О Кате, Лиле и обо мне

У Кати был очень скверный характер.  У меня — просто плохой!
А  уж у нее!..

Девушки из ее группы спрашивали подруга подругу  в полном недоумении:
"Как же ей самой не жалко  людей, с которыми она "разговаривает?!"

Катя, действительно, была не сдержана на язык и, в определенных ситуациях, умела наговорить много такого, о чем люди обычно не говорят.

Вы, разумеется, уже догадались, что я в Катю влюбился. И как меня угораздило, — сам не знаю. По контрасту, наверное.  Тихий возлюбил громкую. Так бывает.

 Эта история продолжалось недолго, но почему-то надолго запомнилась.

Я был старше Кати на два года, поэтому она  обзывала меня "старой лошадью. Быть  "старым" совсем не обидно, когда  вам девятнадцать лет! И я не обижался. На переменах Катя носилась по коридорам, вся устремленная в светлое будущее наших буфетов, туалетов, лекционных залов,  аудиторий, классов… Энергия в ней так и бурлила.

Катя никого не любила…  Кроме мамы, возможно. И это меня удивляло. Я в ее годы был чрезвычайно влюбчивым молодым человеком.

Быстро влюблялся. Быстро разочаровывался.
Однажды, товарищ по студенческой группе  сказал мне:
"Ты ставишь девушек на пьедестал, чтобы  потом удобнее было сбрасывать!"

Так что и я хорош был гусь: тоже трудный, но с какой-то другой стороны…

Пошли мы как-то с ней в театр на вечерний спектакль.  У меня тогда что-то вроде гастрита начиналось. Капусту вовсе нельзя было есть: желудок отказывался переваривать щи, салаты.  А  в тот день я днем поел все же капусты, которую обожал. Это был мой запретный плод! Мое лакомство. Поел! Ну, как назло…

И вот, сидим мы  с Катей рядом в партере, а у меня в пузе урчит, хоть из зала беги. Я ерзаю на  сидении. Катька  злится. Съежилась. Был бы браунинг, убила бы меня прямо на месте №32 в восьмом ряду.

Я понимал! Хорошо понимал Катю!   Ей хотелось блистать, быть ослепительной, успешной, неповторимой и удачной всегда и во всем!  А тут…  Несовершенный кавалер подкачал. Подвел по части совершенства!

Но все хорошее и все плохое рано или поздно заканчивается. Закончилась и пьеса, показавшаяся мне слишком долгой.

Я поехал провожать Катю на окраину города, в Теплый стан. Она быстро остыла и уже не сердилась на меня. У подъезда я хотел ее поцеловать, на прощание. Но она приложила палец к губам, сделав интересный поцелуй невозможным.

Я знал почему: ей еще не было восемнадцати! У Кати были свои незыблемые принципы. И это мне нравилось!

…С начала нашего знакомства прошло уже два месяца. Наступил  Новый год. Я встретил его с родителями. Первого января к нам из Кузьминок приехала моя сестра с дочкой, моей племянницей. А с Катей мы договорились  сходить куда-нибудь третьего января. 

Праздник проходил замечательно. Моей  племяннице Лиле было двенадцать лет. Разница в  семь лет  вовсе не мешала нашей дружбе. Мы  играли, общались, я рассказывал ей о занятиях, знакомых и, разумеется, о Кате, которая занимала тогда львиную долю  всех моих мыслей и поползновений. 

Лиля слушала очень внимательно, реагировала  на каждую деталь и, как ни странно, особенно сильно ее занимали мои рассказы об отношениях с Катей.

Третьего января, когда я стал собираться на свидание, Лиля вдруг закапризничала: глаза налились слезами, голос задрожал, на устах зазвучали слова горечи, упрека и печали:
"Мы так редко видимся, а ты!..  Что, не мог на другое время договориться? Какой праздник, если ты уедешь…"

Дальше — больше. Слезы. Грусть. Тоска. Тревога.

Что ж мне делать? Разорваться между двумя дамами?!
.
Понял я, что не могу  уехать из дома: в самом деле, — нехорошо получается!

Позвонил Кате. Сказал буквально следующее:
"Кать, извини! Ко мне родственники приехали! Не могу  их оставить одних! Давай  перенесем встречу на следующий раз!"

Она приняла информацию, как тогда мне показалось, спокойно: даже "старой лошадью" не обругала.

А на следующий день, в институте, когда мы встретились в коридоре за несколько минут до зачета,   Катя со мной НЕ поздоровалась. Пронеслась мимо, как паровоз, отвернув к стенке курносый нос свой, в порыве ледяной ярости и презрения!

Понял я, наконец, почему она никого не любила! Самолюбие сжигало ее: искало, алкало, жаждало поводов для обиды и мести, пусть  до смешного мелкой и вздорной!

Но  Радой она не была! Не была она Радой, слава богу! А я не был Лойко  Зобаром! И, к счастью  для нас обоих, в ногах у нее валяться не стал!

Наши отношения закончились. На  ближайший миллион лет, по крайней мере!

…Когда мы  увиделись с племянницей в следующий раз, она спросила меня про мои дела с Катей
Я рассказал ей о том, что произошло между нами.

Лиля вздохнула с облегчением:
"Ну, и очень  хорошо! У тебя не было с ней ни одного шанса! Ни единого! Промучила бы она тебя еще месяц, год…. Пятьдесят лет… Вот и все. Ничего другого тебе с ней не светило!
Хватит  грустить!  Лучше  поиграем  в "Море волнуется раз…"

А мне тогда вдруг подумалось, что и в прошлый раз моя Лиля тоже немного со мной играла! Что хныканье, упреки, всемирная печаль были не то что не настоящие, но  выстроены, представлены и сыграны под определенную  цель! Девочке  хотелось отвадить меня от  "дуры" Катьки! Операция прошла блестяще!

Не зря ведь говорят, что все женщины, маленькие и большие, —  великие актрисы,  и сама реальность  у них театральна!

…А я иногда все-таки вспоминаю — хорошую Катю! Вдыхаю полной грудью ту лунную ночь. Вижу дом у парка, облицованный зеленой плиткой. Стою перед девушкой с пальчиком возле губ: Ей еще нет восемнадцати лет!
"Не надо в губы! Для этого есть щека!"

Вот и все!