Под лежачий камень

Этот огромный камень с давних времен стоял между домом моего брата и домом его соседа Валерки Тохтаракова… Камень был врыт в землю так основательно, что казалось, никакой силой не сдвинуть его с места. Должно быть, давным-давно, кто-то из хакасов поставил этот булыжник, так как очень уж он напоминал те огромные валуны, которые и сегодня разбросаны по всей степи. Такие валуны возвышаются на всю степную ширь, как истуканы, большие и маленькие, разных оттенков, наклонившиеся и вертикальные. Поверхность этих камней испещрена древними надписями и рисунками вперемешку с лишайниками. Все они стоят долгие столетия и повидали на своем веку многое…
Издревле люди жили на этой благодатной земле, менялись поколения, от которых оставались лишь эти камни. Сегодня их называют менгирами или каменными изваяниями. Но обычно камни-курганы всегда стоят обособленными группами, а вот этот валун был один. Странно, однако, и совсем необычно для тагарской культуры… Может, отшельник какой?
Сосед Валерка тоже прослыл на селе отшельником. Шестидесятилетний хакас сильно ни с кем не общался, в друзья никому не набивался, любил выпить, при чем ежедневно, а если доходил до особенной кондиции, то найти его можно было именно между изгородями, сидящего молча возле этого камня: два отшельника.
Валерка обычно вел монолог, или диалог (ему то именно так казалось), вот только беседовал он с камнем, а что камень отвечал ему - то Валерке лишь и было ведомо…
- Ну, что, Тагарчик (это имя Валерка дал камню), заждался поди меня. А я уже тут как туточки… Хмм, а надпись то кто сорвал, которую давеча моя жена на тебя повесила: «Налево пойдешь-голову потеряешь»?
А я налево и не ходил, сбегал вон до ближайшего магазинчика, принял на грудь да и к тебе.
Говорят, кто-то из моих далеких предков приволок тебя сюда… А может кто из силачей тебя в птичку кинул (Валерка любил иногда пошутить), только чего тогда между огородами-то упал? Чтобы никто не споткнулся? А еще говорят, под лежачий камень… А ты-то стоячий! А мне вообще наплевать, хоть под лежачий, хоть под стоячий, я туда еще не собираюсь, мне еще и здесь жить хорошо! Да и как я Касу оставлю? Вон как на нее мужики то заглядываются!
Валерка нахмурил лоб, почесал лысеющий затылок, наверное, вспомнил, как утащил Касу из соседней деревни в дом своих родителей (не хотел отец отдавать дочь за простого тракториста)… Как же давно это было!
Когда соседи, порой и ехидно, интересовались, почему Валерка постоянно этот валун обихаживает, Валерка отшучивался:
«Так, это же особенный камень! Камень-синоптик! Мокрый камень -дождь, сухой-нет дождя. Тень на земле-солнечно. Белый сверху- значимо снег выпал. Подпрыгнет-землетрясение. Ну, а ежели камня нет-торнадо… Да и камень-то не лежачий, а стоячий, значит и мудрость имеет!»
Жена Валерки, Каса, работала продавщицей в сельпо. Все давно именовали ее Касандрой, а она этим очень гордилась. Чернокосая толстушка, с карими раскосыми глазами, она высоко несла свою голову на мягко-пухлых плечах. С соседями дружила, сплетни не водила. Вырастили они с Валеркой двух сыновей и дочь, да только дети, получив образование, разъехались кто куда. Правда, внучат на лето подкидывали исправно. Тогда Валерка временно прекращал даже пить. Но к камню ходил вместе с внучатами, рассказывал им старинные хакасские легенды, сказы…
А еще возле камня росло несколько малиновых кустов и малина там была очень сладкая. Никто, кроме Валерки и его внуков, на эту малину не претендовали, кто-то из-за суеверия (на могильнике растет), а кто-то, как давно уже принятое: Камень – Валеркин, а значит и малина тоже его.
В тот час на дворе стоял апрель…  Внуки еще учились… Касандра, как обычно, до поздна была за прилавком… И что прикажете Валерке делать? Корову подоил, курей накормил, даже в избе и пыль протер, и пол подмел… Осталось для полного счастья на грудь принять да с Тагарчиком поболтать:
- Ах, да! Помню, дед мой говорил, что тяжелые камни из прошлого приходится тащить в будущее на себе, дабы будущее последующих семи поколений было более счастливо. Ну, утащить я тебя, Тагарчик, не могу, а вот беседовать с тобой до кончины буду…
Казалось, что камень что-то ответил Валерке, так как он погладил его шершавый бок, закивал головой, брови нахмурил:
- Вот, Тагарчик, завтра то в поселке Пасха! Потому и Каса сегодня до поздна - куличами торгует. Яйца? А то! Конечно, накрасили! А чем мы хуже других? Праздник то наш, общий, от Всевышнего, а ОН, Всевышний, – один на всех: и пожурит, и накажет, и пожалеет… Я вот и тебе пасхальное яйцо принес…
Валерка вытащил из кармана куртки красное пасхальное яйцо и положил на тарелочку возле камня, он туда всегда что-то приносил, говорил птички поклюют, а камень насытится. Он еще долго сидел около камня, а потом засеменил домой, подмел крылечко, проверил хорошо ли натопилась баня – как-никак Пасху то нужно чистыми встречать…
А над Абаканом, столицей Хакасии, уже появился огненный нимб. Многим показалось, что нависли над городом страшные, пылающие адовым пламенем, рога.
На склоне горы Самохвал загорелась трава. Огонь, подгоняемый ураганным ветром, стремительно перепрыгивал на колки, перемежающиеся с полями… Поселок запылал рано утром. Дома сгорали моментально. Всё утонуло в черном дыме. Выгорали целые улицы, оставались торчать только печные трубы.
Каса успела лишь вынести из дома документы, да выпустить на улицу корову… Жена брата тоже, прижав документы к груди, стояла уже на улице и взволнованно смотрела, как тот выводил из гаража машину. А когда брат начал снимать с цепи их пса Трезора, Валерка вдруг хлопнул себя по ляжке и с криком: «А кот-то! Кот!» ринулся в горящую избу спасать своего старого кота. Горящая крыша упала как раз в тот момент, когда Валерка с котом на руках выбегал из избы…
Какая страшная суета была в тот день: пожарные машины, кареты скорой помощи, отряды спасателей, плач, стон, вой…
Валерка смог доползти только до камня… Он уже не слышал крика Касы, не чувствовал боли… Он прислонился обоженной спиной к своему каменному другу Тагарчику и закрыл глаза навсегда…
Оба дома моментально превратились в жуткое пепелище…
И только камень стоял в гордом одиночестве, а рядом, на тарелочке, лежало красное яйцо – Пасха ведь… Огненная Пасха две тысячи пятнадцатого года.