Главы 1 - 4

Сдвиг 36-40

Предисловие

Эта незатейливая повестушка в жанре иронической фантастики написана в 1988 году, ещё до массового появления у нас в стране персональных компьютеров. Только через 10-15 лет мы стали широко пользоваться интернетом и мобильной связью, затем уже появились смартфоны и прочие гаджеты.

Однако, почти полную изолированность от внешнего мира пассажиров железнодорожного вагона, попавшего в пространственно-временную ловушку,  можно было бы легко смоделировать и в наше время. Надо только представить, что в таком вагоне пропали Интернет и мобильная связь, а все перечисленные устройства временно превратились в муляжи без возможности работы даже в автономном режиме.

Это техническая сторона дела. А что до самих персонажей и коллизий этого повествования, то это теперь, пожалуй, — воспоминание, эдакий лирический дневник времена начала — середины перестройки.

С.А. 2018

1

Потерпевший очередное крушение Арахисов, как говорится, уносился в ночь. Долго стоял он в коридоре вагона и раскачивался в такт с набиравшим ход поездом. Искоса поглядывал на своё отражение в окне, тревожил струнки и поэтически преломлял реальность, данную ему в ощущениях:

Все решено, практически.
Усох божок языческий.
"Присядем на прощание..."
Вагонное качание.

"Выходной всем! Ухожу в космос!" — доносилось из купе, где с боем укладывали спать подгулявшего Луку.

... Все решено по-мирному,
По-мирному кефирному.
Тревога законная,
Качание вагонное.

"Все подписано! — бормотал Лука, отходя ко сну. — Больше не пью! Меньше— тоже!"

... Забудешь, поздно, рано ли, —
Как из хлопушки ранили...

Прошла по коридору Алиса Кульбачко, быстренько на ходу умножила Арахисова на восемь, извлекла корень, но логарифмировать не стала. Не потянул Арахисов на логарифмическую шкалу.

Арахисов, воодушевленный выходом Алисы, напрягся и выдал концовку:

Все решено, практически.
Глотай портвейн "Таврический"!

Он остался доволен стихами, хотя в жизни "Таврический" портвейн не жаловал, и мысленно включил их в свой готовящийся сборник "Торец". Злые языки называли сборник "Арахисовым торцом" , но Арахисов давно уже научился держать подобные ударчики.

— Разрешите пройти, мужчина, — сказала Алиса на обратном пути.

Скорбно поджав губы, Арахисов посторонился и, забыв о стихах, последующие полчаса сочинял разящий наповал ответ Алисе. Ничего не придумав, он опять вернулся к своему оконному отражению, сквозь которое мелькали огнями проносящиеся мимо островки полустанков, и сложил последние строки этого дня:

Огонь вдали мелькнет,
Но ночи не осилит.
Вот так оно пройдет —
Протяжно и навылет.

В купе Арахисов взобрался на верхнюю полку, скользнул под влажную простынку, возвёл себя в квадрат, разделил на восемь, взял антилогарифм и решил, что не все ещё потеряно.


2

Арахисов проснулся от зычного крика:

— Выходи строиться!

За окном чуть брезжил рассвет.

Наспех одевшись, Арахисов выскочил в коридор, где уже разгорался скандал. В центре скандала стоял Лука, глядел мутными глазами и, ухмыляясь, повторял:

— Отбой! Всем стоять!

На Луку наседал пяток разбуженных пассажиров, среди них Алиса, дама постарше, их розоволикий сосед по купе, лысоватый пассажир из купе Луки и сержант срочной службы.

— Безобразие! — возмущался розоволикий. — Я вас сейчас в милицию сдам. Где проводник?

— Граждане! Учебная тревога! — тупо повторял Лука.

Лысоватый пассажир, видимо, уже натерпевшийся вечером  от Луки, а потому привычный, кое-как затолкал его обратно в купе. Пассажиры ворча стали расходиться. Но сна уже не было.


3

— Давай-ка сгоняем в шахматы — древняя игра, — приговаривал Лука, расставляя фигуры. — Вчера смертельную дозу пришлось принять.

Арахисов, которого Лука только что затащил в своё купе, с кислой физиономией вертел в руках черного короля, но уже успел сделать следующую жанровую зарисовку:

Пиджачок распахнутый —
"Тяжело с утра..."
— Друг, давай-ка в шахматы —
Древняя игра...

— Хорошо, что вчера не пили! — сладким перегаром выдохнул Лука и поспешил добавить:

— Шутка! Когда с бодуна, всегда говорю: это хорошо, что вчера не пили.
 
На той же полке, где сидел Лука, спал полугородского вида дед, на верхней — лежал, пощипывая гитару, то ли рокер, то ли просто панк, — Арахисов слабо разбирался в молодёжных течениях. Лысоватый пассажир пропадал где-то в санузле.

— С Новосибирска попадает дед, — сказал Лука, делая первый ход.

Спящий дед и особенно лежащий на столике дедов кисет на Арахисова подействовали умилительно:

Дед спал в вагоне, разомлев от чая.
Купе, окно, на столике — кисет.
Сосед сказал, к кисету обращаясь:
— С Новосибирска попадает дед...

— А вы куда едете? — спросил Арахисов то ли панка, то ли рокера.

— А с тусовки на тусовку, — ответил за того Лука, — куда им ещё ехать? Они же кроме полового органа и гитары в руках ничего не держали. У него третья струна не строит, а ему — по ежу метель!

