Кино

Кино всегда начиналось с афиши, пригвожденной накануне фильма к деревянному щиту на заборе клуба. Красные буквы, старательно выведенные гуашью на белом плакате, были видны уже издалека, когда идёшь домой из школы и, проходя мимо длинного плетеного огорода Зуйковых, заворачиваешь на нашу улицу. Клуб стоял напротив их дома, с другой стороны была контора с темно-синими рамами окон и деревьями за забором. Между ними проходила сельская пыльная дорога, ведущая к «току», МТМ и базам.

Клуб был тоже загорожен забором, но деревья там почему-то не росли. Наверное, там часто играла детвора, присвоив эту зону себе. За клубом стояла углярка — крошечная каморка без окон и с плоской крышей, построенная, как и все дома, из саманов — больших глиняных кирпичей. Летом она стояла открытая, а зимой там хранили уголь для отопления клуба, и углярка была на замке.

В наши времена контролёршей и уборщицей там работала тётя Лида. Тётя Лида, как и все взрослые, была очень добрая, она никогда не прогоняла детей, когда они рыли за домом клуба ямки и прятали там свои «секретики». Земля там была сухая и рыхлая, так что можно было копать довольно глубокие тайники, выгребая ямку поглубже, положив туда «драгоценности-стекляшки», накрывая ямку дощечками или стеклом и засыпая обратно землей так, чтобы не было её заметно постороннему глазу.

Передняя сторона клуба ничем не отличалась от остальных жилых домов. Такие же продолговатые, в выцветших синих рамах окна, деревянное, протёртое уже крыльцо с двумя ступеньками.

Слева от входа помещалась библиотека с полками, до краёв набитыми книгами... До сих пор помню этот особый библиотечный запах бумаги и пыли. Библиотека была полна интересных книг, и мы любили туда ходить. Не в последнюю очередь еще и потому что библиотекарша Шолпан тоже была добрая и встречала нас приветливо, и совсем не ругалась, если возвращали книги не в срок.

Но главным в клубе, конечно же, был наш киномеханик, дядя Самаркан. С нетерпением ждала летом детвора, когда появится он в дальнем конце улицы, идущий своей неспешной, переваливающейся походкой. Казалось, ходьба даётся ему с трудом, потому что смуглое лицо и курчавые волосы его всегда были в испарине и дышал он шумно, как бы отдуваясь.

Дядя Самаркан тоже был добрый, он не говорил много и, наверное, любил быть киномехаником, хотя в остальное время работал строителем. Перед началом фильмов он часто включал на всю громкость музыку, которая раздавалась из старомодного мегафона, прикрепленного на крыше клуба.

«Ах, Самара-городок… беспокойная я-я-я... беспокойная я… успоко-о-ой ты меня!» — весело звучало на всю улицу, словно призывая бросать уже все дела и спешить быстрее в кино. Потом, когда зрители потихоньку собираются и усаживаются на «сидениях» — деревянных стульях с откидывающейся «сидушкой», выключается после долгого ожидания свет, обрываются разговоры, наступает тишина, загорается луч прожектора из окна в дальней стенке, и оживает висящий на сцене экран. Кино началось!

Вспоминая то далёкое время, я благодарю судьбу за то, что мне довелось быть там, и говорю всем добрым людям, о которых написала здесь, — сердечное спасибо.