Глава 21. Качалка. 17 сентября 1994 года

Глава 21. «Качалка». 17 сентября 1994 года
 
Руль и Вася ходили в бесплатную «качалку» в трехзальном корпусе МГУ. Но вскоре заработал студсовет, который состоял все больше из толстых активных девок. И в 1996 году, когда Руль заканчивал учиться на третьем курсе, их усилиями «качалка» в подвале трехзального корпуса стала платной.
Платными стали и дискотеки: и центральная в ГЗ, и в Стекляшке – 1-м ГУМе (гуманитарном корпусе), и танцполы второго плана – столовая № 8 и так далее. Первые платные билеты выпустили на День Пифагора, день механико-математического факультета МГУ, в столовке на отшибе – в качестве эксперимента.
«Качалка» на первом и втором курсе давала многое. В первую очередь – общение с представителями других факультетов.
Как-то в конце первого курса Руль с Васей сидели в столовой ГЗ, отстояв очередь к кассам.
Попали вовремя и отобедали на сей раз очень сытно. Кормили в ГЗ в начале девяностых нормально. В профессорской столовой, с официантками, куда, разумеется, допускали всех студентов, можно было поесть вообще отлично. Но час опоздания – и приходилось довольствоваться соевой кашей.
Руль доел и курил стомиллиметровый «Парламент», выпуская дым кольцами и довольно наблюдая, как они рассеиваются в огромной кубатуре столовой Главного здания.
Вася нарезал ножом колбасу, принесенную из дома.
– А ты слышал, каким соловьем заливался Женя с филологического факультета? – спросил Руль, стряхнув пепел в тарелку из-под съеденного супа.
– А, да! Сам хотел поговорить. Это высокий такой.
– Да, романо-германское отделение. Помнишь, сядет на своего конька – что на все отделение мужиков он да еще двое, но эти двое – геи. Получается, он один на шестьдесят девушек. И как ему это надоело, как его это достало… «Женечка, сделай нам с Катей голубо, а то с Ларисой, Машей и Зоей можно, а чем мы хуже? Мы страдаем. Мужчине пустяк, а нам, девушкам, такое облегчение…»
– Да, именно голубо. Слово редкое, только от гуманитария и наберешься…
– Голубо… И что? Ты к чему, Руль?
Руль сосредоточился. «Парламент» помогал собрать мысли и изложить их тирадой.
– Есть рай и ад, ты понимаешь, Вася! И об этом не только в книжках написано, что вот есть ад и есть рай. Просто, попав сегодня в ад, на химфак, ты поймешь ад и его устройство только с дистанции времени. Ты не поймешь ада, будучи внутри. У тебя не будет времени размышлять о его устройстве, ты будешь крутиться на сковородке в кипящем масле. А время в несчастье тянется. Еще раз, по-другому. Ад – ты поймешь его и свое место в нем с дистанции, только уже временной. Как поймешь с дистанции в один километр, со смотровой, замысел проекта Главного здания, что нереально, находясь тут, в столовке. А счастье, сам понимаешь, незаметно в его движении. Оно не воспринимается как счастье в обычном состоянии.
– Да, счастье – это мысль «как быстро время бежит», а несчастье – это «когда же это, б…дь, кончится». И Женя, – формулировал дальше Вася, – не понимает, что он в раю. Он, кстати, работает там, в банке, параллельно с дневной учебой. И после банка идет на очередную свиданку и думает: «Как же быстро время бежит! Вчера было девятнадцать лет, сегодня уже двадцать…»
– А мы думаем: скорее бы двадцать один – и мы свободны. Но мы! Вспомни, кто мы.
– Да, мы способны к восхождению разума, – сказал Вася, вытирая нож с надписью «Fortuna» о занавеску.
– Верно.
– А способны ли мы бежать из ада, Руль? – угадал и ухмыльнулся Вася.
– Нет, не способны, не выйдет. Я родителям объясняю: я такой вот урод в наказание за их грехи.
– Ад химфака – это наказание лично тебе за грех высокоумия. Ты в него впал года три назад. Посмотри на Женю. Филолог. При этом тупой как задница. Склонности к системному мышлению, как у тебя, еврея, у него нет. К восхождению разума, как у меня, славянина, тоже.
– Твое славянское отчество и не запомнишь, – улыбнулся Руль. – А я не еврей.
– Да это мироощущение такое у меня, мироощущение русского человека. Не сбивай. Побега не выйдет. Ты наказан за высокоумие.
– Выйдет! Дай время. «Терпелив, ибо вечен». А в юности мы вечны. Это мироощущение такое у нас, мне так на профилактической беседе в милиции в девятом классе говорили, – сказал Руль.
– Твоя вечность плавно подведет тебя к диплому с надписью «химик». Просто «химик». И закончится. Как и твоя юность. В аду, да, но что делать...
– Зато юность в аду не летит, а тянется.
– Карнеги. «Делай из лимона лимонад» и все в таком духе?
Карнеги был популярен тогда, в 1994 году.
…Тем не менее на третьем курсе пришлось ходить в одну из «качалок» на улице Шверника, в Дом аспиранта и стажера. ДАС МГУ встретил сразу неприветливо.
На вахту прорывался бык, по которому без колебаний палили из газовых пистолетов старички-вахтеры.
Советские старички-кремни – ветераны горячих точек – твердо и четко, как исполняя присягу, стреляли в отдышавшегося от газа и готового к очередному рывку, наколотого героином быка, который, оттирая глаза снегом, шел на новый штурм.
Ребята наблюдали все изнутри.
Очередной прорыв.
Останавливающее действие десяти выстрелов из газовых пистолетов из-за вахты не отбросило одурманенного бандита. Он схватил одного из дедов за форму и швырнул его в стену.
Другой дед-военный перезаряжал пистолет, но тут уже схватил его за ствол и несколькими ударами рукояти свалил быка на пол. Кровавая снежная грязь – снега в предбаннике натоптали много. Дальше старики в упор стреляли по лицу быка газом.
Вася и Руль вынесли его на снег. Он рвался еще, хрипел «Пацаны…», глаза затекли, на лбу – огромная рваная рана. Деревянный бастион с ветеранами нанес противнику некоторый ущерб.
– Готов, – сказал Вася, – «очки», синяки под обоими глазами. Перелом основания черепа.
Белый пуховик Руля был весь в крови.
Каратист Вася ошибся, хотя он сталкивался с примерами невероятной живучести и сам поднимался и выигрывал пару раз безнадежные схватки.
Ребята пошли обратно к лифту. Опять крики. Прорыв удался. Залитое кровью опухшее лицо быка, закрывающиеся перед ним двери кабины лифта с Рулем и Васей. Лифт тронулся. Ветераны перезарядили газовые пушки и еще раз семь выстрелили.
– Старая гвардия держится, – сказал Руль.
Когда лифт проезжал третий этаж, их накрыло газом из шахты лифта. Ехать было до двенадцатого.