулаки. В результате –  при многочисленных свидетелях его увели под белые ручки стражи порядка на глазах суженой.

                В этот момент щёчки Розы Львовны запылали, как букеты рябины с оранжево-красными кленовыми листьями, что в вазах на столах повсюду.  Готова  под землю провалиться…  Нет, не от угрызений совести; за мелкое воровство здесь, к счастью, не привлекают, уж слишком задета  её гордость. Завтра же гемайнды Рейн-Рур-Вестфалии будут на все лады осмеивать, с присущей нашим людям фантазией, думала она. Пулей выскочила на улицу и бегом покатилась вслед за Сенечкой.
— Розочка! Жди меня на платформе. Если что – я в предпоследнем вагоне.
— Мне страшно, Сенечка!
— Им с меня нечего взять кроме анализа. Минут через пятнадцать отпустят, –  выкрикнул ей напоследок из окошка полицейского «Мерседеса».

                Она поднялась по эскалатору, медленно побрела по левой платформе третьего пути железнодорожной станции. Потом уселась на скамью, с трёх сторон защищённую стёклами от ветра. «Господи! Только бы никто не подошёл из наших, –  стала просить Бога, –  помоги Сенечке».  И в тот же момент  увидела направляющуюся к ней африканскую семью с целым выводком детей. Пока их разглядывала слегка отвлеклась от неприятных дум. Даже стала просматривать новые фотографии в своём супертелефоне. А некоторое время спустя чернокожий малыш, заливаясь от смеха, стал показывать пальчиком  на писающего дядю, то есть, Сеню. Его сильно  кудрявая  мама, едва взглянув, отвернулась и  сказала: «Швайн!» /свинья/. Из кармана его  великолепного светлого плаща из Америки выглядывала початая бутылка водки. К счастью, вскоре подошла  электричка.

                ***

                Но в тот злополучный вечер их приключения только начинались. Уселись в конце вагона подальше от посторонних взглядов. Сенечке вдруг стало дурно.  Он сидел на скамье напротив, опустив голову в  продуктовый пакет. Справа – молодые  ребята, бжэпшэкающие между собой  по-польски, внимательно наблюдали за самочувствием пассажира. И вдруг, один из них звонит в Дойчебан*, сообщая, что сидящий напротив, немолодой  русский гражданин умирает от водки. Непонятно – то ли из русофобской вредности, то ли действительно из гуманных соображений.

                Роза Львовна  готова была выцарапать поляку глаза и вдребезги разбить его мобильник, накинувшись с украинскими выражениями. Он  убежал в другой конец вагона и продолжал что-то докладывать. Вскоре на полустанке их поезд застопорили, к Сене бежали  «спасители» с медицинскими услугами. Сразу – за пульс, сердце, измерять давление. Взяли пару подписей  и удалились так же молниеносно, как и появились. В результате их  визита электричка  последовала  далее с опозданием в 18 минут.
— Представляешь, Сёмочка, шо это будет нам стоить…
— Не волнуйся,  милая. Что с нас возьмёшь кроме…
— Кроме анализов.

                Но им не довелось продолжить путь спокойно. На место поляков, уселась вновь вошедшая пассажирка лет 45-ти.  Сеню от толчка, наконец-то, вырвало в пакет и ему сразу полегчало; он даже стал поправлять свой  синенький шейный платочек в  жёлтый горошек. Но учуяв сильнейший запах спиртного, пассажирка немедленно решила позвонить  куда следует.  И, как правильная немецкая гражданка, она в своём желании  была непреклонна. Да и толерантный этикет взывал  к  состраданию. Когда  же Роза ей объяснила, что русские от хорошей водки не умирают, и что поезд уже останавливали, она опустила телефон в сумку.  Но  тут же, достав пачку влажных стерильных салфеток, стала охлаждать  ими лоб, лицо и шею «больному» так нежно, что Роза даже заревновала.

                Дома, в постели, она намеревалась подать Сенечке  идею: от позора немедленно переехать из Рейн-Рур-Вестфалии в другую землю Германии. Начала издалека:
— Ты хочешь моих советов? Их у меня есть.
— И шо ты думаешь? Шо ты хочешь с под меня?
— Сенечка, ты сделал большую жизненную глупость!
— Спи и не болтай ерундой, милая. Я на этом деле большую собаку скушал.
— Боже ж ты мой!
— Жизнь, Розочка, это театр, где каждый играет свою роль и никто не знает сценария.
 На что она, немного подумав, спросила:
— Будешь жидкое с утра? Я ж борща позавчера сварила.

Р.S. Как и следовало ожидать, Сенечка не зря провёл в «любви» целый год. У Розы, по слухам, было «кое-шо сильно ценное». Когда она свалилась надолго с радикулитом на диван, Сенечка забЕгал к своему аптекарю за снотворными; Роза всё бледнела и спала, спала, спала пока и вовсе не проснулась.

Гемайнда – интернациональный культурный центр от синагоги.
Кранкенкасса – больничная страховая касса у немцев
Дойчебан – управление немецкой железной дороги.

На фото – акварель автора «Осень». 30х40см.