С верхней полки на эту горькую тираду не откликнулись, и Лука развил своего чернопольного слона.

— Ты за Карпа или за Пескарика? — спросил он и, увидев ответный ход Арахисова, закричал:

— Вариант Найдорфа — Фишера знает, бичара, а электриком прикидывается! Пока голову не поправлю, не буду дальше играть!

Воспользовавшись паузой, Арахисов выбрался в коридор, где Алиса беседовала с Анной Францевнрй, соседкой по купе.

— Вы знаете, я вчера была на концерте Гименеева и Линявской и теперь в обоих уверена, — доверительно рассказывала Алиса.

— А что, до концерта вы не были в них уверены? — кротко спрашивала Анна Францевна.

 — В ней — да, в нем — нет, — призналась Алиса, — но теперь абсолютно уверена в обоих!

Арахисов сообразил, что это Алиса уверена в том, что любимые исполнители не поют "под фанеру", — чуть ли не вся страна обсуждала, кто из эстрадных кумиров поёт на концертах под фонограмму, а кто — нет.

— Ты посмотри, какая заготовка! — толкнул Арахисова в бок и завращал глазами в сторону Алисы выскочивший из купе Лука. — Фрезеровать, полировать, фаску снимать!

Не успел Арахисов опомниться, как Лука уже пританцовывал перед нашими пассажирками и рокотал на весь коридор:

— Девчонки! Вы даже не подозреваете — какая туча над вами нависла! Кстати! Сегодня церковный праздник — Захотеев день!

Затем Лука снизил громкость до минимума и прибавил интимной тембровой окраски. Битый жизнью Арахисов не ждал ответного взрыва возмущения. Он видел, что Алиса уже прологарифмировала Луку. Правда, раскладывать его по степеням она пока ещё не стала. Это утешало.

Мигом вернулся Лука к Арахисову, узнал, как его зовут, успел шепнуть про Анну Францевну: "Не баба, а атом динамита в самом лучшем возрасте!" И с возгласом "Витюня, познакомься с девушками!" Подтолкнул Аразисова к дамам.

— Вы тоже алкоголик? — спросила Арахисова  Анна Францевна.

— Хронический! — радостно отозвался Лука. — Ампулы подшивает чаще, чем валенки.

— Помилуйте! — возмутился Арахисов.

В это время из купе вышел сержант.

— Сержант! Возьми для плана! — немедленно отреагировал Лука и заржал:

— Не бери в голову! Я всем из органов говорю: сержант,  возьми для плана. Вчера даже одному майору сказал. Смертельную дозу с тем майором приняли...

Сержант заиграл было желваками на скулах, но Лука не давал ему раскрыть рта:

— Надо же так допиться — десантника за мента принял. Точно — дальтоником становлюсь. Ужас-то какой! Извини, друг, обознался. Я сам на термоядерной подлодке срочную служил....

Под монолог Луки Алиса с Анной Францевной благополучно ретировались в своё купе. Лука успел только крикнуть вслед:

— Берегите себя!

Тут он стал на глазах скисать и, нетвердо пообещав Арахисову без "банана" не возвращаться, побрел коридором в направлении от головы поезда.


4

Арахисов смотрел в окно, отходя понемногу от мощного ионизирующего воздействия Луки. За окном мелькали привычные глазу картины. Вот переезд и пережидающие поезд самосвал и парень на мотоцикле, вот полустанок, десяток домишек, вот женщина на огороде, распрямляющаяся при виде поезда и отводящая рукой прядь волос, выбившихся из-под косынки, вот речушка, лесок, свалка, переезд, опять полустанок.

Не отпустишь
этот миг —
неба пустошь,
птицы крик...

То ли пропелась эта песенка из поездного радио, то ли просто вспомнилась Арахисову. Он привычно загрустил по всему, проносящемуся мимо. Не зря говорят — полоса отчуждения. Но предельно отчуждаясь от жизни за окном, не глубже ли мы проникаем в суть ее — думалось Арахисову. Он снова жадно ловил заоконный мир:  переезд, самосвал и парня на мотоцикле, полустанок, десяток домишек,  женщину на огороде, распрямляющуюся... да, распрямляющуюся навстречу поезду и отводящую рукой прядь волос...

У Арахисова возникло ощущение, что все это он уже видел. Он знал, что такое случается почти у всех людей и называется дежавю. Но что-то было не ладно. Он долго не мог понять — что именно, нотопись понял. Обычно кажется, что все это было очень давно. Арахисов же был твёрдо уверен, что картинки за окном он видел только что.

Он снова приник к окну. Поезд шёл ходко. Промелькнул переезд, за ним — пережидающие поезд самосвал и парень на мотоцикле, дальше пролетели полустанок, десяток домишек,  женщину на огороде, распрямляющаяся навстречу поезду.

Арахисову стало не по себе. Очень скоро картина повторилась. Женщину на огороде он уже представлял досконально. Каждое её движение было разложено в его памяти, как при замедленном телеповторе. Поезд проезжал мимо одной и той же женщины уже в седьмой раз.

Арахисов собрался с духом и, увидев в очередной раз самосвал на переезде, запомнил его номер: 36-40. Он даже записал его в блокноте. Женщина на огороде тем временем выполнила свой пластический этюд, промелькнули речушка, лесок и свалка, и вот опять переезд и тот же номер самосвала: 36-40. Арахисов впал в транс...